Прошло уже три недели со времени отъезда графа Жюльена и Алисы, а Куси, запершись в своем замке, не имел о них никаких вестей. Он грустил, сердился, все ему опротивело, даже охота была забыта – даже охота, это первое утешение баронов феодальных времен!

Внешний мир, казалось, перестал для него существовать, целые часы проводил он на стенах замка, тоскливо глядя на большую дорогу и глубоко вздыхая, когда путешественники, изредка показывавшиеся на ней, вдруг сворачивали в сторону или обходили холм, не останавливаясь.

До него дошли уже сведения о страшной войне, разгоревшейся между королем Филиппом Августом и Иоанном Безземельным, и потому со дня на день он ожидал королевского гонца, призывающего его под королевское знамя. Но вестник не являлся, а если бы и явился, так возникли бы новые преграды, которые только увеличили бы затруднительное положение сира Куси.

Чтобы занять почетное место в королевской армии, барону надлежало явиться с многочисленной свитой, а у него такой возможности не было. Кошелек его до того опустел, что в нем не оставалось ни одного безанта.

В тот самый день, когда Артур Бретонский был произведен в рыцари, Куси сидел на стене и печально глядел на парижскую дорогу; вдруг на далеком горизонте показался путник, направлявшийся прямо к замку. Куси почти не обратил на него внимания, так как привык за эти недели, что все его надежды рассыпались в прах. Но путник миновал все ответвления и направлялся прямиком к холму, на котором стоял замок, и тогда Куси стал присматриваться к нему.

То был старик с длинной седой бородой и в темной рясе, и Куси бросился к нему навстречу, узнав в нем отшельника Бернара, спасшего ему жизнь в Оверни. Он помог ему взойти на ведущий в замок крутой скат с такой заботливостью, как будто старик был его родным отцом.

– Добро пожаловать, дорогой отче, – сказал хозяин, – случайно ли вы пожаловали сюда или вздумали погостить у меня?

– Я желать видеть вас, сын мой, и узнать, что с вами делается. Если бы не случай, заставивший меня приостановить мой путь, так давно я был бы у вас. Мне хотелось знать, не совершили ли вы еще какого-нибудь сумасбродства, которое могло бы подвергнуть опасности вашу жизнь.

– Пока еще нет, любезный отче, – отвечал рыцарь, улыбаясь. – Тем не менее я очень рад видеть вас у себя. Мне необходимо услышать добрый совет, и после того как вы подкрепите свои силы пищей, я попрошу вас высказать свое мнение насчет некоторых тревожащих меня вопросов.

– А когда я выскажу вам свое мнение, вы все-таки поступите по собственному убеждению. Не так ли? Но прежде я позавтракаю. Прикажите, сын мой, одному из долговязых лентяев, которые служат вам, подать мне кресс-салат и кружку воды.

– Как это? Неужели после такого продолжительного путешествия вы не подкрепите свои силы более существенной пищей?

– Я дал обет никогда не прикасаться к еде, чувствовавшей биение жизни и трепет смерти. Всякая жизнь изливается от Бога, и человек обязан уважать ее. Но что вы задумчивы, в чем причина вашей печали? Что с вами произошло? – спросил заботливо отшельник, внимательно вглядываясь в лицо молодого рыцаря, черты которого потеряли прежнее выражение беззаботного веселья, которым они отличались в первое свидание.

– Вы не ошибаетесь, отец мой; я слыхал, что время держит в каждой руке по чаше: одна из них полна сладостей, другая горечи, и что человек, пока жив, должен упиваться ими по очереди. Много было счастливых дней, когда я утолял жажду только из первой; теперь настала очередь другой чаши.

– Против этого зла есть одно лекарство, сын мой!

– Смерть? Вы это хотите сказать?

– Нет, крест нашего Господа Иисуса Христа. В кресте он дает нам надежду и награду; крестом утешает нас во всех скорбях. Сядьте подле меня, пока я отдохну немного, и выслушайте, что я вам скажу. Видели ли вы когда-нибудь человека более согбенного от старости и лет, более изможденного лишениями под бременем жизни, чем тот старик, который теперь предстоит перед вашими глазами? Слушайте же, было время, когда и я был молод, преисполнен сил и энергии, богат, окружен почетом, славою. Гигант в глазах моего тщеславия! Я обладал обширными владениями, мой меч всегда блистал в первых рядах сражений, я был принят при всех дворах, моих советов слушали государи! Я сжимал в объятиях первую любовь моего сердца и – дивное дело! Эта любовь только усилилась после брака и наконец обратилась в такую страсть, что я для нее пожертвовал честолюбием, гордостью и счастьем.

