Фотография доктора Уильяма Макдугалла взята из архива кафедры психологии в Гарвардском университете; снимок Гарри Гудини взят из частной коллекции Джона Хинсона. (Примеч. авт.)

 

Волшебник звука

Чтобы успокоить экстрасенсов, Гарри Гудини заявил, что он примет спиритуализм, если хоть один медиум сможет доказать правдивость своих слов. Сэр Артур, все еще надеявшийся обратить его в свою религию, предложил съездить в городок, где зародился спиритуализм. Гайдсвилль, штат Нью-Йорк – именно там произошло событие, которое привело к первому взлету увлечения спиритическими сеансами в Америке. Знаменитый гайдсвилльский инцидент 1848 года. И хотя Дойл и Гудини так и не съездили туда, Гарри было известно, что случилось в Гайдсвилле, и он утверждал, что те события легко объяснить. Все началось со стука. Стук-стук-стук! Шум разбудил хозяев фермы среди ночи. Фоксы были простыми фермерами, никогда прежде не видевшими призраков в своем доме. Испуганная миссис Фокс зажгла свечу и пошла в комнату к своим дочерям. Она застала Мэгги и Кейт в кровати: девочки разговаривали с призраком, который и издавал этот загадочный шум. Леденея от ужаса, миссис Фокс позвала соседей. Те тоже опешили, услышав, как девочки задают вопросы своему невидимому другу, а тот отвечает им стуком. Один из соседей придумал алфавитный шифр, и с тех пор жителям города якобы удалось установить связь между живыми и мертвыми. В городок съехались охотники на привидений, и, чтобы избежать шумихи на ферме, мать отослала девочек в семью своих друзей-квакеров в Рочестер. Привидение последовало за ними туда. Лия Фокс, их старшая сестра, жившая неподалеку, стала лидером зарождающегося спиритического культа. Именно она организовывала публичные спиритические сеансы Маргарет и Кейт. Когда сестры приехали в Нью-Йорк в 1850 году, их поселил в своем доме Хорэс Грили – главный редактор газеты «Нью-Йорк Трибьюн» и человек весьма влиятельный. Он познакомил их с наиболее состоятельными людьми города, и Мэгги с Кейт начали передавать им слова духов. На сеансах от мебели и стен доносился все тот же стук. Уже во взрослом возрасте сестры поехали в Англию, где их способности изучал сэр Уильям Крукс, авторитетный ученый. По словам Крукса, Кейти удавалось вызывать стук по стеклянной панели, тамбурину и его рукам. Эти звуки были слышны, когда она была связана веревкой, когда она сидела в специально сконструированной клетке с металлическими прутьями и даже когда она потеряла сознание. Тот же стук доносился от крыши кареты Крукса, из дупла дерева и от пола в театре Лицеум в Лондоне. «Я пытался отыскать источник этих звуков всеми мыслимыми способами, – утверждал сэр Уильям, – до тех пор, пока не пришел к неизбежному выводу: этот стук действительно был проявлением некоего объективного феномена, а не результатом какого-то мошенничества или использования механического приспособления».

Но даже после этого сестер Фокс считали пережитком времен суеверий. Давно канули в Лету времена Гражданской войны, когда спиритические сеансы проводились даже в Белом доме и мертвые не оставляли в покое живых. К несчастью для Мэгги и Кейт, они жили задолго до начала двадцатого века и не смогли обрести свой путь. Им не везло в любви, старшая сестра наживалась на их способностях, все покровители от них отвернулись. Женщины все чаще прикладывались к бутылке. Оставшись без крыши над головой, Мэгги в какой-то момент согласилась выдать тайну гайдсвилльской сенсации – за приличную сумму. Она выступила в Музыкальной академии, оперном театре Нью-Йорка и, после того как под сводами раздался все тот же стук, призналась, что сама вызывает эти звуки, хрустя пальцами ног. Казалось, что и без того пришедшему в упадок движению ее выступление нанесло последний сокрушительный удар. Вот и все, что нужно было знать Гудини о сестрах Фокс, породивших целую религию своим розыгрышем и умерших в полной нищете.

Сэр Артур считал, что сестры Фокс действовали по принципу «астрального телеграфа». Их способности проявились как раз в те времена, когда повсюду начали устанавливать приемники, изобретенные Сэмюэлом Морзе. Кроме того, именно в Рочестере была основана компания «Вестерн Юнион», в те дни занимавшаяся не денежными переводами, а услугами телеграфной связи. В 1848 году считалось, что существует какая-то загадочная связь между новой технологией и феноменом спиритизма – словно каждому сигналу телеграфа соответствовал сигнал из мира иного.

Семьдесят пять лет спустя вновь стал актуален вопрос о возможности налаживания связи между двумя мирами. Томас Эдисон в юности работал телеграфистом, и до сих пор ему каждый день приходилось сталкиваться с азбукой Морзе. Он почти оглох, и когда с красавицей-женой шел по Бродвею, то почти не слышал шума улицы. На приемах жена отстукивала шифр на его руке, передавая ему таким образом разговоры окружающих. Когда они ходили в театр, она выстукивала реплики актеров у него на колене. Невзирая на глухоту, Эдисон был настоящим волшебником звука. Когда Александр Белл впервые представил публике свое изобретение (телефон), передаваемые по телефону звуки были почти не слышны, пока Эдисон не внес свои усовершенствования. Он изобрел угольный микрофон, усиливавший голоса. Теперь же он надеялся разработать аппарат – он называл его «уловитель» – для усиления передач в эфире.

Изобретатель говорил, что «наступит время, когда наука сможет доказать все тезисы, выдвинутые религией». Тем не менее он негативно относился к оккультизму. В отличие от Лоджа, у него не было поворотного момента в жизни, когда Эдисон обратился бы к спиритуализму. «На основании моих экспериментов, проведенных с сэром Оливером Лоджем и другими учеными, считающими, что возможно доказать существование жизни после смерти, я отнюдь не могу утверждать, что жизнь после смерти возможна. Наши эксперименты не привели к результатам, которые убедили бы меня в присутствии духов умерших», – писал он.

По этой причине сэр Оливер выступал за контакт с духами посредством медиума, этого живого и мыслящего аналога радио, а не посредством какого-то механического изобретения. Хотя Лоджу никогда не приходилось использовать азбуку Морзе, была последовательность сигналов, которую он постоянно слышал. В детстве он разучивал гаммы на пианино, и одно из упражнений переросло у него в невроз навязчивых движений, что-то вроде тика. Хоть в присутствии других людей, хоть в одиночестве он постоянно постукивал кончиками пальцев по столу – эта привычка осталась с ним до конца жизни, а быть может, преследовала его и в мире ином. Лодж записал ноты того музыкального упражнения и, запечатав их в конверт, передал в Британское общество психических исследований на тот случай, если после его смерти какой-то медиум начнет выстукивать их на столе во время спиритического сеанса. Если бы такое произошло, можно было бы вскрыть конверт с нотами и доказать, что человеческий мозг является мощнейшим приемником подобных сигналов.

К 1923 году новым чудом в области коммуникаций стало радио. Дойл предсказывал, что беспроводные приемники Маркони смогут передать живым весточку от мертвых. По его словам, существовало определенное сходство в манифестации духов и беспроводной связи, ведь и радиоволны, и астральные сигналы распространялись по вездесущему эфиру.

В отличие от религий, возникших из-за видений пророков, спиритуализм обязан своим возникновением – и возрождением – звукам, якобы доносящимся из астрала. В последний год Первой мировой войны такой сигнал уловил Джордж Валентайн. Этот небогатый сорокатрехлетний предприниматель, занимавшийся производством бритв, однажды остановился в гостиничном номере в Нью-Йорке и очень удивился, когда кто-то постучал к нему в дверь. Когда он выглянул наружу, никого не было, но стук тут же повторился, эхом разносясь по пустому коридору. Одна знакомая Валентайна впоследствии сказала ему, что подобный стук может быть признаком астрального присутствия. Она провела для него спиритический сеанс – и стук повторился.

Ошеломленный Валентайн, никогда не интересовавшийся мистицизмом, внезапно выяснил, что у него «дар» и он обязан развивать свои способности. По крайней мере, именно это ему сообщил дух его мертвого родственника. Мужчина всегда подозревал, что духи пытаются связаться с ним, поскольку всю жизнь время от времени слышал такой же стук – именно так он сказал комиссии, пригласившей его к участию в соревновании «В мире науки».

 

Веселый медиум

Малкольм Берд часто замечал, что медиумы, способности которых он исследовал, сколь бы одаренными они ни были, в основном оказывались людьми необразованными и недалекими. Таким же был и Джордж Валентайн из городка Уилкс-Барре в Пенсильвании. Едва умевший читать и писать провинциал с сомнительными интеллектуальными способностями, он транслировал голоса духов на одиннадцати языках. Человек-радио, Валентайн прославился способностями медиума «прямого голоса», то есть сообщения передавались словно откуда-то из пространства комнаты, без использования им голосовых связок. Чтобы усилить голоса, он клал на стол перед собой две трубы для спиритических сеансов, и те левитировали над головами участников, издавая астральные звуки.

Еще со времен сестер Фокс талантливые медиумы находили себе покровителей, чтобы те помогали им материально, пока таланты борются за благое дело. Покровителем Валентайна был Иосиф Девиков – сталелитейный магнат, человек куда более загадочный, чем сам экстрасенс. Невзирая на спиритуалистические убеждения, он любил земные блага и отличался острым умом. Иосиф родился в России в еврейской семье, жил в Нью-Джерси, но сам не соотносил себя с какой-то страной или национальностью. Он намекал на то, что в жизни на его долю выпало много приключений. Ходили слухи, что во время испано-американской войны он занимался какими-то темными делишками на Кубе. Теперь же он был юристом и директором предприятия «Ванадиум Стил» и одним из самых богатых спиритуалистов в мире. Он жил в имении площадью около двух сотен акров в особняке под названием Эрлина-Тауэрс. Там был огромный парк с площадкой для гольфа и частным озером, где его протеже, Валентайн, ловил щук и окуней – их частенько подавали потом на завтрак. Девиков всю жизнь был членом и Британского, и Американского общества психических исследований. Хотя он сам не был ученым и не потерял никого из близких, поиск контактов с миром духов был его личным увлечением. Сталелитейный магнат посещал сеансы многих знаменитых медиумов Европы и Соединенных Штатов.

Прослышав об экстрасенсе из Уилкс-Барре, Девиков пригласил его в Эрлина-Тауэрс для демонстрации способностей. В перерывах между сеансами Валентайн наслаждался роскошной жизнью в доме магната. Он пробыл в имении семь недель. Мало кто из экстрасенсов, работавших за еду, способен был на такое смешение языков и наречий: за время своего пребывания Валентайн поразил и магната, и его слуг из Европы, и гостей общением с духами их умерших знакомых на разнообразных языках. Шарль Рише называл это явление, при котором духи говорили на языках, неизвестных медиуму, «ксеноглоссией». Со времен сошествия Святого Духа, должно быть, не случалось такого смешения языков.

Девиков нашел Джорджа Валентайна как раз в то время, когда «В мире науки» искал экстрасенсов для участия в соревновании. Вскоре в Уилкс-Барре появились двое мужчин, желавших удостовериться в подлинности его способностей – доктор Гарднер Мерфи, глава кафедры психологии Колумбийского университета, и его спутник, журналист из «Нью-Йорк Ворлд». Во время спиритического сеанса трубы парили в воздухе, слышались голоса духов, вспыхивали синие и красные огоньки и призрачная рука коснулась головы репортера, а затем исчезла столь же внезапно, как и появилась. Оба гостя были впечатлены и рекомендовали Джорджа Валентайна: журналист – читателям своей газеты, а доктор Мерфи, выступавший дополнительным членом комиссии в соревновании «В мире науки», – Уолтеру Принсу.

Вскоре после этого Джордж Валентайн стал первым официальным кандидатом, которому духи должны были помочь с получением обещанной Мунном награды. Кандидат всем очень понравился. Гудини даже прозвал его «веселым медиумом» – столь жизнерадостным был этот человек. И простодушным, как ребенок. Казалось, он часто и сам удивляется тому, что делает.

 

Не смейтесь

Уборщицы, каждый вечер приходившие на шестой этаж небоскреба Вулворт, боялись приступать к работе. Там словно проходил какой-то странный ритуал, и женщины слышали подозрительные звуки, женские вопли и жуткое бормотание – мужчины пели какие-то псалмы. Окна и дверь переоборудованной в лабораторию библиотеки «В мире науки» – комнаты, откуда и доносились все эти звуки, – были занавешены черной муслиновой тканью, чтобы обеспечить необходимую для выработки эктоплазмы темноту. Малкольм Берд писал, что этот зловещий шум и черные занавеси «вселили ужас в души тех, кто занимал другие комнаты на том же этаже, и нам едва удалось убедить их, что не нужно съезжать из здания».

Все это смущало Уолтера Принса, считавшего себя серьезным исследователем. Но когда комиссия «В мире науки» собралась, чтобы проверить Джорджа Валентайна, атмосфера в демонстрационной комнате действительно была пугающей.

Предполагалось, что экстрасенс сможет призвать сюда духов, невзирая на то что остов этого храма торговли был сделан из стали. Впрочем, с тем же успехом сеанс можно было провести и в затхлой гостиной викторианского дома: во тьме все комнаты одинаковы, и пребывание в таком помещении, теперь напоминающем склеп, «после двух-трех часов начало сказываться, – писал репортер «Таймс». – Было в этой темноте что-то гипнотизирующее, и глаза начинали видеть то, чего нет, нервы натянуты до предела, и можно было понять, почему люди с такой легкостью верили в прикосновение “призрака” или голос “духа” во тьме».

Кроме того репортера и медиума наблюдать за испытанием пришло еще много людей. Среди фокусников и охотников на привидений, собравшихся посмотреть на демонстрацию способностей, был и Грэнвил Леманн из Американской телефонной и телеграфной компании. Как и многие работники сферы телекоммуникаций, он хотел знать, действительно ли человеческий мозг способен улавливать послания из астрального плана. Пришел туда и мистер Мунн, и редакционная коллегия «В мире науки», включая Малкольма Берда и Остина Лескарбура – «электродетектива» состязания. На каждом предварительном испытании должны были присутствовать по меньшей мере два члена комиссии – Хиуорд Каррингтон или его заместитель, нью-йоркский иллюзионист Фредерик Китинг, и Уолтер Принс, посетивший оба предварительных спиритических сеанса. Но у Принса были проблемы со слухом, и сможет ли он оценить способности медиума? «Тук-тук-тук» – обычно все начиналось со стаккато трубы для сеансов. Когда Валентайн приступил к демонстрации своих способностей, жара в душной комнате, казалось, усилилась. Все мужчины пришли на этот последний из предварительных сеансов в рубашках с короткими рукавами, в том числе и Гудини, оголивший мускулистые предплечья, словно могучие мышцы помогут ему одолеть призрака.

– Если слухи об этом человеке правдивы, то он один из лучших медиумов в стране, – заявил Берд журналистам.

Но «В мире науки» все равно хотели посмотреть на предварительную демонстрацию способностей, прежде чем собирать всю комиссию. Комсток и Макдугалл жили в Бостоне и потому не присутствовали на первом сеансе в демонстрационной комнате двадцать первого мая. Не было там и сэра Артура Конан Дойла: он отправился в лекционный тур по Америке. Впрочем, у Валентайна были свои сторонники на сеансе – Ричард Уоррел, друг медиума по Уилкс-Барре. Этот сторонник спиритуализма якобы должен был сбалансировать энергетическое поле, искаженное сомневающимися, и именно он объяснил, как надлежит проводить сеанс, начиная с молитвы и заканчивая песнопениями, которые должны были усилить способности медиума. Звучный рев Уоррела перекрывал все остальные голоса:

Уоррел был первым, кто почувствовал присутствие духа: он сказал, что ощутил холодное дуновение ветра, как бывает, когда появляется призрак, и запах свежей кладбищенской земли. Когда песня закончилась, раздалось хихиканье духа. Репортер «Таймс» писал, что от этого внезапного звука у него «волосы встали дыбом». Голоса духов раздавались, казалось, где-то над головами участников сеанса или под столом. По словам Берда, не было никаких признаков чревовещания, поскольку этот фокус основывается на обмане зрения, а не слуха и неэффективен в темноте. Леманн же считал, что если источником звуков были голосовые связки медиума, то фокус строился на отражении звуковых волн от пола и потолка и основывался на том же принципе, что и использование звуковых волн в изобретении Маркони.

На предварительном сеансе Валентайн продемонстрировал весь спектр своих способностей. В комнате раздавался фальцет призрака по имени Берт; звучали гулкие голоса индейцев – Кокума и Великого Ястреба, вождя племени; звенел голос оперного певца Кристо ди Анджело; разносился шепот Бобби – мертвого сына Уоррела. Вернувшийся из астрала повзрослевшим, невидимый мальчик многих напугал на том сеансе.

– Пройдись по комнате и коснись их, Бобби, – попросил его отец. – Коснись их голов трубой или коснись руками.

Журналист из «Таймс» писал, что «после часа в темноте было страшно, когда что-то касалось твоей руки или колена». Не у всех призраков была такая легкая рука, как у Бобби, и когда Великий Ястреб швырнул трубу в Бернарда Уолкера, выпускающего редактора «В мире науки», то чуть не сломал ему очки и нос.

Через два дня еще не разведенный мистер Мунн привел на сеанс не жену, а одну танцовщицу, с которой у него был роман. Ощутив прикосновение духа, девушка «завопила так, что ее, должно быть, слышали в паре кварталов отсюда», вспоминал Берд. Но демонстрация способностей на спиритическом сеансе не только ввергала в панику слабонервных, но и толкала некоторых участников на ответные действия. Так, Берд выставил вперед ногу – и медиум упрекнул его в том, что он «пытался поставить подножку духу». А Гудини, когда его стукнули по голове рожком, парировал удар и перехватил рожок – после сеанса на полу остались три обломка.

Валентайн не был трансовым медиумом, и с ним можно было говорить, когда он призывал духов. Низенький, коренастый, он все время повторял «отлично!», когда что-то ему нравилось. То есть постоянно. Другим проявлением его способности было появление оранжевых огоньков, полыхавших, как пламя, но при этом освещавших комнату не больше, чем зажженная сигарета.

– Они обжигают? – вскрикнул Уолкер, отшатываясь, когда один такой огонек приблизился к его ноге.

Но огонек его так и не коснулся. Кроме того, в противоположном от медиума конце комнаты была гитара. Послышался звон струн, и гитара взлетела над головами участников. После всего этого Валентайн был доволен своим представлением. Но затем дела веселого медиума пошли худо.

Еще до начала соревнования экстрасенсов Уолтер Принс сомневался в том, что Валентайн способен установить связь со Страной лета. Хотя этого медиума порекомендовал сотрудник Принса, Гарднер Мерфи, Американское общество психических исследований получило другую информацию, заставляющую усомниться в способностях чудо-экстрасенса из Уилкс-Барре. «Все это весьма напоминает мошенничество, с которым я сталкивался уже не раз», – писал Принс. Малкольм Берд вначале был настроен оптимистично, но когда Валентайн настоял на проведении спиритического сеанса в затемненной комнате, тоже начал что-то подозревать. Кандидат был медиумом «прямого голоса», он не материализовал эктоплазму, так зачем ему темнота для демонстрации? Кроме того, Валентайн требовал, чтобы участники сеанса не закидывали ногу за ногу. Это условие тоже насторожило комиссию: Берд знал, что медиумы-аферисты часто просят участников ставить обе ступни на пол – обычно они тайком выбирались из-за стола и расхаживали по комнате, а потому могли споткнуться о выставленные ноги.

Но эксперты не поделились с Валентайном своими опасениями. Напротив, они, казалось, были в восторге от веселого медиума. Когда кандидат говорил о том, какие сеансы проводил для Девикова и остальных, члены комиссии реагировали фразами типа «неужели?», «потрясающе!», «ну надо же, поразительно!». Джорджу нравилось проводить время с этими парнями, это уж точно! А ведь в журнале писали, что проверка экстрасенсов будет такой суровой! Члены комиссии сказали Валентайну, что собираются посыпать пол тальком, чтобы проверить подлинность его способностей – мол, если это он ходит по комнате, то на тальке останутся следы. Медиум согласился на такой метод контроля, но сразу предупредил жюри, что духи тоже оставляют следы. «Он опасался, что нам придется затратить немало усилий, чтобы потом отчистить ковер, – вспоминал Берд. – И предложил нам застелить чем-нибудь пол и рассыпать тальк на подстилках там и тут. Мы были тронуты такой его заботой».

На самом деле мысль о рассыпании в комнате талька казалась комиссии «В мире науки» столь же абсурдной, как, скажем, идея обмазать все в комнате пыльцой фей из Коттингли. Описанные попытки проконтролировать действия медиума были направлены на то, чтобы отвлечь его; отказавшись от традиционного связывания и визуального контроля, члены комиссии с тем же успехом могли дать Валентайну веревку, чтобы повеситься. Медиум явно считал, что теперь сможет использовать любые методы мошенничества. Очевидно, он не читал – да и умел ли он вообще читать? – о методах контроля, которыми планировал воспользоваться «В мире науки».

