Лина с удивлением разглядывала буквы. Что–то не похоже, что они написаны от руки. Во всяком случае, она такого аккуратного почерка в жизни не видела. Больше всего это напоминало крошечные печатные буковки на этикетках консервных банок или на карандашах. Их тоже явно написала не человеческая рука, а что–то другое. Наверное, какая–то машина? Так умели писать только создатели. Значит, эти буквы тоже написаны создателями?

Лина подобрала с пола клочки бумаги, бережно разжала кулачки Поппи, потом осторожно извлекла бумажную жвачку изо рта малышки, сложила обрывки в исцарапанный ящик и унесла его к себе в комнату.

В тот вечер бабушка и Поппи заснули рано — сразу после восьми. У Лины оставался еще почти час на то, чтобы хорошенько изучить свою находку. Она достала обрывки из ящика и стала раскладывать их на столике в спальне. Бумага была тонкой, из оборванных краешков торчала бахрома волокон. Все, что осталось от целого листа, — это множество маленьких клочков и только один сравнительно большой кусок, да и то в нем было столько дыр, что он превратился в кружево. Кусочки, которые Лине удалось вытащить изо рта Поппи, было уже не спасти: они превратились в бумажную массу. Зато когда Лина расправила на столе большой кусок, она увидела вдоль левого края, который пострадал меньше, колонку цифр. Тогда она стала подкладывать к дыркам мелкие обрывки, надеясь, что хотя бы некоторые из них подойдут. Она долго перекладывала бумажки так и сяк, и вот что в конце концов смогла прочесть:

РАВИЛ ЭВА

Этот офиц док нился в строг секрет в течен лет. Жител бера жны Предприн ующ шаги:

1. следу ерег еки, рубо овод

2. мень пометкой «Э»

3. Спускай естни пример два с половиной метра вниз ступ воды

4. Поверни иной к р дверь с лодкой. Кл маленьк стальной ласти права от зьмите юч,

отопри

5. лодка снащенная всем необхо

6. При помо анатов спусти дку на воду. Спускайтесь вниз по пользу весла, чтобы оттал от ска равнять на порог

7. лавание прод ок. трех часов, чаливай и вы тесь из лод Дале след по тропе.

Лина могла уловить смысл лишь нескольких слов. И все равно в этих бумажных кружевах скрывалось нечто чрезвычайно волнующее. Ни с чем подобным Лина никогда не сталкивалась. Она не отрывала глаз от первого слова на верху страницы — равил, — и внезапно ее осенило: да это же «правила», она ежедневно слышала это слово в школе!

Ее сердце ударило в ребра, словно кулак в дверь. Она что–то нашла. Она нашла что–то странное и важное: какие–то правила. Но правила чего? Какой все–таки ужас, что Поппи добралась до ящика раньше нее!

Лина вдруг подумала, что эта бумага, может быть, и есть та самая «важная потеря», о которой все беспокоилась бабушка. И конечно, не зная, что она ищет, старуха не обратила внимания на ящик и отшвырнула его прочь так же беззаботно, как она выбрасывала из чулана всю остальную рухлядь. А впрочем, так ли все это важно? В любом случае, здесь скрывалась какая–то загадка, и Лина была полна решимости разгадать ее.

Первым делом следовало как–то закрепить обрывки: они были так легки, что даже неосторожный вздох мог разметать их по комнате. У Лины было немного клея на донышке маленького пузырька, и она осторожно капнула на каждый клочок и потом наклеила их на один из остававшихся у нее драгоценных листов чистой бумаги. Затем накрыла еще одним листом и прижала сверху таинственным ящиком. Не успела она закончить, как погасили свет. Она совершенно забыла о времени и не следила за часами на подоконнике. Пришлось раздеваться и ложиться в постель в темноте.

Но Лина была слишком возбуждена и почти не спала той ночью. Она снова и снова прокручивала в голове различные догадки: что же это такое она нашла? Почему–то она не сомневалась, что находка имеет какое–то отношение к спасению города. Что же это за правила? Может быть, правила ремонта генератора? Или правила изготовления переносных светильников? Это могло бы абсолютно все изменить.

