ГЛАВА 1

«Ты так ее любил и все еще любишь. Но было забавно заставить тебя стыдится этого. Ты отказался от той, которую действительно любил… побоявшись испортить свою репутацию… Ты игрушка… Моя любимая игрушка.»

К/ф «Жестокие игры»

Итан

Самолет приземлился в аэропорту имени Хопкинса в шесть часов утра. Мы с братом проспали весь перелет, и не пропустили посадку только благодаря стюардессе. Люк, хоть и устал, но держался молодцом.

— Наконец-то дома, — выдохнул он, когда я свез его с трапа в инвалидном кресле. — Никогда не думал, что буду скучать по Кливленду.

— Почему? Кливленд не так плох, если держаться подальше от гетто и заброшенных районов. Ночные перестрелки на улицах Квинси остались в прошлом, — потрепав брата по плечу, сказал я. Перед отъездом Люка подстригли, и я почти не узнавал его. Он казался таким взрослым.

— Мы можем не жить в Квинси, Ит. Но Квинси живет в нас, — неожиданно произнес он. В последнее время Люк стал очень много рассуждать. Врачи удивляются, как ему могли ставить задержку психофизического развития? Постоянные боли и операции вымотали Люка, и он был замкнут в себе, но я всегда знал, что мой брат смышленее многих.

Получив багаж, мы спускаемся на автостоянку, где я оставил свой БМВ пару недель назад.

— Я бы очень хотел отвезти тебя сейчас домой, Люк, но нас ждут в клинике. Лучшая палата с видом на парк, плазменный телевизор в полстены и индивидуальное меню. Будешь жить, как царь, — бодрым голосом говорю я, усаживая брата на переднее сиденье.

Он не отвечает, глядя перед собой. Сложив инвалидную коляску, убираю ее в багажник, и сажусь рядом. Я понимаю, что его тревожит. Ему опостылели больницы и этот долбанный город.

— Мы уедем, Люк. Как только закончится твоя реабилитация, я пошлю к черту все, что меня здесь держит, женюсь на прекрасной девушке, и мы все вместе свалим в Майами. Хочешь в Майами?

— Ты никуда не поедешь, — покачал головой Люк. Я завел двигатель и медленно тронулся, временно переключив внимание на дорогу.

— Почему ты так говоришь? — спрашиваю я через несколько секунд, когда машина плавно выезжает на центральную дорогу.

— Я просто знаю, Ит. Ты давно обещаешь. Но звонит Рэн, и ты бросаешь все, и бежишь по его первому зову.

— Это моя работа, которая позволяет мне заботиться о тебе, — нахмурившись, напоминаю я. — Все изменилось, Люк. Теперь все изменилось. В следующем году ты пойдешь в школу, и не в Кливленде. Даю тебе слово.

— Никаких удаленных онлайн-уроков? — с надеждой в голосе спросил Люк. Подобие оживления появляется на его лице, так похожем на мое собственное. Врачи любят Люка за его большие и печальные глаза насыщенного зеленого цвета. Я улыбнулся, прекрасно понимая, как мальчику его возраста необходимо общение.

— Конечно. Никаких онлайн-уроков.

В клинике нас встречают с дежурными улыбками. Лечащий врач, который будет заниматься восстановлением Люка, лично выходит к нам, чтобы поздороваться. После оформления и подписания всех необходимых документов, хорошенькая медсестра сопровождает нас в палату, по дороге рассказывая о расписании процедур, назначенных Люку и распорядке дня. По довольной улыбке брата я понял, что он оказался доволен условиями и самое главное — большим плазменным телевизором на стене. Светло, просторно, стерильно, как и должно быть в больнице.

— Я приеду завтра, — обещаю я, когда приходит время прощаться.

— Привези мне приставку, — забираясь с помощью поручней на кровать, просит Люк. Берет пульт с прикроватного шкафчика и щелкает на кнопку пуска.

— Хорошо. Есть еще пожелания?

— Можно чипсы?

— Ты же знаешь, что нет, — пряча улыбку, качаю головой.

— Тогда только приставку, — вздохнув, отвечает брат.

* * *

Плюхнувшись на переднее сиденье БМВ, я на пару минут откидываюсь назад, прикрывая глаза. Черт, я смертельно устал, несмотря на то, что проспал несколько часов в самолете. Это не тот отдых, который требуется моему телу. Мышцы затекли, спину ломит, ощущаю себя развалиной. Мне срочно нужен душ, кровать и только потом завтрак, а лучше ужин, потому что я сбираюсь проспать до вечера. Приоткрыв один глаз смотрю на дисплей панели управления. Бл*дь. Почти десять утра. Я даже не заметил в суматохе, как пронеслось время. Снова закрываю глаза, доставая из кармана айфон и набираю Лису. К черту сон, я хочу ее увидеть. Если повезет, то выспимся мы вместе. В трубке раздаются монотонные длинные гудки. И я почти минуту слушаю их, прежде, чем сбросить набор номера. Звоню еще несколько раз, и снова тишина. Последние два дня она тоже меня игнорила. Я знаю, что вчера истек срок по выполнению ее первого задания, своего рода экзамена, и она очень волновалась по этому поводу, но категорически отказывалась принять от меня помощь. Я звонил Рэнделлу тоже, но тот, вообще, отказался обсуждать со мной свои планы, заявив, чтобы я не лез не в свое дело. Я считаю, что Перриш поспешил. Алисия еще не готова.

Нужно ехать к ней. Если она пострадала, я его убью. Собственноручно четвертую.

Плохое предчувствие не покидает меня всю дорогу до центра Даунтана. И достигает пиковой отметки, когда, поднявшись на этаж Лисы, я еще из коридора вижу, что дверь ее квартиры приоткрыта. Сердце грохочет в груди, ладони становятся влажными, когда я захожу внутрь. Свет в прихожей включен, но с порога я Лису нигде не вижу, только туфли и сумочка, брошенные на полу. Захлопываю за собой дверь, и иду в сторону ванной, откуда доносится шум воды. Бегло оглядываюсь по сторонам в поисках беспорядка или других примет, которые могли бы навести на мысль, что заставило ее, не заперев входную дверь и раскидав вещи, залезть в душ. Кто угодно мог войти и… Даже думать об этом немыслимо. Консьерж внизу не соизволил спросить, к кому я иду. Любой мог подняться. Кто угодно и с какими-угодно намерениями.

— Лиса, — зову я, несколько раз постучав. Она не отвечает, и я дергаю за ручку. Ванная тоже оказалась не заперта. Сквозь облако пара я не сразу ее увидел. Ступил внутрь и запнулся за валящуюся на полу влажным комком одежду. Стеклянная перегородка душевой кабинки немного приоткрыта, и я раздвигаю ее до конца. Внутри все переворачивается, когда я вижу ее. Алисии даже говорить ничего не нужно. Что бы ни случилось, это было ужаснее, чем я мог предположить.

Девушка сидит на полу кабинки, прижав колени к груди и уткнувшись в них подбородком. Мокрые волосы закрывают лицо. Горячие струи бьют в покрасневшую спину.

— Черт, Лиса, — ругаюсь я, резко поворачивая кран и выключая воду. Она даже не реагирует. Не двигается. Я опускаюсь на корточки. Моя одежда тоже промокла, пропитавшись горчим паром, но я даже не замечаю. Ничего вокруг не существует, кроме нее.

— Лиса, — шепчу я. Хватаю за плечи. Ее голова запрокидывается, как у тряпочной куклы, ударяясь затылком о заднюю стенку кабинки. Пустой взгляд останавливается на мне, но не видит. Она не пьяная. Это шоковое состояние. Мой взгляд скользит вниз по ее голому телу и снова медленно возвращается к лицу. Но замирает в области шеи. Застыв, я чувствую, как ледяной озноб пробегает по спине, обхватив пальцами ее подбородок, я поворачиваю голову Лисы сначала в одну сторону, потом в другую. На бледной коже шеи отчетливо виднеются посиневшие следы пальцев. Не очень яркие, ее не душили в полную силу… Я знаю, что это было.

— Какого черта ты меня не послушала, — отпуская девушку, я теряю равновесие, падая на задницу, и зарываясь пальцами в свои волосы и со всех сил тяну их. Если бы только причинение боли самому себе могло что-то исправить. Я не знаю, сколько проходит времени, пока мы сидим в пропитанной парой ванной, убитый каждый своим горем. Я не могу дышать и просто раскачиваюсь из стороны в сторону. Лиса дрожит, словно промерзла до костей.

Я не успел.

Какой ж я дурак. Я думал, что и в аду бывают ангелы. Не такие, как в раю, а соответствующие месту, грешные ангелы, но с чистой душой. Я верил, что она послана мне, как спасение…

— Лиса, — хрипло шепчу я, протягивая к ней руки, и она внезапно оживает. Ее взгляд фокусируется на мне, становится осмысленным. Губы кривит какая-то дикая улыбка.

— Ты не поверишь, кого я сегодня видела, когда возвращалась домой с феерично проваленного задания, — произносит она каким-то чужим, надтреснутым голосом.

Я снова скольжу взглядом по следам чужих рук на ее шее, и все внутри меня горит от ослепляющей, выворачивающей кишки ярости.

— Саймона, — выплевывает она, глядя мне в глаза застывшим взглядом. — Помнишь такого? Саймона Галлахера, который мечтает расквитаться со мной за то, что я сдала его Рэнделлу Перришу.

Это не совсем то, что я ожидал услышать, и с недоумением смотрю на нее, пытаясь понять, что она такое говорит.

— Галлахер? — переспрашиваю я, взгляд отпускается на синяки на горле. — Это он сделал?

