Куда Кейнс зовет Россию?

Дзарасов Солтан

Глава II. Горькие уроки российского капиталистического эксперимента

 

 

Введение

Переход от плановой экономики к рыночной в начале 90-х годов прошлого века во всех постсоветских государствах проходил с большой помпой. Он сопровождался шумной пропагандистской кампанией, в ходе которой достоинства рынка и частной собственности расписывались самым многообещающим образом, а плановой экономике и общественной собственности давались самые уничижительные оценки как основной причине наших бед и страданий. При больших трудовых и материальных затратах и организационных усилиях, говорили нам, плановость позволяет достичь небольшого результата, в то время как рынок обладает механизмом такой идеальной самонастройки, что при малых затратах позволяет достичь высочайшего эффекта. Стоит шоковым путем (свободным ценообразованием и обвальной приватизацией собственности) ввести свободу рыночного предпринимательства, как мы сразу достигнем высот благополучия развитых стран и окажемся в раю.

С тех пор прошло более 20 лет. И если сравнить теперь происшедшее с нами, принявшими неоклассическую концепцию и модель экономики, и теми, кто отверг эту модель и выбрал собственный путь развития, то ясно, что мы оказались у разбитого корыта. Полученные нами уроки являются горькими, но поучительными и заслуживают широкого внимания. Никогда в истории еще не было того, что случилось с нами. Наш опыт является уникальным, по крайней мере, в двух отношениях. Во-первых, нигде капитализм не создавался по заранее разработанным чертежам. В других обществах он возникал революционно или эволюционно, но всегда естественным путем. В нашем случае он создан армадой засланных к нам иностранных, по преимуществу американских, специалистов в соответствии с постулатами неоклассической ортодоксии (вашингтонский консенсус). Во-вторых, в отличие от стран классического капитализма мы имеем теперь не только двадцатилетний опыт рынка и капитализма, но и предшествующий многолетний опыт планового ведения хозяйства на социалистических началах.

Надо трезво оценивать и то, что наши достижения по линии демократии тоже являются скорее формальными, чем реальными. В большинстве постсоветских государств сложились далекие от демократии авторитарные режимы. Оранжевые революции на Украине, в Грузии и Киргизии были проявлением возникшего на почве рыночных реформ народного недовольства. То, чего хотели – благосостояния и демократии, – народы не получили. Зато получили то, чего не хотели, – усиление имущественного неравенства, рост бедности, преступности, коррупции. Это далеко от того, на что рассчитывали народы постсоветских государств, когда вступали на путь развития рынка и демократии. Люди видят, что дело свелось к обогащению одних путем обеднения других.

Ниже приводится составленная по данным мирового банка таблица о динамике ВВП стран, принявших и не принявших монетаристскую модель экономического развития. Здесь есть много такого, что надо обдумать и пересмотреть, в особенности в свете впечатляющих успехов тех, кто отверг вашингтонский консенсус и нашел соответствующую его нуждам модель развития. Успехи одних и провалы других говорят о необходимости избавления от плена многих сложившихся в прошлом стереотипов, под властью которых мы все еще находимся. Это легко сказать, но трудно сделать. В советское время мы находились в плену многих марксистских догм, и это мешало реалистической оценке ситуации в своей стране и в мире. Но теперь оказалось, что воспринятая нами западная ортодоксия также не свободна от догм. Соответственно, и западные коллеги также страдают предвзятостью в понимании того, что собой представляли социализм и плановое хозяйство.

Таблица № 2. 1. Динамика ВВП в двух группах стран

Источник: The Conference Board Total Economy Database, January 2010, http://www.conference-board.org/data/economydatabase/, доступ осуществлен 15.08.2010

Чтобы освободиться от неолиберальной ортодоксии и предвзятости в оценке нашей реалистической ситуации надо, по достоинству оценить и сравнить итоги последнего двадцатилетия. Что достигли те, кто пошел по пути рекомендаций вашингтонского консенсуса, а что те, кто избрал модель экономики, соответствующую условиям собственного культурного и исторического развития.

Нижеприводимый график проливает свет на этот важный для нас вопрос.

Рисунок 2.1. Развитие стран, принявших и не принявших условия вашингтонского консенсуса

Составлен по данным: Groningen Growth and Development Centre and the Conference Board, Total Economy Database, January 2007, http://www.ggdc.net/dseries/totecon.html

Бесспорно, что советский социализм страдал большими пороками, которые привели к его краху. Однако теперь наибольшую актуальность приобретает опыт 20 лет рыночно-капиталистического эксперимента в постсоветских государствах, анализу которого посвящены нижеидущие строки. Я старался представить этот опыт читателю как можно более объективно. Поэтому основное значение придается фактическим данным, и, разумеется, на них основаны оценочные суждения.

В соответствии с такой целью во втором параграфе кратко обрисована обстановка и ход проведения рыночных реформ, а в третьем и четвертом приведены таблицы и другие данные двадцатилетнего эксперимента.

 

1. Российские реформы: приватизация собственности и спад экономики

До определенного времени очень мало кому из советских людей приходила мысль об отказе от общественной собственности и переходе к частной. Другое дело демократия. О ней мы мечтали всегда. В свое время внутри правящей партии возникали различные оппозиционные группировки, требовавшие демократии, но успеха они не имели. В брежневское время движение за демократизацию страны (диссидентство) возникло уже за пределами коммунистической партии. Тем не менее, никто из диссидентов не требовал восстановления капитализма, отказа от общественной собственности, а тем более ее приватизации и передачи неизвестно кому. Речь шла о соблюдении советской Конституции, где права и свободы были записаны, но эти нормы не исполнялись. А. Сахаров говорил о конвергенции двух систем, под которой понимал соединение западной демократии с социалистическим планированием. Никто в то время не предполагал, что гигантские богатства, созданные общим трудом ряда предыдущих поколений, по указам и устным приказам одного сидящего в Кремле человека будут раздаваться кому попало в частную собственность. Такую дикость представить было невозможно. Но именно это стало нашей суровой реальностью. Что касается демократии, то решительный поворот в этом направлении провозгласила горбачевская перестройка, и первоначально это поддерживалось большинством населения. Она проводилась под лозунгом: «Больше социализма – больше демократии!». Об отказе от социализма речи не было.

Что имеем теперь? Свалившийся нам как снег на голову финансово-экономический кризис, удары которого теперь испытывает каждый. После того как с помпой проводились рыночные реформы, породившие ожидания райского будущего при рынке и капитализме, его мало кто ожидал. Ведь ложным был признан путь планового ведения экономики, а переход к рынку был объявлен поворотом на магистраль мировой цивилизации, ведущей к храму всеобщего благоденствия и процветания. Кризис в этих представлениях был исключен.

Это потому, что реформы в постсоветских государствах были осуществлены с точностью до наоборот. Все усилия реформаторов были переключены на захват общественной собственности, а утверждение демократии было сведено к малозначащим формальностям. Только в период Горбачева мы увидели реальность альтернативных выборов, а в последующем они стала такой формальностью, что исход заранее бывает известен. Сейчас реальная власть находится в руках партии, представляющей интересы олигархического капитала и коррумпированного чиновничества, которая не стесняется называть себя «партией власти», так как не собирается ее уступать никому из имитирующих демократию партий. Такова наша старая византийская традиция. Кто добрался до власти, тот вцепляется в нее зубами и руками и больше не собирается ее кому бы то ни было уступать.

К сожалению, так случилось и сейчас. Вместо демократии мы получили рыночные реформы, смысл которых состоял в переделе собственности. Как было сказано, рынок изображался в качестве рога изобилия, из которого блага текут полным потоком, благодаря которым можно жить счастливо без особых усилий. О кризисах, безработице, дороговизне жизненно важных услуг и прочих реальностях капитализма не было даже намека. При этом речь идет о поколении людей, которые родились и выросли в советское время, не знали реального капитализма и его тягот, зато повседневно сталкивались с множеством неудобств своей жизни и под впечатлением созданной Западом в ходе холодной войны лубочной картины капитализма его так именно и воспринимали. В качестве основного аргумента в пользу перехода от плановой к рыночной экономике выдвигался пример стран развитого капитализма, которые добились большего в экономике и благосостоянии, нежели СССР и другие страны социализма. При этом не поднимался возникавший контрвопрос: если причина различий в том, что у одних рынок, а у других план, то почему впечатляющие успехи есть в одних и не наблюдаются в других странах рыночно-капиталистического мира?

К тому времени средства массовой информации, прежде всего телеканалы, перешли в руки тех, кто нацелился на захват народной собственности, и сказками о легкой и красивой жизни при капитализме они забивали любое трезвое слово о сложности предлагаемых перемен. Героями дня стали разные сомнительные фигуры, в особенности угодливые журналисты, за высокие гонорары на все лады расхваливавшие рынок и капитализм как модель идеального общества. Многие звезды театра и кино в рекламных роликах убеждали телезрителей, что капитализм является таким райским обществом, жить в котором легко и приятно. Достаточно свои сбережения отдать одной из множества возникших компаний (впоследствии все они оказались финансовыми пирамидами), и они начнут расти так, что легко можно будет приобрести дом в Париже или виллу на Гавайских островах. В состоянии всеобщего опьянения ожиданием замечательного будущего никто не хотел слушать горькую правду о том, что замена одной общественно-экономической системы другой является чрезвычайно сложным и далеко не однозначным делом, которое не может проходить к одинаковой выгоде для всех, а, наоборот, обогащение одних происходит путем пауперизации других. Такие соображения казались проявлением консервативной слепоты перед лицом ожиданий радужного будущего.

Тому немало способствовал развал СССР в конце 1991 года, казавшегося раньше несокрушимым государством. Этот развал был неожиданным ударом, который оглушил его граждан и вывел их из привычного равновесия. Растерянными оказались не только рядовые граждане, но и правившая страной в течение 70 лет Коммунистическая партия, прежде всего ее горбачевское руководство, проявила полную импотентность в предотвращении наступавшей катастрофы. Других способных на это политических сил тоже не оказалось. Зато в условиях всеобщей растерянности корысть всегда начеку. В результате в тот критический момент нашей истории власть перешла не к тем, кто хотел демократии, а к тем, кто нацелился на захват богатств. Это были представители коммунистической номенклатуры, спешно покидавшие тонущий корабль, и криминального бизнеса, вышедшего из тени и ставшего основным резервом новой власти. Их демагогия о благотворности передачи общественной собственности в частные руки воспринималась толпой как спасительная мудрость, что исключало возможность хладнокровной оценки ситуации и принятия научно разработанных и продуманных решений.

В такой обстановке российское руководство во главе с Б. Ельциным сочло за лучшее обращение к администрации Белого дома США за помощью в осуществлении необходимых преобразований. По существу, это была добровольная капитуляция Карфагена перед Римом в иллюзорной надежде на политическую милость и финансовую помощь. Вместо этого, исходя из собственных интересов, Вашингтон предложил нам неоклассическую модель экономики, нисколько не интересуясь тем, насколько она соответствует или противоречит специфике нашей цивилизации. Она и была принята нами под эгидой таких международных организаций, как МВФ и Мировой банк, за которыми всегда мелькает направляющая рука администрации Белого дома.

Ни в одной из стран бывшего СССР соответствие или несоответствие предложенной модели условиям их развития не было предметом достаточно серьезного и свободного обсуждения ни в законодательных органах, ни в научных кругах. Имеются в виду не формально-чиновничьи решения, а непредвзятые взвешивания «за» и «против». Реформы проводились, как отмечалось, в угаре раздутых ожиданий скорого (исчисляемого в сотнях дней) наступления небывалого счастья. Причем основные решения по преобразованию экономики (либерализация цен и внешнеэкономическая деятельность, приватизация госсобственности) были приняты в тиши кабинетов за спиной народов и научной общественности людьми, компетентность которых была сомнительной, зато преследование ими своих корыстных интересов проявилось с полной определенностью. То, что принимавшие решения сами хорошо обогатились, красноречиво говорит о целях, которые они преследовали.

Безоговорочно была принята также соответствующая тем же целям теоретическая основа модели – неоклассическая ортодоксия. Сказалась наша традиционная покорность в послушании тому, что идет сверху. Мы не вступили с ней в полемику, несмотря на то, что опирающаяся на классическую традицию советская экономическая мысль располагала немалым арсеналом для противостояния ее разрушительному действию. Мы приняли либеральную идеологию так же беспрепятственно, как аборигены колонизированных территорий принимали христианскую веру.

Путем метода, названного «шоковой терапией», с начала 1992 года были осуществлены крутые меры по превращению плановой экономики в рыночную. Цены сразу же были освобождены от государственного контроля и объявлены свободными (либерализация цен), за этим последовало открытие границ для вывоза и ввоза товаров (либерализация внешнеэкономической деятельности). Одновременно с этим началось самое главное – приватизация государственной собственности. Это был действительно шок. Еще в период горбачевского правления был снят контроль над фондом заработной платы, и она стала расти ускоренными темпами независимо от производительности труда, в пределах которой происходил ее рост в прошлом. В результате еще больше возрос товарный дефицит, который на протяжении всего предыдущего периода был главным порочным спутником советской экономики. Но если раньше это создавало длинные очереди у дверей магазинов, то с распространением слухов о предстоящем повышении цен полки магазинов стали опустошаться. Ответом на это стало свободное ценообразование (либерализация цен), от чего цены товаров стали расти не по дням, а по часам. Инфляция сразу взяла крутой вираж. Начало реформ отмечено тем, что в первые месяцы ее темп достигал уровня 1500 %. Правда, впоследствии ее темп снизился, но все годы вплоть до нынешнего кризиса она оставалась двухзначной. Рост инфляции в мгновение ока смыл многолетние сбережения населения, а рост зарплаты стал значительно отставать от темпа роста инфляции.

В обстановке вызванной этим неразберихи была начата приватизация государственной собственности, заслуженно названная «обвальной». Ее единственной правовой базой были указы президента, которые он издавал один за другим. Но даже эти указы каждый выполнял кто как хотел. Самовольный захват предприятий в сговоре с местной администрацией, перестрелки захватчиков и убийства конкурентов стали обычным делом. По всей гигантской России волна за волной покатилась приватизация собственности, сопровождавшаяся массовой криминализацией общества. Здесь нет возможности воспроизвести подробности этой сверхпанамы. Опубликованное в 2004 году официальное расследование «Отчет Счетной палаты Российской Федерации» (The Accounting Chamber of Russian Federation) изобилует фактами и материалом, свидетельствующим о невиданных масштабах криминальности российской приватизации.