Как только включили свет, Лина тут же бросилась к своей головоломке. Скольких же слов тут не хватает! Сможет ли она вообще когда–нибудь разобраться в этой бессмыслице? Натягивая свою красную куртку и завязывая истлевшие, состоящие из сплошных узлов и обрывков шнурки своих башмаков, она не переставала ломать голову. Если это действительно важная бумага, она не может просто так оставить ее у себя. Но кому полагается рассказывать о таких находках? Наверное, бригадиру вестников: начальство должно знать, что делать с важными бумагами.

— Бригадир Флири, — сказала Лина, придя на работу. — Не могли бы вы выкроить минутку и заглянуть ко мне домой сегодня вечером? Буквально на секунду. Я кое–что нашла и хотела бы показать это вам.

— Что ты нашла?

— Какую–то бумагу с буквами. Я думаю, она может оказаться важной.

Начальница недоуменно вскинула свои белесые брови.

— Важной? Что ты имеешь в виду?

— Я в общем–то не совсем уверена… Может, это вовсе и не важно. Не могли бы все же взглянуть?

Вечером бригадир Флири зашла домой к Лине.

— Ерег? Рубо? Естни? — спросила она недоуменно, склонившись над бумагой. — Что все это значит?

— Я не знаю, — задумчиво сказала Лина. — Но это только части слов: остальное изжевала Поппи.

— Вижу, — кивнула бригадир, ткнув пальцем в бумагу. — Вот здесь, похоже, написано «правила», да? Я думаю, это чье–то домашнее задание, которое ученик почему–то так и не отнес в школу.

— А как вы думаете, кто мог бы это написать? У кого может быть такой мелкий и аккуратный почерк?

— Так писали в старину, — сказала бригадир Флири. — Наверное, это очень старинное домашнее задание.

— Но зачем прятать домашнее задание в такой странный ящик? — Лина показала ящик бригадиру. — Я думаю, эту бумагу заперли здесь не зря. Зачем запирать то, что не имеет никакой важности?

Но бригадир Флири, кажется, не слышала ее.

— Смотри — «маленьк стальной ласти». Ластик, что ли? Стальной?.. Хм. Ну, не знаю, наверное, он был нужен, чтобы подготовить задание по какому–то предмету.

— А вы когда–нибудь видели похожие бумаги? Мне кажется, что это написано не в Эмбере, а в каком–то другом месте.

Начальница выпрямилась. По ее лицу пробежала тень недоумения.

— Нет никакого другого места, кроме Эмбера. — Она положила руки на плечи Лине. — Ты, деточка, слишком много воли даешь воображению. Может быть, ты устала, Лина? Тебя что–то тревожит? Я могла бы перевести тебя на некоторое время на сокращенный рабочий день.

— Нет, — сказала Лина. — Я в порядке. Честно, я в порядке. Но я не знаю, что делать с этим… — Она указала на бумагу.

— Выкинь это из головы, — сказала бригадир Флири. — Не думай об этом. Выброси эти обрывки. Ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Знаю–знаю, мы все немного нервничаем. Что говорить, поводов для беспокойства и впрямь немало. Но давай не позволим выбить себя из колеи.

Бригадир Флири пристально смотрела на Лину.

— Помощь уже близко, — сказала она, понизив голос.

— Помощь?

— Нас скоро спасут.

— Кто спасет?

Начальница приблизила губы к уху Лины и спросила почти шепотом, словно речь шла о чем–то секретном:

— Кто построил наш город, деточка?

— Создатели, — недоумевая, ответила Лина.

— Так точно. И создатели скоро придут снова и укажут нам путь к спасению.

— Придут снова?

— И очень скоро, — шепнула Флири.

— Откуда вы знаете?

Бригадир вытянулась по стойке «смирно» и прижала ладонь к левой стороне груди.