Лиса прикрывает ладонью рот и начинает хохотать. Жутко, оглушительно-громко. А потом выпрямляется в полный рост, не пытаясь прикрыть наготу, и непроницаемо смотрит на меня сверху вниз. Смех обрывается так же внезапно, как и начался.

— Бог с тобой, Итан. Он был так счастлив увидеть меня живой, что несколько минут ощупывал мое лицо, не веря, что перед ним не призрак.

— Что за бред? — хмурюсь я. И тоже встаю. Полностью одетый напротив совершенно обнаженной Алисии.

— Бред? — вскинув бровь, Лиса снова неестественно улыбнулась. — Удивительное дело, он тоже удивился, узнав, что, оказывается, нанял людей, чтобы убить меня. Да, его компания понесла убытки, вследствие чего произошло вынужденное слияние с Перриш Трейд, но Саймон не винил меня в этом. Он даже пытался искать пропавшую любовницу-неудачницу, но ему осторожно намекнули, что лучше забыть имя Алисии Лестер и не вспоминать о том, что она когда-то существовала. Такая вот история, Итан. Немного расходится с той, что знала я, не правда ли?

— Все это ложь, — отрицаю я. — Ты же видела, эти ублюдки держали меня на прицеле.

— Этих людей подослал Перриш, и ты, мразь двуличная, знал об этом, — с ненавистью бросает мне в лицо Лиса. — Все это время вы оба меня использовали. Зачем? Для чего такие дикие, нелепые, нелогичные игры?

— Давай выйдем и поговорим на свежую голову. Ты перегрелась, Лиса, — говорю я, протягивая ей полотенце. Она оборачивается им, но не двигается с места.

— Ответь, или ты хочешь, чтобы он слышал? Тебе нравится мысль о том, что он все время слушает, о чем мы говорим и наблюдает, как мы трахаемся? Может, тебя это заводит, Итан? Или это игра между вами двумя? И я чего-то не знаю? В чем причина твоей одержимости этим отморозком, больным на голову? Я понимаю тех, кого он загнал в долги, кого держит на крючке, зная какую-то личную подноготную, или тех, кому он однажды оказал услугу по доброте душевной. Я даже понимаю девушек из Розариума. В Перрише что-то есть. Я и сама была бы не прочь, но ты? Дело не в больном брате, не в том, что он вытащил тебя из нищеты. И не в дружеской привязанности. Смешно представить Рэнделла в качестве друга кого-либо. Я видела, как он разговаривал с женой. Этот человек совершенно ненормальный. И хранить слепую верность ему может такой же ненормальный.

— Ты сошла с ума, Лиса, — я кладу ладони ей на плечи, пытаясь успокоить, но она с невероятной силой отталкивает меня прочь, и я влетаю спиной в стену. — Успокойся. Просто скажи, что произошло? Помимо Галлахера. Это мы решим позже.

— Решим? Как, мать твою, ты собираешься это решить? — кричит она. — Блядь, Итан, с этого все и началось. Я бы никогда не согласилась. Меня бы здесь не было, если бы вы меня не убедили, что без защиты Рэнделла, меня ждет мгновенная смерть от наемников Галлахера. И мне бы не пришлось пережить эту ночь! — последнюю фразу она выкрикивает со слезами в голосе. Закусывает губу, чтобы не зарыдать.

— Алисия, я ничего не знал про подставу с Галаххером. Я клянусь тебе, — подняв руки ладонями вверх, произношу я. И это правда. Я не лгу. Я был уверен, что на нас напали тогда головорезы Галлахера, но спровоцированные действиями Рэнделла. Я не думал, что он мог…

— Меня били ногами, Итан. Сломали ребра. Я несколько дней ничего не видела из-за отеков на глазах. Я даже есть нормально не могла. И это сделали со мной по приказу твоего обожаемого Рэнделла Перриша. А всю эту ночь я трахалась с каким-то больным ублюдком тоже по его приказу.

— Нет, он не мог такого сделать.

— Ты посмотри на меня, — Лиса обхватывает себя за горло обеими руками. — Похоже, что я сама это сделала?

— Рэнделл не дает таких приказов, Лиса. Нет! — твердо произношу я. Перед глазами розовая пелена. Мозг отказывается функционировать и анализировать информацию. Словно какой-то блок мешает взглянуть фактам в лицо.

— Значит, для меня он сделал исключение. Ты посмотри на себя. — Ее взгляд скользит по моему лицу с презрением и ненавистью. — Ничтожество. Ты даже сейчас его защищаешь. Еще скажи, что я сама виновата.

— Тебе просто нужно было меня дождаться… — бормочу я, чувствуя себя беспомощным перед волной гнева, которую она обрушила на меня.

— Тебе просто нужно было сдохнуть в тот момент, когда в конверте ты увидел мою фотографию, — с горечью бросает девушка. И словно резко лишается всех моральных и физических сил, потратив их на эту безумную вспышку.

Какое-то время мы молчим, не глядя друг на друга.

— Не было никакой фотографии, — хрипло произношу я безжизненным тоном. — Личная просьба.

— Я даже не была твоим заданием, — прошептала Алисия, опуская голову. — Я тебя ненавижу. Еще больше, чем его. Он хотя бы никогда не врал, что любит меня.

— Я не врал, Лиса, — качаю головой, не зная, что еще могу сказать.

— Если вам с самого начала была нужна шлюха, то почему сразу не сказали? Для чего было давать мне надежду? Машина, квартира, счет с кучей нулей, безумные тренинги в течении нескольких месяцев. Зачем проститутке вся эта чушь, которой вы меня пичкали?

— Все не так. Ты все неправильно поняла…

— Не было никакого задания, Итан. Я не дура. Перриш послал меня к клиенту. Никакой хреновой информации, никакого компромата. Я просто должна была искренне удивляться всему происходящему. А этот извращенец с самого начала знал, кто я.

— Он же не тащил тебя, не насиловал? Ты сама с ним пошла, — вскидывая голову, я смотрю ей в глаза. Лиса бьет меня по лицу, но это защитная реакция. Я вижу стыд в ее глазах, и презрение, и боль. Я не могу ей ничем помочь сейчас, как и самому себе. Рэнделл убил нас. Одним выстрелом. Обоих.

— Убирайся, — переставая осыпать меня градом пощечин, сквозь зубы произносит Лиса.

И я выхожу из ванной, закрывая за собой дверь. А потом из квартиры Алисии Лестер. И из ее жизни, которая больше мне не принадлежит.

Ангелов не существует. Не в той реальности, в которой живу я. А тем, которые случайно падают на нашу грешную землю, сразу отрезают крылья, оставляя на спине незаживающие раны. И они кровоточат до самой смерти, не давая забыть, о том, чего никогда не вернуть.

Алисия

Двенадцать часов назад

— А, знаешь, я передумал, — внезапно говорит Роббинс. — Мы поболтаем после. А сейчас перейдем к тому, ради чего поднялись сюда. Ты же не против? Но у меня есть небольшое условие. Я упоминал про ряд особенностей, которые предпочитаю?

Я растерянно смотрю в голубые глаза мужчины, понимая, что он загнал меня в ловушку.

— Брось, ты же не так глупа. Мы оба знаем, почему ты здесь. Не нужно истерик. Сделай так, как я прошу, и никто не пострадает. Тебе понравится. Всем нравится. Ты не первая.

— Я не понимаю, — напряженно говорю я. Мартин прищуривает глаза, холодно улыбаясь. Встает и направляется к прикроватному столику.

Мое сердце грохочет в груди, перекрывая музыку, доносящуюся снизу из клуба и шум машин, проникающий через открытое окно. Запах автомобильного смога кажется удушающим или дело в страхе, который добрался до горла, перекрывая дыхательные пути.

Мужчина стоит спиной ко мне, открывая ящик и доставая что-то оттуда. Вот он, мой шанс. Я могу сбежать. Дверь открыта, но я почему-то продолжаю сидеть на месте, словно скованная ужасом, не сводя взгляда с широких плеч Мартина Роббинса и его рельефной спины.

— Прежде, чем мы начнем, я озвучу правила, Реджина, — оборачиваясь, произносит он с ледяной улыбкой, от которой все внутри меня холодеет. Я смотрю в его глаза, как загипнотизированная.

— Правило, в принципе, одно. — Он подходит ко мне, не разрывая зрительного контакта. — Ни слова. Ни одного слова, Реджи. Все разговоры потом.

— Мар…

— Шшш, — он кладет палец мне на губы, призывая к молчанию. — Игра началась. Молчание, девочка. Ты не единственная… Я говорил. Не единственная, кто хотел заставить меня говорить. Еще никому не удалось. Это твое первое задание? — голубые бесстрастные глаза смотрят мне прямо в душу, и я медленно киваю. — Ты тоже не справилась. Но на самом деле, так и должно быть.

— Я… — с губ сорвался жалкий писк и мужчина мягко, но достаточно сильно обхватил рукой мое лицо, закрывая рот ладонью.

— Не бойся, — почти ласково говорит он. — Доверься мне. Я не причиню тебе боли, если ты будешь молчать. Договорились? Кивни, если поняла.

И я киваю, словно послушная марионетка. В голове проносится отчаянный вопрос. Почему я не убегаю, не сопротивляюсь, не зову на помощь? А потом я смотрю на наручники, которые он кладет мне на колени, и понимаю, чем может закончиться любая попытка остановить его.

Мартин удовлетворенно улыбается, и тянет меня за руку, заставляя встать. Ведет к изголовью кровати и толкает на подушки. Я всхлипываю, падая на спину, и он снова прижимает палец к моим губам, потом к своим. Гладит меня по щеке, словно ребенка. По волосам. Поднимает мои руки и одним резким движением стаскивает с меня платье. Не глядя на мое тело, Роббинс закидывает мои запястья за голову и пристегивает наручниками к изголовью. Я отчаянно дергаюсь, умоляюще глядя на мужчину, но он отрицательно качает головой. Его рука исчезает в кармане джинсов и достает оттуда черную повязку.