Среди хитроумных ловушек, расставленных комиссией, были десять электрических датчиков, которые Лескарбура прикрепил к стулу Валентайна. Пока медиум сидел, в соседней комнате горела красная лампочка, за которой наблюдала одна из сотрудниц редакции. Когда лампочка гасла, девушка сверялась с часами и отмечала время, когда медиум встал со стула, и продолжительность его отсутствия на месте.

Рядом с ней сидел оператор диктографа, который по громким комментариям Берда записывал точное время, когда духи тем или иным образом проявляли себя. Время физических проявлений духов точно совпадало со временем отсутствия медиума за столом. Именно так эксперты выяснили, как именно Валентайн имитирует проявления, приписываемые духам Великого Ястреба и малыша Бобби. Вспомогательным, но немаловажным инструментом в этом деле служили крошечные флуоресцентные точки на стене, видимые только Лескарбура и Берду. Когда между экспертами и этими точками на стене кто-то проходил, видимо крадущийся медиум, точки затемнялись. И всякий раз после этого начинались чудеса Валентайна.

На третьем сеансе, проходившем двадцать четвертого мая, Малкольм Берд нанес репутации медиума сокрушительный удар. Духи сами тянулись к нему – ведь было известно, что Берд не раз высказывался в пользу экстрасенсов как Европы, так и Америки. Организатора состязания духи касались трубой в десять раз чаще, чем всех остальных.

– Привет, Малкольм, – послышался в какой-то момент голос призрака.

– Да, это Малкольм. А ты кто? – ответил Берд.

В ответ послышалось бессвязное бормотание. Если раньше призраки Валентайна говорили на разных языках, то теперь их речь свелась к невнятному «уа-уа-уа» – по крайней мере, именно так Берд описал услышанное. Однако же, как только Берд спросил, не говорит ли он с духом покойного Гарри Меера, голос четко и ясно согласился: мол, да, это именно он. Тогда Берд попытался выяснить у призрака обстоятельства его гибели. Может быть, Гарри, его друг, попал в автокатастрофу, врезавшись в телеграфный столб? Или катался на пароме, выпал за борт и утонул?

– Ну же, Гарри, расскажи мне хоть что-то о том, как ты умер! Может, ты сумеешь хотя бы сказать, умер ли ты насильственной смертью? Это был несчастный случай?

– Да, это определенно был несчастный случай, – подтвердил дух.

Теперь, выяснив кое-какие подробности о смерти Гарри, он вновь заговорил внятно. Но допрос Берда прервало хихиканье Мунна, которое, в свою очередь, спровоцировало взрыв смеха у Уолкера и Лескарбура. Мужчины знали, что Берд никогда не встречал человека по имени Гарри Меер, и уже не могли сдерживать хохот при попытках их коллеги выпытать что-то связное у бормочущего призрака, который сам опроверг свое существование, ибо Гарри Меер всегда был только порождением фантазии Берда.

И когда эксперты начали покатываться со смеху, медиум понял, что члены комиссии разыграли его. Чувствуя, что демонстрация способностей превратилась в комедию, Уоррел принялся распекать участников сеанса:

– Друзья, я прошу вас относиться к происходящему серьезно. В конце концов, спиритуализм – это религия многих людей, и, даже если вы сами не являетесь верующими, эта религия заслуживает уважения. А вы смеетесь над самым сокровенным, что только может быть. Пожалуйста, не смейтесь.

– Да, вот именно, – пролепетал Валентайн. – Не смейтесь.

Провинциальный акцент делал эти его слова еще смешнее. Но хотя остальные члены комиссии – Каррингтон, Гудини и Принс – держали себя в руках и не вели себя как мальчишки-школьники за доской «уиджа», атмосфера спиритического сеанса была нарушена. Уоррел проворчал, что он вот не смеялся, когда Валентайн призвал дух его мертвой матери. Он начал отчитывать присутствующих за насмешки над духами. Берд же тем временем думал о том, когда же Уоррел наконец прекратит сыпать упреками. А девушка в контрольной комнате неотрывно смотрела на красную лампочку.

 

Пустые траты науки

Дни Валентайна были сочтены. Вскоре первый кандидат в соревновании «В мире науки», чью фамилию в газетах часто писали неправильно, путая с именем святого, осознал, что никто из экспертов в Вулворте, в первую очередь Гудини, не верит в его дар. С точки зрения Гудини, тем вечером они лицезрели наглое мошенничество, а вовсе не способности, которые стоило бы изучать. И какие бы необычайные силы ни демонстрировал этот медиум в более привычном окружении, его сеансы в демонстрационной комнате «В мире науки» показали, что он не прошел испытание.

Хотя планировались и другие сеансы, Валентайн внезапно покинул город вечером двадцать четвертого мая и никогда больше не возвращался в Нью-Йорк. Распутав это дело, редакция «В мире науки» хотела, чтобы история их первого эксперимента была эксклюзивом. До тех пор, пока в самом журнале не будут напечатаны результаты проверки, участники эксперимента обязались не раскрывать публике свой вердикт. Теперь, когда сеанс завершился, по распоряжению Орсона Мунна все должны были хранить молчание. Даже в «Таймс» согласились придержать статью до тех пор, пока «В мире науки» не напечатает отчет. Разумеется, Берд был возмущен, когда один из членов комиссии выступил с заявлением, разоблачающим шарлатанство Валентайна, и таким образом нагло украл у журнала сенсацию. К концу выступления Валентайна великий Гудини, казалось, не сыграл в происходящем никакой значимой роли, а это было для него весьма нехарактерно. Кроме небольшого удара трубой для сеансов, призраки, похоже, не обращали внимания на члена комиссии, наиболее враждебно настроенного по отношению к спиритуализму. Но мало что так оскорбляло Гудини, как отсутствие внимания, и он наотрез отказался выполнять распоряжение Мунна. Через два дня после последнего сеанса Валентайна иллюзионист созвал пресс-конференцию и раскрыл тайну Вулворта. Он даже рассказал об электрических датчиках, благодаря которым Лескарбура удалось поймать экстрасенса за руку. Естественно, это снижало эффективность этих датчиков в будущем.

Гудини не очень-то убедительно пытался оправдаться перед редакцией «В мире науки» за разглашение тайны – мол, его друзья-иллюзионисты обвинили его в том, что он поддерживает Валентайна. Поэтому он решил высказаться первым и не поскупился на критику веселого медиума.

– Я никогда в жизни не видел столь топорной работы, – заявил он. – У этого фокусника не было ни единого шанса ввести нас в заблуждение. На пресс-конференции Гудини сказал, что именно он сумел разоблачить афериста, и добавил: – Я считаю, что таких людей надо сажать в тюрьму за то, что они наживаются на самых сокровенных человеческих эмоциях.

Этим Гудини пытался упрочить свою репутацию в комиссии, но Малкольм Берд был непреклонен: их эксперимент не место для жаждущих славы. После пресс-конференции Гудини журналисты обратились к Берду за комментариями, и тот заявил, что Гудини предал доверие комиссии столь несдержанными высказываниями:

– Пожалуйста, отметьте, что с этого момента мистер Гудини освобождается от своей должности в комиссии.

Великого Гудини ниоткуда не увольняли с тех самых пор, как он в юности выступал в мюзик-холлах. И тем не менее этот жалкий щуплый – Берд весил всего около шестидесяти килограммов – бывший преподаватель математики только что вышвырнул его из жюри! «ГУДИНИ ДИСКВАЛИФИЦИРОВАН КАК ОХОТНИК ЗА ПРИВИДЕНИЯМИ», – трубили все газеты.

Высказывания иллюзиониста сильнее всего разъярили Ричарда Уоррела. Тот утверждал, что Валентайн активировал чувствительные датчики на его стуле, ерзая во время напряженного сеанса. Неужели Гудини ожидает, что человек может просидеть совершенно неподвижно целых три часа, словно мертвец в состоянии трупного окоченения?! Считалось, что, когда медиум одержим духами, он не контролирует своих движений, и потому сторонники Валентайна утверждали, что этот кандидат достоин награды. Уоррел требовал, чтобы во время следующего сеанса медиума просвечивали рентген-аппаратом (правда, с какой целью, он так и не уточнил). Кроме того, он предлагал оборудовать демонстрационную комнату красными лампами, чтобы комитет мог сфотографировать призраков во всей их красе.

Хотя пресса писала обратное, медиума вовсе не изгнали из города. Девиков привел Валентайна в редакцию «Таймс» и там в интервью заявил, что все медиумы теряют материальную форму, выделяя эктоплазму. Именно этой потерей веса, настаивал он, и объяснялось включение датчиков, а вовсе не то, что испытуемый покидал свое место. Но, несмотря на все эти возражения, «В мире науки» отказался в дальнейшем исследовать способности подопечного Девикова. В собственной статье о кандидате Берд заявил, что Валентайн «не сумел предоставить какие-либо доказательства подлинности своих способностей». Выступая от имени комиссии, он объявил, что «медиумические способности этого кандидата признаны бездоказательными и ему отказано как в награде, так и в дальнейшем исследовании комиссией». Впрочем, некоторое время спустя Берд высказался о Валентайне куда тактичнее: «Я лично полагаю, что он с высокой долей вероятности обладает некоторыми подлинными медиумическими способностями, но сопровождает “послания от духов” поддельными физическими проявлениями экстрасенсорной силы».

Как и ожидалось, последнее слово в этом споре осталось за прессой. В «Таймс» разоблачение Валентайна назвали «великолепным образчиком сугубо научного детективного расследования, превзошедшим все ранее проводившиеся исследования феноменов, которые якобы связаны с нематериальным миром, миром духов». В «Трибьюн» писали, что «это не очень-то удачное начало для духов», но в то же время замечали, что исследовать медиума, чьи «летающие трубы для спиритических сеансов и голоса индейских вождей… устарели еще в эпоху генерала Гранта» – это «пустые траты науки».

В особенности в статье критиковали Берда, «импресарио мероприятия», за увольнение наиболее компетентного члена комиссии. Впервые в этой серьезной газете ставился вопрос о том, каковы истинные мотивы организаторов соревнования, ведь, невзирая на притязания на научность, «В мире науки», похоже, «во многом заботится о привлечении общественного внимания». В «Трибьюн» полагали, что «среди всех аферистов и мошенников мира медиумов вполне может оказаться хоть один экстрасенс, обладающий подлинными способностями. И на этой возможности строятся теории, в перспективе обладающие огромным значением для всего человечества. Трагично, что всякая попытка установить существование духов сталкивается с такими сложностями в отношении поддержания высокой научной планки».

Сколь бы серьезными ни были испытания экстрасенсов, все в первую очередь зависело от качества кандидатов, решил Берд. Итак, поиск медиумов продолжился, и на этот раз нужно было найти кого-то более надежного. Тем временем Уильям Макдугалл не терял зря времени в Бостоне.

Вскоре после дискредитации Джорджа Валентайна гарвардский психолог начал исследовать способности юной дамы с Бикон-Хилл, которая лишь недавно открыла в себе дар к медиумизму.

 

Клуб «Абак»

В конце мая, как раз когда в редакции «В мире науки» состоялось разоблачение их первого кандидата, Мина Крэндон стала проявлять доселе скрытые экстрасенсорные способности. На первом сеансе на Лайм-стрит она, казалось, была потрясена больше остальных, когда выяснилось, что это именно она заставила стол двигаться. Ее супруг, удивленный не меньше Мины, хотел повторить эксперимент, поэтому неделю спустя, третьего июня, в их доме собрались все те же участники сеанса. Компания в шутку называла себя «клуб “Абак”», поскольку в прошлый раз в библиотеке собрались доктор Крэндон, доктор Колдуэлл, доктор Браун и их жены, верный Фредерик Адлер и Алек Кросс, тот самый эмоционально неуравновешенный англичанин: А-Б-К! Правда, в этот раз к ним присоединились доктор Марк Ричардсон и его жена Жозефина, и, хотя первая буква их фамилии не укладывалась в придуманное компанией название, они сыграли огромную роль в привлечении Роя к спиритуализму, убедив его в научной значимости исследования медиумизма. На этот раз они взяли на себя важную задачу – записывать ход эксперимента.

Ричардсоны были ближайшими друзьями доктора Крэндона. Рой и Марк познакомились пятнадцать лет назад, когда работали врачами в компании медицинского страхования. Приблизительно в это же время семью Ричардсон постигла страшная трагедия: двое маленьких сыновей Марка и Жозефины умерли от полиомиелита через три недели после того, как заразились. Доктор Крэндон, тогда настроенный скептически в отношении загробной жизни, считал, что Ричардсоны ослеплены горем. Да, нужно провести мальчиков в последний путь, но в какой-то момент придется отпустить их. Ричардсоны не отпускали. В течение многих лет они были единственными спиритуалистами среди знакомых Роя, и в Марке он видел то же парадоксальное отношение к миру духов, что и у сэра Оливера Лоджа. Выдающийся ученый и врач, Ричардсон занимался разработкой вакцины от брюшного тифа. Он описывал спиритические явления тем же рассудительным тоном, каким читал лекции о развитии брюшнотифозной палочки в розеолезных высыпаниях. Впоследствии Рой говорил, что в те времена предубеждения мешали ему серьезно отнестись к словам Марка о том, что его сыновья живы.

Доктор Крэндон попросил присутствующих очистить свой разум. Мина, обворожительно выглядевшая в голубом плиссированном платьице, сосредоточилась. В комнате погасили свет, оставив включенной только красную лампу. Воцарилась тишина. В залитой багровым свечением гостиной, казалось, стало прохладнее. Атмосфера накалялась.

А затем стол начал подергиваться. Вначале духи общались с присутствующими только посредством вращения стола: когда участники сеанса задавали вопросы – один поворот означал «да», а два «нет». Но затем доктор Крэндон предложил использовать специальный код, который будет более эффективен как средство коммуникации, и духи согласились. Звуки совсем не напоминали хруст, как у сестер Фокс, или скрежет, как у Бессинет. Скорее это была последовательность приглушенных ударов, в которую присутствующие вслушивались, приложив к столешнице стетоскоп. Мина дрожала, присутствие духов становилось все ощутимее.

Дух, вселившийся в стол, заявил, что его имя – миссис Колдуэлл. То была покойная мать двоих участников сеанса – Китти Браун и ее брата Фредерика Колдуэлла. А дальше произошло кое-что невероятное, однако впоследствии все участники того спиритического сеанса уверяли, что именно так все и было. Словно подхваченный какой-то призрачной силой, стол вдруг дернулся в сторону Колдуэлла. Даже если его переместили при помощи какого-то трюка, эффект поражал воображение. Судя по записям, сделанным на том сеансе, стол вытолкал Колдуэлла из библиотеки, погнал по темному коридору, заставил спрятаться в спальне Крэндонов, вломился туда и добрался до кровати, по дороге оббивая стены и цепляясь за ковры. Алек впал в истерику, Жозефина завопила, а остальные побежали смотреть, как стол преследует Колдуэлла. «Тот лишь раззадоривал призрака, и стол последовал за Фредериком вниз по лестнице, где нам пришлось навалиться на него, чтобы спасти обивку стен». Доктору Крэндону совсем не хотелось, чтобы какой-то полтергейст разгромил его дом, но, похоже, именно с полтергейстом они и имели дело.

Чем же еще потрясенные участники сеанса могли объяснить случившееся? Медиумы-аферисты, как было известно, подсовывали ногу под стол во время сеанса, чтобы незаметно его приподнять. Но даже если миссис Крэндон – а она ведь была отнюдь не Гудини – могла провернуть такой сложный фокус, то невозможно было себе представить, как ее ножка в сатиновой туфельке подняла бы тяжеленный стол, еще и заставила бы его двигаться. Или четверо уважаемых врачей и их жены стали жертвами коллективной галлюцинации?

Все члены клуба «Абак» отказались от мысли о том, что им все просто примерещилось.

Шесть дней спустя произошло кое-что не столь зрелищное, но куда более важное в отношении развития медиумических способностей Мины Крэндон. Рой предложил новый способ общения с загробным миром. Передача сообщений при помощи стука больше его не удовлетворяла. Нужно отметить, что до этого на сеансах с ними в основном «общался» дух ее покойного брата, Уолтера. Доктор хотел, чтобы миссис Крэндон впала в транс и передавала сообщения Уолтера голосом. Рой сказал, что на эту идею его натолкнул контакт сэра Оливера Лоджа с Раймондом. Женщина воспротивилась этому новому эксперименту. Она была потрясена эффектом не меньше, чем остальные участники сеанса, и не хотела все проспать. Более того, она боялась, что кто-то из духов получит ее тело.

– Не буду я таким заниматься! – заявила она доктору Крэндону.

Впервые желания Мины шли вразрез с интересом ее мужа к парапсихологии. Чтобы уладить конфликт, Рой задал вопрос духу Уолтера, который, похоже, был «главным» во время сеансов.

– Твоя сестренка выполнит просьбу старшего брата, – заверил его доктор.

Несколько минут спустя Уолтер стуком по столу дал понять, что хотел бы попробовать.

Некоторое время все молча сидели за столом в залитой багровым свечением библиотеке, соединив руки. Время от времени слышался тихий перестук. Затем все повернулись к Мине – она начала издавать какие-то странные звуки. Словно под воздействием опиума, она медленно поднесла ладони к щекам, и вдруг с ее губ сорвался громкий крик:

– Я же говорил, что у меня получится!

Голос был низким и не походил на женский. То был ее старший брат Уолтер, и хотя иные духи тоже связались с ними тем вечером – вспыльчивый дух миссис Колдуэлл, медлительный дух бабушки Роя, – но именно Уолтер главенствовал на этом спиритическом сеансе. Как и на всех последующих. В записях значится, что после выхода из транса Мина обнаружила, что ее лицо покрывает какая-то жидкость. Но это были не слезы и не пот: Мина выделяла субстанцию для материализации астральных сущностей – эктоплазму.

И хотя ничего экстраординарного не случилось на том сеансе девятого июня, доктору Крэндону удалось установить важную закономерность. Скептически настроенные по отношению к спиритуализму люди всегда отмечали, что им кажется подозрительным поведение якобы вернувшихся мертвецов. Духам не хватало важных черт характера, свойственных людям при жизни: они не использовали излюбленные фразочки, не проявляли остроту ума или смекалку, не шутили. Часто духов интересовали какие-то предметы быта, принадлежавшие им при жизни: брошь, предметы одежды, перочинный нож – и они говорили сущие банальности, какие-то избитые фразы. Если судить по словам этих духов, то в мире ином мы все чудовищно тупеем.

Но в случае с духом Уолтера Айзека Стинсона – брат Мины погиб в 1911 году во время несчастного случая – все обстояло не так. Те, кто знал Уолтера при жизни, клялись, что дух сохранял его обаяние и энергичность и явно отлично проводил время, предоставляя экспериментаторам доказательства своего существования. Исследователям паранормального казалось немного необычным, что в присутствии духа Уолтера торжественная атмосфера спиритического сеанса сменялась безудержным весельем. Как правило, дух оставался доброжелательным, как и при жизни, но если на сеансе появлялся человек, который ему чем-то не нравился, то Уолтер мог повести себя агрессивно и даже пугающе. В его присутствии не было никакого «ангельского» пафоса, он не изрекал банальностей, не сыпал нравоучениями, как часто бывало на сеансах у медиумов, призывавших кого-то вроде духов давно почивших вождей индейских племен. Уолтер разговаривал точно так же, как и при жизни, мог нагрубить или отпустить пошлую шуточку. При этом он вел себя куда бодрее и веселее, чем некоторые участники сеанса, и, когда он вступал с ними в контакт, Крэндоны легко могли забыть, что говорят с призраком, а не с живым человеком.

Для Мины Уолтер когда-то был очень важным человеком. Он обучал сестренку верховой езде на ферме Стинсонов в Пиктоне, провинции Онтарио, а потом помог ей приспособиться к жизни в большом городе: когда Мина была еще подростком, ее семья переехала в Бостон, этот «центр Вселенной». Хотя Уолтер был старше сестры на пять лет, Мина считала его своим лучшим другом. В возрасте двадцати восьми лет он погиб в ужасной катастрофе. Уолтер тогда работал кочегаром на Нью-Хейвенской железной дороге. Неподалеку от Харвича в локомотиве сломался поворотник, поезд сошел с рельсов, перевернулся и упал. Уолтер оказался зажат между вагоном с топливом и паровозом. Его смерть была медленной и мучительной.

Двенадцать лет спустя Уолтер вернулся, и проявления его духа на Лайм-стрит были необычайно интенсивными и при этом изощренными: чем сильнее становилась Мина, тем сложнее и разнообразнее оказывались действия духов во время сеанса. В воскресенье семнадцатого июня, через неделю после того, как Мина впервые попробовала себя в роли трансового медиума, клуб «Абак» вновь соединил руки на сеансе. В прошлый раз Уолтер обещал устроить что-то потрясающее: мол, он и дядя Роя адмирал Эллиот (на Новый год Крэндоны были в Арлингтоне на его похоронах) задумали проявление, которое утомит медиума, зато поразит воображение всех присутствующих. Скрепя сердце Мина погрузилась в транс. Уолтер спросил Роя, что больше всего запомнилось ему с похорон дяди. Доктор ответил, что это было исполнение марша Баттерфилда.

