Всем привет! В приюте появились шесть щенков, и они о-ча-ро-ва-тель-ны! Только посмотрите на этих малышей!
На фотографии – шесть пушистых комочков разного цвета, от темно-серого до белоснежного. На мордочке у каждого – словно белая маска. Глаза у щенят – черные или небесно-голубые. Над головой уже торчат ушки.
Ответы посыпались незамедлительно, практически в режиме реального времени.
Прекрасные! Чудесные! Очаровательные, что за порода?
«Ну вот», – Мари чувствует легкое раздражение: почему они только и думают, что о породе? Она написала, что порода неизвестна, это помесь. Разумеется, человек, задавший вопрос о породе, больше не ответил. Возможно, он уже читает другие новости или сплетни, общается с другими людьми. В общем, потерял к щенкам интерес.
Какие чудесные, Мари! Их курируешь ты?
Это Донна Флор, аноним, который часто присылает пожертвования на собак. Сегодня она онлайн и моментально ответила – волшебство, не иначе! Щенки точно родились под счастливой звездой.
Сейчас щенки находятся в приюте, но мы уже ищем им хозяев. Возможно, кто-то захочет приютить одного из малышей?
Мари осмелилась написать это, потому что прекрасно знает: раздавать щенков нужно в первый месяц после рождения. В это время они такие милые, что растопят даже каменное сердце. Но как только проходит три месяца, найти хозяина становится практически невозможно.
Я отправила тебе немного на них.
«Чудесная, невероятная Донна Флор, настоящий ангел», – думает Мари, едва не крича от радости.
Огромное спасибо! Малыши шлют вам тысячи поцелуев! – пишет она в ответ.
Восторженные комментарии продолжают поступать. Люди поздравляют Мари, словно она стала мамой щенков. Но забрать их пока никто не предложил. Как обычно, написали друзья приюта, волонтеры, спонсоры, любители собак, помогающие удаленно, несколько друзей из университета. Бывшая одноклассница похвалила Мари за смелость. Но о какой смелости она говорит? Мари недовольно качает головой. Этот комментарий кажется ей неуместным, преувеличенным и даже наигранным. Как бы ужаснулась одноклассница, если бы увидела ее порванные джинсы, испачканные землей, безразмерный свитер непонятного цвета, резиновые сапоги и грязные руки с короткими ногтями! Но почему Мари терпит все это: собачьи какашки, следы грязных лап на джинсах, вонючий корм, запах мокрой шерсти, громкий вой, шершавые поцелуи в лицо?
На самом деле Мари не выносила то, что все остальные считали абсолютно нормальным: походы в бар по субботам, отвратительные напитки кислотных цветов, узкие джинсы, облегающие куртки. Даже туфли на каблуках, которые ей так советовала мама: они сделают тебя более стройной, более женственной. И подруг, окруженных ароматом духов, от которых накатывает тошнота. Будто ты принял ванну с химической жидкостью и она оставила несмываемый шлейф жасмина или ландыша. Мари чувствовала этот запах даже когда возвращалась домой. Ее утомляли бары и пустая болтовня, глупые прогулки вдоль витрин магазинов, разговоры о неизвестных, воображаемых или недостижимых парнях вроде певцов, актеров или спортсменов. На самом деле именно для таких развлечений нужна храбрость.
В отличие от модного парфюма, специфический собачий запах никогда не вызывал у девушки головную боль или головокружение. В приюте она не чувствовала себя заложницей, как чувствовала в родительской квартире еще два года назад. Все восхищались потрясающим вкусом Ринальдо, ее отца-архитектора, и Гленды, мамы-дизайнера. Он итальянец, она американка. Два человека с удивительным эстетическим вкусом, красивые и сияющие, словно созданные друг для друга. Им было хорошо вдвоем, по крайней мере up to a point, как говорила мама, «до определенного момента». Потом им захотелось создать семью, завести детей. Не меньше двух: квартира наполнилась бы жизнью, и нашлось бы применение трем роскошным ванным комнатам. Но появилась одна Мари, и то после долгих усилий. Она не была похожа на тех ангелочков, которыми мама украшала детскую. Мари была худенькой и высокой, немного замкнутой. Мало ела, чем очень расстраивала бабушку. Мари никогда не любила ни музеи, ни церкви, ни театры, ни выставки, где родители проводили все свободное время и чувствовали себя как рыбы в воде. Мари любила горы, поездки на озера, верховую езду. Одно время у нее даже была своя лошадь в конюшне. Семья одобряла это занятие, по крайней мере up to a point.
«Главное – чтобы это не стало манией», – говорила Гленда, хотя у нее самой маний было предостаточно: мода, броские пластмассовые украшения, свечи для украшения дома, маниакальная любовь к порядку, импульсивная покупка журналов, которые оставались лежать в гостиной и порой даже не вынимались из целлофановой упаковки. Лошадь же означала, что одежда, волосы и даже салон минивэна, на котором Гленда возила Мари в конюшню, будут вонять. С этим запахом не справлялись даже ароматизаторы и саше с травами.
