Гарри Гудини и Марджери, Лайм-стрит, июль 1924 года

 

Последний танец

«Выведать у Марджери ее тайны не проще, чем добиться прямого ответа от Лиги наций», – писали в «Лайф». Даже теперь в газетах ее называли «надеждой, что пребудет вовеки». Не прошло и пары недель после смерти Гудини, когда Крэндоны отправились в лекционный тур по Америке, чтобы убедить простых людей в своей правоте. Доктор выступал в Буффало, Цинциннати, Чикаго, Денвере, в городах тихоокеанского побережья, и всюду ему удавалось донести до слушателей свою точку зрения. Апогеем его тура, как писал один христианский священник, стала лекция «перед лучшей аудиторией в Виннипеге». Во время их визита в Канаду способности Марджери были признаны «неоспоримо подлинными» доктором Т. Г. Гамильтоном – самым уважаемым канадским исследователем паранормальных явлений. И все же этот тур, проходивший вдали от научных центров и не привлекший особого внимания журналистов, напоминал провинциальные сражения – пусть и победоносные, но бессмысленные, ведь Мекка паранормальных исследований уже была сожжена дотла.

Вернувшись в Бостон, Крэндоны стали едва ли не отверженными в высшем обществе. В 1927 году доктору Крэндону из-за его увлечения оккультизмом отказали в праве публиковать статьи в «Бостонском медицинском журнале хирургии». В том же году Генри Маккомас выпустил статью с результатами изучения способностей Марджери, проведенного по заказу Американского общества психических исследований. К ужасу его нанимателей, в статье говорилось, что ее «медиумизм – хорошо продуманное и зрелищное представление, но оно не представляет серьезного интереса для вашего Общества». И, словно этого было недостаточно, протеже Макдугалла – доктор Джозеф Райн, на то время уже считавшийся одним из наиболее выдающихся исследователей паранормальных явлений в Америке, – назвал медиумизм Марджери «гнусным и наглым надувательством». Райн по образованию был ботаником, но решил, что исследования паранормального позволят ему лучше постигнуть тайны жизни, чем изучение растений. Поэтому он, полный надежд, отправился на Лайм-стрит, но, по его словам, увидел там только разнузданность и обман. Бывший лейтенант флота и национальный чемпион по стрельбе, Райн, похоже, поставил перед собой цель уничтожить Марджери и после первого же сеанса обвинил медиума в том, что она «целовала и обнимала» исследователей. «Очевидно, личная привлекательность является колоссальным преимуществом для любого медиума, особенно мошенника, – говорил Райн. – Как паук, она заманивает невинных мушек в свои сети».

После этого его заявления опять поднялась шумиха в прессе. «Я поцеловала женщину, а не кого-то из мужчин» – эти слова Марджери были вынесены в заголовок передовицы. «Мой муж присутствует на всех сеансах, и было бы опрометчиво целовать кого-то в его присутствии, не так ли?» Ее обычные защитники сразу же бросились ей на помощь. Сэр Артур опубликовал в одной бостонской газете гневную статью под названием: «ДЖ. Б. РАЙН – ГНУСНЫЙ НЕГОДЯЙ!» Но самые рьяные критики Марджери – Принс и Райн – продолжали донимать ее. И дело было не только в распространяемых ими сплетнях об интрижках Роя с медсестрами в больнице или попытках Марджери соблазнить всех своих исследователей. Принс продолжал распускать куда более опасные слухи – о том, что кости пропавших английских мальчиков «зарыты в подвале дома на Лайм-стрит».

И хотя Гудини умер, скандал вокруг Марджери не улегся. «Мы на войне», – объявил доктор. Еще никогда он не испытывал такой ненависти к своим врагам. «Он мерзкий подонок, испорченный до мозга костей», – говорил о Рое Гудсон Хоагленд. Но едва ли кто-то мог сказать что-то подобное о характере Марджери. Уолтер Принс с теплом вспоминал, как она однажды зашла к нему в гости и принесла в подарок домашние пончики и контрабандное виски – предложение мира этому любившему выпить бывшему пастору. И Джеймс Гислоп – вероятно, единственный противник Крэндонов в Американском обществе психических исследований – говорил, что, «если бы сегодня мне вздумалось зайти в гости к Марджери, она приняла бы меня с тем же радушием, что и всегда».

До самой смерти медиума дверь ее дома оставалась открытой для любых ученых из этой организации, хотя многие противники Крэндонов считали, что «репутация этого дома запятнана». Во время поездки по Новой Англии один гарвардский профессор сказал Робину Тилльярду, что дом десять по Лайм-стрит был «определенно дурным местом, и мое доброе имя будет опорочено, если когда-нибудь я переступлю этот порог». По его словам, в этот дом не войдет ни один приличный человек, ведь Марджери – что-то вроде окутанной аурой мистицизма проститутки в духе Марии Магдалины. Невзирая на то что Крэндоны стали париями в бостонском обществе, в Бикон-Хилл являлись разные охотники на привидений, и вернувшийся для очередного исследования Эрик Дингуолл едва не умер там. Из-за проблем со щитовидной железой у него случился сердечный приступ, и два врача в больнице, куда Дингуолла отвезли на скорой, полагали, что пациент не выживет. Но им занялся доктор Крэндон и успешно снял симптомы. После этого он отвез Дингуолла обратно на Лайм-стрит, и Марджери ухаживала за больным все время до его выздоровления. «Я уверен, что Дингуолл больше никогда не станет распространять дурные слухи о Крэндонах», – писал один исследователь.