– Твой дядя Эллиот стоял рядом с тобой, когда ты слушал эту мелодию, – прошептал Уолтер.

Затем голос попросил участников сеанса «потерпеть» – требовались кое-какие приготовления. В комнате горела красная лампа, и присутствующие увидели, как Мина наклонилась вперед и белокурые волосы упали ей на лицо. Она словно молилась. Затем женщина триумфально подняла голову и на ее губах заиграла счастливая улыбка. Мина сжала руки сидевших рядом с ней, и затем раздалась неземная музыка – марш Баттерфилда: «чистый, словно напрочь лишенный вибраций звон, он скорее напоминал пение, чем порожденную музыкальным инструментом мелодию». Трогательный, но в то же время пугающий гимн мертвым воинам. Две недели спустя Уолтер повторил эту мелодию для почетного гостя: Рой сказал ему, что на сеансе присутствует Уильям Макдугалл – величайший американский психолог современности и член комиссии в соревновании, организованном журналом «В мире науки».

Мина Крэндон прошла истинное крещение огнем: ни один медиум до нее не оказывался в центре внимания спиритуалистов сразу же после проявления экстрасенсорных способностей. В остальном ничем особо не примечательная супруга Роя вдруг оказалась обладательницей сверхъестественных способностей, и они были куда интереснее, чем традиционный шепот из трубок для сеансов или светящиеся огоньки, летающие по комнате. Тем не менее удивительно, насколько быстро она завладела вниманием исследователей паранормальных явлений. Всего через месяц после первого сеанса клуба «Абак» эксперты в Гарварде точно почуяли озоновое веяние эктоплазмы с берегов реки Чарльз. Доктор Абрахам А. Робак, знакомый с Роем по врачебным делам, двадцать четвертого июня стал первым внешним исследователем, принявшим участие в спиритических сеансах на Лайм-стрит. Психолог из Гарварда, тучный, с сильным немецким акцентом, он скептически отнесся к рассказу о том, как стол начал двигаться, бить участников сеанса по коленям, выгнал одного из них из комнаты и погнал по коридору. Все это казалось Робаку нелепицей. На сеансе, когда Мина «оживила» стол, доктор шлепнулся на пол и осветил фонариком медиума и других участников, чтобы удостовериться в том, что никто не заставляет стол двигаться. Впоследствии кто-то из клуба «Абак» заметил, что стол тогда начал вращаться быстрее, будто удивившись, почему это под ним на полу лежит какой-то еврейский профессор.

И хотя в мировоззрении доктора Робака не было места оккультному, он не нашел никаких доказательств мошенничества или сумасшествия. Соответственно, он пригласил доктора Макдугалла, заведующего кафедрой психологии в Гарвардском университете, чтобы тот помог ему разгадать тайну Лайм-стрит.

В первые месяцы после того, как в Мине открылись экстрасенсорные способности, психологи не раз принимали участие в ее сеансах. Уолтер был рад приветствовать доктора Макдугалла – по его словам, в астральном плане этого исследователя уважали за его работу с медиумами. Но в своих попытках найти естественное объяснение происходящему психологи в какой-то мере конфликтовали с одерживавшим Мину духом, поскольку хотели доказать, что при должном уровне контроля феномен можно устранить.

Однако, невзирая на все их усилия, призраки не уходили.

Миссис Крэндон не умела свистеть – она не смогла бы свистнуть, даже если бы это спасло ей жизнь, поэтому все очень удивлялись тому, что Уолтер обычно объявлял о своем появлении оглушительным свистом. Во время нескольких сеансов участники слышали звуки, напоминающие звон цепей по полу, стук по мебели, стенам и двери, и игру на пианино – звук был столь внезапным и к тому же неземным, что сложно было объяснить его наличием пианино на первом этаже. Рой продолжал свои эксперименты, и вскоре Мина овладела техникой «прямого голоса»: в результате уже к средине лета Уолтер говорил с участниками сеанса, не используя голосовые связки медиума. Доктор Ральф Харлоу, выпускник Гарвардского университета и известный охотник на привидений, не связанный с командой Макдугалла, писал, что он «не раз становился свидетелем того, как в комнате раздавался голос Уолтера – столь же явственно, как и голоса участников сеанса. Удивительно, потрясающе было слышать, как дух Уолтера перемещается по комнате. Время от времени голос раздавался у моего уха, он нашептывал что-то очень личное, касавшееся меня или моей семьи; бывало, он раздавался из дальнего угла комнаты, а то и вне пределов комнаты, доносился из-за груды книг, которые лежали у двери, и из центра столешницы».

Но сколь бы удивительным ни был феномен голоса, больше всего заинтересовал исследователей стол. Во время сеанса двадцать третьего июня Уолтера спросили, может ли он левитировать предметы.

– Не знаю, но я попробую! – ответил дух.

Все напряженно ждали, пока Уолтер собирал энергию участников. Брауна, Адлера и медиума после сеанса взвесили, и оказалось, что они похудели. Но, очевидно, дух с умом распорядился их физической эссенцией. Доктор Браун «ощутил, что стол вот-вот поднимется» – и через мгновение так и произошло. Все согласились, что причина тому – сверхъестественные силы, поскольку в залитой красным светом комнате никто не смог разглядеть, что же его приподнимает.

В первый раз стол поднялся всего на пару сантиметров и очень ненадолго – это достижение блекло в сравнении с силой Эвсапии Палладино, бывшей королевы левитации столов. Результаты, которые она получала на пике славы, были намного зрелищнее. Но как при жизни, так и в астральном плане Уолтер считал, что действовать нужно постепенно, двигаясь шаг за шагом, как он шел бы по шпалам своей любимой железной дороги. Два месяца спустя, путем длительных тренировок на сеансах, ему уже удавалось удерживать сконструированный по чертежу Кроуфорда стол целую минуту и поднимать его на уровень шеи.

К этому моменту Мина, казалось, уже была способна анимировать мебель и передавать энергию участникам сеанса. Когда она впадала в транс, чувствовалась исходившая от нее невероятная сила. На двух сеансах один из участников забирался на стол, пытаясь остановить его движение, и стол старался сбросить наглеца, точно необъезженный мустанг – ковбоя. Призраку Уолтера Стинсона нравилось «танцевать со столиком»: он просил поставить на фонографе-виктроле фокстрот и заставлял столик вращаться и подпрыгивать под музыку. Когда Мина не пребывала в трансе, она часто посмеивалась над выходками братца, и эта ее привычка ужасала доктора Крэндона. Но Уолтер не хотел, чтобы участники сеанса вели себя как на похоронах.

– Ну что вы сидите, как аршин проглотили? – возмутился он. – Пусть малышка смеется, если ей хочется.

Они всегда слушались старшего братика Мины.

На сеансе тридцатого июня Уолтер предложил участникам отнести стол в гостиную. Там стол начал вращаться на двух ножках, а Уолтер наиграл на пианино простенькую мелодию, которую сочинил когда-то один ныне покойный друг доктора Крэндона. Уолтер проделывал разнообразные фокусы с этим столом – они оказывались особенно зрелищными, когда ему помогали Марк и Джон, умершие сыновья Ричардсонов. Однажды духи мальчиков и их старший товарищ так раскачали стол, что тот развалился.

– Ричардсоны и Стинсон наносят сокрушительный удар! – воскликнул Уолтер.

Но самые неприятные проявления он уготовил тем, кто сомневался в силе призрака.

Вскоре клуб «Абак» стал использовать многие приспособления, традиционные для спиритических сеансов. В частности, Мина проводила сеансы, сидя в специальной деревянной кабинке с занавесками: считалось, что эти занавески защищают от света, губительного для эктоплазмы. Муж Китти, доктор Браун, сомневался в том, что увиденное ими можно объяснить астральными силами, и потому часто сидел с Миной в этой кабинке, чтобы следить за ее руками и ногами. Однажды, когда в кабинке с медиумом находился доктор Браун, конструкция задрожала и принялась двигаться по полу. Послышался оглушительный треск, и поперечный шест, на котором держалась занавеска, обрушился на пол, пролетев всего в паре сантиметров от головы Брауна. Затем вся конструкция вдруг распалась.

Кабинку переоборудовали, сделав прочнее. Неделю спустя миссис Крэндон устроила очередной сеанс. Горела красная лампа, в кабинке с Миной находился доктор Макдугалл, контролировавший ее (а он был куда более суров, чем Браун). И снова один из шестов выбило. Дух явно был настроен враждебно. Когда участники сеанса попытались вернуть шест на место, астральная сущность, по их словам, противостояла им и полностью разгромила кабинку. Девять болтов, удерживавших конструкцию воедино, нашлись в углу. Они были аккуратно сложены – полтергейст оказался педантом. Уолтер сказал, что это дело рук маленького Марка, и миссис Ричардсон отметила, что при жизни ее сын всегда тщательно складывал игрушки в коробку.

Сильнее остальных членов клуба «Абак» способностями миссис Крэндон был потрясен Александр Кросс. Он даже иногда предупреждал других участников сеанса о том, что может покинуть библиотеку, если ситуация выйдет из-под контроля. Сломленный Первой мировой войной, недавно получивший развод, Алек был типичным неврастеником и переживал кризис среднего возраста. Мина и Рой приютили его в своем доме и взяли на работу. Став свидетелем невероятных способностей медиума, он буквально в одно мгновение сделался спиритуалистом. Судя по всему, он обожествлял Мину, во многом заменившую ему мать, хоть она и была младше него. Он называл ее «ведуньей», хотя и не вкладывал в это слово значения «ворожея», как в случае с салемскими ведьмами. Он, как и Рой, видел на одном сеансе, как с кончиков ее пальцев слетали багровые огоньки. Он слышал произнесенные ею в трансе пророчества, которые вскоре сбывались. И он был потрясен результатами ее автоматического письма. Этим методом Мина передавала послания от духов на английском, французском, шведском, голландском, греческом и ломаном немецком, а один раз даже на латыни. Это сообщение пришлось нести к преподавателю классических языков, и тот, краснея, сказал, что написанное содержит слишком много пошлостей, чтобы он стал это повторять. Кроме того, Мина передала для Алека, который провел почти тридцать лет на Востоке, сообщение, написанное китайскими иероглифами. Послание якобы было от некоего генерала Куна, который обратился к Алеку, использовав его детское прозвище – так его дразнили одноклассники, говорившие, что у него глаза, как у китайца. Откуда Мина знала, как его дразнили в детстве?

Миссис Крэндон, утверждавшая, что терпеть не может религию и всяческие «-измы», не испытывала ни малейшего желания обращать кого-то в спиритуализм, тем более этого несчастного одинокого человека. Ее супруг рассматривал спиритические сеансы с научной, а не с религиозной точки зрения, но Алек реагировал на духов в первую очередь эмоционально. Со временем сеансов Мины ему стало недостаточно, чтобы удовлетворить его увлечение оккультизмом. Он начал обращаться к другим медиумам, и одну женщину-экстрасенса как-то привел домой.

Впервые на сеансах на Лайм-стрит присутствовал другой медиум. Мина едва сдержала смех, когда в библиотеку Роя вошла толстенькая ясновидящая из южной части Бостона. Участники сеанса взялись за руки, и экстрасенс воздела над головой бусы, сняв их с шеи. Она писала на листе бумаги что-то невнятное и заунывным шепотом передавала послания духов. Участников ее выступление позабавило, но не более того. Тем не менее они последовали примеру Мины и отнеслись к гостье Алека подчеркнуто вежливо.

Чуть позже миссис Крэндон погрузилась в транс и выполнила обещание, данное Уолтером еще несколько недель назад: дух говорил, что маленький Джон Ричардсон сыграет для участников сеанса. Судя по звукам, казалось, что мальчик играет на пианино одним пальцем. Музыка была настолько тихой, что лишь половина участников ее услышали. По их словам, звучание казалось неземным, и невозможно было представить себе, что кто-то смог бы так играть на пианино в нашем мире.

Следующий сеанс состоялся неделю спустя. Участники предположили, что приходивший в прошлый раз медиум каким-то образом изменил привычную атмосферу комнаты для спиритических сеансов, поскольку какая-то иная астральная сущность попыталась заменить Уолтера при контакте с клубом «Абак». Мина сразу же пожаловалась на то, что чья-то холодная рука коснулась ее шеи. Подавшись вперед, медиум ощутила, как кто-то схватил ее за подбородок, а затем надушенный локон задел ее щеку, поэтому Мина решила, что имеет дело с духом женщины. Экстрасенс задрожала. Ей показалось, что помещение наполнилось холодным воздухом. Ничего подобного раньше не случалось. Медиум не погрузилась в транс, и в красноватом освещении все видели, что она потрясена. Но больше всех испугался Алек. Участники, сидевшие справа и слева от него, заметили, что его руки стали холодными и влажными. А затем он истошно завопил.

И Алека пугали не только спиритические сеансы. Его вера в спиритуализм доходила до «смехотворных крайностей». Любая мелкая удача, выпадавшая на долю компании, казалась ему даром духов, призванных Миной. Любой малейший звук в доме воспринимался им как проявление силы Уолтера или сыновей Ричардсона. Однажды Джон Крэндон, сын Мины, начал играть на пианино в гостиной, и Алек дернулся от ужаса – он словно больше не различал живых и мертвых мальчиков.

 

Темная сторона Страны лета

В роскошном доме Гудини в западной части Гарлема творилась настоящая магия. Великий Гудини готов был продемонстрировать гостям говорящий чайник, который зловещим призрачным шепотом отвечал на любой вопрос. В логове волшебника хранились разнообразнейшие сокровища: в продолговатом холле красовались некогда могущественные волшебные палочки знаменитых ныне покойных фокусников, бронзовый знак Общества американских фокусников, который когда-то украсит его могилу, и статуэтка Сары Бернар. По его словам, великая актриса однажды просила его вернуть ей ампутированную ногу – настолько она была уверена в сверхъестественных способностях Гудини. Гости дома 278 по 113-й улице словно прощались с миром обыденного, попадая сюда. Да, семья Гудини умела поддерживать атмосферу загадочности!

Из всех комнат наиболее волшебной Гудини считал ту, где, по его словам, он проводил по пять месяцев в году, работая над статьями и изобретениями, тесную комнатку на верхнем этаже, которую называл своим любимым местом на земле, – библиотеку.

Гудини гордился своей библиотекой: она нисколько не напоминала комнаты нуворишей, столь восхищавшие гостей великого Гэтсби, комнаты, где книги служили лишь украшением. Не считая объемного собрания работ по спиритуализму, у Гудини была одна из лучших в мире частных коллекций, посвященных театральному искусству. Хотя коллекция и не была упорядочена, она включала ценные вещи, принадлежавшие безумному актеру Джону Уилксу Буту, убийце Линкольна, и его брату, тоже актеру, Эдвину Буту, которого во снах и на спиритических сеансах преследовали духи мертвых. Гудини надеялся, что однажды его коллекция превзойдет сокровищницу Роберта Голда Шоу, известного коллекционера из Гарварда и заядлого сноба. Ему нравилось принимать в библиотеке людей, подобных мистеру Шоу. Его коллекция говорила, что он не был обычным неотесанным виртуозом из гетто: Гудини был не меньшим эрудитом, чем любой напыщенный сноб из высшего общества.

Но Гудини никогда не показывал ни Шоу, ни кому-либо другому из своих гостей единственную вещь, которую, как было оговорено, в случае его смерти нельзя было продавать ни за какие деньги, – альбом с не имеющими особой ценности мрачными набросками, принадлежавшими перу не добившегося успеха викторианского художника Чарльза Дойла. По словам сэра Артура, его отец связывался со сверхъестественными существами, которых рисовал. Если так, то трагическая судьба Чарльза, которую семья Дойл хранила в тайне, обусловлена как раз тем, что он слишком часто общался с веселыми призраками – по крайней мере, так думал Гудини.

В душе Короля наручников жили собственные демоны; чтобы выдумать ловушки, из которых он высвобождался во время своих выступлений, требовалось воображение, которому позавидовал бы сам Эдгар Аллан По. В библиотеке Гудини содержались ужасные экспонаты. В конверте в ящике стола, некогда принадлежавшем По, он держал фотографии китайских пленных, мужчин и женщин, насаженных на кол. Гудини мог лишь гадать, смогли ли их астральные тела выскользнуть наружу, чтобы избежать пытки. Он не афишировал, что его завораживало зло, творимое обществом: погромы, преступления и безумие… Как и герои его фильмов, он мечтал однажды избавить человечество от нависшей над всеми страшной угрозы. Именно для этого он в последнее время собирал материал для своей новой книги «Иллюзионист среди духов» – его исследование темной стороны Страны лета.

Окруженный стопками драгоценных книг, возвышавшимися над ним в кабинете, Гудини напоминал скорее ученого, чем героического мастера побегов с афиш кинотеатров. С презрением он прочитал статью о том, как великий Говард Терстон, которого некоторые считали фокусником более выдающимся, чем сам Гудини, только что перешел в лагерь спиритуалистов. «В ходе последней серии испытаний, – сообщал Терстон, – я несколько раз был потрясен неоспоримым проявлением весьма определенной силы сверхъестественного характера, которая, казалось, пыталась передать какое-то сообщение мне или через меня».

В отличие от своего соперника, Гудини не боялся духов, ни добрых, ни злых, но демонизировал медиумов-мошенников. Соответственно, он собирал – как оружие, которое можно было использовать в его кампании против оккультистов, – газетные вырезки о трагедиях и преступлениях, связанных с духами. На столе, принадлежавшем По, были разложены статьи самого тревожного содержания из его арсенала.

В происшествии с «радиотелефонным спиритуализмом» мистер Роберт Хоз из Чикаго перерезал себе запястья, пребывая под влиянием бесплотного голоса на волнах эфира. В Сан-Франциско мистер Джон Кронин отправил двоих своих сыновей в астрал при помощи своего револьвера после того, как дух его покойной жены попросил его отпустить к ней детей. В Бруклине Тур Вигелиус, трудолюбивый молодой химик, работал над книгой под названием «Потустороннее» и полагал, что может попадать в астрал, вдыхая хлороформ. Одно из его исследовательских путешествий закончилось трагически: он отправился слишком далеко. «Отправился По Ту Сторону за материалом для книги и не вернулся», – писали в газете «Ворлд».

В обиталище чародея были вещи, которые привели бы сэра Артура Конан Дойла в ужас, – сообщения о том, что его последний тур по Америке принес не только восторг репортеров и аплодисменты приверженцев Американского объединения матерей Золотой звезды. Неужели сэр Артур описал мир иной слишком ярко? Некоторые люди торопились попасть в Страну лета, и Гудини думал, что Дойл подталкивает их к этому. Пресса начала связывать спиритуализм со страшными преступлениями – самоубийствами и убийствами детей.

В Ньюарке жила женщина по имени Мод Фенчер, которая верила в то, что из мира духов сможет помочь своему мужу обрести лучшее будущее. Миссис Фенчер не хотела лишать матери своего двухлетнего сына – и вот, через три дня после выступления Дойла в Карнеги-холле, она отравила его лизолом. Затем новообращенная спиритуалистка сама приняла дозу и через два дня умерла в больнице. Заголовок в газете гласил: «Она могла бы процитировать сэра Артура».

– Будь проклят спиритуализм! – кричал репортерам ее муж.

Дойл объяснил, что миссис Фенчер не поняла идеи спиритуализма. После этого случая он в каждой своей лекции выступал против самоубийства. Дойл убеждал слушателей, что нельзя идти в потусторонний мир короткой дорогой. Гудини тем временем собирал сообщения о других, не менее трагических случаях.

Миссис Эдит Миллер Басби отравилась газом в своем доме в Атлантик-Сити и, что казалось особенно ужасным, забрала с собой в мир иной трех дочерей, одетых по такому случаю в нарядные платья. Она оставила записку, в которой говорилось, что она «не материалистического склада человек», а также цитировалось:

В коллекцию фокусника также входил случай мистера Шермана Лайта из Омахи, штат Небраска, «библиотека которого полнилась трудами сэра Конан Дойла и других авторитетных экспертов в области спиритуализма». Согласно статье, которая была у Гудини, Лайт, скорбящий о своей недавно почившей жене, столь жаждал спиритического рая, что в отчаянии заставил сына выпить ядовитый эликсир, после чего и сам сделал смертельный глоток. Когда на следующий день по улицам проезжала похоронная процессия с двумя гробами, сосед Лайта, тоже недавно обращенный в религию спиритических сеансов, засунул себе в рот ствол дробовика, чтобы тоже попасть в мир, где воссоединяются потерявшие друг друга возлюбленные и сироты вновь обретают матерей.

