Осень приближалась, но Филипп Август не менее деятельно вел войну. Даже зима не остановила его продвижения, которое почти повсюду сопровождалось победоносными действиями.

Находясь еще под влиянием негодования, возбужденного убийством Артура, и давно уже раздраженные бессмысленной жестокостью и развращенностью Иоанна Безземельного, английские бароны или отказались присоединиться к нему, или оказывали лишь незначительную помощь. Вследствие этого граф Солсбери, предводительствовавший англо-нормандской армией, вынужден был мало-помалу уступать врагам, далеко превосходившим его численностью, и несмотря на стойкое мужество, не мог вступить с ним в решительную битву.

Вскоре Нормандия, часть Анжу, почти вся провинция Пуату признала законную власть Филиппа Августа, и Солсбери вынужден был разделить свою армию на части и разместить по крепостям и укрепленным замкам, еще стоявшим за короля Иоанна.

Тогда начался ряд осад и стычек, где всякий искусный в этом роде войны рыцарь нашел возможность отличиться. Но никому судьба не оказывала столько благоприятных случаев, как рыцарю де Куси. Во всех повествованиях, разносившихся от замка к замку, беспрерывно произносилось его имя, и не проходило недели, чтобы в замок Ролльбуаз не приходили вести, в которых подвиги рыцаря де Куси занимали видную роль.

Между тем Иоанн Безземельный тоже не оставался в бездействии. Он видел, что ему одному не устоять, и потому хлопотал войти в союз с иностранными державами – опасность этого союза Филипп Август давно уже предвидел. Хлопоты Иоанна увенчались успехом, хотя папа, еще прежде рассорившись с ним, отказался помогать ему.

К весне союз был заключен, приготовления окончены, и Оттон, германский император, Ферран, граф Фландрский, герцоги Брабантский и Лимбургский; графы Голландский, Немурский и Булонский, иные из них независимые от Франции властелины, другие же вассалы короля Филиппа, угрожали Франции на берегах Шельды во главе стопятидесятитысячной армии, тогда как Иоанн Безземельный бросился в Пуату с многочисленным отрядом брабантов и новобранцев.

Хотя все эти приготовления делались в тайне, однако ни цель, ни размах их не ускользали от проницательности Филиппа Августа. Давным-давно он изготовился к противодействию, и его ленные и подленные вассалы, собранные в Саксонии, предоставили в его распоряжение мощную и воинственную армию в восемьдесят тысяч человек.

Король сам пожелал сделать смотр своему войску, и по мере того, как мимо него проходили вассалы во главе своих отрядов и ополчения, выставленные городскими общинами, которым он всегда оказывал покровительство и которые по этому случаю привели сильное подкрепление, – в сердце его укреплялась надежда выйти победителем из этой борьбы.

Немедленно выступив в поход, он двинулся навстречу союзникам, которые проникли во Фландрию. Через несколько дней он был в Турне, где узнал, что император Оттон расположился лагерем в двух с половиной милях от города близ Мартена.

Несмотря на численное превосходство неприятельской армии, король решил завтра же дать сражение, надеясь, что, застигнув врага врасплох, он помешает ему соединить все свои силы и тем самым сведет на нет его преимущество в количестве воинов.

Были и другие причины, заставлявшие его спешить. Многие из вассалов, следовавших за ним по принуждению, толковали уже о том, как бы покинуть его, и он боялся, что дальнейшее промедление увеличит число недовольных.

Решившись атаковать неприятеля, Филипп немедленно приступил к окончательным приготовлениям. До наступления ночи с ними было покончено, и король возвратился в замок. Тут он ожидал своих баронов, созванных на военный совет. Задумчиво прохаживался государь взад и вперед, обдумывая, может быть в тысячный раз, все случайности победы и поражения, когда Герен поднял портьеру и вошел.

– А! Так это вы? – сказал король нетерпеливо. – Что за причина привела вас?

– Государь, простите, что обеспокоил вас. Но я сейчас допрашивал шпиона, который принес из неприятельского лагеря очень важные новости, так я и подумал, что вам интересно самому послушать.

– Известен ли вам этот человек? Вы знаете, что я не люблю шпионов.

– Наверное сказать не могу, где встречал его, а между тем черты его мне знакомы. Он уверяет, что в Туре вступил на службу в армию принца Артура и представляет такой верный отчет всем подробностям взятия Мирбо и поражения, за тем последовавшего, что невозможно сомневаться в его словах. Он уверяет, что был тогда взят в плен графом Солсбери, который и оставил его у себя на службе, но он, узнав о приближении нашей армии, воспользовался первым случаем, чтобы перебежать к нам.

– Прикажите ему войти, Герен. Я допрошу его, если вам это хочется.

Герен приподнял портьеру и махнул рукой высокому и крупному человеку, волосы которого были коротко острижены, зато имелись длинная борода и огромные усы, что придавало ему такой странный вид, что Филипп невольно воскликнул:

– Как ты смеешь, негодяй, называться французом? Ты какой-нибудь поляк?

