Женская грудь, хлопает окошко. Коридор, прихожая, перпендикулярная улице, открыта всем ветрам. Белая плитка, вытертая от ходьбы: царапины, черные риски остаются, даже если долго тереть. Ночь.

Лужица блевотины у порога вытянулась в форме языка: красное вино, смешанное с желудочными соками и белесыми, железистыми шариками - наблевано при входе или выходе. В эту лужицу вступили, намочили в ней пальцы: на плитке остались фиолетовые следы, ладони, полосы от указательного на стенах, выкрашенных в оранжевый цвет.

В глубине коридора окошко, в котором темнеет внутренний двор. В проеме входной двери мигает синеватая вывеска, прикрепленная к антресоли дома напротив. На улице ветрено, ветер поднимается по улице и сворачивает за угол коридора, проникает в самую глубину, хлопает окошком, скрипит дверьми слева и справа.

Эти двери выкрашены в более темный оранжевый цвет, нежели стены. Или, возможно, это налет от натыкающихся на них тел.

Плитка в коридоре плохо зацементирована. От ветра или смещения каменной кладки она сдвигается в выемках под незримыми шагами: эти звуки заглушаются сквозняком или шумом смывных бачков.

Коридор засасывает клочки бумаги, мокрые от дождя и принесенные с улицы, из водосточного желоба: люди в пальто проходят, глубоко засунув руки в карманы, рвут и выбрасывают ненужные бумажки, из-за чего ненадолго коченеют кончики пальцев.

Потолок коридора покрыт некрашеной штукатуркой. В темноте он кажется совершенно чистым - ни трещин, ни прожилок, ни пятен. Но штукатурка, отставая из-за влаги на водопроводных трубах, проходящих через все этажи, сыплется на пол всякий раз, когда открывается кран и вибрируют трубы.

Лужица блевотины уже не фиолетовая, голубая вывеска погасла. Жидкость теперь сиреневая, по-детски розовая, текучая. В ней отражаются огни, горящие на перекрестке дальше по улице, где три фонаря освещают скамейки, стройку и мужской туалет под кленами.

По плиточному полу уборной, покрытой мшистым шифером или цинком, течет струйка воды, журчащей, как ручей. Мхи потихоньку впитывают воду и свет.