В Шато-дю-Луар находилась одна харчевня, обладавшая двумя существенными качествами, какие требуются от всех гостиниц в мире, больших или малых: тут продавалось недурное вино и имелась огромная печь. Вокруг последней, а также вдоль стены тянулась каменная скамья, где свободно могли поместиться человек пятнадцать.

Два дня спустя после взятия Мирбо, в уголку у этого очага сидел молодой человек лет восемнадцати, для которого хозяйка кипятила вино, приправленное пряными кореньями.

В этом юноше мы узнаем пажа Эрмольда де Марси.

– Вот как! – говорила хозяйка, пожилая женщина с приятной и хитрой физиономией, хлопотавшая около угольев. – Так вы всех их видели: красавицу Алису, госпожу Гертруду и голубоокую крошку Элеонору! Ах! сир паж, вы покраснели, значит, я коснулась живого места. Но зачем же краснеть, милый ребенок? Ведь тут греха нет: быть влюбленным, все люди бывают влюблены, а вы не хуже прочих. Бьюсь об заклад, что малютка Элеонора также покраснела, когда увидела вас. О, я всех их знаю, знаю, каковы они! Все они останавливались у меня и прожили двое суток вместе со старым графом – предостойный господин этот граф.

– Да, я повидался с ними, – отвечал Эрмольд, – поэтому теперь спешу и до самого Парижа буду скакать, не жалея лошади. Надеюсь, мой рыцарь не узнает, что я провел лишних два дня в дороге.

– Ну разумеется, ничего не узнает, – подтвердила хозяйка, внушая ему эту надежду, сгубившую много мужчин и много женщин, – надежду, что наши проступки останутся скрытыми. – А если бы и узнал – что с того? Он рыцарь и, следовательно, влюблен.

– О, конечно, и для графини Алисы он задержался бы куда долее, чем я для Элеоноры… Но скажите пожалуйста, вы точно заперли дверь, как я просил вас о том?

– Будьте покойны: на задвижку и заперла. Впрочем, вам нечего и бояться, милое дитя. Мне легко угадать, что вы не из числа друзей короля Иоанна. Но все проезжие говорят, что идут против него, и во всем краю у него нет ни одного солдата.

– Вы ошибаетесь: англичане рыщут по всему краю, и не далее как сегодня утром я видел пятерых всадников в солдатских плащах, но имевших вид рыцарей. Уж и задали они мне жару – больше часа гнались за мной! Но я без труда ускользнул от них, по милости моего брата коня, но всякий раз, как случалось мне скакать по возвышенностям, я видел со всех сторон небольшие отряды солдат, идущих по направлению к городу. Их было, наверное, более пятисот.

– Ну, так это, должно быть, пришли солдаты, которых ждал неизвестный господин, что сидит там наверху.

– Какой господин? – воскликнул Эрмольд, побледнев. – Сегодня утром вы сказали мне, что у вас никого нет.

– И я сказала сущую истину, господин паж. Ну вот и вино готово, пейте, пока горячо. Да, я сказала правду: тогда никого здесь не было. Но пока вы ходили прогуливаться по местечку, пришел какой-то господин, который, судя по наружности, должно быть, скакал всю ночь.

– Каков он с виду?

– Красавец! Дюйма на три выше вас. Но должно быть, он побывал в какой-нибудь перепалке, потому что один глаз у него заклеен пластырем, а нос такой красный и раздутый, как будто кто дал ему жестокого тумака. Он сказал, что его зовут Альберик. Час спустя пришел какой-то нормандец и потом ушел, но сперва долго-долго говорил с гостем. Он тоже не желает, чтобы его кто-нибудь видел…

– Послушайте! Что это такое? – воскликнул Эрмольд, вскочив с места. – Я слышу конский топот. Куда мне спрятаться?

С этим вопросом он бросился было на лестницу, первые ступеньки которой выходили в комнату.

– Куда вы, сир паж? Спускайтесь скорее, ведь там вы наткнетесь на Альберика. Спрячьтесь сюда!

Схватив его за руку, женщина толкнула его в чуланчик, набитый хворостом и дровами, позади которых Эрмольд прятался, порядком расцарапав себе лицо. Потом добрая кабатчица, очевидно привыкшая ко всем переделкам, притворила дверь, прибрала в кухне, выпила оставшееся вино и преспокойно уселась у огня. Между тем лошади, напугавшие пажа, уже въехали на двор.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул кто-то со двора.

