Часть I. Возвращение на Родину

Люба подошла к окну. Рабочий день кончился, скоро должен придти Александр. По Мясницкой улице двигался оживленный людской поток, кто-то спешил в магазин за продуктами, а кто-то на Главпочтамт, их дом стоит рядом с ним и на этом пятачке всегда оживленно. Из окна третьего этажа ей видна церковь Флора и Лавра. Площадь, на которой она находится, хотят реконструировать, сделать просторнее. На ней сооружается станция метро и поговаривают, что церковь снесут, она представляет дисгармонию новому времени. А жаль, Любе она кажется такой величественной…

Москва перестраивается, много сносят памятников старины. взорвали Храм Христа Спасителя. Люба видела снимки его фрагментов в журнале. Могучее творение. иностранцы приезжали, чтобы посмотреть на него, а своим потомкам выдающееся архитектурное сооружение не оставили…

Луч заходящего солнца попал ей в глаза. Люба зажмурилась и с удовольствием впитала энергию тепла, идущую от него. Конец сентября выдался на редкость спокойным и теплым. Еще месяц и завьюжит, запорошит снег. Она боится зимы, после иранского тепла с трудом к ней привыкает. Прошлогодняя зима была тяжелая – холодная и долгая. Какая она будет в 1934 году?

На душе у нее тревожно, не безоблачно складывается их жизнь в Москве, ощущаются перебои с продуктами. Карточная система обеспечивает по твердым государственным ценам только самые необходимые продукты, остальные они покупают в магазинах по дорогой ценой.

Александр сказал, что два последних года оказались неурожайными, и ходят слухи, что от голода умерло много людей, особенно пострадали Украина и юг России, как раз самые зерновые районы.

Сейчас трудно разобраться – кто виноват. Где-то сказались перегибы политики Государства со сплошной коллективизацией, желание властей на местах собрать как можно больше зерна в его закрома. Но где-то вина и крестьян, не желавших по дешевым закупочным ценам сдавать хлеб стране. Прокатилась волна саботажа, крестьяне жгли и закапывали урожай в землю. Такие многочисленные случаи вскрылись. прошел клич – «В колхозы – ни с чем» – и тайно несколько лет идет чудовищный забой скота и несмотря на наказания, предусмотренные за содеянное, забой скота продолжается.

Вот и подошли к страшной черте… власти стараются замаскировать масштабы голода, но очевидцы рассказывают ужасные вещи…

Персбюро находится недалеко от Арбата, и Александр любит прогуляться после работы пешком до дома и часто несет для своей дорогой Любаши финики, сушеный инжир, орехи, которые она очень любит…

Люба подошла к двери и стала прислушиваться. Часы, которые она проводила без Александра, казались ей вечностью. По лестнице кто-то поднимался, она узнала спокойные и равномерные шаги мужа, и не успел он постучать в дверь, как она открыла ее. Александр обожал свою жену и видя в ее глазах ответное чувство любви, часто говорил себе: «Я выиграл в жизненной лотерее счастливый билет».

Закрыв дверь, он обнял жену за талию, прижал к себе и с удовольствием ощутил через шелк халата крутые бедра и налитую молоком полную грудь.

– Как Леночка? – спросил он.

– Играет с игрушками.

Так, обнявшись, они вместе подошли к кроватке, где среди подушек сидела их десятимесячная дочь.

Леночка заулыбалась и протянула ручонки к Александру.

– У меня есть новости, но разве Ленуся даст нам сейчас поговорить? – смеясь, сказал Александр. – Отложим разговор на вечер. – И он взял дочку на руки.

В половине девятого Люба уложила девочку спать, слегка прикрыла дверь в спальную комнату, чтобы не падал свет на кроватку и подошла к Александру, читавшему газету на диване.

– Какую новость ты хотел мне сообщить? – спросила она, присаживаясь рядом.

– Один наш сотрудник был в командировке в Тегеране. Я просил его узнать как дела у Клавдии с Ашотом. В посольстве ему сказали, что они выехали в Москву на своей машине в двадцатых числах сентября. Так что вот-вот наши друзья дадут о себе знать.

– Это очень хорошая новость для нас обоих, – ответила Люба.

Уже более двух лет они живут в Москве, но новых друзей не завели.

Благодаря своей деятельности переводчика Александр много общался с разными людьми, выработал определенную манеру поведения – интеллигентную, корректную, вежливую – но коротко с людьми сходиться не умел и не любил. его считали на работе замкнутым, суховатым человеком, и он это знал. И только с Ашотом ему всегда было легко и свободно. Он чувствовал, что Ашот понимает его и воспринимает таким, каков он есть.

Для Любы в Персбюро работы не нашлось, необходимых знакомств в Москве они не имели, чтобы найти работу, и она с удовольствием окунулась в жизнь замужней женщины, а позже – матери. Эти две новые роли ей очень нравились и заполняли все ее существование.

Чтобы не забыть французский, персидский языки она много читала и вечерами порой беседовала с мужем на этих языках.

Александр прилично зарабатывал, на жизнь им хватало, и они постепенно приобрели добротную мебель, собрали неплохую библиотеку, постелили персидские ковры и их довольно просторная двухкомнатная квартира стала красивой и уютной.

Люба по характеру общительная, открытая, попыталась наладить отношения с соседями, но натолкнулась на холодную стену. Люди жили отчужденно, замкнуто, словно боялись показать свой быт постороннему взгляду. Поняв это, она отказалась от попыток завести знакомства. Прошло немало времени прежде чем у нее случайно завязались хорошие отношения с одной одинокой женщиной из их дома.

Люба гуляла с Леночкой во дворе, когда к ней подошла Елена Николаевна, так звали эту женщину. Узнав, что девочку тоже зовут Леной, она засмеялась и сказала: «Наверное нам суждено быть друзьями».

Разговорились. Люба пригласила ее в гости. За чаем в общих чертах поведали друг другу о себе. Елена Николаевна преподавала литературу в школе, нагрузку имела небольшую, некоторые дни и вечера у нее были свободны. Между двумя Ленами – пожилой и маленькой действительно вскоре завязалась дружба и видя это, Люба попросила Елену Николаевне иногда за оплату посидеть с ее дочуркой. Ей так хотелось с мужем куда-нибудь сходить, они давно вдвоем нигде не бывали. Так они и договорились. А Люба с Александром начали изучать Москву и первым делом отправились в Третьяковскую галерею. Жизнь им сразу стала казаться полнее и интереснее.

Известие о скором приезде Клавдии обрадовало ее. Им вместе никогда не было скучно, они всегда находили тему для разговора. Она уверена, что это будет и сейчас. Клавдия – знакома с разными жизненными ситуациями и всегда сможет дать ей нужный совет…

Машина Ашота и Клавдии въехала в Москву с юго-восточного направления в солнечный сентябрьский день. Подходило к концу их долгое и интересное путешествие. Советские рубли, которые им выдали еще в Тегеране, как часть их зарплаты, уже кончились, и Ашот с Клавдией имея валюту, но не имея рублей, последние сутки ничего не могли купить. К счастью помидоры, фрукты, которыми они запаслись в Баку, в основном сохранили свой вид, и Клавдия удовлетворяла потребность в еде, поглощая витамины.

– Беременным не рекомендуется есть много мяса, а вот помидоры, фрукты – это без ограничения, – сказала она, съедая очередной помидор.

Ашот улыбнулся и подумал: «Но я-то не беременный и так хочу съесть кусок жареного мяса!» – от этой мысли он даже проглотил слюну.

На краю дороги стояла машина. Ашот спросил водителя:

– В каком отеле можно остановиться и оплатить номер не рублями, а валютой?

– В гостинице «Метрополь» – это центр.

– Прекрасное место! – воскликнула Клавдия. – Там все рядом – Большой театр, Красная площадь!

Она неплохо ориентировалась в названиях улиц Москвы, и хотя в городе шло бурно строительство, многие улицы были переименованы, однако Клавдия смогла помочь Ашоту найти правильное направление к центру.

Москва произвела на него сильное впечатление. После небольшого Тегерана, Тебриза, Баку да и Ростова она показалась ему громадной. А широкие улицы, высотные дома, скверы, разнообразная архитектура зданий внушали восхищение.

– Неужели мы будем здесь жить? – подумал он.

Машина подрулила к гостинице, сбоку, недалеко от центрального входа стояли несколько машин, здесь Ашот с Клавдией поставили и свою.

Вежливый метрдотель проводил их в номер на второй этаж. Он представлял собой две прекрасно обставленные комнаты со всеми удобствами.

Клавдия, уставшая от дороги, приняла душ, потом прилегла на мягкую, широкую кровать и с удовольствием вытянулась.

– Сколько дней я провела в сидячем положении, пусть мои косточки отдохнут, – подумала она.

Ашот тоже сбросил с себя дорожную пыль, переоделся и пошел в Торгсин. Торгсин оказался рядом, и Ашот без проблем обменял часть долларов на рубли. вернувшись в гостиницу, он позвонил по телефону по поводу квартиры, которую им обещали, и услыхал ответ, что через два дня он получит ключи от квартиры и сообщили точный адрес: Тверской бульвар, № 15.

– Пока все складывается удачно, – сказал, заходя в номер, Ашот.

– Для меня лучше, когда какое-то дело начинается с препятствий, – ответила Клавдия. – Тогда потом все выходит хорошо.

– Ты что, Клавочка, суеверная?

– Бывает.

– поднимайся, дорогая, пора нам подумать о наших изголодавшихся по нормальной пище желудках.

Нарядов из Ирана они привезли много, красиво делись и вкусно пообедали в ресторане «Метрополь». А затем прошлись до Тверского бульвара посмотреть на дом, в котором они будут жить. Это было длинное двухэтажное здание, внешне ничем не примечательное.

Клавдия любила ходить пешком, а сейчас при беременности это было и полезно. Они прогулялись по Красной площади, спустились к реке Москве, и медленно пошли в сторону гостиницы. Ашот постоял у музея Революции, любуясь искусной кладкой красного кирпича: «Ты только посмотри, Клавочка, сколько рисунков можно сделать из прямоугольного кирпичика. Талантливый мастер строил этот дом». Вернулись они в гостиницу, когда в Большом театре уже зажглись огни.

На другой день утром молодая чета решила разыскать своих друзей, а на вечер Ашот предложил Клавдии взять билеты в Большой театр. Шел балет Глиэра «Красный мак».

Был воскресный день и они надеялись застать своих друзей дома. Собрали в сумку фрукты, помидоры – это хороший подарок друзьям, они уже заметили в Москве дефицит многих продуктов.

Мясницкую улицу нашли быстро, а вскоре и номер дома. Дверь открыла им Люба. Александра не было, он вышел в магазин.

– А мы уже вас ждали. В Персбюро Александру передали, что вы вот-вот подъедете, – радостно сказала она.

– Увидела тебя, Любочка, и такое чувство, что мы и не расставались. Ты пополнела, выглядишь красивой женщиной, – обнимая подругу, сказала Клавдия.

– Я уже мама.

– Да ну? – одновременно воскликнули Ашот и Клавдия. – Показывай нам свое дитя.

Полюбовавшись на маленькую Леночку, они устроились на диване.

– А мы с Ашотом позднеплодные. Я в положении всего два с половиной месяца, чувствую себя плохо, тошнота замучила.

– К счастью, я ходила легко. Говорят во второй половине беременности тошнота отходит, дай бог и у тебя так будет.

Люба стала суетиться, накрывать на стол: «Попробуйте мою кухню. Я сейчас много времени дома и изобретаю разные блюда. Часто пеку вкусные вещи. Вам повезло, сегодня у меня много чего из дрожжевого теста. Ты ведь, Клава, всегда любила печеное?»

– Да, не откажусь, – взглянув на полное блюдо всяких булочек, пирожков, ответила она.

– И наш любимый традиционный чай? – засмеялась Люба.

– Конечно, разве без чая дела делаются? – в тон ей ответила Клавдия.

– Ну, вы пейте чай, а я захватил бутылочку вишневой наливки. Кроме Клавы всем остальным ее можно пить, – подключился к разговору Ашот. Он поставил бутылку на стол, а сумку с фруктами подал Любе, которая тут же сделала салат из помидор.

Когда в дверь постучал Александр, Клавдия с Ашотом спрятались в ванной и услыхали его слова:

– Так, дорогая моя женушка, стоило мне уйти на полчаса, как у тебя появилась бутылка на столе, и любовник, наверное, под кроватью?

Все дружно рассмеялись, и Ашот с Клавдией выскочили из ванной.

– Ну вот, мы снова вместе, – радостно сказал Александр. – Как будто и не расставались.

Люба подала каждому по жареному эскалопу.

– А кто произнесет тост? – спросила она.

Ашот поднялся с рюмкой в руке и сказал полувопросительно:

– Выдержим все, что бы нам не свалилось на головы?

– Клавдия тут же налила и себе глоток наливки.

– Выдержим все! – дружным хором ответили друзья. После небольшой паузы Клавдия сказала:

– У вас уютная, хорошо обустроенная квартира, мы же получим ключи послезавтра. Поживем несколько дней по-восточному, расстелим ковер, разложим матрасы, пока не купим необходимую мебель.

– А где ты, Ашот, собираешься держать машину? В Москве это проблема, – спросил Александр.

– Пока оставлю во дворе у дома, она мне сейчас будет нужна для перевозки мебели.

– При Персбюро есть площадка, где ставят машины свои работники, но за небольшую плату и посторонние. Если надумаешь, мне скажи.

Молодые пары посидели вместе до двух часов дня. Клавдии хотелось немного отдохнуть перед театром, и тепло простившись с друзьями, они с Ашотом пошли в гостиницу.

– Как сложится наша жизнь дальше, мы предугадать не можем, но друзей мы нашли – и это главное, – сказал по дороге Ашот.

Вечером элегантно одетая пара отправилась в Большой театр. Здесь они были впервые и все им нравилось. Но сам балет Клавдия из-за частых приступов тошноты смотрела нервозно. Она боялась, что вдруг с ней случится беда, и она испортит ковровую дорожку или кресло соседа.

После спектакля Клавдия поспешила к выходу. Вечер был тихий и довольно теплый. Они долго обнявшись гуляли по вечерней Москве и встретили много таких же влюбленных парочек.

На другой день Ашот взял необходимые документы и поехал на свою новую работу. Ему нетерпелось все посмотреть своими глазами.

Приехал он на Московский Автомобильный завод около 11 часов утра. Начальство встретило его приветливо, провели в сборочный цех, где он будет работать.

– Часть сборки, – пояснил начальник цеха, – замой в морозные дни – это нелегкая работа, но у нас выдается теплая одежда, специальные перчатки. Так что люди выдерживают. Смена начинается с 8 утра. С 12 до 13 часов перерыв и затем снова работа до 17 часов. Выходной – воскресенье. Обеды в столовой дешевые и довольно сытные.

Взглянув на часы, он продолжил:

– Скоро перерыв. Вы считаетесь уже нашим работником, пообедайте в столовой и познакомьтесь с рабочими.

Столовая была большая, суеты – никакой. Каждый знал свой стол и место. Показали и место Ашота, его новые сослуживцы подходили к нему и тепло, за руку знакомились. Оглядев зал, он не увидел ни одного враждебного взгляда, люди смотрели на него с интересом и доброжелательно.

– Это хорошо, – подумал Ашот. – Даже если мне и будет трудно, рабочие, видно, меня поддержат.

Обед был действительно сытный вкусный. Когда он вновь вернулся к директору завода, тот спросил его:

– Каковы ваши впечатления?

– Хорошие.

– Даю вам два дня на устройство ваших дел. Я знаю, что вы еще без квартиры, а в четверг к 8 часам приходите на работу. зайдите в бухгалтерию, вам скажут какова будет ваша зарплата механика.

Ашот еще плохо ориентировался в рублях, в ценах, и когда он вышел на улицу, то решил пройтись по магазинам и посмотреть, что он сможет купить на свою московскую зарплату, и то, что он увидел, повергло его в шок. Его зарплата равнялась 3 кг сливочного масла!

– Как мы будем жить? Как я об этом скажу Клаве? – подумал Ашот.

Ашот, как мужчина, привыкший хорошо зарабатывать своим трудом, ощутил чувство унижения от мысли, что не сможет достойно содержать свою семью. Когда он вошел в номер гостиницы Клавдия, взглянув на него, сразу поняла, что он чем-то расстроен.

– Что случилось, дорогой?

– Клавочка, знаешь какая у меня будет зарплата? Она равна 3 кг сливочного мала! Разве мы сможем жить на эти деньги?

Клавдия минуту молчала, обдумывая ответ. Она научилась жить по принципу – есть достаток – хорошо, нет его – не беда. У нее были драгоценности, но носила она их редко и была к ним равнодушна. Элегантно одеться – это другое дело, а побрякушки, как она часто называла дорогие украшения, не такая уж важная вещь.

– Милый Ашот, – заговорила Клавдия, – Есть такая русская поговорка: «Не в деньгах счастье». И я ее смысл проверила своей жизнью. Я счастлива, что у меня есть ты, будет ребенок, а побрякушки, если нам не будет хватать на жизнь, будем сдавать. Мы ведь предполагали, что так может случиться. Ты начнешь работать, получишь на нас карточки, уже часть продуктов будет по более дешевой цене. Одежды мы привезли много. А ты подумай о тех, кто не имеет золотых вещей и живет на такую же зарплату… Если бы не мое положение, я тоже пошла бы работать и у нас были бы две зарплаты. А пока будем жить так, как получается. Постараемся меньше шиковать.

Как Ашот был благодарен жене – ни упрека, ни сожаления не услыхал он в ответ. Он подошел к ней, нежно поцеловал и сказал: «Ты – единственная ценная жемчужина, тебя и буду беречь, а остальное действительно не так уж и важно!»

– А какое впечатление от завода?

– Хорошее. Познакомился с коллективом. Встретили доброжелательно, видно, рабочие – народ хороший.

– Ты сам – человек без злобы, камня за пазухой не носишь. Люди это почувствовали, поэтому так и отнеслись к тебе.

– Пообедал в столовой. Вкусно и дешево.

– Ну вот, считай, что к твоей зарплате можно приплюсовать и обеды по льготной цене.

– Два дня мне дано на обустройство квартиры, а в четверг к 8 утра пойду на работу. Может, дорогая, пройдемся по магазинам, раз у нас будет туго с деньгами, поищу досточек, кое-какие инструменты да и многое в квартире сделаю своими руками.

Клавдии эта мысль очень понравилась, ее фантазия разыгралась:

– Мне твоя идея очень нравится. – И Ашот увидел в ее глазах азарт. – Давай сходим в Детский мир, там могут быть такие заготовки, – предложила Клавдия. – Поищем в хозяйственных магазинах.

Клавдия была увлекающейся натурой, а вынужденное безделье начинало ее раздражать. И она решила, что будет помогать мужу. Они прошлись по нескольким магазинам. Ашот купил необходимые им инструменты, приглядел и заготовки, но их решили приобрести после въезда в квартиру.

Они прикинули, сколько денег могут потратить на добротную мебель. Нашли на улице Горького комиссионный магазин. Им понравился набор мебели из красного дерева, включающий овальный стол, шкаф для посуды и книг, резные стулья и небольшой диван, обитые гобеленом.

– Получим ключи, ее и возьмем, – сказала Клавдия с воодушевлением.

На другой день Ашот утром уехал за ключами, а Клавдия с нетерпением стала ждать его. Пришел он часа через два и радостно сообщил: «Я уже был на квартире, посмотрел, что и где можно поставить. Собирайся домой».

Они сдали номер, уложили свои вещи в машину и поехали на новую квартиру. Хотя по габаритам она и была меньше Любиной, но удобная. Устраивал второй этаж, а вышли из дома – и бульвар, где можно посидеть на скамейке и погулять. Ашоту за два свободных дня хотелось сделать по дому как можно больше, и они договорились, что Клавдия приготовит обед и наведет чистоту в доме, а он съездит в магазин и привезет гарнитур. Обои на стенах были с золотыми вертикальными полосами кем-то и когда-то надежно приклеены и их мебель под старину красиво смотрелась на фоне стен.

Фантазия Клавы подсказала быстрое решение вопроса с шифоньером.

– Мне нравятся примерочные кабины в хороших магазинах. Давай по этому принципу сделаем уголок, где можно переодеться, – сказала она. Ашот быстро сбил стойки и перекладины, на них они развесили на плечиках свою одежду. К стене прибили длинное, почти до пола, зеркало, и этот уголок отделили раздвижными занавесями. Получилось очень удобно.

На ночь расстелили ковер, разложили на нем матрасы и несмотря на усталость от активно проведенного дня, отметили любовным рандеву свое новое жилье.

– На полу даже романтичнее, – сказала Клавдия.

– Я с тобой согласен, моя дорогая, – вторил ей Ашот.

На другой день он взялся мастерить топчан, ножки сделал с рельефом. Клавдия шила на него чехол из иранского шелка, а чтобы он не спадал, продернула резинку. На готовый топчан Ашот положил два широких матраса, сверху натянули чехол с оборкой, а к изголовью прибили резную доску, и долго любовались своей работой.

– Скоро мы сможем пригласить к нам наших друзей, – сказал Ашот.

– Думаю, что да. – Ответила Клавдия.

В четверг она проснулась вместе с мужем, приготовила вкусный завтрак. Сегодня у него знаменательный день. Дорога до завода занимала полчаса, но Ашот решил подъехать раньше, надо было переодеться в рабочую одежду и подготовить инструменты.

Весь день Клавдия была мыслями с мужем и ей так хотелось его встретить, что когда по ее расчетам он должен был подойти, она вышла из дома ему навстречу.

– Вижу, что все хорошо, – сказала Клавдия, заметив Ашота.

Он шел уставший, но в хорошем настроении.

– Да, трудно с непривычки, но я ведь люблю машины. Давай прогуляемся к Пушкинской площади, я еще не голоден. Когда вечером они возвращались домой, то неожиданно во дворе услыхали разговор трех соседок, который, бесспорно, касался их.

– Приехали из-за границы, всего нахапали. У них какие ковры! – зло говорила худая темноволосая женщина.

– Машину, мебель красивую привезли! – с завистью говорила другая.

Увидев Клавдию с Ашотом, они замолчали, проводив их недобрым взглядом. Клавдия знала, какие порой бывают злые язычки у наших русских женщин и отнеслась к этому спокойно. «Пусть болтают», – подумала она.

Но на Ашота этот разговор произвел очень неприятное впечатление. За ужином он все время о чем-то думал.

– Клава, давай поедем к Александру, мне нужно с ним поговорить.

– Надо, так надо, – ответила она, вставая.

Они подъехали к дому на Мясницкой. Ашот рассказал друзьям об услышанном разговоре и попросил Александра сегодня же, если это возможно, поставить машину на площадку Персбюро.

– Конечно можно, она круглосуточная.

– Тогда поехали?

– А мы без вас душу отведем, – сказала Люба. – Ты, Ашот, не переживай, у нас ведь тоже с соседями не сложились отношения. Наверное, считают нас чужаками.

Ашот оплатил стоянку машины за трое суток. Плата была небольшая, как и говорил Александр. Домой они возвращались пешком.

– Я чувствую, – заговорил Ашот, – что мне надо искать покупателя на машину, она начинает мне мешать. Гараж мы навряд ли приобретем. Я работаю шесть дней в неделю, когда мне на ней ездить? В Москве столько прекрасных мест отдыха, куда можно доехать трамваем, скоро пустят линию метро, об этом пишут и говорят.

Бензин, стоянка – се это требует денег, а у меня и так маленькая зарплата.

– Один наш сотрудник, иранец, ищет машину. Если ему понравится твоя машина, считай, что сделка совершена. Он состоятельный человек и хорошо заплатит.

В субботу вечером к Ашоту домой пришел Александр и с ним смуглый мужчина лет тридцати, который представился Малеком.

– Это покупатель твоей машины, Ашот.

Глядя на нового знакомого, на Ашота повеяло теплыми воспоминаниями о Тегеране.

– Давайте поговорим по-персидски, а то я начну его скоро забывать, – предложил он.

Клавдия стала накрывать на стол. На Востоке не любят отпускать гостя без угощения. Она помнила это правило. Быстро сделала салат, в котле вот-вот должен был дозреть плов. Ашот извлек из нового шкафа бутылочку вина, которую держал для гостей. Во время застолья Малек назвал очень хорошую сумму за машину, большую, чем Ашот предполагал.

– Мы сможем жить безбедно почти год на эти деньги, – подумал Ашот.

– Я согласен, – сказал он вслух. – По рукам. Малек, когда будете в Тегеране, не сможете ли навестить мою тетю Ареву? Я дам вам ее адрес.

– Конечно, смогу. Захожу же я к родителям Александра.

– Передайте ей, что мы получили квартиру, я работаю на автомобильном заводе, у нас все нормально.

Оговорив необходимые юридические вопросы, связанные с продажей машины, гости ушли.

А в понедельник вечером Ашот принес много денег, положил их перед Клавдией и сказал: «Я думаю, что на год нам этого хватит».

– Не жалеешь?

– Нет. Здесь, в Москве, машина нам не нужна.

Обычный ритм жизни стал налаживаться. Теперь Клавдия стояла у плиты и готовила обеды. И только по воскресеньям Ашот с любовью возился с мясными блюдами, он не хотел забывать полезные навыки. Субботний вечер был отдан друзьям, они ходили в гости друг к другу, а когда Елена Николаевна была свобода и могла посидеть с Леночкой, то вместе гуляли по Москве, посещали театры и кино, и одевшись со вкусом, так что на них обращали внимание. иногда ужинали в ресторане «Метрополь».

Пока Ашот был на работе, Клавдия на час, другой приходила к Любе, и к их душевным разговорам прибавилась новая тема – тема материнства. Съездила она на Тихвинскую улицу. Тетя Маша была все такая же, только немного постарела и несказанно обрадовалась Клавдии. Клава принесла ей апельсины и подарила большой, свободный иранский халат. От нее она узнала грустную историю жизни своих родных.

Спустя два года после ее отъезда из Москвы, отец сильно простудился и умер от отека легких. Старший брат Михаил встречался с женщиной из Иванова и переехал жить к ней. Лидия с мужем и его матерью имели большой двухэтажный дом, один из самых видных домов во Владимире. Пришел представитель власти и показал приказ на изъятие у них первого этажа. Они перебрались на второй этаж. Там были шесть комнат с двумя входами. Мать мужа, фактическая хозяйка дома, поняла, что их в покое не оставят и могут изъять и половину второго этажа. Будучи женщиной решительной, она опередила события. Разворачивалось большое строительство в Ташкенте. По генеральному плану Совнаркома СССР он вошел в небольшую группу городов, которые со временем станут узловыми точками огромной страны. Туда потянулись потоки людей неустроенных, обиженных властью. Они искали свой уголок в огромной стране.

Очевидцы рассказывали, что работы там много, всем хватит. Климат теплый, лето жаркое, много фруктов, овощей. Народ местный хлебосольный, принимает приезжих доброжелательно. И недорого можно купить хороший дом.

Весной 1933 года свекровь Лидии продала второй этаж своего дома, и они уехали в Ташкент. Там купили особняк не хуже, чем во Владимире. Лидия устроилась на работу в агентство по распространению печати, а через полгода написала письмо матери, чтобы она продала свой дом во Владимире и вместе с Павликом переехали в Ташкент. У Павлика обнаружили туберкулез и, может быть, сухой, жаркий климат южного города ему поможет. Так они и сделали.

– Теперь, Клавочка, твои родные далеко от тебя, – с грустью закончила свой рассказал тетя Маша.

– Что-то в этой стране, куда я так рвалась вернуться, неблагополучно, если люди, как цыгане, поднимаются с насиженных мест и кочуют, – подумала Клавдия.

Она взяла у тети Маши адреса Лидии и мамы и решила сегодня же им написать.