Из этого богатого материала сошлемся лишь на один приводимый там факт, проливающий свет на то, что тогда происходило. Вскоре после начала приватизации обнаружилось, что доходы в бюджет стали поступать в таком объеме, что государство уже не могло выполнять свои обязательства, несмотря на то, что в его собственности еще оставалось немало предприятий с большими активами. Тогда для новой волны захвата собственности был придуман очередной ловкий ход. Были объявлены так называемые «залоговые аукционы», по которым под залог акций оставшихся еще у государства предприятий ему был предоставлен кредит от отобранных правившей верхушкой коммерческих банков, которые сами возникли путем пиратского захвата криминалом счетов и средств государственных институтов. Афера состояла в том, что такие образованные из украденных средств банки выдали кредит теми же деньгами, а поскольку государство не смогло вернуть кредит (так было предусмотрено заранее), то предприятия перешли в собственность кредиторов. В упомянутом отчете Счетной палаты Российской Федерации отмечено, что «сделки кредитования Российской Федерации под залог акций государственных предприятий могут считаться притворными, поскольку банки фактически «кредитовали» государство государственными же деньгами. Минфин России предварительно размещал на счетах банков – участников консорциума средства, практически равные кредиту, а затем эти деньги передавались Правительству Российской Федерации в качестве кредита под залог акций наиболее привлекательных предприятий. В результате банки, «кредитовавшие» государство, смогли непосредственно либо через аффилированных лиц стать собственниками находившихся у них в залоге пакетов акций государственных предприятий» (Stepashin, 2004, p. 62).

Такого рода фактам не было числа. Из них-то и создана российская рыночная экономка. В результате у нас сложился тип предпринимателя, глубоко отличный от западного. Его российский аналог возник не в результате конкуренции и естественного отбора, а путем насильственного захвата чужой собственности, а потому иного способа борьбы за место в жизни он не знает. Честная конкуренция ему непонятна, и он к ней не способен. Если же он встречается с конкурентом, то не пытается его превзойти, а с помощью киллера убирает его с дороги. Поэтому вместе с приватизацией началась волна массовых убийств одних собственников другими, сопровождавшаяся концентрацией собственности в руках победителей кровавого побоища. Российская приватизация была невиданным в веках пиратским захватом народной собственности. Профессор Гарвардского университета (США) М. Гольдман назвал это «пиратизацией России» (Гольдман, 2005).

Для ее оправдания была пущена версия о «бесхозном характере общественной собственности», якобы ничем не отличающейся от кем-то когда-то закопанных на необитаемом острове сокровищ, законно перешедших к тем, кто их нашел. Между тем «собственность» ничейной быть не может по определению, как и «ничейное» нельзя определить как кому-то принадлежащую собственность. Но логические тонкости определения никого не интересовали. Важно было найти хоть какое-нибудь оправдание наступившему произволу, если народ можно одурманить до равнодушия к своей судьбе. Это и было сделано.

Хотя последствия насильственной приватизации и монополизации рынка будут рассмотрены ниже, но здесь надо сказать о том, что ее кровавое зарево на нашем небе стало подниматься с самого начала. Но только после двух лет преобразований до общества дошел их зловещий смысл. Приватизация стала встречать серьезное сопротивление демократически избранного тогда парламента – Верховного Совета Российской Федерации, отказавшегося безоговорочно штамповать соответствующие указы президента. Тогда признанный западными лидерами в качестве демократического лидера России президент Борис Ельцин приказал танковой дивизии окружить здание Верховного Совета и ясным солнечным днем 4 октября 1993 года на виду всего мира расстрелять его из своих орудий. Я стоял вместе в теми, кто за этим наблюдал, и своими глазами видел, как танки палили по Белому дому (названному так по цвету облицованного камня), где заседали депутаты Верховного Совета и который от возникшего пожара и копоти сразу превратился в черный. (Наглядный пример ошибочности распространенного представления, будто антикоммунизм тождественен демократии.) Было множество убитых и раненых из числа собравшихся поддерживать позицию Верховного Совета. Сколько людей пострадало, до сих пор точно не известно, а уцелевшие руководители законодательной власти были арестованы на глазах всей публики. Картина снималась и показывалась всеми телекомпаниями мира, что не помешало решить главное – криминальная приватизация получила зеленый свет по указам президента. В условиях возникшего кризиса в соответствии со своим статусом Конституционный суд предложил единственно верное решение о роспуске существовавших органов власти и проведении новых выборов Верховного Совета и президента. На это российский президент с одобрения руководителей щеголяющих своим демократизмом западных стран ответил танковым расстрелом непослушного парламента, а Конституционный суд тем же неправомерным указом президента был объявлен распущенным. Демократические процедуры принятия решений были выброшены за борт.

К сожалению, ни эта дикость, ни суть и последствия приватизации не получили должной оценки ни в российской, ни в мировой научной литературе. Даже сейчас, когда картина неблагополучия нашей экономики стала ясной, нет серьезного разбора теоретических истоков принятой нами модели экономики. Серьезной болезнью нашей экономической науки раньше был и остается до сих пор конформизм ученых, в своем большинстве всегда предпочитавших приспосабливаться к существующему строю. Поэтому объективный анализ и оценка нашей ситуации и сейчас не находят дорогу к широкой общественности.

Неудивительно, что возникшая таким путем и функционирующая на принципах полного произвола экономика не может иметь успеха. Советская экономика, как бы теперь ее ни оценивать, на протяжении всего своего периода развивалась высокими темпами. Однако здесь мы не будем отвлекаться на рассмотрение этого вопроса и отсылаем западного читателя к работе (Ofer, 1987), где дается редкое на Западе правдивое освещение этой проблемы. Здесь же ограничимся сравнением итогов двадцати лет развития по пути рынка с теми, которые были получены в итоге предыдущих двадцати лет по пути планового развития. Для этого рассмотрим, прежде всего, данные таблицы № 2.2, которые показывают развитие советской экономики за 20 лет, предшествовавших времени начала рыночных реформ по неоклассической модели.

Таблица № 2.2. Основные показатели экономического роста СССР за 1970-1989 гг.

Таблица составлена по данным: «Народное хозяйство СССР». Статистические ежегодники за соответствующие годы.

Как видно из приведенных данных, за двадцать дореформенных лет национальный доход страны вырос в 2,3 раза, промышленная продукция в 2,5, сельскохозяйственная продукция в 2,2, инвестиции в 2,3 раза и т. д. В течение этого времени (как, впрочем, и раньше) рост советской плановой экономики был достаточно высоким. Это не значит, что он был гладким. Темпы роста со временем стали снижаться, а за количественным ростом скрывались недостатки качественного характера. Усиление технико-экономического отставания СССР от развитых стран и неразвитость потребительского сектора были главными из них. Но как бы то ни было, более чем двукратное увеличение основных показателей экономического развития за указанные годы никак нельзя оценивать как нечто, обязательно ведущее к краху.

Теперь, по истечении 20 лет перехода на рыночно-капиталистическую модель, ясно, что российская экономика не только не поднялась на уровень развитых стран, как предполагалось, а, наоборот, вступила в полосу невиданных в нашей истории спада и развала. Об этом с полной определенностью говорит ниже приводимая таблица.

Таблица № 2.3. Основные показатели экономического развития России за 1989-2009 годы (1989=100)

Источник: Френкель А., Рощина Л. Год неопределенности // Вопросы статистики, 2009. № 3. С. 51.

Приведенные данные не следует рассматривать как показатели обычного экономического развития. Они представляют собой результаты эксперимента, поставленного в России (в других постсоветских государствах ситуация примерно такая же), по созданию рынка и капитализма в соответствии с постулатами неоклассической ортодоксии. В результате перевода на рельсы рыночного развития по сравнению с 1989 годом экономика опустилась в 1998 году до 55,7 % по производству ВВП; до 43,2 по производству промышленной продукции; до 53,9 % по сельскохозяйственной продукции и до 25,9 % по инвестициям. После пережитого дефолта 1998 года ВВП начал расти, достигнув к 2007-2009 годам уровня двадцатилетней давности. Но это не привело к восстановлению промышленно-технического потенциала.

По правде сказать, результаты перелома малоутешительны. Объем ВВП в 2009 году еле достиг, а по промышленной и сельскохозяйственной продукции и инвестициям так и не достиг уровня двадцатилетней давности. Тем не менее, спад сменился ростом. Но, вопреки догматам неоклассической ортодоксии, перелом произошел в основном за счет двух факторов: (1) ограничения Путиным полного до тех пор произвола появившихся в результате реформ олигархов и (2) золотого дождя от многократного роста цен на эспортируемые нами энергоносители на мировой рынок; 3) ввода в действие законсервированных в годы спада производственных мощностей. Только благодаря всему этому объем ВВП в 2008-2009 гг. достиг уровня двадцатилетней давности.

Как видно, результаты прямо противоположны тем, которые ожидались. Если бы Карл Поппер (Popper 1966, 1967) был жив, то он должен был бы сказать, что реформы российской экономики (как и в других постсоветских государствах) явились великолепной экспериментальной проверкой несостоятельности неоклассической теории (теста на опровержение). Кричаще негативные результаты этого теста опровергли претензию неоклассической ортодоксии на универсальность ее основных постулатов. Что касается попыток ультралибералов объяснить провалы российских реформ коммунистическим наследием, неполноценностью русских, путинским авторитаризмом и т. д., то это он квалифицировал бы не иначе как прямой иммунизацией.

Подлинная причина провала российских реформ не в них, хотя каждое из этих обстоятельств имеет свое значение, – а в другом. Сухим языком цифр и фактов двадцатилетний российский капиталистический эксперимент показал, что в наших условиях плановая экономика и общественная собственность в ключевых отраслях экономики являются намного более эффективными, нежели рынок и частная собственность. Такое утверждение противоречит канонам неоклассической теологии и интересам тех, кто прибрал себе богатства страны и теперь готов на все, чтобы сохранить их в своих руках.

Однако наука – если она действительно такова – не может руководствоваться чьими бы то ни было частными интересами, тем более тогда, когда они противоречат интересам общества в целом. Поэтому наряду с приведенными выше данными об итогах последнего двадцатилетия надо бросить хотя бы короткий взгляд на наше предыдущее развитие, было оно успешным или тупиковым. Это тем более необходимо, что наш переход к рынку и капитализму часто объясняется неэффективностью плановой экономики. В свете прошлого станет яснее, был ли этот переход, не для богатых – тут все ясно, – а для основной части российского населения, поворотом к лучшему или к худшему?

Если приведенные выше данные о росте советской экономики сравнить с данными американской экономики накануне Великой депрессии 1929-1933 гг. или даже с Великой рецессией 2008-2012 гг., то объяснение происшедших у нас перемен крахом плановой экономики трудно признать состоятельным. В результате того кризиса промышленное производство США сократилось на 46 %, Франции на 32 %, а в Великобритании на 24 %, при невиданной до этого массовой безработице (БСЭ, 1978, т. 29, с. 1858). Тем не менее голоса левых сил о необходимости отказа от капитализма и принятия социалистической доктрины не имели успеха, и хотя ценой больших жертв и страданий в ходе Второй мировой войны, но США вышли из кризиса. С Советским Союзом ничего подобного не было. Не все было хорошо, но все-таки страна была на завидном подъеме. Тем не менее, произошел крутой вираж в сторону отказа от социализма и принятия капиталистической доктрины. Неэффективностью плановой экономики этот вираж объяснить никак нельзя. Напрашивается вывод, что на этот счет были другие причины, и о них пойдет речь ниже.

 

2. Советский рост: реальный или мнимый?

Показанный выше разительный контраст между двумя двадцатилетиями, одно из которых характеризуется ростом, а другое спадом экономики, надо рассматривать как наиболее убедительную оценку того, что собой представляет сложившаяся у нас в последнем двадцатилетии рыночная экономика по сравнению с плановой. И это при том, что последнее двадцатилетие советской экономики было худшим из всех периодов мирного времени. Если же взять темпы экономического роста в СССР до 70-х годов, то они были самыми высокими и вызывали изумление во всем мире.

Выше уже говорилось, что в свое время Москва была Меккой для либеральной и социал-демократической интеллигенции Запада. Этому способствовал происшедший после революции и восстановительного периода взлет экономики. В течение 1928-1940 гг. она росла такими темпами, которых мир до этого не видел. Тем более что почти десятилетие этого роста наблюдалось на фоне Великой депрессии и ее тяжких последствий в западных странах. Положительное впечатление от советского роста усиливалось тем, что оно происходило в рамках невиданной и считавшейся до этого на Западе невозможной плановой экономики.

Когда же результаты стали очевидными для всех, то во всем мире пробудился повышенный интерес к советскому опыту. В то время как одни смотрели на это с надеждой, у других он вызывал страх перед заразой коммунизма. Но мы не будем здесь касаться заразительной стороны восприятия советского опыта. Нас больше интересует западная оценка советских темпов экономического роста, тем более что в критический период перестройки их реалистичность без достаточных на то оснований стали отрицать.

Прежде всего следует отметить широкое признание в мире высоких темпов советского экономического роста до 70-х годов прошлого века. Данные советской статистики на этот счет подвергались критическому разбору, что было естественным, так как методика исчисления валового продукта и национального дохода у нас отличалась от западной. Но никто их тех, кто был авторитетом в области статистических исчислений, не поставил под сомнение сами темпы роста. Среди них раньше других следует назвать лауреата Нобелевской премии по экономике 1971 года Саймона Кузнеца (1901-1985), который указывал, что советские темпы роста были невиданными в мире. Кузнец и Бергсон, как специалисты по советской экономике, особенно выделяли 20-летний период, с 1928 по 1940 г., в течение которого СССР прошел по пути индустриализации страны срок, занявший у других от 30 до 50 лет (Bergson, 1961, Bergson and Kusnets S. 1963)

Если в целях большей объективности ограничиваться оценкой известных западных специалистов, то надо указать также на Бергсона (Bergson, 1961), Добба (Dob, 1972), Оффера (Ofer, 1987). Каждый из них по-своему проанализировал советские темпы экономического роста, высказал определенные замечания и внес те или иные уточнения, но никто не подвергал сомнению их необычно высокий уровень. Правда, восхищение советскими тепами относится к периоду, пока не возникло «японское чудо» и это страна не стала первой в мире по темпам роста. Японские темпы перепутали также прежние оценочные суждения. Высокие темпы роста оказались присущими не только социалистической, но и капиталистической стране, правда, не западного типа, что обычно замалчивалось. Как в свое время Япония оттеснила Советский Союз по темпам роста, так теперь новая группа стран, о которых речь ведется в четвертой главе, оттеснила Японию, и составляющие эту группу страны вышли на передние рубежи экономического роста, оставив других далеко позади себя.