Хозяйка встала и, чтобы доказать свое усердие, наделала много шума, отворив дверь, отвесила низкий поклон, увидев перед собой отряд всадников.

– Милости просим, прекрасные рыцари, – сказала она. – И да помилует вас Бог. Я и не видывала таких прекрасных кавалеров с тех пор, как армия короля Иоанна проходила здесь.

– Разве ты знаешь короля Иоанна? – спросил один из всадников насмешливо.

– Как не знать! Самый первый красавец из всей армии.

– Уж не влюблена ли она в него? – спросил другой, смеясь.

– Полноте, ла Рош-Эймон, – возразил первый всадник, – зачем вы заставляете краснеть прекрасную даму? Вы бы лучше осведомились, не скрывается ли в каком-нибудь уголку ее замка некто сир Альберик, до которого нам есть дело.

– Да откуда мне это знать, – отвечала хозяйка, скромничая. – Я никогда не спрашиваю имен у путешественников, удостаивающих меня своим посещением. Не хочу, однако, этим сказать, что сир Альберик совсем неизвестен мне, но…

– Молчать, старая дура! – раздался голос сверху лестницы. – У этих господ есть до меня дело, а у меня до них…

В ту же минуту с лестницы спустился честный брабант Жоделль. Одни глаз у него был закрыт пластырем, но не столько для того, чтобы сделать себя неузнаваемым, сколько из необходимости залечить удар, нанесенный Куси, – кровоподтек был виден даже из-под повязки.

– Не можете ли вы сказать мне, прекрасная госпожа, куда подевался путешественник, с которым вы сейчас разговаривали? – спросил Альберик, приближаясь к хозяйке и не обращая внимания на присутствие посторонних.

– Путешественник? – воскликнула хозяйка. – Какой это путешественник – это просто мой племянник, сир Альберик. Бедняга еле жив от страха, потому что за ним сегодня утром гнались солдаты короля Филиппа, а мой племянник из партии короля Иоанна. Понятно, он испугался, что его повесят без милосердия, попадись он им в руки. Ну да и бросился бежать со всех ног, как только услышал лошадиный топот.

– А откуда ехали всадники короля Филиппа? – спросил первый путешественник, побледнев.

– Со стороны Флеша, прекрасный сир. Их было пятеро, да кроме того племянник видел еще множество точно таких же отрядов, разъезжавших по полю.

– А, так это тот мальчик, за которым мы гнались сегодня утром, – сказал другой. – Он принял нас за солдат короля французского. Какое платье на вашем племяннике?

– Зеленый полукафтан.

– Ну, так и есть.

Потом, обращаясь к спутнику, видимо перепугавшемуся, человек сказал:

– Успокойтесь, Филипп далеко отсюда, а будь и близко, так мы ему закатим такой острый пир из мечей и копий, что желудок не переварит. Вам нечего бояться.

– Я никого не боюсь и не потерплю таких предположений, – возразил тот сухо. – Но поговорим о деле, – продолжал он, обращаясь к мнимому Альберику, на самом деле Жоделлю. – Если вы тот самый Альберик, который доставил сегодня утром записку в лагерь короля английского…

– С вашего позволения, прекрасный сир, – прервал его Жоделль, – для начала надо расчистить место. Ступай вон, старуха! Нам надо переговорить без тебя.

– Как? Вон из моей же кухни? Подумайте-ка…

– Уж я подумал, и будет так. Ну, ступай же! Ты недолго останешься на дворе.

Жоделль подхватил кабатчицу за руку, вытолкнул на двор и затворил дверь на запор.

– Теперь надо осмотреть хорошенько, нет ли здесь какой-нибудь парочки нескромных ушей.

Он внимательно оглядел кухню и все вокруг, наконец, дошло дело и до чулана, куда спрятался паж.

– Это только чулан для дров, – сказал он, раздвинув хворост.

Потом, видя, что скоро не справиться, если перебирать весь хворост, он вынул меч и два-три раза ткнул им в штабель, но к счастью, не задел пажа.

Убедившись, что все в порядке, Жоделль вскоре вернулся к путешественникам, сидевшим у камина.

– Теперь я к вашим услугам, господа.

– Не так, сир Альберик, это мы к твоим услугам, потому что ты вызвал нас сюда, – отвечал приезжий, который, казалось, предводительствовал отрядом. – Что намерен ты нам сообщить?