А еще лошадь означала привязанность к животному, чего ни мама, ни папа понять не могли. Это непостижимое чувство разделяло вселенную на две половины. С одной стороны – творческие люди, которые создают искусственный мир и заставляют природу преклониться перед собой. С другой – сама природа с ее бессознательными существами, невежественными и не достойными внимания. Максимум, чего они достойны, – забота, но лучше бы их вообще не было, поскольку они опасны для здоровья и препятствуют человеческому развитию.
– Ветеринарный факультет? – хором воскликнули родители, когда Мари сообщила им о своем выборе перед выпускными экзаменами в школе.
– Почему именно ветеринарный? Ты знаешь, что это такое? Ты ведь говорила, что хочешь стать врачом. Разве ты не выбирала между медициной и юриспруденцией?
Тактика выживания в среде эстетов-интеллектуалов, вот как это называется, подумала тогда Мари. Однако вслух говорить ничего не стала. Она любит родителей: они внимательные, заботливые, вежливые. Папа гордится своей умницей-дочкой. Мама внимательно ее слушает, пытается понять и принять тот факт, что Мари совсем на них не похожа.
Правда, есть одно «но»: Мари вынуждена защищаться. Она годами говорила, что хочет стать врачом. Родители представляли себе медицинский университет, престижный диплом, хорошую работу. Затем Мари начала мутить воду: юриспруденция, адвокат, судья. Ринальдо был тронут: моя дочь – и судья! Он уже представлял ее в черной мантии, такую элегантную и статную. Авторитетная женщина, которую нельзя назвать красавицей, но она с лихвой компенсирует это своим очарованием.
Но ветеринарный факультет? Лечить чудовищ? Артриты, глисты, вирусы, опухоли, диарею? Вой, рычание, хрюканье, царапины, укусы… Эти монстры не понимают, что им желают добра, и пытаются пустить в ход свои зубы. Никакой благодарности. Никакого вознаграждения. Почему, Мари? Неужели мы тебя избаловали?
Мари пожимает плечами. Ринальдо всегда нуждался в том, чтобы его заметили, признали, похвалили. И Гленда – тоже. Но Мари совсем на них не похожа. В ветеринарном деле тоже есть награда, но она другого толка. Правда, родители вряд ли это поймут.
Девушка вздыхает: так много комплиментов ее прекрасным малышам, но ни одного предложения забрать щенка. Конечно, требуется время. К тому же тот, кто хочет завести собаку, обычно ищет щенка на сайтах заводчиков. Человек с прекрасной душой, готовый взять дворнягу, часто действует импульсивно, под влиянием момента.
А значит, подумала Мари, нужно оторваться от компьютера. Девушка встает из-за стола и садится на корточки рядом с коробкой. Как только она подходит, щенки поднимают головы и начинают скулить. Мари слышит бодрый цокот когтей по полу. Через секунду в комнату заходит Молли: она спешит к щенкам. Старая собака проводит много времени в офисе. Она приняла малышей и, как только слышит вой, сразу же бежит к ним, чтобы облизать, утешить и дать себя потрепать.
– Я должна взять с собой парочку, – говорит Мари, повернувшись к Молли. Собака смотрит на нее и издает низкий вой. Неужели она поняла? Мари уже давно верит, что Молли прекрасно понимает человеческую речь, каждое слово. Марино, ветеринар, и Фернандо, кинолог, говорят, что собаки узнают речь, но понимают только жесты. Но Мари уверена: Молли опровергает эти теории.
– Прости меня, Молли. Они не могут остаться здесь навсегда, понимаешь? – Мари гладит собаку. Молли прикрывает глаза и тяжело дышит, как мать, которая смиряется с необходимостью отпустить своих детей и остаться одной в лагере беженцев.
Мари ставит на заднее сидение машины клетку с двумя щенками – темно-серым и белым.
– Ведите себя хорошо и не бойтесь. Мы скоро приедем, – она говорит так уверенно, словно на заднем сидении не щенки, а дети.
Мари устраивается поудобнее и до упора давит на педаль газа. Если этого не сделать, машина сразу же заглохнет. «Не помешал бы ремонт, только найти бы того, кто не посоветует мне отвезти автомобиль прямо на помойку…» – думает она, пока переключает передачу и еле-еле трогается с места. Машина при этом грохочет, как самолет.
Жить в маленьком городе удобно – можно быстро доехать куда угодно. Например, от приюта до университета всего десять километров. Если не будет пробок, она окажется на месте через полчаса. Кому хочется наворачивать десятки километров в столице, проводить жизнь в пробках, наблюдая, как день и ночь сменяют друг друга со скоростью американских горок?
