Следующие пару суток я ожидал нового допроса да вживался в местную жизнь. Все вокруг твёрдо уверились, что царевич со страху повредился разумом. Разубеждать никого не хотелось, такой статус давал возможность задавать любые вопросы самым косноязычным образом. Челядь смотрела на меня с сожалением, родня и даже мать с изрядной долей презрения, и лишь Тучковы, пара служилых дворян и несколько сверстников-мальчишек делали вид, что ничего необычного не замечают. От попыток признания верным людям удерживали краткие познания в местном праве. Как пояснил мне один шустрый паренёк, дьячок губной избы Власко Фадеев, колдунов и ведьм здесь пытали, чтоб узнать, кому и каким способом они вредили, и если допытывались, что вред людям был, то казнили.

На вопрос, какая следует казнь, этот местный прообраз прокурорских незатейливо ответил:

— Вестимо, яко судия порешит, обычаем же огнём жгут злую волшбу творящих.

Да уж, в оставленной мной реальности вроде в истории родины такого варварства не было. В этой невольной этнографической экспедиции я, помимо ежедневных походов в собор и одну из пристроенных к нему церквей, в субботу побывал в мыльне дворца да объехал на смирной лошадке всю территорию кремля. Можно сказать, добрался до края мира, до самых проезжих Никольских ворот. В это путешествие протяжённостью в несколько сот метров собирали меня несколько часов половиной двора. Пройтись пешком было совершенно невозможно, слишком уж большой урон чести рода можно было нанести. В поездке у выезда из крепостицы была встречена московская следственная группа, которая почти в полном составе отбывала в столицу, прихватив с собой особо важных свидетелей: Василису Волохову, конюха Григорьева и приказчика Ракова. Несчастную боярыню погрузили в возок едва живой. Видеть женщину, виновником мучений которой, да и гибели сына тоже, стал мой страх перед собственными страданиями, было невмоготу.

Немедленно возвратившись к палатам, встретил у Красного крыльца вдовую царицу с братьями. Просьба помочь материально семьям погибших, которых лишь день как схоронили, вызвала недоумение.

— Блажишь, племянник, — высказался старший из дядьёв.

На попытку усовестить, дескать, грех великий, он досадливо отмахнулся:

— Азм грех сей отмолю, да вклад в Святые Троицы дам многобогатый на помин души убиенных.

Попытка воззвать к совести оказалась явно неудачной. Чертыхнувшись про себя, отправился общаться с мальчишками-жильцами, составлявшими весь круг общения царевича среди детей. Разговаривать с ними было проще, чем со взрослыми, их речь была гораздо понятней для жителя XXI века. Они не употребляли непонятных церковных слов, не применяли велеречивых склонений, да и проще шли на контакт. Попрактиковавшись часок в лингвистике, я был уведён няньками на дневной сон. Отсутствие самостоятельности дико раздражало, но противиться было опасно, а то запрут ещё как буйнопомешанного.

Первая неделя в параллельном мире завершилась уже обыденным ритуалом: совместный с родней ужин, служба в церкви, разоблачение от одежд и отход ко сну. Засыпать в такую рань мозг, однако, не привык и начал привычно загружать себя мыслями и планами. Но притихшие вроде палаты в очередной раз, ближе к ночи, наполнились шумом и топотом. Я вскочил со спального места и, путаясь в длинной ночной рубахе, пошлёпал босыми ногами в соседнюю комнату, чтобы разузнать причину переполоха. Усиленная охрана от меня была снята, и вход в спальню караулил незнакомый мужичок.

— Кто таков?

— Истопник яз есть, Михалка сын Данилов, холоп матушки государыни.

— Чего случилось?

— Прискакал к царице сеунч, сказывал сей муж новину, дескать, будет к завтрему, на неделе, царь и великий князь всея Руси с малым двором на Угличе.

— Когда на неделе? — озадачился я.

— Не ведаю того, яким часом дня воскресения Господня соизволит прибыть пресветлый государь.

Значит, явление правительственной делегации назначено на завтра.