Морозным днем 1 декабря Клавдия была у Любы, когда к ним постучала взволнованная Елена Николаевна:

– Вы слыхали новость? Кирова убили. Я не знаю подробностей, но люди на улице только об этом и говорят.

Когда Клава возвращалась домой, улицы были полны народа, на лицах людей она прочла растерянность, тревогу, озабоченность. Все говорили о случившемся событии.

Вечером Ашот рассказал подробности. Киров был убит из револьвера несколькими выстрелами перед дверью своего кабинета в Смольном. Убийцей был молодой человек – Николаев, член партии. Он не сопротивлялся, его схватили на месте.

– Что-то здесь не так, если один партиец убивает другого, – тяжело вздохнув сказала Клавдия. И сердце ее сжалось от предчувствия надвигающейся беды…

Но вскоре то естественное состояние, в котором она находилась, отодвинуло на задний план и политические, и другие проблемы. Она стала напоминать себе животное, которое ест, пьет, спит и только и думает о детеныше. После семи месяцев беременности, когда ее живот невероятно раздулся, на лице выступила пигментация, глядя на себя в зеркало, она приходила в ужас. Клавдия сказала Ашоту, что она, чтобы не навредить будущему ребенку, прекращает с ним интимные отношения и отправила его спать на матрасы на ковре.

Как только она поняла, что не может функционировать как женщина, в ней с новой силой вспыхнула ревность. Если она читала книгу, где муж изменял жене, она тут же себе представляла Ашота на месте мужа, а себя в роли обманутой жены. Она вспомнила, как Ольга в Тегеране ей рассказывала, что многие мужчины изменяют своим женам чаще всего в последние месяцы их беременности.

Ашот был скрытен и никогда не обмолвился ей о своих романах ни до встречи с ней, ни во время их совместной жизни.

Предполагая, что он может ей изменить, и она не в состоянии это предотвратить, Клавдия стала высчитывать минуты до его возвращения с работы, и если Ашот задерживался на полчаса, то ожидание превращалось в пытку, а воображение рисовало самые невероятные картины…

Рабочие завода полюбили Ашота, и у него появились приятели, с которыми он порой прогуливался до трамвайной остановка, а иногда заходил в забегаловку выпить одну-две кружки московского пива, а его сослуживцы предпочитали несколько рюмок более крепкого напитка – водки.

Выпитое развязывало языки. Ашот рассказывал о другой, далекой стране, где люди живут по иным нормам и правилам, и его любили слушать. Приятели же рассказывали о своих проблемах, и речь густо пересыпали нецензурными словами. Ашот не понимал, зачем они применяют эти слова, ведь так искажается смысл! Приятели же ему возразили, что речь без русского мата, это как суп без соли, как-то все не то.

Ашот же остался при своем мнении, и как приятели ни старались, ни мат, ни водка к нему не прилипали. За эту верность своим принципам сослуживцы стали уважать его еще больше.

Однажды, когда Клавдия была на девятом месяце беременности, Ашот задержался с приятелями дольше обычного. Клавдия несколько раз подогревала ужин, и, ожидая его, испытывала один из приступов ревности. В руках у нее была тарелка. Когда Ашот вошел слегка выпивший и веселый, она от пережитой ревности запустила эту тарелку в него. Он успел увернуться, и тарелка разбилась о стену на мелкие куски. А у Клавдии вместе с разбитой тарелкой наступила разрядка, она села на диван и заплакала. Ашот, никогда не видевший ее слез, был поражен:

– Ты что, любимая, ревнуешь меня? Дороже тебя у меня нет никого на свете!

Он подошел к ней, сел рядом, обнял и нежно поцеловал:

– Разве можно тарелками бросаться? А если бы ты в меня попала, какой красивый я ходил бы на работу! Раз это так тебя волнует, больше задерживаться не буду.

Он сдержал свое слово. А 15 апреля, в теплый весенний день, Клавдия подарила ему первенца, и назвали они его Олегом.

Пока Клавдия была в роддоме несколько дней, Ашот смастерил детскую кроватку, сделал шкафчики на кухне и полки для книг в спальне. Несмотря на стесненность в средствах книги Ашот подкупал каждую зарплату и им уже не хватало места.

1935 год оказался для них довольно благополучным и без потрясений. В начале года отменили карточки на хлеб, а через полгода и на другие продукты. Теперь они покупали все по коммерческим ценам, даже в государственных магазинах стоимость продуктов немного им уступала. Но у Ашота была значительно повышена зарплата, и они с Клавдией старались укладываться в ее рамки. Только на деликатесы они разрешали себе брать деньги от продажи машины.

Как-то в сентябре Люба сказала, что ждет в гости двоюродную сестру. Они разыскали ее в Баку, когда возвращались в Советский Союз, по адресу, данному Любиным отцом. Там, по его мнению, должен был быть его брат, но он утратил с ним связь.

– Ты не поверишь, Клава, как мы с ней похожи, словно близнецы, – сказала Люба. – Но она маленького роста, и, как часто бывает у мелкорослых, довольно крупная голова. Это ее портит Еще одна особенность – она очень остра на язычок. Язычок – бритва, так можно сказать, – засмеялась Люба. – Она старше меня на два года, но спутника жизни пока не встретила.

– Острый язычок, возможно, отпугивает, – с иронией заметила Клава.

– Отец Эллы, – продолжала Люба, – очень болен и если с ним что случится, то Элла останется одна. Мы пригласили ее в гости, чтобы она чувствовала, что у нее есть родственники. Покажем ей Москву и к вам зайдем, если не возражаешь. Элла работает секретарем-машинисткой, отпуск у нее небольшой. В следующую субботу мы посидим у вас часов в девять, после того, как ты уложишь Олега спать.

Так и решив, подруги расстались.

К следующей субботе Клавдия подготовилась тщательно, навела лоск в квартире, не поскупилась потратиться на деликатесные продукты. Она не хотела подвести своих друзей.

Когда гости пришли, Ашот с Клавдией на несколько секунд остолбенели, пораженные сходством двух сестер. За столом Элла была разговорчива, сыпала политическими анекдотами, проехалась по поводу нехватки продуктов, извлекла из сумки записную книжку и стала выбирать наиболее острые анекдоты.

Клавдия ей деликатно сказала:

– Элла, мне кажется, вам надо быть осторожнее с анекдотами. Вы посмотрите, что делается! После смерти Кирова идут какие-то бесконечные процессы, людей отправляют в тюрьму, а ведь это все бывшие члены партии, многие прошли революцию, а оказывается теперь они контрреволюционеры. Водоворот какой-то! кто-нибудь может вас не так понять и отнести к людям, выступающим против генеральной линии партии.

– Я ей тоже это сказал, – вмешался в разговор Александр. – Сейчас много непонятного происходит. Открываешь газеты – везде товарищ Сталин, Сталин сказал… Проводится параллель – Маркс-Ленин-Сталин. Похоже, что Сталин утверждает единовластие. Народная молва приписывает ему смерть Кирова, что по его указке это убийство совершено. Но такие вещи осуществляются без протоколов, так что истину мы навряд ли когда-нибудь узнаем. Но то, что Сталин воспользовался этим событием, чтобы расправиться со своими противниками, – это факт. Старую партийную гвардию начала века он считает аморальной и рыхлой. Эти бесконечные группировке с лидером во главе, предлагающие свое видение строительства страны, его раздражают, он не видит в их делах ничего хорошего.

Страна одна, огромная, и нужно, чтобы проводилась ясная линия, а не раздиралась то вправо, то влево. Его курс на индустриализацию страны оказался прозорливым, он сейчас на коне. Опирается Сталин на двух партийцев – Молотова и Кагановича. Это очень разные люди и по характеру, и по социальному происхождению, но они знают, что Сталину надо. И еще. Эллочка, товарищу Сталину подчиняется такая грозная организация, как НКВД. А ей переехать такую пигалицу как вы – ничего не стоит. Так что учитесь молчать, – мой вам совет.

Задетая тем, что ее назвали пигалицей, Элла с азартом молодости ответила: «Волков бояться – в лес не ходить».

– Ну что на это скажешь? – засмеялась Люба.

Сентябрь выдался холодным, осенним. И когда гости уходили.

Клава обратила внимание на красивое пальто, которое одела Элла. Желая сделать ей приятное, она сказала:

– Эллочка, у вас очень красивое пальто. Оно вам идет.

– Это подарок Любы, она привезла его мне из Ирана.

– Дайте я его внимательно рассмотрю.

Пальто было прямое, длинное, бежевого цвета с золотыми пуговицами, а воротник, манжеты, отвороты карманов были отделаны натуральным мехом тигра.

– У меня к нему и тигровая шляпка с небольшими полями.

Могла ли Люба тогда предвидеть, какую роковую роль сыграет это пальто в ее жизни.

Когда гости ушли, Ашот задумчиво сказал:

– У нас было собрание и хорошие передовые рабочие подняли вопрос о нехватке комплектующих, об очень низкой зарплате целой группы рабочих. Казалось бы, идет обычное производственное совещание, а на другой день рабочих, выступивших с критическими замечаниями, уволили. После этого случая люди стали сторониться друг друга, у всех он оставил тяжелый осадок. Если раньше мы выходили гурьбой и любили прогуляться до следующей остановки трамвая, то теперь выходим, говорим «До свидания», и каждый идет в одиночку.

– Да, что-то в стране происходит, – задумчиво ответила Клавдия. – Прав, наверное, Александр – скоро «молчание – золото» станет основным принципом нашей жизни.

Наступил 1936 год.

«Несмотря на драматизм и ломку многих человеческих судеб, серьезный раскол внутри партии, противостояние власти и народа огромная страна ценою проб и ошибок доказывала миру свою жизнеспособность. второй пятилетний план, более трезво рассчитанный, чем первый, был не так драматичен. Сбалансировано выглядело и то напряжение сил, которое вкладывало население в подъем экономики. Индустриализация страны становилась реальностью. По объему валовой промышленности к началу 1937 года СССР стал второй державой в мире. В то время как после кризиса конца 20-х годов экономика капиталистических стран топталась на месте, этот успех СССР был замечен и изменил баланс мировых сил.

Со второй половины 30-х годов человечество фатально шло к войне, но близорукие круги Запада не распознали этой угрозы.

Мировое коммунистическое движение и руководство СССР оказались более дальновидными и прозорливыми в видении очага войны. В 1936 году Сталин предложил сосредоточить все предприятия оборонной промышленности в специальном Наркомате. За вторую пятилетку военная промышленность утроила объем выпускаемой продукции. За короткий срок СССР достиг самообеспечения. Теперь его закупки машин за границей равнялись всего 9 %, страна сама производила металл и спецсплавы, нужные ей для военной продукции. Отказалась она и от заграничных технических консультаций. Если Днепро ГЭС строился по американскому проекту, то на реке Свирь под Ленинградом, уже советскими специалистами. За ней последовали и другие ГЭС на просторах страны.

Советская внешняя торговля претерпела резкое сокращение. Она упала до 1 %. Такое положение объяснялось настороженным, враждебным отношением капиталистических стран, но руководство страны из данной ситуации извлекло положительные моменты. СССР расплатился за кредиты и это дало ему возможность не вывозить зерно, так нужное стране. А подняв на должный уровень геологоразведку, СССР увеличил добычу золота и стал накапливать золотой запас страны…»

(Джузеппе Боффа. История Советского Союза. Часть I).

Ашот с Клавдией пережили вторую зиму в Москве. Он любил завод, свою работу. Знал каждый винтик в собираемых грузовиках и что по звуку мотора мог определить, что в ней неблагополучно. Стал он привыкать и к умеренным морозам, и даже находил в них свою прелесть. Но порой часы, поведенные на сильном морозе, когда перехватывает дыхание, деревенеют руки, казались ему пыткой.

– Клавочка, полгода жизни в России занимает зима. я перестал любить белый цвет, потому что он напоминает снег, которому нет конца, – говорил Ашот и радовался, когда зеленела трава, а воздух наполнялся запахом цветущей сирени.

В солнечный майский день Клавдия гуляла по Тверскому бульвару с маленьким Олегом и вдруг услыхала насмешливый голос: «Ханум, кажется я вас знаю».

Клавдия быстро взглянула на говорившую интересную женщину:

– Нина, неужели это ты? Вот так встреча! – радостно сказала она.

– Да, это я. Давай присядем на скамейку, поговорим несколько минут.

Клавдия поведала Нине в общих чертах свою историю, а Нина ей – свою.

– Твоя жизнь, Клавочка, разворачивалась романтично, с приключениями, а у меня все просто, обыденно. Когда Олег закончил юридический факультет, ему предложили работу в ОГПУ. Он согласился, и ему тут же предоставили квартиру, а мы незадолго до этого предложения поженились, так что нам дали двухкомнатную. Когда же было образовано НКВД и шла перестановка кадров, Олега перевели в Москву. Так здесь и живем. У нас большая квартира около Крымского моста. Двое детей, мальчик и девочка. Я не работаю. Уход за детьми, квартирой, мужем заполняет все мое время, а в свободные часы вяжу, шью на себя наряды. Вот этот костюм – моя работа.

– Молодец, Нина. А меня, к сожалению, к таким чисто женским делам не тянет.

– Клавочка, ты извини меня, но я тебя к себе приглашать не буду. НКВД – это очень закрытая организация, у нас есть две знакомые пары – сослуживцы Олега. Мы с ними и поддерживаем отношения. Но к тебе я иногда буду заходить. Дай мне твой адрес.

Передай привет своему мужу. Я чувствую, что он хороший человек. Да и твоим друзьям.

Уходя она внимательно посмотрела на спящего в коляске малыша.

– Значит, вы назвали его Олегом, как моего мужа. Как безмятежно спит!

Нина пришла к Клавдии только один раз в конце августа.

– Ты одна? – шепотом спросила она.

– Что за конспирация?

– Дело очень серьезное. То. что я сейчас скажу, я не говорила. Своим визитом к тебе я очень рискую и все-таки пришла.

У Клавдии затряслись колени, и она медленно села на диван.

– Когда я рассказала Олегу о нашей с тобой встрече, историю жизни и то, что вы двумя парами вернулись в Советский Союз, он тогда как-то странно на меня посмотрел, но ничего не сказал. Он вообще скрытен, такая у него работа. Несколько дней тому назад он мне вдруг сказал:

– Мой человеческий долг помочь Клавдии. Были бы в моих руках рычаги, возможности, я помог бы и многим другим. Но я винтик в уже запущенной страшной машине. Через мой отдел проходит тотальная проверка документов всех, кто был за границей. Люди исчезают. среди моих знакомых есть жертвы. Когда я выстроил все эти трагические случаи в ряд, то понял, что эти смерти не случайные, они подготовлены.

Муж с женой едут на дачу на машине. Выскакивает на скорости грузовик, задевает боковую часть, машина сваливается в кювет и взрывается.

Ученый постоянно ходил в один и тот же лес на лыжах и не вернулся. Его нашли в глубоком вырытом рву, которого раньше здесь не было, и так далее, и так далее…

Вот-вот произойдет смена руководства НКВД – Ягоду заменят Ежовым. Кто его знает, и так называют «Ежовые рукавицы», а новая метла захочет мести так, чтобы ее работу одобрили.

Законодательная база для массовых репрессий подготовлена, да и общественное мнение тоже.

Враг народа это тот, из-за кого мы так плохо живем, тот, кто вредит движению вперед. Надо нажать только кнопку, и дело пошло. Мы стали бояться своих друзей, а они – нас. И перестали встречаться. Работа, дом, дети – вот наш мир сейчас. И страх…

Если хотите сохранить свои жизни, уезжайте подальше от Москвы. Это может вас спасти, а может и нет. Встречи со мной не ищи. Действуйте быстро. будь осторожна с соседями, сейчас и у стен есть уши.

Видишь, Клавочка, при каких тяжелых обстоятельствах мы встретились. Дай бог пережить нам эти жуткие времена.

Нина подошла к играющему на ковре Олегу, погладила его по головке, тяжело вздохнула и ушла.

Клава несколько минут сидела в оцепенении.

– Боже мой, сколько же я буду бегать с места на место? А теперь куда? – рассуждала она.

– Тотальная проверка документов, значит и мы у них на крючке. Как страшно… страшно за ребенка, – она подошла к Олегу. Он оторвался от игрушек и заулыбался ей.

– Дорогой мой малыш, хоть бы беду пронесло мимо нас.

– В Ташкенте собрались мои родственники. На первое время мы можем остановиться у Лидии или мамы. Пожалуй, это выход. Надо действовать быстро. Там тепло, юг. Ашота мучают московские морозы, хоть это его обрадует.

Клавдия быстро одела Олега и поехала к Любе. Пусть она подготовит Александра. Что решат они?

– Ты одна? – тихо спросила она Любу.

– С Леной, больше никого.

– То, что я сейчас скажу, останется нашей тайной. поняла?

Клава изложила подруге разговор с Ниной. Люба долго не могла прийти в себя после услышанного.

– Значит мы у НКВД под колпаком. Куда бы мы ни уехали, а меч над нами занесен, – медленно говорила она. – Вопрос в том, опустится он на наши головы или нет? Ты думаешь уезжать, Клава?

– Да, в Ташкенте живут мои родственники. Может, и мы там устроимся.

– Нам лучше уехать в Таджикистан. Язык таджиков и персидский одного корня, небольшие расхождения. Александр там сможет найти работу. Узбекский язык относится к тюркской группе, он его не знает. Сегодня я обстоятельно поговорю с ним. Твое известие – это, конечно, такой удар, которого он не ждет.

– Я не буду писать своим в Ташкент. Письма, я думаю, просматриваются. Приедем неожиданно, как снег на голову.

– Клава, вот и рвалась ты на родину, а что? Гонит она тебя из угла в угол. Мы с Ашотом не хотели сюда приезжать. Видно, предчувствовали неладное.

– Судьба есть судьба. Помнишь твои слова? Это как ноша, порой тяжелая и трудная. Ты ведь поехала из-за Александра?

– Да, это так… Мы Элле сообщим об отъезде, чтобы сюда больше не писала, а то пришлет какой-нибудь свой очередной анекдот. Сейчас ко всему могут прицепиться, а устроимся в Душанбе и вышлем ей наш новый адрес. У меня до сознания еще не дошло, что мы действительно уедем. Кажется, поговорим-поговорим и останемся.

– Нет, раз Нина, рискуя, пришла, значит дело серьезное. Может, Олег видел и наши документы, просто не сказал, чтобы не пугать нас еще больше.

Люба, вы решайте как поступить, а я еще с Ашотом не разговаривала.

Простившись с подругой, Клавдия с Олегом уехала домой.

Вечером она посвятила в происходящее Ашота. Он помолчал, обдумывая новость, а потом сказал:

– Хочется покоя, стабильности из-за ребенка. Жаль, конечно, снова подниматься. Обзавелись квартирой, мебелью. Но раз вопрос действительно так серьезен, то надо уезжать. Люди живут везде – и на севере, и на юге. А что такое юг, мы представление имеем. Поедем в Ташкент, повидаемся с твоими родственниками. Если жизнь там сложится благополучно, останемся в Ташкенте. Нет – переедем в Душанбе. Я смогу с местным населением объясняться свободно, да и ты знаешь этот язык. посмотрим, что решат Люба с Александром.

– Действовать надо быстро. Как ты объяснишь на работе свой отъезд?

– Не за горами зима. Я тяжело ее переношу и хочу уехать в теплу. Надо продать гарнитур, а все мои полочки, шкафчики, топчан пусть остаются. Раз у нас такая кочевая жизнь, не будем больше обзаводиться громоздкой мебелью. Только самое необходимое. Но ковры будут кочевать вместе с нами.

На другой день Ашот подал заявление об увольнении с работы, отвез мебель в комиссионный магазин, а на следующий день получил деньги за проданную мебель. Съездил в Торгсин, обменял оставшиеся доллары на рубли и сдал кое-какие драгоценности по просьбе Клавы. Дорога их ждет длинная и неизвестно когда Ашот устроится на работу. Побывал он на Казанском вокзале и узнал, что купив билеты, они имеют право сдать свои вещи в багажный вагон. Для через три, решив многие вопросы, они вечером пошли к друзьям узнать об их планах.

Говорил в основном Александр:

– Я разговаривал с Малеком. Он часто бывает в Тегеране и порой кое-какие новости узнает раньше нас. В иранской верхушке меняется отношение к Советскому Союзу. Оно становится враждебным. Шах Реза Пехлеви питает симпатию к Адольфу Гитлеру. Иран все больше наводняют немецкие инструктора. даже англичане, бывшие фавориты, отодвинуты на задворки. Гитлер не скрывает своей ненависти к Советскому Союзу и из-под тишка ведет пропаганду в свою пользу. Для Германии Иран удобная платформа в будущих военных действиях, если такие начнутся.

Все идет к тому, что между Ираном и Советским Союзом в 1937 году не будет продлен Договор о сотрудничестве. А раз так, то будут аннулированы многие ирано-советские общества и организации, в том числе и Персбюро. Если мы находимся под оком НКВД, а я получил образование за границей, мне просто не дадут работу в Москве по специальности. Раз так складываются обстоятельства – надо уезжать.

– Кого же НКВД в нас видит? – спросил Ашот.

– Я думаю, что среди тех, кто был за границей, их интересуют личности, которые могли быть завербованы иностранными спецслужбами. НО так как выявить конкретных людей трудно, они предпочитают подозревать всех.

После слов Александра наступила внезапная тишина. Каждый осмысливал значение сказанных слов.

– Так мы – шпионы? – испуганно сказала Клавдия. И несмотря на драматизм складывающейся ситуации, друзья дружно рассмеялись.

– Мы можем через неделю уехать вместе. Железная дорога до Душанбе проходит через Ташкент, мы там выйдем, а вы продолжите путь, – сказал Ашот.

– Чтобы купить заранее билеты, надо зайти в паспортный стол, выяснить вопрос с выпиской и сдать квартиры. Без этого мы не сможем уехать, – сказал Александр.

Мужчины на другой день вместе сходили в паспортный стол, где им сказали, что в течение 3–4 дней эти формальности будут выполнены.

Они съездили на вокзал, купили билеты так, чтобы иметь два-три дня лишних на случай непредвиденных обстоятельств. Сдали в багаж вещи, которые решили взять с собой. Ашот помог перевезти другу его мебель в комиссионный магазин, и так как Александр был согласен получить деньги со скидкой, ему тут же их выплатили.

– Скоро у нас будет большой опыт по переездам, – грустно пошутил Александр.

– Да, похоже, что так, – ответил Ашот. Обе семьи были готовы к отъезду. Мосты, связывающие их с Москвой, были сожжены.

Коломна, 2010

 

Часть II. Страх

В период прекрасной, но короткой хрущевской оттепели Клавдия расскажет уже взрослым детям о том отрезке своей жизни, который в народе назывался просто «ежовщина».

Будучи натурой честной, умеющей ладить со своей совестью, она много думала, анализировала свои поступки, поступки других людей в тот период и задавала вопрос: «Как могла многомиллионная нация позволить, чтобы такое произошло?»

Почему люди не объединялись, не били в набат, а как тараканы расползались по своим щелям и в одиночку, с обреченностью ждали приговора – упадет удар молнии в мою сторону или пронесет мимо?

– Мы слышали, как ночью подъезжала машина и кого-то выводили. Криков о помощи не было. Люди шли безмолвно – пришел их час. Мы понимали, что люди, которых уводили, это не «враги народа», а такие же как и мы, но молчали, разрешали их увозить.

Сталин сумел организовать страшную машину расправы над людьми потому, что нация дала возможность это сделать.

Вылезла огромная армия карьеристов, мародеров, психически больных да и просто желающих свести с кем-то счеты, которые смекнули – пробил их час. Они смогут извлечь выгоду для себя из складывающейся ситуации, получат новые чины, достаток, благополучие ценой человеческих жизней. Все это было.

– Мы жили в тот период обычной жизнью. Работали, любили, рожали детей, ходили в кино и театры, встречались с друзьями, улыбались и смеялись, – рассказывала Клавдия. – Но где-то в уголке мозга, как вечный спутник, сидел страх. Он стал нормой нашей жизни. И так жила вся страна.

Такое видение тех прошлых событий было у Клавдии спустя много лет, а вот как разворачивались действия в то время, когда они покидали Москву…

Удивительная вещь – поезд. Путешествия. Исчезают порой тяжелые думы, переживания. Человек начинает ощущать чувство покоя, легкость, когда поезд в движении, а мимо проплывают небольшие станции, леса и реки.

Примерно это произошло и с нашими героями.

Они впервые совершали длительную поездку вместе. Билеты купили в спальный вагон, ехали с комфортом, одни. Взяли непортящиеся продукты, а обеды, молочное намеревались приобретать в вагоне-ресторане.

Часа через два, когда Москва уже была позади, они начали шутить, смеяться и устраиваться на новом месте.

Ашот коляску Олега сдал в багаж, а в Любину, которая была более вместительной, посадили Леночку и Олега напротив друг друга, дали им игрушки и те с удовольствием играли вместе. Глядя на них, Клавдия философски сказала:

– Человек – существо общественное.

Ночь прошла спокойно. Рано утром они проснулись от тяжелого, медленного стука колес. Выглянув в окно, увидели, что едут по длинному мосту, а кругом плескалась вода. Они пересекали могучую Волгу. За ночь пейзаж заметно изменился. Отошли леса, а деревья стояли гнездами, островками вперемежку с полями и лугами.

Пока поезд шел хорошо, без значительных остановок. Но проводник сказал, что в Казахстане пойдет однопутка и придется подолгу стоять на разъездах. Вечером потянулись бесконечные казахские степи. Они выглядели уныло. Жестокое солнце за лето выжгло траву, на засоленной земле была местами весной вода, скопившаяся от снега и дождей, но теперь эти озера высохли и обнажили соленое дно. И только у сопок трава зеленела, да вдоль дороги встречались кустарники, приспособившиеся к жизни в степи.

В лучах заходящего солнца, когда спускалась прохлада, по степи бродили табуны лошадей, баранов, а по пути мелькали немногочисленные селения. Чувствовалось, что и здесь течет своя жизнь.

Ашот с Александром на одной из стоянок купили кумыс, лошадиное молоко, обладающее целебными свойствами. Но как ни уговаривали своих женщин его попробовать, те наотрез отказались. Мужчины же весь вечер с удовольствием понемногу потягивали из стаканов кисловатый напиток.

Через трое суток с частными остановками поезд добрался до Аральского моря. Какое было впечатляющее зрелище – увидеть среди песков плещущиеся волны моря. В Казалинске поезд стоял долго. Женщины со своими детьми решили погулять около него, чем доставили им большое удовольствие.

Мужчины купили двух жирных копченых лещей, но их жены не хотели чтобы в купе пахло рыбой, и отправили своих музей съесть ее в вагон-ресторан. Они с удовольствием это сделали, выпив там несколько бутылок пива. В конце пятых суток друзья доехали до Узбекистана.

Сентябрь – прекрасный месяц в Средней Азии. Это не только массовое созревание хлопчатника, многих сортов винограда, арбузов, дынь и других культур, но отходит тяжелая летняя жара, температура воздуха колеблется между 25–30° по Цельсию, что при сухом климате легко переносится человеческим организмом.

– До Ташкента остается два часа, так мне сказал проводник, – сообщил Ашот, заходя в купе. – Как мы договоримся на будущее?

– Мы дальше Душанбе не уедем. Там граница с Афганистаном, – с иронией ответил Александр. – Как бы ни сложились обстоятельства, мы постараемся устроиться в этом городе. Если надумаете туда приехать, разыщите нас через справочный стол.

Несколько дней мы проведем в гостинице, а если я устроюсь на работу, то возможно нам предоставят жилье.

– Я вам дам адрес моей мамы и Лиды, но временно, пока все не сложится определенно, лучше не писать, – подключилась к разговору Клавдия.