— Нет, пожалуйста, — кричу я, понимая ее предназначение. Мужчина хмурится и бьет меня ладонью по губам. Слезы стекают по щекам, рыдания сотрясают грудь. Одно мгновение, и ухмыляющееся жуткое лицо Мартина Роббинса скрывается за темной полосой ткани, закрывающей мои глаза. Он снова гладит меня по голове и отступает в сторону. Его шаги удаляются, и в какой-то момент в душе просыпается надежда, что на этом все закончилось, что он уйдет и оставит меня в таком состоянии — полуголую, испуганную. Что это и есть своеобразный шоковый тест или наказание за то, что я явилась в клуб с определенной целью, о которой он или догадался, или знал заранее.

Но все надежды рушатся, когда я слышу щелчок выключателя. Звук различимый, несмотря на массу фоновых звуков. Слабый свет, который я видела сквозь ткань еще секунду назад, исчез. Ублюдок просто выключил освещение.

Я прикована наручниками к кровати.

В полнейшей тьме.

С повязкой на глазах.

Наедине с маньяком.

Если бы я знала, что этим кончится, то лучше бы позволила убить себя людям Галлахера.

Я не слышу его дыхания. Не представляю, где он стоит. И что делает. Смотрит на меня? Раздевается? Достает инструменты для пыток? Фантазии побрасывает картинки одна, страшнее другой.

Меня сбивает визг шин за окном, пьяный хохот и гремящая музыка этажом ниже. Если я буду кричать, даже если сорву связки, захлебнусь криком, меня никто не услышит. Я пытаюсь вспомнить все советы, которые слышала в репортажах про маньяков. Не провоцировать. Не сопротивляться. Быть покорной. Пытаться вызвать доверие и симпатию. Разговорить, заставить увидеть в себе человека. Отвлечь, оглушить, вызвать полицию. Последние четыре варианта отпадают. Он приказал молчать, и я в наручниках.

Что мне остается? Боже.

Он все равно меня убьет…

Я вздрагиваю всем телом, когда внезапно чувствую прикосновение чужих рук к своим лодыжкам. Он с удивительной осторожностью, едва касаясь, проводит пальцами до колена и опускается к ступням. Бережно снимает с меня одну туфлю, потом другую. Мое сердце готово вырваться из груди, я так часто дышу, что начинают болеть ребра. Во рту пересохло. И словно прочитав мои мысли, через пару секунд Роббинс капает на мои губы вином. Я открываю рот, жадно хватая жидкость. Он льет мне вино на язык, пока я не начинаю кашлять. Лучше бы это был спирт, чтобы я напилась и отключилась. Но Мартин не дает мне выпить много. Я слышу, как он ставит бокал на тумбочку. Вся дрожу, как натянутая струна, чувствуя себя голой, несмотря на то, что я все еще частично прикрыта — белье на мне. Я снова не понимаю, где он. И что собирается делать. Ожидание невыносимо. Панические волны, одна за другой, накатывают на меня, пока я не впадаю в состояние прострации и отрешения от происходящего. И ублюдок снова не дает мне спрятаться в самой себе. Его ладонь касается моей щеки, поворачивая голову, как я понимаю в своем направлении. Легонько ударяет, приводя в чувство и снова ласково гладит. Ощущаю на себе его прожигающий взгляд. Он оставляет невидимые отметины на всем моем теле.

Не знаю, что для меня страшнее — эта непонятная неуместная нежность или полное отсутствие слов с его стороны, возможности наблюдать за его действиями? Не уверена, что хотела бы видеть, как он достает огромный тесак, комментируя то, что собирается сделать, и начинает… Нет, даже думать не хочу. Пожалуйста, Боже. Я не хочу умереть так. Только не так. Помоги мне, Господи. В последний раз.

Сколько девушек, оказавшись в подобной ситуации, молили о том же? А скольким удалось спастись?

Все мои страшные теории и предположения рушатся, когда он прижимается губами к моим. Сердце пропускает удар.

Почему я вообще решила, что Мартин собирается меня убивать? Его губы пахнут тем же вином, что пила я. Мы пили его вместе… Он целует меня умело, неспешно, не принуждая отвечать ему. Обводит кончиком языка контур губ и целует снова. И я с удивлением понимаю, что не чувствую отторжения или неприятия.

Расслабиться и получать удовольствие. Что-то такое я тоже где-то слышала. Но внутренние установки не позволят. Масштабы катастрофы огромны. В голове мелькает мысль о том, что я оказалась втянута в тщательно подготовленную инсценировку. И все больше укрепляется с каждой секундой. Перриш подставил меня. Это и есть задание.

Прямо сейчас. Я. Выполняю. Задание.

Мартин разрывает поцелуй, и я слышу, как он раздевается. Звяканье пряжки ремня, звук расстегиваемой ширинки. Роббинс бросает одежду на пол, и забирается на кровать, которая прогибается под тяжестью его тела.

По-крайней мере, он не урод.

Цинично, учитывая ситуацию?

Возможно, но что мне остается?

Я жду, что он начнет стаскивать с меня белье, но этого не происходит. И снова это мучительное неведение и ощущение его взгляда на себе, которым он тщательно изучает, поглощает мое тело. А потом словно касанием легкого перышка дотрагивается до моего живота и скользит, очерчивая рисунки моих татуировок. Сколько моих любовников делали то же самое? Неужели и у этого больше ни на что фантазии не хватило? Наклоняя голову, Мартин целует меня чуть выше пупка, заставляя инстинктивно втянуть живот, скользит языком в ямку и поднимается выше. Теперь влажный теплый кончик его языка повторяет узоры на моем теле. Я опускаю голову вниз, хотя все равно ничего не могу увидеть. Роббинс обхватывает одной ладонью мое лицо за подбородок фиксируя от лишних движений, продолжая неторопливые ласки.

Не знаю, как он это делает, но ему удается заставить меня расслабиться. За все то время, что я нахожусь в повязке и наручниках он не сделал ни одного резкого или грубого движения, не считая легких ударов пальцами по губам. А когда ждешь насилия и боли, подобное поведение сбивает с мысли, вносит хаос в эмоции и инстинкты. Или я просто ищу оправдание тому, что начинаю реагировать на прикосновение Роббинса? Низ живота напрягается, когда искусный язык Мартина проводит полоску вдоль резинки моих трусиков. Обхватывает их зубами и тянет вниз. Это тоже заезженный трюк, но почему-то сейчас ощущается гораздо чувственнее, чем в предыдущие разы. Когда с нижней частью покончено, Мартин поднимается вверх, и удерживая вес на одной руке целует меня в губы. Вторую кладет на мой живот, растопырив пальцы, и легонько нажимает. Я всхлипываю, задыхаясь. Он выталкивает воздух из моих легких. И в тот момент, когда я пытаюсь вдохнуть, целует в губы. В голове темнеет от нехватки кислорода, и в то же время низ живота пронзает острое вожделение. Я обезумела? Или темнота и страх делают из меня сумасшедшую, потерявшую контроль над собственным телом и разумом, податливую игрушку в руках извращена. Можно свалить свои реакции на инстинкт самосохранения и состояние шока — это лучше, чем чувствовать себя шлюхой. Он ненадолго отпускает мои губы. И я резкими глотками начинаю хватать воздух. Его рука движется вверх по моему животу. Забирается под лифчик, опуская его вниз. Подушечкой пальца обводит сначала один сосок. Потом другой. Кровать скрипит и прогибается, когда он смещается и его голова опускается ниже и уже горячие губы смыкаются поочередно вокруг моих сосков. Он несильно, но ощутимо зажимает их между зубами, вызывая волну дрожи, а потом, словно утешая, легонько дует, и обводит языком. На моем теле осталось только одно место, где еще не побывал его язык, и я надеюсь, что до этого не дойдет. Но ошибаюсь. Потому что закончив с грудью, Роббинс снова скользит по моему животу, опускаясь все ниже. Я инстинктивно сжимаю ноги. И когда его руки ложатся на коленные чашечки, пытаясь их раздвинуть, я делаю усилие, чтобы не позволить ему этого. Тогда он звонко шлепает меня по бедру, и снова я с потрясением ощущаю, как низ живота отзывает спазмом на нестандартную ласку.

— Не надо, — бормочу, забыв про главное правило, и он ударяет меня на этот раз намного сильнее. Да так, что моя задница подпрыгивает над кроватью. Я понимаю, что только что была наказана.

Его рука скользит по внутренней стороне моего бедра, и толкает правую ногу в сторону. Я задерживаю дыхание, когда губы мужчины изощренно и настойчиво касаются моей промежности. Двигаются так, словно знают, улавливают каждое желание моего тела. Я кусаю щеку с внутренней стороны, чтобы не выдать себя и не застонать в голос, когда он пускает в дело язык. Но это глупо, он и так понимает, что я чувствую. Поглаживая меня по месту удара на бедре согнутыми пальцами, Мартин практически толкает меня за грань своими искусными движениями языка и губ, но оставляет на самом краю, резко отстраняясь. Огромных сил мне удается сдержать разочарованный возглас.

Я натягиваюсь, как струна, чувствуя напряжение во всем теле, вибрируя от неудовлетворенного желания, и от отчаянного презрения к самой себе. Мой рот приоткрыт, часто вдыхая раскаленный кислород. Удивительно, но я больше не ощущаю запахов автомобильных выхлопов. Только тяжелый аромат горячих тел…

Кровать снова издает характерный скрип, когда Роббинс тянется к тумбочке. Я догадываюсь за чем. Но ошибаюсь. На мои губы капает вино, и я слизываю его кончиком языка. Он тоже делает несколько глотков, а потом опять льет мне в рот. Я не успеваю проглотить жидкость, когда он внезапно накрывает мои губы и толкается своим языком внутрь, сплетаясь с моим. Подавившись вином я начинаю кашлять, и наверное это выглядит не очень эротично, потому, как вино льется даже из носа. Мартин дает мне время отдышаться и снова целует. Ужасно, но я отвечаю ему. Натягиваю запястья над головой и железные браслеты больно впиваются в кожу. Я что, сейчас хотела обнять его?