Выходит, что каковы бы ни были причины смены вех, но в одно время передовые позиции в экономическом росте занимают одни страны, а в другое время – другие. После 70-х годов ХХ века это и случилось с Советским Союзом, со второго места в мире по объему ВВП он был отодвинут на третье и вообще стал отставать в своем развитии. В условиях охватившего общества уныния два внука тургеневского Базарова – Василий Селюнин и Григорий Ханин (Селюнин и Ханин, 1987) выступили в журнале «Новый мир» со статьей с сенсационными утверждениями, что данные о высоких темпах советского экономического роста представляют собой дутые цифры, искажающие картину нашей реальности. Критикуя из лучших побуждений (их духовный дед из тех же побуждений поносил Россию как негодную страну) пороки советской практики учета статистических данных, они сильно перегнули палку и стали отрицать достоверность показателей советского роста.

Опираясь на собственные кустарные выкладки, они объявили о своем сенсационном открытии: утверждения советской статистики о росте национального дохода, преувеличены в 13-15 раз. «Национальный доход, рассчитанный по нашей методике, – сообщили они, – возрос с 1928 по 1985 год в 6-7 раз, а не в 90 раз, как свидетельствует официальная статистика» (Селюнин и Ханин, 1987, с.192). Но если настолько преувеличен объем национального дохода, то, соответственно, преувеличен исчисляемый на его основе показатель производительности труда. «С 1928 по 1985 год, – писали они далее, – материалоемкость общественного продукта возросла в 1,6 раза, фондоотдача снизилась примерно на 30 процентов. Относительно скромно (в 3,6 раза) поднялась производительность труда» (там же, с.193). Сравним это с тем, что государственная статистика показывала рост производительности труда за указанный период в 60 раз. По расчетам двух авторов, расхождения ими полученных результатов с официальными данными в темпах роста в послевоенные годы было менее значительным, но все-таки достаточно большим, чтобы поставить под сомнение сложившееся к тому времени представление об экономическом потенциале Советского Союза.

К сожалению, в тогдашней обстановке всеобщего поношения советского прошлого сенсационные «открытия» двух авторов не вызвали к себе должного внимания и их обоснованность не была подвергнута экспертной оценке. Никто не удосужился обратить внимание на то, что если бы данные двух авторов были верны, то довоенный Советский Союз оставался бы отсталой страной. Тогда он никак в ходе Второй мировой войны в производстве передовой военной техники не мог выйти на более высокий уровень, чем это смогла сделать находившаяся под контролем Гитлера континентальная Европа.

Ошибка двух авторов была вскрыта другим путем. Наступивший через три года после их выступления неожиданный распад Советского Союза вызвал у американских консерваторов сомнения в его былой прочности. Разоблачения указанных авторов как нельзя лучше оказались им на руку. Далекие от понимания подлинных причин распада СССР, но опираясь на суждения и оценки рассматриваемой статьи, они стали утверждать, что Советский Союз всего-то был бумажным тигром. Но тогда, ставили они вопрос, на каком основании Белый дом и ЦРУ требовали и расходовали многомиллиардные средства американских налогоплательщиков для борьбы с врагом, который и внимания-то не заслуживал? Поднялся скандал по поводу обоснованности американских расходов на холодную войну.

В такой ситуации, как пишут американские авторы Дэвид Котц и Фред Вейер (Kotz and Weir, 2007), находящаяся в Вашингтоне независимая организация (Heritage Foundation of Washington D.C.) по собственной инициативе создала комиссию из пяти известных экспертов во главе с авторитетным экономистом-статистиком профессором Джемсом Милларом с целью изучения всех данных о советском экономическом потенциале и выработки заключения об обоснованности оценки этого потенциала со стороны Центрального разведывательного управления США. После тщательного изучения всех имеющихся на этот счет материалов, включая советские и американские источники, комиссия пришла к выводу, что данная ЦРУ оценка советского экономического потенциала была верной. Комиссия нашла эту оценку «профессиональной, соответствующей реальности и предусмотрительной… мы не нашли никаких систематических искажений» (Цит.: Kotz and Weir, 2007, p. 38). Комиссия подтвердила, что данные ЦРУ оценки советского роста были основаны на хорошо известной и признанной методике расчетов, и отметила, что неизбежные частичные отклонения от советских данных были известны и имели соответствующие объяснения. Выходит, что Советский Союз был не бумажным, а весьма опасным тигром. Вызвавшие бурю расчеты двух советских авторов, таким образом, были признаны как основанные на ложных предпосылках и названы «незрелыми и наивными» (Kotz and Weir, 2007, там же).

Мы здесь имеем еще одно подтверждение тому, что нет худа без добра. В. Селюнин и Г. Ханин пытались поставить под сомнение советские темпы экономического роста, а на самом деле спровоцировали самое авторитетное их подтверждение экспертами мирового класса. Они подтвердили реальность советских темпов экономического роста, и теперь можно считать, что под этим вопросом подведена черта. По самым строгим критериям науки истиной признается утверждение, для которого не было найдено опровержения. В данном случае так и было. Выходит, что советские данные о темпах экономического роста, в том числе его последнего двадцатилетия, следует считать окончательно установленными. Что касается двадцатилетия в рамках рыночного развития, то аналогичные экспериментальные данные говорят о спаде экономики и неспособности рынка в ее нынешнем виде к росту и модернизации.

Сказанное выше дает основание утверждать: несмотря на все пороки другого характера, советская плановая система было созидательной, а сложившаяся у нас рыночная система является разрушительной. Ниже речь пойдет о том, в каких конкретных формах это происходит.

 

3. Десять тяжких последствий рыночного эксперимента

 

Приведенные выше данные говорят о катастрофическом характере происшедших у нас перемен в результате осуществленных реформ. Однако при всей важности общих данных, в частности динамики валового продукта, этого недостаточно для более полной оценки нашей ситуации. В действительности за ними скрываются более глубокие негативные явления, показывающие нашу нерадостную ситуацию с разных сторон. О них теперь пойдет речь.

 

3.1 Развал производственного сектора экономики

Спад 90-х годов нанес сокрушительный удар по несущей конструкции национальной экономики – обрабатывающей промышленности, сельскому хозяйству и строительству. Прежде всего именно в этих отраслях, составляющих сферу материального производства, производится реальный валовой продукт, за счет которого живет общество. Создаваемое там ничем другим заменить нельзя, а потому состояние этих отраслей надо рассматривать как свидетельство того, что делается и не делается в экономике и во всей жизни общества. К сожалению, здесь мы видим ту же печальную картину. Сказанное подтверждается таблицей № 2.4.

Таблица № 2.4. Производство некоторых видов машин и оборудования в России

Источник: Российский статистический ежегодник, 2009 // Стат. сб. М.: Федеральная служба государственной статистики (Росстат). С. 401-403.

Беда не только в том, что на рельсах рыночного развития российская экономика вот уже 20 лет топчется на уровне ниже своего исходного уровня, а в том, что в ее структуре произошли такие негативные изменения, в результате которых она переведена с пути медленного совершенствования на путь ускоренной деградации.

Об этом говорит многократное снижение выпуска важнейших видов машин и оборудования. Выпуск дизелей и дизельгенераторов снизился в 10,5 раза, металлорежущих станков в 15,5 раза, автоматических и полуавтоматических линий для металлообработки и машиностроения в 139 раз, что равнозначно отказу от такого рода оборудования. Производство ткацких станков снизилось с 18 341 тыс. штук в 1990 г. до 43 тыс. в 2008 г., т. е. в 426,5 раза. Это означает развал не только станкостроительной промышленности, но и тех отраслей, которых она обеспечивала необходимым оборудованием. Многократно снизился выпуск многих видов продукции, в том числе хлопчатобумажных, шерстяных и шелковых тканей.

Не лучше обстоят наши дела в другой решающей сфере жизни – сельском хозяйстве. Неблагополучие здесь камуфлируется мнимым благополучием со ссылкой на то, что-де, мол, Россия из страны, импортирующей зерно, превратилась в страну, его экспортирующую. Подобное утверждение предполагает, что советская Россия производила такое количество зерна, которого ей не хватало, а новая Россия настолько расширила его производство, что хватает не только для собственных нужд, но и на экспорт. На самом деле все обстоит иначе. За исключением сверхурожайного 2008 года, среднегодовое производство зерна по сравнению с советским периодом существенно уменьшилось, о чем сухим языком цифр говорит приводимая ниже таблица № 2.5.

Таблица № 2.5. Валовой сбор зерна (в хозяйствах всех категорий; в весе после доработки)

Составлена по данным: Российский статистический ежегодник 2011, с.418.

Как видно из таблицы № 2.5 за годы реформ не только не было роста производства, а произошло его резкое снижение до 58,5 % в 2010 г. Единственным исключением из этого правила является урожайный 2008 год. Почему же тогда при большем производстве Советская Россия импортировала зерно, а новая Россия при меньшем объеме производства его экспортирует? Разгадка этого парадокса состоит в том, что Советская Россия импортировала не продовольственное, а фуражное зерно, которого действительно не хватало для ее большого поголовья скота. То, что в течение многих лет советская система не смогла справиться с дефицитом фуражного зерна, конечно, никак ее не украшает, ибо возможности выращивания белкового зерна, например сои, у нас вполне достаточные. Но что было, то было. Скот надо было кормить сбалансированным по белку фуражом, и коль скоро его не хватало, то надо было закупать за рубежом.

Почему же теперь все изменилось, и Россия вдруг стала зерно экспортирующей страной при меньшем его производства? Не от хорошей жизни. Дело в том, что еще больший урон нанесен животноводству, от чего резко снизилось поголовье скота. Мы можем это видеть по данным ниже приводимой таблицы.

Таблица № 2.6. Поголовье скота (на конец года в хозяйствах всех категорий, миллионов голов)

Составлена по данным: Российский статистический ежегодник 2011, с. 427.

Как видно, в 2010 году поголовье крупного рогатого скота составило лишь 35 %, коров – 42,9 %, свиней – 44,9 %, коз и овец – 37,4 % от уровня 1990 года. Но так как более трех четвертей производимого зерна обычно используется на корм скота, то вследствие отмеченного снижения его поголовья образовались излишки зерна, которых некуда было девать кроме как направить на экспорт. Так российское руководство нужду возвело в добродетель, изображая провал как успех.

И это не все. Следствием снижения поголовья, естественно, стало уменьшение производства продуктов животноводства, прежде всего мяса. Почти две трети своих продовольственных потребностей мы теперь удовлетворяем за счет импорта, что нас делает страной, зависимой от милостей других. И это при том, что крайне невыгодно экспортировать зерно и в то же время импортировать продукты животноводства. Чтобы животное нарастило мяса на один килограмм, ему необходимо скормить 5-7 кг зерна. Но если на мировом рынке за такое количество зерна можно получить, скажем, один доллар, то за килограмм мяса там же надо выложить, по меньшей мере, 3-4 доллара. Так что гораздо выгоднее было бы скармливать зерно скоту у себя и производить мясо самим, вместо того чтобы импортировать его извне. Правда, для этого нужен тот, кто будет этим заниматься. Но российский капитал предпочитает загребать куш посредством торгово-финансовых операций и спекуляций, чем заниматься хлопотливой организацией производства промышленных или сельскохозяйственных продуктов.

Вследствие всего этого импортная зависимость страны по машинам и оборудованию, продовольствию и изделиям легкой промышленности возросла настолько, что далеко перешагнула границу, допустимую интересами обеспечения безопасности страны. При сохранении нынешней зависимости от импорта в случае какого-либо серьезного международного осложнения наше положение окажется весьма уязвимым.

Вот почему результаты нашего пореформенного развития в рамках принятой модели рынка должны вызывать не успокоение (мы стали экспортирующей страной!), а, наоборот, тревогу. То, что объем ВВП к 2010 году еле достиг уровня двадцатилетней давности, надо считать не ростом, а лишь восстановлением разрушенной в ходе реформ российской экономики. Если бы статистика подсчитывала не стоимостный, а физический объем обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства в неизменных ценах, то, скорее всего, оказалось бы, что мы еще далеки от достижения уровня советского периода.

 

3.2. Научно-техническая деградация экономики

Не могло быть иначе, чтобы развал производственного сектора не оказал пагубного воздействия на остальные стороны экономики. Правда, российские адвокаты капитализма неуклюже оправдывают этот развал необходимостью перехода немало немного к новой, постиндустриальной технологии, где доминирующую роль приобретает сфера услуг, прежде всего путем широкого применения информационных технологий (IT). Но в рамках принятой модели рынка это не иначе как погоня за журавлем в небе. Откуда же возьмутся передовые технологии при развале нашей промышленности, науки и техники? Не ожидают ли адвокаты принятой модели рынка, что пионеры IT по доброте души начнут делиться своими секретами с нами? Но отчего же? Пока же мир видел другое: обладатели передовых технологий держат их в строгом секрете и пользуются своим положением в этой области для установления и поддержания своего монопольного господства над другими.

Как будет подробнее показано в главе 4, в мире создана такая система экономических отношений, при которой никто со своими потенциальными конкурентами не делится своими техническими новшествами. Наоборот, их всячески прячут от постороннего глаза и пускают в ход под строгим контролем, чтобы в чужие руки они не попадали, ибо монопольное положение в этой области приносит их владельцам соответствующие выгоды. В той же главе мы увидим, что обладатели передовых программных технологий получили название «головных народов» (heady nations), а исполнители заказов «телесных нардов» (body nations). В рамках нашей нынешней модели мы обречены быть последними, о чем свидетельствует то, с какой гордостью мы основываем у себя филиалы иностранных компаний, так как-де, мол, они создают у нас рабочие места. При этом не задаются вопросом: почему кто-то, а не мы сами создаем для своих людей рабочие места? Если бы российский частный капитал был заинтересован и способен модернизировать экономику, перевести ее на высокие технологии, то за прошедшие двадцать лет многое что можно было сделать. Но ничего сделано не было. Правящий класс сознавал, что для этого его кишка тонка, и занялся более земным – захватом и перехватом имеющейся в наличии собственности. Не найдя иного способа прогресса, кроме передачи народной собственности кому попало, Россия оказалась неспособной осваивать высокие технологии, наукоемкие производства и услуги и теперь, как подробнее будет показано в главе 4, превращается в периферию развитых стран с оказанием им разного рода поставок и дешевых услуг.