– Государь, – сказал Жоделль, преклоняя перед ним колено, – если вы действительно таковы, как обличают ваши слова, то вы король английский Иоанн.

– Полагай, что так, и продолжай.

– Итак, государь, я слышал, как имел уже смелость о том писать, что вы более всего желаете иметь попечение о вашем племяннике Артуре.

– Точно, – отвечал Иоанн запальчиво. – Точно, это мое самое пламенное желание. А что же ты? Не можешь ли ты выдать его?

– Это от вас зависит, государь.

– Тогда дело решенное. Когда ты его привезешь?

– Когда вы заплатите за путевые расходы, государь, – сказал Жоделль почтительно, но твердо.

– Справедливо, – кивнул Иоанн Безземельный, нахмурив брови. – Я совсем забыл, что в мире нет человека, который не имел бы какой-нибудь цены. И какова твоя, приятель?

– Умеренная, – отвечал Жоделль с невозмутимым хладнокровием. – Очень умеренная, особенно в сравнении с достоинством оказываемой услуги. Обратите, государь, милостивейшее внимание на то, что я один могу оказать вам эту услугу и что многие на моем месте, взяв в соображение все опасности, отступили бы или поколебались решиться на этот шаг.

– Но если только не от трусости, то я от всей души поздравил бы их, – воскликнул один человек из королевской свиты.

– Молчать, Пемброк, – бросил Иоанн дружески. – А ты, приятель, объяснись-ка получше. Назови сумму, в какую себя оцениваешь.

– Государь, я ценю себя дороже всякой денежной суммы, как бы она ни была велика. Не потому, однако, что презираю деньги… Но я назову вам мои условия, если приказываете. Во-первых, вы мне выдадите взамен принца десять тысяч серебряных марок или указ на получение этой суммы из королевской казны.

– Клянусь Богом! Немало он требует! – воскликнул Иоанн, но вдруг прервал себя и, взглянув на Пемброка с незаметной улыбкой, продолжал: – Хорошо, ты получишь указ.

– А после того, как я получу его от вас, государь, – сказал Жоделль, подметивший взгляд и улыбки и понявший их значение, – так я уж найду средство принудить к уплате. Если казна ваша пуста, то ваши друзья или враги поплатятся мне.

– Прежде обратись к врагам, любезный Альберик, – возразил Иоанн шутливо. – У моих друзей карманы покуда пусты. Ну а чего ты желаешь во-вторых? Ведь ты сказал во-первых, если не ошибаюсь.

– Во-вторых, вы мне дадите полномочие набрать вольную роту в тысячу человек, жалованье будете мне платить такое, как Меркадье, и наконец, вашей собственной рукой произведете меня в рыцари.

– В рыцари! – воскликнул лорд Пемброк с негодованием. – Если бы король забылся до такой степени, чтобы произвести тебя в это достоинство, то день, в который ты его получишь, будет последним днем твоей жизни, или я прикажу конюху разбить мои шпоры – они будут позором для моих ног, если такому негодяю, как ты, позволят носить такие же.

– Когда я буду их носить, лорд Пемброк, ты найдешь человека, который сумеет тебе отвечать и воздать презрением за презрение. А пока не вмешивайся в чужие дела. Не с тобою я говорю, а с королем!

– А ведь мошенник прав, Пемброк, – к чему ты вмешиваешься? – сказал Иоанн Безземельный со смехом, – ты только все перепортишь, если пустить тебя в дело. Но слушай, бездельник, – продолжал он, обращаясь к Жоделлю, – как ты думаешь, что из этого выйдет, если я поступлю с тобой, как ты этого заслуживаешь, и откажусь от твоих условий?

– А то, что я сяду на лошадь и уеду туда, откуда приехал, – отвечал Жоделль невозмутимо.

– Только в таком случае, если я не прикажу повесить тебя на дереве, что стоит на здешнем дворе.

– В таком случае, государь, вы нарушите свое королевское слово, и, что еще хуже, нарушите его без всякой пользы для себя, потому что я не вижу, чтобы мой труп подвинул вперед ваше дело.

– Но я имею средства заставить тебя говорить иначе, сир Альберик.

– Я знаю эти средства, государь, но и вас хорошо знаю, и все предусмотрел. Храбрые товарищи, которыми я командую, предупреждены мной, и вы не добьетесь от них ни слова, пока я не попаду обратно в Мирбо. Ну а без них вам легче луну достать зубами, чем схватить принца Артура.