 

Лица в небе

Миссионер, вернувшийся на «Олимпике», не мог, как говорится, войти дважды в одну и ту же реку. Он чувствовал, что со времен его последнего визита Манхэттен изменился: его авеню были изъедены рытвинами; Центральный парк стал грязнее; нью-йоркцев больше интересовали звуки саксофона и биржевые сводки. Он и сам был уж не тот, что прежде. Пресса обратила внимание на «едва заметные перемены в облике сэра Артура с тех пор, как он приезжал с лекционным туром год назад. Мечтательное выражение затуманило пристальные некогда глаза – слишком часто вглядывается он в таинственное запределье. Прошлой ночью, прохаживаясь по комнате особняка Билтмор, высокий, взъерошенный, с раскрасневшимися щеками и чуть тронутыми сединой волосами сэр Артур казался отстраненным, погруженным в собственные мысли, и этот образ контрастировал с его внушительным обликом и дружелюбной манерой общения».

Во время прошлого тура сэр Артур говорил о контакте с призраками четко, в стиле Шерлока Холмса. В этот раз его выступление в Карнеги-холле напоминало речь проповедника.

– Видение посетило меня, – говорил он, прикрыв глаза и поднеся руку ко лбу. – Видение спиритуализма, проявляющегося из мглы сомнений и критики.

По его словам, взлет спиритуализма должен был совпасть с закатом церкви, которая более не подходит современным людям.

– Как иначе могло случиться, что десять миллионов людей отправились на бойню? Остановила ли какая-либо сила морали эту войну? Нет, христианство мертво, – объявил он.

По его словам, движение, объединяющее веру и науку, должно сильнее всего проявиться в стране, в которой – благодаря сестрам Фокс – оно зародилось. Он назвал эту новую секту Церковь Америки.

Для рекламы своей миссии он продемонстрировал, как он сказал, «величайшую астральную фотографию из когда-либо сделанных». В Карнеги-холле он показал диапозитив, на котором была запечатлена группа людей со склоненными непокрытыми головами, собравшимися у военного мемориала Кенотаф на улице Уайтхолл в Лондоне. Эти люди пришли отдать дань уважения павшим на войне. Дойл направил указку на небольшую группу людей, отделенную от остальных скорбящих столпом света, который, по его утверждению, являлся эктоплазмой. Этими людьми были медиумы, присутствующие в толпе в День перемирия. Фотограф духов Ада Дин запечатлела манифестацию, потребовавшую совместных усилий этих экстрасенсов.

Демонстрация следующей фотографии мгновенно изменила настроение аудитории. Сэр Артур направил указку на небо над мемориалом. Там были видны десятки бесплотных лиц: некоторые расплывчатые, другие настолько четкие, что могли быть узнаны любимыми, и на всех лицах застыло «решительное выражение людей, погибших в бою», как писала «Трибьюн». «Что-то в этой фотографии и в тех условиях, при которых она была показана, казалось настолько зловещим, странным, сверхъестественным, что она впечатлила даже зубоскалов».

Изображение воскресших солдат на фотоснимке миссис Ады Дин оказалось невыносимо для некоторых людей из аудитории. Даже сэра Артура, казалось, ошеломили испуганные вскрики и аханье в зале.

– Разве вы не видите их? Разве вы не видите духов? – истерически выла женщина с задних рядов.

Сэр Артур остановил выступление, пока леди Дойл не успокоила ее. Рыдающая женщина сказала Джин, что отреагировала так не на фотографию, а на присутствие чего-то неземного в атмосфере зала.

– Вокруг сэра Артура, – заявила она, – вились призраки. Призраки героев, павших на войне.

После демонстрации Дойлом его доказательств журналист «Геральд» попросил Хиуорда Каррингтона прокомментировать подлинность лиц, проявившихся над военным мемориалом. «В мире науки» учредила приз не только за доказательство подлинности экстрасенсорных феноменов, но и за лучшую фотографию духов, и Аде Дин было предложено побороться за награду Мунна. Так уж вышло, что немногие исследователи паранормального были столь же знакомы с английскими медиумами, чьи фотокамеры запечатлевали то, чего не видел глаз. Прошлым летом Каррингтон присутствовал на спиритическом сеансе миссис Дин в ее квартире в Лондоне. Предполагалось, что на этом сеансе она запечатлеет духов на снимке. Разоблачитель аферистов из Лили Дейл принял «все возможные меры предосторожности и обследовал все», в том числе и специальную «астральную» фотокамеру. «Я взял свои собственные помеченные пластины, вынул их из фотоаппарата и сам проявил их». На этих снимках не обнаружилось призраков. Но на фотографии, для которой он сам позировал миссис Дин, у правого плеча Каррингтона, которого некоторые тоже считали экстрасенсом, проявилось свечение. К его изумлению, это подобие «эфирной вспышки» на снимке напомнило Каррингтону то, о чем он думал во время сеанса.

Во время той же поездки он присутствовал и на спиритическом сеансе другого астрального фотографа, Уильяма Хоупа, и на снимках проявилось светящееся лицо женщины, склонившейся на Каррингтоном, – его незримый астральный соглядатай.

Но, невзирая на случившееся, Каррингтон с подозрением относился к снимкам со Дня перемирия, продемонстрированным сэром Артуром. Хиуорд не отрицал того факта, что в мире могут существовать подлинные астральные фотографии, но считал, что большинство так называемых астральных снимков были подделками. Как и другим членам комиссии «В мире науки», Каррингтону не нравилось, что журналисты сравнивают его взгляды с убеждениями Дойла. Ему хотелось, чтобы его считали серьезным ученым. Через несколько дней после выступления сэра Артура в Карнеги-холле Каррингтон прочитал лекцию в небольшом театре неподалеку – правда, послушать его собралось куда меньше людей, чем выступление Дойла.

– Мир иной, мир ментальный, где мы сами порождаем наше окружение, – торжественно начал он свое выступление.

«Сны» – так звучала тема его лекции. Удивительные образы, которые каждое сознание создает ночью.

В Нью-Йорке Джин выступила по радио с проповедью спиритуализма. Ее речь слушали пятьсот тысяч американцев. Затем Дойлы отправились в лекционный тур. Они собирались заехать в Кливленд, Сент-Луис, Чикаго и города западного побережья, ведь туда они не добрались в 1922 году. Берд присоединился к ним в Огайо, чтобы проверить способности Ады Бессинет, но та по-прежнему отказывалась приезжать на Манхэттен для участия в соревновании. Как бы то ни было, всякий раз, когда организатор соревнования «В мире науки» публиковал статью с положительным отзывом о том или ином экстрасенсе, «это было еще одним шагом к победе в этой нелегкой битве, – утверждал сэр Артур. – Никто не осмелится назвать меня легковерным дураком, когда мои выводы подтверждает такой человек, как Берд». В этом смысле астральная фотография стоила тысячи слов. Кроме снимка у мемориала Кенотаф в День перемирия на каждой лекции сэр Артур демонстрировал фотографию Берда, равнодушно глядящего в камеру и не подозревающего о нависшей над ним бестелесной сущности.

В банкетном зале гостиницы в Кливленде, где остановились Дойлы, какие-то малоизвестные музыканты играли регтайм. Пары вяло танцевали, шаркая ногами, как зомби, а зрители обступали их со всех сторон. Платья девушек измялись и пропитались потом. Лодыжки распухли. Танцоры останавливались лишь на мгновение, чтобы промыть покрасневшие глаза. Сэру Артуру объяснили, что участники соревнования танцуют вот так уже больше суток. Впечатленный их упорством, Дойл все же ощутил в происходящем какое-то отчаяние и безысходность. Вернувшись в свой номер, он рассказал жене об увиденном. Сомнительное развлечение, согласились они. Но жутковатое зрелище манило сэра Артура, и на следующий вечер он опять спустился в банкетный зал. Те же пары двигались по полу, шаг за шагом, точно какие-то машины, да и толпа, казалось, была та же. Женщины опустили головы на грудь партнеров. Похоже, они спали. Но их ноги продолжали двигаться. Сэр Артур ушел еще до завершения танцевального состязания. Впоследствии он узнал, что соревнование продолжалось более семидесяти часов. Одна участница потеряла сознание. Две женщины, участвовавшие в подобном состязании в соседнем городке, сошли с ума и умерли. И все ради какой-то жалкой награды.

Южные Скалистые горы едва ли были тем местом, где можно было водрузить флаг спиритуализма, но сэру Артуру всегда нравились высокогорья. «Неразгаданные тайны поджидают нас здесь за каждым поворотом», – говорил он. Так уж сложилось, что в этих же местах оказался и величайший мистификатор века. Пути Дойла и Гудини пересеклись в Денвере, «городе на мильной высоте», где оба намеревались провести свои выступления. И на каждый сеанс трюков великого Гудини в театре «Орфей» приходилась лекция сэра Артура в театре Огдена, посвященная жизни после смерти. Но в столице штата Колорадо, возникшей на месте старого шахтерского городка, не нашлось места противостоянию двух великих умов. Хоть в прессе Гудини и Дойл очутились по разные стороны баррикад, в личном общении они сохраняли дружеские отношения. Довольные восстановлением былой дружбы, Гарри и Дойлы (Бесс тогда снова болела) покатались на автомобиле по горной дороге и устроили пикник в тени зеленых ясеней. Тем вечером Бесс стало лучше и она отправилась послушать лекцию сэра Артура о «доказательствах бессмертия». Она восхищенно внимала его словам, очарованно смотрела на астральные снимки и охала при виде каждого призрака. После лекции миссис Гудини сказала сэру Артуру, что он говорил с таким жаром, что она опасается, как бы он не «выгорел», еще не добравшись до Западного побережья.

Гарри же сам выступал тем вечером, но был рад услышать от жены, что, хоть сэр Артур и собрал довольно много слушателей на свою лекцию, не все билеты были выкуплены. Гудини говорил, что Дойл как продавец чудес, упаковывающий свой товар в жаркие речи и заумные словечки. Тем не менее иллюзионист считал, что его собственные выступления блекнут в сравнении с неизбывной славой писателя.

– Дойл – важная историческая личность, и его слово у многих на устах, – признавался он Бесс. – На самом деле он куда известнее меня.

Сэр Артур провел около сотни лекций за сорок дней во время своего тура 1923 года. В Солт-Лейк-Сити, пытаясь обратить мормонов Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, Дойл пошатнулся, и – как и предсказывала Бесс – едва не потерял сознание. Мормоны, которых он столь остроумно описал в своей повести «Этюд в багровых тонах», возликовали, когда сэр Артур пришел в себя и предъявил им спиритические доказательства – в отличие от золотых листов Джозефа Смита, они были доступны каждому.

Далее он отправился в Лос-Анджелес – город, куда европейские писатели приезжали продавать душу. Но сэр Артур не планировал предлагать здешним продюсерам создать сценарий фильма о Шерлоке Холмсе. Как он заявил журналистам, спиритуализм куда важнее, чем большевизм или кинематограф. Дойл называл спиритуализм «величайшим открытием, совершенным в Америке». Киностудии он все-таки посетил – побывал там на экскурсии. Любуясь декорациями, изображавшими поле боя времен Первой мировой войны – вывороченные с корнем деревья и окопы, – он был потрясен тем, насколько точно на съемочной площадке воссоздали некогда увиденное им во Франции. Роскошные декорации киностудий напоминали параллельные миры, оживающие на кинопленке.

Вскоре после отъезда из Калифорнии и тура по провинции Нижняя Канада сэр Артур получил письмо от доктора Ле Роя Крэндона. После первых экспериментов со спиритическими сеансами на Лайм-стрит Рой обратился к Дойлу за советом: как развить медиумические способности жены? В ответ сэр Артур предупредил его о том, что на сеансах они могут случайно привлечь злых духов – «нежелательные астральные элементы» – и эти духи могут навредить медиуму, если не все участники сеанса будут «верующими спиритуалистами». Дойл советовал доктору Крэндону позаботиться о «защите», которая уберегла бы миссис Крэндон от враждебного воздействия.

«Наш небольшой круг участников теперь полностью состоит из верующих спиритуалистов, – писал ему доктор в июле, – и я полагаю, что в качестве предложенной вами защиты выступает брат медиума». Доктор Крэндон заверил Дойла, что после смерти, как и при жизни, Уолтер присматривал за младшей сестренкой. «Неужели вы думаете, будто я допущу, чтобы с ней что-то случилось?» – обещал старший брат. Новообращенный спиритуалист хотел пригласить сэра Артура на встречу с Уолтером. Сможет ли эксперт из Англии прибыть в Бостон?

К сожалению, до Новой Англии Дойл так и не доехал, но между ним и доктором Крэндоном завязалась оживленная переписка. Доктор Крэндон по воспитанию был старым добрым бостонцем, а сэр Артур всегда уважал таких людей. Вскоре надежды найти великого медиума он возлагал уже не на Гудини, а на миссис Крэндон. Дойлы опять рассорились с иллюзионистом: Гудини сказал одному журналисту в Окленде, что сэр Артур стал жертвой мошенничества одного известного афериста.

Для сэра Артура это интервью было ударом ниже пояса: Гудини описывал случай, чуть не испортивший предыдущий лекционный тур Дойла. Весной 1922 года Дойлы посетили сеанс известного медиума миссис Томпсон из Первой спиритуалистической церкви. На сеансе также присутствовал ее муж, священник этой церкви.

Через три дня после сеанса с Дойлами супружескую пару арестовали за мошенничество. Тогда сэр Артур заявил, что сразу, еще во время того спиритического сеанса, распознал в Томпсонах обманщиков: он понял, что призрака, выдававшего себя за его мать и говорившего с ирландским акцентом, на самом деле играла миссис Томпсон, облаченная в полупрозрачное белое одеяние. Но сэра Артура ждало огромное унижение – в газете «Грэфик» напечатали фотографию, на которой Дойл стоит на коленях и целует белоснежную руку мошенницы, которую он принял за свою мать.

 

Мне суждено победить

Могло ли случиться так, что преждевременное разоблачение Джорджа Валентайна уничтожило саму идею соревнования «В мире науки»? Казалось маловероятным, что другие медиумы «рискнут своей репутацией (и источником дохода), разрешая проверить свои способности людям, которые задействуют ресурсы современной науки и не побоятся ими воспользоваться», – писали в «Нью-Йорк Таймс». «Таковы прискорбные последствия спешки мистера Гудини, стремившегося убедить своих друзей-фокусников в том, что он не «простак», которого можно обвести вокруг пальца при помощи уловок, доступных любому профессиональному иллюзионисту, не говоря уже о том, что такой иллюзионист не просто повторит подобные уловки, но и усовершенствует их. Если бы не выступление Гудини, то в итоге можно было бы разоблачить с полдюжины таких мошенников, как Валентайн, и резонанс от подобного разоблачения был бы куда сильнее».

Резкая критика со стороны редакций как «В мире науки», так и процитированной выше газеты задела Гудини за живое, и он попытался как можно скорее помириться с Малкольмом Бердом. Вскоре газеты уже пестрели такими заголовками, как «ГУДИНИ ТОРОПИТСЯ ВЕРНУТЬСЯ К ОХОТЕ НА ПРИВИДЕНИЙ».

– Я уверен, что медиумы не откажутся от сотрудничества, – заверил он прессу. – Они, безусловно, в полной мере могут рассчитывать на непредвзятое отношение. К Валентайну относились совершенно непредвзято – пожалуй, как никогда в его жизни.

Некоторое время казалось, что Гудини ошибается. Шли месяцы, а в библиотеке «В мире науки» больше не проводилось ни одного спиритического сеанса. Наконец, в какой-то момент Берд пригласил священника спиритуалистской церкви из Огайо для участия в соревновании. Ее называли Цветочный Медиум. С ней была связана загадка – никто из исследователей паранормального не занимался изучением ее экзотических способностей.

Преподобная Джози К. Стюарт за долгие годы работы собрала восемьсот благодарственных писем от клиентов, видевших ее экстрасенсорные способности. Во время лекционного тура Дойла она показалась ему женщиной добропорядочной, и потому он порекомендовал ее Малкольму Берду, даже не побывав на ее спиритическом сеансе. Впоследствии миссис Стюарт скажет журналистам, что духи предостерегали ее: мол, если она примет предложение Берда пройти испытания комиссии в октябре в Нью-Йорке, этим она разворошит осиное гнездо. Но Стюарт считала своим долгом предстать перед учеными и экспертами. Итак, с чемоданчиком, полным хвалебных отзывов о ее способностях, Цветочный Медиум отправилась в Вулворт, где уже разоблачили Джорджа Валентайна.

Когда миссис Стюарт, облаченная в коричневое бархатное платье с меховой оторочкой, вошла на этаж, где располагалась компания Мунна, присутствующие уставились на нее во все глаза. Преподобная была женщиной полной и очень нервозной, на голове у нее красовалась пышная копна рыжевато-каштановых волос, пронзительный взгляд темных глаз сразу приковывал внимание. На пальцах поблескивали золотые кольца, оставшиеся ей от всех мужчин, за которых она выходила замуж. После двух разводов медиум сыграла свадьбу в третий раз, но муж не сопровождал ее на конкурс в Нью-Йорке. Кроме обручальных, были на ее руках и другие кольца, как и несколько браслетов. На то, чтобы снять все это, ушло немало времени, и только потом миссис Берд, миссис Лескарбура и три стенографистки редакции провели тщательный досмотр медиума – как ее тела, так и одежды и всех украшений.

После этого, явно нервничая, преподобная Джози Стюарт предстала перед проверяющими. На сеансе присутствовали: вездесущий репортер из «Таймс»; подруга экстрасенса; Принс, Каррингтон, Берд и Лескарбура – все с супругами; а также многие из редколлегии Мунна. Как и Валентайн, миссис Стюарт была особой болтливой, в том числе и на сеансе. Ее метод проведения спиритических сеансов был довольно необычным: сеанс проходил при ярком свете, медиум передавала сообщения духов, и текст проступал на игральных картах. Для этого экстрасенс клала на карты лепестки цветов, и духи использовали содержавшиеся в лепестках красители как чернила, но для этого им требовался проводник. Миссис Стюарт заявила, что ей нужно найти среди присутствующих джентльмена с подходящим магнетизмом, чтобы духи могли с ней связаться. Она по очереди подносила колоду к головам всех присутствующих, но, к сожалению, у всех были «неправильные вибрации». Сеанс оказался пустышкой, а медиум все болтала о своих чудесных достижениях в прошлом и невероятных способностях, которые она явит присутствующим на следующем сеансе.

«Завтра варенье и вчера варенье, но сегодня – никогда», – подумалось Берду.

На следующем сеансе, который проходил через два дня, Цветочный Медиум вела себя куда увереннее. Разминая пальцы, как пианист перед выступлением, она заявила, что чувствует в комнате «мощную энергетику». Как и было у нее заведено, миссис Стюарт выбрала цветок из букета, стоявшего в вазе на столе для сеансов. На этот раз она взяла мускусную розу, оборвала лепестки и разложила их на картах, чтобы духи воспользовались ими для передачи сообщений. Закатав рукава, она заявила участникам:

– Друзья, у меня все получится. Меня словно подхватило волной.

Затем медиум подошла к Хиуорду Каррингтону и положила карты с лепестками розы ему на голову. «Доктору Каррингтону, должно быть, не привыкать получать цветы от женщин, да и карточек ему давали немало, хоть и не игральных», – подумалось Берду. Миссис Стюарт сразу выбрала его на роль «проводника» ее медиумической силы.

Преподобная Первой спиритуалистической церкви глубоко вздохнула и манерным жестом поднесла руку ко лбу. Попросила воды и выпила два стакана подряд, удерживая карты и лепестки на голове Каррингтона. Все ждали, что она опустит колоду и передаст подлинное сообщение от духов. Роял-флэш посланий из астрала, не иначе! Наконец она передала карты Берду.

– Там должны быть записи, – заявила она.

К ее ужасу, карты остались нетронутыми.

В этот момент подруга миссис Стюарт, проделавшая весь этот путь из Калифорнии, только чтобы поддержать ее, решила, что пора вступиться за Цветочного Медиума. После сеанса женщина обратилась к комиссии, заявив, что, пусть силы медиума сегодня оставили ее, вчера вечером в их номере в гостинице происходило что-то необычайное. Они якобы услышали голоса и увидели пылающий зеленый крест на потолке.

– Так ведь, Джози? – обратилась она к медиуму.

«Завтра варенье и вчера варенье, но сегодня – никогда», – опять вспомнилось Берду.

Каррингтон предложил подождать пару дней, чтобы экстрасенс успокоилась перед следующей попыткой. Но когда комиссия собралась пятнадцатого октября, вид у медиума был не лучше, чем у цветов поздней осенью. Ее выступления становились все наиграннее, доходя до абсурда. Хотя Цветочный Медиум обычно использовала «проводник», теперь она «в основном отказывается от этого метода, – писал Берд. – И проделывает с картами довольно неожиданные вещи. Например, она попыталась положить их себе самой на голову». Тщетно. «Она расхаживает по комнате с колодой карт то в правой руке, то в левой». Тщетно. «Она садится за стол и принимается перебирать карты, переворачивая их, точно пасьянс раскладывает». Миссис Стюарт переворачивала карты, но они оставались неподписанными. Наконец медиум объявила, что небоскреб Вулворт не подходит для проявления ее способностей, поскольку они связаны с растениями. Она предложила провести демонстрацию своего дара на свежем воздухе. «Ей нужна природа», – писали в «Таймс».