Мы целуемся несколько минут. Не помню, чтобы когда-то целовалась так долго, разве что с Калебом. Он боялся причинить мне боль в первый раз, и прелюдия длилась несколько часов. Но больно, конечно, все равно было. Хотя гораздо больнее было, когда его убили. А Руан… Нет, отгоняю мысли прочь.

Мартин сжимает мою грудь уже не так бережно, как вначале. Видимо, все-таки решил закончить с играми в «Девять с половиной недель» и перейти к действию. Его дыхание обжигает мои губы, когда раздвинув коленом мои бедра, он резко накрывает меня собой. Мартин не производит ни звука в то время, как я не сдержавшись стону, чувствуя, как он заполняет меня. Моя голова откидывается и его губы приникают к моему горлу в жадном, горячем поцелуе.

Краем сознания я понимаю, что происходящее невозможно назвать изнасилованием или сексом по принуждению. При сексуальном насилии невозможно испытывать ничего подобного. Скорее, это эротическая игра, в которую меня вовлекли, не спросив согласия.

Незнакомый мне парень приковал меня к кровати, завязав глаза и приказав молчать, облизал с ног до головы, доведя до точки кипения, а теперь ритмично двигается между моими раздвинутыми ногами. И вместо того, чтобы сопротивляться и звать на помощь, я едва сдерживаюсь, чтобы не вторить в такт его движениям.

Опираясь локтями в матрас по обе стороны от моей головы, он ускоряется, жестко вбиваясь в мое тело, но каждый раз, когда я почти приближаюсь к краю, останавливается, заставляя в отчаянии выгибаться дугой. Хрипло стонать, кусая губы. В очередной раз обломав меня по полной, Мартин впивается в меня глубоким поцелуем. Я почти задыхаюсь, когда его член снова мощно проникает в меня. Издав стон в губы Мартина, я отдаю ему остатки кислорода, дергаю головой, чтобы разорвать поцелуй, но он не позволяет, и тогда становится по-настоящему страшно, я пытаюсь дышать носом, но этого недостаточно. На фоне легкого удушья, напряжение внизу живота усиливается. Черт, оно становится просто невыносимым. Мартин начинает двигаться быстрее, жестче, и в какой-то момент я даже забываю, что нуждаюсь в воздухе, все ощущения сфокусированы в месте соединения наших тел. Горячая пульсация зарождается внизу живота, обжигающей спиралью начиная свое движение к ослепительному экстазу… И он снова замирает, отпуская мои губы и возвращая возможность дышать.

— Хватит… — выдыхаю я со злостью, в очередной раз нарушая правило молчания. Резкий удар по губам заставляет меня всхлипнуть от боли. И после этого происходит какая-то перемена в Роббинсе. У него словно планку срывает, он начинает долбиться в меня в бешенном ритме. Это не совсем то, чего я хотела (черт, я, вообще, ничего не хотела), и какое-то время мое тело пребывает в легком шоке. Я слегка напрягаюсь, когда чувствую, как его пальцы сжимаются на моем горле. Не очень сильно, он надавливает на определенные места, управляя моим дыханием. Я слышу его тяжелое дыхание, чувствую напряжение его тела, твердые мышцы в тех местах, где мы соприкасаемся, но, в отличии от меня, он полностью контролирует процесс, не издавая ни звука, кроме хриплых вздохов. Я вдыхаю терпкий запах его тела с мускусными нотками мужского пота, и меня пронзает электричество, сворачиваясь горячей спиралью внизу живота. Я тону в волне непередаваемых эмоций. Толчки становятся сильнее и глубже, заставляя мое тело вспыхивать от невероятных по силе ощущений, и, когда я практически достигаю долгожданного финала, пальцы Мартина сильно надавливают с двух сторон моего горла, и я начинаю терять сознание, одновременно проваливаясь в самый мощный и яркий оргазм в своей жизни. Перед глазами мерцают звезды или белые мушки, неважно, как это называется. Если бы я могла кричать, то орала бы, но он не дает мне вдохнуть. Легкие пусты, но каждая клетка переполнена безумным кайфом, эйфорией. Мое тело дрожит в агонии, дергается, сопротивляясь невероятным по силе ощущениям. Я не знаю, чего боюсь больше — того, что он остановится или того, что продолжит. Я окончательно свихнулась. Поврежденный мозг не функционирует. Я плыву, качаюсь. Меня не существует, я парю, словно облако.

А Мартин и не останавливается. Наверное, на какое-то время я все-таки отключаюсь, потому что когда прихожу в себя, то мое дыхание ничто не ограничивает, и он снова меня целует. Его член мощно движется во мне и ощущается просто фантастически, запредельно. Но теперь нет никаких поддразниваний, какая-то пара минут, и снова, сжимая мое горло, Мартин практически отключает меня на самом пике оргазма. Я чувствую, как он замирает, тоже задерживая дыхание, увеличиваясь во мне, как волна дрожи проходит по его телу, сигнализируя о приближении оргазма. Он кончает со сдавленным стоном, вжимаясь губами в мои, сильнее сдавливая мое горло, забирая с собой в бесконечный лабиринт запредельного болезненного удовольствия. Оргазм не кончается, сотрясая нас обоих. Он длится и длится. То затухая, то взрываясь снова. Бесконечно, как бег по кругу. Мартин управляет мной, контролирует мое тело, взяв на какой-то период времени в руки все его жизненные функции. Он может убить меня и может вознести до самых пограничных вершин экстаза. Так высоко я еще не была…

Но на самом деле, я побывала в бездне. В двух шагах от ада.

Все, что Мартин делал со мной этой ночью, не укладывалось в голове даже у такой опытной в сексуальном плане девушки, вроде меня. Я была пропитана им насквозь, отравлена, уничтожена. Он трахал меня с одержимостью голодного до женщины мужчины, и азартом юного экспериментатора, которому не терпится попробовать все, что способно дать женское тело, и как безжалостное животное, готовое растерзать свою жертву в любой момент. Вертел мною, как хотел, как позволяло мое скованное наручниками положение.

Понимание того, какому риску он подверг меня, пришло только спустя несколько часов, почти на рассвете. Он ушел в душ, оставив меня практически в отключке, прикрыв простыней. Я слышала от девочек, которые работали со мной у Руана, что есть любители подобных игр. Но после нескольких летальных исходов, даже Руан прекратил опасную практику. Игры с дыханием могут использоваться только между абсолютно доверяющими друг другу партнерами, которые чувствуют и понимают друг друга. И неплохо, если у одного будет медицинское образование, чтобы, в случае чего, откачать другого.

А я видела Роббинса впервые в жизни. Он с легкостью мог потерять контроль и убить меня. Нелепее смерти не придумаешь. Я не совсем ошиблась на его счет. Он, все-таки, маньяк. Странно, но именно с этой мыслю я и засыпаю, полностью обессиленная, совершено не обращая внимания на ломоту в затекших запястьях.

Не знаю сколько проходит времени, но вода душе не шумит, и музыка внизу тоже, когда я просыпаюсь. Мартин резко срывает с моих глаз повязку, я с удивлением щурюсь от солнечного света.

— Уже утро, крошка, — бодро заявляет Роббинс, расстегивает мои наручники и отходит в сторону. Отпуская онемевшие запястья, я чувствую на себе его взгляд. Мои глаза слезятся, не привыкнув к яркому свету. — Тебе пора, Реджина. Мне все очень понравилось. Но даже не проси. Повторения не будет, — он смеется превращаясь в того парня, который подошел ко мне в баре клуба. Его волосы все еще влажные после душа, а, значит, я проспала не так долго, как мне казалось. — Надеюсь ты не в обиде? Было же охереть?

Я поджимаю губы, отводя взгляд строну, делая вид, что не замечаю его присутствия.

— Ладно тебе, крошка. Все немного в шоке в первый раз. А потом втягиваются и снова приходят, — самоуверенно заявляет он. — Я побегу, я ты можешь помыться и выпить кофе внизу. Я предупредил Ташу, что ты спустишься. Бар закрыт, но для тебя сделают исключение. А Перришу особенный респект за такой горячий подарок.

Я вздрагиваю когда Мартин Роббинс уходит, хлопнув дверью. Перевернувшись на живот, я какое-то время лежу, уткнувшись лицом в подушку. Я ни о чем не думаю. Ничего не чувствую. Ни стыда, ни обиды, ни злости. Полная пустота и прострация. В такие моменты я завидую наркоманам. Им гораздо легче живется, чем всем тем, кто отличается реальность от мира иллюзий…

Жизнь столько раз била меня, что я научилась группироваться, принимая удары и выжимать из ситуации максимум возможного. Но в этот раз не получится. Я понимаю, что когда чувства вернутся, а режим самосохранения, который сейчас избрала моя психика, не будет длиться вечно, боль от обмана и предательства станет настолько сильной, что я вряд ли смогу справиться с ней самостоятельно.

Горячий подарок. Шлюха, которая вообразила себя героиней шпионского фильма. Получила? Вот твое место. Именно там, где ты сейчас находишься. Разница только в том, что Мартин не оставил мне деньги на тумбочке. Ему и не нужно. Рэнделл переведет мне нужную сумму на счет за него.