В результате происходит научно-техническая деградация российской экономики, ее перевод на путь ее деиндустриализации. Если исключить искажающее влияние инфляции на стоимостные показатели, а характеризовать ситуацию по натуральным данным, то, как было отмечено выше, наша ситуация в области научно-технического прогресса является крайне тревожной.

Для подтверждения сказанного приведем пример о судьбе Московского станкостроительного комбината с его развитой инфраструктурой. В его составе были опытно-экспериментальные цеха, конструкторские бюро, научно-исследовательский институт, профессиональное училище и множество других подразделений. Он обладал инженерно-техническими и научно-конструкторскими специалистами высшей квалификации и по праву считался флагманом советского станкостроения. После его приватизации малокомпетентными людьми уникальное оборудование было продано на слом, квалифицированные специалисты были уволены, а производственные площади были проданы или сданы в аренду. Теперь там магазины, кафе и концертный зал. А сколько подобных перемен во всей гигантской стране! Вот что скрывается за показателями о многократном снижении производства важнейших видов машин и оборудования.

В то же время установленное в советское время производственное оборудование в промышленности и других отраслях безнадежно устарело, а его обновление многократно ниже его старения. Как показывается в исследованиях этого вопроса, срок службы оборудования в российской промышленности превысил 20 лет. Причем удельный вес такого оборудования в машиностроении достиг 51,5 % общего объема (Корнев, 2009, с. 147). Доля же технически передового оборудования в стоимости всего его фонда, которая еще 10 лет назад составляла 7,1 %, к концу 2009 года снизилась до 4,3 % (Борисов и Почукаева, 2009, с. 42).

 

3.3. Сырьевая ориентация экономики

Развал обрабатывающей промышленности вынудил страну пересесть на нефтегазовую трубу. Вместо научно-технического прогресса и модернизации экономики неизбежной стала ориентация на развитие сырьевых отраслей. Причина в том, что мировые цены на энергоносители (нефть и газ) и металлургическое сырье в годы реформ, как отмечалось, многократно выросли, что позволило за счет возросших валютных доходов хотя бы частично компенсировать потери, понесенные от развала экономики.

Никто в России не считает однобоко-сырьевой характер экономики положительным. В посланиях президентов Путина и Медведева Федеральному собранию за последние десять лет этот факт неизменно оценивается как негативное следствие реформ, и там содержатся призывы направить экономику по пути инноваций и модернизации. Проводится множество совещаний, конференций, обсуждений с участием самых высоких лиц государства, где много говорится об ускорении научно-технического прогресса и модернизации экономики. Однако воз и ныне там. Ситуация становится не лучше, а хуже. Чем больше проходит времени с начала нашего рыночного эксперимента, тем больше накапливаются данные, говорящие о его полном провале. Наше технико-экономическое отставание от передовых стран возрастает еще больше, чем оно было раньше.

К сожалению, эта горькая истина не получает признания не только у бизнеса, но и у власти, которой положено чувствовать больше ответственности за будущее страны. Сказывается наша традиционная приверженность к раз принятым догмам в беспочвенной надежде на авось, что как-то все само собой изменится к лучшему. Так, пороки жесткой централизации в планировании экономики стали сказываться давно, но советское руководство неизменно цеплялось за догму о том, что план во всех случаях лучше рынка, и не решалось отказаться от нее в пользу относительной рыночной свободы, расширения самостоятельности первичных звеньев хозяйствования. В результате произошло то, о чем говорилось: темпы экономического роста снижались, а наше техническое отставание сказывалось самым очевидным образом. Когда же стало ясно, что так продолжать дальше нельзя и надо осуществить перемены в пользу рынка, то мы пренебрегли градуалистской тактикой и предпочли действовать при помощи привычной нам революционной стратегии. На этот раз она называлась «шоковой терапией». Приватизацию осуществили одним махом, но эффективного собственника не получили.

После горьких уроков двадцатилетнего развития стало ясно, что на выбранной дороге неолиберальной модели экономики нам ничего хорошего ожидать не следует. Наживающий себе многомиллиардные состояния имущий класс не заинтересован в изменении ситуации в экономике к лучшему, она и так для него хороша. Поэтому поворот к лучшему в обозримом периоде пока не просматривается.

Наиболее верным показателем нежелания российского предпринимательского класса к улучшению ситуации является состояние облюбованных им отраслей экономики, на эксплуатации которых базируется его благополучие. Поскольку при характеристике российской экономики часто говорят об однобоком ее развитии в пользу сырьевых отраслей, то может создаваться впечатление об их ускоренном развитии в реформенный период.

Ничего подобного! Об однобокости говорят только в том смысле, что мы теперь во многом живем за их счет. Что касается роста добывающих отраслей, то его тоже нет. Талантов частных собственников хватило только на то, чтобы на резко ухудшенной материально-технической базе отраслей выйти на достигнутый при коммунистах уровень добычи. Не более того!

Это показывают данные таблицы, приводимой ниже.

Таблица № 2.7. Добыча полезных ископаемых в РФ за 1990-2008 гг.

Источники: Российский статистический ежегодник 2009. С. 388-389, 404. 388. Российский статистический ежегодник 2011. С. 390-391, 406.

Как видно, в течение без малого двадцати лет развития по пути реформ здесь наблюдается та же картина, которую показала нам таблицы 2.3. и 2.4. После резкого спада производства энергоресурсов к концу 90-х годов с 2000 года начался рост, в результате которого только по газу достигнут, а по остальным видам продукции так не достигнут уровень производства двадцатилетней давности. Ничего подобного в советском плановом хозяйстве быть не могло. При всех его недостатках за 20 лет мы имели бы значительный рост.

А ведь дело еще в этом, что эксплуатируемое оборудование за эти годы сильно устарело, а его необходимое обновление не осуществляется. Новые собственники не проявляют должного интереса ни к технической модернизации добывающих отраслей, ни к соблюдению техники безопасности работ, осуществляющихся в шахтах и на скважинах. В дни, когда пишутся эти строки, радио и телевидение сообщают о взрыве метана в шахте Распадской в Кемеровской области, где погибло 60 человек и без вести пропало еще 40, которые также, скорее всего, погибли. Всего же за последние два года в стране было 36 аварий, в ходе которых погибло 450 человек (передача «Постскриптум» от 29.05 10). Годом раньше произошла авария на Саяно-Шушенской ГЭС, унесшая также жизни более 70 человек. Такого рода аварии, стоившие жизни множеству людей в различных местах, имеют одну и ту же основную причину: безумную погоню за прибылью при нежелании что-либо тратить на соблюдение техники и правил безопасности. При этом назначаемые для расследования причин катастроф комиссии чаще всего виновников не находят, не желая выводить на чистую воду богатых и влиятельных персон.

 

3.4. Утечка капиталов за рубеж

Экспортная ориентация сырьевых отраслей вместе с либерализацией внешнеэкономической деятельности широко открыли двери для другого негативного явления: утечки российских капиталов за рубеж и нехватки инвестиций для развития отечественной промышленности.

Существовавшая в советский период монополия внешней торговли, когда право выхода на внешний рынок имели не сами поставщики продуктов и услуг, а только специально для этих целей созданные государственные компании, не имела научного оправдания. Она была проявлением, с одной стороны, неконкурентоспособности советской экономики, а с другой – недоверия политического руководства страны к руководителям предприятий, к их способности бескорыстно вести дела с иностранцами. После краха советского строя такой порядок вещей не мог сохраняться. Расширение свободы предпринимательской инициативы и отказ от прежней монополии внешней торговли был вполне оправданной мерой.

Однако здесь, как и во всем остальном, мы перегнули полку. Требовалась не крутая шоковая перемена, а постепенный, по мере накопления собственного опыта, переход к новым условиям ведения дел с иностранными компаниями. Необходимость такого образа действий было бы нетрудно понять, если бы интересы страны ставились выше всего. Но этого не было. Приоритет отдавался частной наживе, а для этого отсутствие контроля в ведении внешнеэкономических дел, называемое либерализацией, подходит лучше всего. Либерализация внешнеэкономической деятельности аргументировалась тем, что она откроет путь иностранным инвестициям в российскую экономику. Без всяких оснований утверждалось, что стоит снять ограничительные барьеры, как иностранный капитал хлынет в Россию и устремится в технически передовые отрасли в целях модернизации экономики. Но ничего подобного не могло быть и не произошло. Приводимая ниже таблица дает об этом некоторое, хотя и далеко не полное, представление.

Таблица 2.8. Соотношение иностранных инвестиций в Россию и российских за рубеж (в млн. долл.)

Составлено по данным: Российский статистический ежегодник 2009. С. 261, 264. Российский статистический ежегодник 2011. С. 680

Данные таблицы № 2.8 показывают различное соотношение между пришедшими в Россию и ушедшими инвестициями, но это мало о чем говорит. Главное – куда уходит российский и куда приходит иностранный капитал. Российский капитал оседает главным образом на счетах иностранных банков и используется ими в собственных интересах. Лишь на малую его часть приобретается недвижимость. Как одно, так и другое является формой непроизводительного, паразитического использования капитала. В случае ввоза иностранного капитала дело обстоит иначе. Ввозимый капитал устремлен на захват минерально-сырьевого комплекса страны. Российское законодательство создало для этого самые благоприятные условия. Согласно Федеральному закону «Соглашение о разделе продукции» от 30 декабря 1995 г. № 225-ФЗ, доля участия иностранного капитала может составлять 25 % акционерного капитала, что достаточно для доступа к любой стратегической информации и влияния на принятие решений. К этому надо добавить созданные реформой широкие возможности для подкупа чиновников, благодаря чему был дан зеленый свет для любых действий иностранных акционеров.

Будучи нацеленным на захват минерально-сырьевого комплекса, иностранный капитал, как черт ладана, избегает отраслей, обеспечивающих техническую модернизацию экономики, и ищет только те сферы приложения, где быстро может получить краткосрочный доход. Вот и получается, что одни отрасли промышленности оказываются под иностранным контролем, а другие не получают развития и хиреют, так как вместо этого отечественный капитал убегает за рубеж. Что иностранный капитал преследует цели контроля над нашей экономикой и не участвует в ее модернизации – неудивительно. Куда большего внимания заслуживает то, что в модернизации не участвует российский капитал, и это имеет определенную связь с теми иллюзорными надеждами, которые сеялись в начале реформ. Как стало теперь ясно – подтверждается всем ходом последующих событий – снятие преград в движении капиталов было нужно не столько в целях привлечения иностранного капитала, сколько для открытия дверей ухода российского капитала за рубеж.

В этих целях в порядке либерализации внешнеэкономической деятельности в платежном балансе Российской Федерации появились статьи о кредитах и авансах, предоставленных зарубежным партнерам, а также по непогашенным авансам. Кроме того, российские компании получили право создавать филиалы в офшорных зонах других стран, куда свободно могли переводить любые суммы. Мы уже не говорим о переводе российскими компаниями средств в иностранные банки в целях оплаты импортируемых товаров, причем соответствие переведенных средств объему закупленных товаров никого не интересовало. Возникло также много других нелегальных каналов утечки российского капитала за рубеж. Ежегодный объем невозвращенных средств после начала реформ определялся в размере 12-15 млрд. долл. Таким образом, к 2008 году общий объем осевших за рубежом российских капиталов оценивается в размере 1,3 триллиона долларов, что сопоставимо со стоимостью всех основных производственных фондов России (Навои, 2009, с. 31).

Отдельные случаи предотвращения такого вывоза, как это, например, было с Ходорковским, который пытался продать крупнейшую нефтяную компанию американцам, сути дела не меняют. Происходит массовый вывоз капиталов за рубеж, и прикрывающиеся либеральным вероисповеданием власти никаких ограничительных мер для этого не применяют. Более того, вступление страны в ВТО при нашей неконкурентоспособности на мировом рынке означает открытие теперь не только окон, но и дверей для дальнейшего обескровливания российской экономики, установления полного контроля над ней транснациональных корпораций.

Почему такое происходит? Потому что одержавшие верх в ходе реформ прихватизаторы народной собственности, по логике вещей, не могли ограничиться тем, чтобы быть антисоциалистическими, они должны были стать и действительно стали антипатриотической силой. Для них родина не там, где родились, а там, где находится их капитал и существуют гарантии его сохранности. Совершив свое нечистое дело, новый имущий класс инстинктивно сознает, что рано или поздно ограбленный народ одумается и свое начнет требовать обратно, т. е. национализации приватизированных богатств. Единственной гарантией против этого может быть вывоз капиталов в безопасные зоны мира. Недавняя (начатая в конце 2011 года) судебная тяжба между двумя бывшими членами «большой ельцинской семьи» – Абрамовичем и Березовским показала, что к разделу награбленной российской собственности сама Россия уже никакого отношения не имеет. Примеру тех двух следуют и другие. Хиреющая российская экономика и вымирающее от нужды российское население никого из толстосумов не интересует. Они скупают за рубежом королевские дворцы и замки, самые дорогие яхты и «летающие крепости», направо и налево сорят награбленными деньгами в угоду своим прихотям и порокам. Угождая своим зарубежным покровителям, они вкладывают российские капиталы в строительство разных сооружений за рубежом, финансируют спортивные команды и благотворительные организации и т. д. Р. Абрамович приобрел не только самые дорогие в мире яхты и самолеты, но и за 25 млн. ф. ст. купил в Челси не просто особняк, а здание XVII века музейной ценности. Второй богач страны, В. Лисин, решил не отставать от него и купил в Англии еще более дорогой бывший королевский дворец. Э. Искандеров решил приобрести мировую известность тем, что предложил готовность за 2,5 млрд. долл. построить самое высокое здание в Париже. Д. Рыболовлев купил во Флориде за 100 млн. долл. особняк в 3000 кв. м с 18 спальнями и 140 метров собственного пляжа (Forbes, № 1, 2012, с. 64). Каждый сходит с ума по-своему, угождая своим зарубежным покровителям. Так велят каноны неолиберальной ортодоксии – ублажать одних за счет ограбления других.