«Спиритический сеанс на какой-то поросшей цветами лужайке? Почему бы и нет», – решил Берд, который готов был учитывать пожелания экстрасенсов – в пределах разумного, конечно. Итак, комиссия в следующий раз собралась в саду одного частного дома с видом на пролив Лонг-Айленд. В тот день было довольно холодно, и после досмотра Цветочный Медиум попросила дать ей пальто. Журналист «Таймс» учтиво отдал ей свой тренч.

Наблюдатели внимательно следили за каждым ее движением, пока миссис Стюарт собирала букет из флоксов, астр и листьев папоротника, а затем разложила лепестки и обрывки листьев на каждую карту в колоде, врученной ей Бердом.

– Это мой последний шанс, – провозгласила она. – Я должна добиться успеха!

Преподобная положила свой золотой браслет на одну из карт колоды и щелкнула пальцами, как фокусник в варьете. Ничего не происходило. Комиссия внимательно наблюдала за ней минут десять. Ничего не происходило. Она разбросала несколько карт на клумбе настурции. Но они так и остались лежать – никаких надписей. Тогда миссис Стюарт опустила одну карту на голову Лескарбура, но тут же убрала ее со словами: «Он не подходит». Она чувствовала ауру журналиста, но сказала, что у него «не та энергетика». И вновь вся надежда была на Каррингтона. Она положила одну карту ему на голову. Никаких надписей.

По сути, это была последняя попытка миссис Стюарт выиграть награду за экстрасенсорные способности.

– Друзья, я прошу вас собраться вокруг меня, – объявила она. – Первый ряд, пододвиньте стулья к столу, за которым я сижу. Остальные же – встаньте позади меня.

Затем она попросила Каррингтона опустить ладонь ей на шею, сама же сжала руку пожилой дамы, дочь которой устраивала этот спиритический сеанс. Тяжело дыша, преподобная взмолилась духам, чтобы они явили себя.

– Они придут, сейчас, они должны явить себя. Женщины, помолитесь, чтобы пришли, прошу вас! – И уже через мгновение она воскликнула в экстазе: – Узрите же! Узрите! Вот они! Мистер Берд, взгляните на карты и скажите, что вы там видите. Волны проходят сквозь меня, волны вновь и вновь.

И на картах наконец-то обнаружились послания! «И правда, втоптанная в грязь, здесь возродится вновь», – гласила надпись на первой карте. Буквы были лиловато-розовыми – как лепестки, которые медиум положила на карты. Другие послания были подписаны именами таких покойных исследователей спиритизма, как Уильям Джеймс и У. Т. Стед. В основном в посланиях говорилось, что духам наконец-то удалось предоставить неоспоримые доказательства истинности спиритуализма. Потрясенные увиденным, участники сеанса столпились вокруг медиума. Другие экстрасенсы проворачивали этот трюк на грифельных дощечках, но само использование таких дощечек предполагало широкий спектр возможностей сжульничать. Тут же процесс был совсем другим. При ярком свете и на глазах у таких внимательных наблюдателей, как Принс и Каррингтон, преподобная Стюарт заставила послания духов проступить на картах из колоды, выданной ей редакцией «В мире науки»! Рядом не было никаких письменных принадлежностей, которыми можно было бы объяснить одновременное появление сообщений. Авторитетные газеты – как выяснилось, несколько необдуманно – объявили это делом рук духов.

«ПОСЛАНИЯ ОТ ДУХОВ ВПЕЧАТЛИЛИ УЧЕНЫХ!» – гласил заголовок «Таймс». «СПОСОБНОСТИ МЕДИУМА ОБЪЯВЛЕНЫ prima facie ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ ОБЩЕНИЯ С ДУХАМИ». Малкольм Берд объявил, что «мы удовлетворены результатом и готовы продолжать исследование». Однако доказательства сверхъестественного нужно было тщательно проверить. Вернувшись в Вулворт, сотрудники Мунна провели ряд лабораторных анализов: химический анализ для выяснения состава «цветочных» чернил; осмотр карт под микроскопом – нужно было понять, чем именно наносились чернила; а также спектроскопический анализ – для выявления эктоплазмы.

– Возможно, нам удастся обнаружить на картах эктоплазму, – объявил прессе Берд.

Кроме того, комиссия просмотрела кинопленку, на которую снимали каждое движение медиума. Быть может, рука быстрее глаза, но Лескарбура полагал, что камера быстрее и того и другого.

В «Хартфорд Курант» писали, что долгие месяцы денежная награда Мунна «оставалась, похоже, в целости и сохранности в активах «В мире науки», но сейчас, возможно, есть кое-какая вероятность того, что журналу придется расстаться с этими двумя с половиной тысячами долларов». Берд, этот Шерлок Холмс спиритизма, целый вечер просидел за микроскопом, пытаясь установить, как же на картах появились астральные надписи. На следующий день после лабораторных анализов комиссия была готова к сеансу медиумического письма. На этот раз миссис Стюарт вновь выступала в библиотеке «В мире науки». После ее триумфа на Лонг-Айленде она была уверена, что уже выиграла (Берд по этому поводу заметил, мол, похоже, она не знала, что такое «prima facie»), и потому пребывала в отличном расположении духа.

– Ах, – щебетала она. – Сегодня я замечательно себя чувствую. Этим утром я должна получить много сообщений. Кто-нибудь хочет обыскать меня и проверить, не припрятала ли что-нибудь?

Берд сказал, что на сегодня досмотр можно пропустить.

– О, никто не подозревает меня этим утром! – воскликнула миссис Стюарт. – Все улыбаются!

Они улыбались, как и за мгновение до того, как пошли прахом планы Джорджа Валентайна.

Кандидат закатала рукава, демонстрируя белоснежную кожу предплечий. Несколько раз глубоко вздохнула. Выпила воды из бутылочки. И вдруг заявила:

– Мне суждено победить. Я знаю, что мне суждено победить. Мои друзья-ангелы позавчера ночью сказали мне: “Не бойся, мы поможем тебе”. Говорят, каждое столетие рождается новый пророк. Говорят, таким пророком был Иисус. Говорят, таким пророком была Жанна д’Арк. А некоторые были столь добры, что назвали пророком этого столетия меня.

С этими словами «мученица» разложила лепестки на картах, следуя привычной церемонии и не прекращая выворачивать душу перед джентльменами, сидевшими за столом из красного дерева:

– Если бы вы только знали, насколько это важно для меня. Я пыталась служить миру духов, теперь же пытаюсь послужить миру науки.

Кто-то – весьма провокационно – заметил, что, хотя Гарри Гудини сейчас на гастролях в Канзасе, он горел желанием посмотреть на ее выступление. Миссис Стюарт возмущенно заявила, мол, она надеется, никто не ожидает, что она станет проводить сеанс в присутствии этого жулика!

– Это моя религия и моя наука. Я не собираюсь выполнять прихоти таких людей, как он.

Преподобная напомнила участникам об отвратительной ситуации с фокусниками, которую она столь подробно описывала раньше. Даже само упоминание о Гудини, похоже, повлияло на ее магнетизм. Куда же пропала магия вчерашнего вечера? Кандидат помещала колоду на головы Лескарбура, Берда и остальных представителей «В мире науки», умоляя исследователей разгадать эту загадку.

– Жаль, что никто из ученых не может сказать мне, откуда берутся эти надписи, – бормотала она. – Я не знаю. Посмотрите, мистер Берд, послания не появились? Нет? Как жаль! Как жаль! Видимо, не суждено мне отвезти домой две с половиной тысячи долларов. Но я отказалась бы от этой награды, если б только вы объяснили мне, откуда эти сообщения, почему они проявляются? Никакие деньги в мире не заменят животворящей правды. Нет, сэр!

Она, безусловно, знала, что на сеансах в офисе «В мире науки» карты всегда будут оставаться пустыми. Преподобная очень разозлилась на участников сеанса, не столь доброжелательных, как на Лонг-Айленде.

– Ужасно подчиняться всем правилам, – пожаловалась она. – Все эти правила и предписания, как проводить сеанс. Неудивительно, что духи не почтили нас своим присутствием. Это не просто сложно, это возмутительно!

Со слезами на глазах она забрала подругу, засвидетельствовавшую явление пылающего креста в их номере в гостинице, и они ушли собирать вещи, готовясь к возвращению в Кливленд. Но хотя в Вулворте она потерпела неудачу, миссис Стюарт была уверена, что достойна победы в соревновании. Берду даже показалось, что медиум «уже раздумывала, на что потратит наши две с половиной тысячи долларов». Но Мунн не собирался выписывать ей чек.

Берд очень быстро понял, что их кандидат – аферистка. Карты были у нее в рукаве. Когда после первого – неудачного – сеанса миссис Стюарт вернула ему колоду, он заметил, что там не хватает пяти карт. Берд предполагал, что на следующем сеансе карты появятся вновь – с сообщениями «от духов», написанными на них цветочными «чернилами». Впоследствии на сеансе на Лонг-Айленде преподобная Стюарт кое-что сделала, и Берд предполагал, что именно так она вернула украденные карты на место. Уже после того, как медиума обыскали, она попросила отпустить ее в туалет. Комиссия тем временем ждала ее на лужайке. Вернувшись, медиум пожаловалась на холод. Журналист дал ей свой плотный немецкий тренч с карманами «столь огромными, что там бы и небоскреб Вулворт поместился», по словам Берда.

– Ага, сейчас, похоже, мы увидим надписи на картах, – шепнул Принс.

Должно быть, медиум воспользовалась эффектом слепого пятна – ни члены комиссии, ни камеры не уловили момент, когда она подменила карты.

– Вы же знаете, как верно отмечают фокусники: рука быстрее глаза, – впоследствии заявил журналистам Берд. Несколько минут спустя обнаружилось пять посланий от духов – на пяти поддельных картах. – Под микроскопом структура их поверхности, цвет, а также плотность и вес отличались от остальных карт нашей колоды.

Сэр Артур, изучив отчет Берда, поинтересовался, почему медиум использовала пять подложных карт, если она все равно выкрала оригиналы. Редактор мог только предполагать, но он был уверен, что миссис Стюарт сделала копии украденных карт, еще в гостинице нанесла на них текст, а затем предъявила их в саду с выражением глубокого изумления на лице. Карты были подделкой. В «Нью-Йорк Ворлд» писали, что ни один дух так и не воспользовался лепестками фиалки и листьями папоротника. «Мыльный пузырь мистификации, созданной миссис Джози К. Стюарт, медиумом из Кливленда, в залитом солнцем саду на берегу пролива Лонг-Айленд, с треском лопнул вчера, стоило суровой длани науки коснуться его».

– Еще один провал медиумизма, – заявил Берд. – Ей отказано в дальнейших исследованиях способностей и награде журнала «В мире науки».

Миссис Стюарт пришла в ярость. Преподобная пожаловалась своей пастве в спиритуалистской церкви, что ее вынудили проводить сеансы в Нью-Йорке перед аудиторией из пятнадцати куривших сигары мужчин, в ужасной атмосфере табачного дыма. Эти мужчины запугивали ее! По ее словам, они заставили ее раздеться догола перед незнакомыми женщинами и те осмелились ее досматривать! В интервью медиум грозилась подать в суд на компанию Мунна за клевету. Как они осмелились утверждать, что послания от духов были подделкой? На это Малкольм Берд ответил, мол, редколлегия «умрет со смеху», если она обратится с таким иском в суд.

 

Укротительница призраков из Чикаго

Уже через две недели все позабыли о ясновидящей из Кливленда. Теперь в центре внимания оказалась миссис Элизабет Томсон из Чикаго, третья участница конкурса Мунна, работавшая со старыми добрыми мистификациями в духе театральных выступлений Анны Фей. Из кабинки для сеансов она выпускала «призраков» – множество белоснежных слабо очерченных форм. Гудини настаивал, что все это – мошенничество, но даже он признавал, что ее мастерство иллюзионистки вызывает уважение. Десять лет назад способности миссис Томсон уже проверяли исследователи паранормального: ей бросил вызов один скептически настроенный лондонский изобретатель. Он хотел, чтобы медиум проявила свои силы, после того как он обездвижит ее в кабинке для сеансов. Сэр Хайрэм Максим был создателем прототипа знаменитого пулемета, отправившего в мир иной тысячи расстрелянных его пулями юношей. Неужели этого ему мало? Теперь он хотел лишить тех, кто потерял на войне близких, утешения жизнью после смерти? Его способы обездвиживания медиума были настолько суровыми, что скорее бы подошли для одного из шоу Гудини. Сэр Максим облачал подопытную в гимнастический костюм, чтобы исключить использование поддельной эктоплазмы. Затем его ассистенты связывали ее, перематывали липкой лентой, заковывали в цепи и сидели с ней внутри кабинки для сеансов. Прошел целый час, прежде чем миссис Томсон признала поражение. Она не сумела материализовать призраков и провалилась на его испытании. Но когда сэр Хайрэм открыл занавеску кабинки, его подстерегала ужасная неожиданность: над головой медиума устроилась огромная змея, готовая наброситься на изобретателя.

Миссис Томсон напоминала фокусников из бродячих цирков, и ее выступления неизменно привлекали внимание разоблачителей медиумов. В 1920 году она приехала на Манхэттен и провела открытый сеанс в бродвейском театре Мороско. «Мне пришлось приложить все усилия, чтобы сдержать Дж. Ф. Ринна – он хотел прервать ее выступление», – вспоминал Гудини. Еще до объявления соревнования «В мире науки» Джозеф Ринн был даже бо́льшим противником медиумов-аферистов, чем сам великий Гудини. Тем вечером разъяренный Ринн поскандалил с бродвейским импресарио Раймондом Хичкоком, который защищал медиума после того, как она заявила со сцены, мол, подлинность ее способностей признал сам сэр Оливер Лодж.

Когда Гудини обратился к нему за подтверждением ее слов, сэр Оливер заявил, что в результате расследования Британского общества психических исследований экстрасенсорные способности миссис Томсон были признаны ложными. Но это ничуть не смутило экстрасенса из Чикаго – она все еще жаждала внимания ученых, и теперь библиотека «В мире науки» стала для медиума отличным способом разрекламировать свои выступления. Миссис Томсон была первым медиумом, который сам обратился к комиссии Мунна с просьбой проверить его способности. Но при этом она не хотела возвращаться в город, где скандалисты вроде Джозефа Ринна не раз срывали ей выступления и поливали грязью в газетах. Понимая сложность предстоящего ей выбора, Берд попытался убедить ее в безопасности их проверки. Невзирая на многочисленные заявления ее противников, миссис Томсон оставалась единственным медиумом, который изъявил желание предстать перед комиссией «В мире науки». Поскольку ее специализацией была материализация духов, члены комиссии могли стать свидетелями наиболее удивительного из всех спиритических проявлений – воплощения астральной сущности. Да, она давала проявиться видимым формам, а не передавала из мира иного какие-то щелчки, посвистывания и невразумительные послания от мертвых.

Впрочем, Берда угнетало то, что медиум хотела славы, но боялась осуждения. Как она, так и ее пронырливый муженек, доктор Томсон, не сходили со страниц газет, ловко пользуясь общественным интересом к соревнованию «В мире науки». В газетах Среднего Запада выходили статьи о том, как она поразит воображение комиссии в Нью-Йорке. В одной газете даже писали, что она уже победила в состязании экстрасенсов. Берд подозревал, что Томсоны сами распускали эти слухи. Медиум сказала ему, что не может позволить себе поездку в Нью-Йорк, хотя газета «Чикаго Трибьюн», поддерживавшая расследование «В мире науки», предложила оплатить ей дорогу. Шли месяцы, а миссис Томсон все не появлялась. Наконец незадолго до Хэллоуина она приехала в Нью-Йорк и объявила, что готова пройти испытание.

Томсоны тут же пригласили членов комиссии на воскресный сеанс в поместье Раймонда Хичкока в Грэйт-Нек, селение неподалеку от Северного Хемпстеда. Поскольку никто не предупредил членов комиссии заранее, туда успели приехать только Берд и доктор Принс. Оказалось, что на сеанс в поместье собралось около тридцати человек, в основном представители театральной богемы. Несмотря на это, доктор Томсон требовал, чтобы это выступление считалось официальной проверкой комиссии «В мире науки». Он огорчился, узнав, что не все члены комиссии прибыли. Берд объяснил, что они с Принсом присутствуют на сеансе в роли гостей, а не исследователей.

– Это выступление не соответствует требованиям комиссии! – возмутился он.

Уважаемый нью-йоркский врач провел досмотр миссис Томсон перед сеансом, но Берд отметил, что тот врач проверил только ее влагалище, но не задний проход и не пищевод, а ведь именно там можно было спрятать газовую ткань, из которой очень легко соорудить поддельное привидение.

Прозвучали обычные на таких сеансах песнопения и аплодисменты, и уже вскоре миссис Томсон материализовала призраков в сияющих одеждах. Участников сеанса по очереди подводили к кабинке медиума, и те узнавали в этих призраках умерших близких. Так, Хичкок узнал в одном бородатом призраке то ли своего дядю, то ли дедушку, что немало озадачило Берда. Затем «одна женщина чуть не пострадала от нервного срыва, когда узнала в призраке свою мать и услышала ее голос». Астральная форма мертвой матери той женщины якобы обняла и поцеловала ее. Но когда настала очередь Берда и Принса подходить к кабинке (надо отметить, что доктор Томсон держал их за руки, чтобы не позволить им коснуться эктоплазмы) и занавеска кабинки распахнулась, они оба увидели призрака, подозрительно похожего на медиума, которая якобы мирно спала внутри. Один из призраков, увиденных Бердом, был настолько несформирован, что участник сеанса мог бы узнать в нем кого угодно. Берд задумался: быть может, медиум порождала что-то вроде «эфирной глины», а уже сами участники лепили из этой «глины» утраченных близких?

Три дня спустя доктор Томсон пришел в редакцию «В мире науки», чтобы осмотреть помещение, в котором его жене предстояло выступать этим вечером. Он заявил, что условия тут неподходящие: мол, нет места, где медиум сможет переодеться и где ее будут досматривать. Берд отвел его в комнату, оборудованную для этих целей и даже оснащенную умывальником. В дальнейшем разговоре выяснилось, что доктора Томсона смущает в первую очередь именно демонстрационная комната: по его словам, библиотека с юридической документацией портит медиумическую атмосферу. Когда Берд ответил, что невозможно будет подобрать другое помещение в столь сжатые сроки, «доктор учтиво предложил снять с меня это бремя – мол, госпожа такая-то, его знакомая, с удовольствием предоставит нам комнату в ее квартире».

Едва не рассмеявшись оккультисту в лицо, Берд подчеркнул, что сеанс должен проходить в редакции «В мире науки» и по установленным правилам. Тогда Томсон начал ворчать, что условия журнала и его выбор исследовательской комиссии не удовлетворяют миссис Томсон. «В итоге мне пришлось напомнить ему, – писал Берд, – что не мы предлагаем свою кандидатуру для его исследований, а они участвуют в нашем состязании, и если ему не нравятся наши правила, то они могут и вовсе не участвовать». Доктор Томсон воспринял слова Берда как оскорбление и выдвинул ультиматум: либо сеанс пройдет там, где скажет он, либо никакого сеанса не будет. В результате всего за пару часов до условленного срока демонстрации Берд был вынужден уведомить всех членов комиссии о том, что сеансы миссис Томсон отменяются.

На следующий день доктор опять явился в Вулворт, чтобы проверить, не передумал ли Берд. В качестве компромисса редактор предложил провести демонстрацию способностей миссис Томсон в номере Орсона Мунна в гостинице «Уолдорф-Астория». Однако и это предложение не удовлетворило доктора Томсона. Он не только хотел выбирать место проведения сеанса, но и настаивал на том, чтобы этот сеанс был только один, после чего члены комиссии должны были вынести свой вердикт. Доведенный до белого каления, Берд обвинил Томсона в попытке избежать проверки аппаратурой, скрытой книгами, стенами и полом в библиотеке «В мире науки».

Доктор Томсон даже не стал этого отрицать. Он сказал, что его жена и так настрадалась от сомнительных научных экспериментов и грубых физических досмотров. Так зачем же, вопросил Берд, они предложили свою кандидатуру для участия в соревновании «В мире науки»? Доктор заявил, что они и не предлагали свою кандидатуру. Тогда что же он делает в кабинете Берда? На этот вопрос доктор ответить не сумел. Он в ярости выбежал из помещения, обвиняя компанию Мунна в мошенничестве, а организаторов конкурса – в том, что их финансирует католическая церковь, чтобы опорочить настоящих медиумов. Редактор так разозлился, что выбежал за ним в коридор.

– Вы, Томсоны, никогда и не собирались встречаться с членами комиссии! – крикнул он доктору вслед.