Мне казалось, что мое сердце разбилось тысячу раз, пока я пешком шла домой. Но когда я столкнулась по дороге с Саймоном Галлахером, я поняла, что никакого предела нет. И есть только один способ остановить агонию.

«— Тебе не кажется, что у меня совершенно нет времени на оплакивание своего разбитого сердца?

— Оно не разбито, Лиса. Любовь делает нас целыми. И мы остаемся целыми, даже если она уходит. И благодарными, что однажды коснулись этого дара. Любовь абсолютно созидательна, а то чувство, которое оказывает разрушительное воздействие, просто очень похоже. Но это не любовь.»

Конечно, нет. Рэнделл. Конечно, нет.

 

ГЛАВА 2

«Надо заставить этих людей верить в то, что им велят, нельзя допустить, чтобы они сами за себя думали.»

Грэм Грин

Алисия

Двенадцать часов спустя

Когда Итан уходит, вся ярость, которую я выплеснула на него, исчезает вместе с ним, отставляя лишь полное оцепенение. Я бессильно сползаю на пол, принимая позу зародыша, и закрываю глаза.

Каждый из нас, даже в самые критические моменты, сгибаясь под ударами судьбы, под невыносимым грузом потерь, измен и предательств, вопреки всему, хочет жить. Это тот самый инстинкт, который заставляет новорожденных детей кричать, оповещая о своем появлении, заявляя о с себе. Вот он я, мама, родился. Смотри на меня, люби меня, прижимай к своей груди.

Но что, если с момента своего первого вздоха, первого крика, ты оказываешься никому не нужна? И каждый момент последующей жизни только подтверждает неуместность твоего существования?

Правильно… Приходит день, когда тебя постигает озарение и ты видишь самый логичный выход из сложившейся ситуации.

И это не слабость, не безвольность, не отсутствие характера и не неумение преодолевать препятствия, которыми нас испытывает невидимый никем Бог. А единственное верное решение. Исход.

Освобождение.

Грех?

Я знаю все о грехах, и этот будет самым незначительным и самым правильным и честным. Он не принесет никому горя, никого не убьет. Мир не исчезнет. Люди будут жить дальше. Радоваться. Плакать, любить, ненавидеть, убивать друг друга. Мне нет до них дела.

Как им никогда не было дела до меня.

Я выхожу из ванной, сбрасывая полотенце на пол. Мы приходим в этот мир обнаженными. И будет справедливо, если и уходить будем такими же. С открытой душой. Ничего не скрывая. Богу все равно. Одеты мы или обнажены.

Я подхожу к окну и распахиваю его настежь. Встав на самый край, смотрю на крошечных людей и машины, мелькающие внизу. А потом закрываю глаза.

«— Скажи мне, Лиса, что ты слышишь?

— Мои волосы бьют по плечам, и твой голос… Твое дыхание и стук сердца. Ты сжимаешь поручень сильнее. Ты не любишь, когда говорят о тебе.

— Нет не люблю.

— Почему?

— Не люблю, когда люди говорят о том, чего не понимают.»

Рэнделл

Вы думаете, можно ли ненавидеть меня сильнее?

Или вам все еще хочется узнать меня ближе, заглянуть внутрь коробки с червями, в надежде, что там, на самом дне припрятана едва трепыхающаяся бабочка, ждущая своего часа, чтобы расправить крылья, и, может быть, припрятан какой-то секрет, который все оправдает, изменит, окрасит черное в белое? А если никакого секрета нет, и все мы, и я тоже, тратим жизнь на поиск несуществующих истин и объяснений событиям, за которыми стоит просто наблюдать? Не легче ли позволить себе стать пассажирами того самого поезда, который несется на бешенной скорости по извилистым путям, называемым жизнью?

И почему мне всегда хотелось быть тем, кто управляет этим поездом? Зачем мне этот груз ответственности? Разве я получаю что-то взамен?

Крушения неизбежны. Катастрофы, аварии, потери…

Я тоже ошибаюсь. И мои планы, идеи, четко выверенные цели окажутся провальными и в один определенный момент мне представится возможность узнать, насколько никчемной и смешной была моя жизнь. Это случается рано или поздно с каждым, кто возомнил себя кем-то большим, чем просто человек. И на самом деле во мне не больше безумия или гениальности, чем в любом, живущем среди нас.

В шахматной игре победой белых или черных управляет не случай, а наблюдательность, терпение, умение впитывать и анализировать информацию, неспешность в принятии решения. Я думал, что знаю правила. Я сам их придумал.

Медленно, но уверенно передвигая фигуры, по доске, наблюдая за их сопротивлением, кривлянием и неспособностью оказывать достойное сопротивление, я ход за ходом приближаюсь к решающему раунду с еще одним, не менее сильным игроком. Но мое преимущество в том, что я знаю, что стоит на кону, а он — нет.

А, может быть, все наоборот, и нас рассудит время.

* * *

Бесконечное количество звонков от Итана атакует мой телефон. Уверен, что Хемптон побывал у меня дома, в офисе и в особняке у озера, и сейчас мечется по всему городу, одержимый мыслью о расправе, сведении счетов. Я знаю все, что он хочет сказать, и мне не нужно отвечать на звонки, слушать голосовые сообщения, которые десятками падают на автоответчик.

Ему необходимо вылить свой гнев на виновного, но кроме него самого, других виновных нет. Каждый из нас делает свой выбор в определенный момент. Итан свой сделал и проиграл. Но разве я не предупреждал его? Итан смирится, как это случается с каждым. Любая боль проходит, закаляя нас, делая сильнее. Если человек достаточно силен, то ничто, ни одно из испытаний не способно его уничтожить, но вот сделать несокрушимым — да. Я считаю Итана достаточно сильным. И он знает, что я верю в него больше, чем кто-либо другой.

Лиса ошибается, пытаясь найти в наших отношения нечто противоестественное. Хотя, она знает ответ. Алисия уже произнесла его однажды, заставив меня взглянуть на нее другими глазами.

Лучше бы она этого не делала. Лучше бы слилась с толпой других безликих, на которых я смотрел, как на актеров своей театральной постановки.

Не все дети желанные, Рэнделл.

Секрет в том, чтобы заставить их поверить в обратное.

Остановить поиск истины и цели, замкнув круг на себе. Я сделал это для каждого участника Розариума. Итан стал моим первым экспериментом — нежеланным, отвергнутым жизнью, отцом, пьющей матерью, брошенным в условия, в которых невозможно выжить. Он пытался найти спасение, смысл, выход, и я дал ему то, чего он хотел.

Я дал ему то, что однажды сделал для самого себя.

Автоответчик на моем телефоне подает сигнал об еще одном голосовом сообщении. Я удаляю его, не прослушав, и набираю номер Хемптона, решив, что время дать ответ пришло. И даже если он его не устроит, Итан ничего не сможет изменить.

После сотни неотвеченных сообщений и звонков, он забывает о том миллионе вопросов, которые посылал и обвинений, которые мечтал бросить мне в лицо.

— Где ты прячешься, мать твою? — кричит Итан в трубку, поддавшись эмоциям, нарушая очередное правило, которое считается золотым. Эмоции мешают видеть цель, сбивают с истины, толкают назад, перекрывая пути развития.

— Я не прячусь, Итан, — спокойно отвечаю я.

— Тебя нет в офисе, нет в Розариуме. Я стою возле твоего дома и здесь тебя тоже нет. Как еще я должен это воспринимать?

— Как тебе угодно, Итан. Какая разница, где я? Ты хотел о чем-то спросить меня? Задавай свои вопросы. И, может быть, на какие-то из них я отвечу.

— Это правда, что Галлахер не нанимал людей? — Итан решает зайти не с главного. Тактика, которой я его научил.

— Да. Это правда, — почти сразу отвечаю я бесстрастным тоном.

— Бл*дь, Перриш. Зачем?

— Ты вряд ли поймешь. А я не хочу тратить время на объяснения. Если бы ты следовал правилам, то все могло сложиться иначе.

— Выходит, я виноват? — кричит в трубку Итан. Я морщусь, отодвигая телефон от уха.

— Ты должен был привести ко мне Алисию, а не пытаться спасти ее. Считай случившееся уроком, наказанием, следствием своих необдуманных поступков.

— Ты совсем слетел с катушек, Перриш? Плевать на меня, заживет, как было не раз, но зачем так с ней? Что она тебе сделала?

— Ничего, Итан. Я хорошо тебя слышу. Не нужно кричать.

— Пошел на хер! Я буду говорить так, как считаю нужным.

— Тогда я не буду говорить с тобой, — спокойно сообщаю я.

— Тогда ты трус, Перриш. Только трус пытается самоутвердиться путем унижения женщины.

— Ты правда думаешь, что я нуждаюсь в самоутверждении? Опрометчивое заявление, Итан.

Тяжелое дыхание Хемптона в трубке выдает его эмоциональное состояние. Он сокрушен и не видит выхода.

— Ты не имел права так поступать с нами, Рэн, — голос его звучит убито и безжизненно. — Я любил ее.

— Ты ничего не знаешь о любви. Ровно, как и о ненависти, Итан, — опровергаю я его слова. — Если бы ты любил ее, то был бы сейчас с ней, а не возле моего дома. Что мешает тебе любить ее дальше? Разве она стала другой? Изменилась внешне? Или те качества, которые ты в ней полюбил, исчезли? Разве ты не знал кто она, когда начал работать с Алисией Лестер?

— Ты специально это сделал. Просто признай. Чтобы развести нас в стороны, — бросает очередное нелепое обвинение Хемптон.

— Ты ошибаешься, Итан. Ты тут совершенно ни при чем.

— Тогда, кто? Зачем ты это сделал?