Но слава Марджери, яркой звездой сиявшая на небосклоне Американского общества психических исследований, к концу десятилетия с закатом эры джаза постепенно угасала. Как и следовало ожидать, Крэндоны попытались возродить научный интерес к ее способностям там, где этот интерес зародился изначально. В декабре 1929 года, в последний месяц последнего года десятилетия, они отправились в Англию, где шесть лет назад Дингуолл и Дойл провозгласили о появлении нового экстрасенса. Теперь ее называли «медиумом в короткой юбке». На этот раз Крэндонов ждало нелегкое плавание на «Мавритании» и осада репортерами в порту после их прибытия – никакой возможности отдохнуть. На следующий день Марджери согласилась провести сеанс для сэра Оливера Лоджа в его доме в поместье Нормантон, всего в паре минут езды на автомобиле от Стоунхенджа. На сеансе в комнате Лоджа собрались Рой, сэр Оливер, его дочь, секретарь и шофер. По такому случаю Марджери надела черные шелковые панталоны и красное бархатное платье-кимоно без рукавов. Проявления ее способностей были уже привычными: столик перевернулся, корзинка взлетела, и, когда сэр Оливер забросил в нее пару предметов, Уолтер сразу же определил, что это такое. Затем в комнате материализовался слепок с отпечатками пальцев – по словам Уолтера, они принадлежали покойному сыну сэра Оливера, Раймонду. Роя попросили выйти из комнаты, но телекинетические эффекты не прекратились.

– Вы просто чудо, Уолтер! – воскликнул сэр Оливер. – Я уже давно не видел, чтобы предметы вот так двигались по комнате, хотя мне приходилось наблюдать подобные феномены.

После долгого ужина сэр Оливер, все еще крепкий старик в его семьдесят восемь лет, предложил потанцевать. Танцы продолжались несколько часов. Особенно сэру Оливеру нравилась популярная песенка Рут Эттинг «На все пуговицы». Десять лет назад, во время единственной поездки Лоджа в США, он привел к взлету интереса к спиритическим сеансам по всей Америке и привлек внимание Роя к спиритуализму. Сэр Оливер все еще оставался самым уважаемым исследователем паранормального в мире. И Марджери подарила ему последний танец эпохи.

 

1930: Мятежный дух

Спиритуализм, как оказалось, интересовал пострадавших от утраты близких, но не от банкротства. К 1930 году, после биржевого краха Уолл-стрит, общественный интерес к вопросам бессмертия угас. В этом году Уильям Макдугалл и Джозеф Райн основали лабораторию парапсихологии в Дьюкском университете, и исследования паранормальных явлений больше не велись на спиритических сеансах. После случая с Марджери Райн не верил ни в какие проявления духов или призраков. Времена интереса к физическим проявлениям медиумизма подходили к концу – в этом Райн был уверен. Парапсихология – собственно, этот термин и был введен в научный оборот Макдугаллом и Райном – теперь должна была изучать измеримые ментальные феномены. Примеру Райна последовало большинство ученых, занимавшихся подобными исследованиями.

В 1930 году скончался апостол спиритуалистического возрождения. Во время прогулки среди цветущих роз в саду сэр Артур Конан Дойл схватился за сердце и упал. После этого он почти не вставал с кровати и сказал семье, что не хочет умирать так. В последние его дни Джин и дети усаживали сэра Артура в плетеное кресло, чтобы он мог полюбоваться любимыми суссекскими пейзажами. В этом кресле он и умер седьмого июля в окружении семьи.

– Ты прекрасна, – сказал он Джин. Это были его последние слова.

Поскольку Дойл верил, что день смерти – это на самом деле день рождения, его похороны, как он и завещал, не были исполнены скорби. Церемония прошла в саду в Уиндлсхеме в атмосфере, скорее предполагавшей прощание перед долгим путешествием, чем погребение праха. Почти никто не надел черное: мужчины были в светлых костюмах, женщины – в летних платьицах. Мало кто плакал. Церемонию проводил спиритуалистский священник. Джин поднесла к губам красную розу и бросила ее на гроб. Несколько дней спустя тысячи людей собрались в Лондоне в Альберт-холле на мемориальную службу. Друзья и почетные гости возносили хвалу сэру Артуру, а Джин сидела на сцене концертного зала – и рядом стояло пустое кресло.

– Он здесь! – крикнул один из присутствовавших на службе медиумов.

Многие обстоятельства, способствовавшие началу «великой охоты на привидений» – соревнования, вдохновителем которого выступил сэр Артур, – были характерны только для двадцатых годов. К 1930 году повальное увлечение состязаниями сошло на нет. Конкурс «Мисс Америка» отменили после биржевого краха 1929 года. Танцевальные марафоны больше не пользовались популярностью. Доска «уиджа» и спиритические сеансы вышли из моды: людей беспокоило не столько бессмертие души, сколько непосредственное выживание.