– А не можешь ли ты сказать, отчего, приняв такие меры предосторожности, ты отказался прибыть в мой лагерь, когда я прислал за тобой?

– Оттого, государь, что было время, когда я служил под знаменами вашего брата Ричарда, и в вашей армии много еще есть людей, которые так любили меня, что и теперь, пожалуй, оказали бы мне слишком горячий прием.

– Клянусь честью! Этот негодяй еще вздумал шутить! – воскликнул король Иоанн, обращаясь к своим спутникам. – Но отойди-ка в дальний угол, пока я переговорю с честными рыцарями. Смотрите, чтобы он не убежал, Ла Рош-Эймон!

Жоделль повиновался, и король Иоанн несколько минут шепотом совещался со своими вельможами.

Совещание было недолгим, но очень оживленным, и лорд Пемброк оспаривал мнение короля с пылкостью, доходившею до бешенства. Но Иоанн заставил его молчать и кликнул Жоделля.

– Ну, сир Альберик, наше решение принято, – сказал король довольно сухо. – Вот что мы предлагаем тебе. Мы выдадим указ на получение десяти тысяч серебряных марок из нашей казны, которые будут непременно выплачены, если ровно через десять дней ты выдашь нам Артура Плантагенета, живого или мертвого.

На последнем слове он сделал ударение, полуприкрыв глаза, но бросив на Жоделля выразительный взгляд.

– Кроме того, мы дозволяем тебе набрать роту вольных людей с такой же платой, как у Меркадье. Но возвести тебя в достоинство рыцаря мы не можем и не желаем, по крайней мере не за такую услугу. Если эти условия тебе нравятся, то дело улажено; если нет, то видишь ли этот вяз? Чем эта виселица хуже другой?

– Выбор мой сделан, государь. Я никогда не имел пристрастия к виселицам, а что касается рыцарского звания, так оно не слишком много для меня значит. Впрочем, я сумею оказать вам такие услуги, что и этот высокомерный граф, по милости которого я получил отказ, будет вынужден сознаться, что я так же заслуживаю этого достоинства, как и он.

Лорд Пемброк бросил на него презрительный взгляд, но не удостоил ответа. Король тотчас подписал условие, приготовленное Гийомом де Ла Рош-Эймоном.

– Теперь, государь, Артур ваш, – сказал Жоделль, складывая пергамент и пряча его в карман. – Идите, не теряя времени, на Мирбо и остановитесь на привал за пять миль до города. Принц Артур любит разыгрывать роль короля между своими поросятами из Пуату, так что город охраняется только сиром де Куси, который стоит на биваках на Мон-дю-Шато и моими брабантами, оберегающими ворота. При наступлении ночи тихо подойдите к нашей стороне и произнесите: «Жоделль». Это будет пароль, и мои солдаты пропустят вас в самую середину. Принц Артур со своими рыцарями занимает дом городского старшины, прикажите окружить его, и вы всех захватите в одну западню. Они даже не обнажат меча. Сдержал ли я слово, государь?

– Клянусь моей короной! – воскликнул Иоанн Безземельный, сверкая глазами, выражавшими радость победы. – Если ты выполнишь свой план так же хорошо, как и придумал его, то придется прибавить тебе бриллиантовый перстень в тысячу марок. Отныне у тебя есть друг, король Иоанн, который высоко тебя ценит, сир Альберик.

– Отныне я – Жоделль, потому что Альберик – это не настоящее мое имя. Но я должен удалиться. Мне надо проделать двадцать миль до рассвета.

– Счастливый путь, Жоделль, счастливый путь. Я тоже уезжаю, чтобы налететь на Мирбо подобно орлу на добычу. Едем, господа, на лошадей! Положись на меня, достойный Жоделль!

«Да, положись на меня, – бормотал король, поставив ногу в стремя, – положись, что я обязательно высоко и коротко повешу тебя при первом удобном случае».

– Ну, господа, что вы думаете о нашей экспедиции? – обратился он к своим рыцарям, – Если этот мошенник говорит правду, то неприятель у нас в руках.

– Без всякого сомнения, государь, – отвечал лорд Пемброк, обменявшись несколькими тихими словами с другими товарищами. – Но прежде надо обсудить многие обстоятельства.