— Это звучит здесь, в моем сердце, — произнесла она торжественно. — И я видела это во сне. Мы все это постоянно видим во сне, все Верные.

Так вот во что они верят, подумала Лина. И бригадир, оказывается, одна из них. Удивительно, как она уверенно говорит, хотя всего лишь видела что–то там во сне. Но может быть, она видела это так же отчетливо, как Лина видит свой сияющий город? Она просто хочет, чтобы все это было правдой.

Лицо бригадира Флири пылало вдохновением.

— Я знаю, что тебе нужно, деточка, — ты должна прийти на одно из наших собраний. Это укрепит твой дух. Мы там поем и…

— Ой, — сказала Лина. — Спасибо вам большое, но я не уверена… Может, как–нибудь потом… — Она изо всех сил старалась быть вежливой, но точно знала, что никуда не пойдет. Она не собиралась стоять в ожидании явления создателей. У нее были более важные дела.

Начальница ласково потрепала ее по плечу.

— Мы никого не заставляем насильно, деточка, — сказала она. — Если надумаешь, дай мне знать. Но вот тебе мой совет: выкинь–ка ты из головы эту свою головоломку. Лучше ложись и вздремни немного. Отлично успокаивает душу.

Ее тощее лицо просто источало доброту.

— Завтра у тебя выходной, — добавила она, вскинула руку в прощальном жесте и стала спускаться по лестнице.

Так у Лины неожиданно образовался свободный день, и она использовала его, чтобы отправиться на склады и навестить Лиззи Биско. Лиззи отлично соображает — может быть, у нее возникнут какие–нибудь свежие идеи.

К дверям складов тянулись длинные беспорядочные очереди: владельцы магазинов пытались получить для своих лавок хоть какой–нибудь товар. Они нервничали, толкались и раздраженно огрызались друг на друга. Лина тоже пристроилась в хвост одной из очередей, и скоро ей стало страшно: люди находились в каком–то исступлении, и все до одного были полны решимости получить хоть что–то, пока запасы на складах не иссякли совсем.

Когда она подошла ближе к стойке, за которой работали складские клерки, она услышала, что снова и снова повторяется примерно один и тот же диалог.

— Прошу прощения, — говорил усталый клерк лавочнику, который пытался заказать десять упаковок швейных игл, дюжину стаканов и двадцать коробок электрических лампочек, — у нас осталось слишком мало этих наименований. Иголок могу выдать только одну упаковку.

А иногда клерк коротко бросал:

— Сожалею. Этот товар закончился.

— Совсем?

— Совсем.

Лина знала, что дела не всегда были так плохи. Когда город Эмбер только построили, склады просто ломились от вещей. Там было все, что душа пожелает, и в таком количестве, что припасы, казалось, не кончатся никогда. Бабушка рассказывала Лине, что во времена ее молодости школьников водили на экскурсию по складам — это было частью учебной программы. Дети спускались на лифте в длинный извилистый туннель. По обе стороны туннеля было множество дверей, а за ними — другие туннели. Экскурсовод вел группу по коридорам, открывая одну дверь за другой.

— В этом помещении, — объяснял он, — хранится консервированная пища. А сейчас перед нами хранилище школьно–письменных принадлежностей. В следующем зале — кухонная утварь, а за той дверью — плотницкие инструменты. — И у каждой двери дети сбивались в кучку и вставали на цыпочки, чтобы лучше видеть.

— В каждом хранилище было что–то новенькое, — вспоминала бабушка. — Ящики с зубной пастой. Бутылки с маслом для жарки. Брикеты мыла. Лекарства. Одни только коробки с витаминными таблетками занимали двадцать больших залов, можешь себе представить? И огромное помещение, доверху набитое фруктовыми консервами. Там были даже ананасы, я их вкус до сих пор помню.

— Что такое ананасы? — спросила Лина.

— О, они были такие желтые и сладкие. — Бабушка мечтательно зажмурилась. — Я пробовала их целых четыре раза, прежде чем они совсем закончились.