Даже звезды эры джаза отошли на второй план. Джек Демпси не только потерял миллионы, заработанные на поединках, но и лишился сил, чтобы вернуть их. В августе после громкого скандала сестра Эйми пережила нервный срыв, и почти год после этого знаменитая евангелистка не проронила ни слова. Бейб Рут, хоть и не прекратил бейсбольную карьеру, вынужден был отказаться от позиции аутфилдера и стать питчером – ему не хватало скорости, чтобы играть во внешнем поле.

В 1930 году выпал из обоймы и Малкольм Берд. Когда однажды вечером он привел на Лайм-стрит «аморальную женщину», как выразилась Марджери, Крэндоны отказали ему от дома. Он разозлился и принялся оскорблять их, перечисляя их собственные сексуальные похождения. Но проблема была вовсе не в этом. Берд готовил новую статью о способностях Марджери для журнала Американского общества психических исследований, и на этот раз она была не вполне позитивной. Много лет Берд готовился к возможной размолвке с Крэндонами. Он сохранил открытый чек, выписанный Марджери, чтобы использовать этот документ как доказательство попытки подкупа. Он записал, как обнаружил нитку, тянущуюся к весам, которые якобы двигал Уолтер. Он заполучил подписанные отчеты Китинга и Каррингтона, в которых говорилось о люминесцентной краске на носках чулок Марджери. И хотя Берд все еще считал миссис Крэндон настоящим медиумом, он предполагал, что иногда она прибегала к мошенничеству, когда на нее оказывали давление перед сеансом. Недавно он выступил перед руководством Американского общества психических исследований и проинформировал, что перед последним сеансом, на котором присутствовал Гудини, «она попросила меня поговорить с ней наедине и попыталась уговорить меня самому нажать на кнопку звонка или проимитировать другие проявления силы Уолтера, если у нее ничего не получится».

Для Американского общества психических исследований его слова казались богохульством. Считалось, что большинство физических медиумов мошенничают, когда у них возникают проблемы с проявлением способностей, но Берд всегда убеждал всех, что Марджери не такая. Даже теперь в своей статье он приуменьшал значение приведенных им доказательств – только часть феноменов «имели естественное объяснение», уверял он.

«Что ж, если он признает призрака наполовину, то с тем же успехом мог бы признать и целого», – ответил Уолтер Принс. Но в Американском обществе к этому отнеслись не столь легкомысленно. Они запретили Берду публиковать статью. Они распустили слухи о том, что «частые поездки в Бостон были поводом вступить в тайные интимные отношения».

А затем, в декабре, они его уволили.

Если бы не Малкольм Берд, прославивший имя Марджери, ее бы не существовало как медиума. Как дознаватель Американского общества психических исследований, он выступал с лекциями о ее медиумизме в двух сотнях залов – от Чикаго до Сорбонны. Но движущей силой Общества были такие спиритуалисты, как Марк Ричардсон, Иосиф Девиков и Уильям Баттон, – и они не потерпели обвинений в адрес Марджери. Общество считало своей целью дальнейшее развитие способностей медиума, и хотя Берд всегда выступал в ее защиту, он так и не принял спиритуализм. Почувствовав, что со временем Марджери все чаще прибегает к мошенничеству, он хотел защитить свою репутацию. Теперь же разъяренный Берд переметнулся на другую сторону и попытался опубликовать свою статью в Бостонском обществе Уолтера Принса. Но, к его изумлению, Принс отказался. Новая политика Британского общества психических исследований состояла в том, чтобы просто игнорировать Марджери.

Берд тихо ушел со сцены, и его дальнейшая жизнь неизвестна. Два года спустя Принс навестил его, но ушел, так и не выяснив, как живется давнему знакомому. «Странным образом мне так и не удалось составить хоть малейшее представление о том, чем же Берд сейчас занимается», – отметил он. Секретарша Принса Элеанор Хоффман подозревала, что он стал бутлегером. Сыграв важную роль в охоте на призраков, он исчез, когда силы спиритуализма угасли.

В этом стишке, записанном Марджери методом автоматического письма и якобы придуманном Уолтером, речь идет о профессорах и ученых, заинтересовавшихся изучением медиумизма, но потом отвернувшихся от его сестры. Уолтер предрекал, что все остальное в их жизни будет казаться им чересчур приземленным и они никогда больше не будут счастливы.

Наверное, ни один человек, вовлеченный в исследования паранормальных явлений и сыгравший в них значимую роль, не покинул эту научную сферу столь внезапно, как Малкольм Берд. Но его репутация была запятнана, и он больше никогда не возвращался к прежним занятиям, академическим изысканиям и журналистике, хотя и добился успеха на этом поприще. Во многих аспектах Берд удалился как от материального, так и от астрального мира. Он жил за счет доходов от поместья сводной сестры. Если до конца жизни он чем-то еще и занимался, то внимания к себе не привлекал. Его жена, Кэтрин Берд, бросила его, детей у них не было. В 1964 году он умер в больнице Кингс-Каунти через десять дней после автомобильной аварии: его сбила машина, когда он переходил дорогу в Бруклине.