– Какие же? Не хотите ли вы продиктовать мне свои условия? – спросил Иоанн с нетерпением.

– Нет, государь, но мы желаем только напомнить вам, что принц Артур, хоть и враг ваш, а все же ваш родственник и законный наследник короля Ричарда. Ваши бароны имеют неоспоримое право избирать себе короля из царствующего дома, и они это доказали, возложив на вас корону, похищенную у принца Артура. Но они требуют, чтобы королевской крови оказывалось уважение, и до тех пор, пока они не услышат от вас клятвенного обещания, что не только жизнь Артура неприкосновенна, но и что ему будет возвращено его герцогство Бретонское, до тех пор бароны и шага не сделают на том пути, по которому вы их поведете.

Минуту продолжалось молчание. Несмотря на необыкновенную скрытность, Иоанн с трудом удерживал ярость.

– Лорд Пемброк, никак не думал я от вас слышать слова, оскорбляющие мое достоинство, – произнес наконец он с негодованием. – Артур мне племянник, а я не принадлежу к числу тех людей, которые без страха проливают кровь своих ближних. Надеюсь, вам достаточно этого слова?

– Мы принимаем его и благодарим вас, – воскликнули рыцари.

Один лорд Пемброк молчал. Давно знал он Иоанна и ведал, что когда тот дает торжественное обещание, так именно для того, чтобы не сдержать его. Нахмурив лоб и опустив голову, он оставил гостиницу вслед за королем.

– Ну, любезная хозяйка, – сказал Жоделль, лишь только король со свитой уехал. – Сколько я должен вам заплатить?

– Любезная хозяйка! Нечего сказать, хорош! – воскликнула кабатчица, негодуя за изгнание вон из собственной кухни и необходимость проторчать более получаса на дворе с солдатами.

Забыв вежливость, свойственную хозяевам гостиниц, она осыпала грубого брабанта бранью.

– Потише! Потише! Не сердитесь, старуха, – сказал Жоделль хладнокровно. – Я никогда еще не принуждал хозяев насильно получать плату за постой, и если вы не хотите, так я сяду на лошадь, да и уеду.

– Постойте, сир Альберик, постойте! – воскликнула хозяйка, не столько испугавшись убытка, сколько того, что обнаружится лошадь пажа. – Никогда не будет сказано, что в моем доме путешественник, какой бы он ни был невежа, сам взнуздал себе коня. Жозеф! Подай гнедую сира Альберика, да поскорее! Что касается до платы – вы мне должны всего шесть су.

Жоделль расплатился, вскочил на лошадь и ускакал.

Еще не совсем утих лошадиный топот, как из чулана вылетели дрова и связки хвороста, и вслед за тем показался юноша: бледный, задыхающийся, исцарапанный.

– Вина! Вина! – воскликнул он. – Мне дурно! Силы оставляют меня. Увы! Зачем довелось мне все это услышать!

Хозяйка поспешила принести ему вина, а паж упал на скамью в совершенном изнеможении, с полными слез глазами.

– Как быть? – раздумывал он. – Если я вернусь в Мирбо и признаюсь сиру де Куси, что наперекор его приказанию не терять ни минуты сделал объезд, чтобы взглянуть на Элеонору во Флеше, то он страшно рассердится и, пожалуй, убьет меня. А с другой стороны, если я не вернусь туда, то план этого изменника исполнится, мой благородный рыцарь погибнет, будет убит, а вместе с ним погибнет и дело принца Артура. Нет, я вернусь, какая бы судьба ни ожидала меня! Да, непременно вернусь.

– Вот вам вино, пейте на здоровье! Это подкрепит ваши силы! – сказала хозяйка, подавая юноше кружку.

Эрмольд не заставил повторять приглашение и залпом выпил, укрепив свою решимость при помощи спиртного.

– Добрая хозяйка, я сейчас уезжаю, – сказал он хозяйке. – Скажите мне, сколько я вам должен, прикажите подать мне лошадь и каждый день благодарите Бога, что сохранили мне жизнь, спрятав меня в чулане. Благодаря вам не исполнится самый гнусный умысел, когда-либо внушенный сатаной.

– Воздадим хвалу Всевышнему, сир паж, – сказала добрая хозяйка, – И да помогут вам все святые угодники! Ваш счет равняется девяти су, и по совести говоря, это очень дешево, потому что я угощала вас как рыцаря и прятала как родного сына.