Две пары сидели обнявшись и смотрели в окно. снова их ждет разлука. Встретятся ли они, что начертано на их линиях жизни?

На горизонте появился Ташкент в окружении хлопковых полей. Город располагался в долине и мог свободно разрастаться во все стороны. Дома на окраине были одноэтажные, из саманного кирпича. У каждого дома – дворик с фруктовыми деревьями и городом. Заборы, отделяющие участок от участка, были невысокие. Чувствовалось, что соседи любят общаться друг с другом. Многие крыши – глиняные и поросли травой. Ашот пояснил, что траву специально высевают, чтобы она своими корнями скрепляла крышу и та не размывалась дождем. А на ночь многие жители на нее забираются и спят на свежем воздухе. В Тегеране тоже встречаются такие же крыши.

Проводник объявил, что в Ташкенте поезд будет стоять долго, не меньше двух часов.

– Многие пассажиры здесь выходят и будет идти разгрузка багажного вагона, – пояснил он.

Александр пошел помочь Ашоту взять вещи и найти машину. Клавдия же осталась с Любой, которая беспокоилась, что за люди займут места вместо них. Прошло больше часа, но никто не зашел в купе.

– Может, нам повезет и мы доедем одни? Еще больше суток надо трястись в поезде. – Она стала уставать от долгой дороги.

Часа через полтора вернулся Александр за Клавой и Олегом. Две подруги обнялись.

– Дай бог нам снова встретиться живыми и здоровыми.

Машина уже стояла с включенным мотором. Ашот быстро погрузил оставшиеся вещи, посадил Клавдию с Олегом, пожал на прощание руку другу. И машина быстро набрала ход.

Клавдия сказала водителю адрес мамы. Сколько лет она с ней не виделась! Постарела наверное?

Дорога шла мимо бесконечных частных домиков. Мелькали лица узбеков, но не мало и русских.

Клавдия спросила светловолосого водителя: «Это правда, что местное население доброжелательно относится к приезжим?»

– Да, это так. Но здесь сказывается не только характер узбеков, но и их прагматизм. Для многих из них торговля – источник благополучия. Излишки мяса, молока, фруктов, овощей они везут на рынок. Приезжих много, и все это раскупается. У местного населения появляются свободные деньги, они улучшают свой быт. Кроме этого люди надеются, что если Ташкент станет большим современным городом, то их дети со временем получат образование, работу, квартиры в благоустроенных домах. Так что пока выгода обоюдная.

Они проехали несколько кварталов и остановились перед небольшим частным домиком.

– Мы приехали, – сказал водитель.

Ашот оплатил дорогу и быстро выгрузил вещи из машины.

Услыхав звук машины, остановившейся около ее дома, Мария Федоровна подошла к окну. Она сразу узнала свою дочь и поняла, что Клава приехала с мужем и ребенком.

Быстро открыв дверь, она вышла ей навстречу.

– Здравствуй, моя блудная дочь. Сколько лет мы не виделись? – сказала она и, шагнув к Клавдии, заплакала.

Клавдия обняла ее, прижала к себе.

– Мамочка, а ты выглядишь молодцом. Только седина появилась, раньше ее у тебя не было. Познакомься с моим мужем и сыном. Я тебе о них писала.

Мария Федоровна внимательно посмотрела в глаза Ашота, словно пыталась понять, что он за человек. Заглянула в коляску, где сидел Олег, и сказала:

– Клавочка, это мой первый внук. Лидочка ведь бесплодна, и у Михаила ока детей не было.

– А где Павлик? Мне тетя Маша говорила, что он с тобой.

– Вы с ним разминулись всего на несколько дней. Не захотел здесь жить. Любит он крестьянку из одной Подмосковной деревни, недалеко от Апрелевки. Видно, тосковал по ней. Написал письмо, а она ему ответила, что все время о нем думает и будет ждать. Он быстро собрался и уехал к ней. Я не стала его удерживать. Пусть хоть несколько лет поживет с любимой женщиной. У него туберкулез прогрессирует. Недоедали, голодали – все было. Частые простуды – он всегда был слаб здоровьем – вот и заболел.

– Так ты одна?

– вот буду с вами. Заходите в дом, заносите вещи, – уже повеселев сказала Мари я Федоровна.

В доме была чистота, мебель стояла скромная, но все необходимое было.

– Вы надолго, Клавочка?

– Как получится.

Мария Федоровна провела дорогих гостей в комнату Павлика. Она была просторная. Окно выходило в небольшой садик. Вместо кроватки стоял широкий топчан, шифоньер с зеркалом, столик, пара стульев, на полу лежала простая дорожка.

– Я думаю, что вам здесь будет удобно. Поставите детскую кроватку, а се остальное есть. я сплю в маленькой комнате, мимо вас проходить не буду. Встречаться будем в гостиной и на кухне.

– Спасибо, мама. Поставь, пожалуйста, самовар Мы кое-что привезли из Москвы и подкупили в Ташкенте. Позавтракаем и поговорим.

Клавдия с Ашотом быстро убрали на место свои вещи, развесили часть одежды в шкаф. На топчан положили матрасы, одеяла и сверху накрыли красивым покрывалом. Олег утомился от дороги. Они проснулись сегодня рано и незаметно уснул.

Клавдия переложила его в кроватку, прикрыла к нему дверь и с Ашотом перешли в гостиную. Пока Мария Федоровна возилась с самоваром, Клавдия на большой стол поставила свою посуду, порезала сыр, копченую колбасу, которые хорошо сохранились за дорогу. Ашот достал свежие лепешки, помидоры и кусок тушеной говядины, купленные им у вокзала. Когда Мария Федоровна внесла самовар, сто был полон, включая сдобное печенье.

– А не выпьем ли мы по рюмочке водки за встречу? Я ведь, Клавочка, после смерти Коленьки стала разрешать себе одну-две рюмки в день. Но не больше.

– Мама, я ее не переношу. А вы с Ашотом можете выпить.

– А почему бы и нет? – ответил он.

Во время завтрака Мария Федоровна спросила:

– Объясни мне, дочка, что же вас заставил уехать из Москвы? Ты писала, что квартира хорошая, мебель купили. Как будто все неплохо складывалось?

– Из-за холодов. Ашот по несколько часов работал на морозе, а он южанин, ему это было так тяжело. Да и зарплата за такой труд была небольшая, а цены на продукты в Москве высокие. Там все дороже, чем здесь. Мы уже это заметили. Когда мы жили в Тегеране, нам нравилось тепло, много фруктов, вот и надумали переехать на юг. Друзья наши уехали еще дальше – в Душанбе. Таджики и персы имеют общий язык. Если Ашот будет разговаривать с таджиком, они поймут друг друга. А это важно для общения на работе. Мы какое-то время осмотримся, и если обстоятельства сложатся удачно, останемся здесь. Нет – уедем в Душанбе к друзьям.

– Вы должны прописаться в течение трех дней. Сейчас, кажется, такой порядок. Два дня бегайте, а на третий займитесь делом. Я рада, что вы будете жить со мной. Без Павлика мне сразу стало пусто в доме. Лида заходит, но ведь это на час. Днем она работает в киоске на центральной площади, продает газеты и журналы. Ее ценят, у нее хорошо идет торговля. Сама все газеты и журналы просматривает, дает информацию покупателям – знаток своего дела. Мы ведь все любили читать. Твой отец своей страстью к книгам и нас заразил.

– Ты помнишь, как у тебя книгу отобрали в школе? А ведь это был роман, который трудно было достать, – и Мария Федоровна засмеялась.

– Мама, ты сейчас не трать свои деньги. Мы сами будем покупать необходимые продукты. Ашот вкусно готовит, попробуешь его блюда.

Я увидела в шкафу твое старенькое пальто. Оно холодное даже для южной зимы. – Клавдия пошла в их комнату и вскоре принесла новое коричневое пальто из теплого драпа и туфли-ботики.

– Примерь, мама. Я думаю, они тебе подойдут. И хотя ты любишь теплые русские платки, возьми в подарок и иранский платок. Женщины в Иране тоже любят платки.

Мария Федоровна не стала скрывать перед дочерью свою радость.

– Угодила ты мне, доченька, подарками. А то ведь зимой мерзну.

– я могу вам, Мария Федоровна, пока свободен, наколоть дров, – подключился к разговору Ашот. – Да и по дому кое-что сделать. я умею плотничать.

– Дрова – это можно. Их много надо. А остальное как будто все есть.

Проснулся Олег. Клавдия пошла на кухню сварить ему манную кашу, а Ашот взял малыша на руки и перенес на диван в гостиную.

Бабушка и внук стали с интересом изучать друг друга.

– Нам не терпится посмотреть Ташкент. Зайдем к Лиде, посмотрим ее за работой. Да и Олегу надо гулять, – сказала Клавдия, накормив малыша.

– Дочка, я часто сижу у друзей. Там две семьи приехали из Иванова. их дома рядом. Если меня не будет, я у них, позовете меня. К сожалению, я имею только один ключ. Одна семья держит корову. Будем брать молоко?

– Не волнуйся за нас. Я рада, что у тебя есть друзья. а молоко буем брать, – сказала Клавдия и поцеловав ее, пошла на улицу.

Ашот катал Олега в коляске и поджидал ее.

– У тебя очень приятная мама, и ты на нее похожа, – заговорил Ашот.

– Да, это так. А вот Лида больше похожа на папу.

Они шли пока куда глаза глядят. Им просто хотелось побродить по незнакомому городу. Клавдия увидела вдали заросли.

– Давай прогуляемся туда. Там много зелени.

Пройдя километра два, они подошли к реке. Река была неширокая, но видно, достаточно глубокая.

– Ашот, завтра же придем и поплаваем вдвоем. А малыша уложим днем спать и оставим с мамой. Холодная вода – хорошее лечение нервной системы. А крепкие нервы нам сейчас очень нужны.

– Да, пожалуй, это так.

Они уже поняли, что к центру надо идти, отталкиваясь от реки, и повернули назад.

– Я должна тебе честно признаться, много лет так была занята собой, что почти не думала о своих родных. Я не очень хорошая дочь. А увидела маму и подумала: какое счастье иметь близких людей, как хорошо, когда они рядом!

Улицы Ташкента были застроены в основном одно– и двухэтажными домами. Добротный трехэтажных домов было немного.

– Тегеран, Ташкент, Душанбе входят в сейсмичные зоны, где могут быть довольно сильные землетрясения. Я сталкивался с этим явлением. Ощущения неприятные, пугающие, – пояснил Ашот. – Малоэтажные дома в таких зонах дают больше гарантий сохранить людям их жизни. Сейчас разрабатываются сейсмостойкие высотные дома, но пока это станет нормой, пройдут десятилетия.

Улицы становились все оживленнее. Мимо них проезжали груженые телеги, машины, встречались спешащие куда-то или гуляющие люди. Они подошли к большому рынку. Внимательно просмотрели цены на продукты и пришли к выводу, что если у Ашота будет зарплата не меньше, чем в Москве, то они прилично смогут жить.

А вот, похоже, центральная площадь с административными зданиями и киоск с газетами и журналами. Время было после перерыва и у киоска никого не было. Подойдя к окошечку Клавдия шутливо сказала, обращаясь к продавщице:

– Молодая и интересная, дайте мне самый увлекательный журнал.

Лида удивленно вскинула на сестру свои большие глаза.

– Глазам своим не верю. Клава, это ты? Здесь, в Ташкенте?

– Да, это я. А вот мой муж и сын. Познакомься с ними.

Ашот подошел к киоску и представился, а затем показал ей и маленького Олега.

– Вы где остановились?

– У мамы.

– Я к вам после работы зайду.

К киоску стали подходить покупатели. Лида занялась своим обычным делом, помахав рукой неожиданно приехавшим родственникам.

Клавдия с Ашотом на обратном пути зашли на рынок, поели аппетитно пахнущие шашлыки, купили двух кур, фрукты, овощи и с полными сумками вернулись домой. Мария Федоровна узнав, что вечером зайдет Лида, а молодые решили приготовить куриный обед, тоже занялась делом. «Самый вкусный суп с домашней лапшой. Я быстро ее приготовлю». И, не откладывая в долгий ящик, этим и занялась. Ашот разделывал тушки кур, Клава рассказал матери случай, как она, не умея готовить, сварила курицу вместе с потрохами. Мария Федоровна смеялась от души.

К приходу Лидии Клава достала свою посуду. Сестра любила красиво сервированный стол. Поставила закуски. Ашот решил сделать приятное Марии Федоровне и купил бутылочку водки. Самовар для Клавы тоже шипел. Все было готово к приходу гостьи…

Несмотря на небольшую разницу в возрасте, всего в три года, две сестры никогда не были подругами или соперницами. Они росли настолько полярно противоположными, что и общество, и развлечения каждая имела свои. Лидия, рано окунувшаяся в амурные похождения, видела в Клавдии восхищенного слушателя своих подвигов, порой приукрашенных и нафантазированных. что Лидия умеет приврать, Клавдия это знала, но все равно то, что она рассказывала, было интересно, увлекательно, как популярный роман.

Когда Лидия поняла, что беременность ей не грозит, она смело, без оглядки стала пускаться навстречу очередному роману, научилась так ловко встречаться с женатыми мужчинами, что ни одна из жен не догадывалась об их связи с Лидией, и она обошлась без драк с соперницами и тасканий за волосы. Клавдии же она говорила: «Я умна. Не всякая женщина так сможет».

С Борисом Сабуровым она стала встречаться только потому, что он был в нее безумно влюблен. Он понял, что она не девица, но все он простил и сделал предложение. Лидия была тщеславна. Она смекнула, что войдет в один из самых богатых домов в городе, и согласилась. Свадьбу сыграли такую пышную, что в городе долго об этом говорили.

Перед отъездом Клавдии в Нижний Новгород две сестры в свою последнюю встречу во Владимире откровенно рассказали друг другу свои любовные дела. Клавдия поведала трагическую историю любви к Лене Павлову, а Лидия – о своих изменах мужу.

– Я не могу сказать, что делаю это часто. У меня это как болезнь – наступает момент, и я чувствую потребность так поступить, – объясняла она Клавдии свои действия. Прошло больше восьми лет, как обе сестры расстались. Каждая пошла своей дорогой. И сейчас, при встрече, когда Лидия вошла в дом, две сестры внимательно вглядывались в те перемены, которые с ними произошли за столько лет.

Клавдия отметила, что у Лидии во Владимире было больше лоска, холености. Она любила ухаживать за своей белой кожей. От южного солнца трудно укрыться. Ее кожа загорела, и загар портил ее. Однако в том, что она интересна, отказать ей было нельзя. Фигура осталась аккуратной и в меру упитанной, держалась Лидия уверенно и чувствовалось, что знает себе цену.

Она же отметила, что Клавдия немного пополнела, отошла угловатость девичества. Красиво смотрелись линии рук, но в ее одухотворенном взгляде появилась жесткость, которой раньше не было.

– Ну, здравствуй, сестричка, еще раз, – сказала Клавдия, обнимая Лидия. – Мы тебя ждали. Садись сразу к столу.

– Я ненадолго. мой муж не знает, что я здесь и будет волноваться.

– Мама, занимай место с дочерью, а я подам обед.

Клавдия быстро наполнила тарелки, а Ашот налил в рюмки водку, и они отметили встречу давно не видевших друг друга родственников. Мария Федоровна тихо всплакнула от радости, так давно она не сидела рядом со своими дочерьми. Через час Лидия собралась уходить, и Клава вышла ее проводить. Ей хотелось поговорить с сестрой наедине. Они медленно пошли по дороге.

– Клава, у тебя интересный муж. Сынишка, похоже, что ты нашла свое счастье. Хотя путь к нему у тебя был тернистый.

– Да, это так. Я люблю своего мужа и мен ему изменять не тянет.

– Ты намекаешь на мои измены Борису? Я ведь выходила замуж без любви, больше из-за материальных интересов. Борис мне был даже неприятен. Позже неприязнь прошла. Я испытываю уважение к своему мужу, но любовь не пришла. Тем не менее мы благополучно прожили десять лет. Срок немалый. Но между нами в последнее время растет стена, я это чувствую. Борис и его мать хотели, чтобы большой дом заполняли детские голоса, а я это сделать не могу. О приемных детях не может быть и речи. Я сама этого не хочу. Возможно, Борис встречается с какой-нибудь женщиной, как бы он мен не любил, а с годами все тускнеет, в том числе и чувство. Я же уже полгода встречаюсь с одним человеком. его зовут Михаил Хафран, он еврей. Худощавый, высокий, с жестким выражением лица, но мне это нравится. Он член партии, работает в Политиздате, кажется, в отделе редакции.

– Как ты с ним познакомилась?

– Он подошел купить журналы. Когда я подняла на него глаза, то увидела в его взгляде что-то такое, что мгновенно вызвало во мне ответную искру. Так мы с ним и познакомились. Планируется его перевод в Душанбе на должность зав. Политиздата. В течение полгода этот вопрос решится. Он хочет туда приехать уже женатым человеком и сделал мне предложение. Так что вот-вот я объясню все Борису и разойдусь с ним. Маме пока не говори. Когда все решится определенно, тогда я ей и сообщу.

– Наши друзья уехали в Душанбе, думают там устраиваться. Мы тоже пока планируем осваиваться в Ташкенте, но в резерве держим и Душанбе.

– Скажи мне правду: что заставило вас оставить хорошие квартиры в Москве и уехать? Неужели морозы?

– Да, это так. Кроме этого, Москва – дорогой город. И нам было трудно сводить концы с концами. Если бы мы не продали свою машину, кое-какие ценности, мы бы просто голодали. На зарплату Ашота жить было невозможно.

Клавдия решила не говорить Лидии настоящую причину отъезда. Язычок у нее порой был злой и болтливый, и лучше, если меньше людей будет знать истину.

Ашот ждал Клавдию около калитки. Они прошли в садик и сели на скамейку.

– Как тебе моя сестра? – спросила его Клавдия.

– интересная женщина, но что-то в ее характере мне не нравится. Но это не важно, я ведь не буду ей об этом говорить.

Клавдия не стала рассказывать о далеко идущих планах своей сестры. Пусть все идет своим чередом.

Вечером Клава отправила Ашота рано спать, и когда мужчины уснули, они с матерью устроились у самовара и, попивая чай, повели разговор по душам о всех важных событиях, случившихся с ними за годы разлуки.

На другой день Ашот с утра наколол дров, а потом как они и намеревались, оставили днем спящего Олега под присмотром матери, а сами отправились к реке и вдоволь наплавались. Полазали по зарослям. Им встретились низкорослые деревья алычи, груши со спелыми плодами. Они набрали полную сумку фруктов и отправились домой. Вечером посадили Олега в коляску и долго гуляли по городу.

Они оба влюблялись в Ташкент. Впечатления о жизни в Москве стали тускнеть и казаться далеким мимолетным эпизодом.

На другой день они взяли паспорта и вместе с Марией Федоровной отправились за пропиской. Она была владелицей дома и требовалось ее согласие. Получив в паспортах штамп, подтверждающий законность их проживания в Ташкенте, Ашот пошел на автобазу узнать насчет работы. Вернулся он с радостной вестью – водители нужны. Есть рейсы межрайонные, они оплачиваются выше. Но и по городу заработок достаточно высок, можно жить прилично.

Клава же была рада, что после стольких лет жизни без родных, ее мама рядом. Ашот прекрасно с ней ладил и видно было, что и Марии Федоровне он пришелся по душе.

– Пока мы можем пожить в трехкомнатном домике мамы. И ей полегче материально, да и одиночество не мучает, – размышляла она. – А спустя какое-то время купим свой дом и пусть Ашот отделывает его так, как захочет.

Клавдия попросила Ашота пару недель повременить с работой. После Москвы, когда она его видела фактически только вечерами и в воскресенье, ей хотелось побыть вместе с ним, Олегом, почувствовать, что ее семья рядом. Ашот решил с пользой провести свободные дни. Обследовал участок сада и обнаружил место, где вода уходила в землю как через решето. «Здесь проходит песчано-гравийный слой, вода застаиваться не будет», – подумал он. И в течение нескольких дней смастерил кабину с небольшой бочкой на три ведра и душем. Сделал удобную лестницу для заливки воды. Олег визжал от восторга, когда его купали под горячим душем.

На неделе зашла Лидия после работы и пригласила их в воскресенье к ним в гости.

– Свекровь хочет вас видеть, – сказала она. – посмотрю на Клаву, вспомним с ней Владимир, да и об Иране послушаем, что за люди там живут. Хотя мы здесь хорошо устроились, но Прасковья Емельяновна душой скучает по родным места. – Добавила Лида.

Ответить отказом на предложение было нельзя, и Ашот с Клавдией согласились.

Чтобы не бередить раны бездетной семье, Клавдия решила не брать Олега и попросила маму побыть с ним. Олег любил играть в садике за домом, и Клава без боязни стала оставлять его.

– Мы идем к нашим родственникам. Приехали из-за границы. необходимо что-то подарить, – сказала Клавдия. Ашот подобрал поднос из иранского серебра для Прасковьи Емельяновны, а Клава для Лиды – платок из шелка голубовато-синеватых тонов, он должен был подойти к ее большим голубым глазам. Молодая пара, идя в гости, так нарядно оделась, что прохожие с интересом и любопытством оборачивались им вслед. Клавдия с Ашотом уже неплохо изучили город и довольно быстро нашли нужный адрес. Они остановились перед двухэтажным особняком с несколькими открытыми верандами, постучали в ворота. И Борис тут же открыл им калитку. Видно, прогуливался рядом. Ашот и Борис познакомились и, как отметила Клавдия, сразу нашли общий язык. Ашот соскучился по мужскому общению и был рад поговорить с новым человеком.

– Лида занята последними приготовлениями к столу, так что я ваш гид, – сказал Борис и повел их представить своей матери.

Прасковья Емельяновна радушно встретила гостей и направилась с ними в гостиную, из которой был выход на открытую веранду. Она предложила посидеть там, пока Лида до конца не управится.

– Здесь больше воздуха, – пояснила она.

Между Клавдией и хозяйкой дома началась оживленная беседа и, видя это, Борис предложил Ашоту прогуляться по саду. Ему хотелось о многом с ним поговорить. А женщины вспоминали Владимир, сплетни, пикантные случаи, потом переключились на Москву. По просьбе Прасковьи Емельяновны Клавдия рассказала в общий чертах историю своей жизни.

– Твоя жизнь полна приключений. Как ты не побоялась удрать с незнакомым мужчиной в чужую страну? Только в молодости мы способны так безрассудно поступать.

Вошла Лидия и пригласила всех к столу. Ашот преподнес хозяйке дома поднос, и она, оценив его стоимость и красоту, поставила на видное место в сервант. А Клавдия Лидии – платье. Поблагодарив, она ушла наверх и минут через пять предстала в новом наряде. Оно подошло ей и цветом, и размером.

Лидия с юности была хорошая хозяйка. Клава помнила, что мама ей доверяла готовить некоторые блюда, настолько вкусно они у нее получались. Стол был прекрасно сервирован и среди многих вкусных закусок и блюд Клавдия увидела на столе фаршированного заливного судака – ее коронное блюдо.

– В России морозы – понятно почему там рыба застывает. Но здесь! Как ты ухитрилась, Лида? – удивленно спросила Клавдия.

– Глубокий погреб, крутой навар и немного желатина – вот и все искусство.

– Недалеко от Ташкента протекает большая река – Сыр-Дарья. Рыболовы привозят оттуда свежую рыбу на базар, – подключился к разговору Борис. – Так что рыба и свежая, и копченая здесь бывает.

Прасковья Емельяновна давно не сидела за одним столом с людьми из родных мест, и приход Клавдии настроил ее на откровенный разговор. Ей захотелось высказать то, о чем она молчала, считая что так лучше.

– Ты, Клавочка, рассказала мне свою историю. А вот теперь послушай мою.

Мы жили в Иваново, в прекрасном доме. мой муж, Николай Сабуров, был губернатором. Он – обрусевший татарин, но родной язык знал и сына ему обучил. Я же – чисто русская женщина, и вышла из семьи со скромным достатком. И влюбилась в нашего губернатора так, что трудно передать словами. Он был тогда не женат и многие имели на него виды. А вот выбрал он меня. может, почувствовал, что я его искренне люблю. Так я и стала его женой. А позже у нас появился сын Борис. Мы жили счастливо. А в декабре 1917 года его вывели на окраину города и расстреляли, и с ним еще несколько человек. Все, что я смогла сделать, так это отыскать его тело среди убитых и похоронить. Но меня и сына тогда не тронули. Жить в доме стало тяжело, на меня давили воспоминания, и я решила переехать в другой город. Продала дом, и с сыном перебралась во Владимир. Дала ему нормальное образование, он выучился на инженера-строителя.

Когда новая власть отобрала у нас первый этаж, я поняла, что нас в покое не оставят, это только начало. И решила уехать подальше от Владимира. Разузнала все о Ташкенте. Сын мой внешностью похож на татарина, в отца пошел. Узбеки и татары говорят на родственном языке, понимают друг друга. Вот я и подумала, что в Ташкенте мой сын будет как свой среди своих. А как инженеру-строителю работы здесь у него достаточно. Его уважают на работе, он энергичный, деловой. Мы не жалеем. что уехали из России. И никто пока не интересовался нашим особняком. Дай бог, может здесь власти оставят нас в покое, – закончила хозяйка дома свой рассказ.

Ашот с Клавдией возвращались домой поздно вечером. Рассказ Прасковьи Емельяновны о своей жизни произвел на них сильное впечатление.

– Откуда столько злобы у одних людей к другим? Одна страна, один народ, а такое противостояние. Не дрогнула рука мимоходом убить человека, а ведь он был муж и отец. Какие незаживающие раны остались в душе этой женщины от действий властей! – задумчиво сказал Ашот и тяжело вздохнул. Затем продолжил:

– мне понравился Борис. Толковый. Занимается капитальным строительством. Он был в командировке в Душанбе и сказал, что город небольшой, меньше Ташкента, окружен горами. А сам он находится в долине, которая тянется до границы с Узбекистаном. Воздух прекрасный, лучше, чем в Ташкенте. Горы создают свой микроклимат. Для приезжих построены одноэтажные длинные дома с отдельными комнатами, а местное население живет в домах из саманного кирпича, имеют двор, хозяйство. Там он познакомился и с иранцами. Часть из них по политическим мотивам покинули свою страну и здесь нашли вторую родину. А с таджиками их связывает внешнее сходство, культура, язык.

– Как там наши друзья? Устроились ли уже? – задумчиво сказала Клавдия. – Это хорошо, что ты кое-что узнал о Душанбе. Кто знает, как повернет жизнь. Мы уже с ее сюрпризами сталкивались.

Еще пять дней молодая семья наслаждалась отдыхом, пора было Ашоту устраиваться на работу, как вдруг…

Мария Федоровна ушла в гости к своим ивановским друзьям. Ашот с Олегом дремали в комнатке, Клавдия возилась на кухне. Раздался негромкий стук в дверь. Клавдия открыла ее. На пороге стоял молодой человек в хорошо сидящем на нем сером костюме.

– Вы Клавдия Ивановна Рыбина?

Несмотря на регистрацию брака она сохранила свою фамилию.

– Да, это я.

– Вам повестка. Там все ясно написано. Распишитесь.

Клавдия машинально расписалась в какой-то бумажке, и молодой человек ушел.

«Наркомат внутренних дел Узбекской ССР, кабинет № 6. Соловьев. Вторник, 11 часов утра», – прочитала Клавдия. У нее перед глазами плыли круги: буквы то прояснялись, то исчезали. Ее пошатывало.

Ашот услыхал стук и проснулся.

– Клава, что с тобой? – тревожно спросил он, выйдя в коридор и видя, что ее пошатывает. схватил на руки и отнес на топчан.

– Читай. Они следовали за нами.

– кто они?

– Читай!