Тем не менее доктор заявил прессе, что «за исключением пары мелких разногласий нам удалось прийти к взаимовыгодному решению».

Вскоре Берд был только рад тому, что Томсоны вышли из игры и не дискредитировали состязание своими театральными штучками. Через два дня после скандала в Вулворте миссис Томсон пригласили провести сеанс в Церкви духовного просветления, и там она угодила в ловушку, до которой никогда бы не додумалась комиссия «В мире науки». Прихожанами этой церкви были бруклинские спиритуалисты, подозревавшие миссис Томсон в мошенничестве. Когда одного из участников сеанса подвели к кабинке медиума (доктор удерживал его руки), прихожанин дернулся вперед и укусил призрака! Во рту у него оказалась вовсе не эктоплазма, а газовая ткань. Дело дошло до драки, и миссис Томсон пришлось бежать из зала почти раздетой. Они с доктором покинули церковь, так и не забрав деньги за представление. На следующий день они вернулись в Чикаго.

Сами спиритуалисты порой были настроены куда более враждебно по отношению к медиумам-аферистам, чем фокусники. После разоблачения преподобной Джози Стюарт сэр Артур написал Берду благодарственное письмо: он был рад, что комиссия раскрыла аферу «этой недостойной женщины». Национальная ассоциация спиритуалистких церквей еще несколькими годами ранее подвергла остракизму как миссис Стюарт, так и миссис Томсон. Ирония состояла в том, что «В мире науки» исследовал подлинность способностей тех медиумов, которым не верили даже сами спиритуалисты. Пока что даже не было необходимости собирать всех членов комиссии для проверки экстрасенса. Но новая звезда уже зажглась на горизонте, и Берд с оптимизмом смотрел в будущее.

 

Разве это не будет потеха

Незадолго до того, как Малкольм Берд отправился в дом в районе Бикон-Хилл, западный мир отмечал пятую годовщину завершения Первой мировой войны. В том году День перемирия выпадал на воскресенье – день недели, когда Крэндоны обычно проводили спиритические сеансы. И в честь ветеранов войны Уолтер исполнил перед членами клуба «Абак» марш Баттерфилда и «Последние почести» (британский похоронный марш) – для Алека Кросса, англичанина.

В Нью-Йорке Орсон Мунн слушал куда менее мрачные мелодии. Он недавно развелся с женой и теперь мог открыто появляться на людях со своей новой девушкой Кэролайн. Парочка пришла посмотреть на парад. Ветераны Гражданской войны шли по Пятой авеню, над Бродвеем пролетали самолеты. Затем Мунн с Кэролайн отправились в «Асторию» на бал в честь победы. Помещение украшали тысячи флагов США и десяти союзников по коалиции. После выступления театральной труппы Флоренза Зигфелда гости отправились танцевать в большой банкетный зал. Седовласый Мунн и его молодая спутница весело отплясывали под фокстрот «Разве это не будет потеха».

В Лондоне сэр Артур был среди тысяч собравшихся у Кенотафа – в точности как на снимке, запечатлевшем массовое явление духов, который он демонстрировал на своих лекциях. На этот раз призраков никто не фотографировал. Все склонили головы, по традиции на две минуты воцарилось всеобщее молчание. Но, вернувшись домой, Дойлы получили встревожившее их послание от духа, общавшегося с Джин посредством автоматического письма. Этого духа звали Фенес, тысячи лет назад он был военачальником, павшим в бою где-то на территории Аравийского полуострова, и теперь он предупреждал Дойлов о грядущей катастрофе. Война, как замечал сэр Артур, «мало что изменила». Поскольку особых перемен не наблюдалось и материализм оставался довлеющей в обществе системой мировоззрения, Фенес предупредил о чем-то «хуже гибели Атлантиды».

Это пророчество не удивило Дойла, видевшего темную сторону культуры джаза. После окончания Первой мировой войны американцев стереотипно выставляли гедонистами, англичане же нервничали по поводу своего колоссального военного долга перед американским банком Джона Моргана. Но во время лекционного тура по США Дойл заметил, что американские газеты полнились заметками о «климатических изменениях, похолодании и возможном наступлении ледникового периода».

Вестники Судного дня были чуть ли не на каждой упаковке мыла. Популярные книги, например сборник статей «Куда идет человечество» под редакцией Чарльза Остина Бирда, предрекали неизбежность катастрофы. Но сэр Артур верил, что худшего варианта развития событий можно избежать, если спиритуализм станет главенствующим мировоззрением – так, как видели это первооснователи движения и первые пророки.

 

Отчет Гельсона

Сидя у окна в своем номере в гостинице «Пуллман», Малкольм Берд читал отчеты о спиритических сеансах и вдруг заметил в ночи какие-то сполохи, похожие на огоньки призраков, и ему подумалось, что предстоящая поездка в Бостон может быть сродни астральному путешествию. Но даже в столь неупорядоченном пространстве, как спиритический сеанс, Берд ценил точность записей. Он многое слышал о медиуме Бикон-Хилл от Дойла, который постоянно переписывался с доктором Крэндоном. Кроме того, он прочел два отчета свидетелей ее сеансов – впечатления Гарри Гельсона, гарвардского психолога, который помогал Уильяму Макдугаллу в исследовании способностей Мины, и подробное описание сеанса, составленное доктором Крэндоном. Заметки Гельсона и Крэндона во многом совпадали и отличались только сделанными выводами.

Словно чтобы доказать, что в его измерении не существует времени, Уолтер часто останавливал часы на Лайм-стрит. Алек Кросс пугался, когда мертвый брат Мины управлял механическими приборами: часами, фонографом, электрическими лампочками. Гарвардский психолог же был потрясен, когда такие феномены проявлялись «под заказ». Уолтер иногда спрашивал кого-то из участников, когда именно тот хочет «остановить время». А после сеанса оказывалось, что старые часы в гостиной и другие часы в доме останавливались именно в этот момент. Доктор Макдугалл не смог найти объяснения этому явлению с часами, как и иным способностям Мины. Однако он все еще был убежден, что сможет остановить подобные проявления паранормального, если сможет контролировать медиума должным образом. Это многое бы объяснило.

Вечером третьего ноября исследователи из Гарварда приехали на Лайм-стрит: их пригласили на ужин и последующий сеанс. Тем вечером атмосфера в гостиной была напряженной, не хватало обычного для таких посиделок оживления. По словам Гельсона, когда подали основное блюдо, на верхнем этаже, где никого не было, раздались какие-то щелчки. Гельсон и Мина отправились посмотреть, что там происходит, но не заметили ничего подозрительного. Тем не менее эти звуки так испугали Алека Кросса, что он покинул дом, не завершив ужина.

Через некоторое время исследователи приступили к запечатыванию помещения. Они попросили всех слуг уйти и закрыли на засов все три входа в дом, а также запечатали дверь в подвал воском. На воске доктор Макдугалл оставил отпечаток большого пальца. После этого исследователи осмотрели все шкафы, сундуки и столы, заглянули под каждую кровать, даже сдвинули диванные подушки. Мина Крэндон удивленно наблюдала за ними, не вполне понимая, что же они надеются найти. Проверив старые напольные часы на наличие каких-то дополнительных механизмов, которые помогли бы устроить фокус, Макдугалл закрыл их и положил ключ себе в карман – именно эти часы Уолтер обычно останавливал. На Лайм-стрит еще никто и никогда не контролировал Мину подобным образом. Впоследствии она сказала, что ей казалось, будто они подозревают ее в чем-то намного худшем, чем просто проведение спиритических сеансов.

Наконец-то все были готовы к предстоящему противостоянию Уолтера и доктора Макдугалла. Участники сеанса собрались в залитой красным светом комнате вокруг стола. Исследователи ни на шаг не отходили от Мины. И тут же начались чудеса. Послышалось пять громких хлопков, будто кто-то собирался запугать наглецов, полагавших, что они могут остановить проявления медиумической силы. Стол дернулся в сторону Макдугалла и замер в паре сантиметров от его груди, а затем отодвинулся к медиуму. Он подпрыгивал, как игривый пес, встал на две ножки и замер так на тридцать секунд. Потом начал постукивать по полу, при помощи шифра передавая свои приветствия участникам сеанса и отвечая на их вопросы.

В половине десятого все услышали приветственный знак Уолтера: дух насвистывал первые ноты симфонии Венсана д’Энди «Сувенир». Потом раздались пощелкивания, скрежет, странный смех. Когда эти звуки утихли, медиум удалилась в свою кабинку, причем Макдугалл держал ее за одну руку, а Робак – за другую. Гельсон писал, что они удерживали медиума весь вечер, встав по две стороны от кабинки и наблюдая за ней сквозь тонкую черную занавеску. Они не заметили никаких подозрительных движений или иных признаков мошенничества. Чтобы успокоить исследователей, доктор Крэндон предложил еще один метод контроля. Участники сеанса и медиум набрали в рот воды – таким образом, никто из них не мог бы имитировать голос Уолтера. Робак попытался что-то сказать, но раздалось лишь невнятное бульканье. Установив, что теперь никто не может говорить, а призрак продолжает общаться с ними, участники один за другим выплюнули воду. Все, кроме медиума. Уолтер начал подтрунивать над сестренкой, говоря, что заболтает ее до посинения. Мина – к неудовольствию Роя – расхохоталась и пролила воду.

Но затем настроение в комнате изменилось. В церкви неподалеку зазвенели колокола – десять часов вечера. На этот звук эхом отозвался Уолтер: он повторил бой на своих «астральных часах». Затем он исполнил марш Баттерфилда на каком-то музыкальном инструменте, похожем на колокольчики. На полу кабинки миссис Крэндон стоял обеденный гонг, и, хотя оба исследователя держали медиума за руки, гонг зазвонил. Затем Уолтер обратился к Макдугаллу.

– В какое время вы хотите остановить часы в гостиной? – спросил у него призрак.

Макдугалл сказал, что предпочел бы, чтобы они остановились около половины одиннадцатого. Затем Уолтер поинтересовался, доверяет ли он Робаку.

– Ну конечно! – ответил Макдугалл.

Тогда голос предложил Мине и Робаку спуститься в гостиную и проверить, идут ли еще часы. Когда они вернулись, медиума усадили обратно в кабинку, и в этот момент шесты, на которых держались занавески, зашатались. Кабинка дернулась в сторону Макдугалла. Но на этом Уолтер успокоился, и вскоре воцарилась тишина. Через некоторое время прозвучали четыре хлопка по полу – знак того, что сеанс окончен. Когда включили верхний свет, миссис Крэндон вышла из кабинки с улыбкой на устах.

Исследователи спустились на первый этаж и обнаружили, что все двери заперты, восковая печать не сорвана, а часы в гостиной остановились ровно в 10:30. Гельсон был потрясен. Но именно он через неделю на следующем сеансе попытался разоблачить миссис Крэндон.

 

В логове льва

Пятнадцатого ноября у Мины была назначена встреча с доктором Макдугаллом. Пепельно-серое небо низко нависло над обманчиво безмятежным парком во внутреннем дворике кампуса Гарвардского университета. Доктор Макдугалл занимал в корпусе имени Эмерсона кабинет, некогда принадлежавший Уильяму Джеймсу. Новости были плохими. Доктору Крэндону предложили выбор: либо он сам расскажет жене о результатах гарвардского исследования ее способностей, либо отправит ее к Макдугаллу, чтобы тот обсудил «этот щекотливый вопрос». Когда доктор предпочел второй вариант, Мина не особенно встревожилась. Что бы там ни обнаружил этот психолог, ей нечего было стыдиться ни в этом мире, ни в загробной жизни.

Она была уверена, что разговор пройдет в добросердечной манере. Доктора Макдугалла сложно было назвать любителем светских бесед, но он был безукоризненно вежлив и доброжелательно поприветствовал гостью. Однако затем он заявил, что у него есть кое-какие подозрения относительно ее медиумических способностей. При этом он так сочувственно смотрел на Мину, что ей показалось, будто он ждет от нее какого-то признания. Когда женщина потребовала, чтобы он объяснился, доктор принялся увещевать ее. Заведующий кафедрой психологии в Гарвардском университете во времена войны был майором в Британской армии, и в круг его обязанностей входила психологическая диагностика: он должен был определять, не симулируют ли пациенты нервные расстройства, чтобы уклониться от службы. И сейчас его беспокоило здоровье миссис Крэндон: окружающие подвергли ее чрезмерному давлению, требуя, чтобы она помогала проявляться духам. Макдугалл намекнул, что это давление заставило ее прибегнуть к мошенничеству.

– Я ничего не симулировала! – возмутилась Мина.

Да и как она смогла бы провернуть этот фокус, если во время сеансов пребывала без сознания – «мертва для этого мира, если доктор простит подобный выбор слов». Макдугалл был разочарован таким отсутствием раскаяния. Помрачнев, он повторил, что не считает ее неискренней, ведь все это лишь невинная шутка, которая зашла слишком далеко. Медиум решительно отвергла это предположение. Он ведь сидел рядом с ней на сеансах, он держал ее за руки и за ноги, напомнила она. Как, во имя всего святого, она могла бы смошенничать?

Последовал дальнейший обмен репликами в том же духе, и вскоре Макдугалл перешел от отеческих увещеваний к угрозам. Он заявил, что, если она не признается во лжи, он все расскажет Рою. Мина ответила, что, как бы ни поступил доктор Макдугалл, они с мужем продолжат устраивать спиритические сеансы и общаться с Уолтером. Ошеломленно улыбаясь, она заявила, что дух ее брата столь же реален, как и все психологи, побывавшие на Лайм-стрит. Тогда Макдугалл открыл ящик стола и достал предмет, который считал доказательством обратного.

В руке Мина увидела прочную нитку… и расхохоталась, что немало раздосадовало профессора. Теперь она поняла, что все это просто игра. У доктора Макдугалла, действующего президента как Американского, так и Британского общества психических исследований, не было никакого объяснения ее способностей. Быть может, доктор Макдугалл хотел удушить ее этой ниткой? Она сомневалась, что его наставник, Уильям Джеймс, опустился бы до такого бурлеска.

Тем вечером Крэндоны встретили Малкольма Берда на вокзале Бэк-Бэй. Медиум в сером парчовом костюме разительно отличалась от того, что он ожидал. Женщины, которых редактор до сих пор рассматривал в качестве кандидатов для соревнования «В мире науки» – миссис Бессинет, Стюарт и Томсон, – были немолодыми, крепко сбитыми и малообразованными. Мина же оказалась молодой блондинкой с модной стрижкой боб-каре. Уверенно сидя за рулем автомобиля, она отвезла гостя на Лайм-стрит.

Едва они сели за стол – кроме Берда и Крэндонов присутствовал и Алек Кросс, – Мина заговорила о своем споре с доктором Макдугаллом. Судя по ее рассказу, у Берда сложилось впечатление, что Мина, аки Геракл, вошла в логово льва гарвардской психологии. Она заявила, что доктор Макдугалл прибегал то к угрозам, то к лести, то к увещеваниям, то к убеждению, чтобы заставить ее признаться в мошенничестве. Мина очень похоже передразнивала Макдугалла – в ее исполнении он общался с ней как учитель со школьником, которого застукали за списыванием на экзамене. И все же женщину обидели его слова. Она была в недоумении: зачем, по его мнению, ей нужно было мошенничать, изображая проявления духов?

«Она не могла говорить ни о чем другом, кроме обвинений во лжи, и отказывалась слушать разговоры на другие темы дольше, чем минуту-другую», – вспоминал Берд. Мина явно была искренне оскорблена – на ее месте именно так реагировал бы любой несправедливо обвиненный человек. Но если Лайм-стрит была очередным тупиком, как другие расследования комитета, он не винил доктора Макдугалла в том, что тот хотел выяснить это как можно скорее. Берд был исполнен решимости установить, настоящий Мина медиум или самозванка. Он сказал ей, что Гарри Гельсон обнаружил после сеанса нитку, привязанную к стулу Мины, – ту самую нитку, которой якобы управлял Уолтер. В ответ она протянула Берду нитку – впрочем, не ту, которая служила доказательством Гельсону, – и осведомилась: если бы Берд нашел такую нитку после сеанса, что бы он подумал? Он заявил, что ему это напоминает выбившуюся нить из ковра. Но почему она была привязана к стулу?

– Гельсон, – возмущенно воскликнула она, – ничего подобного не находил!

– Вот как? – удивился Берд.

Рой же отметил, что он готов принять любое вразумительное объяснение способностей его жены, но ни один из исследователей такого объяснения пока не предложил. Алек рассказал о том, как Уолтер разрушил кабинку для сеансов, едва не поранив Макдугалла, и предположил, что у психолога просто сложились плохие отношения с этим призраком.

Осматривая дом после ужина, Берд обратил внимание на серьезное препятствие для проведения исследования. Дом номер 10 по Лайм-стрит был очень большим, и Берд знал, что нелегко будет обеспечить чистоту эксперимента в этих стенах. «Это здание поражает своей невероятной архитектурной сложностью, во многом обусловленной многочисленными перестройками, – писал он. – Из-за двух пролетов боковых лестниц в центральную часть дома можно попасть с четырех сторон, также в буфетной установлен кухонный лифт. Весь дом полон странных шкафов, укромных местечек, больших и маленьких каморок, тупиковых коридоров и т. д., при этом их предназначение не всегда понятно. Бо́льшая часть наиболее загадочных пространств, безусловно, является результатом переустройства – видимо, то, что находилось на их месте, почему-то не устраивало архитектора. Но даже если исходить из этой гипотезы, то многие помещения все еще остаются для меня загадкой».

А вот сами Крэндоны показались Берду не столь эксцентричными, как их дом. Даже когда ужин приблизился к концу и разговор, как и ожидалось, зашел о паранормальных явлениях, Крэндоны оказались приятными собеседниками и, как это ни удивительно, стояли на позициях рационализма. Говоря о своей неприязни к оккультизму, Берд почувствовал, что Рой его понимает. Доктор увлекался физикой и химией. К тому же, Берд был впечатлен социальным статусом Крэндонов. Сам он был чужим в их круге, поскольку его происхождение было куда скромнее: Берд родился в Бруклине в семье плотника. Пробиться в жизни ему удалось благодаря математическим способностям и складу ума ученого. Он получил образование в Корнелльском университете, а затем в Колумбийском университете города Нью-Йорк, теперь же занимал должность редактора научного журнала. Но, невзирая на всю свою ученость, Берд отнюдь не был холодным и отстраненным снобом и потому наслаждался общением с медиумом. «Те, кто говорят, будто все представители бостонской элиты – зануды, просто никогда не проводили вечер с Крэндонами», – подумалось ему.

Если Мина действительно была королевой мошенников, как ее представлял Макдугалл, то она готова была поделиться с гостем подробностями своего коварного замысла. «Она остра на язык, и ее чувство юмора похоже на мое, – отмечал Берд. – В тот раз мой визит превратился в непрерывный цирк, и в доме беспрерывно посмеивались над теорией преступного сговора медиума с кем-то еще». Все началось с того, что Берд объяснил, как фокусники используют конский волос, чтобы «левитировать» объекты. Именно на этой идее строилась теория Макдугалла о том, как Мине удалось поднять стол. Искренне забавляясь, миссис Крэндон отправила Берда на поиски изобличающих улик. Берд хохотал до упаду, глядя, как Мина показывает ему особенности архитектуры ее дома на Лайм-стрит и «подозрительную» мебель и замогильным голосом излагает детали своего изощренного плана мошенничества. Они искали нитки и конский волос под пепельницами и чашками. Выискивали зловещих сообщников в кладовых и приподнимали ковры, за которыми могли бы открыться тайные проходы. В какой-то момент Мина театральным жестом распахнула занавески – вдруг за ними спрятался кто-то из ее шайки? «Впрочем, кто бы это мог быть, ума ни приложу!»

Их служанка Лидия была слишком рассеянна для такого сложного плана, как заявила Мина. Нет уж, Лидия вошла бы прямо на сеанс и сказала исследователям из Гарварда, что забыла завести фонограф, который должен был издавать звуки из мира иного. Алек Кросс был слишком неуклюж, чтобы прокрасться мимо исследователей в темноте. Берд и Мина сошлись на том, что ее зловещим сообщником, безусловно, был их дворецкий – он ведь японец, а значит, ниндзя, не иначе. «Одна шутка про конский волос тут же превращалась в сотню», – писал Берд. Он полагал, что этот балаган был способом миссис Крэндон справиться с неприятным осадком, оставшимся после визита к Макдугаллу. Да, она потрясла воображение Берда, как ни один медиум до нее. Но «В мире науки» предлагал награду не за неземную красоту и очарование. Впоследствии Берд говорил, что пытался втереться к ней в доверие, чтобы разузнать о ее методах.