Но эти экскурсии прекратились задолго до рождения Лины. Вероятно, сегодня прогулка по складам мало кому могла доставить удовольствие: полупустые полки, покрытые пылью… А в некоторых хранилищах, по слухам, и вовсе не осталось товара…

В былые времена школьник, заглянув в зал, где высились горы банок сухого молока, громоздились ящики с бинтами, носками, блокнотами или — самое главное — сотнями тысяч электрических лампочек, преисполнялся гордости за то, что его город неимоверно богат. Но если устроить такую экскурсию сегодня, дети, скорее всего, просто перепугались бы.

Размышляя об этих грустных вещах, Лина терпеливо ждала, когда придет ее очередь подойти к стойке, за которой работала Лиззи. Добравшись наконец до подруги, она оперлась на прилавок и прошептала:

— Можем встретиться после работы? Я подожду тебя у выхода.

Лиззи с готовностью кивнула. В четыре часа Лиззи появилась в дверях складов. Лина кинулась к подруге:

— Слушай, давай зайдем ко мне на минуту. Я хочу кое–что показать тебе.

— Конечно, — ответила Лиззи, и подружки отправились к Лине.

Лиззи тараторила без умолку:

— Ох, у меня так рука болит, просто кошмар. Пишу целый день, не переставая, а нам говорят экономить бумагу и писать самыми махонькими буковками, а теперь у меня жуткая судорога в запястье и в пальцах. А люди! Ох, какие они грубые! Сегодня вообще был ужас. Я говорю одному парню: «Не могу я вам выдать пятнадцать банок кукурузы, вам полагается только три». А он мне: «Слушай, кончай мне голову морочить, я только вчера этих банок паршивых целую кучу видел в магазине на Потт–стрит». А я ему: «Ну так, наверное, поэтому у нас их так мало и осталось», а он:

«Не умничай, ты, рыжая!» Кошмар, да? А что я могу сделать–то? Что мне, из воздуха эти банки достать?

Они пересекли Хакен–сквер, обогнули ратушу и пошли по Ровинг–стрит. На улице не горели три фонаря подряд, и вдоль домов легли черные тени.

— Лиззи, послушай. — Лина наконец прервала нескончаемый поток болтовни подружки. — Скажи мне, насчет лампочек — это правда?

— Что насчет лампочек?

— Что их немного осталось. Лиззи пожала плечами:

— Я не знаю. Нас ведь не пускают вниз, в хранилища. Все, что мы видим, — это рапорты, которые представляют доставщики: сколько вилок осталось в хранилище № 1146, сколько дверных ручек в № 3291, сколько пар детской обуви в № 2249…

— И что же написано в рапорте по электрическим лампочкам?

— А я его ни разу не видела, — беззаботно откликнулась Лиззи. — К этому рапорту и еще некоторым, например к витаминному, имеют допуск всего несколько человек.

— Кто?

— Ну, мэр Коул, конечно, и еще Висломордый.

Лина взглянула на подругу вопросительно.

— Да ты его знаешь, старый Фарло Баттен, начальник складов. Он такой придира, Лина, ты бы его просто возненавидела! Он записывает нам опоздание, даже если мы придем на работу в две минуты девятого, и стоит у нас над душой, когда мы пишем, а это ужасно, потому что у него так воняет изо рта, а потом он тычет пальцем в строчку, которую ты только что написала, и нудит: «Это слово не разобрать, то слово тоже не разобрать, эти цифры неразборчивы». Любимое словечко у него — «неразборчиво».

Когда они наконец добрались до дому, Лина на секунду заглянула в лавку, чтобы поздороваться с бабушкой, а потом подружки поднялись по лестнице в квартиру. Лиззи жаловалась, как это ужасно — стоять на ногах целый день, как у нее болят от этого колени и как жмут башмаки, — и прервала свои жалобы только на секунду — поздороваться с миссис Эвелин Мердо, которая сидела у окна с Поппи на руках. А потом снова затараторила.