Мари смотрит на часы: через десять минут профессор Кардини будет в аудитории. А сейчас она точно найдет его у кофейного автомата. Таков ритуал: перед лекцией профессор покупает кофе и выпивает его в одиночестве. Он избегает университетской столовой, предпочитая ей одинокий автомат рядом с туалетом. Студенты считают его скупердяем, ведь кофе в автомате стоит в два раза дешевле. Но Мари думает, что таким образом профессор хочет избавить себя от лишней болтовни с коллегами и студентами. Автомат стоит в конце коридора, им пользуются только уборщики, и Кардини прячется там, словно в межгалактическом пространстве, в дыре между планетой, откуда он прибыл, – Швейцарским исследовательским институтом – и искусственным атоллом факультета, этого современного здания на окраине, которое даже в день открытия уже выглядело уродливым и тоскливым. С городом его связывает всего один автобус. Возможно, университет стоит считать вторым, ненужным космическим спутником.
Мари понимает, что потревожить профессора микробиологии, светило науки Кардини – это слишком. Неслыханная дерзость, особенно если учесть, что он человек резкий, кажется, даже мизантроп. Но как-то после лекции профессор сказал, что он «мизантроп ровно настолько, чтобы любить микробиологию». Именно поэтому Мари и решила, что подойдет к нему с накрытой одеялом клеткой. И еще потому что в конце другой лекции в ответ на неуместное и запрещенное телефонное пиликанье профессор прогрохотал: «Чем больше я смотрю на людей, тем больше я люблю животных».
К тому же Мари провела небольшое исследование. У Кардини нет собаки, но он подходит на роль хозяина. Человек средних лет, женат, взрослые дети учатся за границей (Мари заметила, что это общая характеристика многих профессоров среднего возраста). Большой дом в жилом районе, любовь к долгим прогулкам (еще одна схожая черта. Люди помоложе любят бегать или кататься на велосипедах).
Была не была! Мари делает глубокий вдох и останавливается перед ужасным Кардини, который прихлебывает кофе. У него суровое выражение лица и опустошенный взгляд, словно он вынужден пить горькое зелье, чтобы морально подготовиться к фатальной встрече со студентами.
– Добрый день, профессор. Простите, что отвлекаю вас, – вежливо говорит Мари. Но профессор не отвечает. Он неподвижно смотрит сквозь Мари, будто ее тут нет. Все знают, что Кардини ненавидит, когда его беспокоят.
Мари ставит клетку, из которой доносится сдавленное поскуливание, на столик рядом с автоматом. Она снимает с клетки одеяло, открывает дверцу и достает двух щенков. Она шепчет: «Ну вот, будьте умницами, ну же, ну же…»
Внезапно мужчина оживает. Кустистые брови поднимаются на лоб, и он резко восклицает:
– Что вы делаете, синьорина? Вы принесли щенков? На лекцию?
– Извините, профессор. Этих щенков бросили, я не знала, с кем их оставить, они такие милые… Только взгляните…
– Что за шутки? Мы ведь не в зоопарке, – грохочет Кардини. Но при этом внимательно смотрит на щенков в руках Мари. Девушка тут же протягивает ему одного: – Возьмите его, пожалуйста, а то я сейчас его уроню!
Готово. В руках у профессора – до невозможности милый щенок. По мнению всех сотрудников приюта, он самый красивый из помета: серая шерсть с жемчужным отливом, голубые глаза и белый хохолок на голове. Один из волонтеров назвал щенка Мэрилин Монро. И теперь Мэрилин Монро уставилась своими небесными глазищами на сердитого профессора и заскулила. Возможно, она хотела пропеть одну из знаменитых фраз Мэрилин: «Иногда мой мозг жадно тянется к науке!»
Лицо профессора уже смягчилось:
– Какой малыш, какой маленький…
Затем он смотрит на Мари и снова хмурится:
– Это ведь живое существо, нельзя таскать его за собой куда вам вздумается. Тем более на лекцию. Вы это понимаете?
Мари всем своим видом показывает, что она раскаивается:
– Вы правы, профессор. Мне очень жаль.
– Этот бедный щеночек нуждается в хозяине, в человеке с головой на плечах. В том, кто позаботится о нем как следует.
Мари серьезно кивает. Она возвращает братика Мэрилин в клетку и протягивает руки к профессору, чтобы забрать у него щенка.
– Конечно, я сейчас же отвезу его в приют.
Кардини отдает Мари щенка, и тот сразу же начинает пищать. Молодец, Монро, так держать, победоносно думает Мари.
– В приют? – мужчина приходит в ужас от этого слова.
– Их больше негде оставить, – вздыхает Мари, стараясь двигаться медленно. Она не успевает положить Монро в клетку – профессор снова берет у нее щенка. Монро тут же перестает пищать и устраивается поудобнее на руках мужчины.
– Забудьте, я сам займусь этим щенком, – ворчит он. В это время Мари закрывает клетку и наконец говорит мужчине правду: – Это девочка.
– Девочка? – взволнованно переспрашивает Кардини, наклоняясь к щенку. В глазах у того уже читается обожание. Это любовь с первого взгляда, и Мари бежит в сторону университетской столовой в поисках следующей жертвы.