Без Уолтера научный интерес к экстрасенсорным явлениям угас, и разгадать извечную тайну жизни предстояло уже новым поколениям, думал Берд. Изучение спиритических сеансов устарело, как и понятие эфира. И все же, считали все они, существовала какая-то связь между сознанием и духом. Платон когда-то утверждал, что все вещное и все наши мысли являются лишь отражением высшего вечного мира. Но его ученик, Аристотель, опроверг это положение, утверждая, что существует только материальный мир, познаваемый органами чувств. И кто знает, кто прав – учитель или ученик? Разрешить этот спор было не проще, чем навсегда снять вопрос спиритуализма. Берд вспоминал, как во время плавания в Америку на «Олимпике» сэр Артур сказал ему, что, как только физика, изучающая материальный мир, зайдет в своем развитии слишком далеко, за ее взлетом последует возрождение идей о существовании сверхъестественных сил.

Нечто похожее ему говорил и Хиуорд Каррингтон. Последний из великих охотников на привидений, Каррингтон всегда выглядел так, будто вот-вот умрет от какого-то смертельного заболевания, но Берд полагал, что он проживет вечно на своей вегетарианской диете и экзотических соках.

Он слышал, что Каррингтон переехал в Лос-Анджелес, где публика была куда восприимчивее к его убеждениям о пользе йоги, необычной пищи и вере в экстрасенсорные способности. Берд же, напротив, считал, что медиумизм с его материализацией фальшивой эктоплазмы в темных комнатах не мог противостоять пристальному взору нового поколения, предпочитавшего полагаться на зрение, а не на слух. Но кто бы ни утверждал, что на сеансах царит тихая и торжественная атмосфера, никогда не бывал в доме Марджери, проявлявшей медиумические способности под музыку саксофона и ударных. После одного сеанса, выйдя из транса, Марджери улыбнулась Берду, будто спрашивая: «Ну, правда же, это настоящее волшебство?»

Первая мировая война была ужасна. Вторая, за которой Берд следил издалека и до конца которой Марджери не дожила, не вызвала у людей стремления познать мир иной или увидеть проявления призраков в нашем мире. И если современники Берда ставили своей целью доказательства вечной жизни, то новое поколение физиков, о которых писал журнал «В мире науки», создавало оружие, способное уничтожить всю разумную жизнь на земле. Сэр Оливер был прав, предсказывая, какие невероятные изменения принесет в наш мир постижение силы, сокрытой в атомах, но Берд подозревал, что Лодж ошибался в отношении Страны лета.

Марджери же не могла уйти от мира духов, как это сделал Берд, или, как волшебник Просперо из «Бури» Шекспира, отречься от своих способностей. Она часто оказывалась на грани срыва, но затем выздоравливала и приступала к новым исследованиям. В 1930-е годы знаменитости все еще появлялись в доме Марджери – в особенности люди из Европы, где ее репутация не так пострадала, как в Америке. В начале десятилетия один друг сэра Оливера Лоджа – «выдающийся литератор» – приехал в гости к Крэндонам. В его присутствии Марджери вела себя так странно, что он решил прервать визит, но, к сожалению, его влияние на экстрасенса не прекратилось. На сеансе после его отъезда Марджери «одержал» злобный дух женщины по имени Лила-Ли. Она утверждала, что была любовницей их недавнего гостя. Этот писатель разбил ей сердце, и она покончила с собой, бросившись под колеса автобуса. Участники сеанса с ужасом слушали пророчества Лила-Ли о том, что миссис Крэндон ждет такая же судьба. Без предупреждения, пока доктор Ричардсон и доктор Крэндон пытались усмирить мятежного духа, Марджери вскочила и выбежала из комнаты. Участники последовали за ней, но она была быстрее. Промчавшись по коридору, она по лестнице выбралась на крышу дома. Не обращая внимания на отчаянные попытки миссис Ричардсон уговорить ее спуститься, Марджери стояла на краю крыши и смотрела на землю четырьмя этажами ниже. А потом закрыла глаза, точно прислушиваясь, когда же внутренний голос скажет ей прыгнуть.

 

Где же красота?

Со временем Марк Ричардсон понял, в чем была причина той истерики Марджери, когда она едва не прыгнула с крыши. «Ее жизнь превратилась в сплошную череду трансов и мучительного контроля: вся эта проволока, гипс, кабинки и разнообразная аппаратура. Было в этом какое-то рабство, а доктор Крэндон в каком-то смысле оказался ее надзирателем. Но теперь я понимаю, что мы все были виноваты в ее состоянии – даже Уолтер». В 1920-е гости часто говорили, что Марджери выглядит моложе своих лет. К 1930-м по крайней мере один журналист написал, что Маржери сильно состарилась, хотя мужчины все еще не могли устоять перед ее чарами, да и она испытывала к ним влечение. Джеймс Уобенсмит, адвокат великого Терстона, утверждал, что на одном сеансе она взяла его за руку и направила его пальцы к своей промежности.

Однажды вечером, в декабре 1932 года, Марджери принимала в гостях секретаршу Принса Элеанор Хоффман, обещавшую, что ничего не расскажет начальнику об их общении. После ужина, сопровождавшегося обильной выпивкой, Марджери многое поведала ей – пусть и не о медиумизме. В разговоре она упомянула, что знает о своей репутации обольстительницы, но хотела подчеркнуть, что все слухи о ней и Берде – ложь. Он был «омерзителен, из тех людей, после ухода которых хочется вымыть все в доме». Вспоминая ночь, когда он снял проститутку и отвел ее в бар в гостинице, Мина сказала:

– Эта девица сидела у Берда на коленях, уже на все готовая, вот какая это была девица.