— Лин, а ты где была во время долгого отключения? — спросила она, но тут же воскликнула, не дожидаясь ответа: — Я–то дома была, к счастью! А правду говорят, на улице очень страшно было?

Лина коротко кивнула. Она не хотела вспоминать тот день.

— Ненавижу эти отключения, — продолжала трещать Лиззи. — А знаешь, что люди говорят? Что свет будет отключаться все чаще и чаще, пока однажды, — она запнулась, на секунду нахмурилась, но тут же защебетала еще более беззаботно, чем раньше: — Ну и ладно, со мной, во всяком случае, ничего плохого не случилось. Наоборот, я сразу, как свет обратно включили, решила: дай–ка наряжусь получше и сделаю себе новую прическу.

Лина устало подумала, что Лиззи похожа на часы, пружину которых слишком сильно завели и которые поэтому слишком быстро идут. Лиззи всегда была такой, но сегодня она выглядела более возбужденной, чем обычно. Ее глаза блуждали, пальцы нервно теребили подол куртки. Она как–то потускнела, а ее знаменитые веснушки казались просто брызгами грязи на бледном лице.

— Лиззи, — сказала Лина, увлекая ее к столику в углу комнаты. — Дай я тебе кое–что покажу…

Но Лиззи не слушала ее.

— Ты такая везучая, что ты вестник, — тараторила она. — Это, наверное, так классно работать вестником! Я бы и сама хотела. И у меня бы так хорошо это получалось! А моя работа такая скучная!

Лина внимательно посмотрела на подружку:

— Неужели тебе в ней совсем ничего не нравится?

Лиззи вдруг как–то криво ухмыльнулась:

— Нет, кое–что нравится.

— Что же?

— Не могу сказать. Это секрет.

— Вот как, — сухо сказала Лина, подумав про себя: «Ну и не говорила бы тогда вовсе».

— Может быть, я расскажу тебе когда–нибудь, — продолжала Лиззи. — Я пока не знаю.

— Ну и ладно, — бросила Лина. — Моя работа мне, во всяком случае, нравится. Но я хотела поговорить с тобой о другом. Смотри, что я вчера нашла.

Она убрала со стола ящик и подняла лист бумаги, которым был накрыт склеенный документ. Лиззи взглянула на клочки бумаги:

— Это тебе кто–то такое послание передал? А почему оно все рваное?

— Нет, это было у нас в чулане. Поппи добралась до этой бумаги и чуть не съела ее. Поэтому все это в таком виде. Но посмотри на этот почерк. Разве не странно?

— Ага, — сказала Лиззи равнодушно. — А знаешь, у кого очень–очень милый почерк? У Милы Боун, мы вместе работаем. Это надо видеть — у букв «р» и «у» такие миленькие хвостики, а заглавные буквы все с такими стильными петельками. Конечно, Висломордый ненавидит все это, говорит, что это «неразборчиво», и…

Лина вздохнула и снова бережно накрыла склеенный документ чистым листом бумаги. С какой стати она вообще решила, что Лиззи проявит интерес к ее находке?

С Лиззи было всегда весело. Но это веселье было неизменно связано с какой–нибудь беготней — прятками, пятнашками и вообще всякими подвижными играми, где требуется быстро бегать, ловко прыгать и куда–нибудь залезать. Лиззи вряд ли можно было бы заинтересовать хоть чем–то написанным на бумаге.

Так что Лина убрала документ с глаз долой, села рядом с подругой и рассеянно слушала ее щебетание, пока та не иссякла окончательно.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала Лиззи. — Как здорово было повидаться с тобой, Лина! Я скучаю по тебе. — Она встала и слегка взбила свои волосы. — А ты вроде хотела мне что–то показать? Ах, ну да, этот смешной почерк… Правда, очень, очень мило. Везет тебе, найти такое! Приходи ко мне поскорее еще раз, ладно? Я так скучаю в своей кошмарной конторе.