В связи с приведенными данными о массовой утечке капитала из России возникает вопрос о социально-психологической подоплеке подобного поведения российского имущего класса. Почему он так поступает? Потому, что вполне осознает свою чужеродность в обществе, которому он ничего, кроме грабежа народных богатств, не принес. Поэтому над ним тяготеет обвинение в нелегитимности приватизированной собственности. По всему видно, что российский имущий класс свое будущее связывает не со своей страной, а с теми, кто признает его право на приобретенные богатства. Такой средой являются западные страны. Российские олигархи только бизнес ведут в своей стране, а их семьи и сами они больше времени живут на Западе, где хранят свои капиталы. Там же, чаще всего в США, их жены рожают детей, чтобы закрепить за ними тамошнее гражданство. Сидящий ныне в тюрьме за свои незаконные проделки Ходорковский в своем письме откровенно признавался, что олигархи рассматривают Россию не иначе как «поле для охоты и сбора трофеев», а не место, с которым они связывают свое будущее.

Мало того, само российское правительство предпочитает хранить государственные активы за рубежом, вместо того чтобы вкладывать их в национальную экономику. Хранение денег в западных банках аргументируется тем, что это нужно для создания так называемой «подушки безопасности» на всякий аварийный случай. На самом деле от такой «подушки» больше вреда, чем пользы. Она является малополезным приложением к вывезенным капиталам. Созданные правительством многомиллиардные страховые (в качестве т. н. «подушки») валютные фонды хранятся на счетах зарубежных банков и так же, как и вывезенные капиталы, никак не участвуют в технико-экономической модернизации страны. О необходимости модернизации говорят со всех трибун, но призванные заниматься ею российские компании на это не реагируют, да и не способны что-либо делать в этом направлении. Как отмечалось, они занимаются тем, для чего и созданы, – умножением личных состояний своих собственников, которые предаются паразитизму и расточительству. Как говорилось, строят дорогостоящие офисы, виллы в разных районах мира, инвестируют средства в спортклубы в других странах, закупают самые дорогие в мире дворцы, виллы, яхты, самолеты, автомобили, кутят на престижных курортах и т. д. Таковы горькие плоды «рыночной свободы». А ведь утверждала же в годы реформ официальная идеология, что от такой свободы новых собственников российская экономика станет процветающей, а граждане зажиточными.

Пользуясь притоком валютных доходов в начале 2000-х гг., государство снизило свой внешний долг с 139,3 в 2001 г. до 40,9 млрд. долл. на начало 2009 г. (Российский статистический ежегодник… 2009, с. 582), а частные компании, наоборот, довели свою задолженность иностранным кредиторам по состоянию на 1 октября 2008 года до 498 млрд. долл. (Навои, 2009, с. 31). Поскольку частные заимствования носят краткосрочный характер – они предоставлены на срок около трех лет – то риск несвоевременного возврата долга ставит под угрозу возможность сохранения сопоставимого с их размером Стабилизационного фонда страны.

 

3.5. Ущербность инвестиций

Утечка капиталов за рубеж предопределил ущербный характер инвестиций российской экономики. Как мы видели выше, по данным таблицы 2.3, к 1995 году инвестиции упали до четверти их прежнего объема. В последующем на почве роста экономики ситуация несколько улучшилась и спад сменился ростом, хотя и незначительным. Тем не менее от прежнего уровня инвестиций, когда их доля достигала от 25 до 30 % объема валового продукта, мы еще далеки. Об этом говорят нижеприводимые данные.

Таблица 2.9. Доля инвестиций в валовом продукте за 2006-2008 гг. (в %)

В 2008 году доля инвестиций в валовом продукте, как видно, достигла 21 %, что, тем не менее, намного меньше, чем в советский период, а также доли ныне быстро развивающихся стран (Китая, Индии, Вьетнама, Бразилии), где она доходит до 35 и даже 40 %. Это и понятно. Инвестиции являются локомотивом экономического роста и технического прогресса, и их доля решающим образом воздействует на слагаемые роста и прогресса. Однако дело не только в том, какова их доля в ВВП. Не менее важно, направляются они на техническую модернизацию экономики или воспроизводят ее устаревшую структуру. Между тем у нас дело обсоит еще хуже, они не воспроизводят даже устаревшую структуру экономики.

Снижение инвестиций ограничило не только возможности технической модернизации экономики, но и ее способность поддерживать производство на прежнем уровне. В результате происходит безнадежное старение производственного аппарата. По данным акад. Аганбегяна А.Г., их износ в современной России составляет 75-80 % (Аганбегян, 2004, с. 107). Это значит, что только четверть основного капитала находится в работоспособном состоянии, остальная часть подлежит обновлению.

Если называть вещи своими именами, то подобная катастрофическая ситуация мало найдется в мире. Она начисто опровергает миф о том, что приватизация государственной собственности выдвигает эффективного предпринимателя, у которого, как нас уверяли, будет отсутствующая у советского директора при общественной собственности заинтересованность в техническом прогрессе. Это утверждение оправдалось с точностью до наоборот. У красных директоров такая заинтересованность была, правда, не столько личная, сколько в силу их верности общественному идеалу и широкого общественного признания их успехов. Что касается капиталистического предпринимателя, то у него не оказалось иных мотивов, кроме личной наживы любыми, в том числе криминальными, средствами. Моральные факторы предпринимательства, игравшие прежде определенную роль, теперь утрачены полностью. Поскольку теперь единственно достойной считается мораль личной наживы, то забота об общем благе, а тем более предпринимательская деятельность в этом направлении считается проявлением крайней наивности. А нечего и доказывать, что без преследования общего блага, без достижений в этом направлении общество сползает к своей гибели.

К величайшему сожалению, у нас сложился крайне неблагоприятный инвестиционный климат. По данным авторитетного международного агентства Standart and Poor’s EA Rating, по инвестиционному рейтингу Россия занимает одно из последних мест среди стран мира. Прежде всего указывают на преобладание у нас спекулятивного характера инвестиционных операций. Капиталы вкладываются не на развитие реального сектора экономики и технический прогресс, а на манипуляции с ценными бумагами, что является сферой не создания общественного богатства, а его распределения и перераспределения. К таким операциям международные агентства относят также то, что рост валового продукта в России достигается за счет повышения цен на энергоносители на мировом рынке, который носит конъюнктурный, а не фундаментальный характер.

Весьма неблагоприятным фактором инвестиционного рейтинга России выступает то, что кредиты используются не столько в целях развития экономики, сколько в целях получения маржи. Вплоть до нынешнего кризиса процентная ставка находилась на заоблачно ростовщической высоте 30-20—18 процентов, а в начале реформ, когда спекуляции были в разгаре, она достигала 100 и больше процентов. Кредит чаще всего предоставляется для текущих операций и на короткий срок. Ограничивая себя «короткими деньгами», банки страхуют себя от высоких темпов роста инфляции и, таким образом, снижают риски. Что касается инвестиций, то они требуют долгосрочных кредитов, а потому банки на них, как правило, не идут.

В итоге получается, что банки и кредит в наших условиях работают совсем не так, как нужно обществу и народа, а в соответствии с требованиями спекулятивной наживы. С одной стороны, банки не оказались способными сосредоточить у себя все свободные финансовые ресурсы. Наученное горьким опытом неоднократной потери своих сбережений в банках население не доверяет им, а потому значительную их часть хранит у себя, тем более что банки все равно не индексируют хранящиеся у них средства. Для многих хранение денег дома меньший риск, чем на банковском счете. «Сбережения населения, сосредоточенные в финансовых фондах, в том числе на банковских депозитах, – пишет акад. Аганбегян А. Г., – сами по себе в России невелики и составляют не более 10 % ВВП. Причина в том, что значительные сбережения населения оседают в «кубышках», прежде всего в валюте. Эти средства как бы выпадают из финансового оборота и в относительно небольшой мере участвуют в инвестициях» (Аганбегян, 2004, с. 109).

К этому надо добавить и то, что в отличие от зарубежных не являются достаточным гарантом сохранности вложенных средств. Криминал в банковской сфере развит еще больше, чем в других, и хищения здесь, в том числе с участием банковских служащих, являются столь частой практикой, что подрывает доверие к ней.

Таким образом, у нас создана такая кредитно-банковская система, которая, во-первых, способна концентрировать у себя ограниченную часть финансовых ресурсов; во-вторых, и эти ресурсы использует в спекулятивных целях, а не для развития экономики. Короче говоря, создан искусственный дефицит кредитных ресурсов, в силу которого экономика лишилась источника роста.

Ввиду полной неспособности и нежелания возникшего на базе дармовой приватизации российского капитала вкладывать средства и развивать отечественную промышленность президент Путин В.В. в явочном порядке решил использовать советский метод инвестиций и некоторых отраслях (нанотехнологий, судостроении, авиационной промышленности и т. д.) и воссоздал государственные корпорации. Но от этого получился один конфуз. Хотя Советское государство не было демократическим, но оно не было и криминальным. Установленные правила и порядки жестко соблюдались, а потому инвестиционные фонды использовались по своему прямому назначению. Но современное Российское государство с аппаратом, лишенным общественных идеалов и моральных тормозов, располагающее ограниченными рычагами воздействия на экономику и контроля над нею, не могло повторить положительный опыт советских производственных объединений, созданных и работавших на другой экономической и этической основе. Поэтому госкорпорации Путина выродились в нечто противоположное тому, во имя чего были созданы. Вместо того чтобы инвестировать средства в развитие экономики, стоящие во главе корпораций боссы стали использовать их для коррупции лиц в различных звеньях по всей цепи от выделения финансовых ресурсов для данной корпорации до подделанных отчетов об их использовании. Нужные люди во всех инстанциях, включая налоговые и другие контролирующие органы, бывают задобрены взятками и закрывают глаза на реально происходящее. Дело обычно завершается тем, что доходы уходят на частные счета, а убытки списываются на государство, и «законность» всех этих операций обеспечивается тем же проверенным способом.

Таким образом, значительная часть российского капитала – частного и государственного – открыла более выгодную сферу инвестирования, нежели развитие экономики. Такой стало инвестирование средств на создание инфраструктуры контроля над финансовыми потоками, т. е. на подкуп нужных людей во всей системе выделения и использования средств и их перевода на свои частные счета. Не развитие экономики и создание рабочих мест, а завладение правдами и неправдами всем, чем только можно, – вот основной смысл инвестиционной деятельности российского капитала.

 

3.6. Возникновение массовой безработицы

Утечка капиталов за рубеж, отсутствие инвестиций и двадцатилетняя стагнация российской экономики привели к резкому сужению производственных мощностей. В этом направлении действовала также отмеченная выше гиперинфляция, вызванная шоковым переходом на свободное ценообразование.

Рядовое население страны сразу же потеряло свои сбережения, а заработная плата основной части населения пошла вниз, приведя к снижению совокупного спроса, что, по Кейнсу, приводит к двум негативным последствиям: росту безработных и подрыву источников экономического роста. Так и произошло у нас. После того как новые собственники за бесценок приобрели значительные государственные активы, они стали увольнять значительную часть работников приватизированных предприятий как ненужных с точки зрения увеличения прибылей. Правомерное с капиталистической точки зрения действие привело к образованию не существовавшей ранее массовой безработицы значительной части трудоспособного населения. Приводимая ниже таблица дает об этом некоторое, хотя и далеко не полное, представление.

Таблица № 2.10. Численность экономически активного населения, занятых и безработных (в тыс. чел.)

Источник: Российский статистический ежегодник 2003, с.129. Российский статистический ежегодник 2009, с. 129. Российский статистический ежегодник 2011, с. 117.

Приведенные в таблице № 2.10 данные о числе безработных нельзя признать достаточно достоверными, поскольку в них не включено довольно значительное число фактически не занятых в малых городах и сельской местности. Плюс к этому после приватизации и преобразования колхозов и совхозов в частные хозяйства многие также потеряли работу. Какая-то часть из них уехала в другие места в поисках заработка, но основная часть осталась на месте и, придерживаясь традиционного образа жизни в собственном доме, никуда не собирается уезжать. В то же время нет перспектив открытия новых рабочих мест, а потому не проводится и регистрация безработных. Поэтому есть достаточные основания предполагать, что реальный уровень безработицы по крайней мере вдвое выше того, который обычно показывают официальные данные.

При всей важности количественной оценки проблемы главное в понимании этого вопроса, как нам представляется, состоит в другом. Безработицу в постсоветских государствах нельзя отождествлять с ее аналогом в капиталистических странах. Там она стала неотъемлемой частью образа жизни, и психологически люди привыкли к ней как к естественному явлению. У нас же за 70 лет советского периода безработица отошла в забытое прошлое, и нынешнее поколение теперь с трудом привыкает к ней со знанием того, что при жизни их отцов и дедов общество гарантировало каждому труд и заработок. Это своеобразие постсоветской жизни на Западе не получило понимания. Все, что происходило при советском строе, оценивается негативно, точно так же, как в советское время мы подобным же образом поступали в отношении капитализма. Но если мы преодолели свои предвзятости и признали ценность многих черт рынка и частного предпринимательства, то о наших западных коллегах этого сказать пока нельзя. Они даже достоинства социализма оценивают через призму его недостатков, которых, конечно, было немало, но к которым, оставаясь на научных позициях, нельзя сводить советский опыт.

В этом отношении показательна популярная на Западе, но на самом деле далекая от научной объективности книга венгерского экономиста Яноша Корнаи «Социалистическая система». В ней достоинства социализма размазаны недостатками так, чтобы в итоге получить негативную картину. Так, полная занятость трудоспособного населения (отсутствие безработицы) при социализме изображается как «дефицит рабочей силы». Корнаи утверждает: социализм уникален тем, что «это единственная система, в которой полная занятость и хронический дефицит рабочей силы сохраняются столь долгое время» (Корнаи, 2000, с. 246). Но ведь полной занятости также не может быть без известного дефицита рабочей силы, как не бывает безработицы без занятости рабочей силы. Так что нет никаких оснований запутывать вопрос о всеобщей занятости, за волосы притягивая сюда вопрос о дефиците.