В журнале Берд играл роль «детектива в области паранормального», и его считали «лучшей профилактикой от поддельных духов». Собственно, доктор Крэндон даже намекнул, что гарвардские исследователи поторопились со своими обвинениями Мины, пытаясь украсть у Берда славу разоблачителя очередной самозванки. Как оказалось, бостонского медиума не запугать какой-то ниткой, и, как только Берд взялся за расследование, она была реабилитирована. Гарри Гельсон – исследователь, подобравший ту злополучную нитку с пола, – зашел к Крэндонам на следующий день после приезда Берда. Как Рой и предполагал, Гельсон признал, что ему просто хотелось поскорее разгадать тайну, так озадачившую его кафедру. Нитка не была привязана к стулу, и Гельсон сказал, что его неправильно поняли в этом отношении. Он отдал Мине служившую уликой нитку и согласился, что она из ковра, который ему показал Берд. Других доказательств у него не было, и Гельсон принес Крэндонам свои извинения. Чуть позже пришел и Макдугалл. Он сказал, что снимает с Мины все обвинения, и тоже извинился. С точки зрения Берда, его гарвардские коллеги не очень хорошо проявили себя в этой истории.

На следующий день Берд отправился «в логово льва».

– Я будто не могу донести до этих импульсивных молодых людей, что им не следует забегать вперед в исследованиях, – сказал Макдугалл.

Он также с недовольной улыбкой подтвердил, что версия его с миссис Крэндон неприятного разговора, пересказанная ею, была «по существу верна». Но, вопреки ожиданиям Макдугалла, Крэндоны были готовы продолжать тесты с гарвардскими исследователями. Ни его, ни Гельсона не выгнали с Лайм-стрит. Бо́льшая часть медиумов, которых знал Берд, включая Аду Бессинет, отказывались проводить сеансы с людьми, которые сомневались в их способностях. Оба мужчины согласились, что готовность Мины проводить сеанс со скептически настроенными исследователями из Гарварда говорит в ее пользу. Макдугалл признал, что для него стал неожиданностью разум Мины. Берд ответил, что медиумам не обязательно быть идиотами, чтобы быть искренними, хотя он и предпочел бы воздержаться от любых предположений насчет миссис Крэндон, пока не увидит все собственными глазами.

Той ночью он впервые услышал свист, от которого волосы на голове вставали дыбом, и приветствие мертвого брата Мины. Мужской голос Уолтера столь не походил на голос медиума, что Берд не мог представить, чтобы эти звуки исходили из одного горла. Впрочем, он заметил, что и брат, и сестра любили подшучивать. Уолтер называл важного гостя из Нью-Йорка «Птичкой», посмеиваясь над странной внешностью редактора: тот одевался как эксцентричный старый профессор Оксфорда. Но, кроме голоса, призрак никак не проявлял себя. Рой объяснил это тем, что сегодня способности медиума по какой-то необъяснимой причине значительно ослабели.

На сеансе следующим вечером долгое время призраки не приходили.

– В чем дело? – спросила Китти.

Когда наконец столик, построенный по предложенной Кроуфордом модели, начал двигаться, что-то пошло не так. Уолтер обычно вращал стол по кругу. В этот раз стол двигался по прямой урывками – это было признаком того, что им завладел незнакомый дух. Пришелец мог общаться лишь по старинке – покачиваниями стола, обозначавшими «да» или «нет». На все задаваемые ему вопросы он отвечал неохотно. Все почувствовали облегчение, когда энергетика, казалось, переменилась и вернулся Уолтер. Стол принялся вращаться по кругу, как всегда происходило при его визитах. Но старший брат не задержался – вскоре медиума принялась направлять другая сущность. Послушался пугающий мужской шепот:

– Разорвите круг, быстро!

Все сидящие отпрянули от стола с поспешностью матросов, покидающих тонущий корабль. На месте осталась лишь миссис Крэндон – пребывая в трансе, она не замечала опасности. Не приходя в себя, она потребовала, чтобы ее испуганные друзья вернулись в круг. Доктор Крэндон, решив, что это плохая мысль, включил свет, чтобы разбудить ее. Внезапно у женщины начался приступ. Ее тело бешено задергалось, руки и ноги застучали по кабинке медиума. На ее лице застыло выражение ярости. Медиум извергала проклятья, «более подобающие жителю трущоб, нежели Бэк-Бэя», как заметил Берд. Внезапно, когда к присутствующим попытался пробиться Уолтер, пришелец рявкнул:

– Убирайся к чертям отсюда!

Всем казалось, что происходит какая-то борьба за контроль над медиумом. «Было ясно, что нам пришлось иметь дело с одержимостью, мнимой или истинной», – понял Берд. Он не знал, нужен ли на Лайм-стрит психолог или же священник.

На следующий вечер исследователей из Гарварда снова пригласили на ужин – и за стол для сеансов. Доктор Макдугалл посчитал неуместным возвращаться так быстро после того, как он оскорбил медиума, но присутствовали Робак и Гельсон, а также Гарднер Мерфи – вспомогательный член комиссии, сформированной для конкурса журнала «В мире науки». По ходу сеанса исследователи поняли, что медиум пребывает не в лучшей форме. Проявлялись лишь наиболее слабые эффекты; таинственный пришелец все еще мешал проявиться ее брату. Берда тревожило, что стол постоянно двигался в его направлении, подтверждая подозрения друзей медиума: именно редактор «В мире науки», будучи единственным чужаком за столом, был в ответе за привлечение злого духа. Берд был ошеломлен таким отношением. Медиумы часто считали, что его присутствие придает им сил, и никогда не думали о нем как о носителе демона.

Было решено, что ему и исследователям из Гарварда следует покинуть дом, чтобы выяснить, не они ли сдерживают силу медиума. Выйдя из передней дома Крэндонов, Берд закурил и посмотрел на окна залитой красным светом комнаты, где Уолтер, возможно, сражался с другим призраком. Над головой редактора сияла полная луна, и, шагая по ночной улице, Берд задумался, не ее ли следует винить за истерику медиума.

Тем временем друзьям Мины удалось связаться с Уолтером. Он сказал им, что сила, помешавшая его проявлению, находилась на более низком астральном плане, ближе к ним, чем он сам, поэтому пришельцу было проще захватить контроль над медиумом. Старший брат заявил, что эта ситуация опасна, только если Мина войдет в транс. До тех пор пока она в сознании, сеансы, сказал он, можно продолжать. Но если он говорит разорвать круг, лучше бы им разорвать его.

На сеансе следующим вечером Берд сидел за столом как на иголках. Глядя на то, насколько внимательно клуб «Абак» следит за тем, чтобы она не вошла в транс, миссис Крэндон дразнила их:

– Если не будете за мной приглядывать, вас схватят гоблины!

Ей было очень весело в обществе ученых. Когда стол слегка двинулся, Гельсон пожаловался, что устал от этого феномена. Он хотел, чтобы Уолтер продемонстрировал что-то более впечатляющее.

– Давайте уже переходить к левитации и музыке, – настаивал он.

Берду подумалось, что такие комментарии дисквалифицируют этого гарвардского психолога как серьезного исследователя паранормального – впрочем, его некомпетентность проявилась уже в истории с ниткой из ковра. Мина объяснила, что без своей волшебной веревочки, благодаря которой она поднимает столы и дергает за струны пианино, она беспомощна. Все засмеялись над этой шуткой, даже Гельсон. Через несколько секунд Алек Кросс начал вести себя странно. Присутствующие уже не тревожились, поэтому удивились, когда он внезапно покинул комнату. Вскоре после этого Гарднер Мерфи объявил, что ему нужно успеть на поезд в Нью-Йорк, и отбыл. Это заставило Мину задуматься, не Уолтер ли приказал им покинуть круг. Но ее брат не вернулся.

Все согласились с тем, что им следует в последний раз попытаться вызвать Уолтера. Сидящие за столом все еще общались, когда Рой выключил свет. Вскоре Берд заметил, что Мина затихла. Кто-то сказал, что она в трансе. Прежде, чем кто-то смог ее разбудить, вернулся пришелец. Медиум застонала, будто от боли. Она опрокинула стул и упала на пол, переворачивая кабинку. Доктор Крэндон предупредил, что в этом состоянии ей нельзя разрывать круг. По его команде четверо людей схватили Мину. Она яростно сопротивлялась. Впрочем, этот припадок длился не так долго, как вчерашний. Приходя в себя, женщина стонала, будто просыпалась от кошмара. «Если она притворяется, – подумал Берд, – ей впору играть в кино».

На обратном пути в Нью-Йорк Берд размышлял над тем, что ему довелось увидеть. Доктор Макдугалл указал на то, что этот случай может быть связан скорее с психологическими нарушениями, чем с одержимостью духами. Он заметил в отношениях между духом и медиумом что-то извращенное. На одном из сеансов Уолтер сказал сестре снять корсет, поскольку металлические застежки якобы ослабляли его силу. По словам Макдугалла, она подчинилась. Сидя в поезде, Берд представлял себе, как женщина раздевается в залитой красным светом комнате, пока профессора из Гарварда следят за каждым ее движением.

«Многое в этом случае заинтересовало бы доктора Фрейда», – решили психологи. Что же касается Берда, он был впечатлен искренностью медиума и решил, что она необыкновенно одаренна, пусть даже он и не увидел физических проявлений, которые ставили в тупик других исследователей. Кроме того, его беспокоило то, что Уолтер с неприкрытым презрением относился к исследователям из Гарварда.

– Чтобы поймать вора, нужен вор, – сказал призрак о попытках одного из исследователей дискредитировать его сестру.

Но, разнообразия ради, на этот раз уже науке приходилось защищаться. Два дня назад, гуляя вечером с исследователями по Бикон-Хиллу, Берд слышал, как Мерфи интерпретирует этот случай согласно фрейдистской модели. Уолтер был Ид – первобытной силой, проявляющейся во тьме; Мина была Эго – проводником призрака; а исследователи, в частности Макдугалл, – Суперэго, не терпящее Уолтера, поскольку проявления призрака бросали вызов убеждениям и авторитету ученого. Мысль о том, что призрак может существовать на самом деле, было тяжело принять даже многим исследователям паранормальных явлений. Они верили в сверхъестественные феномены, но сомневались, что их причиной являются бесплотные существа.

Что бы ни являлось корнем проблемы, Берд видел, что в доме на Лайм-стрит разыгралась настоящая драма. Вернувшись в Нью-Йорк, он сообщил Орсону Мунну, что между Крэндонами и учеными из Гарварда разразилась война. Мистер Мунн хотел знать, кто победил. Берд сказал, что победил медиум.

 

Белая голубка

Появление злого духа, которого Берд занес в дом в Бикон-Хилл, точно инфекцию, считалось временной проблемой в развитии медиумических способностей Мины Крэндон. Но даже если бы Мине удалось избавиться от этого наваждения, Рой понимал, сколько сложностей вызовут исследования «В мире науки». Крэндоны только что пережили конфликт с Макдугаллом и не собирались участвовать в соревновании Берда. Несмотря на это, они хотели бы сотрудничать с другими учеными. В декабре, когда Рою наконец удалось взять отпуск и на время оставить медицинскую практику, они с Миной планировали поехать в Англию и Францию, где им предстояло проводить спиритические сеансы под наблюдением авторитетных европейских исследователей. «Соответственно, оставалось мало времени, чтобы наладить благожелательные отношения жильцов Лайм-стрит с местными учеными после того злополучного конфликта», – писал Берд. Гарри Гельсон в очередной раз попытался исследовать медиумические способности Мины: на этот раз ей предстояло проводить сеанс из затемненной спиритической кабинки в лаборатории кафедры психологии. Гельсон подготовил все к началу сеанса и оставил Мину наедине с клубом «Абак», чтобы она привыкла к новому окружению в Гарвадском университете.

Сеанс начался с многообещающего столовращения, но Уолтер сообщил присутствующим, что сейчас не он контролирует медиума. Когда кто-то из зала по глупости упомянул Берда, дух разозлился и Уолтер подал сигнал о том, что следует немедленно разорвать спиритический круг. Сеанс закончился. Тем вечером звон колоколов в Мемориальной церкви Гарвардского университета не отразился эхом в астрале. Несколько дней спустя сеансы возобновились у Роя дома. Хотя злобный дух ушел, на сеансах миссис Крэндон все ограничивалось только общением с Уолтером. Затем, двадцать пятого ноября, Уолтер пообещал устроить кое-что потрясающее.

Он сказал, что заставит живую голубку пройти сквозь стены дома на Лайм-стрит. Если это сработает, то такое проявление способностей станет очередным ударом по скептикам. Этот вид перемещения, «медиумический апорт», как его называли исследователи, часто подделывали, но некоторые ученые считали, что подлинный медиум в силах материализовывать предметы или даже живых существ прямо из астрала. Те, кто верил в апорт, считали, что животные и предметы вначале дематериализовывались, проходили сквозь пустоты между молекулами стены или двери, а затем вновь облекались материей, появляясь на столе для спиритических сеансов. По сути, апорт был медиумическим эквивалентом фокуса Гудини с прохождением сквозь стену. Раньше миссис Крэндон никогда не делала ничего подобного. Когда Уолтер объявил, что попробует произвести апорт, клуб «Абак» пришел в восторг. Кто-то из участников предложил материализовать на столике котенка, и все захихикали. Китти Браун же спросила, не может ли Уолтер материализовать младенца из четвертого измерения.

Но на следующий вечер участникам сеанса стало не до смеха – на столе, точно соткавшись из воздуха, появилась живая голубка.

– Подружка для Птички, – пробормотал Уолтер.

Голубка сидела на краю стола, неестественно спокойная и неподвижная. На следующий день исследователи опросили владельцев всех зоомагазинов в округе, узнавая, не покупала ли у них недавно одна блондинка голубку. Но, судя по всему, в зоомагазинах миссис Крэндон не появлялась.

Китти взяла птичку себе. Малкольм Берд, увидев голубку, написал, что то было самое спокойное создание из всех, которые он только видел. Птица прожила у Китти около полугода, а затем однажды утром вдруг умерла. Мина, утешая подругу, предположила, что то была почтовая голубка и ей нужно было вернуться домой. Похоронив птицу на заднем дворике, они пожелали ей счастливого возращения к Уолтеру.

 

Sensationnel

[46]

Сэр Артур отчетливо помнил то мгновение: словно переместившись из иного, куда более веселого мира, женщина в черной бархатной накидке проходит во вращающуюся дверь и, взмахивая флажками, пускается в пляс по холлу отеля. Кингсли уже был мертв. Женщина танцевала медленный вальс. Когда постояльцы отеля, отдыхавшие в холле, завопили от радости, женщина ушла. Война закончилась. И вот прошло пять лет с тех пор, как та женщина танцевала здесь свой вальс победы. Сэр Артур стоял в том же холле. Он еще не познакомился с Крэндонами, но, когда они вошли в отель «Гросвенор», сразу узнал их. Супруги заметили Дойла, и Мина весело помахала ему. Никто так и не назвал своего имени, когда сэр Артур поприветствовал медиума, которого так долго ждал.

Крэндоны прибыли в Европу неделю назад. Сойдя с борта «Олимпика», они первым делом отправились в Париж – мировой центр изучения паранормальных явлений, город, где способности медиумов исследовали такие ученые, как лауреат Нобелевской премии по медицине Шарль Рише, астроном Камиль Фламмарион и доктор Гюстав Желе, продемонстрировавший в Институте метапсихики свои драгоценные образцы, зарисовки и фотографии эктоплазмы. Многие, кто побывал в институте Желе, включая Берда, были потрясены его доказательствами существования неуловимого вещества, которое все исследователи паранормального пытались обнаружить и изучить. Рой считал, что его главная задача во Франции – это увидеть коллекцию Желе. Да, ему с супругой нравилось пить вино в ресторанах, обедать в отеле «Дю Буа» и прогуливаться по парижским бульварам. Но в основном Крэндоны проводили отпуск в затемненных комнатах для спиритических сеансов.

Миссис Крэндон еще никогда не подвергалась такому контролю, как на ее сеансе восьмого декабря 1923 года, проходившем под наблюдением месье Рише и Желе. Во время сеанса французские ученые сидели с ней внутри кабинки, удерживали ее руки и лодыжки и опустили головы ей на плечи, чтобы убедиться в том, что она не имитирует голос Уолтера. Когда призрак появился и процитировал один из своих любимых скабрезных стишков, Рише и Желе не удалось заметить никаких признаков мошенничества со стороны Мины. Несколько минут спустя он пустил столик для сеансов в пляс, а затем залевитировал его, включив музыкальную шкатулку. Комнату заливал ярчайший красный свет, но ученые не увидели ничего подозрительного. Коллеги доктора Желе аплодировали при виде этого феномена. Они кричали «bien» и «encore», словно миссис Крэндон была Жозефиной Бейкер спиритисткого толка. Когда явления, связанные со столом, завершились, от кабинки медиума раздались громкие щелчки, а затем вся конструкция повалилась на ученых и медиума, сидевших внутри. Мина навсегда запомнила, как Желе – пару месяцев спустя он погиб в авиакатастрофе – смотрит на обломки ее кабинки и кричит: «Sensationnel!»

Когда Мина была еще ребенком, доктор Ле Рой Крэндон приехал в Англию и впервые занял должность хирурга, устроившись на работу в Больницу Гая и Св. Томаса Бекета в Лондоне. Двадцать пять лет спустя доктор вернулся в Европу со своей третьей женой, надеясь найти здесь ученых, которые объяснили бы то, что не сумели обосновать гарвардские психологи. У Крэндона сложилось впечатление, что все центры парапсихологических исследований выглядят одинаково – изысканные малоэтажные резиденции с белым фасадом и длинными коридорами, украшенными портретами первых охотников на привидений. В Лондоне Крэндоны в первую очередь отправились в Британский институт парапсихологических исследований. То было детище Джеймса Хьюита Маккензи – того самого парапсихолога, который считал, что Гудини действительно проходит сквозь кирпичные стены и стекло водяной камеры пыток. Маккензи и его жена были спиритуалистами и не столь сурово контролировали подопытных медиумов, как ученые Британского общества психических исследований. Если бы миссис Крэндон была хитроумной мошенницей, то она вполне могла бы воспользоваться отсутствием контроля, чтобы провернуть трюк-другой в институте Маккензи. Но, кроме пары слабых щелчков и свиста, ее первый сеанс, проведенный в присутствии Маккензи, оказался пустышкой.

Затем Крэндоны отправились в Общество психических исследований – организацию, когда-то среди прочих аферистов разоблачившую и Эвсапию Палладино, мошенницу, которой удалось обвести вокруг пальца ученых в Италии и Франции. Совсем недавно Эрик Дингуолл и его команда молодых дознавателей Общества разрушили чары Евы К., королевы эктоплазмы: в присутствии Гудини единственной жидкостью в ее рту оставалась слюна. Именно Дингуолл, любитель фокусов и куратор коллекции средневековой эротики, теперь исследовал способности Мины во время ее первого сеанса в Обществе психических исследований. Среди участников сеанса был и виконт Эверард Филдинг – уважаемый ученый и любитель магии. Как потом выяснил Малкольм Берд, исследователи использовали столик «с подвохом» – в столик для спиритических сеансов встроили ящик, который мгновенно бы упал на пол, если бы к столу притронулись. Тем не менее за время сеанса миссис Крэндон заставила столик взлететь и повиснуть в воздухе шесть раз. По просьбе Дингуолла она даже залевитировала его дважды при ярком белом свете. Никто из участников раньше не видел ничего подобного: вопреки привычной традиции, медиум продолжала левитировать стол, даже когда в комнате включили верхний свет. Тем вечером Мина вернулась к Маккензи еще на один сеанс в институте, и Уолтер пустил в пляс пятикилограммовый столик, а еще поднял его при включенном белом свете. Из фонографа доносился джаз. Маккензи и его супруга утверждали, что способности Мины к левитации предметов беспрецедентны. Как они, так и Дингуолл, были рады приезду бостонского медиума.

Весть о ее триумфе произвела впечатление и на ученого, который изначально вдохновил доктора Крэндона на эксперименты. Вскоре сэр Оливер Лодж стал говорить коллегам, отправлявшимся в США, что в Америке непременно нужно увидеть Ниагарский водопад и миссис Крэндон. По слухам, она была наделена редким магнетизмом. Двенадцатого декабря Мина проводила сеанс в Парапсихологическом центре им. Уильяма Томаса Стеда. На сеансе присутствовала Ада Дин – астральный фотограф, запечатлевшая чудо у мемориала Кенотаф. На каждом снимке были видны эктоплазматические сущности, окружающие медиума. В одном из призраков Мина узнала брата – светлые курчавые волосы, изогнутые губы, шрам над левой бровью, куда его когда-то лягнула лошадь. «Да, это был Уолтер», – впоследствии подтвердила мать Мины в Бостоне. Все это обнадежило сэра Артура, организовавшего большинство демонстрационных сеансов миссис Крэндон в Европе. Знаменитый автор детективов поддерживал Мину, наставлял ее и следил за развитием ее способностей, пусть и издалека.