– И как вы были счастливы! – сказал Куси, думая об Алисе.

– Я поступил как игрок, который вверил случайной кости все, что имеет, и проиграл! Та, которую я любил, умерла, оставив меня одиноким, без детей и без надежды. Я пробовал опять вступить в мир, думая хоть что-нибудь найти, чтобы наполнить пустоту жизни. Я не говорю о сердце: сердце для меня – могила навеки замкнутая, даже в мыслях. Мне было сорок лет, и я обратился к людям моего возраста. Но в них нашел я только скотов, преданных самым грубым, плотским наслаждениям; не людей, а диких зверей, хищников и сластолюбцев, которые упивались кровью для того, чтобы подкрепить тело, разрушаемое развратом. Я отвернулся от них и пошел к старикам. Но старики оказались угрюмыми ворчунами, вечно осуждающими настоящее, жалеющими о прошлом, большими эгоистами в своих сокрушениях, чем другие в своих наслаждениях. Тогда я смешался с толпой юношей и нашел в них благородные стремления, великодушные ощущения, сердца открытые, но людей легкомысленных, самонадеянных, необузданных, не знающих предела в своих страстях. Утомленный бесполезными поисками, я вернулся в свое уединение. Тут мое сердце увяло, душа иссохла, и я жил в печали и плаче до тех пор, пока божественный свет не озарил мое сердце. Тогда, покинув жилища человеческие, я пошел искать у подножия креста того мира, который никогда не мог дать мне свет со всеми его суетными благами; здесь нашел я его, сын мой. Да, как бы ни казался я несчастным в ваших глазах, однако я никогда не был так счастлив, как теперь, потому что в сердце моем загорелась искра любви, которую ничто в мире не может уничтожить, и душа моя беспрестанно оживляется надеждами неба.

Пораженный увлекательной речью отшельника, Куси внимал ему с благоговейным удивлением, но тут появление Онфруа вернуло его мысли в земное русло.

– Сир Ги, – сказал старый домоправитель, почтительно поставив перед отшельником чашку свежей воды и тарелку кресс-салата. – Какой-то всадник мчится во весь опор прямо к замку.

– Всадник! – пылко воскликнул Куси.

– Если верить словам Гуго де Барра, то это королевский гонец.

– Прикажите открыть ворота и спустить мост! – воскликнул рыцарь. – Наверно, это давно ожидаемый вестник.

Он не ошибся. Прошла минута, и явился Гуго де Барр в сопровождении королевского гонца.

– Я получил приказание не дожидаться ответа, сир Куси, – сказал гонец, подавая ему королевское послание. – Лишь один ответ приличен и достоин такого призыва, а король питает к вам такое уважение, что даже не допускает сомнения в возможности противного.

– Вполне благодарен его величеству. Вероятно, кто-нибудь поднял перчатку, которую я бросил в защиту королевы? Клянусь небом, я заставлю раскаяться дерзкого. Но я знаю, что ты спешишь, приятель. Скорее опорожни кубок вина и ступай!

Вестник повиновался, и, когда он удалился, Куси разрезал шелковый шнурок, связывавший послание, и внимательно прочитал уже известное нам содержание письма.

Филипп приглашал Куси присоединиться к защитникам Артура Бретонского, объявляя ему вместе с тем, что в этой связи он передает ему начальство над танкарвильскими вассалами и брабантской ротой, жалованье которой будет уплачиваться из королевской казны.

Живой радостью запылало лицо молодого рыцаря, но только на минуту; вскоре оно омрачилось выражением гнева и досады: ему припомнилось, что у него совершенно нет денег.

– Кажется, вы встревожены, сын мой, – промолвил старый отшельник, заботливо наблюдавший за ним. – Разве полученная вами весть печальна?

– Еще хуже, добрый отец. Мне предлагается случай прославиться, а я должен отказаться от него из-за бедности. Но лучше прочтите сами, – продолжал он, подавая ему королевское послание. – Король призывает меня к мечу, а мне нечем поддержать честь моего имени; у меня нет ни одного безанта, чтоб облачить мою свиту, возвратившуюся в лохмотьях из Палестины. Что касается до брабантцев, королю легко говорить! Необходимы деньги, чтобы собрать их, а где найду я эти деньги? Он не подумал, что писал нищему. А если я пошлю отказ, то что обо мне подумают? Ах, бедность есть тяжелое проклятие! Она связывает душу, как и тело: ни благородные стремления, ни великие подвиги не позволены тем, кто окован этими скаредными узами.