Впрочем, чувствуя свою предвзятость и, очевидно, желая ее смягчить, автор все-таки признается: «Постоянная полная занятость, безусловно, является фундаментальным достижением классической (имеется в виду социалистической. – С. Д.) системы, если подходить к ней с общепринятыми моральными критериями. Она имеет огромное значение, причем не только как источник постоянных заработков. Она дает ощущение финансовой безопасности, вселяет в работников уверенность в их отношениях с нанимателями, способствует реализации равных прав женщин» (там же, с. 237).

Однако признание достоинств полной занятости перечеркивается рядом других утверждений о пороках системы социалистического предпринимательства. Корнаи старательно обошел вопрос о том, каким образом достигалась сама полная занятость. Рассмотрение этого вопроса разбавлено второстепенными сюжетами, и дело сводится к стремлению бюрократии распределять рабочую силу, что имеет лишь десятистепенное значение. Главное же в том, о чем в книге даже не упомянуто, что именно плановый характер экономики, а не что либо иное, позволил прямо увязать инвестиции с занятостью. То, что Кейнс предлагал в Общей теории на другой основе, делалось в Советском Союзе задолго до него и в более полном объеме, а затем и в других социалистических странах.

К сожалению, предвзято настроенные по отношению к социализму западные коллеги не увидели и не оценили эту связь, и их не лучшему примеру последовал также Корнаи. В главе, посвященной инвестициям, он называет множество приоритетов, среди которых обеспечение полной занятости даже не упоминается. Между тем приоритетов не может быть сто, он может быть один, в крайнем случае два, а 11 приоритетов, которые называет Корнаи, – это просто основные направления инвестиций. Что касается собственно приоритета (основной задачи), который ставился при распределении инвестиций, то он всегда был один – обеспечение занятости и заработка всему трудоспособному населению. Все остальные, о чем говорит Корнаи (кроме обороноспособности, имевшей самостоятельное значение), рассматривались в практике планирования как производные в рамках основной цели экономики – обеспечения занятости в рамках роста материального и культурного уровня жизни населения.

Для подтверждения приведем типичный пример. В свое время в Советском Союзе решался вопрос о строительстве нового авиационного завода, на который претендовали 5 городов, среди которых был также Ташкент. Расчеты показали, что выгоднее построить завод в Харькове, Минске, Свердловске или Ростове, где имеются более подходящие площадки с подведенными коммуникациями. Что касается Ташкента, то там ничего подобного не было, и строительство коммуникаций, жилья, больниц и поликлиник, школ и детских учреждений для детей рабочих, профессионально-технического училища для завода удорожали стоимость строительства более чем в два раза. Опираясь на плановые расчеты и проектировки, власти других городов и Госплан указывали на целесообразность строительства завода именно у них. Споры хозяйственных органов (Корнаи называет такие нормальные обсуждения «торгом») дошли до высшего органа власти – Политбюро ЦК КПСС, которое должно было принять окончательное решение. Выслушав все «за» и «против» на его заседании, тогдашний руководитель Узбекской республики Рашидов поставил вопрос следующим образом: о какой выгоде идет речь? Если о выгоде государства, то завод надо строить в одном из названных городов, но если нам дороже выгода людей, то его надо строить у нас. В Ферганском регионе нашей республики, продолжал он, самая высокая плотность населения и уровень рождаемости, и если заблаговременно не будут созданы рабочие места, то завтра возникнет безработица, которая несовместима с нашим общественным строем. Мы ведь построим дороги, школы, детские сады, поликлиники и больницы не для марсиан, а для наших людей. «Это потери или прибретения?» – спросил он. Рашидов был писателем по профессии и едва ли был знаком с политической экономией социализма. Не более в ней разбирались Брежнев и другие члены Политбюро. Зато они знали советскую традицию и практику, и угроза безработицы решила вопрос в пользу строительства завода в Ташкенте. Ясно, что так мог решиться вопрос только там, где к проблеме эффективности подходят не столько с экономической (получения прибыли), сколько с социальной (обеспечения занятости и заработка) точки зрения.

Что приведенный пример не был единичным, видно на сегодняшней судьбе множества моногородов в России. Это те города, куда инвестиции для строительства промышленных предприятий и учреждений социально-культурного характера (поликлиник, больниц, родильных домов, детских садов, спортивных клубов, стадионов и т. д.) приходили в плановом порядке исключительно по соображениям обеспечения людей работой и заработком. Однако после приватизации новые хозяева все перевернули вверх дном. Они позакрывали многие из этих производств и социальных учреждений, которые раньше финансировались этими предприятиями. В результате люди лишились не только заработка, но и медицинской помощи. Например, чтобы родить ребенка, женщине в таких городах теперь нередко приходится уезжать в какое-то другое отдаленное место. Рыночные преобразования создали множество подобных проблем в малых городах, в которых в прежние времена были нормальные по нашим критериям условия для жизни людей.

Эти негативные явления не проходят бесследно. Протесты против осуществленных преобразований давно приняли массовый характер. Наибольшую известность из них получили события в малом городе Пикалево Ленинградской области, очевидно потому, что активное участие в решении возникших там проблем принял тогдашний председатель правительства В. Путин. Предприятия этого города по переработке глинозема и производству цемента были приватизированы одним из членов ельцинской «семьи» – Олегом Дерипаско, который стал крупнейшим российским олигархом с многомиллиардным состоянием. В целях увеличения своих прибылей он преобразовал одни предприятия, а другие и вовсе закрыл, уволив множество людей. В тех же целях прекратил финансирование местной поликлиники и больницы, от чего их существование оказалось под вопросом. Месяцами не выплачивал заработную плату рабочим, которым задолжал 41 млн. рублей. Рабочие стали бастовать, устраивать митинги, где требовали национализации приватизированных предприятий. Но никто на них не обращал внимания. Тогда забастовщики решились на отчаянный шаг: они перекрыли проходившие через город железную дорогу и автомобильную трассу. После этого забастовка прогремела по всей стране, туда приехал В. Путин в сопровождении множества высокопоставленных чиновников из Москвы. На место был вызван Дерипаско и вместе с критикой в свой адрес получил от правительства финансовую помощь в размере 150 млн. долл. («Аргументы и факты», № 24, 2009; «Новая газета», 08. 06. 2009; Максимов, 2010). Под градом критики В. Путина олигарх выплатил зарплату рабочим, обещал и другие уступки и в какой-то мере снял возникшее напряжение. Но надолго ли?

Ко всему сказанному добавим, что бастовавшие хорошо помнили советскую практику, когда право на зарплату было святым и никто не смел его нарушать. Все были обеспечены работой, а задержка заработной платы больше чем на три дня считалась преступлением, за которое виновные подвергались административному наказанию. Теперь мы имеем конфликт между экономической целесообразностью и социальной необходимостью. Его легче всего осуждать. Но, наверное, лучше всего его непредвзято оценить, нежели стремиться к предвзятому осуждению того, что по тем или иным причинам вызывает идеологическое неприятие.

 

3.7. Усиление неравенства между людьми

Другим тяжким последствием рыночных реформ явилось резкое усиление имущественного и социального неравенства между людьми. Здесь также контраст по сравнению с советским периодом стал разительным. Определенные социальные различия, разумеется, были и тогда, но ничтожные по с равнению с тем, к чему привел переход к рыночно-капиталистической модели. Самой высокооплачиваемой категорией рабочих были члены Академии наук (академики), зарплата которых достигала около 10 тыс., а за ними шли шахтеры и металлурги с зарплатой 600-700 рублей в месяц при средней величине 180 рублей, что означает разницу в 4-5 раз. Что касается привилегий бюрократии, то они касались не столько зарплаты (в этом большой разницы не было), сколько бесплатных услуг более высокого качества. Бюрократия лечилась в лучших больницах, отдыхала в лучших санаториях, пользовалась персональной машиной за государственный счет, имела более свободный доступ к дефицитным товарам. Но все это ничтожные привилегии по сравнению с византийской роскошью, в которой зажили нынешние олигархи и нынешнее коррумпированное чиновничество.

Как уже отмечалось, в результате приватизации государственной собственности лакомые куски народной собственности за бесценок присваивались теми, кто оказался у власти, и их приближенными. Известный исследователь российской экономики С. Меньшиков по этому поводу пишет: «К концу 1997 года негосударственные основные фонды оценивались в 7307 млрд. руб. Между тем получено было государством от приватизации лишь 34,8 млрд. руб., т. е. меньше 5 процентов стоимости этого имущества. Даже если учесть эффект последующей переоценки фондов с учетом инфляции, выручка государства не превышала 11 процентов. Таким образом, частный капитал получил прежние государственные активы либо в собственность, либо под контроль практически бесплатно» (Меньшиков, 2008, с. 60-61).

Подлинным источником больших состояний российских олигархов были и являются не их предпринимательские таланты и созидательные усилия, чего у них нет и в помине, а их положение и связи в момент приватизации, а дальше уже способность захватывать и перехватывать чужое добро. В этом наиболее показательно начальное увеличение до 24,5 млрд., а теперь уменьшение до 10,7 млрд. долл. состояния упомянутого выше Олега Дерипаско. В качестве члена ельцинской «семьи» и в прямом, и в переносном смысле слова (женат на дочери Юмашева, который, в свою очередь, женат на дочери Ельцина, Татьяне) он приватизировал несметные богатства в разных отраслях экономики на указанную сумму. Связи-то оказались, но управленческих талантов никаких. В результате его состояние за короткое время уменьшилось в 2,5 раза. В круг ельцинской «семьи» входили также Роман Абрамович и Борис Березовский и под покровительством патрона сразу заняли первые места в «золотой сотне» российских миллиардеров. В дальнейшем они были потеснены другими. Перебравшись за рубеж, где к бизнесу предъявляются другие требования и нет возможности хватать чужое, они показали, что способны только проматывать то, что попало в их руки, а не созидать что-либо общественно полезное.

Большинство других российских богачей также составили свои богатства благодаря различного рода связям, негласным сделкам и махинациям, в том числе с помощью властных структур. Не только в первой, но и во второй и третьей сотне богатейших людей России едва ли найдется хоть один честный человек, приобретший свое состояние не криминальным путем. Среди российских собственников честность считается таким наивным понятием, которое несовместимо с бизнесом. В отличие от западных капиталистов, которые тоже не всегда действовали в белых перчатках, но все-таки являются продуктом длительного исторического и конкурентного отбора, российские капиталисты молниеносно достигли баснословных богатств благодаря своим мафиозным комбинациям, и другой способ действий им не известен.

Насильственная концентрация богатств в руках узкого круга людей знаменует не только начало, но и весь последующий период развития российского бизнеса. Все 20 лет, прошедших с начала рыночных реформ, разрыв в текущих доходах, а отсюда и в имущественном состоянии между бедными и богатыми только возрастал. Тому немало способствует существующая у нас система налогообложения, которую твердо отстаивают представители олигархии в Думе и правительстве во главе с В. Путиным. Существование у нас самого низкого в мире подоходного налога в 13 % на олигархов с многомиллиардными доходами власти объясняют своеобразной необходимостью. Иначе, мол, предприниматели будут скрывать свои доходы и снизятся поступления в государственный бюджет. Между тем под видом коммерческой тайны предприниматели скрывают свои доходы, и управы над ними нет. Всякий контроль воспринимается ими не иначе как нарушение прав собственности.

В результате созданы большие перекосы в распределении доходов и имущественном положении граждан. Однако публикуемые данные на этот счет скорее скрывают, чем раскрывают правду о существующих перекосах. Так, приводимая ниже из официальной статистики таблица № 2.11 дает об этом далекое от реальности представление.

Таблица № 2.11. Распределение общего объема денежных доходов по 20-процентным группам населения

Социальное положение и уровень жизни населения России 2001. Статистический сборник, с. 130. Социальное положение и уровень жизни населения России 2009. Статистический сборник, с. 134. Российский статистический ежегодник 2011, с. 176.

Хотя с помощью данных этой таблицы можно проследить тенденцию к усилению разрыва в уровне доходов между различными слоями российского населения, тем не менее, она скорее скрывает, чем раскрывает контраст между бедными и богатыми. Так, если взять коэффициент Джинни, то в начале реформ, в 1992 г., он составлял 0,289 (по более ранним данным – 0,260, см. Российский статистический… 1999, с. 155), что надо принять за показатель дореформенного времени. К 1995 г. он вырос до 0,387, а к 2000 году до 0,399. К 2008 г., как видно из приведенной таблицы, коэффициент Джинни достиг 0,423. Рост децильного коэффициента, по официальным данным, вырос с 6,7 в 2003 г. до 7,5 в 2008 г. На самом деле различие признается выше даже признаваемых обычно 16-17 раз.

Для верности требуется более детальная группировка населения, чем это сделано в приведенной таблице, в которой каждая пятая часть населения составляет слишком большую величину, чтобы быть однородной. В особенности это касается пятой группы, в которую входит наиболее состоятельная часть населения. В ней выделяется очень узкая прослойка, сосредотачивающая в своих руках основные богатства страны, и ситуация в стране больше всего характеризуется положением этой прослойки, а не всей численностью группы в 28,4 млн. чел. Подобная ситуация особенно характерна для современной России, которая характеризуется нижеприводимой таблицей.

Таблица № 2.12. Национальная принадлежность 100 крупнейших миллиардеров мира и коэффициент олигархичности в 2007 г.

Источник: Балацкий Е.В. Олигархичность российской экономики в условиях глобализации; Капитал страны (Журнал об инвестиционных возможностях России). Интернет-ресурс, http://www.kapital-rus.ru/articles/article/962/, доступ осуществлен 23.05.2010.

Выходит, что в итоге трехсотлетнего развития капитализма (1707-2007) в США выделилось 38 наиболее богатых семей, в руках которых сосредоточено 4,3 % валового продукта, а в России с два с лишним раза меньшим населением, чем в США, за 20 лет в руках 24 человек оказалось 17 % валового продукта страны. Причем в Индии, где возраст капитализма также давно перевалил за сто лет, а население в 8 с лишним раз больше российского, в наиболее богатую группу попали только 8 семей. На долю же постаревшего зачинателя капиталистического развития – Великобритании приходится всего один такой человек.