У Эрмольда де Марси кошелек был туго набит, и потому он не сверял счеты доброй хозяйки, хотя девять су составляли значительную для того времени сумму.

Заплатив, юноша вскочил на лошадь.

– Какая самая короткая дорога в Мирбо? – спросил он.

– Держите левее, сир паж, потом поверните направо, и как встретится третья дорога, то… Да послушайте же!

Но Эрмольд давно уже не слушал и, пришпорив коня, мчался во весь опор.

Так он ехал день, ехал ночь, только изредка останавливаясь, чтобы дать своему скакуну передохнуть. Однако и на следующее утро он все еще не въехал в равнину Турени.

Чем дальше он мчался, тем с большим ужасом думал о том приеме, который окажет ему рыцарь де Куси. Несмотря на эти страхи, ему и в голову не приходило бежать от господина. Он искренно любил своего рыцаря и, главное, был проникнут таким чувством чести, что скорее готов был вытерпеть казнь, чем совершить низкий и позорный поступок. Из этого следует, что у него было одно желание и одна мысль: как бы скорее доехать до города Мирбо.

Около восьми часов утра паж проезжал через какую-то деревню шагом, чтобы не обратить на себя внимания, как вдруг заметил, что у кабака привязана лошадь, в которой он сейчас признал лошадь Жоделля. Радостное восклицание вырвалось из его груди.

– Я спасен! Изменник здесь и не уйдет от меня. Правда, он силен и ловок, но в Палестине мне удалось победить не одного сарацина, а сарацины ни в чем не уступят ему. Если мне удастся убить негодяя, то измена умрет вместе с ним, и я смогу спокойно отыскивать графа д’Оверня, слова никому не сказав ни о заговоре, ни о своей вине.

Мысль эта воодушевила его сверхъестественным мужеством.

Юнец был храбр как лев и с радостью бросился бы на дюжину врагов, только бы не подвергаться гневу своего властелина.

Осторожно спустившись с лошади и привязав ее к дереву, паж внимательно осмотрел меч и кинжал и пошел к кабаку. В эту минуту показался у дверей Жоделль, собиравшийся уехать. Бросившись ему навстречу, Эрмольд ударил брабанта кулаком в лицо.

– Защищайся, изменник! – вскричал он и, сделав шаг назад, встал в позицию с мечом в одной руке и кинжалом в другой.

Жоделль побледнел, узнав Эрмольда. Он скрывал свое отсутствие, сказываясь больным от полученного удара, и вдруг увидел, что его тайна открыта. Слова пажа показывали, что его подозревают, и хотя он не мог сообразить, насколько известна его измена, но колебаться не мог и решился во что бы ни стало отделаться от мальчишки.

Под влиянием одинакового чувства противники бросились друг на друга, и начался жестокий бой.

Борьба между восемнадцатилетним юношей и опытным солдатом в расцвете сил, каким был Жоделль, не могла быть равной, но, против ожидания, юноша не уступал солдату.

Будучи пажом знаменитого рыцаря, Эрмольд де Марси приобрел в его школе редкое искусство владеть оружием, а во время пребывания в Палестине он имел много случаев испытать свое мужество. И недостаток в силе он заменял проворством и живостью.

С яростью и неудержимой силой отчаяния бросился Жоделль на Эрмольда, но встретил в нем мужественного и непоколебимого противника.

Все его удары молодой паж отражал с успехом и с лихвой возвращал. Слегка задетый ударом клинка, Жоделль вынужден был перейти в оборону и при первом столкновении не имел ни малейшего преимущества.

Но на брабанте была крепкая кольчуга, голову его защищал шлем, а бедный паж был в легком дорожном костюме, без всякого доспеха.

Жоделль скоро понял свое преимущество. Прикрыв рукой лицо, единственную часть тела, подвергавшуюся опасности, и не заботясь об ударах, которыми паж яростно осыпал его кольчугу, негодяй теснил противника и, не обороняясь, беспрестанно нападал.

Проворно и легко увертывался Эрмольд от ударов. Но, утомленный продолжительной дорогой, он наконец изнемог и стал отступать.

Жоделль заметив это, набросился на него еще с большею яростью. Паж с трудом выдерживал удары. Вдруг к ним подскакал рыцарь со своей свитой и, опустив между ними свой меч, заставил соперников разойтись.