– Только это терзает вас, сын мой?

– А разве этого мало? Перед вами открывается поприще славы и счастья, и вы видите, что все лучшие надежды разбиваются о презренные преграды!

– Сын мой, никогда не следует сомневаться в благоприятном исходе, – сказал старик с улыбкой, – тем более что для преодоления этих преград требуется только горсть золота.

– А когда у меня ее нет? Если я не знаю откуда мне ее взять?

– Отчего бы не продать чего-нибудь, чтобы достать золота? Осмелюсь предположить, что за этот карбункул, блестящий у вас на пальце, вы добудете достаточное количество золота, чтобы вывести вас из затруднения.

– Как? Этот перстень! Да я никогда не расстанусь с ним, – воскликнул Куси запальчиво. – Лучше лишиться руки, которая носит его, чем продать.

– Понимаю, подарок женщины, – сказал отшельник, нахмурившись.

– Нет, по чести нет: это подарок достойного и храброго рыцаря графа де Танкарвиля. Когда я, будучи пятнадцатилетним юношей, отправился в Палестину, он сам надел этот перстень мне на палец и дал несколько мудрых советов, которым я всегда старался следовать. Теперь, когда смерть разлучила нас, этот перстень дорог мне как воспоминание о дяде. Видите ли, отец мой, я суеверен, как араб в пустыне: этот перстень служит мне как бы талисманом против моего сумасбродства. Поэтому я не променяю мой талисман даже за королевство.

Странное волнение овладело отшельником. Он отвернулся, и словно слеза блеснула на его изможденных глазах.

– Вот как? – промолвил он несколько дрожащим голосом. – А я знаю ювелира, который дал бы вам за него хорошие деньги.

– Говорю вам, что это невозможно. Но вы напомнили, что у меня есть еще хороший изумруд, который был куплен мной в пору благоденствия у одного жида в Аскалоне. Если мне дадут за него хоть четверть той суммы, которую я за него тогда заплатил, то при нынешних обстоятельствах это будет для меня состоянием.

– Так доверьте его мне – мой ювелир честный человек и без всякого сомнения даст за него известную сумму, которой с избытком хватит, чтобы вывести вас из затруднительного положения.

– Вы беретесь за эти хлопоты, отец мой?

– Да, и через три дня вы получите деньги. Только для этого мне надо сейчас же отправляться в путь.

Куси послал немедленно своего пажа за изумрудом и, вручив его пустыннику, проводил гостя до ворот замка.

Паж, смотря вслед старику, исчезавшему вдали за холмом, воскликнул, выразительно покачав головой:

– Ах, сир Ги! Старик унес ваш изумруд, и я боюсь, что вы никогда уже о нем не услышите. Слава Богу, что карбункул не попался ему в руки, а его-то ему и хотелось! В первый раз как он увидел вас в Оверне, то глаз не спускал с этого перстня, и мне кажется, сорвал бы его с вашего пальца, если бы не было там нас с Гуго де Барром.

– Ты не серьезно? – удивленно спросил Куси.

– Это истинная правда. Но отшельник еще не далеко ушел и если вы позволите…

– Довольно, замолчи! – сказал Куси, сердито пожимая плечами. – Ты сам не понимаешь, что говоришь. Ступай, позови ко мне Жоделля! Он нужен мне сию секунду.

Паж повиновался и через минуту явился Жоделль.

– Ну, господин атаман, – сказал Куси с насмешкой, – нашелся барон, который желает нанять ваших двести брабантов.

– Неужели это вы, сир Ги? – воскликнул Жоделль, притворяясь сильно обрадованным.

– Именно так. Но есть у тебя вести о них?

– Вам известно, сир Ги, что после каждой войны наши роты вынуждены рассеиваться по стране, чтобы добыть какие-либо средства к жизни. И вы, вероятно, не сомневаетесь, что у нас имеются способы собраться при необходимости в одном месте. Но открыть этот способ я вам не могу – это наша тайна.

– Я и не требую этого, – заявил Куси. – Но если тебе известно, где можно собрать твоих людей, то сообщи им, что по поручению короля сир де Куси собирает свободную роту на службу Артуру Плантагенету; что жалованье будет им уплачиваться из королевской казны, также как и в последнюю войну, и что я согласен принять их под мое знамя. Но помни одно: я хочу получить людей уже служивших в армии, привыкших к дисциплине и обращению с оружием. Мародеров я буду наказывать без всякой жалости.