Ашот знал по разговорам людей, что вызов в НКВД часто заканчивается арестом. Прочитав повестку, он медленно произнес: «Как быстро они нас нашли. А может их агент ехал в поезде? Мы так быстро собрались и уехали из Москвы двумя парами, что, возможно, это у них вызвало подозрение. Но что такого мы сделали, чтобы за нами следить? Мы не партийцы. Это там происходит чистка рядов. Мы – обычные люди, по воле судьбы прожившие несколько лет за границей. Неужели в каждом, кто был за границей, они видят потенциального врага? Абсурд какой-то».

– Никому ни слова. Если мама видела, что к нам кто-то стучал, скажем, что мужчина ошибся адресом.

Клавдия начала приходить в себя после шока. Вызов был на завтра.

– Надо все обдумать… почему молодой человек стучал тихо, был одет в обычную одежду и быстро ушел? Похоже, что он не хотел привлекать к себе внимание. Значит, я им нужна чтобы что-то выяснить. Что?

Историю отъезда в Иран я им могу рассказать. На Родину я вернулась осознанно, тянуло домой, – рассуждала Клавдия.

– Дорогой Ашот, порой лучше приготовиться к худшему, тогда что бы ни случилось будет казаться не таким уж и страшным, – обратилась она к мужу. – Если я не вернусь, то могут арестовать и тебя. Надо решить вопрос о нашем сыне, с кем его оставить. Мама просто материально не сможет поднять его. Я думаю, что надо обратиться к Прасковье Емельяновне, у них нет детей, может они вырастят Олега?

Лидия собирается разводиться с Борисом, но это вопрос времени, а пока – это единственный выход. Если завтра к вечеру я не вернусь, начинай действовать. А сейчас собираем Олега и идем гулять. Я не могу сидеть дома.

Они целый день гуляли у реки. Здесь никого не было, стояла тишина и можно было о многом поговорить, не боясь быть услышанными. Им плохо спалось в эту ночь, вспоминались самые интересные моменты в их жизни. Они долго тихо беседовали, обнимали и нежно гладили друг друга…

На другой день Клавдия дольше обычного приводила себя в порядок. Из всех платьев остановилась на темно-сером с белым воротником и манжетами. Она его редко надевала, но чувствовала себя в нем собранно и по-деловому. Собрать свою волю ей сегодня и предстояло. Ашот посадил Олега в коляску, захватил с собой для него еду, неизвестно сколько он будет ждать Клавдию. Предупредили Марию Федоровну, что уходят гулять надолго, на что в ответ она пожелала им счастливого пути, – и вышли из дома.

День был будничный, кругом кипела жизнь. Машины перевозили стройматериалы, краны рыли котлованы под фундаменты будущих зданий, везде суетились люди, перебрасывались репликами, смеялись, и Клавдия на фоне общей мирной суеты – вдруг визит в НКВД стал казаться не таким уж и страшным.

Она рассталась с Ашотом в небольшом тенистом сквере, а дальше пошла одна. Она не хотела, чтобы ее видели в сопровождении мужа и сына. Здание НКВД представляло собой ничем непримечательное длинное строение. Клавдия предъявила часовому повестку, и он сказал:

– Вас вызовут. Ждите у кабинета.

Мимо с деловым озабоченным видом проходили работающие здесь люди, и никто на нее не обращал внимания. Она ждала минут десять, прежде чем дверь открылась и мужчина в форме, по-видимому, узбек пригласил ее зайти в кабинет. Сам же остался в коридоре.

– Начинается, – подумала она, когда дверь за ней закрылась.

За столом сидел мужчина средних лет. Клавдия видела его светлые, гладко зачесанные назад волосы. Он, склонившись, что-то писал.

– Соловьев Николай Степанович, – представился он и внимательно взглянул на нее.

– Мы вызвали вас вот по какому вопросу, – он стал говорить не спеша, делая паузы. – Ташкент превращается во Всесоюзную стройку. Сюда едут люди из разных уголков страны. кто-то имеет добрые намерения, хочет здесь жить и работать… Но среди приезжих есть люди, которые занимаются подстрекательством, вредительством, огульно отзываются о советской власти. Нам нужно выявлять такие элементы…

– Кажется, я им нужна в роли осведомителя, просто он об этом не говорит, – подумала Клавдия.

– Вы несколько лет прожили в Иране, – продолжал соловьев. – Знаете нравы востока и вам легче общаться с местным населением. Нам нужно, чтобы вы посещали общественные места, рынки, мероприятия, прислушивались к тому, что говорят люди и сообщали нам о подозрительных личностях.

Клавдия уже ясно поняла, в какой роли она нужна этим людям. Мысли проносились молниеносно. Вот-вот она будет должна дать ответ.

– Я не смогу, – сказал ей внутренний голов. – почему? Я не смогу предавать людей.

– Если я соглашусь, – размышляла Клавдия, – то и мужа, и сына ставлю в зависимость от этой организации. Убрать меня с дороги они смогут и тогда, когда я буду работать на них. Бытует мнение людей, что когда осведомители выполнят ряд поручений, то на них тоже заводят дело, их арестовывают, или они погибают при трагических обстоятельствах. Отказавшись, я не запятнаю свою совесть и смогу честно смотреть людям в глаза.

– Вы согласны на нас работать?.. Ваш труд будет вознаграждаться, – ворвался в ее размышления голос Соловьева. Он поднял на нее глаза. У Клавдии уже был готов ответ, и она смело взглянув в глаза Соловьева, твердо и уверенно сказала:

– Я не смогу.

Он мгновенно опустил глаза. Клава видела его низко склоненную голову и руку, которая что-то писала. Она поняла, что он не хотел, чтобы она видела выражение его лица и обдумывал ее ответ. Через пару минут, не отрывая взгляда от бумаг и продолжая писать, он спросил:

– Это ваш окончательный ответ?

– Да. Я не смогу.

– Ты подписываешь себе приговор, – сказал ей внутренний голос. Воображение Клавдии стало рисовать то, что сейчас произойдет… Войдут часовые и куда-то ее уведут, а Ашот с малышом будет ждать, ждать… Сердце ее что-то сжало…

– Вы свободы. идите, – сказал Соловьев. Клавдия не поверила своим ушам. «Это ловушка», – подумала она. – «Я выйду в коридор и меня оттуда уведут», – и продолжала стоять.

– Что же вы стоите? – услышала она насмешливый голос Соловьева. – Вы свободны.

Клавдия повернулась и медленно пошла к выходу. Ей казалось, а может быть это было на самом деле, что за ней наблюдают. идти поспешно, показывать свой страх она не хотела. Слух ее был обострен до предела, она вслушивалась в окружающие ее звуки, боялась шума машины, собьет и все.

Но она уже дошла до сквера, где ее должен был ждать Ашот, а ничего подозрительного не произошло. Клавдия первая увидела Ашота. Он сидел на скамейке как окаменевший, смотрел в одну точку и, видно, тяжелые дума одолевали его. Она почувствовала острую жалость к своему мужу за ту судьбу, которую он несет из-за нее в этой стране. Ашот был так задумчив, что не слышал как она подходила. вдруг ей вспомнилась их встреча в Тегеране во время фильма – начало их любви.

– Это место свободно? – спросила она его.

Ашот скользнул взглядом по стройным ногам, пополневшей фигуре и взглянул в самые прекрасные глаза в мире…

– Клава, ты вернулась? – спросил он каким-то отрешенным голосом.

– Вернулась, – ответила Клавдия и села с ним рядом, она увидела в волосах своего мужа несколько седых волос.

– У тебя появились седые волосы.

– Бог с ними.

Они помолчали. Клавдия отсутствовала всего час. Солнце припекало. Олег, разморившись, уснул в коляске под тенью густой листвы. В сквере никого не было, редкие прохожие гуляли по аллее далеко от них.

– Что им надо было от тебя? – спросил Ашот, придя в себя.

– Предложили мне стать осведомителем.

– А как ты?

– Отказалась.

– И отпустили?

– Как видишь – отпустили. «Вы свободны» – так мне сказали.

– А еще будут вызывать?

– Не знаю.

– Значит, ты смогла сказать им «нет»?

– Если бы я согласилась, все равно была бы плохим осведомителем, – с усмешкой ответила Клавдия.

– Как мы будем жить дальше?

– Вот так и будем жить и ждать, вдруг снова кто-то постучит в дверь, снова вызов, или приедут ночью и заберут… Можно сойти с ума… Я поняла, как они вербуют людей. Сколько таких мужчин и женщин снуют в толпе и выслеживают. Нашлись и такие, кому это даже нравится. Я никому больше доверять не буду, даже собственной сестре. Лидия всегда искала выгоду, сходясь с мужчинами. За Бориса она вышла замуж из-за материального интереса, но со временем поняла, что жена расстрелянного губернатора и ее сын – это опальные люди. Советская власть пришла надолго и нужно искать кандидатуру в мужья среди этих людей. А как говорится «на ловца и зверь бежит». Появляется работник Политиздата, член партии, Михаил Зафран. Между ними любовь с первого взгляда. Он делает ей предложение, она собирается разводиться с мужем. Все прекрасно. А может быть этот Зафран – работник НКВД. В Политиздате их достаточно. И ему дали задание соблазнить Лидию, а через нее вести слежку за Сабуровой и ее сыном, их связями, разговорами. Если за нами следят, то наш визит к жене бывшего губернатора могут рассматривать с политической подоплекой. Завербованные агенты, переброшенные из-за границы – это мы. Ищут связь с людьми, которые недовольны советской властью – это Прасковья Емельяновна и ее сын. Вот так фабрикуются дела. И это все могло бы казаться анекдотом, если бы из-за таких заведенных дел люди не гибли и не садились в тюрьмы. Больше к Сабуровым не пойдем. Это опасно для них.

Как мне понравился Ташкент! После стольких лет разлуки моя мама рядом! Но я чувствую, что не смогу здесь уже жить. Меня хватило на то, чтобы сказать людям из НКВД «нет», но я не настолько сильна, чтобы выдерживать постоянное нервное напряжение. Недели две-три переждем и, если ничего не случится, уедем в Душанбе. Видно у нас с Любой и Александром одна судьба. Вот и будем в Душанбе свой крест нести вместе. – Клавдия помолчала, а затем смущенно сказала:

– Дорогой Ашот, у меня еще одна новость для тебя. Я снова беременна. В такой тяжелый момент еще и это свалилось мне на голову.

Ашот засмеялся и вдруг сказал:

– Клава, а может это и к лучшему? Месяца через три у тебя появится животик. Как приедем в Душанбе, сразу вставай на учет в женскую консультацию. А какой ты осведомитель с животом? Даже если тебя и вызовут в НКВД, по этой причине они от тебя отцепятся. А жизнь есть жить. Люди в войну детей рожают, – и Ашот обнял и поцеловал свою дорогую жену.

Они пробыли в Ташкенте еще три недели. Их никто не беспокоил, о них словно забыли. Возможно Соловьев оценил честный и прямой ответ Клавдии понял, что она действительно не годится для такой работы. Объяснив окружающим, что хотят быть рядом с друзьями, с которыми столько вместе всего пережили, Ашот с Клавдией оставили деньги Марии Федоровне. Дочь и мать на прощание обнялись и поплакали, а вечером сели в поезд и продолжили свой путь в Душанбе, город, который станет последним пунктом их скитаний по стране…

Коломна, 2010

 

Часть III. «1937 год»

Когда поезд шел по Гиссарской долине, до Душанбе оставалось немного более часа. Все чаще слышалась местная речь. Ашот сказал Клавдии:

– У меня такое чувство, словно я подъезжают к Тегерану. Люди разговаривают на фарси, я их понимаю. Персы произносят многие слова мягче, у таджиков свое наречие, но мне ясен смысл их разговоров. А ты помнишь горы Эльбрус, наши поездки туда? И здесь я вижу горы, а вдали – величественный Памир со снежными вершинами. Дай бог, чтобы в этом городе наша жизнь сложилась более благополучно!

К небольшому зданию вокзала они подъехали поздно вечером. Сдав вещи в багажное отделение, взяли машину и попросили шофера отвезти их в гостиницу. Город был слабо освещен. Машину потрясывало на дороге, вымощенной крупным камнем.

В одноэтажной скромной гостинице их встретил приветливый дежурный, который сказал, что он один выполняет функции администратора, дежурного и горничной. И засмеялся. Ашоту и Клавдии понравились его мягкие восточные манеры и искренняя приветливость. Они с интересом разглядывали его. Это был смуглый мужчина средних лет с красивыми темными глазами. Говорил он на русском языке с акцентом. И Ашот, затем и Клавдия обратились к нему на фарси. На лице дежурного мелькнуло радостное удивление и он ответил им так же.

Олег уже спал, и Клавдия, не зажигая света, положила его на кровать в предоставленной им комнате. Из коридора в полуоткрытую дверь проникал свет и им все было видно. Положив вещи в шкаф, семейная пара вышла к дежурному. На его столе стоял чайник и пиалы. Он, видно, собирался пить чай. Увидев их любезно предложил лепешки и свежезаваренный зеленый чай. Ашот с Клавдией проголодались и с удовольствием приняли приглашение. Клавдия принесла колбасу и сыр, и они вместе поужинали.

Дежурный объяснил им, что из пяти комнат гостиницы заняты только три. Жильцы двух комнат ушли к родственникам и сегодня ночевать не придут. Удобств в гостинице нет. Вода и все прочее – во дворе. Показал он и просторную кухню. Здесь стоял титан с кипяченой водой. Дежурный пояснил, что три раза в день воду в титане кипятят, так что проблемы с чаем не будет. Если нужно сварить ребенку кашу, то к услугам керосинка, а также конфорки печки, которую протапливают рано утром и вечером дровами и углем. Хотя октябрьские дни еще достаточно теплые, но ночами уже холодно. Электрический свет – роскошь и его подают всего на несколько часов, а к часу ночи отключают. При надобности керосиновая лампа всегда стоит на столе дежурного.

Город только частично электрифицирован. Сейчас на многих улочках ставят столбы и протягивают провода к домам. На реке Варзоб недалеко от города строится ГЭС, но она еще полностью не вошла в строй. Началось строительство городской канализации и водоканала.

– Ведь Душанбе, – объяснял дежурный, – был небольшой кишлак, где по понедельникам устраивали базар и сюда приезжали из близлежащих селений люди что-то продать или купить. Почти до конца двадцатых годов здесь было неспокойно – орудовали банды басмачей. Так что городом – столицей он стал совсем недавно, но уже есть театр, кинотеатр, парк для отдыха, появились двухэтажные здания. Но в целом люди живут в одноэтажных глинобитных домиках или из саманного кирпича, имеют небольшой двор и фруктовые деревья. В городе одна центральная улица, которая тянется от вокзала в направлении гор, а ее пересекают небольшие улочки.

Ашот спросил, где находится адресное бюро. Им нужно разыскать друзей. Объяснив адрес, дежурный посоветовал им прогуляться до спуска к реке Душанбинке – основной водной артерии города. Раньше к ней можно было попасть только в обход, это создавало большие неудобства. А от города она отделялась земляной горой. В горе взорвали проход, провели земляные работы и открылась красивая панорама на Гиссарскую долину, реку и горы. А реку сейчас перекрывают мостом, который свяжет город с близлежащими селами долины. Вода в реке чистая и очень холодная даже в сорокаградусную жару, так как берет начало с горных вершин.

Проговорив с дежурным почти до отключения света, Ашот с Клавдией, устав от дороги, крепко уснули на новом месте.

Утром Клавдия проснулась первая и настежь открыла окно, затянутое марлей. Благотворная струя прохладного свежего воздуха наполнила комнату. Небо было затянуто облаками, видно собирался небольшой дождь. Дежурный сказал, что марлю на окнах держат до первых холодов, когда исчезают комары. Среди комаров встречаются малярийные, которые заражают человека тяжелой формой малярии. Болезнь сопровождается очень высокой температурой и лихорадкой, и часто заканчивается смертельным исходом. Наркомат здравоохранения республики ведет активную борьбу с этой болезнью. В принудительном порядке врачи заставляют население пить хину и болезнь стала отступать. Кроме этого ведется работа по осушению болот, которые и являются рассадниками комаров.

Выйдя в коридор Клавдия увидела юркого невысокого юношу, который представился дежурным. Он сказал, что сменил своего напарника, они по очереди выходят на работу. На кухне уже кипела вода в титане и горела печь. Клавдия выпила чай и приготовила кашу Олегу. «Конечно, – думала она, – «это не московские условия, но и так жить можно».

Молодой человек предложил печь для манты, казан для плова и печь для шашлыка, если возникнет желание приготовить обед во дворе. Поблагодарив его, она пошла в комнату.

Ашот уже проснулся и был в хорошем расположении духа. Клавдия любила в муже то, что каждый поворот событий он воспринимал спокойно, без истерик и высказываний недовольства и быстро приспосабливался к новым условиям.

– Клавочка, если Александр уже работает, то возможно он мне подскажет, где найти работу. Город небольшой и я думаю, он ознакомился с организациями, которые здесь есть, – сказал Ашот, когда она вошла.

– Я чувствую, что тебе хочется работать. Надоело затянувшееся безделье. Давай позавтракаем и отправимся на розыски друзей, – ответила Клавдия.

В течение получаса потарабанил по крыше дождь, освежив пропыленную зелень, и вновь засияло солнце. Было тепло, около 20 градусов по Цельсию. Семейная троица отправилась посмотреть новый для них город. Прохожих встречалось немного. Чувствовалось, что население города немногочисленно. Кроме этого был будний день и дети учились в школе, а взрослое население работало. Они шли по главной улице и вскоре подошли к почте. Это было полукруглое двухэтажное здание с колоннами, видно недавно построенное. В одном из его окошечек и располагался адресный стол.

Миловидная светловолосая девушка довольно быстро нашла адрес Александра и сказала, что этот одноэтажный дом стоит на улице Ленина, главной улице города, рядом с парком. От почти он всего в десяти минутах ходьбы.

Они не смешили. По дороге зашли в парк. Здесь была детская площадка и Олег с удовольствием поиграл с детьми. Затем посидели под тенью зеленых деревьев. На широком деревянном помосте был постелен большой домотканый ковер, на нем сидели несколько мужчин, беседовали и пили зеленый чай. Тянуло запахом шашлыка.

– На обратном пути мы можем тут пообедать, – сказал Ашот.

– Да, мне здесь нравится, и Олегу есть где играть. Будем часто сюда приходить, – ответила Клавдия.

У выхода из парка начиналось длинное одноэтажное здание барачного типа, побеленное известкой и покрытое железной крышей. Здесь, по описанию, и должны жить их друзья. Клавдия предупредила Ашота, чтобы он при встрече не обмолвился о вызове в НКВД. Это известие может напугать друзей и посеять недоверие в их отношениях. Воспоминание об НКВД сразу испортило им настроение. Скоро они должны будут прописаться в городе и за ними могут установить слежку… Они шли по длинному темному коридору, а кругом двери, за каждой из которых течет своя жизнь. Постучали в последнюю дверь и ее открыла Люба. Она обрадовалась, увидев своих друзей, но удивления не выразила.

– Мы чувствовали, что вы приедете сюда, но не предполагали, что так скоро, – сказала она.

– Ташкент – прекрасный город, где бурно идет строительство. Народу туда нахлынуло много. Работу Ашот тоже нашел, – ответила Клавдия. – У мамы небольшой трехкомнатный домик. Ашоту навряд ли бы дали жилье, так как мы прописались у мамы. А если вернется Павлик? У него туберкулез и комната, где мы жили, по праву принадлежит тему. Мама не одинока. Рядом живут друзья, которые приехали из России, есть с кем общаться. Лида собирается разводиться с мужем. Нашла себе любовь среди новой власти. Он член партии, работает в Политиздате и его через несколько месяцев переводят в Душанбе. А Лидия, став его женой, переедет с ним. Мы с Ашотом подумали, да и решили переехать сюда, к вам поближе. Ашот пойдет работать. Ему дадут какое-нибудь жилье. А что еще надо?

– Да, конечно, то не те удобства, которые были в Москве, но за месяц мы уже освоились и жизнь течет в нормальном русле. Как видите, у нас две комнаты, печь протапливаем дровами. Когда дают свет, то что-то готовлю на электроплитке. Впереди зима, но ведь это не московские морозы и проблем она создавать не будет. Александр устроился в Таджикиздат переводчиком детской литературы. Ему нравится эта работа и он часто работает дома и вечерами.

Затем, понизив голос почти до шепота, сказала:

– Мы не жалеем, что уехали из Москвы. Сослуживцы Александра рассказывают, что в Москве происходит что-то страшное. Людей по обвинению, доносам забирают, никакой защиты, сплошной произвол. Здесь тоже идут аресты, но в основном членов партии. Как говорят, хотят освободить партию от вредных элементов. Мы боимся за свои жизни. Но пока нас не беспокоили. Дай бог, чтобы этот ужас прошел мимо наших дверей!

Они помолчали, обдумывая слова Любы и сложившуюся мрачную ситуацию в стране. Ашот прервал молчание: «Люба, я хотел встретится с Александром. Может он посоветует куда мне обратиться по поводу работы. Мы к вам подойдем вечером, часов в семь. Вместе погуляем в парке и обо всем поговорим».

Так и решив, Клавдия с Ашотом на обратном пути зашли в парк, пообедали в ресторане на открытом воздухе. Купили необходимые продукты и втроем вернулись в гостиницу.

Вечером в назначенное время они встретились в доме Любы и дружно отправились на прогулку. Мужчины решили посидеть за столиком, выпить пива и поговорить, а женщины с детьми пошли на детскую площадку. Леночка с Олегом стали строить домики из песка, а Люба с Клавой повели разговор о всех событиях, произошедших с ними за месяц разлуки.

– Любочка, я снова беременна и в такое трудное время! К счастью, на этот раз тошнота не мучает.

Люба засмеялась:

– А я с августа так хожу. Когда ты пришла ко мне по поводу отъезда из Москвы, у меня уже было подозрение, что я в положении. Но было как-то неудобно тогда об этом говорить.

– Значит, у нас с тобой общие проблемы. Ашот сказал, что может это и к лучшему. Ты встала на учет в женскую консультацию?

– Пока нет, а что?

– Немедленно сделай это. НКВД наводит справки о человеке, прежде чем его арестовать. А беременная женщина да с малышом на руках навряд ли их будет интересовать.

– Завтра же схожу. Клава, – Люба улыбнулась неожиданно пришедшей мысли, – а когда у нас будут видны животы, мы возьмем Олега с Леной и пойдем гулять по улице около НКВД, и если за нами следят, то пусть любуются какие мы красивые.

Обе женщины, живо представив в воображении эту картину, стали так хохотать, что гуляющие в парке люди с любопытством посматривали на двух интересных женщин, не понимая что же их так развеселило.

Клавдия с Ашотом возвращались в гостиницу поздно вечером.

– Александр мне дал несколько возможных вариантов устроиться на работу, – сообщил Ашот. – Но меня заинтересовал Главснабсбыт. по его словам это небольшой городок около центральной улицы, где расположены контора, склад, жилые бараки для работников и небольшая автобаза, а вся территория обнесена забором. В городе многие организации имеют такие замкнутые территории – военные городок, медицинский. Это удобно. Люди здесь живут и работают. Завтра же пойду в Главснаб и, если повезет, то через два-три дня выйду на работу.

– Пусть бог тебе поможет! – сказала Клавдия.

Она не считала себя верующей, хотя и была крещеной, но по опыту поняла, что в жизни бывают моменты, когда сам уже не в состоянии что-то предпринять и тогда призываешь на помощь какие-то силы, более могучие, чем ты сам.

На другой день Ашот тщательно оделся.

– Внешний вид работника играет большую роль, пока люди не узнают каковы твои деловые качества, – кокетливо сказал Ашот Клавдии, которая любовалась его внешним видом.

Он надел мягкий светло-серый костюм с белой рубашкой, а Клавдия завязала ему строгий галстук. Выглядела Ашот представительно.

Главснабсбыт находился в пятнадцати минутах ходьбы от гостиницы. В приемной директора сидела женщина лет тридцати в очках и с деловым видом просматривала бумаги.

– Вы по какому вопросу? – спросила она вошедшего Ашота.

– Хочу устроиться на работу водителем или механиком.

– Ждите. У него сейчас люди.

Ашот присел на черный кожаный диван и уточнил у секретаря имя и отчество директора.

– Щукин Петр Терентьевич, – сказала она. И после небольшой паузы добавила: – Строгий, но добрый.

– Это хорошо, – улыбнулся Ашот.

Петр Щукин был живой легендой. Романтик революции, верящий в ее идеалы, он, сын рабочего из Новочеркасска, в 18 лет вступил в конный отряд и с шашкой в руке прошелся по югу России, помогая устанавливать советскую власть. Его смелость и смекалка не остались незамеченными и вскоре он был назначен командиром отряда. Его тактика – натиск, а не оборона, внезапность нападения и выход из боя с минимальными потерями. Пьянству, разгильдяйству не было места в его отряде. Он говорил своим подчиненным: «Хотите остаться живыми, не теряйте чувства опасности. Сколько талантливых командиров погибли с отрядами только потому, что разрешали себе расслабляться, а враг этого только и ждал…».

В начале 20-х годов он с отрядом был направлен в Таджикистан на борьбу с басмачами. Одно его имя внушало страх и уважение врагам. «Летучий отряд», такое название он получил в их стане. Освобождая районы и устанавливая советскую власть в республике, он никогда не проводил жестоких карательных акций. Щукин знал, что многие, кто сейчас враги, скоро поймут бесполезность своей борьбы и сложат оружие, включившись в налаживание жизни. Ведь у них есть близкие, семьи и пора думать и о них. А непримиримые уйдут за кордон, в Афганистан. Они знают тайные тропы. Нужно только иметь терпение и выжидать…

Уже здесь, в Душанбе, он встретил свою любовь – миловидную полненькую Зину, которая вскоре стала его женой. назначение на должность директора Главснабсбыта он воспринял как продолжение борьбы за советскую власть. От его умения поставить дело, вовремя доставленные строительные материалы, топливо, товары в уголки республики укрепят доверие людей к новой власти…

Прошло минут двадцать, прежде чем дверь открылась и из кабинета вышли несколько человек. Один из них, худощавый, невысокого роста, посмотрел внимательно на Ашота стальными глазами-буравчиками.

– Вы ко мне? – спросил он.

– да, хочу устроиться на работу.

– Заходите.

Ашот назвал свою фамилию и имя, в общих чертах рассказал биографию. Щукин слушал внимательно. Когда Ашот сказал, что он работал на московском автомобильном заводе механиком, тот прервал его:

– На нашей площадке стоят шесть машин этого завода. Но они требуют ремонта. мои водители – молодые ребята и лихо гоняют машины, а как поломка – починить не могут, знаний не хватает, да и дороги здесь тяжелые – глина, камни, песок. Машины быстро изнашиваются. Вы прошли сборку машин на заводе. Сможете привести в порядок наш автопарк? Запчасти, комплектующие есть. Впереди зима, необходимо перебросить уголь, товары в районы, а на ходу только две машины. Возьметесь за это дело? А потом выбирайте любую из них и отправляйтесь в рейсы.

– Думаю, что смогу, – помолчав ответил Ашот.

– Добре, добре, – протянул Щукин. – Катя, – позвал он секретаря, – оформляй Ашота Николаевича механиком-водителем. Их трое, семья. Дай им две комнаты и почище, чтобы обошлось без ремонта.

А Ашоту сказал: «Завтра устраивайтесь, а послезавтра к 9 часам выходите на работу. Заведует гаражом Рябинин Василий Гаврилович. Он будет вашим непосредственным начальником, но если что-то понадобится, обращайтесь ко мне. Желаю хорошей работы».