— Иногда жить становится смертельно скучно, Итан, — задумчиво отвечаю я, глядя в распахнутое окно. Самый центр Кливленда. Единственный район города, где жизнь по-настоящему кипит. Я вдыхаю полной грудью воздух, разглядывая крошечные, несущиеся навстречу друг другу, машины. На тротуарах не много людей. Полдень, рабочие будни. Но через час, во время обеда, из офисов высыплются сотни людей, чтобы заполнить пустующие кафе. А потом вернутся обратно, и снова наступит затишье до конца рабочего дня…

— Разрушить ее жизнь, ради скуки? Почему она, Рэнделл? — отчаянно требует ответа Итан.

— Я знал, что однажды ты спросишь. И, возможно, ты имеешь в виду совсем другое. Я дам тебе тот ответ, который ты обязан знать. И, может быть, тебе станет легче, или хуже… Решать тебе, — повинуясь внезапному желанию, я встаю на подоконник, придерживаясь свободной рукой за раму, продолжая смотреть вниз. Удивительное спокойствие охватывает меня, почти эйфория. Ветер бьет в лицо, как на крыше Розариума, шум внизу почти неразличим из-за высоты…

— Помнишь заключение о гибели своего отца, которое я предоставил тебе после долгих поисков?

— Да, — после небольшой паузы отвечает Хемптон.

— Как он умер, Итан? — спрашиваю я ровным тоном.

— Ты прекрасно знаешь. Какое это имеет значение сейчас?

— Большое. Как он умер, Итан?

— Его убили и подожгли, чтобы скрыть следы преступления.

— Он был один в момент гибели? — уточняю я.

— Я не знаю, в заключении об этом ничего не было сказано.

— Зато я знаю. Я хочу, чтобы ты прослушал кое-что. Запись, которую я сделал во время разговора с Алисией, и она даст тебе ответ на вопрос, который ты задал мне минуту назад или породит множество новых вопросов, но тебе придется придумать на них ответы самому.

Я сбрасываю вызов. Нахожу необходимый аудиофайл и отправляю Хемптону. Убрав телефон в карман джинсов, я отпускаю руку, которой держался за раму окна, и закрываю глаза, чтобы услышать какофонию звуков внизу.

Сердце ускоряет свой темп, дыхание сбивается, разрушая ощущение эйфории.

«Скажи мне, Лиса, что ты слышишь?»

Напряжение охватывает все тело, заставляя вернуться в реальные мироощущения. И, резко развернувшись, я спрыгиваю с низкого подоконника, в несколько быстрых шагов пересекаю комнату и выбегаю в коридор. Прислоняю ключ к квартире напротив, и мгновенно оказываюсь в абсолютно идентичной гостиной. Все это заняло у меня не больше десяти секунд. Еще одна, и я бы не успел.

Я обхватываю ее запястье и дергаю на себя, стаскивая с точно такого же подоконника, на котором только что стоял сам.

Я держу ее двумя руками. Достаточно крепко, чтобы не позволить вырваться и не закончить маневр, который она планировала исполнить. Пячусь назад, не обращая внимание на отчаянное сопротивление бьющегося в истерике обнаженного тела в моих руках. Она упирается ногами, пытается бить меня затылком в грудь. Рыча и вопя бессвязный бред. Я волоку ее в спальню, бросаю на кровать, и быстро подхожу к окнам, снимая ручки. Потом возвращаюсь в гостиную и повторяю свои действия. То же самое в кухне и в последней оставшейся комнате.

Возвращаясь в спальню, я застаю ее неподвижно лежащей на боку на сбитом покрывале. Ноги согнуты в коленях и прижаты к груди, глаза распахнуты и смотрят на меня с безумным выражением боли и ненависти. Черно-красные цветы на ткани почти сливаются с татуировками на ее теле. Она кажется неживой, ненастоящей, частью рисунка на покрывале. Произведение искусства, обладающее душой.

«— Все мы являем собой в настоящем цветную проекцию прошлого. Взять хотя бы меня? Я — ходячее полотно.

— Ты произведение искусства, Лиса. Таких, как ты, нет.»

К каждому человеку есть код, узнав который, ты получаешь над ним абсолютную власть. В тот момент она попалась окончательно.

«Таких, как ты, нет…»

Это был ее код.

Но я не лгал ей, я действительно так вижу.

Я ложусь рядом, не снимая обуви, и полностью повторяю ее позу. Она, не моргая смотрит на меня. А потом протягивает руку и дотрагивается до моих волос, зарывается в них пальцами, механически перебирая, и не сводя с меня непроницаемого взгляда.

— Когда ты проснешься утром, Лиса, все изменится, — произношу я уверенным, ровным голосом. — Боль уйдет. Ты забудешь обо всем, что тебя терзает. Ничего не останется, кроме желания жить. Я тебе обещаю, Лиса. Ты будешь счастлива.

Она закрывает глаза, и из-под длинный черных ресниц текут целые реки слез, при этом ритм ее дыхания не меняется. Лишь плечи продолжают мелко вздрагивать. Ладонь скользит вдоль моего лица, безвольно падая на покрывало.

— Когда ты проснешься утром, Лиса, все изменится. Ты должна верить мне. Верь мне, Лиса, — с той же интонацией произношу я. Девушка не реагирует, заливая слезами ткань покрывала. — Ничего не останется, кроме желания жить. Ты должна верить мне. Слушать меня. Спи, Лиса. Спи столько, сколько тебе нужно. Несколько часов, сутки. Сон поможет тебе, вернет силы. Ты забудешь обо всем. И будешь счастлива. Утром, Лиса, настанет новый день.

Ее тело расслабляется, и поток слез останавливается, я протягиваю руку и касаюсь ее шеи, полностью сопоставляя синеющие отпечатки на нежной коже со своими пальцами.

— Ты должна кое-что сделать для меня, Лиса.

 

ГЛАВА 3

«… иной раз женщину любят… к сожалению, как инструмент обладания миром. На ней играют, как на скрипке всесилия, извлекая из ее струн упоительные аккорды.»

Ромен Гари

Итан

«— Никто не знает, что в тот день я была там. Я очнулась на улице, на траве в полусотне метров от пылающего барака, который был моим домом. Я вся была в крови. С головы до ног. Руки, лицо, одежда. На улице царила паника. Бегали люди, кричали, вытаскивали свои нищие пожитки, пытаясь спасти последние ценности, которые у них остались. Я позвонила Калебу, нашарив в кармане телефон. Он меня забрал, но даже Калеб не знал того, что я тебе рассказала. Понимал, что случилось ужасное, но не спрашивал. Через сутки или чуть больше, я узнала, что мать и ее любовник были убиты. Проникающие ножевые ранения, населенные в хаотичном порядке. Преступник решил замести следы и поджог комнату, а пожар распространился на весь дом, оставив без крыши над головой тридцать человек. А я не могу вспомнить, о чем думала, когда делала это. Ни единого проблеска. Ни одного короткого воспоминания. Ничего.

— Почему ты уверена, что ты их убила и подожгла дом?

— Нас было трое, Рэнделл. Кто еще мог? Он ударил меня, и, может быть, у меня в голове помутилось, и я сошла с ума на какое-то время, обезумев от ярости.»

Я прослушивал запись снова и снова. Несколько часов подряд. До поздней ночи. Но ответ, который я искал, так и не пришел в мое сознание. Возможно, поиски изначально бесполезны. И нет никакой последовательной логики в той игре, в которой столкнул меня и Алисию Рэнделл Перриш.

«Иногда жить становится смертельно скучно, Итан.»

Что, если это и есть единственная причина того, что делает Перриш?

Он развлекает себя, как не наигравшийся мальчик, который маялся от одиночества долгие годы в четырех стенах. Я столько лет был рядом. И несмотря на то, как много фактов из его жизни мне стали известны, я ни на йоту не сдвинулся в своих попытках понять его, предугадать его действия.

Но на этот раз он перешел границы дозволенного, когда сыграл с тем, что было мне слишком дорого.

Я последний раз включил запись за час до рассвета.

И не услышал ничего такого, чего бы не знал раньше.

На этот раз Рэнделл Перриш просчитался. А значит, он обычный человек, который не способен читать мысли и видеть души насквозь. Он лишь умелый манипулятор. Но всегда найдется тот, кто может стать лучше. Когда придет время.

Когда придет время мы все ответим за свои преступления.

Никто не способен уйти от возмездия. Бумеранг возвращается. И сколько бы ты не бегал, он настигнет тебя.

Он настигнет тебя, Рэнделл Перриш. Как настигнет и меня.

Утром мне снова позвонила Линди, несмотря на то, что я просил этого не делать.

— У меня отличные новости, Итан. Я послушала твоего совета и решила бороться за себя, — бодро заявила она. В такой интонации ее голос звучал немного непривычно.

— Не помню, чтобы я давал такие советы, — нахмурился я.

— И не надо. Главное, что я начала действовать. Бэлл помог мне с адвокатом, и теперь Рэну придется обратить на меня внимание, или я его оставлю ни с чем.

— Ты звонишь похвастаться? — уточняю я.

— Нет. Я хочу, чтобы ты передал Рэнделлу, что я даю ему последний шанс решить наши проблемы мирным путем. Пусть он мне позвонит. Я жду до вечера, — уверенным тоном заявляет Линди.

— Хорошо. Я передам.

Алисия

Меня разбудил звонок в дверь. Первые пять минут я лежала, пытаясь удержать сон и сделать вид, что не слышу раздражающие меня звуки. Но надоедливая трель не прекращалась, пока окончательно не вернула меня в реальными мир. Тело казалось чужим, одеревеневшим. Все мышцы затекли, и когда я попыталась потянуться, то они ответили мне легкой болью. Сколько я проспала?

Сухость во рту и жажда, словно я с жуткого похмелья. На ощупь нашариваю на тумбочке стакан воды и залпом выпиваю. Две минуты просто валяюсь в надежде, что сон вернется. Но теперь страшно хочется писать. И есть.