– Ну что это значит? – воскликнул он на скверном французском. – Кто за Францию, кто за Англию? Но, во всяком случае, бой должен быть равен. Как, мужчина дерется с ребенком? Стальная кольчуга против суконного кафтана? Фу, какой позор! Арестуй их, Робин, – продолжил он, обращаясь к своему оруженосцу, – и приведи ко мне на суд. Я разберу причину их ссоры.

С этими словами английский рыцарь, поседевший в битвах, слез с лошади и вошел в харчевню, из которой только что вышел Жоделль.

– Подойди прежде ты, человек со шлемом, – сказал он Жоделлю строго. – И скажи мне, как ты мог, будучи покрыт кольчугой, обнажить клинок против беззащитного ребенка?

– Хоть я не признаю за вами права допрашивать меня, – возразил Жоделль, – однако, чтобы скорее покончить, скажу, что обнажил меч, потому что он вызвал меня и что он враг моего властелина, короля английского.

– Но ты не англичанин и не нормандец. Ты француз из Прованса, если твое произношение не обманывает меня.

– Я могу быть французом и состоять на службе у английского короля.

– А вот мы это посмотрим, – возразил рыцарь, почувствовавший при первом взгляде инстинктивное отвращение к Жоделлю, какое часто испытывают честные люди к мошенникам. – Ну а ты что скажешь, юноша? – обратился он к Эрмольду. – Говори прямо, я не имею намерения повредить тебе.

– А между тем, если вы станете задерживать меня и помешаете предупредить моего господина, что этот злодей изменил ему, то причините мне такой вред, какого не поправить.

– А кто твой господин? Англичанин или француз?

– Француз – сир де Куси.

– Благородный рыцарь, клянусь честью! Мне доставило бы удовольствие переломить с ним копье.

– Это от вас зависит – мой господин никогда никому не отказывал в честном бое.

– Славный ответ, юноша! Хорошо! Я вижу, что ты достойный слуга своего господина.

– Знакома ли вам подпись короля Иоанна, господин рыцарь? – перебил его Жоделль, недовольный оборотом разговора и желая замять его.

– Знакома ли? Еще бы! Очень знакома, и даже лучше, чем моя собственная, которую я никогда не видел по весьма основательной причине.

– Так не угодно ли вам это прочитать? – спросил Жоделль, разворачивая перед его глазами пергамент, выданный ему Иоанном. – И если вы друг короля Иоанна, как говорите, то не замедлите отпустить меня и задержите этого мальчика, врага нашего государя.

– Да, это точно подпись короля, – сказал рыцарь, рассматривая пергамент. – А вот и его печать. Для тебя этого довольно, можешь убираться вон. Что же касается до задержки этого юноши – это другое дело, и я не вижу, чтобы тут шла об этом речь.

– Конечно, король о том ничего не говорит, но…

– Ага! Так король ничего о том не сказал? Очень рад, что убедился в этом, а то ведь я ничего не разумею в этих каракулях.

– Так выслушайте меня, по крайней мере, – сказал Жоделль настойчиво.

Отведя в сторону рыцаря, он стал шепотом рассказывать ему свою историю. Рыцарь сперва слушал внимательно. Потом вдруг отступил от него на два шага и, оглядев с головы до ног с явным презрением, крикнул своему оруженосцу:

– Отвори дверь! Отвори дверь! Мне душно здесь! Клянусь Богом живым, никогда еще я не находился взаперти в такой маленькой комнате с таким великим злодеем. Вон его, и чтобы никто не смел разговаривать с ним! Посторонитесь, чтобы он не прикоснулся к вам! Прикосновение зараженного чумой для меня приятнее прикосновения этого гнусного изменника!

Ошеломленные пылкостью своего седовласого рыцаря, воины расступились, давая дорогу брабанту, который задыхался от ярости. Выйдя за порог, он на миг оглянулся, окинув язвительным и угрожающим взглядом англичанина, как бы вызывал его.

Но или сознавая свое бессилие, или внимая благоразумию, он вдруг переменил намерение и, вскочив на лошадь, ускакал.