Катя вместе с Ашотом зашла в хозяйственный отдел и, взяв ключи, пошла с ним во двор к жилым баракам. «Петр Терентьевич тоже здесь живет в крайней квартире, – сказала Катя. – Но у них три комнаты, кухня, веранда. Жена его, Зина, большая рукодельница – покрывала, скатерти, дорожки – все связала своими руками. прямо музей. Многие у нее учатся, она не работает, дома сидит, но любит, когда к ней идут за советом. Детей только им бог не дал. А к Петру Терентьевичу люди обращаются с бытовыми просьбами. Я завела даже тетрадь, куда их записываю. И он как бы незаметно, но все их выполняет. Люди говорят: «Попросишь Щукина – считай сделает».

Она подошла к бараку и открыла одну из дверей. Они вошли сразу в комнату, довольно большую. В ней стояла печь с духовкой и конфорками.

– уголь, дрова, – сказала Катя, – выдаются каждому работнику, а из зарплаты в течение трех месяцев высчитывают. Хранят их в сараях. Ваша квартира № 6, значит и сарай № 6».

Вторая комната была метров двенадцать, светлая, и у окна росла вишня. Стены были побелены, пол покрашен – жить можно.

– Жаль, что нет маленького коридора. Через дверь будет выходить тепло, – подумал Ашот. Но он был рад, что так быстро решился его вопрос с работой и квартирой. Поблагодарив Катю, он взял ключи и пошел в гостиницу.

– Бог ли действительно нам помог или просто везение, но я уже и с работой и с квартирой, – сказал Ашот, целуя жену. – сегодня мы еще переночуем в гостинице, а завтра переберемся на новую квартиру. Я поеду на вокзал, заберу вещи и постараюсь придать ей жилой вид.

Ашот наскоро покушал, взял приличную сумму денег и сказал, что придет поздно.

Первым делом он зашел в хозяйственный магазин, который был рядом с его работой, купил две полуторные никелированные кровати и электроплитку, а когда привез вещи из багажа, то быстро спальная комната стала уютной.

По одну сторону окна он собрал привезенные стойки и перекладины и сделал уголок для одежды, как в Москве. А по другую сторону сбил полки и расставил книги, разложил один ковер на полу, другой повесил на стену. Кровати накрыл красивыми покрывалами. Продумал и уголок Олегу, где поставил его кроватку и несколько полок для игрушек.

В первой комнате постелил ковер, поставил стол и стулья и сделал пару полок для ходовой посуды. «Завтра здесь уже можно жить, – обрадовано подумал он. – Как хорошо, что Мария Федоровна подарила Клаве самовар. С кипяченой водой проблем не будет».

Вечером, придя уставшим, он не стал ей рассказывать как выглядит квартира. Пусть для нее все станет сюрпризом. А Клавдия встретила его хорошим ужином. дежурный готовил плов. Она добавила деньги и попросила, чтобы он приготовил порции и на них. Сходила в магазин, купила разливного пива, приготовила салат, и они дружно поужинали за столом дежурного.

На другое утро, покинув гостиницу и слегка волнуясь, отправились к себе домой. Клавдия осталась довольна убранством квартиры. Надо было только повесить занавески. А Олегу понравился простор первой комнаты. Он тут же принес свои игрушки и стали играть на ковре.

– со временем сделаешь топчан в столовой, шкаф для остальной посуды и будет уютно и здесь, – сказала Клавдия.

– Сегодня я утеплю дверь и сделаю навес, чтобы дождь и снег не попадали в квартиру, – ответил ей Ашот.

Но сначала они пошли на рынок, который находился за стенами Главснаба, купили необходимые продукты и, приготовив обед, почувствовали, что их жизнь налаживается.

К девяти часам утра следующего дня Ашот в рабочей одежде пришел на площадку, где стояли машины. Здесь состоялось его знакомство с коллективом. Водители были молодые местные парни, наскоро обученные правилам вождения. Видно, шутники и зубоскалы. А Рябинин оказался высоким худощавым человеком лет тридцати с подвижными зелеными глазами. Всем не терпелось посмотреть, что может новый механик. О том, что он работал на московском заводе, они уже знали.

– Показывайте мне самую тяжелую машину, с нее и начну, – спокойно сказал Ашот.

Его подвели к машине, которая считалась мертвецом уже полгода. ОН стал работать молча, не обращая внимания на любопытные взгляды окружающих. Отлучился домой на обед, а затем снова взялся за машину. За время работы в Москве он постепенно приобрел необходимые инструменты, и сейчас они ему пригодились. На четвертый день машина была готова. Он посоветовал ее покрасить, если есть необходимые краски. Рябинин немедленно приказал одному из водителей, сидевшему без дела, покрасить машину. И на другой день он уже стояла красавицей. Первым ее по городу опробовал Ашот, а затем и Рябинин, и остался доволен. Ашот, не расслабляясь, переключился на другие машины. Но теперь, по просьбе Василия Гавриловича, он стал объяснять водителям, не занятым в рейсах, что и для чего он делает, где чаще всего бывают поломки и как их устранить, находясь в рейсе. В течение двух недель машины отремонтированные и покрашенные стояли на площадке. Ашот посоветовал надежно прибить в кузове по доске для перевозки людей, так как груз порой везут под присмотром.

Подошли Щукин с Рябининым полюбоваться на автопарк. Постоял, посмотрел и произнес свою любимую фразу: «Добре, добре».

За каждым из четырех водителей закрепили по машине. Одну оставили по городу, ее часто водил сам Рябинин. И одну облюбовал себе Ашот. Теперь и он стал ездить в рейсы, но так как для него дороги Таджикистана были еще в новинку, то его поездки пока ограничивались районами, лежащими в полутора-двух часах езды от Душанбе. К вечеру он всегда возвращался домой к большой радости своей жены.

В субботу водители проводили вместе с Ашотом профилактический осмотр машин и ремонтировали неполадки, а в конце рабочего дня по просьбе Рябинина он читал лекцию об экономной эксплуатации машин и отвечал на вопросы, интересующие водителей.

Уже в течение месяца хорошая работа автопарка в районах была замечена и Щукину стали поступать звонки благодарности от их руководителей. Рябинин был доволен. Ашот становился для него настоящим кладом. Посоветовавшись со своей женой, он пригласил Ашота с Клавдией в воскресенье к себе в гости. Клавдию это известие очень обрадовало. Она любила общество и, как говорится, на людей посмотреть и себя показать. Они сходили к Любе и попросили ее посидеть с их Олегом несколько часов в воскресенье.

– Хорошо. Олег с Леной дружно играют, и мы сходим с ними на детскую площадку, – ответила она.

– Я рада, что у нас расширяется круг знакомств. Нельзя все время вариться в собственном соку. Если у нас сложатся с ними хорошие отношения, то пригласим их в парк на шашлыки и познакомим с вами.

– Я не возражаю. Да, думаю, что и Александр согласится.

Василий Рябинин и Ашот нравились друг другу, но чувствовали, что слишком они разные, чтобы стать друзьями. Однако полезные приятельские отношения установить не мешало. Рябинин по своей природе был неисправимый азартный игрок, симпатичный пройдоха. Он не был членом партии да и не рвался туда. слишком много обязательств она налагала. а он хотел жить так, как ему нравится. В конце концов жизнь у него одна и принадлежит ему. Он был страстный игрок в преферанс. Настолько, что несколько раз закладывал всю мебель, одежду, и его жена Мара пила сердечные капли, чтобы перенести нависшую беду. Но в следующую субботу, когда его друзья вновь у него собирались, он с завидным хладнокровием брал реванш и отыгрывал свой скарб к радости жены.

Любитель рыбалки и охоты, он сумел вокруг себя собрать довольно элитных людей, зараженных общими страстями. К нему домой стали захаживать и резаться в карты всю ночь напролет работники Совнаркома, военкома, директора предприятий, а также инспектора рыбхоза, охоты и звероводства. Дружно они выезжали на рыбалку и привозили отменную крупную рыбу. Охотились в горах на медведя, дикого кабана и коз. Жена его, Мара, научилась мариновать дикое мясо, а потом готовить вкусные отбивные, заливное и прочее. и друзья порой прерывали азартную игру, чтобы сытно и вкусно поесть и запить домашним виноградным вином.

Однажды в Горисполком поступило анонимное письмо, в котором говорилось. что в доме Рябинина в субботу ночью собираются весьма известные люди и играют в преферанс, игру, порочащую образ советского человека. И далее очень точно перечислялись фамилии тех, кто бывал у Рябинина в доме.

Весьма известные люди отделались устным порицанием и советом исправиться, а к дому Рябинина пришли люди, показали постановление об изъятии у него квартиры и в течение часа выставили его с семьей и вещи на улицу. Тогда долго не церемонились. А вечером в его квартиру въехала другая семья. А Рябинин взял машину в Главснабе и перевез вещи, жену и двухлетнюю дочь к другу домой. Прошли три недели, и работники Совнаркома, военкома, инспектора рыбхоза, охоты и звероводства почувствовали, что жизнь без встреч в доме Рябинина скучна и пресна. И они дружно нажали на нужные педали и спустя неделю Рябинину предоставили три комнаты на тихой лице. Одна из комнат имела выход в сад и далее на улицу. Минуя основной вход в квартиру, картежники могли здесь собираться, а соседями была таджикская семья, где много детей, друзей и родственников и навряд ли они будут следить, кто приходит к соседям. Посовещавшись, они решили, что анонимное письмо могла написать одна из жен, разозлившись на ночные отлучки своего мужа. слишком точные данные приводились в письме. Они провели со своими супругами разъяснительную работу и все началась сначала: карты, рыбалка, охота…

Ашот с Рябининым в карты не играл, а тот и не предлагал. У них после совместного времяпрепровождения установились хорошие приятельские отношения. А когда Ашот с Клавдией пригласили их на шашлыки в парк, то состоялось знакомство с Любой и Александром. Три супружеские пары были почти ровесники, имели маленьких детей. Все они приехали по разным мотивам из России и между ними возникла дружба, которая довольно быстро налаживается в молодости.

Мара была рада, что с новыми друзьями ее муж хоть иногда стал отрываться от карточного стола и бывать с ней в театре, кино, а порой и в ресторане. Они дружно сходили на модный тогда музыкальный спектакль «Аршин-мал-алан Гаджибекова, в котором играли и пели местные артисты.

Однажды Клава вышла во двор за водой и встретила там Зину Щукину. Они поздоровались и познакомились. Зина просто сказала: «Я большая домоседка, почти все время провожу дома и рада, когда ко мне кто-то приходит. Петр ведь целый день на работе. Вы тоже много дома бываете. Берите Олега и приходите ко мне».

– Я слышала, что вы хорошо вяжете, особенно крючком. Я куплю гитки и крючки и к вам приду учиться вязать.

Зина со знанием дела посоветовала ей размеры крючков и нитки. А спустя дня три начались их совместные занятия. Через пару недель к ним присоединилась и Люба, проявившая большие способности и увлеченность в этом деле. Так, в течение двух месяцев у Клавдии с Любой сложился хороший и полезный круг знакомств и скучать им было некогда…

Наступил 1937 год. Как-то в январский снежный день Щукину позвонил его хороший знакомый, занимавший видную должность в НКВД, и попросил зайти к нему: «Мне нужно навести справки об одном твоем работнике. Приходи завтра к 12 часам в мой кабинет». Затем любезно поинтересовался здоровьем жены и повесил трубку.

Щукин терялся в догадках. Он понимал, что не все принимали советскую власть с распростертыми объятиями. Для многих переход к новой жизни был большой ломкой. Не все имели безупречное прошлое, и не все вышли из среды рабочих и крестьян.

– Кто их интересует? – весь вечер ломал себе голову Петр.

С Григорием Кузьминым их пути скрещивались еще в период гражданской войны. Они оба, командиры отрядов, не раз обменивались разведданными о стане врага и проводили совместные боевые операции. После окончания гражданское войны Кузьмин стал работать в ГПУ, позже в НКВД. А в середине 1934 года он был направлен в Душанбе. Щукин в это время уже работал в Таджикистане и занимался мирным строительством. На первых порах они, как старые знакомые, довольно часто встречались. Кузьмин бывал у Щукина в гостях, ему нравилась его спокойная, домовитая жена. Но однажды в беседе Щукин сказал: «Я не понимаю массовых репрессий против старой партийной гвардии. по-моему здесь явный перегиб». Кузьмин помолчал, а потом произнес: «Раз проводят репрессии, значит есть за что».

С этого вечера они стали видеться все реже и только тогда, когда возникала рабочая необходимость. Кузьмин знал, что послужной список Щукина безупречен. И только одно темное пятно было в его биографии. Года три тому назад в одном из отделом Главснаба работала жизнерадостная, кокетливая Ирина Костюкевич. Между Петром и ею вспыхнула сильная любовь. Год он метался между двумя женщинами, а когда понял, что жену оставить не сможет, объяснил все Ирине и прекратил с ней встречаться. Ирина уволилась с работы и уехала в родной Красноярск, а спустя определенное время родила дочь и, как поговаривают, от Петра. А он тайком от жены время от времени посылает Ирине денежные переводы на содержание дочери.

Петр шел в НКВД без особого энтузиазма. Сейчас многие недолюбливали эту организацию и старались обходить ее стороной. Но надо – так надо.

Когда он вошел в кабинет Кузьмина и они поздоровались, снова Петр почувствовал, как между ними протянулась ниточка доверия и тепла, связанная с их революционным прошлым.

– Петр, я перейду сразу к делу. Нас интересует твое мнение о новом водителей Ашоте Николаевиче. Дело в том, что он был иранский подданный, а из-за любви к советской гражданке Клавдии Рыбиной поменял гражданство и приехал с ней в Советский Союз. Есть директива о наблюдении за людьми, прибывшими из-за границы. Не слежка, а наблюдение. Я это подчеркиваю! Нам интересно знать, кто входит в круг его знакомых, и твое мнение о нем как о работнике. Ты всегда обладал особой интуицией в отношении людей. Поделись и сейчас…

Петр немного помолчал, собираясь с мыслями, а потом сказал:

– Мое мнение о нем самое хорошее. Я тоже наблюдаю за ним. Ведь он новый работник и в деле всего три месяца. Но благодаря нему моя автобаза заработала на полную катушку. Конечно, лавры, слова благодарности перепадают Рябинину. Ведь он завгаражом, но я-то знаю, что именно благодаря Ашоту база так работает. Он – механик высшей квалификации. А если говорить о моей интуиции, то она мне подсказывает, что Ашот принадлежит к тем надежным людям, которые не пойдут на предательство ни при каких обстоятельствах. Он – хороший семьянин. У них есть малыш, и жена сейчас в положении вторым ребенком. Живем мы с ним в одном дворе. Они поддерживают отношения с Рябининым и его женой. Клавдия бывает у нас, занимаются с Зиной вязанием. И еще у них старая дружба с одной парой из Ирана.

– их мы знаем, – прервал Кузьмина Щукин. – Ну вот все, что ты мне сказал, напиши на бумаге и распишись. Твое мнение о нем совпадает с характеристикой, данной ему Магометовым. Он был послан в Иран, и Ашот с Клавдией у него работали. Сейчас он в Наркомате иностранных дел и хорошую характеристику дали с Московского автомобильного завода.

Когда Щукин собрался уходить, Кузьмин сказал: «Никому ни слова. Этот разговор между нами. Пусть Ашот Николаевич работает спокойно. Если не придут другие инструкции…»

– Значит, – подумал Петр, – если придет инструкция убрать Ашота Николаевича, то он это сделает.

И уже выходя из кабинета Кузьмина почувствовал, как ниточка революционного прошлого, связывающая их, стала таять. И они уже стояли по разные стороны баррикад. Ашот об этом разговоре не узнал никогда.

В апреле месяце Люба родила сына, которого назвали Костей. Клавдия уже ходила с трудом. Врачи предполагали, что у нее будет двойня, но они с Ашотом купили детский комплект необходимых вещей и зашли поздравить радостных родителей.

– Твой сын, мой сын родились в апреле, – сказала Клавдия. – Апрель у нас становится мужским месяцем.

А спустя месяц, в двадцатых числах мая, Клавдия родила двойняшек: мальчика и девочку. Но уже в роддоме возникла проблема с кормлением малышей. У Клавдии почти не было молока, и врачи начали прикорм детей искусственным питанием. Дома эта проблема стала усугубляться. На улице уже стояла жара. Холодильников не было. Медицинская сестра пока доносила молоко, оно сворачивалось. Качество воды тоже было плохое. Видно, это и стало причиной расстройства желудков у малюток, которое привело к угасанию их жизней. Так два маленьких гробика стали покоиться на кладбище на таджикской земле.

После недельного траура, царившего в семье, Клавдия сказала Ашоту:

– Я хочу работать. Не знаю, чем я буду заниматься, но я твердо для себя этот вопрос решила. Продумаю только, где оставлять Олега.

– Я не возражаю, раз у тебя это сильное желание, – ответил ей Ашот.

Неожиданное решение подсказала Зина Щукина:

– Петр считает, что на водителей ложится большая материальная нагрузка при перевозке грузов и подыскивает сейчас экспедиторов, которые будут сопровождать груз. В дальние горные районы нужны мужчины, так как работа нелегкая. Ты можешь попробовать поездить в близлежащие районы, в основном с Ашотом. Людей ты любишь, знаешь вдобавок и местный язык. Я думаю, что из тебя выйдет отменный экспедитор. Только не откладывай, иди к Петру, пока он не набрал штат.

Клавдия об этом разговоре ничего не сказала Ашоту. Пусть для него это станет сюрпризом.

У нее сложились хорошие отношения с соседкой Таней Будариной, полной, говорливой женщиной, у которой были двое детей – мальчик и девочка, года на два старше Олега. Но они всегда дружно играли то у Клавдии в доме, то у Будариной. Ее муж был целый день на работе, а порой уезжал в командировки. Таня любила сытно поесть и закармливала своих малышей. К ней и обратилась Клава с просьбой за оплату присматривать за Олегом. Она знала, если Таня согласится, то ее сын будет сыт и вовремя уложен спать.

Тане не мешали лишние деньги. Не выходя из дома у нее будет небольшая зарплата. И согласилась.

Решив этот вопрос, Клавдия одела одно из своих любимых платьев, туфли на высоких каблуках, и пошла в Главснаб. идя по коридору и видя работающих здесь людей, она подумала: «Как я погрязла в домашних делах, как давно не работала. И до чего же я хочу работать!».

Зина Щукина, видно, подготовила Петра слишком быстро, как показалось Клаве, он согласился с ее кандидатурой. Клавдия попросила Петра Терентьевича не говорить пока Ашоту, пусть для него это станет сюрпризом. Петр посоветовал ей брать путевку и накладные в конце дня, чтобы не задерживать утром водителя.

– В субботу, как правило, водители не уезжают в рейсы. Вы в первой половине дня напишите отчет за неделю и будете свободны. Это известие обрадовало Клавдию. Все-таки несколько лишних часов у нее будет для домашних дел.

Оформившись на работу документально, она подготовила необходимые рабочие накладные и довольная вернулась домой.

На другой день Клава встала пораньше, одела наряд попроще и приготовила бутерброды и термос с чаем в дорогу. За завтраком она игриво сказала Ашоту: «Чтобы у тебя не появились любимые женщины в районах, теперь я буду ездить с тобой». Встретив его удивленный взгляд, она сказала: «Я твой экспедитор с сегодняшнего дня».

– А как Олег? – кивнул он на сына, который завтракал за столом.

– Договорилась с Таней. Теперь у нас будут две зарплаты и можем оплачивать содержание сына.

– Ну, что ж, дорогой мой напарник, поехали», – сказал Ашот, поцеловав жену.

Совместные поездки встряхнули их чувства друг к другу. Клавдии порой казалось, что их любовь начинает тускнеть. Страх за жизнь, неустроенность быта, неудачная беременность – все это давило тяжелым прессом и думалось, что эмоциональному чувству нет места. Теперь же они много были вдвоем, шутили, кокетничали, а выполнив работу, на обратном пути к городу, выискивали укромный уголок среди зелени и предавались любви с пылом новых влюбленных, а затем ныряли в каменистую холодную речку и вдоволь наплававшись, возвращались домой счастливые и освеженные.

А дома их ждал малых, плод их любви. И они с удовольствием проводили с ним остаток дня. Клавдия, как всегда, с большой увлеченностью отнеслась к новому делу. Груз она привозила точно, согласно накладным. Никаких естественных убылей не было. И вскоре ее уже хорошо знали в районах и стали уважать. Она записывала просьбы людей, руководителей, а Щукин эти данные вносил в Госплан республики, чтобы районам выдали то, что им было нужно. Клавдия с интересом наблюдала быт людей, который несмотря на установление советской власти, еще во многом сохранил черты старого. Многие девушки и женщины носили паранджу, которая, в отличие от иранской чадры, одевалась на голову и опускалась на лицо. Если мальчики уже стали учиться в школах, то девочек никуда не пускали и готовили к замужеству. Как ей рассказали, встречается еще и многоженство. Просто первый брак уже регистрируют по советским законам, а второй и третий – по договору с родителями девушки. В городе влияние нового было неизмеримо сильнее. Девушки и женщины преодолевали косность старого мышления – учились, работали, встречая порой сопротивление близких.

– Так уж устроен человек, что сознание его перестраивается медленно и никакая власть, даже советская, не в состоянии изменить в одночасье то, что складывалось столетиями, – сказал Ашот.

Занятые и счастливые, они стали забывать об НКВД. Но эта организация сама напоминала о себе. Как-то глубокой ночью Клавдия проснулась от звука въезжающей в ворота машины. Чувствуя неладное, она выглянула в окно и замерла от ужаса. Примерно в пяти метрах от ее квартиры стояла машина «черный ворон». «Неужели к нам?» – подумала она, хотела разбудить Ашота, но язык ей не повиновался. Из машины вышли люди и прошли… дальше.

Она слышала, как открылась дверь где-то недалеко. Что-то падало, – видно делали обыск. А потом вернулись к машине и посадили в заднюю дверь каких-то людей. Она не разглядела, было очень темно. Когда машина выехала из ворот, в некоторых квартирах зажглись керосиновые лампы. Люди поняли, что произошло и не могли спать. Клавдия тоже зажгла лампу и разбудила Ашота.

Впервые они столкнулись так близко с тем, что давно идет по стране. Они снова ощутили страх, который нависал над ними… На другой день Клавдия с Ашотом кое-что разузнали.

Через три квартиры от них жили муж и жена средних лет. Оба работали в отделе по учету, были тихие и незаметные. Ни детей, ни друзей у них не было. А арестовали их за то, что они в прошлом были белогвардейцы, а сейчас занимались подрывной деятельностью, но что конкретно они сделали, никто не знал.

В течение недели работники Главснаба спали тревожно, прислушивались к ночным звукам, но постепенно впечатление от случившегося стало стираться и все вошло в свою колею.

В последнюю субботу июля Клавдию с Ашотом ждал сюрприз. К ним в гости пришла Лида со своим новым мужем. Клавдия за весь период пребывания в Душанбе написала матери в Ташкент всего три-четыре письма, но отвечала на них Лида. Из ее писем Клава знала, что она разошлась с мужем. Борис с неделю ходил, как в воду опущенный, но Прасковья Емельяновна сказала, что может быть это и к лучшему, еще не поздно встретить ему свою половину, а там, глядишь, и дети пойдут. И Борис понемногу отошел. Лидия забирала только золотые и серебряные украшения, подаренные ей мужем и его матерью. Больше у нее к ним никаких претензий не было. Собрав два чемодана своих вещей, она переехала к Михаилу, и вскоре они зарегистрировали свой брак. Лидия писала, что ждут перевода в Душанбе. Сидят, как говорится, на чемоданах. И вопрос этот может решиться в течение нескольких часов…

И все-таки их приезд стал неожиданностью.

За прошедшие месяцы Ашот сделал топчан, шкаф для посуды, подкупили декоративные вазы и обе комнаты выглядели привлекательно, что и отметила Лида, зайдя в квартиру.

– Мы тоже два дня как приехали. Только и занимаемся покупкой и расстановкой мебели. У нас две комнаты, но с кухней и коридором около парка.

– Там рядом живут наши друзья. А я ведь, Лидочка, пошла работать. Теперь вместе с мужем разъезжаю по районам и мне нравится.

После знакомства с хозяевами дома Михаил сел на топчан и молча слушал разговор двух сестер. Ашот на улице готовил плов, который вот-вот должен был дойти до кондиции.

– Что будем пить с пловом – вино или пиво? – спросил он Михаила, зайдя в комнату.

– Пожалуй, лучше пиво. Слишком душно для вина, – ответил Михаил. Вечер, а жара еще не спадает.

Лида стала помогать Клаве накрывать на стол, и они приятно провели вечер.

Когда прощались, то Клавдия почувствовала, что Михаил остался доволен своими новыми родственниками.

– Клава, а ты по-моему, права, он действительно из НКВД. Ты обратила внимание, какая у него военная выправка? – спросил Ашот.

– Заведующий политиздата – да там ни одного слова не отпечатают без директив ЦК и без цензуры, в которую входят и наблюдатели из НКВД.

– Ну, что ж, – засмеялась Клава, – теперь при встречах будем говорить о чем угодно, только не о политике, раз у нас появился родственник такого ранга.

Но виделись две пары нечасто. У Лидии с Михаилом начал складываться свой нужный им круг людей. Привычка двух сестер с юности иметь свое общество и сейчас сказывалась. слишком они были разные натуры…

В одну из встреч Люба сказала Клаве: «В Душанбе собирается переехать Элла. У нее умер отец, а спустя две недели кто-то из соседей написал в соответствующие органы, что она одна занимает двухкомнатную квартиру, и это в то время, когда люди и комнаты, порой, не имеют. После этого письма к ней зачастили всякие комиссии, вот она и решила сдать квартиру. Ей дадут справку, и она здесь должна получить комнату. Я ей написала, что удобств нет, город молодой и только-только эти проблемы начали решаться. На что она ответила: «Город молодой и я молодая. Вот и будем расти вместе. Зато вы будете рядом». Она упрямая – ее не переубедишь», – засмеялась Люба.

Элла действительно приехала в августе и остановилась у Любы, пока не решится ее вопрос с работой и жильем. Она самостоятельно походила по разным организациям и через неделю устроилась в общеобразовательную школу секретарем-машинисткой. Ей предоставили одну большую комнату с коридором в школьном городке, где компактно проживали педагоги разных учебных заведений. Она купила неплохую мебель. Отец оставил ей наследство, деньги у нее были. А Александр съездил к ней и помог ее расставить.

Элла любила вазы, цветы, книги. и квартирка ее стала очень уютной. А недалеко от школьного городка находилась баня, и она отсутствие удобств не очень ощущала. Люба ее предупредила, чтобы никаких анекдотов – рот должен быть на замке – такое сейчас время. На это Элла ответила: «Держусь!».

Прошло немного больше месяца. Элла часто уходила с работы последней. Так было и в тот день. Она услышала шаги по коридору и вошла удивительно красивая женщина лет тридцати. Элла понимала, что это неудобно, но не могла оторвать восхищенного взгляда от ее лица. Была она статная, на ней прекрасно сидел костюм английского покроя. Большие серые глаза оттеняли длинные волны каштановых волос. Женщина заметила восхищенный взгляд Эллы, и в глазах у нее промелькнули хитрые огоньки.

– Что, поздновато я пришла? мне надо было застать директора. Ну ладно, в следующий раз. А как его имя и отчество?

– Анатолий Сергеевич.

– А вы одна так долго засиживаетесь, не боитесь?

– Да нет. Здесь есть кое-кто из хозперсонала. Может, директору что-нибудь передать?

– Нет, спасибо. Я зайду в другой раз.

А Элла, когда возвращалась домой, думала об этой удивительно красивой женщине. Бывают же такие!