Все дороги мира спиритуализма – как в случае с Гудини, Бердом, а теперь и Крэндонами – вели к сэру Артуру. В его номере в «Гросвеноре» Мина провела последний сеанс в Англии. Она сидела в кабинке медиума, закрытая плотными занавесями с трех сторон, будто священник, готовый принять исповедь трех человек, собравшихся в комнате. Руки и ноги Мина вытянула за пределы кабинки, опустив ладони на квадратный столик для сеансов, а ступни положив на колени сэру Артуру, чтобы он контролировал ее движения. Медиум сразу погрузилась в транс. Музыки не было, но шум расположенной неподалеку станции метро напоминал об Уолтере, всю жизнь проработавшем на железной дороге. Тем вечером он появился быстро и зрелищно. Он поднял стол на рекордную высоту, и, когда доктор Крэндон включил свет, никто не смог определить, что удерживало стол в воздухе. Когда в комнате вновь воцарился полумрак, призрак свистнул над ухом у сэра Артура, за спиной леди Дойл и у двери, будто собирался выйти из комнаты. Но он не ушел. Внезапно кабинка Мины задрожала и одна из занавесей упала ей на голову. Хоть Уолтер не упустил возможности вогнать викторианскую пару в краску своими шуточками, он оставил у ног Джин цветок – знак своего восхищения этой леди.

Во время визита в «Гросвенор», как за ужином, так и на сеансе, миссис Крэндон произвела приятное впечатление на Дойла. И в отношении способностей, и манерой общения (едва ли кто-то мог заподозрить, что Мина выросла в сельской местности) она очень отличалась от других медиумов, которых встречал Дойл. Эта женщина принадлежала к другому социальному классу. Ее муж был уважаемым хирургом, она же – обворожительной светской дамой, впрочем, невзирая на принадлежность к бостонской элите, оба казались людьми скромными. Миссис Крэндон сказала, что не она управляет проявлениями, за которые ее так хвалят, в частности, совсем не она апортировала птицу из астрала во время того знаменитого сеанса. И напротив, ее контроль духов был непостоянным и слабым. «Уолтер любит крепкое словцо и даже не пытается притворяться возвышенной натурой», – писал Дойл. Впрочем, даже дух-сквернослов мог стать объектом исследования, и сэр Артур полагал, что миссис Крэндон и Уолтер отлично подходят для участия в соревновании журнала «В мире науки». Как сэр Артур и опасался, скептическое отношение некоторых участников комиссии ослабляло волю многих чувствительных медиумов. Но он слышал от Берда, как миссис Крэндон повела себя в противостоянии с Макдугаллом – с каким изяществом и юмором она отринула его обвинения. Да, Дойл был уверен, что Мина – уникальный медиум, экстрасенс с характером. И ее мертвый брат, этот могущественный дух, хранил ее. Сэр Артур предполагал, что врагам спиритизма и разоблачителям медиумов запугать миссис Крэндон будет не так уж просто.

 

Мальчик-медиум

У Эвсапии Палладино, знаменитого медиума предвоенных времен, было то, чем не могли похвастать недавно разоблаченные аферисты, – поддержка уважаемых ученых, таких как Каррингтон, Лодж и Шарль Рише. Исследователи утверждали, что эта грубая, полная женщина с яростным и пронзительным взглядом, эта крестьянка из деревушки под Неаполем может при помощи неведомой силы перемещать мебель по комнате. Уставившись на стол для сеансов, она заставляла его сдвинуться к ней или подняться в воздух. Сидя на стуле, она якобы левитировала себя в воздух, пока участники сеанса удерживали ее. Она поднимала руку – и в стороне слышались громкие удары, будто кто-то бил по дереву тяжелым молотом. Бытовала даже шутка: мол, когда экстрасенс выпустила порыв холодного ветра из «третьего глаза» на лбу, Каррингтона – он не отличался физической крепостью – едва не унесло.

Уверенный в том, что синьора Палладино готова к большой сцене, Каррингтон осенью 1909 года привез ее в Америку для турне. Ходили слухи, что в результате ее широко разрекламированных выступлений сам Каррингтон немало обогатился. Он заключил контракт с журналом «Макклюрс» об эксклюзивной публикации статей и получал за каждый сеанс Эвсапии по двести пятьдесят долларов. К сожалению, во время путешествия из Старого Света в Новый ее астральный канал то ли исказился, то ли закрылся. К концу провальных гастролей в Нью-Йорке газеты называли ее «наглой аферисткой». Ее разочарованные сторонники все еще утверждали, что, хоть Палладино и склонна мошенничать, когда у нее ничего не получается, в Европе она демонстрировала беспрецедентные способности. Но Эвсапия уже утратила статус наиболее многообещающего с точки зрения парапсихологических исследований медиума. Она умерла вскоре после окончания войны, но ходили слухи, что ее дух вселялся в медиума, который якобы унаследовал ее силы.

Газеты называли его Мальчик-медиум, но комиссия «В мире науки» знала, что его настоящее имя Нино Пекораро. Бледный мускулистый двадцатичетырехлетний парень был иммигрантом из Неаполя. Его врач обнаружил у юноши дар, когда Нино работал продавцом в аптеке. Доктор Ансельмо Пеккио провел два года, помогая Пекораро развить экстрасенсорные способности. Именно он представил Мальчика-медиума комиссии Мунна.

Берду показалось, что доктора Пеккио влечет к экстрасенсам, как магнатов к хористкам. Когда Каррингтон привез Эвсапию Палладино в Америку, Пеккио устраивал для нее сеансы в отеле «Тереза» в Гарлеме. Сейчас же в номере итальянского доктора гостей развлекал Мальчик-медиум. Впрочем, ему требовалось намного больше заботы, чем покойной синьоре Палладино. Юноша страдал от кошмаров, и, по слухам, у его кровати роились призраки. По словам доктора Пеккио, Нино пытался выпрыгнуть из окна всякий раз, когда его пугали мертвецы.

Впервые Пекораро привлек внимание исследователей паранормальных явлений в 1922 году, когда провел сеанс для сэра Артура в Вашингтоне. Среди участников сеанса были Каррингтон и одна итальянская молодая девушка по имени Аида, в ужасе косившаяся на дверь и готовая сбежать при первом появлении призрака. К вящему испугу Аиды, вскоре после того как в комнате погасили верхний свет, из кабинки медиума, где Пекораро привязали к стулу, ударил холодный порыв ветра, и через несколько минут раздался зычный рык призрака:

– Аида! Аида!

Этот рев оказался настолько внезапным, что, по словам Дойла, «все вскочили на ноги от неожиданности». Из кабинки вылетели детали одежды Пекораро: манишка, пояс, смятая рубашка – и упали на столик для сеансов. Затем призрак приказал Аиде войти в кабинку.

– Нет-нет-нет! – завопила напуганная девушка.

Хотя тем вечером больше не случилось ничего примечательного, медиум показался Дойлу достаточно перспективным, и потому сэр Артур рекомендовал Малкольму Берду присмотреться к нему. Ко времени соревнования экстрасенсов Пекораро уже провел демонстрационные сеансы для Уолтера Принса в помещении Американского общества психических исследований, но Принса его способности не особенно впечатлили. Итак, двое из трех участников комиссии в Нью-Йорке были знакомы с третьим официальным кандидатом на получение награды Мунна.

Доктор Пеккио специально обучал Мальчика-медиума призывать дух Эвсапии Палладино, чтобы он мог продолжать ее дело. Хотя в реальной жизни Нино с трудом справлялся с призраками, он хотел продемонстрировать американскому исследовательскому комитету неопровержимые доказательства своей экстрасенсорной силы. Обычно его сеансы напоминали старые добрые цирковые шоу – с «астральной» музыкой и летающими по комнате музыкальными инструментами. Поскольку Пекораро славился именно такими проявлениями медиумизма, члены комиссии отнеслись к нему куда строже, чем к предыдущим кандидатам. К стулу Мальчика-медиума не стали подсоединять скрытые датчики, позволившие разоблачить Джорджа Валентайна. Отказавшись от скомпрометированной Гудини технологии, члены комиссии обездвижили Пекораро, точно опасного преступника или умелого иллюзиониста, известного своими трюками побегов. На юношу надели рубашку с пришитыми к манжетам плотными рукавицами и попросили опустить обе ладони на противоположные локти – как в смирительной рубашке. Затем Каррингтон перемотал ему запястья и предплечья проволокой, а торс и ноги опутал длинной веревкой, в нескольких местах привязав ее к стулу и надежно закрепив хитроумными узлами. Невзирая на ситуацию, юноша казался настолько спокойным, что Берд дал ему прозвище «любитель покера».

Стоический Пекораро, не знавший английского, с куда большим удовольствием общался с мертвыми, чем с членами комиссии. Когда он погрузился в транс, с присутствующими заговорила Палладино – доктор Пеккио переводил ее слова с итальянского, выступая посредником между медиумом и комиссией. Доктор предупредил собравшихся, что Палладино была коварным духом. Впрочем, и при жизни она вела себя не иначе. Так, однажды во время сеанса она украла у него из бумажника тридцать пять долларов. С тех пор дух возвращал ему деньги, апортируя долларовые купюры на столик для сеансов.

– Наши кошельки в опасности? – спросил журналист «Таймс».

– Безусловно, – ответил доктор Пеккио и рассказал, что складывает купюры, апортированные Палладино, в свою записную книжку, где вел подсчеты того, сколько еще ему должен вороватый дух.

«Безусловно», – подумал и Берд, уверенный, что кандидат нацелился не на кошельки журналистов, а на куда более крупную сумму, обещанную Орсоном Мунном.

В отличие от предыдущих кандидатов Мальчик-медиум произвел на комиссию благоприятное впечатление. Едва погас верхний свет, как Пекораро начал сеанс. В комнате присутствовали нью-йоркские члены комиссии, сотрудники редакции, освещающий тему соревнования журналист «Таймс», доктор Пеккио и три уважаемых манхэттенских врача, изучавших этот случай. В кабинке медиума были разложены музыкальные инструменты, до которых юноша не мог бы дотянуться, поскольку был связан. Но сразу после начала сеанса послышался звон колокольчиков и звуки тамбурина, свистка и трубы для духов. Какофония усиливалась, казалось, все музыкальные инструменты играют одновременно. Пятнадцать минут спустя все утихло, и Эвсапия призвала участников сеанса спеть что-нибудь. Затем послышались какие-то щелчки и отдельные ноты. Сеанс завершился грохотом… и визгом. В кабинке исследователи обнаружили впавшего в истерику Пекораро, все еще привязанного к упавшему стулу. Из носа у юноши шла кровь. Члены комиссии поспешно освободили медиума, чтобы доктор Пеккио мог осмотреть своего раненого подопечного.

На следующем сеансе – на этот раз при полном отсутствии света – инструменты разложили на столике вне кабинки. И вновь раздалось их звучание. Колокольчик упал к ногам Берда. Стол резко повернулся, и часть присутствующих увидели, как вне кабинки медиума формируется светящаяся рука. Послышался хриплый голос Эвсапии: дух заявил, что сейчас материализуется полностью, но духи часто обещали то, с чем потом не справлялись медиумы. Сеанс завершился привычной отговоркой духов в таких ситуациях: Эвсапия пожаловалась, что в комнате царит враждебная атмосфера, поэтому ее энергетика искажается. Хотя она не назвала виновника, все знали, что дух имеет в виду Уолтера Принса – тот открыто выражал свои сомнения в ее способностях, и это оскорбило ее. Впрочем, дальнейшие события полностью оправдали Принса. Напоследок Эвсапия сказала, что медиум волновался и пута мешали ему, и, как потом установили эксперты, в этих словах была доля истины. Пекораро был связан в конце сеанса, он явно отчаянно пытался высвободиться. Рукавицы порвались, на них были следы от укусов, будто их жевала собака. С точки зрения Принса, юноша вполне мог бы освободиться, судя по их состоянию. Но если так, то почему на музыкальных инструментах не осталось отпечатков пальцев? Этот вопрос не давал покоя Берду. Представлялся небезынтересным и тот факт, что на сеансах Пекораро действительно впадал в транс. Пока он был без сознания, врачи втыкали иголки ему в икры, и он никак не реагировал. Когда врач приподнял веко медиума и посветил фонариком, зрачок не сузился.

– Мы считаем этого кандидата достойным внимания, – заявил прессе Берд, – и полагаем, что медиум не прибегал к осознанной попытке мошенничества.

Нино напоминал какого-то персонажа из рассказов Эдгара Аллана По: его мучил необъяснимый ужас. На совещаниях в редакции «В мире науки» выдвигались гипотезы о том, что Пекораро прибегал к самогипнозу либо стал жертвой гипноза доктора Пеккио – человека с сомнительной репутацией.

Но через некоторое время эксперты сошлись во мнении, что Пекораро – намеренно или нет – устраивает для них шоу призраков. Когда ассистент Берда пришивал рукавицы Нино к манжетам, то чуть не задохнулся от чесночной вони, исходившей изо рта медиума. А когда потом послышался рев трубы для сеансов, некоторые участники почувствовали тот же запах, что могло служить доказательством мошенничества: духи, а не Пекораро, должны были общаться с участниками при помощи этой трубы, и Берд сомневался, что присутствующие уловили запах «астрального чеснока». Другим доказательством мог служить тот факт, что после сеансов пута экстрасенса всегда были немного ослаблены. Берд никогда не сталкивался с медиумом, которому требовалось бы столько времени, чтобы выйти из транса и позволить исследователям осмотреть кабинку. Принс полагал, что это время нужно Пекораро, чтобы восстановить пута, из которых он выбрался. Тем не менее медиум проявлял свои способности в условиях жесткого контроля, и экспертам пока что не удалось остановить его. В «Таймс» Пекораро называли «самым многообещающим кандидатом на данный момент». Вследствие этого Орсон Мунн решил вызвать своего эксперта по побегам. Гудини выступал в городе Литл-Рок, столице штата Арканзас, когда получил телеграмму с просьбой срочно приехать в Нью-Йорк. Вначале Гудини разозлился на Берда: почему редактор не удосужился сообщить ему, что новый экстрасенс проводит демонстрационные сеансы для комиссии? Вот что происходит, когда его исключают из процесса исследования: комиссия зашла в тупик! «Он мошенничает, но ненамеренно? – посмеивался Гарри. – Нельзя выпутаться откуда-то, оставаясь без сознания!» И хотя все билеты уже были раскуплены, Гудини решил отменить выступления и приехать в Нью-Йорк. Наконец-то у него появится возможность – или так он себе это представлял – сделать свой вклад в это соревнование. Он спасет журнал от кошмарного позора! Пекораро, как никто из предыдущих кандидатов, напоминал Гудини дни его цирковой юности. Он полагал, что медиум проворачивает трюк братьев Дейвенпорт – фокус, который он и сам когда-то использовал в своих выступлениях. Сидя в поезде, который несся по прериям, Гудини вспоминал бродячий цирк доктора Хилла. Он представлял себе Пекораро на сцене и крики зазывалы: «Спешите видеть, спешите видеть! Приходите посмотреть на удивительного Мальчика-медиума! Всего за десять центов, жалких десять центов, десятую часть доллара, две пятицентовых монетки, вы можете увидеть чудо-мальчика из Италии, великого толкователя оккультного! Заходите в шатер Пекораро!» Да, последний кандидат Берда был иллюзионистом, мастером побега. А ничто не могло так разозлить Гудини, как наглец, посягнувший на его территорию и притом утверждавший, что обладает сверхъестественными способностями!

Прибытие Гудини в редакцию «В мире науки» стало неожиданностью почти для всех. Но на лице Пекораро, этого «любителя покера», не отразилось и тени страха оттого, что теперь на его сеансах будет присутствовать новый эксперт. Гудини был впечатлен телосложением Нино: по его словам, благодаря широким плечам и сильным мышцам груди этот медиум был в отличной физической форме, требовавшейся для проведения трюков с побегами. Все поведение Гудини точно говорило итальянскому медиуму: «Тебе не заполучить эту награду!»

Вечером восемнадцатого декабря началось, как назвал это Уолтер Принс, великое противостояние двух мастеров побега. Когда Гудини подключился к процессу, доктор Принс сразу понял – как и все восемнадцать других участников сеанса, – что Гарри был мастером своего дела, Эйнштейном в науке обмана! По распоряжению Гудини на руки Нино надели перчатки, плотно затянули их на запястьях, а затем пришили их к его рубашке, руки продели в рукава пиджака, надетого задом наперед, поверх перчаток надели рукавицы и уже их пришили к рукавам пиджака, пиджак пришили к брюкам и напоследок затянули воротник на жилистой шее кандидата. В процессе Гудини пытался избавить медиума от лишнего неудобства, но, если Нино и чувствовал, что пута ему жмут, он не жаловался. Он просто смотрел прямо перед собой – казалось, он уже загипнотизирован мастером побега.

Но великий Гудини только разогревался. Он сказал аудитории, что они не должны ограничивать кандидата в перемещении тем же способом, что и раньше, потому что «даже начинающий фокусник выпутается из шестидесяти ярдов веревки». Рассказав, почему избыточная длина веревки дает мастеру побега пространство для маневра, Гудини связал Нино десятком коротких обрезков веревки, создав целый лабиринт петель на теле кандидата, а затем закрепил их морскими узлами, позволявшими еще привязать Пекораро к стулу. Потом стул закрепили на полу в кабинке медиума при помощи металлической ленты и проволоки и зафиксировали его местоположение восковой печатью. Прошло около полутора часов, прежде чем Пекораро подготовили к демонстрации так, чтобы это удовлетворило Гудини. Берд потрясенно рассматривал это произведение искусства. Он сам всегда пытался обеспечить комфорт кандидатов и потакал их прихотям – вспомнить хотя бы сад для Цветочного Медиума! – но при этом ему не казалось, что Гудини обращается с Мальчиком-медиумом слишком сурово. Нет, условия были справедливыми, поскольку комиссия должна была удостовериться в том, что Нино не мошенничает. Да и в любом случае, что там какая-то веревка для человека, который умеет покидать свое тело? Завершив приготовления, Гудини сказал, что не гарантирует невозможность для медиума выбраться из пут, зато гарантирует, что второй раз он уже себя так не свяжет.

Участники сеанса взялись за руки, и вскоре из кабинки медиума донесся хриплый голос Эвсапии Палладино. Хотя вначале дух, контролировавший Нино, не выражал враждебности по отношению к Гудини, обстановка в демонстрационной комнате оставалась напряженной. Раньше Палладино пребывала на сеансах в добром расположении духа. Она не ныла, не бранилась по-итальянски и не проявляла иных свойственных ей при жизни нелицеприятных привычек. В прошлые разы она, казалось, была рада встрече со своим давнишним исследователем Каррингтоном, повторяя, что если раньше она контролировала силу в качестве медиума, то теперь делает это из мира иного. Как Гудини и предполагал, призрак, столь активный во время предыдущих демонстраций, на этот раз ограничился одной болтовней. Эвсапия похвалила Гарри за то, в какие пута он заточил медиума, и заявила, что проявит свои силы, невзирая на все попытки ее остановить. Но сеанс оказался пустышкой. Когда Палладино попросила участников спеть что-нибудь, не заиграл ни один музыкальный инструмент. Через час сеанса Эвсапия сумела вызвать только пару слабых щелчков.

Разочарованный дух пожаловался, мол, Гудини привязал Нино к стулу, как Иисуса привязывали к кресту. Разозленный таким сравнением, иллюзионист едва сдержался – Берду пришлось схватить его за руку, чтобы Гарри не бросился в кабинку медиума. Впоследствии доктор Пеккио тоже выразил свои возражения против методов Гудини. По его словам, медиуму было больно, поскольку веревки мешали здоровому кровообращению в его теле.

– Они передавили его тело, только если он попытался освободиться! – выпалил Гудини.

И Берд вновь поддержал своего эксперта. Он счел стоны, доносившиеся из кабинки, свидетельством не боли, а досады от поражения.

К концу третьего сеанса Нино редакция «В мире науки» согласилась как с Гудини, так и с Принсом, который с самого начала говорил, что эти проявления «поражают своей глупостью». Итальянский кандидат, осознанно или нет, мошенничал и оказался очередным ложным медиумом. И только доктор Пеккио, попросивший сделать его членом комиссии, еще не утратил веры в своего воспитанника.

Новый демонстрационный сеанс для Нино назначили за несколько дней до Рождества, и на этот раз Гудини отсутствовал. Неудивительно, что Эвсапия проявила себя куда лучше. Инструменты играли, занавеси кабинки надувались, как паруса.

– Потрясающе, да? – самодовольно вопрошал доктор Пеккио.

С наступлением полночи медиум впал в истерику. Изо рта у него пошла пена, он попытался вскочить со стула и порвал пута. Впоследствии Пеккио заявил, что его подопечный сделал достаточно, чтобы получить награду.

– Мне полагается две с половиной тысячи долларов, – заявил доктор. – И я требую выдать их мне. Мальчик предоставил вам убедительные доказательства. В этом нет никаких сомнений. Деньги мои.

К его огорчению, комитет не был удовлетворен. Берд объявил, что требуются дополнительные сеансы. Новые демонстрации способностей Пекораро назначили на январь, но, когда доктор узнал, что на них будет присутствовать Гудини, они с экстрасенсом отказались от дальнейшего участия в конкурсе.