Вечером Лина сварила свекольник. Поппи тут же разлила его и устроила на столе красное озеро. Бабушка смотрела в тарелку, помешивая суп, но есть так и не стала.

— Что–то не очень хорошо себя чувствую, — пожаловалась она и пошла прилечь.

Лина быстро убирала на кухне. Как только домашние дела будут сделаны, можно будет наконец посвятить себя исследованию загадочной бумаги. Она постирала одежду Поппи, пришила оторвавшиеся пуговицы своей красной куртки, убрала тряпье, мешки, узлы и коробки, которые бабушка выкинула из чулана. И когда она все это переделала и уложила Поппи спать, у нее еще осталось целых полчаса на изучение кусочков бумаги.

Она уселась за стол, оперлась подбородком на руки и стала сверлить бумагу взглядом. Хотя бригадир Флири и Лиззи не придали всему этому никакого значения, Лина по–прежнему не сомневалась, что имеет дело с чем–то чрезвычайно важным. Не зря же бумагу заперли в такой хитроумный ящик! «Может быть, следует показать ее мэру», — подумала она вдруг.

Эта мысль была ей неприятна. Ей не нравился мэр Коул. Более того, она не верила ни единому его слову. Но если этот документ действительно имеет отношение к будущему Эмбера, мэр города обязан знать о нем. Конечно, нечего и думать просить мэра о том, чтобы он пришел к ней домой. Она представила, как грузный мэр тяжело взбирается по лестнице, протискивается в дверь, с неодобрением озирает хаос, царящий в их квартире, пытается увернуться от Поппи, которая тянет к незнакомому дяде липкие пальчики… Нет, это невозможно.

Но взять и отнести в ратушу драгоценный документ, который она так кропотливо склеила из крошечных кусочков, у нее просто рука не поднималась. Она не выпустит его из рук. Да и в конце концов, бумага слишком хрупкая, чтобы выносить ее из дома. «Самое лучшее, — подумала Лина, — это написать мэру письмо».

Она нашла почти чистый листок бумаги, взяла простой карандаш (не хватало еще тратить на мэра Коула драгоценные цветные!) и написала:

Уважаемый господин мэр. Я нашла у нас в чулане какую–то бумагу. Это правила для чего–то. Я думаю, что это важный документ, поскольку он написан очень старыми буквами. К сожалению, моя маленькая сестра изжевала бумагу, поэтому уцелело не все. Но некоторые слова все же можно прочесть:

«Маленький стальной ластик», «С пометкой «Э»» и некоторые другие. Я покажу вам эту бумагу, если вам интересно.

Искренне ваша

Лина Мэйфлит, вестник

Квиллиум–сквер, дом 34

Она сложила листок вдвое и надписала «Для мэра Коула».

На следующее утро по дороге на работу она забежала в ратушу. Охранник, всегда дежуривший в вестибюле, куда–то отлучился, но Лина оставила письмо на видном месте у него на столе, чтобы страж увидел записку, как только вернется. Затем с чувством выполненного долга побежала на свой пост.

Прошло несколько дней. Сообщения, которые доставляла Лина, были полны тревоги и страха. «Нет ли у тебя лишней бутылочки детского питания? Не могу найти в магазинах». «Слышал последние новости про генератор?» «Мы сегодня вечером не придем — дедушка уже не встает с постели».

Каждый день, вернувшись с работы, Лина первым делом спрашивала бабушку:

— Для меня никто не оставлял послания?

Но никакого ответа из ратуши так и не последовало. Может быть, мэр не получил ее письма? Или получил, но решил, что оно не заслуживает внимания?

Прошла неделя, и Лина решила, что больше ждать нечего. Мэру неинтересно? Тем хуже для него. Зато ей интересно. Она и сама во всем разберется.

Поппи и бабушка ложились спать раньше обычного, и Лине удалось выкроить немного времени. Она потратила его на изготовление копии документа — вдруг что–нибудь случится с хрупким оригиналом. На это ушло немало труда, и пришлось пожертвовать одним из листочков чистой бумаги, которые у нее еще оставались, — старой этикеткой от банки консервированного горошка, немного надорванной, но зато на обороте почти совсем белой. Лина тщательно скопировала документ и даже постаралась отметить, какого размера интервалы между словами там, где в оригинале были дыры. Для надежности она спрятала готовую копию под матрас.