Если исходить из приведенных данных, то в руках «золотой сотни» богатейших людей России, которых журнал «Форбс» считает чемпионами российского бизнеса, находится около трети валового продукта. Если же пойти дальше и удалось бы подсчитать суммарное состояние одной тысячи богатейших бизнесменов и чиновников России (включая и то, что скрыто или записано на имя подставных лиц), то окажется, что на долю мизерной части российского населения приходится не менее трех четвертей национального богатства и национального дохода страны. На долю же основной части населения страны при таком расчете остается мизерная часть национального богатства. Таких темпов ничем не стесненного обогащения одних за счет других нет ни в одной цивилизованной стране. Капиталистический эксперимент в России показал невиданный в истории темп и масштабы концентрации капиталов, и экономической науке, наверное, следует объяснить, почему такое произошло.

Как такое могло произойти, если, по данным таблицы № 2.3, в течение интенсивного периода обогащения происходило резкое снижение объемов продукции? Основные показатели экономики катились вниз, а тем временем число богатых росло, а из состояния увеличивались. В такой ситуации на поставленный вопрос напрашивается один ответ: реформы проводились инициативной горсточкой людей в собственных интересах, и во имя этого они запустили рыночный механизм безудержной концентрации богатств в своих руках. Подобное перераспределение богатства в пользу одних не могло произойти иначе как в ущерб другим. Вместе с потерей прав собственности эти «другие» потеряли также источники существования, а их уровень жизни резко снизился.

 

3.8. Смена роста населения его вымиранием

В результате всего сказанного прежний рост населения и его благополучие сменились вымиранием и обеднением, что надо рассматривать как следующее тяжкое следствие рыночного эксперимента. Снова дадим слово фактам и цифрам. Они красноречивее слов скажут о том, что происходило.

Таблица № 2.13. Коэффициент смертности СССР – России и развитых стран за 1970-2008 гг.

Источники: Народное хозяйство СССР 1922-1982 гг. М., с 28-29; Народное хозяйство СССР в 1975 г. М., с. 42-43; Народное хозяйство СССР за 70 лет, с. 406-407, 710; Народное хозяйство СССР в 1990 г., с. 665. Российский статистический ежегодник М., 2001. С. 104; Российский статистический ежегодник 2011, с. 84, 745.

Как видно из таблицы № 2.13, в течение 20 дореформенных лет (1970-1900) смертность населения в СССР была ниже уровня развитых стран (за исключением Японии). С учетом нашего двукратного отставания от развитых стран по объему ВВП на душу населения и четырехкратного от американского потребительского фонда такие результаты нельзя оценивать иначе, как проявление несомненных достоинств существовавшей здесь социальной системы. Правда, в последующем по мере изменения возрастной структуры населения (увеличения доли старших возрастов), а также негативных явлений в экономике и социальной сфере в 80-е гг. смертность несколько повысилась. Тем не менее, она оставалась на уровне развитых стран.

Почему при меньшей величине ВВП на душу населения, Советскому Союзу удавалось быть на уровне более развитых стран по коэффициенту смертности и продолжительности жизни?

Потому что СССР был ярко выраженным социально ориентированным обществом. Советский Союз был пионером введения бесплатного медицинского обслуживания всего населения независимо от материального и социального положения человека, создал невиданную в мире, доступную всем слоям общества систему санаторно-курортного и профилактического медицинского обслуживания, что немало способствовало укреплению здоровья людей. Неудивительно, что в результате этого высокая смертность прежних лет резко пошла на спад и было достигнуто то, что отражено в таблице № 2.13. Однако теперь система бесплатного медицинского обслуживания в своей основной части ликвидирована под видом внедрения рыночных отношений во все сферы жизни. Качественная медицина стала платной, а при бесплатном, но низкокачественном здравоохранении смертность населения поползла вверх.

Бесплатность в медицинском обслуживании, в получении образования и других важных услуг населению были важными источниками того, что Советский Союз, как и другие социалистические страны (за исключением ГДР), занимали по индексу человеческого развития (Human development index-HDI) более передовые позиции, чем по ВВП на душу населения. При этом следует учитывать, что показатель HDI не учитывает такие специфические для социалистических стран льготы, как обеспеченность работой, бесплатное получение и пользование жильем (квартирная плата была столь низкой, что ее можно считать символической).

Таблица № 2.14. Страновые различия по ИЧР и производству ВВП на душу населения

Рассчитано по: Human Development Report 1990. N.Y., Oxford, 1990. Р. 119; Human Development Report 2009. Basingstoke, N.Y., 2009. Р. 171-173.

Если в 1987 году по производству ВВП на душу населения СССР занимал 30-е место в мире, то по индексу человеческого развития (HDI) – 26-е, т. е. на 4 пункта выше. То же самое видим и в других бывших социалистических странах, что является верным показателем их социального характера. Теперь же в результате рыночных экспериментов Россия утратила эту направленность своей экономики. По ВВП на душу населения она откатилась на 55-е место, а по индексу человеческого развития еще дальше – на 71-е место в мире. Этот откат означает значительное ухудшение условий жизни людей и возрастание смертности, отраженное в вышеприведенной таблице.

Ввиду резкого ухудшения условий жизни, роста безработицы, преступности и смертности населения впервые в истории страны рост населения сменился снижением его численности. Об этом говорят данные таблицы 2.14.

Таблица № 2.15. Численность населения РФ и ее уменьшение за 1989-2009 гг.

Источник: Российский статистический ежегодник: Стат. сб./Госкомстат России. – М., 2001, с. 82; Российский статистический ежегодник 1999; с. 51; Российский статистический ежегодник 2003, с. 75; Российский статистический ежегодник 2009, с. 77.

Данные этой таблицы являются округленными и весьма приблизительными. Тем не менее, они достойны самого серьезного внимания. Цифры показывают, что именно возросшая смертность российского населения является причиной снижения его численности. Даже такой компенсирующий фактор, как приток беженцев из других республик бывшего СССР, не в состоянии переломить тенденцию его уменьшения. При характерной для России низкой плотности населения ввиду громадности ее территории, а тем более оттоке людей из отдельных регионов, в особенности Севера и Дальнего Востока, такое уменьшение чревато опасностью их потери, не говоря об ослаблении потенциала страны в целом. Следует также учитывать, что довольно значительная часть населения, исчисляемая в миллионах человек, только числится как российское, в то время как проживает и работает за рубежом, умножая потенциал другой, а не своей страны.

 

3.9. Рост преступности

Другим тяжким последствием рыночного эксперимента является рост преступности, проникший во все сферы жизни и во многом придавший обществу криминальный характер. Некоторое представление об этом дает нижеприводимая таблица.

Таблица 2.16. Число зарегистрированных преступлений по видам (тысяч)

Источник: Российский статистический ежегодник 2011, с. 299.

В 2010 г. зарегистрировано: 184 факта бандитизма, 12 фактов убийства по найму, 519 фактов похищения человека. В сфере экономики зарегистрировано 190,2 тыс. преступлений, из них 40,8 тыс. совершены в крупном и особо крупном размере.

Здесь так же, как в ряде других случаев, мы имеем дело с неполной информацией, так как многие правонарушения по разным причинам официально не регистрируются. Тем не менее, двукратный рост убийств кажется более правдоподобным, чем их сокращение в 2010 году. Так, например, возникла такая неизвестная у нас в прошлом форма тяжкого преступления, как хищение людей с последующим их исчезновением. Но их число в приведенной таблице не показано, может быть ввиду их низкой раскрываемости. Правоохранительные органы по этим случаям оказываются способными только беспомощно разводить руками. Немалым показателем созданной у нас ситуации является и то, что число грабежей выросло без малого в 5 раз, а преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков, в 48 раз. Что касается терроризма, бандитизма и заказных убийств, то в прошлом, если даже они были, то разве что в качестве единичных случаев.

Разгул преступности, о котором таблица дает неполное представление, во многом явился следствием своеобразного восприятия российским менталитетом того, что на Западе называется «рыночной свободой». Переход на рыночные основы одним прыжком и обвальная приватизация государственной собственности были восприняты населением как отмена правовых и этических ограничений в поведении людей. И это не могло быть иначе там, где не было развитых традиций частного предпринимательства и законодательной базы для него. Ко времени начала реформ в Советском Союзе вырастало третье поколение людей, не знавших частной собственности и воспитанных на том, что именно общественная собственность как основа всеобщего благополучия является священной и неприкосновенной. И вдруг те, кто вчера внушал эту истину другим, начали ее хватать, кто как мог. Более того, теперь на первый план вышла критика так называемого «государственного патернализма», по которой забота государства о благе своих граждан стала осуждаться как нечто недостойное общества и человека. Вместо призыва к соблюдению законности людям стали внушать, что каждый теперь сам обязан заботиться о себе доступными ему средствами, что было прямым призывом к полному произволу. В такой ситуации директорский корпус и состоявшие во властных структурах чиновники, имевшие доступ к государственным активам, позаботились о себе, осуществив приватизацию в свою пользу. Но за пределами этого сравнительно узкого круга людей оставалось такое большинство, которое по своему иному положению в обществе и возрасту приватизировать ничего не могло. И в то же время денно и нощно им говорили: сами заботьтесь о себе. Но как? Ответ гласил: кто как может! Для многих, особенно молодежи, не имевшей доступа к приватизации, это звучало как прямой призыв к преступным действиям.

Невиданно высокие темпы концентрации собственности в руках немногих, рассмотренные выше, сильно сузили поле предпринимательской деятельности для большинства россиян. Это ставило их перед необходимостью искать другие источники дохода и обеспечения жизни. Законность и раньше не была у нас в почете, а с приватизацией всякое ее подобие сочли как нечто ненужное. Значительная часть молодежи встала на путь рэкета и в массовом порядке оказалась вовлечена в различные формы организованной преступности. Она стала пополнять ряды преступных организаций, практикующих различные формы вымогательства, что стало обычным занятием для многих «заботящихся о себе». В результате теперь никакая предпринимательская деятельность в России невозможна без того, что на криминальном жаргоне называется «крышей», что означает покровительство со стороны организованной преступности и чиновничьих структур.

Причем правоохранительные органы в очень многих случаях сами вступают в связи с организованной преступностью и за взятки помогают им осуществлять их деятельность. Тех чиновников этих органов, которые вступают в сговор с преступным миром, принято называть «оборотнями», что означает вид деятельности, обратной официальному статусу. Другое дело, что для одних, более крупных, собственников, способных давать большие взятки, «крышей» могут служить государственные органы и чиновники, для более мелких собственников такими протекторами обычно служат самодеятельные криминальные группировки и государственные органы более низкого уровня, с которыми приходится делить свою прибыль. Не будет преувеличением сказать, что без криминала российский бизнес обходиться не может. В его среде заказные убийства конкурентов и всех, кто мог мешать захвату новой собственности, стали самым обыденным делом. Немалое число тех, кто в начале 90-х годов, не задумываясь о последствиях, бросился приватизировать государственную собственность, пали во внутривидовой войне по заказам своих братьев по классу и не смогли воспользоваться плодами своей неразборчивой деятельности. Зато те, кто выжил, вышли в олигархи и украшают первые, вторые и прочие сотни богатейших людей России. Криминальный бэкграунд их не смущает и ничем не мешает.

 

3.10. Всеобщий характер коррупции

Принятие формулы, что общество никому ничего не должно и каждый теперь сам обязан заботиться о себе (таковы, мол, рынок и капитализм), вызвало и другое следствие рыночного эксперимента – всеобщую коррупцию. Следует сказать, что в известной мере корни взяточничества заключены в нашей традиции, по которой неформальные связи считаются важнее формальных. Но в советское время взяточничество существовало на периферии нашей жизни и верхи не были ею затронуты. Отмечая противоречивую роль карательных органов (КГБ и МВД), А. Сахаров указывал, что, нарушая права и свободы человека, они в то же время ведут борьбу против коррупции и тем способствуют сохранению здоровья общества. А. Сахаров был не простым наблюдателем за деятельностью этих органов, а их жертвой, и у него не было причин их обелять. Но истина была для него дороже личной неприязни.

В нашем современном обществе, наоборот, коррупция больше всего поразила верхние слои общества, которые были и остаются основным рассадником этой заразы. И это уже связано не с нашей традицией и менталитетом, а со способом осуществления рыночных реформ. Инициаторы реформ в целях захвата народной собственности с самого начала вполне обдуманно запустили механизм коррупции. В предисловии к книге одного из своих сотрудников Е. Гайдар откровенно писал: «Если бы путь в рынок не был, как медом намазан, вымощен долларами для номенклатуры, то едва ли она бы пошла по нему добровольно и едва ли страна смогла бы пройти этот путь мирно, бескровно» (Гайдар, 1994, с.7). Действительно, первоначально ни у кого не поднималась рука на захват общественной собственности, которая до этого считалась неприкосновенной основой всеобщего благополучия, а потому номенклатуру надо было заинтересовать в овладении богатствами, что и было сделано.

Путь к приватизации, таким образом, был предварительно вымощен долларами взяток, чтобы стоявшая на страже народной собственности номенклатура согласилась на ее раздел при условии, что сама получит из нее собственную, и немалую, долю. Это было сделано на глазах всего населения. Тем самым пришедшие к власти показали остальным пример дозволенности любых способов приобретения добра. Коль скоро верхние слои общества освободили себя от соблюдения норм права и морали – захват чужого добра стал нормой жизни – то и остальные также посчитали себя свободными от всяких правовых или моральных ограничений. Коррупция и тайные сделки по разделу народной собственности захватили людей волна за волной и покатились по всей необъятной нашей стране. Каждый лихорадочно присваивал, что мог.

При всей скрытности основной массы коррупционных сделок многие из них выходили на свет божий и становились известны широкой публике. Так, летом 1997 года скандальную известность получила предполагавшаяся сделка по продаже государственных акций телефонной компании «Связьинвест», в ходе которой выяснилось, что тогдашний министр по делам госимущества А. Кох патронировал одного из покупателей – Онэксим-банк – и получил от него 100 тыс. долл. через швейцарскую компанию «Сервина». Скандал едва удалось замять, как в ноябре он всплыл в новом варианте. Некое иностранное издательство уплатило ряду высокопоставленных российских чиновников, в числе которых были также первый вице-премьер страны А. Чубайс и тот же А. Кох, необычно крупный гонорар в размере 450 тыс. долл. якобы за книгу о приватизации, которую они обещали написать. На самом деле никто из предполагаемых авторов по своему интеллекту ничего, кроме тривиальных вещей, написать не мог и не написал. Зато по своему положению они располагали ценной информацией о российских компаниях и их имуществе, в том числе о «Связьинвесте», за предоставление которой была уплачена названная сумма. Несмотря на широкое освещение упомянутых скандалов в средствах массовой информации, они были замяты, и никто из виновных никакого наказания не понес. Действие происходило по русской пословице: ворон ворону глаз не выклюет. Поскольку они были людьми президента, то им было позволено делать все, что хотят.