Рыцарь повернулся к Эрмольду и в забавном смущении сказал:

– Боюсь, бедное дитя, что мне придется арестовать тебя. Да, боюсь. Меня осудят, если я тебя выпущу. Но клянусь честью! Жестокое дело задерживать благородного юношу, когда отпускаешь на свободу такого гнусного злодея. Ты мой пленник до завтра, если только не убежишь, потому что все может случиться. Робин, – тут обратился он к оруженосцу, – проводи этого благородного юношу в комнату, окно которой выходит в сад, и, пока я поищу в местечке квартиры для лорда Пемброка и его свиты, ты с двумя товарищами постереги дверь. Смотри же, – прошептал он ему на ухо, – не забудь окно отворить и лошадь его привязать к дереву, что под окном, только прежде накорми ее вдоволь овсом. Вот тебе на вино, выпьешь с товарищами. Понял?

– Вполне. Ваши приказания будут исполнены.

– Видишь ли, Робин, этот юноша храбр и честен, а тот солдат – гнусный изменник, который рано ли поздно будет повешен, если хоть одно дерево останется во Франции. Король Иоанн может сколько угодно называть меня старым дураком или взбалмошной головой, но я не могу взять в толк, как может допустить рыцарская честь, чтобы держать в заключении честного человека, когда бесчестный гуляет на воле? Нет, этого никогда не было и не будет, пока я жив.

Благородный рыцарь удалился, а Робин привел в исполнение его приказания.

Эрмольд падал под гнетом усталости и печали. Он слышал только то, что рыцарь говорил ему, и в голове не держал мысли, что может бежать. Когда оруженосец привел его в темницу и запер за ним дверь, паж печально сел на кровать.

Один только раз ему пришла мысль взглянуть в окно и оглядеть окрестности. Но в эту минуту послышались шаги солдата, привязывавшего его лошадь к дереву, и он, вообразив себе, что это часовой поставлен под его окном, не приподнялся даже с места.

Вскоре усталость одолела печаль, молодой паж упал бессознательно на постель и уснул крепким сном. Более четырех часов он спал, когда рыцарь вернулся.

– Ну что, Робин, поделывает твой пленник? Надеюсь, не убежал?

– Мы из этой комнаты ни шагу не делали, – отвечал оруженосец, – И он не мог бежать… разбив окно, – добавил он шепотом.

– А вот посмотрим, Робин, посмотрим, – сказал рыцарь. – Всякое дело требует проверки.

Отворив дверь, он вошел в смежную комнату. Но каково же было его удивление, когда он увидел пажа, спавшего беспробудным сном.

– Он с ума сошел, окончательно с ума сошел! – пробормотал рыцарь, пожимая плечами в сильном разочаровании.

Потом, разбудив Эрмольда, сказал:

– Ну, вот, дитя мое, ты все еще здесь? Я очень рад, что ты не попробовал бежать. Но если бы это случилось – ведь чего не бывает в свете, – то непременно кланяйся от меня твоему господину и скажи ему, что сэр Артур Оукингем будет рад переломить копье с ним в сражении или в турнире, но из чистого уважения к нему.

Паж вытаращил глаза и все еще не верил своим ушам.

«Он просто дурак, если и этого не понимает», – подумал рыцарь. Тогда, приблизившись к окну, он притворился, будто нечаянно увидел лошадь.

– Какое прекрасное животное! Кажется, оно тебе принадлежит? – сказал он Эрмольду, – будь спокоен, твоего коня хорошо накормили. До свидания, господин паж, через час я пришлю тебе ужин.

Он ушел и тщательно запер за собою дверь и задвинул засов. С минуту постоял Эрмольд, как ошеломленный. Но минута была недолгá. Стремительно бросился он к окну, выглянул и, никого не увидев, выпрыгнул из окна в сад, вскочил на лошадь и был таков.

По крайней мере, полчаса скакал он без оглядки. Убедившись, наконец, что его никто не преследует, он остановился, чтобы сообразить, где он и куда ему надо.

Он попал на дорогу в Мирбо, но оставалось еще десять миль до города, а день клонился к вечеру.

Всю ночь он ехал, останавливаясь только за тем, чтобы спросить о дороге, и все пришпоривал измученную лошадь. Наконец на рассвете Эрмольд остановился на холме и увидел у ног своих город.

Он узнал его, это был Мирбо. Несмотря на раннюю пору, в городе царила страшная суматоха. Знамена развевались на стенах и в долине, отряды вооруженных людей и рыцарей двигались во все стороны.

Эрмольд стоял и смотрел на эту картину, но вдруг побледнел как смерть и вопль ужаса вырвался из его груди. Повернув лошадь, он ускакал прочь без оглядки.