И вот наконец наступил долгожданный свободный вечер. Поппи и бабушка уснули, в квартире царил полный порядок. Лина села за стол и снова достала свой документ. Она убрала волосы назад, чтобы они не падали ей на лицо, и положила рядом еще один листок бумаги — почти совсем чистый, если не считать нескольких каракуль Поппи, — чтобы записывать то, что удастся расшифровать.

Она начала с заголовка. Первое слово она, кажется, уже разгадала — должно быть, это «правила». Затем загадочное «Эва». Лина даже предположить не могла, что это должно значить. Может быть, чье–то имя? Эвард? Эванс? «Правила для Эванса»? Лина решила для краткости пока называть документ просто «Правила».

Теперь первая строчка. «Этот офиц док» — понятно: «Этот официальный документ».

Вторая строчка: «строгая секретность» или «строго секретный», потом «в течение», затем можно было разобрать слово «лет». В течение скольких–то лет? А дальше начинались сплошные загадки.

Лина попыталась прочесть пункт номер один. «Следу» могло значить и «следующий», и «следуйте». Может быть, «исследуйте»? А что это за «еки»? «Пасеки»? И что значат «рубо» и «овод»? Эти бессмысленные обрывки стояли так близко, что, вероятно, были двумя частями одного и того же слова. У какого слова в конце буквы «овод»? «Повод»? «Провода»? И что такое «рубо»? Может быть, «грубо»? Тогда получается какой–то «грубо–повод» — полная бессмыслица… Внезапно ее озарило: так это же «трубопроводы»! Как она не догадалась сразу! Значит, в этом документе речь шла о Трубах?!

Тогда «еки» — это же скорее всего «реки». Она стремительно пробежала бумагу до пункта номер три. Там значилось «ступ воды»: наверное, какие–то ступени у воды? А в пункте четвертом полностью сохранилось слово «дверь».

Лина затаила дыхание. Дверь! Что, если речь идет о той самой двери, которая часто виделась ей в мечтах — двери, которая ведет из Эмбера в сияющий город ее грез? Может быть, этот город все–таки существует и эти «Правила» помогут его найти?

Ей хотелось вскочить с кресла и заорать во весь голос. Этот документ имел какое–то отношение к реке, к трубопроводам, к какой–то двери. А кто из ее знакомых знал о Трубах все? Конечно же Дун.

Она представила себе его худое серьезное лицо, глаза, пытливо глядящие из–под темных бровей. Она вспомнила, как он низко склонялся над своей партой, крепко сжимая в руке карандаш, как на переменах забивался куда–нибудь в угол, изучая бабочку, гусеницу или разобранные часы. В характере Дуна была по крайней мере одна очень симпатичная черта: любознательность. Его интересовало, как устроены разные вещи.

И ему было не все равно, что будет с городом. Лина вспомнила День предназначения: как он тогда кричал на мэра! И как потом предложил ей обменять ее плохую работу на свою хорошую, чтобы получить возможность помочь спасти Эмбер. А когда отключили свет, он спас Поппи и привел ее в лавку своего отца, чтобы она не испугалась.

Почему же они перестали быть друзьями? Эта история с фонарным столбом… Она сейчас с трудом могла припомнить ее подробности — так давно это было. Ну не смешно ли, столько лет дуться друг на друга из–за подобной чепухи! И чем больше она думала о Дуне, тем больше понимала: он как раз тот человек — может быть, единственный человек в городе, — кого заинтересует ее находка. Лина снова накрыла «Правила» чистым листком бумаги и поставила сверху ящик. «Надо поговорить с Дуном, — решила она. — Завтра четверг — и у него и у меня будет выходной. Я найду его завтра же и попрошу помочь».