Женщина пришла для через три, улыбнулась Элле и узнав, что директор в кабинете, зашла к нему. Она вышла минут через пять, снова улыбнулась и ушла. Дней через шесть Элла возвращалась домой по улице Ленина. уже смеркалось. Из одного переулка, пересекающего улицу, вышла женщина и чуть не столкнулась с Эллой. Элла узнала ее, это была та красивая женщина!

– Это вы? – воскликнула женщина. – вот так встреча! может быть, нам по пути?

Элла сказала, где она живет и что идет сейчас домой.

– Так я почти туда иду, рядом дом.

– Пойдемте, вдвоем веселее.

Они представились друг другу:

– Элла Ананьева.

– Полина Ростовцева.

Полина оказалась разговорчивой и многое рассказала о себе. Приехала она из Полтавы. Мама – полка, отец – русский. Два года тому назад родители попали в автокатастрофу и погибли. Ей давно хотелось поездить по стране, посмотреть как живут люди в других местах. Вот и приехала сюда. Работа ее устраивает. Она – курьер при Совнаркоме. Там строго, по пропускам. Ее могут вызвать на работу в любое время, если срочно нужно передать деловое письмо. Порой и в районы приходиться выезжать. И живет она там же, где живут совнаркомовцы, вход охраняется, часовые стоят. Но квартирка у нее обычная – две небольшие комнаты, кухня. После такого откровенного рассказа Элла почувствовала, что и ей надо быть откровенной, и рассказала Полине все о своей небогатой событиями жизни.

Когда они подошли к дому Эллы, уже стало темно. Одинокий фонарь тускло освещал улицу. Они постояли. Полина медлила, словно ей не хотелось расставаться.

– Полина хотите зайти ко мне? попьем чай с вкусным тортом. Я – сладкоежка, могу не сварить обед, а вкусные сладости у меня всегда.

– А удобно ли это? Только познакомились, и уже в гости на чай.

– Удобно. я из Баку, а там народ гостеприимный.

– Раз так, – согласна, – засмеялась Полина.

– А у вас премиленькая квартирка, Элла. С таким вкусом все подобрано, – внимательно оглядывая обстановку, сказала она.

– Я одинока. Хоть это меня радует.

– Не переживайте, и я одинока. Хотя и любила человека, да не получилось.

Когда Полина уходила, Элла сказала:

– Вечерами я обычно дома. Надумаете – приходите. вдвоем ведь повеселее.

Оставшись одна, Элла улыбнулась:

– Кажется, у меня появляется подруга.

При встрече с Любой Элла рассказала ей о новой знакомой.

– Конечно, ты молода. Тебе нужно общение. Но будь осторожна, избегай всего, что касается политики, ты ведь о ней ничего не знаешь. Кроме того, что она сама рассказала о себе.

Для через три пришла Полина и пригласила Эллу в кино:

– Билеты я уже купила. Собирайтесь.

Элла нарядно оделась, чтобы не уступать своей приятельнице, которая пришла в роскошном платье. Фильм был интересный. Мужчины на них поглядывали, и они шли назад веселые и много шутили. Элла сказала Полине: «Еще не поздно, пойдемте ко мне пить чай и, может, перейдем на дружеское «ты»?

– Я согласна.

Они опять прекрасно посидели вместе. много говорили о любви, мужчинах. А потом Элла сказала: «Я тебя как-нибудь познакомлю с моей двоюродной сестрой. Она – красавица, хотя мы похожи, но во мне этой красоты нет».

– Почему же, Элла, я считаю вас интересной женщиной.

– Спасибо, приятно слышать.

При встрече с Любой Элла сказала: «Я хочу познакомить тебя с моей приятельницей. Мне любопытно узнать, какое впечатление она на тебя произведет».

– Ну, что ж, приводи. Только до прихода Александра с работы – от 6 до 7 вечера.

В назначенный день Полина купила торт, встретила Эллу и они зашли к Любе. И Люба, как и Элла, попала под обаяние этой женщины. Любе все в ней нравилось. Манера держаться, лоск в одежде, магнетическая красота усыпили ее бдительность. А Полина постепенно становилась своим человеком в ее доме, познакомился с ней и Александр. Он сказал: «Красивая женщина, только пусть она будет вашей подругой, а я устаю на работе и дома хочу покоя».

Поэтому Полина обычно заходила ненадолго, но часто. Люба при встрече сказала Клаве, что у нее появилась новая приятельница, она подруга Эллы, но и с ней у них хорошие отношения.

– Она удивительно красива, притягательна. Может, и ты, Клава, с ней познакомишься? – подытожила она.

Вызов в НКВД, постоянно переживаемое чувство страха ха свою жизнь и близких развили в Клаве острое чувство опасности. Она инстинктивно почувствовала, что эта женщина – их враг.

– Красивая, недавно откуда-то приехала, работает в Совнаркоме, учреждении, где трудно проверить о ком-нибудь данные, – размышляла Клавдия. Вслух же она сказала:

– Тебя не пугает, что она, возможно, подсадная утка? Я же воздержусь от знакомства с ней. Почему-то интуитивно она мне не нравится.

И Люба после слов Клавдии неожиданно взорвалась:

– Ты просто из-за ревности не хочешь с ней познакомиться. Боишься, что Ашот может ею увлечься. Ты всегда была ревнива. Он моложе тебя, и ты боишься его потерять. Вот главная причина!

У Клавдии внутри все заклокотало, но она сдержала себя.

– А ты не боишься потерять мужа? – спокойно спросила она.

– Нет, он меня обожает, – самовлюбленно ответила Люба.

– Ну что ж, пусть из-за ревности. Но я знакомиться с ней не буду, – сказала Клавдия. И они расстались. Это была первая серьезная ссора двух подруг.

Когда пришел Ашот, она рассказала ему о размолвке с Любой.

– Ты права. Какая сейчас может быть дружба с неведомо откуда взявшейся женщиной? У нас сложились хорошие отношения с Щукиным, Рябининым, с соседями. в районах у нас есть симпатичные нам люди, но мы с ними сталкиваемся по работе, знаем кто они. А здесь работает в Совнаркоме! Прямо птица большого полета! Ты предупредила их об опасности? Что еще ты можешь сделать? Ничего. Теперь положись на время, может, сами разберутся.

Прошло немного более месяца. Приближался праздник 7 ноября. Дни стояли теплые. В воскресный день Ашот с Клавдией взяли Олега и отправились гулять в парк. Они сели на скамейку около детской площадки и наблюдали за Олегом, играющим с детьми.

– Ашот, мы всегда встречали праздники вместе с Любой и Александром. Неужели на этот раз проведем порознь? Я тебя оставлю, схожу к ней. Может, соберет детей да придет сюда?

Ашот улыбнулся. Он знал, что после ссоры обычно Клава первая не выдерживала и шла на мировую. Люба была женщина с гонором.

– Ну, что ж, сходи, – ответил он.

Клавдия постучала в дверь и услыхав голос Любы, зашла в комнату. Они были вдвоем – Люба и Полина. На короткий миг жесткий, пронизывающий взгляд Клавдии встретился с холодными глазами Полины. И что-то в них дрогнуло. Она поняла, что Клавдия ее недолюбливает и что-то чувствует…

– Я думала, ты одна и пойдешь в парк с детьми. Извини, меня ждет Ашот. – Клавдия повернулась и вышла.

– Моя интуиция на правильном пути. Эта женщина – враг, – отметила она мысленно.

Когда Клава пришла, Ашот спросил:

– Что, не поучилось?

– Я там встретила Полину и мои подозрения на ее счет утвердились. Красивая, холодные большие глаза и какая-то фальшь во всем. Длинные каштановые волосы и тоже крашенные.

7 ноября в связи с праздником на многих предприятиях дежурили работники, чтобы не произошло какого-нибудь ЧП. Александр предупредил Любу, что он будет занят на работе с 12 часов до трех и вернется только 4 часам дня. Раз так, Люба и Элла пригласили Полину отметить с ними праздник в эти часы.

У Любы были прекрасные вишневая и сливовая домашние наливки. Элла испекла торт, поставили закуски, колбасы, мясо. А в 12 часов подошла Полина. Они начали понемногу смаковать наливки, развеселились и разговорились. Элла потянулась за сумкой, вытащила записную книжку с анекдотами и сказала: «Сейчас я вам расскажу анекдот, который записала в Баку».

– Элла, прекрати, какие сейчас анекдоты! – воскликнула Люба.

– Люба, кого ты боишься? Полина – моя подруга. Да и анекдот – это ведь шутка. Слушайте!

«– Сталин звонит Кагановичу: «Лазарь, в чем дело? Звоню в ЦК – никто трубку не берет. Звоню в НКВД – опять никто трубку не берет. В чем дело?

– Так вы же, Иосиф Виссарионович, сказали всех убрать.

На проводе у Сталина тишина, потом он задает вопрос:

– А кто же остался?

– Вы, товарищ Сталин, я и Молотов».

– Грубый анекдот и неправдоподобный, – резко сказала Люба.

– Почему, довольно пикантный, – ответила Полина. – Бог с ними, с анекдотами. Давайте лучше поговорим о любви.

В три часа дня она стала собираться.

– Не буду мешать празднику. Скоро придет ваш муж, Любочка. Завтра я ухожу в гости. Это там, где я живу. Хозяин занимает видный пост в Совнаркоме, а у меня хорошие отношения с его женой.

Тепло простившись, она ушла.

– Брось ты всего бояться! – разозлилась Элла. Собрала кое-что из еды со стола и сказала: – Пойду домой, послушаю музыку, не буду вам мешать.

– Ты появись завтра, чтобы я не волновалась, – крикнула Люда, когда Элла сильно хлопнула дверью.

У Любы праздник был испорчен. Она рассказала о случившемся Александру. Он помолчал, а потом сказал: «Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Если Полина порядочная женщина, значит все обойдется, а если подсадная утка, как думает Клава, то жди беды. Всякое может случиться…

К вечеру подул сильный ветер и резко похолодало. А 8 ноября пошел дождь со снегом. Элла к ним пришла в пальто, которое подарила ей Люба. Она раньше его очень берегла и одевала по особенным дням. Теперь Элла купила еще одно красивое пальто и стала ходить в бежевом с тигровым мехом на работу. Пусть видят, какие у нее есть красивые вещи! Когда она уходила, Люба сказала: «Тебе это пальто очень идет». – «Да, я знаю», – ответила Элла.

Больше они ее не увидели…

О том, что произошло, рассказала Любе тетя Дуся поздно вечером во вторник, ставшая единственным свидетелем произошедшего.

– Я мою полы в школе и закрываю ее на замок. Во вторник Элла задержалась, как обычно. Мы часто с ней последние уходили из школы. По коридору прошли два молодых человека, статных и хорошо одетых. Я было подумала, что у Эллы появились кавалеры, она ведь такая славная!

Но когда один из них сказал: «Одевайтесь, пойдемте с нами», я испугалась. Выглянула в окно, а там стоит эта страшная машина. Я встала в тень, чтобы меня не было видно. Слышу, Элла спокойно ответила: «Хорошо». Она шла красиво, словно не боялась. а потом ее посадили в заднюю дверь. Молодые люди тоже туда сели, и машина поехала. Я вспомнила, что Элла мне говорила о двоюродной сестре и называла номер дома около парка. Я быстро домыла полы и побежала сообщить вам.

Люба сидела отрешенно. Удар был слишком сильный. Александр проводил тетю Дусю и поблагодари ее за то. что она нашла время прийти и рассказать о случившемся.

– Это Полина, эта красивая змея сделала свое черное дело, – медленно говорила Люба.

– Может быть она присматривала за нами, а удар нанесла Элле. Анекдот о Сталине… и человека забрали в тюрьму. У нас с ней разные фамилии. Сообщат ли нам? Надо найти Полину. Я ей все выскажу в лицо!

– Ничего не предпринимай. У тебя двое детей, подумай о них! Если этим людям надо сообщить, то они нас найдут. От них не спрячешься.

– Как была права Клава. Она нутром чувствовала эту гадину, прислушалась бы я к ее словам, и ничего возможно бы не случилось.

Спали они тревожно, а утром перед работой Александр зашел в Главснаб и рассказал о случившемся Ашоту с Клавдией.

– Мы сможем зайти только после рейса. Оставим Олега у соседки и к вам подойдем.

Друзья расстались до вечера.

Оставшись одна с детьми Люба не находила себе места, чувствовала, что ей надо что-то предпринять. Она одела Лену, Костю посадила в коляску и пошла к Маре Рябининой. Мара отнеслась очень сочувственно к ее горю и сказала, что через совнаркомовских приятелей Василия разузнает все о Полине Ростовцевой. Василий обычно обедал дома. Он подъехал на машине в начале второго и узнав, в чем дело, тут же отправился к своим совнаркомовским друзьям. И вскоре уже знал, что Полина Ростовцева не работает курьером в Совнаркоме и не проживает в принадлежащих этой организации квартирах.

– Боже мой, как я была слепа и не навела справки о Полине. Она – подсадная утка, – взволнованно говорила Люба. – Мара, я оставлю у тебя Лену и поезду к зданию НКВД, может, что-нибудь разузнаю.

– Будь осторожна, – напутствовала ее Мара.

Люба стала прогуливаться с коляской около НКВД, – может, выйдет кто-нибудь, внушающий доверие, и она сможет с ним поговорить. Спустя полчаса действительно вышел мужчина в форме и пошел по улице в ее направлении. Люба остановила его:

– Вы не посоветуете, что я могу предпринять – мою сестру арестовали из-за анекдота о Сталине. И где она, что с ней, мы не знаем.

Он помолчал, потом, глядя на маленького Костю, сказал:

– Мой вам совет, никуда не ходите, если вы понадобитесь, вас и так найдут. Вы можете только ждать. – И он пошел дальше.

Люба не спеша возвращалась к Маре.

– У Эллы может быть тюрьма, ссылка и еще то, о чем страшно подумать… Бедная, бедная маленькая Элла.

Она рассказала Маре о разговоре с работником НКВД.

– Прислушайся к тому, что он тебе сказал и перестань метаться. Ты Элле уже не поможешь. Надо только ждать и надеяться на более легкую участь, и не очень распространяйся, что она твоя сестра. Фамилии у вас разные, а это сейчас к лучшему, – многозначительно сказала Мара.

Вечером к Любе пришли Ашот с Клавдией.

– Клавочка, как ты была права насчет Полины. Как я могла потерять осторожность, – сказала Люба и заплакала.

Друзья с этого вечера стали видеться каждый день. Ашот с Клавдией приезжали с работы, брали Олега и шли к Любе. А в хорошие, сухие дни гуляли в парке. Среди людей Люба на время забывала о своем горе.

А спустя почти две недели произошло следующее…

Это была суббота, ближе к вечеру. Ашот с Клавдией оставили Олега у Тани Будариной и пошли к своим друзьям погулять по городу. Александр вел Леночку, Клава катила коляску с Костей, Ашот с Любой шли рядом.

Около спуска к реке Душанбинке они остановились полюбоваться видом на Гиссарскую долину и горы. Они повернулись, собираясь идти дальше по улице, и остолбенели. Мимо проходила невысокая женщина, чуть выше Эллы, и на ней было надето бежевое пальто с золотыми пуговицами, а воротник, манжеты, отвороты карманов были отделаны мехом тигра. Рядом с ней шли двое статных мужчин. В то время достать вещь из-за границы была величайшая редкость и совпадения быть не могло…

Люба широко открыла глаза, полные ужаса. Резко повернулась и сообразив, что произошло, крикнула им вслед: «Убийцы! Мародеры!»

Они не обернулись, а только ускорили шаг. Люба же потеряла сознание и стала оседать. Ашот подхватил ее и понес к ближайшей скамейке. Александр передал Клаве Лену, смочил в протекавшем ручье платок и холодной водой стал протирать ей лицо. Когда через несколько минут она пришла в себя и увидела склоненные над ней тревожные лица, произнесла:

– Клавочка, я никогда, никогда не оправлюсь от этого удара. Они ее, наверное, били, а она бросала им в лицо обидные фразы. Они били еще злее. А кто-то уже прикидывал, что ее пальто подойдет жене или любовнице. Мразь! Если я надеялась, что может быть она отделалась ссылкой, то теперь мне все ясно – ее нет в живых… Я никогда не оправлюсь от этого удара. Никогда.

– Все со временем тускнеет. И боль твоя тоже потеряет остроту. у тебя есть дети, муж. Ты должна жить для них.

– Может быть боль и потускнеет, но ее глаза будут всегда смотреть на меня и говорить: «что же ты, сестричка, допустила такое?». Саша, – обратилась она к мужу так, как редко его называла, – я не буду учить своих детей ни французскому, ни персидскому. Пусть знают один родной язык – русский. И пусть живут в своей стране, ее судьбою. Если моя жизнь только из-за того, что родители оказались за границей, превратилась в настоящий кошмар…. Я немного завидую тебе, Клава, что ты уже работаешь. Исполнится моему Косте полтора года, и я пойду работать. Все равно кем, пусть бумажки буду перебирать, но я буду среди людей и мне станет легче жить…

Прошло три дня после жуткой субботы. Ашот подъезжал к складу на вокзале, надо было загрузить машину. Он увидел человек десять, которые что-то рассматривали на дороге.

– Что там случилось? – спросил он из окошка прохожего.

– Женщину сбили.

Ашот боялся таких происшествий – мало ли что! Он остановил машину и подошел к толпе. На дороге лежала женщина, лицо у нее было в крови, а на каменистой дороге разметались длинные, волнистые, каштановые волосы. Рядом валялся небольшой чемоданчик.

– Видно, смешила на вокзал и уже перешла почти дорогу, но тут выскочила машина, как-то странно вильнула и сбила ее. Кажется насмерть, – рассказывал очевидец.

– Похожа по описанию на Полину. Видно, сгущались над ней тучи. Хотела уехать, но не успела, – подумал Ашот и вздохнул. – Так две красивые женщины Элла и Полина оказались связаны трагической судьбой.

Вечером при встрече с Любой Ашот рассказал о трагически погибшей женщине.

– Да, по описанию это она. Ну, что ж, я удовлетворена, хоть так судьба отомстила ей за мою сестру, – злорадно сказала Люба.

Элла была первая жертва «ежовщины» из людей, которых они близко знали и, к счастью, единственная.

В конце 1938 года вышла большая статья Сталина о перегибах в работе НКВД, о репрессиях, порой неоправданных. К этому времени старая партийная гвардия была частично уничтожена, частично отбывала ссылки. То, что надо было Сталину, он сделала, а то, что в водовороте погибли и другие, затянутые туда люди, – это было не так уж и важно. Запустив машину репрессий, Сталин теперь сваливал все на плохую работу НКВД, как в период коллективизации просчеты своей политики объяснял перегибами на местах. Ежов и его аппарат были ликвидированы, их постигла та же участь, как и их предшественников – Ягоду и его аппарат. И все-таки статья Сталина вселяла в людей надежду, что тот кошмар, который творился в стране, прекратится. Вздохнули и Клавдия с Ашотом. Кажется, они пережили страх постоянного ожидания.

Клавдия и раньше, а сейчас особенно, часто думала о Нине. Она уже знала, что аппарат Ягоды был репрессирован. Олег, возглавлявший один из отделов, только чудом мог остаться в живых. Из такой организации как НКВД по собственному желанию не уходили… А Нина с двумя детьми… Дай бог, чтобы жребий удачи, который порой выпадает одному из тысячи, достался ему!

Люба дождалась, когда Косте исполнилось полтора года. Договорилась с хорошей бездетной женщиной – соседкой за оплату присматривать за детьми, и пошла работать в горпромторг, в отдел инспектирования. Она много ходила, встречалась с людьми и ее вполне устраивала эта работа.

1940 год оказался благополучным как для страны, так и для обеих семей. В 1940 году Клавдия родила дочь и назвала ее Светланой. Это было тогда популярное имя, в честь дочери Сталина. А через три месяца Люба родила тоже дочь, которую назвали Гретой, в честь любимой актрисы Греты Гарбо. Тогда стали появляться такие имена, как Альфред, Вика, Вита, Жанна и прочие. Иван да Мария казались устаревшими…

Душанбе строился, появились первые трехэтажные дома, которые впоследствии назовут сталинским стилем – это гостиница, прекрасный театр Оперы и балета, жилой дом на улице Ленина. Продолжалось строительство и длинных двухэтажных, часто с колоннами, домов. Электричество пришло почти во весь город, и хотя его подавали на несколько часов, но по вечерам электрическая лампа стала заменять керосиновую…

А Европа уже полыхала. Фашизм расправил крылья. Война стояла у ворот страны, но, как часто бывает, ее начало стало неожиданностью.

Коломна, 2010

 

Часть IV. «Тыл»

В воскресный день 22 июня 1941 года друзья были в парке, они намеревались провести здесь целый день. На небольшой летней сцене должен был состояться концерт популярной симфонической музыки, шашлыки их ждали в нескольких точках парка, конечно они предполагали выпить разливного пивка, а пока сидели у детской площадки и наблюдали, как играют их дети. Здесь из громкоговорителя выразительный голос диктора Левитана объявил о важном информационном сообщении и в последовавшей затем речи Молотова было объявлено о начале войны с Германией, это был полдень в Москве, три часа дня в Душанбе (Сталинбаде). Они помолчали, новость была неожиданная и страшная.

Клавдия заговорила первая:

– Вот и пришло то, что страшнее всего… Мы – глубокий тыл, а там на западных границах уже несколько часов идут бои, гибнут люди, дети. Страшно… Если война быстро не закончится, то наши мужья, Люба, могут уйти на фронт, а на нас ляжет забота о детях, работа…

Они слова помолчали, каждый думал о резком повороте судьбы, возможной скорой разлуке…

В парк шли и шли люди, с тревожными лицами они садились на скамейки, группами стояли около громкоговорителя в ожидании новых сообщений. Информация, поступавшая каждый час, была тревожной: Красная Армия отступала, немцы занимали все новые и новые населенные пункты…

Александр в сердцах сказал:

– Уничтожили в период репрессий лучших военачальников, умеющих неординарно мыслить и принимать решения согласно обстоятельствам, посадили бездарных, послушных пешек – вот и результат – армия катится в спешке назад».

Ашот задумчиво сказал: «Почему к народу обратился Молотов, а не Сталин? Я думаю, что самолюбивому сыну Кавказа Сталину, сумевшему создать могучую страну, которую боятся, но с которой считаются на международной арене, тяжелее всего сознавать, что его войска отступают, этого он видно не ожидал».

И Клавдия, и Люба понимали, что с таким положением на фронте их мужья могут быть призваны в армию в любой момент. Спустя неделю появился приказ о мобилизации мужчин, рожденных в 1906–1919 годах. Ашот и Александр попадали под это положение.

С этого дня, уезжая на работу, Ашот с Клавдией заглядывали в ящик для писем, нет ли повестки.

Первым из Главснаба ее получил муж Тани Будариной – это был девятый день войны. В течение трех дней он прошел на полигоне военную подготовку, и 3-го июля Таня проводила эшелон, с которым уехал ее муж.

Грустная зашла она к Клаве вечером, чтобы поделиться своим горем.

– Как я буду жить? Кроме тех денег, которые я получаю от тебя за то, что присматриваю за детьми – у меня никаких доходов нет.

– Пойди к Щукину и устройся вечерами мыть полы в Главснабе. Вот-вот снова будет карточная система на продукты, и ты получить карточки на себя и на детей, – посоветовала Клавдия.

Так Таня и поступила.

Третьего июля по радио с обращением к народу выступил Сталин. Его речь была короткой, искренней и вызвала большой отклик в сердцах людей.

Охваченные патриотическим порывом Михаил Зафран, Пет Щукин и многие другие шли в военкомат и просились добровольцами на фронт.

С Михаилом и Петром там побеседовали, а потом сказали следующее:

На вас уже выписана бронь. Сейчас в тылу будет коваться будущая победа, от того как сумеем организовать дело здесь, на местах, во многом будет зависеть успех на фронте. Поэтому люди, которые нужны республике в военное время, останутся на своей работе. Таджикистан – это хлопок, а значит – масло, вата, ситец, порох, корм для скота. Фрукты станут сухофруктами – и на фронт, овечья шерсть, шкуры – это тулупы, теплые носки… и многое, многое другое может быть для фронта только одна республика.

Сюда уже начинает прибывать эвакуированное население из западных районов страны. Нужно готовить им жилье, обеспечить работой, накормить. Надо решать продовольственную проблему, перерабатывать мясную, молочную продукцию, увеличить посевные площади – вот что такое сейчас будет тыл. Так что, уважаемые товарищи, ваш порыв благороден, но работайте на своих местах».

Лидия была очень рада, что ее муж получил бронь и при встрече с Клавдией сказала: «Судьба моего мужа решена, он рвался на фронт, но его оставляют здесь».

– Если Ашот получит повестку, мы проводы устраивать не будем, он хочет, чтобы только его семья была с ним перед отъездом…

– Да, конечно, какие сейчас могут быть застолья. Я устраиваюсь в «Таджиккнигу» на работу, подумала, «война», а я тут дома сижу, обеды готовлю, надо поработать».

Здание «Таджиккнига» своим фасадом стояло на улице Ленина, а внутри двора в одной из квартир жила Лида с Михаилом.

– Правильно делаешь, живешь ты рядом, и обедать можешь дома, а будешь просматривать книги, если попадутся интересные, мне скажи, я куплю», – сказала Клавдия.

Пятого июля, вечером Александру домой принесли повестку. В понедельник он должен был явиться на призывной пункт, а уже десятого июля, перед тем, как уехать в рейс, Ашот с Клавдией заехали на вокзал, чтобы проводить своего друга на фронт. Люба пришла с Леной, а Костю и Грету оставила под присмотром соседки.

– Клавочка, так все быстро произошло, что я сейчас стою и никак не могу поверить, что Саша, мой муж, уже в военной форме и вот-вот куда-то поедет, туда, где воюют, убивают… Мое сознание не может к этому привыкнуть», – Люба говорила и в недоумении разводила руками.

Клавдии стало жиль свою подругу, сколько всего тяжелого ей досталось, а теперь в самом начале войны, когда мысль еще не свыклась с нею, уезжает ее муж, а она остается одна с тремя детьми и небольшой зарплатой.

Клавдия подошла к Любе, обняла ее и сказала: «Посмотри кругом, сколько таких же, как ты женщин, провожают мужей. Это не только твое горе, это – общее горе. Если уедет и мой Ашот, как сможем, будет поддерживать друг друга».

Александр стоял рядом с дочерью и давал ей последнее напутствие:

– Ты, моя дочурка, уже взрослая, в этом году пойдешь в школу, и можешь, и должна помогать маме, а когда я вернусь, освобожу тебя от всех обязанностей. Договорились?»

Лена прижалась к отцу, она его очень любила, и если бы могла, то не пустила бы на фронт.

– Папа, а ты можешь не уезжать? – спросила она, и в ее глазах блеснули слезы.

– Нет, дорогая, это мой долг, – тяжело вздохнув, ответил Александр.

Надо было прощаться, текли последние минуты. Мужчины обнялись.

– Хорошо, если бы мы с тобой где-нибудь встретились. Наш эшелон направляется к Брянску, но маршрут могут изменить в зависимости от обстоятельств, – сказал Александр.

– Пусть поможет нам Бог, – ответил Ашот.

– Любочка, ты – моя жизнь, ты – мое счастье, помни это, – сказал Александр, целуя жену. – Береги детей!» – уже на ходу крикнул он и одним из последних заскочил на подножку вагона.

Эшелон тронулся. Так у двери Александр и стоял. Он был высокого роста, и его лицо хорошо было видно среди многих других. Люба махала и махала ему рукой, пока эшелон не исчез за поворотом…

Они возвращались молча. Ашот с Клавдией расстались с Любой на привокзальной площади, им надо было уезжать в рейс. Прощаясь, Клавдия сказала: «Держись, Любочка! Вечером мы к тебе зайдем», – и пошла к машине.