Открыв глаза, я окинула взглядом спальню, протянув руку взяла будильник с тумбочки. Десять утра. Не понимаю много это или мало. Если честно, даже не знаю, какой сегодня день. Последнее, что всплывает в памяти — ссора с Итаном в ванной. Я, кажется, выгнала его, и правильно сделала. Но как потом добралась до кровати, как переоделась в любимую пижаму — совершенно не помню. Лучше бы забыла о предшествующих событиях. Мартин Роббинс, Саймон Галлахер…

В дверь продолжают звонить. Не хочу открывать. Почему-то думаю, что там Итан. Мне не о чем с ним больше разговаривать. Знал он, не знал, о том, что ублюдки, которые меня избили, работали на Перриша или нет — не важно. Факт уже свершился, и я о нем узнала.

Но что мне теперь со всем этим делать, как жить дальше — я понятия не имею. Однако я чувствую в себе необычайный прилив уверенности, что выход скоро найдется. Что я справлюсь. Сколько раз жизнь бросала меня с огромной высоты, и я каждый раз приземлялась на четыре лапы. Сдаться сейчас — равносильно самоубийству. Я не позволю какому-то Рэнделлу Перришу дергать за веревочки и управлять моей жизнью. Я не марионетка, и я не шлюха, как бы ему не хотелось уверить меня в обратном.

Второй раз использовать меня в его липовых заданиях я не дам.

Стискиваю зубы, чтобы не зарычать от отчаянья, и откидывая оделяло, встаю босыми ногами на пол. В спальне жарко, шлепаю к окну, чтобы открыть его, но не нахожу ручку. Странно… Беру пульт от кондиционера и включаю максимальное охлаждение.

Надоедливый посетитель все никак не угомонится. Раздраженно качаю головой.

— Иди на хер, кто бы ты ни был, — бормочу под нос.

Подхожу к туалетному столику, чтобы посмотреть на свое отражение. Меня беспокоит моя шея, и в данный момент это важнее, чем переполненный мочевой пузырь. Как ни странно, но следы синяков заметно побледнели, и, если нанести тон, то их совершенно не будет видно. Если бы то же самое можно было сделать с воспоминаниями о пережитом унижении…

Но, признаться, я думала, что буду чувствовать себя хуже, гораздо хуже. Чувство вины, стыда, осознание собственной глупости и масштабы обмана Перриша, едва не раздавили меня, пока я добиралась домой со своего «задания». В голове мелькала мысль броситься под машину. И не раз, и не два. Не знаю, что меня удержало… Может быть, прирожденная упертость. А, когда столкнулась с Галлахером, мир просто рухнул. Самое ужасное во всем случившемся то, что я больше, чем уверена, Перриш не станет ничего объяснять и комментировать свои действия. Это его инструменты в управлении всеми нами — полное непонимание, запугивание и одержимость, а еще банальная корысть. Все наши мытарства неплохо оплачиваются. Возможно, он хотел показать мне мое место. Или свою власть. Или он просто садист и бездушная скотина. Я не хочу гадать, мне даже ответы больше не нужны. Я хочу покончить с этой историей. Хочу уйти.

Начать все сначала. Забыть о Розариуме. Мне тут не место.

На полу в ванной я нахожу полностью высохшее полотенце и брошенную в кучу свою одежду, что снова наталкивает меня на мысль «а сколько же времени я проспала»? Нужно найти телефон. Сходив в туалет и умывшись, прохожу в гостиную, и шлепаю через нее в коридор.

Сумочка валяется у двери, рядом с туфлями. Подняв ее, нахожу мобильный.

Вот черт. Полностью разряжен. В дверь так и трезвонят, и любопытство побеждает. Взгляд останавливается на дисплее видеофона. К своему удивлению, я вижу не Итана, явившегося с повинной и ненужными никому объяснениями, а Рыжую Мак. Точнее, Кайлу Мун.

Ко мне никто никогда не приходил сюда, кроме Хемптона. Вряд ли Мак решила заглянуть, чтобы поболтать и чаю попить. И, судя по выражению ее лица на дисплее видеофона, она не с хорошими новостями пожаловала. Неужели ее за отчетом Перриш прислал? И наглости хватило?

Я не узнаю, если не открою. Нажимаю кнопку на видеофоне, и тяну дверь на себя, пропуская Мак. Девушка выглядит, как всегда, элегантно. Нежно-зеленая свободная блузка из шифона и умопомрачительно-узкая юбка до колена. Туфли на высокой тонкой шпильке. Волосы, собранные наверх, и лежат волосок к волоску. Безупречный макияж, который не скрывает легкой бледности лица. Кайла выглядит встревоженной не на шутку и слегка потерянной. Окинув меня долгим, изучающим взглядом, проходит внутрь, подавая мне свой плащ и зонт, которые держала в руках. Я убираю ее вещи в шкаф на плечики, и плетусь вслед за шикарной рыжей красавицей в гостиную, вдыхая шлейф изысканного дорогого аромата. Чувствую себя немного нелепо в обычной хлопковой бледно-розовой однотонной пижаме с вытянутыми коленками и длинными рукавами.

— Ты пила, что ли, всю ночь? — обернувшись, она снова впивается в меня изучающим взглядом. — Я полчаса звоню, наверное. Как можно так крепко спать? А с мобильным что?

— Разрядился, — пожимая плечами, отвечаю я, складывая руки на груди.

— Лиса, выглядишь ужасно, — качая головой, выносит свой вердикт Кайла, закончив меня рассматривать.

Честно, вот даже не обиделась. Сама знаю.

— Почему так душно? — Мак дефилирует на своих высоченных каблуках к окну. — Где ручки?

— Сама не понимаю, — выглядывая из-за ее спины, смотрю на пустые отверстия на раме. — В спальне тоже нет. Я пару дней назад вызвала уборщицу. Может, она сняла? Сейчас включу кондиционер.

— Дождь пошел, — замечает Кайла, глядя на город с высоты почти двухсот метров. — Когда я поднималась, не было. Духота такая стояла.

Мой взгляд скользит через стекло вниз, где серой пеленой дождя покрываются беззвучно несущиеся машины, вспышки молний озаряют серый мокрый асфальт дороги, люди, похожие на грибы со своими зонтиками, суетливо бегут по делам. А серое небо так низко, что, кажется, можно достать руками. Почувствовав легкое головокружение, отворачиваюсь от окна и сажусь в кресло, спиной к плачущему городу.

— Что с шеей? — нахмурившись, спрашивает Кайла. Я уверена, что она заметила раньше, но почему-то решила спросить только сейчас.

— Я провалила задание. Или выполнила. Даже не знаю, — пожав плечами, с иронией говорю я. Мак садится напротив, не сводя с меня пронзительного взгляда. Проводит изящными длинными пальцами с перламутровым маникюром по волосам.

— На самом деле, провести Мартина еще не удалось никому, Лиса, — отвечает она, выдержав значительную паузу. — Фишка в том, чтобы понять, что он ненастоящий объект до того, как засранец уговорит подняться к себе. Это тест, Лиса. Его еще никто не прошел. Но зато Мартину отлично удается лишить иллюзий, правда? В моем случае, он синяков не оставлял. — Кайла отводит взгляд в сторону. — Он работает в Розариуме. Если тебя это волнует, то Итан не знает об этом тесте и роли Мартина в нем. Для парней-новичков есть я. — Удивленно поднимаю на нее взгляд, и Мак бесстрастно улыбается. — Розариум гораздо больше, чем ты думаешь. Где и как Перриш контактирует с остальными — никто не знает, да это и не имеет значения. Сама понимаешь, чтобы добиться результатов, которые он имеет, нескольких человек мало.

— Ты считаешь нормальным проводить такое вот тестирование? — с металлическими нотками в голосе спрашиваю я.

— Оно необходимо, Лиса. Ты думаешь, что одна такая? И мы не были на твоем месте? Не стояли рядом с Перришем на крыше, не закрывали глаза, когда он просил, не выкладывали все свой тайны, впитывая каждое его слово, не ждали с одержимостью нового занятия? Думаешь, мы не хотели выделиться среди других, стать особенными для него?

— К чему ты мне это говоришь? — холодно уточняю я, хотя, конечно, слова Кайлы задевают меня за живое. Все было так, как она говорит.

— Скажи, почему ты не поняла, что с Мартином что-то не так? — спрашивает Мак.

— Не знаю. Была недостаточно внимательна… — задумчиво отвечаю я.

— Нет, ты слишком хотела выполнить задание в срок и угодить Рэнделлу. Показать, на что ты способна. Но все закончилось не так, как ты предполагала. Ты чувствуешь себя преданной, обманутой? Это пройдет. На самом деле, он освободил тебя, Лиса.

— От чего? — немного резко спросила я.

— От чувств. Холодный расчет — вот, что останется теперь. Скоро ты поймешь, что я была права. Мне понадобилось несколько недель, чтобы зализать раны. Я даже на антидепрессанты подсела. — Мак сдержанно улыбнулась и уверено добавила, — Ты больше не будешь ошибаться. Никогда.

— Ты права. Я не буду больше ошибаться, но не по той причине, что ты озвучила, — я окидываю Кайлу холодным взглядом. — Я не буду больше в этом участвовать. То, чем Перриш держал меня, оказалось ложью. Мне нечего бояться. Только нищеты. А с этим я как-нибудь справлюсь. У меня есть образование. Вы многому научили меня. Использую свои навыки в деле и на пользу, а не для того, чтобы рушить чьи-то жизни ради материальной выгоды Рэнделла.

— Он не рушит жизни, Лиса. Ты ошибаешься.

— Он разрушил мою. Этого достаточно.