В результате у нас сложилась и молчаливо признается, что официально коррупцию надо осуждать, а на деле ее надо признавать нормальным способом взаимодействия отношений бизнеса и государственной власти в рыночных условиях. Более того, известное распространение в литературе получили призывы к легализации подкупа чиновников как нормальному способу ведения дел для обеих сторон. Неудивительно, что при таком восприятии рынка Россия является одной из самых коррумпированных стран в мире. Так, в опубликованном в ноябре 2009 года докладе Международной организации Transparency International по индексу коррупции (ИВК) РФ заняла одно из самых незавидных мест. Эксперты Transparency International подсчитали, что «ежегодный коррупционный рынок в стране достигает 300 миллиардов долларов». При этом средний размер бытовой взятки только за последний год вырос с 8 тыс. руб. до 27 тыс. руб. (Росбинесконсалтинг, 2009).

Правда, официальные чиновники, включая первых лиц государства, время от времени разражаются словесными осуждениями коррупции, а на самом деле она процветает под их покровительством. Понятно, что попадающая же изредка в сети правосудия мелкая рыбешка изменить ничего не может и только используется для видимости борьбы с коррупцией, которой в действительности нет. Когда же всплывают коррупционные дела близких к первым лицам представителей власти, то правоохранительные органы спешат замять дело.

Так, журнал «Форбс» пишет о том, как кончилось нашумевшее в свое время коррупционное дело бывшего управделами Кремля П. Бородина, расследованное бывшим Генпрокурором РФ Ю. Скуратовым. «В конце 90-х годов, – пишет журнал, – он инициировал расследование злоупотреблений, допущенных при реконструкции Большого Кремлевского дворца и здания Счетной палаты, на которую бюджет выделил $492 млн. Генеральным подрядчиком была швейцарская компания Mercata, вице-президентом которой работал Андрей Силецкий, зять тогдашнего управделами президента Павла Бородина. С каждого из траншей оплаты Mercata отправляла комиссионные компании, зарегистрированной на острове Мэн. Оттуда часть денег, пройдя несколько счетов, оседала в компаниях Павла Бородина и его дочери Екатерины Силецкой, тех самых «бенефициаров» схемы, о которых сегодня говорит Скуратов. Всего Бородин и его дочь получили $30 млн., утверждается в решении об экстрадиции Бородина из США в Швейцарию: чиновник был арестован в Америке в 2001 году. В Женеве ему предъявили обвинение в попытке отмыть «грязные деньги» через швейцарские компании. Используя переданную Скуратовым информацию, швейцарцы смогли проследить дальнейший путь денег и доказать, что их конечными получателями были Бородин и члены его семьи. Впрочем, в суде дело развалилось. Не хватило главного – официального подтверждения российской стороной преступного происхождения денег Бородина. В итоге он отделался штрафом в 300 000 швейцарских франков» (Forbes № 05 (74), май, 2010, с.106).

Дело получило огласку, наверное, потому, что в него вмешались США и Швейцария в соответствии с теми законами, которые у них существуют, иначе мы могли о нем и не узнать. Развалилось же оно потому, что П. Бородин был близким другом и доверенным сотрудником президента В. Путина, а это в сегодняшней России значит больше, чем право и мораль. Ни один из советских руководителей, включая Сталина, не решился бы заступиться за такого человека – не потому, что соблюдали законы, они их нарушали, как хотели, – а потому, что в обществе была мораль, с которой им приходилось считаться. Рожденная рынком страсть к наживе так изменила теперь мораль и право в России, что первые лица государства открыто ограждают своих людей от любых обвинений.

Большой бедой современной российской жизни стало то, что в политике и осуществлении конкретных дел власть опирается не столько на закон, доверие людей и исправность государственных институтов, сколько на ограниченный круг лично преданных друзей и даже родственников, которым предоставляются ключевые и наиболее хлебные должности в государственных структурах и бизнесе. Это не является секретом. Об этом с предельной прямотой пишут во многих печатных изданиях и говорят на каждом углу. «Многие наши беды, – утверждает известный социолог А. Кива, – объясняются низким качеством элиты, среди которой к тому же так много лизоблюдства и лакейства… Причина в характере нашей политической системы, построенной на корпоративной основе (из сослуживцев, сокурсников и пр., одним словом «своих»), а не по принципу отбора самых сильных в конкурентной борьбе» (Кива, 2011, с. 90-91).

Подобный принцип подбора и расстановки «своих» на ключевые посты в государстве и бизнесе создает особую систему патронажа, под сенью которого безнаказанно можно творить все что угодно. В такой обстановке залезать в чужой карман, будь он государственный или частный, считается вполне позволительным. Весьма частой стала практика рейдерства, когда в твой офис являются бравые ребята и пытаются выбросить тебя оттуда и захватить твою собственность на основании купленного их хозяином судебного решения. Купить такое решение никакого труда не составляет, проблема в том, чтобы найти во властных структурах всемогущего покровителя, готового поддержать самовольный захват.

В Государственную думу было внесено предложение о легализации «откупа» в размере миллион рублей (около 30 тыс. долл.) за освобождение от службы в армии, с тем чтобы переложить это бремя на детей несостоятельных родителей. В Интернете публикуются прейскуранты о размерах взятки, которые положено давать чиновникам за принятие тех или иных решений, а также рекламные объявления лоббистских структур, готовых за определенное вознаграждение обеспечить прохождение нужного решения через Думу или правительство. Депутатские места в Думу продаются и покупаются как обычный товар, который тем привлекателен, что обеспечивает его владельцу неприкосновенность от привлечения к ответственности за незаконные действия. Стал депутатом – и тогда делай что хочешь. Любой обладатель больших денег может купить депутатский мандат, который, как говорят негласные источники, в настоящее время стоит от 3 до 5 миллионов долларов и гарантирует безопасное поступление в свой карман многомиллионных доходов от своих незаконных операций. Понятно, что в таком парламенте лучше всего принадлежать к правящей партии и штамповать решения, угодные власти, иначе вылетишь из партии власти и потеряешь парламентскую неприкосновенность.

Таким образом, приведенный выше экспериментальный материал, на мой взгляд, дает достаточные основания для вывода о несоответствии принятой нами неоклассической модели экономики интересам и целям нашего общества. С ее помощью мы не создали цивилизованную рыночную экономику, а еще печальнее, что мы мало продвинулись по пути демократии. Мы еще не нашли такую модель общества, которая бы соответствовала нашей специфике и интересам.

 

4. Необходимость альтернативной модели экономики

С помощью вышеизложенных данных и соображений я пытался показать, что прямое пересаживание англосаксонской модели рынка на почву нашей цивилизации себя не оправдало. Рыночная свобода была объявлена у нас при отсутствии не только каких-либо традиций частного предпринимательства, но и элементарных основ правового регулирования его деятельности. Нет у нас аналогичного цивилизованным странам трудового и налогового законодательства. Но если бы даже были, еще предстоит выработать традиции законопослушания, требуемые цивилизованными рыночными отношениями.

Важнейший вывод, который вытекает из нашего эксперимента, на мой взгляд, состоит в том, что в результате механического переноса ценностей одной цивилизации на чуждую им почву они утрачивают свое прежнее содержание и превращаются в свою противоположность. Нерегулируемая государством свобода оборачивается неограниченным произволом, а нацеленность на прибыль – в беззастенчивую эксплуатацию и подавление одними людьми других людей. Поставленный у нас по неоклассическим чертежам эксперимент не сделал общество лучшим, а в некоторых отношениях сделал его даже худшим, чем советское общество. Бедных стало больше, появилась безработица, выросли преступность, смертность, упали законность и культура.

Западное представление, что собственность есть также ответственность, глубоко чуждо нашему сознанию. Для вышедшего из криминала (другой среды частного предпринимательства не было) собственника-мафиози никаких правил и законов не существует, и он ведет свои дела по собственному произволу. Он оказался еще хуже, чем советский бюрократ, который не был демократом, но и не смыкался с преступностью. Советский чиновник находился под жестким контролем партии и государства и танцевал под музыку вышестоящего начальства. Как показал опыт нашего рыночного развития, такая подконтрольность может быть для общества гораздо предпочтительнее той «свободы», при которой мафиози творит свой произвол. В первом случае, худо или бедно, экономика функционирует ради всех людей, а во втором – к выгоде одних и в ущерб другим. Несмотря на то, что бывшие государственные предприятия достались им за бесценок, новые собственники презирают не только тех, кто лишился собственности, но общество в целом. Они всячески уклоняются от любых обязанностей перед своим народом. Мало того, что они старательно уходят от уплаты налогов. Вдобавок к этому новые собственники всячески норовят запустить руку в карман государства. С помощью проникшей во все поры общества коррупции они свели законность до минимума. Как было показано выше, возникли легально и полулегально работающие фирмы, за определенную плату консультирующие предпринимателей о способах обхождения законов, ухода от налогов, получения нужного судебного решения и т. д. В результате законы не соблюдаются и преступность колоссально выросла. Тюрьмы переполнены, а средств на их содержание не хватает. Пришлось придумать новый вид наказания – домашний арест.

Такая экономика не может функционировать нормально. В наших условиях законы могут соблюдаться только при условии жесткого и неподкупного контроля за предпринимательской деятельностью. Если же представить себе полное соблюдение законности и стопроцентное наказание за все совершаемые правонарушения, то больше половины населения страны придется заключить в тюрьмы. Нереальность такой перспективы диктует необходимость выбора иной модели экономики, при которой рыночная свобода ограничена разумными пределами, а контроль над хозяйственной деятельностью осуществляется таким образом, чтобы максимизировать мотив общественного служения и минимизировать возможность правонарушений. Не следует закрывать глаза на то, что в плановой экономике уровень хозяйственных преступлений был намного ниже, и на то была своя причина. Плановая определенность и обязательность считалась более справедливым способом ведения дел, нежели рыночная неопределенность и произвольность. Подобное восприятие реальности нашим населением изменить трудно, и с этим надо считаться.

Опыт быстро развивающихся стран (Китай, Вьетнам, Индия, Бразилия), о которых речь впереди, является подтверждением этой истины. Высокие темпы роста и противостояние негативному воздействию мирового финансово-экономического кризиса в этих странах с достаточной определенностью показали, что национальное планирование вполне совместимо с рынком. Более того, оно является эффективным способом снижения вносимой рынком фундаментальной неопределенности, а тем самым предупреждения и предотвращения кризисных явлений в экономике. При наличии регулируемого рынка в странах капитализма не было бы массовых спекуляций ценными бумагами, не было бы нынешнего кризиса. Только корыстные интересы узкого слоя безудержных спекулянтов и идеологическая предвзятость препятствуют принятию этого вывода на Западе. Что касается нас, то с учетом нашего более удачного планового и неудачного рыночного опыта он кажется жизненно необходимым.

Скажем еще более определенно. Прежнюю систему централизованного планирования восстановить невозможно и не нужно. Речь идет о другом. Навязанная нам путем приватизации частная собственность народного признания не получила. Не только грабители, но и относительно честно – насколько это возможно у нас в современных условиях – создавшие свое состояние собственники, какие тоже есть, являются сейчас нелюбимой категорией людей в нашем обществе. Все они живут в своих домах, как в осажденных крепостях, окруженных не только высокими заборами, но многочисленной вооруженной охраной. Не только они сами находятся под постоянной угрозой покушения, но и члены их семей, включая детей, круглосуточно живут под присмотром бдительной охраны, чтобы исключить их похищение с целью выкупа.

При всех недостатках капитализма западный капитал до таких дикостей не доходил. То же самое можно сказать о дореволюционном российском капитале, который показывал гораздо большее родство с европейской цивилизацией, нежели его нынешний наследник. Тем не менее, в итоге его постигла трагическая судьба. Каким будет судьба нынешнего частного капитала, мы знать не можем. Мы можем только указать ту логику в цепи событий, которые привели в России к более острой и негативной реакции на приход капитализма, чем это имело место в остальной Европе.

Если восстановить в памяти картину Европы конца XIX и начала ХХ века, то мы найдем в ней развитое революционное движение, угрожавшее повернуть развитие капитализма к социализму. Тогда русские только учились у европейского социалистического движения, как сделать революцию в своей стране. Однако вскоре ученики превзошли своих учителей. В России произошла антикапиталистическая революция, приведшая к власти большевиков, в то время как Европа предпочла остаться капиталистической. На мой взгляд, революция в России была вызвана более острой негативной реакцией нашего населения на капитализм, чем европейского. Капитализм у нас и тогда и сейчас устраивает небольшую богатеющую часть населения, а у остальных он вызывает недовольство и желание заменить его чем-то лучшим. Русский знает, что один способнее другого, работает более умело и вправе иметь больше. Но он не верит, что честным трудом можно заработать и приобрести многомиллиардное состояние. Эта его убежденность выражается в пословице: «Трудом праведным не наживешь палат каменных». Хорошо это или плохо, но надо признавать ту реальность, что наша психология является скорее эгалитарной, нежели элитарной. Справедливость мы понимаем как равенство в имущественном и социальном положении, и это для нас важнее всего. Поэтому в советское время была мечта о свободе и демократии, но не было никаких требований возврата к рынку и частной собственности.

Что касается нашего нынешнего состояния, то время назад не течет и возврата к прошлому быть не может. Развиваться можно только вперед, и для этого выбор модели развития имеет судьбоносное значение. Нам нужна модель развития, которая была бы свободна как от пороков советского тоталитаризма, так и бесчеловечного капитализма и сочетала бы достоинства как рынка, так и плановости, отсекая их недостатки. К такой модели ближе всего нас подводит посткейнсианская экономическая теория, необходимость восприятия которой мы пытались доказать на основе нашего горького двадцатилетнего опыта.