Первые слова, произнесенные этим человеком, доказали, что это действительно француз, свою же странную наружность он приписал фантазии графа Солсбери.

– Хорошо, отвечай на мои вопросы, – сказал король, устремив на него строгий взор. – В какой части лагеря находятся войска графа? Предупреждаю тебя, что я обо всем имею самые верные сведения, и если ты будешь обманывать, то смерть твоя неизбежна.

– Его войско находится между полками императора Оттона и графа Голландского. Не затем явился я к вам, чтобы обманывать, государь, но чтобы служить вам.

– Ты говоришь правду, по крайней мере, в этом случае. Еще вопрос, и тогда я выслушаю тебя. Какие войска стоят позади герцога Брабантского и какова их численность?

– Это войско герцога Лотарингского, и уверяют, что там находится девятьсот рыцарей и семь тысяч пехотинцев.

– Хорошо. Вижу, что ты располагаешь точными сведениями. Теперь рассказывай, но будь осторожнее в словах: ты мне головой отвечаешь за них.

– Государь, прошлую ночь происходил военный совет в палатке императора, – так начал шпион, говоря с такой смелостью, что она могла показаться притворной, – граф Солсбери, отправляясь на совет, приказал мне держать его лошадь у самого входа в палатку – никогда я еще не видал такого высокомерного англичанина: вместо того, чтобы сойти с лошади у второго караула, как это все делали, он хотел сойти с седла прямо у самого шатра. Так что до меня долетали некоторые слова из их разговоров.

– Если честно, это вполне согласуется с гордостью англичан, – сказал Филипп, повернувшись к Герену, – последний из них считает себя чуть не равным государю. Но продолжай и покороче, потому что время совета приближается, – обратился он к шпиону.

– Моя история коротка, государь, потому что я немногое мог слышать. Сначала разговор шел вполголоса, но император, разгорячившись, как видно, от противоречия, воскликнул: «А я говорю вам, что он во что бы ни стало атакует нас. Я знаю его: не таков Филипп, чтоб отступать. Следовательно, достаточно будет только поджидать его у Дамаретского ущелья. Нам будет тем легче нанести ему поражение, что сир де Куси обещал мне задать ему работы в арьергарде с танкарвильским отрядом, пока мы атакуем его авангард». Потом послышался голос, которого я не мог разобрать, кому он принадлежал: «Можно ли доверяться рыцарю де Куси?» На это опять император сказал:

«Будьте спокойны, он сдержит свое слово, потому что граф Жюльен дю Мон обещал ему руку дочери, если победа окажется за нами».

– Ну и ну! – воскликнул Филипп, глядя то на Герена, то на шпиона. – Вот так настоящая измена! Но что было дальше?

– Заговорили о том, что у вас много еще изменников, но по имени называли только рыцаря Куси. Тут граф Солсбери воскликнул, подходя к двери: «Если Филипп проведает об этой измене, то прикажет отрубить голову Куси, и ваш план рухнет». После этого он подошел к выходу из палатки и, увидев меня так близко, сказал сердитым голосом, чтоб я отошел подальше. Мне пришлось повиноваться, и я больше ничего не слышал.

– Прикажите арестовать сира де Куси! – сказать король, обращаясь к Герену. – Клянусь небом, мы последуем совету графа Солсбери, и одним изменником будет меньше в нашем лагере.

При этих словах молния радости промелькнула в глазах шпиона. От проницательных глаз Филиппа это обстоятельство не ускользнуло. Желая получить еще некоторые сведения, король поблагодарил перебежчика за усердие и приказал подождать у первого караула, обещаясь по окончании совета выслать ему с канцлером кошелек с сотней крон.

Шпион поклонился королю и удалился, объятый радостью.

– Последуй за ним, Герен! – воскликнул король, лишь только шпион вышел. – Он очень подозрителен: прикажи сержантам не выпускать его из вида. Обращаться с ним хорошо, но ни под каким предлогом не выпускать из лагеря. Да нельзя ли заставить его проболтаться? Что касается до сира де Куси, хоть я не верю в измену с его стороны, однако осведомитесь, где он, и установите надзор за его действиями.

Герен хотел повиноваться, но паж в эту минуту отворил двери и впустил баронов, сходившихся на совет, задержанный на несколько минут этим движением у входа. Канцлер поспешил разыскать шпиона, но оказалось, что тот воспользовался минутным замешательством и скрылся, так что нигде не могли его отыскать.

Внезапное бегство разуверило канцлера, и в полной надежде на удовлетворительный ответ, он послал на квартиру Куси узнать, что с ним и где он? Велико было его изумление, когда пришли ему сказать, что сир де Куси уехал через час по прибытии короля. Уехал со своими оруженосцами, пажом и отрядом копьеносцев, и никто не знает куда.

Как ни велика была его вера в честь и верность рыцаря де Куси, однако Герену показался странным такой внезапный отъезд, и он вернулся к королю с этим донесением.

Военный совет собрался в полном составе. Прения происходили с большим воодушевлением: одна часть баронов держалась мнения, что надо идти на Мортен; другая же требовала отступления к Перонне.