– Хоть они и бродяги, а все же храбрые солдаты, – возразил Жоделль. – Я знаю их, и вы будете ими довольны.

В тот же день он покинул замок. Чтобы встретиться со своими товарищами далеко идти ему не пришлось, потому что они в точности выполняли все его приказания. Однако, не желая показать, что ему так легко было уладить дело, он целых двое суток провел на новом привале.

Куси за это время получил от госпожи Гертруды, через посредство Гуго де Барра, вести об Алисе, которые воскресили его мужество. Граф Жюльен действительно отправился ко двору короля Иоанна в сопровождении Гийома де Ла Рош-Эймона. Само собой разумеется, Алиса должна была сопровождать своего отца, и эта весть конечно, не обрадовала Куси. Но старый граф, отправившись в Руан, при настоящем положении дел совершал тем государственную измену и потому не хотел прибегать к окончательному заключению союза с Гийомом прежде чем увидит, какой оборот примут дела. Старик наотрез заявил жениху, что до исхода войны не согласен вручить ему руку дочери.

Война могла затянуться и ее исход мог совершенно изменить положение сира Куси в его пользу. Вверяясь своей счастливой судьбе, молодой рыцарь спешил в поход, который мог приблизить его к Алисе и доставить ему случай видеть ее.

По всем этим причинам Жоделлю был оказан самый благосклонный прием, когда явившись на третьи сутки, он объявил своему господину, что ровно в полдень его товарищи соберутся у подножия холма, готовые принять его предложение. Куси воспользовался свободным временем, чтобы заставить Жоделля отыскать и исправить всякое оружие, находившееся в замке. В наступательном оружии не было недостатка и оружейная зала наполнилась стрелами, луками, мечами, секирами и копьями; зато оборонительных было очень мало, потому что они были дороже, а в них-то именно наемные бродяги и нуждались больше всего.

Ровно в полдень рыцарь де Куси в сопровождении своего оруженосца, пажа и четырех воинов вышел из замка и вскоре увидел брабантов: издали они производили такое прекрасное впечатление, что рыцарь был очарован, и ему показалось, что он никогда не видел лучших кавалеристов. Но подойдя ближе, испытал жестокое разочарование при виде их лохмотьев и заржавленного оружия и не смог не выдать оного. Но это еще не все – в этой роте не нашлось бы и двух человек, вооруженных одинаково: на одном был панцирь, на другом латы, а большинство в плохих полукафтанах. Тоже разнообразие царствовало и в наступательном оружия. Куси, несмотря на свое затруднительное положение, покатился со смеху, вообразив, какую он будет представлять картину, предводительствуя подобным отрядом!

Неожиданное обстоятельство вскоре внушило ему надежду поправить эту беду. Пока он рассматривал своих оборванцев, мимо него крестьянин прогнал осла, нагруженного песком, направляясь прямо в замок.

– Что это ты везешь в Куси-Маньи, добрый молодец? – спросил у него рыцарь.

– Песок для владетеля замка.

– Песок? Клянусь честью! Да ведь это дар неба: песок нам необходим, чтобы отчистить ржавчину на оружии. Но ты, может быть, ошибаешься?

– Я не хотел говорить правду перед этими грабителями, – сказал крестьянин, отходя с рыцарем в сторону. – В этом мешке тысяча серебряных марок.

– Тысяча серебряных марок? Но кто же мне их посылает?

– Это я привез вам от святого старца Бернара в уплату за изумруд.

– Ну, это иное дело! – воскликнул Куси радостно. – Вези песок в замок любезный, ты не даром потерял время и труды! Гуго де Барр! – продолжал он, подзывая к себе оруженосца. – Скачи во весь опор в Вернон и гони ко мне оружейников, со всего города и со всем наличным запасом оружия. А ты, Эрмольд, лети в Жизор и распорядись точно так же. Тысяча серебряных марок! Клянусь небом! Да этого достаточно, чтобы вооружить целую армию!

Может быть это было некоторое преувеличение, но, во всяком случае, Куси очень скоро вооружил своих брабантов, и на другой день уже торжественно въезжал в Париж во главе отряда, заново и отлично вооруженного и сверкающего на солнце, как громадная змея в стальной чешуе.