Ашот с Клавдией, отправляясь теперь в рейсы по районам, имели некоторое преимущество перед другими горожанами, у них была возможность приобрести кое-что из продовольствия. Сельское население, как правило, занималось хозяйством, держали корову, баранов, имели огород, сад, но ощущали нехватку денег. Ашот уже знал районы, где можно было купить хлопковое и подсолнечное масло, которое люди научились сами отжимать, рис, муку и другие продукты долгого хранения.

Поездка сегодня оказалась удачной. Они купили бидон хлопкового масла и мешок кукурузной муки.

На пути к дому Клавдия заметила:

– Я так давно ничего не приобретала мешками, что, взглянув на этот мешок муки, вспомнила свои крестьянские корни. Ведь мы тогда в глубоком детстве приобретали все мешками. Мешок был основной мерой. Это сейчас – килограмм, штука…

– Ну вот, теперь и мы, если удастся, будем мерить мешками, – засмеялся Ашот.

Они приехали домой довольные, а вечером, отправляясь к Любе, захватили два литра масла и три килограмма муки, и Ашот галантно преподнес ей их в подарок от своего имени.

Люба впервые улыбнулась за целый день: «Ты помнишь, Ашот, когда-то мы золото дарили друг другу, а теперь – муке и маслу рады».

– Другие времена, другие нравы, – шутливо ответила Клавдия.

Они долго сидели у Любы, вспоминали Иран, многие забавные эпизоды и казалось, что Александр присутствовал с ними. К концу вечера Клавдия почувствовала как у Любы произошел психологический перелом, она словно стала находить себя, приобретать мужество и стойкость. Когда Ашот с Клавдией собрались уходить, Люба сказала: «Война – это общая беда, она коснулась и меня, буду ждать письма от мужа».

Так день за днем люди стали привыкать к мысли, что они живут в военное время, в каждой семье ежедневно внимательно слушали сводку новостей с фронта. Радио стало тем, что связывало свою страну, благодаря ему тыл и фронт объединились…

Ашот и Василий Рябинин получили одновременно повестки явиться на призывной пункт спустя почти три месяца после начала войны.

В течение нескольких дней они ежедневно выезжали с такими же новобранцами, как и они, на полигон, где их обучали атрибутам ведения боя.

Рябинин, будучи прекрасным охотником, проявил на учениях превосходные навыки стрельбы из винтовки и заслужил похвалу командира. Поздно вечером, уставшие, они возвращались домой.

Перед отправкой эшелона на фронт, Ашоту с Василием дали два дня, чтобы они отремонтировали свои машины из Главснаба, на них им предстояло уехать с эшелоном.

Приятели провозились с ними всю пятницу до 9 часов вечера. Молоденькие водители, которым теперь придется самим ремонтировать машины в отсутствие их старших наставников, помогали им и старались во все вникать.

За один день работа была закончена, а субботу и воскресенье Ашот с Василием намеревались провести со своими семьями. В понедельник к 8 часам утра им надо было прибыть на машинах к вокзалу, предстояла их погрузка на платформу эшелона.

Клавдия в субботу в течение двух часов написала отчет и зашла к Щукину, чтобы отпроситься уйти с работы.

– Не только сегодня, но и в понедельник вы имеете полное право не выходить на работу. Ваш муж уезжает не куда-нибудь, а на фронт – защищать Родину, а я, если смогу, тоже подъеду на вокзал», – сказал он.

Два дня пролетели быстро, было сказано много нежных слов, напутствий друг другу. Сходили они с детьми в любимый парк, зашли к Любе. Ашот хотел с ней проститься.

– Есть ли какое-нибудь известие от Саши? – спросил он.

– Нет, и меня это очень беспокоит.

Прошло больше двух месяцев – и ничего. Подожду немного и схожу в военкомат, наведу справки, где находится эшелон, в котором уехал мой муж.

– Письма с фронта идут медленно. Первые недели войны была полная неразбериха, это сейчас уже налажен учет, дисциплина. Хорошо, если бы наши дороги с ним где-нибудь сошлись».

Прощаясь, Люба грустно сказала:

– Ашот, я не смогу тебя проводить, теперь мне одной приходится управляться с тремя детьми и работать, чтобы было чем их кормить. Костю с Гретой на полдня оставляю соседке, пока Лена не придет из школы, а она их забирает, и как маленькая мама ухаживает за ними, подогревает обед, укладывает спать, гуляет.

Леночка понимает, как мне тяжело и стала большой помощницей. Я же вечером успеваю приготовить обед».

– Да, война – это разрушение норм, аномальное явление, – задумчиво сказала Клавдия.

– А ты, Любочка, крепить, теперь и Клава остается одна и много-много других женщин, – прощаясь, сказал Ашот.

В понедельник Ашот уехал на вокзал рано. Олег очень хотел проводить отца. Клавдия оставила Светку у Тани Будариной и вместе с сыном пошли проводить эшелон.

Погрузка машин была уже закончена.

Ашот с Василием, оба стройные и высокие, в военной форме, пилотках, выглядели так привлекательно, что Мара сказала: «Дорогие мужчины, помните, что у вас в тылу остаются жены и не заглядывайтесь на хорошеньких медсестер!»

– Думаю, что нам будет некогда, – шутливо ответил Ашот.

Подъехал Щукин и совнаркомовские приятели Василия.

– Вася! – обратился к нему один из них. – «Как только ты вернешься с войны, в первую же субботу сядем за карты».

– Ради этой субботы постараюсь остаться живым, – улыбаясь ответил Василий.

Так, перебрасываясь шутливыми репликами, и провожающие, и отъезжающие старались сгладить тяжесть разлуки.

Олег забрался на платформу и постоял рядом с отцом.

– Папа, ты и ночевать здесь будешь?

– Да, в машине. А разве плохо? Мы едем вдвоем с Василием, нам не будет скучно».

Потекли последние минуты, последние объятия и эшелон медленно двинулся. Люди на вокзале стояли до тех пор, пока он полностью не исчез вдали. Клавдия не спеша, возвращалась с сыном домой.

– Ну вот, сынок, мы и остались одни, теперь ты у нас единственный мужчина и веди себя как положено. Яблоки в саду у Тани Будариной не воруй. Тебя папа за это наказывал? И я буду. Леночка у Любы немного старше тебя, а какая помощника!

Олег слушал внимательно, но молчал. Клавдия не пошла на работу, весь день провела с детьми, они отвлекали ее от тяжелых мыслей.

Зашла Таня Бударина, посочувствовала горю и сказала: «Скоро, Клава, у нас одно бабье царство останется, уходят и уходят наши мужчины».

Таня принесла немного водки, Клава поставила закуску, и они выпили за то, чтобы их мужья вернулись с войны…

Через два дня секретарь Щукина – Катя – сказала Клавдии, чтобы она зашла к Петру Терентьевичу.

– Клава, – сказал он ей просто, когда она вошла в его кабинет. – Ты знаешь, что Главснаб уже лишился двух машин, экспедиторы тоже ушли на фронт. Теперь молодые водители сами будут возить грузы в районы. Рябинин выполнял работу по городу, я хочу, чтобы ты сейчас этим занялась. Придется много ходить пешком, зато у тебя будет возможность зайти домой на полчаса, передохнуть… И еще вот что… Был у меня один товарищ из Совнаркома – Георгий Яковлевич Емовицкий. Он человек гражданский, но имеет отношение к военным делам. Есть директива открыть артспецшколу, где по ускоренной программе будут готовить артиллеристов, в основном молодых и… на фронт. Он пришел ко мне посоветоваться, кого можно взять на должность начальника снабжения. Им понадобится все – от палаток, постельных принадлежностей до продуктов питания. Кормить артиллеристов надо хорошо, чтобы крепкими уезжали воевать.

Я порекомендовал тебя. Ты – женщина энергичная, непьющая, уже знаешь где и что можно достать и с этим делом справишься. Мужчины уходят на фронт. Теперь женщины будут тянуть многие мужские профессии. Полигон они облюбовали в 12 км от города. Машиной будешь утром уезжать, а вечером – возвращаться. Зарплата там значительно выше и продуктовый паек – военный. Три дня думай и дай ответ».

То, что сказал Щукин, для Клавы стало событием, и она вечером зашла к Любе посоветоваться.

– Соглашайся, сейчас времена трудные и продукты, и деньги лишними не будут. Я сама думаю, куда бы уйти из Горпромторга, еле-еле конца с концами свожу. Мне сказали, что нужны люди на Варзоб ГЭС, там многие мужчины ушли на фронт. Работу, связанную с документами, я смогу выполнять, а зарплата вдвое выше, летом для детей действует зона отдыха, места красивые. Это в 8–10 км от города, и машина доставляет на работу, а вечером развозит людей по домам».

– Попробуй, как говорится, попытка не пытка… От Саши ничего нет?

– Нет, отпрошусь в субботу с работы пораньше и схожу в военкомат.

На другой день Клавдия побеседовала с Будариной.

– Таня, мне предложили стать начальником снабжения артиллерийской спецшколы. Если я соглашусь, то буду занята больше, чем сейчас. За хорошую работу надо держаться – это зарплата, это паек. Давай так договоримся: я буду давать деньги на питание на твою и мою семью. Готовишь ты сытно, вкусно, борщи, супы, пирожки из дрожжевого теста, да молочное – и дети будут накормлены. Мы с Ашотом запасли три мешка разной муки, много растительного масла. А тебе какая разница на три тарелки готовить или на шесть?

– Я люблю варить большими кастрюлями, когда много, мне это больше нравится, – ответила улыбаясь Таня.

– Тогда договорились.

– Твое предложение, Клава, меня устраивает. Моя зарплата такая маленькая, что сейчас на нее купишь?

– Ну вот и хорошо, поддержим друг друга.

Решив этот вопрос. Клавдия пошла к Щукиным.

Зина встретила ее радушно, организовала чай, поставила печенье, варенье.

За стол сел и Петр.

– Ну как, Клава, насчет новой работы?

– Я согласна, поэтому к вам и зашла.

– Добре, добре… С Главснабом ты все равно будешь связана, я сейчас, что смогу, выделю для спецшколы.

С Еновицким ты встречаться не будешь. Твой непосредственный начальник Тимур Умарович Умаров, найдешь его в Наркомате Обороны. Я его давно знаю, характер у него хороший, ты с ним поладишь. Иногда у тебя будут командировки, за один день не управишься, с кем детей оставишь?

– Думаю, что с Таней Будариной, она для меня сейчас – клад.

– В Джиргитале многие жители хорошо шьют овечьи тулупы. Овец, шкуры – все имеют. Организовать бы для артиллеристов пошив таких тулупов, а люди за работу получат деньги, пайки. Образец тебе дадут, надо только решить с местной властью, чтобы помогли организовать это дело.

Вот какие порой у тебя будут командировки. Выдержишь?

– Надо, так надо.

В разговор вмешалась Зина:

– Я тебя, Клавочка, как-нибудь познакомлю с матерью Жоржа Еновицкого, мы его так зовем между собой. Она лет на десять старше меня, но мы с ней прекрасно ладим, думаю, что и тебе она понравится. А как готовит, какие торты печет – вкуснее нигде не встретишь. А Жорж – высокий, полный. Это она его так раскормила, с темными вьющимися волосами. Ему только двадцать семь стукнуло, но выглядит он старше, большая умница, но – бабник. Я ему как-то сказала, что ты, Жорж, погоришь из-за женщин. А он мне в ответ: «Это будет самая сладкая смерть».

От мужа, Любы есть какое-нибудь известие? – сменила Зина тему разговора.

– Нет, пока нет. Ей очень тяжело, одна с тремя детьми…

– Да, война – штука трудная», – задумчиво сказал Петр.

В пятницу Клавдия познакомилась с Умаровым. Это был мужчина лет 45, коренастый, с густыми, сросшимися на переносице черными бровями. Он четко, по-военному, ей объяснил, что будет входить в ее обязанности, наметил ближайшие задачи и в заключение сказал: «В понедельник без опозданий к 8 утра подходите к Наркомату обороны, отсюда отходит машина, познакомитесь с некоторыми сотрудниками. До встречи».

Так у Клавдии начиналась новая страница в ее жизни.

В субботу вечером она зашла к Любе узнать, что ей сообщили в Военкомате. Клавдия застала свою подругу с осунувшимся лицом и покрасневшими веками. Люба сделала знак, чтобы Клавдия ни о чем не расспрашивала ее при детях.

– Леночка, мы уйдем на полчаса, а ты побудь с Костей и Гретой, – обратилась она к дочери.

Подруги пришли в парк и сели на скамейку, закрытую зеленью от посторонних глаз. Клавдия чувствовала, что Любе тяжело сказать о том, что произошло. Она ждала, не торопила ее…

– Клава, знаешь какая у меня новость? Мой муж пропал без вести…

– При каких обстоятельствах? – после некоторого молчания спросила Клавдия.

– Их эшелон направлялся к Брянску и, как говорится в извещении, «К пункту назначения не прибыл, он подвергся бомбардировке с воздуха». Среди убитых и раненых Александр Руденко не значится.

– Да, ситуация…

– Можно строить разные версии. Был ранен, попал в плен, отполз в лес, утонул в болоте, его подобрал кто-нибудь из местных жителей, погиб от прямого попадания бомбы и от него просто ничего не осталось… Но факт таков – мой муж пропал без вести, и это случилось в самом начале войны…

Когда я пришла в военкомат, там собирались разносить извещения по адресам, я его и взяла, не хочу, чтобы дети об этом узнали. Я и поплакала втихомолку, чтобы Лена ничего не заподозрила… Утешает только одно: «Пропал без вести» – это ведь не погиб? Будут ждать, вдруг объявится в какой-нибудь другой военной части. Ашот сказал, что в начале войны была полная неразбериха… Буду ждать… За что Бог меня не любит? Я – жена «без вести пропавшего» и сама должна поднимать детей… После этого жуткого известия, я еще нашла в себе силы зайти в контору «ВарзобГЭС», она находится в городе, и решила вопрос о переходе к ним на работу. Я думаю, что смена обстановки, новый коллектив, природа – все это отвлечет меня от тяжелых дум, а то можно сойти с ума…

– Крепись, Любочка, у нас с тобой дети, сейчас надо жить ради них. Если мы опустим руки, кто о них позаботится?

Я вчера уже оформилась на новую работу.

В понедельник начинается моя новая рабочая биография.»

Возвращаясь домой, Клавдия всю дорогу думала об Александре и не верилось, что он мог погибнуть.

– Будем ждать, – повторила она вслух слова Любы. – Будем учиться ждать – это сейчас самое главное».

Клавдии горевать было некогда, школу открывали в сжатые сроки, и от ее расторопности многое зависело. Уже был подобран медицинский и хозяйственный персонал, состоящий в основном из женщин, но они составляли небольшой процент среди военных, которые были ядром школы.

На открытие спецшколы приехала комиссия, и здесь Клавдия познакомилась с Георгием Еновицким.

Комиссия подготовку школы одобрила, и работа Клавдии была отмечена. А уже на другой день приехали молодые ребята, и школа заработала в полную силу.

Спустя неделю, Клавдия получила за хорошую работу двойной паек, и один она отнесла Любе в подарок, там была тушенка, сгущенное молоко, яичный порошок, шоколад…

Только поздно вечером, дом, уложив детей спать, Клавдия на час-другой оставалась со своими мыслями. Она включала радио, слушала сводку новостей с фронта и думала об Ашоте, где сейчас воюет ее муж, здоров ли…

Первой письмо с фронта получила Мара. Василий писал, что его полк стоит недалеко от Сталинграда, а Ашот с другой частью был направлен в сторону Ростова.

Спустя неделю и Клавдия получила первое письмо с фронта и тут же написала ответ на полевую почту.

Она несколько раз читала письмо Олегу, возила его с собой на работу и время от времени доставала из сумочки, чтобы еще раз прочитать дорогие строчки. «Раз написал письмо, значит жив», – думала Клава.

Серьезный разгром немцев под Москвой в начале декабря 1941 года вселил уверенность в переломе хода войны, воспринимался началом, пусть еще не скорой, но Победы. Таня, муж у которой воевал далеко на Кольском полуострове, сказала Клавдии, когда та пришла с работы:

– Я сегодня приготовила вкусный обед и давай выпьем за успех на фронте, это успех и наших мужей».

– Я согласна, но водку пить не хочу, а угощу тебя виноградным вином, которое делал Ашот.

Она отлила из большого стеклянного бутыля в графин янтарного вина и две женщины подняли бокалы за будущую Победу, за здоровье своих мужей. Пусть вернутся живыми домой!

После первого письма Клавдия более двух месяцев не имела весточек от мужа. Каждый день она с надеждой заглядывала в почтовый ящик, но он был пуст, и только накануне своего дня рождения, 24 декабря, она, наконец, получила долгожданное письмо. Ашот поздравлял ее и писал, что у них шли очень горячие бои за Ростов-на-Дону. 21 ноября они вынуждены были отступить, а 29 ноября выбили немцев из города и снова заняли свои позиции.

Сталин заметил этот успех и прислал приказ с благодарностью командованию и солдатам за волю к Победе. Это был первый по армии сталинский поощрительный приказ, и он, конечно, поднял дух солдатам. Ашот желал Клавдии с детьми весело провести наступающий Новый Год.

– А я мыслями и сердцем буду с вами, – писал он в конце письма.

Так в тяжелых боях на линии фронта незаметно прошли полтора года с начала войны…

Клавдия знала, что полк, с которым воевал Ашот, был переброшен в сентябре 1942 года к Сталинграду. Он писал, что туда стягиваются большие силы, бои идут за каждый клочок земли, а 19 ноября началось мощное контрнаступление советских войск… И снова молчание…

По сводкам Информбюро Клавдия уже знала, что длительная, изматывающая Сталинградская битва выиграна. Паулюс, вместе со своей армией оказался в «котле» и 2 февраля 1943 года был взят в плен, а Ашот молчал, от него никаких известий…

Клавдия гнала от себя страшные мысли, хотя знала, что многие солдаты сложили головы под Сталинградом…

Однажды еще холодным февральским вечером, продрогнув на работе и предвкушая хорошо прогреться дома у печки, которую протапливала Таня Бударина, Клавдия постучала в дверь и каково же было ее удивление и радость, когда дверь открыл… Ашот!

– Господи! – воскликнула Клавдия, обнимая его. – Неужели это мой муж стоит передо мной?

– Твой, твой! – улыбался ей Ашот и Клавдия от радости заплакала.

Спустя некоторое время, когда она пришла в себя после неожиданной встречи, Ашот рассказал ей все, что с ним случилось в последнее время:

– 6 января на одной из Сталинградских улиц я был ранен, мой напарник успел перехватить руль машины и довез меня до госпиталя. Пуля прошла на сантиметр выше правого легкого, ее извлекли, но рана плохо заживлялась, кроме этого оказалась нарушена двигательная функция правой руки.

Медицинская комиссия признала меня временно непригодным к военной службе и отправила на два месяца долечиваться домой к моей великой радости, только в военный госпиталь здесь в Душанбе мне надо ходить на процедуры».

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. Это сказано про нас с тобой, – радостно улыбаясь, сказала Клавдия.

– Телеграмму из госпиталя не дашь, вот я и приехал неожиданно, преподнес тебе сюрприз, моя дорогая женушка. Приехал я днем, Таня накормила меня вкусным обедом, сходил в баню, а потом меня оседлали дети. Свету я возил на спине, был лошадкой, а Олег потребовал, чтобы я рассказал ему о моих военных приключениях. Вот так и прошел мой день… От Саши никаких новостей?

– Нет, Люба ждет, надеется.

– На войне всякие случаи бывают, порой домой «похоронку» принесут, а человек вдруг живым объявляется!

Олег тихо возился с игрушечным танком, но чувствовал, что родители хотят о многом поговорить вдвоем, положил свои игрушки на место и ушел рано спать. Клавдия накормила Свету и тоже уложила в кровать. Оставшись наконец одни, Ашот с Клавдией сели рядышком за стол и выпили за встречу, а затем долго-долго говорили о разных событиях, случившихся с ними за полтора года.

Весть о том, что Ашот приехал с фронта, разнеслась по всему Главснабу и даже дальше. Он был первый человек, который приехал оттуда, с фронта. К нему шли и шли люди, они хотели поговорить с бывалым человеком обо всем, что касается войны. Многие спрашивали, не пересекалась ли его дорога с их родственниками. Олег пришел из школы с ватагой из пятнадцати мальчишек, их не удовлетворил рассказ Олега о Сталинградской битве, они хотели услышать все от его отца, и Ашот рассказывал… Он перестал закрывать дверь на ключ, чтобы не ходить постоянно ее открывать, люди стучали и заходили. В общем, он стал знаменитость.

Когда вечером с работы пришла Клавдия, и Ашот рассказал ей о своей популярности, она задумалась, а потом сказала: «Днем в воскресенье пригласим наших друзей в гости, отметим твой приезд».

– А кого пригласим?

– Зину с Петром, Лиду с Михаилом, Любу, Мару с детьми и Таню Бударину. Для детей мы можем накрыть стол у нее, они уже взрослые, только за Светой и Гретой надо приглядывать.

На другой день после работы Клавдия зашла к Маре и Любе, сообщила им о приезде мужа и пригласила в воскресенье к 2 часам к себе на обед. В намеченный день с утра Таня занялась пирогами, Ашот – пловом, а Клавдия делала винегрет, он у нее выходил отменный.

Виноградное вино за полтора года настоялось и приобрело хороший вкус и цвет.

Таня для детей напекла всяких сладостей и накрыла им стол у себя дома, а дочке и сыну, как самым старшим, дала наставление быть гостеприимными хозяевами.

И взрослые, и дети за военное время соскучились по общению, по праздничному столу и прекрасно провели время. Ашот был в центре внимания. Он много и интересно рассказывал не только о драматических, но и смешных эпизодах войны, и за столом было много смеха и шуток. После застолья хозяева вышли проводить Мару и Любу, и решили, что пока Ашот в городе, каждое воскресенье вместе с детьми дружно будут гулять в парке.

Так прошли три недели…

Клавдия приходила с работы, а дома ее ждали муж, дети – все как в мирное время.

– Неужели я снова с ним расстанусь? – с тревогой думала она, и постепенно у нее созрел план действий. Она решила попробовать удержать мужа дома. Ашота в свой план она не стала посвящать, пусть для него все станет сюрпризом…

Клавдия знала, что Георгий Еновицкий кроме других обязанностей выписывал брони, то есть на основании документов он мог освободить от призыва в армию. Именно он в свое время выписал брони Щукину и Зафран.

Клавдия зашла к Зине и спросила, нельзя ли на основании медицинской справки, которую привез Ашот, сделать ему бронь.

Зина обещала поговорить с Петром, но кроме медицинской справки, по ее мнению, нужно заявление директора Главснаба, что данный работник ему крайне необходим. Если Петр даст ему справку, то Зина переговорит с матерью Еновицкого, а уж та повлияет на сына.

Так возник заговор трех женщин. Петр обещал дать Ашоту прекрасную характеристику и укажет его необходимость как работника Главснабу, но сначала надо выяснить, сделает ли Еновицкий бронь на основании этих документов.

Дальше действовала мать Еновицкого. Георгий ей сказал, что он сможет выписать бронь, но нужно чтобы врачи в госпитале Душанбе подтвердили о непригодности Ашота к военной службе в данный момент.

Клавдия, не раскрывая еще всех карт, просит Ашота взять для Главснаба справку из госпиталя о состоянии его здоровья. Медики подтверждают диагноз: плохое заживление раны и нарушение двигательной функции правой руки.

Еновицкий на основании этих документов делает Ашоту бронь.

Клавдия счастлива, Ашот продолжает лечение, и они никому не говорят о брони. К концу второго месяца рана затянулась, и рука стала действовать достаточно свободно.

Клавдия уже думает о том, что Ашот вот-вот сядет за руль и будет работать в Главснабе…

Но тут она совершает ошибку, которую никогда позже не сможет себе простить.

Довольная и счастливая она теряет всякую осторожность и при встрече с Лидией сообщает, что и у ее мужа теперь бронь, он остается в городе и подробно рассказывает сестре, как ей это удалось, и рука у Ашота почти в норме…

Лидия дома весь разговор с Клавдией передает Михаилу, он по-своему смотрит на это событие и на другой день отправляется в ЦК партии, в один из его отделов, где сообщает, что Еновицкий незаконно выписал бронь его родственнику, рана у которого не настолько серьезна, чтобы отсиживаться дома, и он может выполнять свой долг перед Родиной, а чтобы не считали, что он, Зафран, по каким-то личным мотивам это сообщил, он отказывается от брони и хочет пойти на фронт.

Некто в ЦК, кому Михаил все это изложил, в свое время был одним из тех, кто рекомендовал Георгия Еновицкого в Совнарком. Он поблагодарил Михаила Зафран за сообщение и обещал разобраться.

После ухода Михаила он затребовал исчерпывающую информацию о том человеке, о котором хлопота Еновицкий, то есть об Ашоте, затем ему принесли два медицинских заключения из госпиталя, о непригодности к несению военной службы, и последнее – о пригодности к службе. Теперь, имея на руках полную картину происходящего, некто вызвал Еновицкого к себе в кабинет. При встрече он изложил ему подробно разговор с Михаилом Зафран и в заключение сказал:

– Георгий, я знаю, что ты добр, и я люблю в тебе эту черту. У Ашота Николаевича и его жены непростая судьба, и я понимаю твое желание им помочь. Ты выписывал бронь больше месяца назад, когда Ашот Николаевич по состоянию здоровья был непригоден к службе, но сейчас картина другая, он годен к несению военной службы. Бронь аннулируй и немедленно.

Зафран просится на фронт, не удерживай его, снимай бронь, пусть оба родственника едут на фронт. А ты, Георгий, в будущем будь осторожен, ведь бронь – это грань между жизнью и смертью…»

Вечером того же дня мать Георгия все рассказала Зине и Петру, а Зина сообщила Клавдии.

Это был удар грома среди ясного неба…

– Как я могла довериться сестре, ведь знаю, что она все передает Михаилу, а он как был НКВД-ешник, так им и остался. Какую непростительную ошибку я совершила! – Клавдия в отчаянии быстро ходила по комнате.

– Я тоже хотел остаться, Клава, – сказал Ашот и тяжело вздохнул.

– Но раз так получилось, вернусь в свой полк, у меня там есть друзья. Уже вот-вот наступит май 1943 года, а мы теперь не отступаем, а идем вперед, на запад, освобождаем город за городом, а это ведь совсем другое настроение.

Через два дня в положенный срок Ашот явился в военкомат. А на другой день он уже уезжал с эшелоном.

Все было как и в первый раз. Ашот увозил еще одну машину из Главснаба, ее грузили на платформу, не было только Василия, Ашот уезжал один.

У Клавдии на душе было так тяжело, словно там лежал огромный камень.

– Как трудно второй раз провожать мужа на войну, – думала она и чувствовала в этом долю своей вины. После отъезда Ашота гнетущее чувство не отступало. От Любы она узнала, что спустя неделю, на фронт уехал и Михаил.

Клавдия не хотела видеть свою сестру, Лидия понимала, что поступок Михаила в ее глазах выглядел неблаговидным, и старалась не попадаться Клавдии на глаза. У Лидии были две-три приятельницы, и с ними она проводила время, когда ей было скучно.

– Как хорошо, что есть работа, только она и спасает, – думала Клавдия. Рабочий день у нее был так насыщен, что это удерживало ее от тяжелой депрессии, в которую она могла впасть. И еще одно непредвиденное обстоятельство помогло ей в этот период найти душевное равновесие.

Спецшкола шествовала над детским приютом, куда поступали дети из эвакуации и лишившиеся родителей. Артиллеристы приезжали сюда с концертами, а затем, как правило, давали подарки детям.