Марджери испытывала только отвращение к исследователю, который попытался привести эту проститутку к ней домой.

А вот когда она заговорила о Кэрри, ее черты смягчились. Мина вспоминала, каким он был красавчиком и как вместе им было весело. Но затем она помрачнела, рассказывая о слухах о Рое. Она знала, что люди судачили о нем и сиротах.

В другой вечер, проведенный с Элеанор, она опять вернулась в разговоре к детям, приезжавшим на Лайм-стрит:

– У одного мальчика были аденоиды, и бедняжку пришлось прооперировать. Рой проводил операцию дома, и потом «малыш сел в кровати, посмотрел на себя в зеркало и сказал: «Где же красота? Я теперь некрасивый» – и Джон заверил его, что все в порядке, он и сам выглядит так же.

Когда мальчика отослали обратно в Англию, «люди начали спрашивать, куда он пропал, и сам премьер-министр Англии прислал нам телеграмму с требованием объясниться, – сетовала Марджери. – Вы представляете, даже ходили слухи, что доктор Крэндон проводит дома незаконные операции на маленьких детях и убивает их».

Потом беседа зашла о последних материализациях Уолтера: призрак создавал слепки с отпечатками пальцев тех, кто уже покинул этот мир, и тех, кому только предстояло родиться. Показав Элеанор слепки, Марджери убрала их в шкаф и вернулась с альбомом, «полным снимков маленьких детей, на самом деле очень милых».

– Все эти малыши появились на свет, когда доктор Крэндон провел их матерям кесарево сечение, – объяснила Мина. – Правда, они чудесные? Все кесарята.

В альбоме были десятки фотографий маленьких мальчиков и девочек.

Другой близкой подругой Марджери стала Эйлин Гарретт – самый одаренный медиум из тех, с кем общались Крэндоны. Гарретт была ирландкой и приехала в Америку погостить. Она не была физическим медиумом, как Марджери, а передавала сообщения из потустороннего мира. Исследователи изучали ее особенности экстрасенсорного восприятия, как в случае Марджери изучали эктоплазматические феномены, и оба медиума, по сути, проводили сеансы для одних и тех же ученых и дознавателей.

В ноябре 1931 года, услышав о приезде Эйлин в Нью-Йорк, Марджери и сама отправилась туда, чтобы наконец-то встретиться с ирландским медиумом. Прибыв в дом Джеймса Гислопа, где располагалось одно из отделений Американского общества психических исследований, она посетила сеанс Эйлин, скрыв от ясновидящей свое имя. Но тем не менее Эйлин назвала ее «сильным медиумом», а затем призвала дух «веселого молодого человека», в котором Марджери узнала Уолтера, потому что он назвал ее «малышка». Еще Эйлин верно назвала кличку пса, который был у Марджери в детстве, – Виктор. Говоря через Гарретт, Уолтер сказал: «Малышка, ты, конечно, старая плутовка, но и без меня тут не обошлось». По сути, эти слова отражали мнение Эйлин о Марджери.

Много лет спустя Гарретт говорила, что миссис Крэндон была, «вероятно, самой очаровательной женщиной из всех, кого я знала», и было «в ее глазах, ее манере поведения что-то такое, что сразу наводило на мысли о медиумизме». Еще Эйлин созналась, что Марджери в отчаянии предложила ей работать вместе, мошенничая. «Вот почему я всегда считала, что медиумам опасно добиваться славы. Медиумизм миссис Крэндон был уничтожен славой. Ей не нужны были деньги: денег у нее хватало, ее муж был хирургом. Она стала величайшим физическим медиумом, вся Америка с ума по ней сходила, и ей, конечно, приходилось соответствовать. Да, она вызывала странные звуки, она была экстрасенсом… Такая красавица – весь мир парапсихологических исследований лежал у ее ног. И тут началось мошенничество. Не из-за денег, а из-за вмешательства прессы и ее гордыни. Она словно не могла позволить себе ошибку. Дингуолл был у ее ног, как и все они. Принс, Каррингтон… Все они».

На самом деле – не все.

В 1934 году Уолтер Принс получил отчет, в котором говорилось, что отпечатки призрака Уолтера, которые Марджери материализовывала с 1926 года, полностью совпадали с отпечатками одного из членов клуба «Абак», и этот человек до сих пор был жив и здоров.

Много лет назад ее друг, доктор Фредерик Колдуэлл, стоматолог по специальности, предположил, что зубной воск идеально подойдет для получения слепков астральной руки Уолтера. В доказательство он дал ей воск со своими отпечатками пальцев. Очевидно, Марджери сохранила их и много раз на сеансах выдавала за отпечатки Уолтера. Даже самые заядлые ее сторонники не стерпели такого разоблачения. «Похоже, крысы бегут с корабля», – заявил Принс после публикации этого отчета, предоставленного ему Э. Э. Дадли, бывшим дознавателем Американского общества психических исследований и поклонником Марджери. После этого последнего разоблачения репутация Марджери была полностью уничтожена.

Вскоре смерть забрала и Принса.