Все смолкло в ожидании мнения короля, когда вошел Герен. Канцлер подошел к Филиппу и шепнул ему о результате своих розысков.

Филипп нахмурился, но через минуту его чело просияло, и повернувшись к баронам, нетерпеливо ожидавшим его решения, он сказал:

– Бароны и рыцари, внимательно выслушав ваши мнения, мы оцениваем по достоинству причины, внушившие их. Но разные обстоятельства, только нам известные, вынуждают нас идти наперекор им всем. Мы не можем отступать, потому что я не хочу допустить мысли, что Филипп Французский, окруженный избраннейшим своим дворянством, отступил без боя, пусть даже перед неприятелем, далеко превосходящим его численностью. Но мы не пойдем тоже и на Мартен: Дамаретское ущелье по дороге представляет слишком много удобств нашим врагам застигнуть нас врасплох и разбить наголову. Завтра, на рассвете дня, мы выступим на Лилль, потом прибыв к Бувинскому мосту и внезапно повернув направо, выйдем из ущелья на широкую равнину, где раскинут лагерь противника, и обрушимся на его левое крыло. Я хочу произвести неожиданное нападение. Постарайтесь же, чтобы завтра до солнечного восхода ваши войска стояли в боевом порядке, готовые со знаменем в руках сразиться с врагами не только вашего короля, но и всякого человека, в груди которого бьется французское сердце. До свидания, господа! Завтра мы увидимся в полном вооружении!

Бароны удалились, большинство из них вполне удовлетворенное, но некоторые в недовольстве от плана, который мог причинить поражение союзным войскам. Филипп сказал Герену:

– Очень удивляет меня ваше донесение. Странное дело! Я знаю, что среди нас есть изменники, но никак не могу допустить мысли, чтобы Куси был в этом числе. А между тем его отсутствие так необъяснимо и придает правдоподобие истории шпиона… Мы должны принять меры предосторожности, Герен. Сейчас выражение некоторых лиц мне сильно не нравилось, но до завтрашнего вечера я откладываю следствие, а тогда горе изменникам, которых я обнаружу!

На следующее утро вся армия с оружием в руках была расставлена длинными шеренгами под стенами Турне.

Едва успели расположиться в порядки ее ряды, как из замка выехал король в полном облачении, сидя на отличном вороном коне и в сопровождении своих телохранителей.

Он проезжал по всем рядам войска посреди восторженных криков, после чего остановился перед центром линии и, подняв забрало шлема, показал всем лицо, полное гордого спокойствия и достоинства; одним мановением руки он отдал приказание своему оруженосцу.

Ряды телохранителей раздвинулись, и оттуда вышли два священнослужителя: один из них держал серебряную чашу с вином, другой на серебряном блюде нес разломленный хлеб. Тогда Филипп разрезал на мелкие куски хлеб и, своей рукой налив вина в большой бокал, повернулся к баронам, произнося звучным голосом речь, далеко разносившуюся по рядам.

– Бароны и рыцари! В нынешнюю ночь вероломные шпионы донесли мне, что в моем совете есть изменники, а в моей армии – мятежники. Я не хочу этому верить. Но вот я стою перед вами с французскою короною на шлеме. Если между вами есть человек, считающий меня недостойным носить эту корону, пусть он оставит меня! Клянусь честью рыцаря, я дам ему свободный пропуск. Но кто любит меня, кто решился сражаться и умереть, если нужно, защищая свою родину, свое семейство, тот пусть вступит в союз со своим королем! Пусть он разделит со мной этот хлеб и это вино в знак братства по оружию, которое нас должно соединить, и да падет кара небесная на того, кто, вкусив с нами от этого хлеба и вина, забудет принятый обет и присягу!

Восторженные восклицания были ответом на это обращение, и все без исключения бароны усердно поспешили отозваться на приглашение короля. В ту минуту, когда все стеснились вокруг него, между ними пробился высокого роста рыцарь в черных доспехах, без всяких украшений и герба, и закричал громко и повелительно:

– Дайте мне бокал! Дайте бокал!

Оруженосец, державший бокал, подал ему с удивлением, а неизвестный рыцарь поднял забрало своего шлема, и тогда все узнали графа д’Оверня, на исхудавшем лице которого и в мутном взоре ясно читались признаки помешательства.

Тибо выпил несколько капель из бокала и, преклонив голову перед королем, сказал:

– Король Франции! Я твой до смерти!

Потом, повернув лошадь, он поскакал прямо к отряду своих воинов, стоявших в конце линии.

– Наблюдайте за ним, Герен, – сказал король тревожно. – Прикажите беречь его!

Но Герен отвечал, что граф д’Овернь еще вчера прибыл во главе своих вассалов, чтобы примкнуть к войску. Успокоенный этим, Филипп Август благодарил баронов за оказанное усердие и, наскоро разделив с ними хлеб и вино, благословленные священнослужителями, приказал немедленно выступать к Бувинскому мосту.