— Разве ты была более счастливой, цельной до того, как оказалась здесь? Вспомни, какой была твоя жизнь?

— Я жила на содержании женатого мужчины, — спокойно отвечаю я. — Да, я пользовалась его деньгами, и не видела в этом ничего предосудительного.

— Разве ты не разрушала жизнь его жены? Детей? Не воровала его время для себя? Это было честно, Лиса?

— Ты сравниваешь совершенно разные вещи.

— Рэнделл действует при помощи необычных рычагов, но действует в условиях жесткой конкуренции, и сама знаешь, в бизнесе мало кто играет честно. Кто-то дает взятки, а Рэн использует конфиденциальную информацию, получая ее разными способами и из разных источников. И он не прячет доходы в офшорах, а полностью вкладывается в развитие новых направлений своей деятельности.

— Ты можешь и дальше поклоняться Великому Рэнделлу Перришу. Я не разделяю твою позицию, Кайла. И те «необычные» рычаги, которые он использовал, чтобы получить меня в Розариум, меня не устраивают. Я даже не хочу думать о том, на что он способен, когда речь идет о большой выгоде. Я не хочу и не буду в этом участвовать.

Мак задумчиво смотрит на меня несколько секунд, словно что-то мысленно прикидывая про себя.

— Он говорил, что ты это скажешь. Слово в слово.

— Ну, он же у вас не человек, — усмехнулась я скептически. — А просто хренов экстрасенс. Только почему у него смелости не хватило прийти и сказать все это самому?

Мак сдвинула брови, и теперь выглядела по-настоящему удивленной.

— Ты ничего не знаешь? — спросила она. Я ответила ей точно таким-же взглядом.

— А что я должна знать? Я только с кровати встала.

— Какой сегодня день, Лиса?

— Понедельник, я думаю.

— Сегодня среда.

Я изумленно молчу, пытаясь понять, как умудрилась проспать два дня. Еще бы у меня так не болело все тело, а желудок не сводило от голода. А если бы Мак не пришла?

— Ни хрена себе я проспала, — вырвалось у меня. — Не знаю, что сказать. Так что случилось?

— Рэн в полиции. Его арестовали в понедельник. Уверена, что адвокаты вытащат его в ближайшее время…

— Подожди, — обрываю я Кайлу, потирая виски. — Ничего не понимаю.

— Конечно, ты же газет не читала. И новости не смотрела. Весь город о нем говорит. Да что там. Весь штат. Смакуют подробности, — с презрением бросила Мак.

— За что его арестовали?

— Линди Перриш убили у него дома. Он нашел ее и вызвал полицию. А эти ублюдки ничего другого не придумали, как обвинить во всем его.

Я застыла, глядя на разгневанное лицо Мак. Холодный озноб прошел по спине. В памяти всплыла одна единственная встреча с женой Рэнделла. И не зная подробностей, я почти понимаю, почему правоохранительные органы заподозрили Перриша.

— У них есть причины так думать? — осторожно спросила я, чтобы не обрушить на себя гнев марионетки Рэнделла.

— Ее убили точно так же, как его мать шесть лет назад. А за день до этого она консультировалась с адвокатом по поводу развода, и он помог ей составить заявление, пообещав золотые горы.

— И ты уверена, что это не он? — не удержалась я от прямого вопроса.

— Конечно, уверена! — резко ответила она. — Он не идиот, чтобы убивать свою жену в собственном доме, зная, что она собирается развестись, а после еще и вызвать полицию.

Тут сложно было с ней не согласиться. Рэн не из тех, кто способен на необдуманные поступки. Но с другой стороны, никто не знает, что там произошло на самом деле. Я своими глазами видела, как он ей угрожал. Перриш — сумасшедший ублюдок, но способен ли он на убийство? Учитывая то, что произошло со мной, я могу сказать — да, способен. Но мне кажется, он бы сделал все так, чтобы никто на него не подумал. Стоп…

— А как именно убили Линди? Ты говоришь, что так же, как мать Рэнделла. Тогда кого-то посадили?

— Нет. Рэнделла и тогда задерживали, но отпустили, когда подтвердилось его алиби. Убийцу так и не нашли. Это все, что мне известно. Тоже из газет.

— Кто подтвердил алиби?

— Его жена, — отвечает Мак, и бросает на меня обвиняющий взгляд. — Лиса, ты не можешь всерьез думать, что это мог быть Рэн. Он странный, никто не спорит. Но не маньяк. А здесь попахивает серией, понимаешь? Обе жертвы привязаны к стулу. Обеим жертвам нанесены тринадцать ножевых ранений.

— Кайла, если не Рэн убил, то убийца все равно как-то с ним связан. Одна погибшая — мать, другая — жена. Но я даже не хочу анализировать случившееся. Уверена, полиция разберется. Я просто хочу удалиться от всего этого. Понимаешь? — я посмотрела в глаза Мак, но, конечно, никакого понимания там не увидела.

— Из Розариума еще никто не выходил, Лиса. Или я не знаю о таких случаях, — отвечает она прохладным тоном. — Однако, Рэн просил передать, что оставляет решение за тобой.

И я снова потрясенно замерла, уставившись на Мак, как на седьмое чудо света.

— Ты серьезно?

— Да, более того, он распорядился в случае твоего ухода оставить тебе машину, квартиру и те средства, которые имеются на счете в данный момент. А так же попросил меня посодействовать тебе с устройством на работу.

— За что такая щедрость? — подозрительно осведомилась я.

— Тебе лучше знать. Раз, как ты говоришь, ему больше нечем тебя держать, то, видимо, он не считает нужным делать это. А квартира и машина — это компенсация за доставленные неприятности.

— Какая трогательная забота, — ухмыльнулась я, опуская взгляд на свои колени.

— Разумеется, ты подпишешь необходимые документы о неразглашении. Надеюсь, у тебя хватит ума держать язык за зубами? — спросила Кайла с некоторым высокомерием. Я посмотрела на нее и поняла, что она умирает от любопытства. Ей безумно интересно, почему Рэн решил меня отпустить на столь выгодных условиях. И самое нелогичное для нее — почему я вообще решила уйти.

— Мне как-то не хочется оказаться привязанной к стулу, — отвечаю я с сарказмом. Мак одаривает меня ледяным взглядом.

— Это плохая шутка, Лиса. Или Реджина. Тебя теперь так зовут.

— Меня и раньше так звали. Это мое второе имя, Кайла. Рэн сказал, что мы не должны забывать, кто мы.

— Да, это в его духе, — согласно кивнула Мак. — Когда я пришла к Розариум, меня звали Кэролайн. Кайла звучит похоже, не правда ли?

Я отвожу взгляд в сторону, ощущая неприятную тяжесть в груди.

— Очень похоже, Кэролайн, — отвечаю я.

— Завтра я пришлю тебе варианты по поводу возможного трудоустройства. Помогу с резюме и рекомендациями. Лично мы больше не встретимся. Если увидишь кого-то из нас на улице или где-то еще, то просто пройди мимо.

— Так и сделаю, — кивнула я.

* * *

Ровно через три дня из утренних газет я узнала, что Рэнделла Перриша освободили под залог. Рядом с ним на фотографиях маячил человек, лицо которого я поклялась стереть из своей памяти — Мартин Роббинс, его адвокат (какое совпадение!). А через неделю сняли все обвинения. В том, что так и будет, я даже не сомневалась. Слишком много связей и должников у Рэнделла Перриша. Такие люди не сидят в тюрьме.

И в тот день, когда он вышел из здания окружного суда совершенно свободным человеком под вспышками фотокамер, я входила в офисное здание «Бэлл Энтерпрайз», чтобы начать стажировку на новом рабочем месте. По иронии, компанией, куда мне помогла устроиться Мак, оказалась той самой, которую в самом начале мне выдали за объект интересов «Перриш Трейд». Кайла сказала, что Рэн никогда бы не осмелился связаться с таким гигантом, и предлагая другие варианты возможных мест трудоустройства, всячески пыталась меня отговорить устроиться именно сюда. Но я сделала по-своему. И меня взяли в самую крупную многоотраслевую компанию Кливленда, которая функционировала на территории города с момента его основания и передавалась по наследству, являясь семейным бизнесом.

И держа в руках заветный пластиковый пропуск «Бэлл Энтерпрайз» я верила, что все самое страшное позади и впереди меня ждет светлое и счастливое будущее. И я спешила ему навстречу, чувствуя небывалый подъем сил и опьяняющую свободу.

Ты должна кое-что сделать для меня, Лиса, — промелькнуло в моей голове, когда передо мной открылись двери кабинета одного из членов правления. Я обернулась назад, решив, что ослышалась. Но в коридоре никого не было. Пожав плечами, я натянула дежурную улыбку и сделала шаг вперед.

— Доброе утро, мистер Бэлл. Меня зовут Реджина Вонг. Я ваш новый личный ассистент, — представилась я.

Из кресла за массивным столом из темного дерева, поднялся высокий и симпатичный молодой мужчина с внимательными и серьезными янтарными глазами. Я приблизилась к столу и протянула руку. Не сводя с меня изучающего взгляда, мой непосредственный начальник пожал ее

— Мистер Бэлл — это мой отец. А я всего лишь его сын, — он искренне улыбнулся. — Зови меня просто Нэйтон, Реджина. У нас тут все по-простому. Рад тебя видеть в рядах нашей компании. Уверен, тебе у нас понравится, и мы с тобой сработаемся.

— Мне бы этого очень хотелось, Нейт. Я буду стараться, — ответила я, отметив, что он все еще держит мою руку, и его прикосновение не кажется мне отталкивающим или неприятным.

— Я тоже, — улыбка молодого человека стала шире, в глазах мелькнули чертики. Мне кажется, он хороший человек, подумала я тогда. И не ошиблась.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