Хотя доктор Крэндон еще десять лет назад говорил, что Принс умирает от болезни сердца, упрямый исследователь хотел пережить если не саму миссис Крэндон, то хотя бы ее медиумизм. Через два дня после публикации ее разоблачения в его журнале Принс скончался от своих многочисленных заболеваний. «Я ни на мгновение не поверил, что способности Марджери подлинны», – говорил он. Однако в связи с влиятельностью ее покровителей Марджери оставалась главным испытуемым Американского общества психических исследований целое десятилетие. В 1931 году президентом Общества стал Уильям Баттон – преуспевающий нью-йоркский юрист и ревностный защитник ее способностей. Ему было уже пятьдесят девять лет, и он был женат, тем не менее у них завязался страстный роман с Марджери, и они долгое время жили вместе в гостинице «Плаза». «Уж кто бы говорил», – подумали многие, когда по этому поводу высказался Хиуорд Каррингтон: «Баттон настолько увлечен Марджери, что полностью утратил какую-либо беспристрастность и даже позабыл о приличиях… Впервые в истории Обществом психических исследований помыкает медиум!»

Время от времени Марджери все еще упоминалась в газетах, но это приносило ей лишь дурную славу. Так, ее медиумизм исследовали инженеры из компании «Белл Лабс», основанной Александром Беллом. Они хотели определить, не может ли медиумизм быть надежным способом передавать сообщения, и, хотя исследование было совсем коротким, они установили, что «медиумы не заменят телефоны в ближайшем будущем». Затем, в январе 1934 года, Марджери стала первым медиумом, передавшим голос призрака по радио: радиостанция WBZ транслировала призрака Уолтера, с шотландским акцентом исполняющего песню эдинбургского комика Гарри Лодера «Путь в сумерках».

– Мне пора. Прощайте, – прошептал Уолтер напоследок.

В последний раз способности Марджери привлекли общенациональное внимание в феврале 1938 года, когда в «Таймс» вышла статья о новых экспериментах Джозефа Райна. Изучая телепатию, ученый пригласил Эйлин Гарретт и других медиумов, и Марджери верно угадала масть и достоинство девятнадцати из двадцати карт, вытянутых из колоды так, чтобы она не видела их лицевую сторону.

Некоторые предсказывали, что брак Крэндонов распадется, как только с медиумизмом Мины будет покончено. Но, несмотря на то что супруги жили раздельно, они поддерживали близкие отношения до самого конца. Марджери была в ужасе, когда двадцать второго декабря Рой внезапно упал на крыльце их дома и сломал тазобедренный сустав. Через пять дней он умер – в возрасте шестидесяти шести лет. Врачи диагностировали у него бронхиальную пневмонию. Похоже, после его смерти Марджери так и не оправилась. На церемонии, ничуть не похожей на прощание с сэром Артуром, кремированные останки доктора похоронили на кладбище Вудлон.

Если раньше дом на Лайм-стрит был местом веселых вечеринок и общения с духами, то теперь он превратился, как писали репортеры, в «тихое и мрачное жилище», где Марджери «скорбела». В интервью Марджери сказала журналистам, что состояние Роя ухудшалось последние два года и в это время супруги забросили свое увлечение исследованием паранормальных явлений. Удивительно, но она заявила: «Я не планирую предпринимать попытки связаться с ним в загробной жизни».

Доктор Крэндон умер, так и не обретя славу Галилея парапсихологии, как он всегда мечтал. В последние годы жизни он был главой хирургического отделения и завоевал восхищение и уважение многих коллег-врачей. Многие родные, в частности сестра Лора, обожали его. Исследователи-спиритуалисты, такие как Марк Ричардсон, восхваляли его «отвагу и решимость». Но даже до его увлечения паранормальными явлениями репутация доктора Крэндона была подмочена. Его первые два брака были сущим кошмаром, а Марджери, его третью жену, подозревали в браке по расчету: мол, она вышла за этого состоятельного джентльмена с Бикон-Хилл, поскольку просто хотела, чтобы ее сын поступил в Гарвард.

После Эндовера Джон Крэндон действительно поступил в Гарвард и потом стал врачом, как и отчим. Последовав примеру Роя, он занял должность хирурга в Бостонской городской больнице, где принимал участие в опасных и изнурительных экспериментах. Ставя опыты на самом себе, он наносил себе ранения и вызывал у себя цингу, чтобы доказать фармакологическую эффективность витамина С. Ему удалось добиться значительных успехов на поприще медицины, но при этом он постоянно страдал от невротической тревоги и чувствовал себя несчастным. Джон женился, у него было двое детей, но даже с близкими он почти никогда не говорил о паранормальных явлениях, так пугавших его в детстве. Не обсуждал он и Марджери – только сказал как-то, что часть ее способностей «были подлинными, особенно в ранние годы». Роя он называл «щедрым человеком» и «хорошим отцом»: мол, он «никогда не считал его мерзавцем», хотя «в каждом из нас есть что-то психопатическое».

Невзирая на весь агностицизм и научный стиль мышления, Рой стал ярым диссидентом, выступавшим против материализма (хоть он и наслаждался миром вещного) и религии (хоть и стал одним из лидеров спиритуалистов). «Исследования паранормальных явлений связаны с религией не больше, чем гольф», – однажды заметил он, при этом продолжая уговаривать всех в истинности спиритуализма как веры и выставляя его этаким лекарством от агностицизма. Рой был противоречивой натурой – как, впрочем, и многие исследователи, искавшие доказательства загробной жизни. Они будто не могли решить наконец, мистики они или ученые.