Клавдия обратила внимание на хорошенькую плотненькую девочку лет шести, которая жадно и много ела за столом и этим выделялась среди других детей.

У воспитательницы она спросила, что это за девочка и откуда она. Ей рассказали, что Галя вместе с сестрой Аней, которая тоже здесь, были эвакуированы из Ленинграда. Родители их умерли от голода, а Галя, пережив голод, сейчас никак не может наесться. «Мы ей даем по две тарелки супа, – а ей еще хочется больше, у нас продукты распределяются на всех детей, больше мы ей дать не можем, да и для желудка опасно», – рассказывала Клавдии воспитательница.

– Покажите мне ее сестру, Аню, – попросила Клавдия.

– Аня на год старше, тихая, спокойная, а Галя – живая, подвижная, – продолжила воспитательница.

После посещения приюта обе сестры – худенькая, светловолосая Аня, чем-то напоминавшая ей дочь Свету, и Галя, с коротко стриженными темными волосами, – не выходили у Клавдии из головы. Чтобы она ни делала, а девочки так и стояли у нее перед глазами.

Прошло несколько дней, и Клавдия приняла решение. Вечером собрала у себя дома совет, пригласила Таню Бударину, ее детей, Олега и сказала:

– Я хочу из приюта взять двух девочек-сестер, 6 и 7 лет. Они приехали из осажденного Ленинграда, родители умерли от голода, но у них есть тетя, которая знает, что девочки в Душанбе, и когда появится возможность, она приедет за ними. Одна девочка, Галя, пережив голод, очень много кушает, так что Таня, ты любишь готовить большими кастрюлями, вот тебе и предоставляется такая возможность. Как ваше мнение?

Дети посовещались и согласились. Олег, правда, заметил: «Маловато будет девчонок».

– Ничего, зато вы, мальчики, будете в цене, – шутливо ответила Клава.

– А как ты, Таня?

– Хватит ли у тебя средств кормить такую ораву?

– На девочек мы будем получать причитающиеся им продукты.

Приют переполнен, дети все прибывают, администрация рада, когда кого-нибудь хоть на время забирают в семью. Я все продумала, Таня, наступил момент и за ними приедет тетя, а ей сообщат, что девочки у меня.

– Ну что ж, я согласна, приводи к нам пополнение.

Клавдия довольно быстро решила все юридические вопросы и в субботу после работы забрала девочек домой, чтобы за воскресенье, пока она дома, дать им возможность освоиться.

Девочки с Олегом быстро нашли общий язык и вышли во двор познакомиться с другими детьми из Главснаба, а Таня приготовила большую кастрюлю борща из тушенки и напекла гору пирожков с яблочным джемом. Она волновалась, понравится ли девочкам ее обед, на что Клавдия ответила: «Ты, Таня, прирожденная повариха. Когда твой муж вернется с войны, иди работать в столовую – это твое призвание. Сегодня мы дадим Гале столько съесть, сколько она захочет. Любопытно, будет ли предел?»

За обедом Таня налила Гале борщ в самую большую тарелку, она съела ее быстро и робко попросила добавки. «Кушай столько, сколько хочешь», – сказала ей Клавдия.

После третьей тарелки Галя остановилась.

Остальные дети уже пили чай с пирожками и с любопытством наблюдали за Галей. С чаем она съела десяток пирожков и перевела дух. Когда Таня и Клава уложили всю ораву спать и остались одни, Таня спросила:

– Клава, ты не думаешь, что с таким аппетитом мы вылетим в трубу?

– Я думаю, что через месяц-два ее нормы уменьшатся. Она голодала в Ленинграде и в приюте вдоволь не могла поесть.

– А как же Аня? Она ведь тоже голодала, а ест как и все?

– Наверное, разные натуры, я не могу объяснить этот феномен, это вопрос к медикам.

Весть о том, что девочка шести лет способна съесть за один присест три полных тарелки борща и с десяток крупных пирожков облетела весь Главснаб, и любопытные соседи стали заходить к Клаве в обед, чтобы только посмотреть на это явление. Вот что голод делает с человеком! – качали они головами. Галя же на присутствующих не обращала внимание. В приюте ведь тоже много народа. Месяца через полтора Галя перешла в еде на меньшие нормы и насыщалась двумя тарелками первого и пятью пирожками.

Клавдия оказалась права…

В августе 1943 года пришло письмо из Ташкента, в нем сообщалось, что скончалась Мария Федоровна, писали об этом Клавдии ивановские друзья. Они ее и похоронили. В письме была просьба приехать и решить вопрос с домом, вещами. Такое же письмо получила и Лидия. Она решила зайти к сестре, чтобы договориться, кто поедет в Ташкент. Клавдия встретила ее прохладно, тем не менее обе сестры поплакали, вспоминая свою мать.

Лида, увидев, что у Клавдии появились приемные дети и забот у нее хватает, решила сама съездить в Ташкент.

– Дом мамы отойдет государству, – сказала она. – А вот вещи отдали соседям. Навещу Сабуровых, интересно, как у них сложилась жизнь?

– Будешь на могилке мамы, положи цветы и от меня, – прощаясь сказала Клава.

– Как я хотела тогда в Ташкенте жить около мамы, но судьба мне этого не дала. А сюда ее перетягивать боялась, думала, вдруг нас заберет НКВД, и она тогда могла пострадать. Так и прожили порознь, – с грустью размышляла Клавдия.

Спустя несколько дней Лидия вернулась из Ташкента, ее встретила на улице Люба, но к Клавдии она почему-то не зашла.

Люба передала Клаве разговор с Лидией.

– Вещи отдала соседям, была на могилке мамы, положила цветы и навестила Сабуровых. Борис женился, у него уже двое детей, но сейчас он на фронте, жена работает, а Прасковья Емельянова сама управляется с детьми, домом и, кажется, ей это нравится.

Клавдия решила навестить сестру и поговорить с ней о многом.

Она пошла к ней в субботу вечером, постучала, но никто не открыл дверь. Вышла соседка и сказала: «Лида дома, наверное, пьяная спит. Вы ее сестра?»

– Да, но что она выпивает, я не знала, это для меня новость.

– Как муж у нее уехал на фронт, видно и начала, детей нет, заботиться не о ком.

Завела подругу, которая крепко пьет. Сначала они вдвоем пили, та выходила от Лидии, качаясь из стороны в сторону. Одна Лидия еще держалась какое-то время, но потом смотрим, и в одиночку пить стала. Больше, меньше, но вечером всегда «под хмельком». На неделе из-за работы она еще старается вечерами прикладываться понемногу, а уж в субботу так наклюкается, что выйдет за водой, а до квартиры дойти не может, – люди ее доводили. Вы бы поговорили с ней, срамота, муж воюет, а она так опустилась.

Клавдии стало стыдно за свою сестру и она решила придти к ней рано в воскресенье, чтобы застать трезвой и поговорить.

На другое утро Лидия открыла дверь с завязанной головой.

– Что с тобой? – спросила Клавдия.

– Голова болит, – ответила Лидия.

– Я знаю, почему у тебя болит голова, пьяница ты беспробудная! Узнаю в военкомате, где воюет Михаил, и напишу ему, пока другие об этом не сообщили. Я и твоей подруге устрою разгон, если не приведешь себя в порядок. Поняла? А я буду время от времени заходить и спрашивать у соседей, как ты тут живешь. Мне с тобой возиться некогда, у меня забот не впроворот».

Клавдия хлопнула дверью и ушла. Недели через две она зашла к Лидиной соседке поинтересоваться, как себя ведет ее сестра.

– Притихла, если и выпивает, то старается во двор не выходить. Думаю, поняла, что нельзя впадать в такой разгул, не одна живет, люди рядом, все видят.

В марте 1944 года неожиданно приехала из Белгорода тетя девочек-сестричек. В городе уже налаживалась мирная жизнь, и она хотела их увезти с собой. Сначала в Белгород, а позже, когда жизнь в Ленинграде нормализуется – переедут туда.

В приюте ей сказали, где проживают Аня с Галей, и тетя пришла к Клавдии. На юридические процедуры ушло два дня, и она это время находилась у Клавдии. Перед отъездом она поблагодарила Клавдию и Таню за то, что они так душевно отнеслись к девочкам, вкусно кормили, помогли им забыть тот ужас, который они пережили. Обе семьи дружно пошли проводить девочек на вокзал и прослезились на прощанье.

В апреле Клавдию ждала большая радость. Ей сообщили, что к 1 Мая она получит ордер на большую двухкомнатную квартиру со всеми удобствами в новом трехэтажном доме на улице Ленина. В городе еще очень мало было таких домов, и много желающих хотели получить в нем квартиры. Но благодаря ходатайству Наркомата обороны, лично Георгия Еновицкого, одну из них решено было выделить ей.

Когда Клавдия поделилась радостью с Таней, та спросила: «Значит, наши совместные обеды заканчиваются?»

– Думаю, что нет, пока все оставим, как есть. Квартира на третьем этаже с балконом, я буду бояться оставлять детей одних. Светку я смогу приводить к тебе перед работой, а Олег придет после школы. Вечером зайду за ними, вместе поужинаем и пойдем домой. Кое-что, конечно, я начну готовить и дома.

А вот вернется твой муж, тогда и решим, что делать дальше…

В конце апреля ордер у Клавдии был на руках, машина спецшколы перевезла вещи из Главснаба на новый адрес.

Квартира была большая, все удобства и паровое отопление, которое только-только появилось в некоторых домах. Мебель была простая, еще та, которую покупал и делал Ашот, но два больших персидских ковра, которые закрыли весь пол комнат, сразу сделали ее комфортной.

Хотя дочь Света была еще маленькой, Клавдия мечтала, что когда она подрастет, то отдаст ее учиться в музыкальную школу и в новую квартиру, первым делом, купила фортепиано.

– Как будет раз Ашот, когда узнает, какая у нас квартира. С какой любовью он бы сейчас ее обустраивал, – думала Клавдия, и вспомнила, как он возился тогда в московской квартире, думал, что приводит ее в порядок надолго, а получилось не так…

Ашот, вернувшись в свой полк в апреле 1943 года, писал домой регулярно, и письма его полны были оптимизма. Их полк воевал в Белоруссии, и они освобождали город за городом.

«Как приятно видеть радостные лица, слышать слова благодарности, а наступит день, и мы подойдем к границе с Польшей», – писал он.

Клавдия села за письмо и написала Ашоту все последние новости, теперь он должен писать на новый адрес и пусть порадуется вместе с ними.

В июне 1944 года неожиданно приехал муж Тани Будариной. Он был первый в Главснабе, кто вернулся совсем с войны. Шел он на костылях, левая нога до колена была ампутирована. С тревогой он подходил к двери дома: «Как встретит жена мужа-калеку? Может, он ей не нужен?»

Но все его сомнения рассеялись, когда, открыв дверь, Таня от радости так запричитала, что сбежался весь Главснаб. Радости не было конца, шумная и говорливая, она суетилась, не знала куда лучше посадить мужа, чтобы ему было хорошо и удобно.

Когда вечером к Тане зашла за детьми Клавдия, она ей немного позавидовала, муж без ноги, но вернулся – и это счастье.

Клавдия поняла, что теперь Тане не до ее детей и договорилась с бабой Настей, которая тоже жила в Главснабе, что она утром будет приходить к Клаве домой, побудет с детьми, приготовит обед, а вечером после прихода Клавдии с работы, уйдет к себе.

Клавдия обещала ей определенную плату и обед, который она приготовит.

Свете баба Настя понравилась и Клавдия решила, что может все получилось к лучшему, ее семья теперь будет жить в своем новом доме и ей не надо разрываться на две квартиры. А спустя неделю баба Настя рассказала, что Щукин предложил мужу Тани работать кладовщиком в Главснабе, а сама Таня устроилась поваром в столовую.

– Ну, вот, – сказала Клавдия. – Одна семья уже вполне счастлива.

В сентябре 1944 года вернулся Михаил, он получил ранение в бедро, и медицинская комиссия после лечения признала его непригодным к военной службе. Домой он приехал неожиданно и застал свою жену вместе с подругой за бутылкой. При ходьбе Михаил опирался на палку, от гнева он этой палкой так и попер подружку Лидии из дома, а жене пригрозил, что если увидит ее с бутылкой, то немедленно с ней разойдется.

Лидия любила Михаила и с его возвращением снова обрела смысл в жизни. Ее тянуло выпить, но она обладала достаточной волей, чтобы суметь себя перебороть.

Клавдия узнала о приезде Михаила от Щукина и пошла поздравить его с возвращением домой. Она радовалась за сестру, – возможно теперь, когда рядом был муж, Лидия забудет о пагубной страсти. Михаил уже работал в Политиздате, он гордо ходил со своей палочкой, теперь как гражданин он выполнил свой патриотический долг и в анкете будет указано: воевал на фронте.

Уютная, благоустроенная квартира Клавдии и гостеприимная хозяйка стали притягивать сюда людей. Часто к ней заходили Щукины, появились новые знакомые из спецшколы, а Люба и Мара вместе с детьми приходили к Клавдии каждое воскресенье. Люди соскучились по минимальному комфорту и удобствам, а у Клавдии сейчас все это было. Детям они накрывали стол в другой комнате, а сами устраивались в гостиной и за долгим чаепитием вели разговоры о детях, любви, мужчинах…

Уже несколько лет женщины жили без мужей, они были еще молоды и не монашки, и кое-какие тайны у них, оказывается, были.

Мара рассказала подругам, что в доме одной своей приятельницы познакомилась с ее братом-геологом, весьма интересным, и он, кажется, в нее влюбился. Мара открыла сумочку и достала его фотографию. Это был действительно интересный мужчина. «Похож на полярника», – сказала Клава. Это тогда звучало как комплимент.

– А ты в него влюблена? – спросила Люба.

– Пусть это будет моей тайной, – загадочно сказала Мара.

Много лет спустя, когда у Василия будет роман с другой женщиной, и Мара об этом узнает, она решительно потребует развода, на что в ответ Василий скажет: «Я ведь тебе простил роман с геологом, а почему ты не можешь мне простить?»

Мара подумала… и простила.

– А твои дела как, Клава? – спросила Мара.

Клавдия была старше своих подруг, жизненный опыт у нее был большой и трудный, и она знала, что ради мимолетного увлечения не стоит рисковать семьей. Подумав, она ответила:

– Я работаю в мужском коллективе, конечно есть мужчины, которым я нравлюсь и такие, которые нравятся мне, но у меня все это несерьезно.

– Ты до конца искренна? – спросила Люба.

– Думайте, что хотите, – уклончиво ответила Клавдия.

По просьбе Любы три подруги часто стали ходить в драматический театр, она была платонически влюблена в актера, игравшего в театре главные роли. Он приехал из Киева. В Душанбе в это время было много эвакуированных из Ленинграда, Киева, Харькова. Киевский симфонический оркестр с начала войны одним из первых приехал в Душанбе и давал здесь концерты. Люба познакомилась с двумя сестрами, певицей и пианисткой, которые обещали предоставить ее актеру, он был их хороший знакомый.

– Пригласи твоих новых приятельниц ко мне, может быть, что-нибудь споют и сыграют? – сказала Клава.

В назначенный день Клавдия накрыла хороший стол, пришли Щукины, супружеская пара из спецшколы, Мара и Люба с двумя интересными молодыми женщинами.

Певица, обладавшая красивым сочным голосом, прекрасно исполнила несколько песен, романсов, отрывки из оперетт, ее сестра, которая аккомпанировала, сказала Клавдии, что фортепиано она купила удачное. Гость из спецшколы, имеющие отношение и к Наркомату Обороны записал фамилию сестер и обещал их пригласить с концертом в спецшколу и другие военные организации. Так что вечер прошел не только хорошо, но и с пользой…

В начале 1945 года вернулся с фронта Василий. Он прошел войну без единой царапины, но сам уложил немало немцев. Очевидно сказался опыт охотника. А вернулся он потому, что тяжело переболел воспалением легких, получил затемнение на правом легком, и комиссия отправила его лечиться домой.

Мара так рьяно взялась его лечить и кормить, что через два месяца от его болезни ничего не осталось.

Василий – здоровый и довольный жизнью – снова сел со своими друзьями за карты, но обещал, что теперь только две субботы в месяц будет играть в преферанс, а остальное свободное время будет проводить с женой и дочерью. Мара была счастлива, жизнь потекла у нее хлопотная и шумная, и она теперь редко вырывалась из дома, что навестить подруг. Люба с Клавдией как когда-то в молодости много стали времени проводить вместе. Они часто вспоминали Тегеран, столько дорогих страниц там осталось, теперь подруги понимали, что в той, чужой стране, они были счастливы.

Как-то возвращаясь от мары, Клавдия с горечью сказала: «Сколько уже мужчин вернулись с войны, а мой Ашот все воюет».

– Где он сейчас?

– В Германии, так далеко от меня.

– Почти четыре года прошло, как от Саши никаких вестей, а я не могу поверить, что его нет в живых. Страшная вещь «Без вести пропавший» – это такая неопределенность. А как наши дети подросли, только они и радуют».

– А как твой роман с актером?

– Никак. Пококетничала немного, да и все. Несерьезно все это.

– Женщины бывают разные, встречаются хищницы, жадные до любви, способные поставить на карту все ради одной встречи. А мы с тобой прежде всего матери, для нас дети важнее всего. Лидия прожила жизнь, но материнский инстинкт в ней не проснулся. Не имея детей у нее ни разу не появилось желание отдать душевное тепло какому-нибудь чужому малышу…

В последних числах марта 1945 года Клавдия получила единственную посылку из Германии. В ней были платья для Светы и два костюма для Олега, на дне посылки лежала записка:

«Дорогая!

Победа близка, уже никто из нас в этом не сомневается. Многие магазины разбиты, нам разрешили послать кое-что из вещей, вот я и собрал детям подарок. Жду встречи, любимая! Она приближается.

Твой Ашот.»

Платья были в рюшечках и воланах, слишком нарядные для той жизни, которая была сейчас в тылу, да и костюмы из дорогого материала не к месту сейчас, и Клавдия убрала их в шкаф до лучших времен.

– Приедет Ашот, тогда и разберемся, – подумала она.

Но Светлана, когда мамы не было дома, одевала тайком ее туфли на каблуках, какую-нибудь шляпу, доставала одно из платьев, а затем крутилась перед зеркалом, разыгрывая роли.

Однажды она напевала: «Сильва, ты меня не любишь…» и так увлеклась, что не слышала, как тихо вошла Клавдия и с улыбкой стала наблюдать за свой дочерью, потом поцеловала ее и сказала: «Я разрешаю тебе брать платья, но играй в них дома, а на улицу выходи в своих обычных».

В ночь на 30 апреля Клавдии приснился странный сон: Она стоит у мельницы, которая перемалывает и перемалывает зерно, а кругом много муки и ее становится все больше и больше… Словно что-то толкнуло Клавдию, и она проснулась.

«Мука, много муки – это плохо, перед тем, как умерла мама в Ташкенте, я тоже видела муку», – подумала она.

Клава ушла на работу, но целый день у нее было тяжело на душе. Вечером она пошла к Любе и рассказала ей сон. У меня плохое предчувствие, не к добру этот сон.

– Ты давно не получала писем от Ашота?

– С конца марта, когда он прислал посылку и записку.

– Не думай об этом сне, говорят, так лучше, может беда стороной пройдет. Считанные дни остались до Победы. Вот-вот будет объявлено об окончании войны.

Уже эшелоны с демобилизованными солдатами возвращаются Пойдем узнаем в военкомате по каким дням и будем встречать. Вдруг Саша вернется, ведь он без вести пропал, сколько людей так возвращаются. Может быть он жив?

– Да, ты права. Ашот ведь тоже может приехать неожиданно, приходу, а он ждет меня у дома…

Обе женщины оживились и повеселели. Они сходили в военкомат, прочитали на доске объявлений данные о прибытии эшелонов и стали регулярно ходить на вокзал. Красиво одетые Клавдия с Любой становились в сторонке, чтобы лучше все рассмотреть.

Они видели, как счастливые женщины бросались навстречу своим мужьям, плакали и улыбались. Им тоже порой казалось, что они видят своих мужей.

– Клава, не Саша ли это? – воскликнула Люба, но вглядевшись, понимала, что ошиблась.

– Смотри, Люба, вон мужчина повернулся, по-моему Ашот, пойдем, подойдем ближе…

Они пробирались сквозь толпу, заглядывали в лицо и видели, что ошиблись.

9 мая, узнав об окончании войны и в ожидании салюта, Клавдия с Любой вместе с детьми пошли гулять в парк. Везде звучало емкое и достигнутое дорогой ценой слово «Победа».

На открытой сцене состоялся концерт из патриотических песен, кругом люди улыбались и смеялись, а вечером к большой радости детей и под крики «Ура!» прогремели залпы победного салюта.

Прошло несколько дней. Клавдия пришла с работы уставшая и решила часик вздремнуть. Олег учил уроки, Света играла с куклой.

Кто-то постучал в дверь. Олег открыл ее. Перед ним стоял мужчина.

– Здесь живет Клавдия Ивановна Рыбина? – спросил он.

– Да, только она сейчас спит. Устала на работе.

– А ты кто?

– Я ее сын.

– Передай ей этот пакет, – и мужчина ушел.

Олег не стал будить маму, пусть отдохнет.

Вечером, когда Клавдия проснулась и увидела пакет, который лежал на тумбочке, она все поняла. «Похоронка».

Дрожащими руками она разорвала конверт и вынула извещение, где сообщалось, что ее муж 30 апреля 1945 года получил тяжелое осколочное ранение в живот около Дрездена, а спустя три дня скончался в полевом госпитале.

– Олег, папа погиб! – крикнула она сыну, и они вместе обнявшись долго плакали, а маленькая Света крутилась около них, понимая, что произошло что-то очень плохое, раз и мама, и брат так плачут. Она хотела спросить, что значит «погиб», но они не нее не обращали внимания. Света положила куклу и тихо села в уголочке на диван: «Не буду им мешать», – подумала она.

Спустя три дня Клавдия получила письмо с фронта от друга Ашота, в котором рассказывались подробности трагического происшествия, причем часть письма успел еще продиктовать Ашот, умирал он в полном сознании, знал, что уже конец войны и плакал…

«Дорогая, любимая, единственная! Я умираю. Тяжело сознавать, что прошел всю войну, а умираю здесь, в чужой стране. Я был счастлив с тобой, теперь тебе самой придется воспитывать детей, береги их, в них частица моей жизни… Прощай…»

А дальше были слова друга.

«Наша автоколонна шла под Дрезденом. Началась бомбежка с воздуха. Ашот остановил машину и побежал к ближайшей роще. Он не успел добежать, как близко разорвалась бомба и его тяжело ранило осколками в живот. Он пролежал в госпитале три дня, но врачи не смогли его спасти. Ашот был прекрасный друг и человек. Помните его. Антон».

Так судьба словно спохватившись, связала Любу с Клавдией одним горем. Только у одной отняла мужа в начале войны, а у другой – в конце.

Дня через три Клавдия убрала «похоронку» подальше, и они с Любой надеясь на чудо, ходили и ходили на вокзал встречать эшелоны. И только спустя полгода, когда пришел последний эшелон и было уже холодно и сыро, они дольше обычного стояли на перроне, пока он полностью не опустел. И только теперь до их сознания ясно дошло, что они – вдовы, женщины, у которых война отняла мужей, а их дети будут расти без отцов.

Они возвращались домой медленно.

– Любочка, почему у нас так получилось? – спросила Клавдия и тяжело вздохнула.

– Не знаю. Наверное, судьба… Просто кто-то в жизни вытянул счастливый билет, а мы с тобой – нет…

Они помолчали.

– А ты помнишь, как я в Ашота тарелкой запустила? – засмеялась вдруг Клавдия.

– А ты помнишь, как Саша сказал: «Так, моя дорогая женушка, стоило мне уйти на полчаса, как у тебя появилась бутылка на столе и любовник, наверное, под кроватью?

Обе подруги оживились. Их любимые мужья остались с ними, в их памяти, в их сердцах. А дома их ждут дети, и они будут вглядываться в их лица и искать дорогие черты…

Они шли, вспоминали и улыбались.

– Ты помнишь, Ашот сказал…

– А ты помнишь, Саша сказал…

 

Эпилог

Люба замуж больше не вышла.

Были претенденты, были романы, но против второго замужества выступали дети, да и она где-то в глубине души надеялась, вдруг вернется Саша. Чувства к кому-нибудь сильнее, чем к мужу, она не встретила. Материальной помощи от государства не было, и она сама поднимала троих детей. В начале шестидесятых годов они все благодаря советской системе получили образование, работу, квартиры. Старшая дочь Лена замуж не вышла и всегда была около матери, Костя и Грета с семьями в конце семидесятых годов переехали в Россию, а года через три и Люба обменяла свою квартиру под Смоленск, теперь с Клавдией они поддерживали отношения только перепиской.

Прожила она в всего несколько лет и в возрасте 75 лет скончалась.

Лидия, любившая в жизни сладко и вольно пожить, после возвращения мужа с фронта присмирела ненадолго. Она любила Михаила и была ему верной женой, но тяга к выпивке становилась сильнее любви. В 1948 году Лидия устроилась работать инспектором по проверке качества спиртных напитков.

По должности она посещала многочисленные «Американки», где дегустировала водку, вино и после рабочего дня приходила домой изрядно «под хмельком».

Михаил, возглавлявший Политиздат, стал стыдиться своей жены. Промучившись с ней несколько лет, он в начале пятидесятых годов с Лидией разошелся.

У него в это время уже была женщина, с которой он встречался.

Лидия, узнав об этом, подкараулила ее и учинила драку. Михаил понял, что она ему спокойно жить не даст, зарегистрировал брак со своей новой любовью и переехал в другой город. Для Лидии перед отъездом он добился хорошей однокомнатной квартиры в домах Главснаба, где в это время там в трехкомнатной квартире жила Клавдия с семьей.

Лидия стала заводить какие-то сомнительные знакомства, и однажды, проснувшись после очередной пьянки, обнаружила, что у нее украли золотые вещи…

Клавдия больше не хотела терпеть выходки сестры и принудительно отправила ее на лечение. Результат был положительный, и Лидия к выпивке больше не вернулась, но свою жизнь она доживала в одиночестве.

В 1947 году Клавдия познакомила своих детей с двумя претендентами на замужество. Один был военный, в чине подполковника и переезжал в Москву, а другой – главный бухгалтер из Главснаба.

Дети посовещались и решили, что их мать имеет право выйти замуж и остановили свой выбор на бухгалтере, он казался им веселым и добрым, военный же, по их мнению, был суховат.

Так Клавдия и поступила, став женой Василия Харьковского.

Через год она родила дочь Таню. Муж доставлял ей много хлопот и денежных трат, он любил выпить, но, тем не менее, она прожила с ним до его кончины.

Дети получили образование, имели большие квартиры, хорошие зарплаты по советским меркам.

Ежегодно выезжали на отдых в разные уголки страны, но возвращались в свой южный город, они его любили.

В 1990 году в Таджикистане вспыхнула первая волна гражданской войны, которая была быстро погашена. Многие семьи задумывались о переезде в Россию, думали и говорили об этом и дети Клавдии. Клавдия сопротивлялась, она не хотела верить, что ее детям и внукам выпадет такая же гонимая судьба, которую пережила она сама.

– Все обойдется, все образуется, – говорила она.

Клавдия умерла в августе 1991 года от рака легких, в дни так называемого ГКЧП, когда начинался распад огромной страны. Похоронили ее на таджикской земле рядом с ее малютками и мужем.

Она пережила свою, более молодую подругу, и умерла в возрасте 84 лет. В Таджикистане с новой силой разгоралась вторая волна гражданской войны. Исчезали продукты, было голодно, и ее дети один за другим стали переезжать в Россию, ближе к Москве, но это уже другая и, не простая история.

Коломна, 2010