Гарвардские психологи предполагали, что увлечение Роя спиритуализмом было реакцией на его пуританское воспитание. Но его радикальные взгляды и эксперименты со сверхъестественным показывали, что он многое унаследовал от своих предков.

Ему так и не удалось примирить собственный рационализм и семейные традиции: его отец был пастором, дед – спиритическим целителем, а предки-паломники искали рай, не испорченный аморальностью и материализмом. Когда те паломники прибыли сюда и построили великолепный город на холмах, они привезли с собой и свои суеверия. И когда их рай на земле так и не был создан и жители новых поселений страдали от мора и голода, они начали рассматривать Новый Свет как землю, где всем правят какие-то оккультные силы.

 

Ах, эта чудесная тайна жизни

После смерти супруга Марджери отдалилась от друзей – членов клуба «Абак», участвовавших в ее сеансах с первых дней, когда у нее проявились медиумические способности. Через некоторое время дела у нее пошли совсем худо. «Бедняжка напивалась до невменяемого состояния и ночевала в дешевых гостиницах Нью-Йорка», – вспоминал Гудсон Хоагленд. Собственно, от судьбы сестер Фокс Марджери спасло одно немаловажное обстоятельство: даже после разоблачения она не лишилась своих покровителей. Хотя доктор Крэндон в основном жил в своем доме в штате Мэн, а Марджери – в Нью-Йорке, они так и не развелись. Когда он умер, она унаследовала все его имущество. Баттон и Ричардсон продолжали ее поддерживать. И все же лишь немногие знали, как она жила.

Во вторую осень Второй мировой войны Фрэнсис Рассел, канадский журналист и историк, решил выяснить ответ на этот вопрос. Он заинтересовался Марджери еще восемь лет назад, когда один его приятель, Джеймс Кервуд, работавший в то время в Гарварде, побывал на нескольких сеансах миссис Крэндон и поделился своими впечатлениями. Этот друг Рассела был настолько потрясен, что подарил медиуму экземпляр своей первой книги «Там, где начинается река» и написал ей на первой странице: «Я увидел – и уверовал». Правда, уже вскоре он разуверился. На следующем сеансе Уолтер материализовал эктоплазматическую руку, и писатель, прикоснувшись к ней, был уверен, что это отрубленная рука трупа, возможно ребенка. Впоследствии он предположил, что доктор воровал из больницы части мертвых тел, и предупредил Рассела, что все это связано с «какими-то странными делишками».

К 1940 году никто больше не писал о деле Марджери. В Европе полыхали пожары войны, в Америке началась мобилизация, и споры о способностях медиума, столь будоражившие общество полтора десятка лет назад, казались Расселу далекими и какими-то ненастоящими. Возможно, именно по этой причине он и решил встретиться с ней. Связавшись с Марком Ричардсоном, он с удивлением узнал, что Марджери до сих пор проводит сеансы. И вскоре ему удалось добиться приглашения на один из них. Дождливым вечером Ричардсон сопроводил его на Лайм-стрит. Сеанс был назначен на восемь часов. Гостей проводили в дом уже не слуги – миссис Крэндон сама встречала на пороге. Расселу показалось, что теперь она ничуть не напоминала великолепного медиума, которым была когда-то. «Безвкусно одетая, располневшая, коренастая, – писал он. – Любезная, но стоило ей заговорить, и сразу же чувствовалась в ней какая-то грубость». Утонченные манеры Марджери остались в прошлом.

Медиум провела гостей в комнату для сеансов – уютную гостиную с ситцевыми занавесками, обтянутыми кожей креслами, стилизованными под восемнадцатый век стульями и кирпичным камином. В комнате собралось около десяти человек. Марджери показала им кубок, подаренный сэром Артуром в благодарность за ее «героическую борьбу», и фотографию, подписанную сэром Оливером Лоджем.

– Все готовы? – спросила она.

Все собрались вокруг легендарного столика.

– Давайте включим музыку, – предложила Марджери.

Ричардсон настроил фонограф, и в комнате зазвучала песня «Ах, эта чудесная тайна жизни» из оперетты «Капризная Мариетта». Свет погас. Песня закончилась. Несколько минут ничего не происходило, и Рассел почувствовал невыносимое напряжение. Марджери вздохнула, потом начала стонать, как умирающее животное. В комнате засквозило, потом послышался свист. И раздался голос, исходивший, казалось, из какой-то точки над головой медиума. Уолтер явился на последний его запротоколированный сеанс.

На сеансе Марджери собиралась вступить в контакт с доктором Крэндоном и получить восковые отпечатки его пальцев. Но ничего подобного не случилось. Призрак немного поболтал с гостями, подтрунивая над ними, но, когда Ричардсон спросил, может ли поговорить с Роем, дух доктора Крэндона так и не явился.

– Не сегодня, док. Может быть, в следующий раз, – ответил Уолтер. Затем воцарилась тишина, как бывает, когда обрывается радиопередача.

Марджери попросила включить свет, зевнула, улыбнулась, размяла обвисшие мышцы рук – и не стала извиняться, мол, ее силы уж не те, что прежде. Ее гости начали расходиться, и она каждому пожимала руку, стоя на крыльце.

– Приходите на чай в следующее воскресенье, – говорила она. – Я предчувствую, что в этот день случится что-то важное. Вы все непременно должны прийти в воскресенье. Только после пяти. До этого мне нужно сходить на могилу Роя. – Она недовольно фыркнула. – Садовник допустил отвратительную ошибку, представляете, он высадил на могиле гортензии. Рой терпеть не мог гортензии. Итак, не забудьте, в следующее воскресенье увидимся!

Но Рассел никогда ее больше не видел. Впрочем, ее сеанс произвел на него определенное впечатление. Характер Уолтера показался ему настолько ярким – «настоящий рубаха-парень из мира иного», – что Рассел, как и многие до него, задумался, не был ли старший братец субличностью Марджери, проявлявшейся, когда она была без сознания: никто не мог быть настолько хорошим актером, чтобы изображать совершенно другого человека.

Последние годы жизни Марджери бо́льшую часть времени проводила с Уильямом Баттоном в его квартире в западной части Манхэттена, всего в трех кварталах от места, где раньше жил Гудини. К тому времени как ее отношения с президентом Американского общества психических исследований завершились, оборвалась и связь с Марком Ричардсоном. Ее самый верный сторонник, ученый, которого Уолтер по-дружески называл «док», раздражал Марджери своими настойчивыми попытками запретить ей пить. Они «прискорбнейшим образом рассорились», и к 1941 году Марджери часто оставалась в доме десять по Лайм-стрит одна. Сеансы она больше не проводила. Духа, чья слава когда-то гремела по всей стране, теперь видела только Марджери – как призрака Банко мог увидеть только шекспировский Макбет. По вечерам Марджери сидела с блокнотом в руках, записывая сообщения от Уолтера. К этому моменту она осознала истину, становившуюся все очевиднее с каждой ее утратой или неудачей: только мертвые поддерживали ее безоговорочно. В октябре, когда Марджери уже знала, что умирает, парапсихолог по имени Нандор Фодор попытался выведать у нее ее методы и заставить признать свое мошенничество. Голос Марджери был так слаб – куда слабее шепота Уолтера, – что Фодор вначале не расслышал ее ответ. Он попросил ее повторить, и она, уже громче, ответила:

– Конечно. Я сказала, чтобы вы шли к черту. Все вы, исследователи паранормального! Идите к черту. – Она улыбнулась, как в молодости, и попыталась рассмеяться. – Почему бы вам самому не догадаться? Вы все будете теряться в догадках… до конца ваших жизней.

Марджери, как и Гудини, оказалась при смерти на Хэллоуин, но прожила до 1:30 следующего дня. Она умерла у себя дома от цирроза печени. Марк Ричардсон утверждал, что тем вечером слышал необъяснимый стук у себя дома на Марльборо-стрит. Четыре года спустя с Фрэнсисом Расселом тоже случилось кое-что странное, и именно этой историей он завершил свою книгу о Марджери. Стоял душный августовский вечер, то был первый год после войны, и Рассел шел по Корнхиллу за бостонским Сити-холлом. Он остановился передохнуть в тени тента небольшого букинистического лотка. Просматривая потрепанные книги по двадцать пять центов, разложенные на лотке, он наткнулся на экземпляр романа «Там, где начинается река» его друга Джеймса Кервуда. Открыв книгу, он прочел на первой странице ничуть не поблекшую надпись: «Я увидел – и уверовал».

 

Когда закончился дождь

В свои последние дни Марджери часто с теплом вспоминала своего старого ярого противника. Кроме фотографий, на которых они были запечатлены вместе – беззаботные, почти влюбленные, она сохранила о нем одно особое воспоминание. Во время последнего визита иллюзиониста на Лайм-стрит они ненадолго остались наедине в комнате ее сына, где она предложила ему отдохнуть перед главным сеансом в «Чарльзгейте». Укладываясь в кровать Джона, Гудини рассказал ей о своем самом удивительном фокусе. Это случилось четвертого июля в курортном городе Сиклиф на Лонг-Айленде. Племянник Гудини и другие дети как раз собирались запускать фейерверк по случаю Дня независимости, когда вдруг пошел дождь. Когда на землю упали первые капли, мальчик повернулся к Гудини и попросил остановить ливень.

– Дождь и гроза, повелеваю вам остановиться! – сказал Гудини и воздел руки к небесам, будто взывая к богам природы. И через пару мгновений дождь прекратился.

Племянник сказал, что все равно бы распогодилось, и тогда Гудини повторил фокус, на этот раз приказав «Великому распорядителю погоды» вновь разверзнуть хляби небесные. Будто по воле Гудини, дождь начался опять. Дети просили его попробовать еще раз, но Гудини решил, что хватит испытывать судьбу, ему и так повезло. По крайней мере, именно такую версию событий он поведал Мине.

Спускаясь по лестнице, Марджери услышала голоса Роя, Принса и Мунна в гостиной – в доме на Лайм-стрит была хорошая акустика. Присоединившись к ним, она рассказала о случае с Гудини, но мужчины были настроены скептически. Они сочли это совпадением, конечно, или просто выдумкой. Только в сказках волшебники могли управлять силами природы. Но Марджери верила ему. Она сказала, что лучше всего ее способности проявлялись во время грозы. Чем больше электричества в воздухе, тем лучше сеанс.