Как может тебя увидавшее око В разлуке от слез не ослепнуть до срока? Хоть сам я живу без тебя, удивляюсь Тому, кто живет от тебя так далеко.

Моя любимая — о, страшный час! — уходит, Из рук подола вырвавши атлас, уходит. Кровь хлынула из глаз, из жил бежит... О боже, Уходит из души все то, что с глаз уходит.

Сердце расплавило пламя в полный накал. Думал я выиграть счастье — жизнь проиграл, Понял: тебя я не стою, жалок и мал. Сердце смирилось и разум спорить не стал. Побледнел шиповник щек от лихорадки, Губы обметало, кудри в беспорядке, Спишь ты словно око. Я же в изголовье — Брови тетивою — сон храню твой краткий. Обращался я к аллаху от страданья по тебе, Рвал терпения рубаху от страданья по тебе, Натерпелся боли, страху от страданья по тебе. Проще: стал подобен праху от страданья по тебе. Глазам была видна ты, а я не знал, Таилась в сердце свято, а я не знал, Искал по всей вселенной твоих примет, Вселенною была ты, а я не знал. День прошел в размышленьях о том, что все прах. Увы. Ночь прошла в сожаленьях о яви и снах. Увы. Миг один этой жизни дороже вселенной всей. Спешил я приукрасить другим под стать себя, Не ближних за терпенье — хвалил опять себя. Когда ж узнал в разлуке, где спешка, где терпенье, — Тогда, хвала аллаху, я смог познать себя. На дереве терпенья плод — не диво. Знать, что разлуки срок пройдет, — не диво: Уж если сердце отдано любимой, Отдать ей тело в свой черед — не диво!

Ты — целый мир очарованья, а я -твой пленный воробей, Попавший в сети обаянья всей нежной слабости твоей. Ты привяжи меня, как птицу, тесьмы индийской не жалей, Держи тесьму. И сам вернусь я; плен мне свободы стал милей.

Одиноко я плачу в ночи, а когда заалеет восток, Молча ворот терпения рву, как бутон разрывает цветок. Может, юной розы росток, только выросший из земли Мне о розе весть передаст, чей последний сон так глубок?

Четырнадцатилетняя луна, кого сравню с тобой? С четырнадцатидневною луной равна ты красотой. Да не постигнут красоту твою ущерб, закат глухой! Четырнадцатилетней будь всегда, будь навсегда такой! Тоска по тебе унесла столетнюю радость мою. Я в сердце печали печать, как в чаше тюльпан, утаю. Когда же я в землю сойду с душой, сожженной тобой, Из сердца тюльпан я взращу и ветру свой стон изолью. Ты вздохам горестным моим учись внимать, о сердце, В пути далеком мы должны ровней дышать, о сердце, Л всех не помнящих добра, презревших правды свет, Забудь, коль можешь! Нам таких не надо знать, о сердце! Сердце сжалось от обиды, петлей стало в знаке «мим», Сделалось под гнетом злобы точкой малой в знаке «джим». Где укрыться от напасти, если все, что было целым, Разломясь, как в «лам-алифе», знаком сделалось двойным? Глаза твои — палачи, что гнали нас на убой, Не в трауре ли по нас оделись синей сурьмой? Ошибся я! Это в саду твоей красоты расцвели Нарциссы темных глаз в лилейной кайме голубой.

Когда тебя от головы до пят Сожжет прекрасный, но неверный взгляд, Пей, как вино, кровь собственного сердца, Глотай, как сладкий сахар, горький яд. О милая, взгляни, как мир красив, Вот строки трав легли на свитки нив. Весна, как ученик, мелком зеленым На поле учится писать «алиф». Я клялся верным быть, но верным быть не мог. Ты прогнала меня, теперь я одинок. Ты сетуешь, а я главу посыпая прахом, Из-за твоих причуд я клятвой пренебрег. Обретшему бальзам не задавай вопрос, Какие муки он познал и перенес. Ты слушай мудрецов и, виноград вкушая, Не спрашивай о том, в каком саду он рос.

Подруга Севера, луна, сияя в небесах, Следы любимой озари, дороги серый прах. А если спросит про меня, живущего в дали, Твоя печаль огнем мне сердце жжет, Я обожжен на сотню лет вперед. Придет пора, и на моей могиле Мак огнецветный жарко расцветет.

Сказал я сердцу: «Дай передохнуть! Я истомлен, далек мой трудный путь. Сумей суровым быть с неблагодарной, С той, что смогла поэта обмануть!»

Я без тебя поднес бокал к губам, Вино я пью с печалью пополам. Ты черным взором дни мои смутила, Расстались мы — конца нет черным дням.

Кто силу знания отверг, тот обделен умом, — Он счел, что сущее кругом -обманчивый фантом. Но если этот зримый мир — воображенья плод, Как с вечной истиною быть, вне нас живущей в нем?

Мой день прошел в тоске и маете. Я горевал в вечерней темноте, О том, что жизнь, мгновенье за мгновеньем, Я промотал в никчемной суете.

В огне страстей дотла я сердце сжег. Искал я тщетно, годы не берег, Лишь под конец, вниманья недостойный, Истерзанный, пришел на твой порог.

Беда тому, чье сердце оскудело, Кто разлюбил, чья роза облетела. Ты говоришь: «Дозволь уйти!» О, небо! Кто разрешит душе покинуть тело?

Когда весною, благостью небес, Цветы покроют и поля и лес, Я на могильный холм приду в надежде, Что образ милой в лилии воскрес.

Мир наш светом наполнен во все времена, Человеку в нем радость прозренья дана. Но его жадный разум постигнет лишь малость — Только отблеск над бездной без края и дна... Дышит пламенем солнце в безбрежной ночи Диск луны от него забирает лучи; Звездный свет по природе своей бесконечен, Но извечен и мрак — в этом мудрость ищи!

Во вселенной парит первородная мгла... Вспыхнет лучик сознанья, и жизнь потекла Через призму сверкающего разноцветья; Судит разум о солнце по цвету стекла. » » * Некто задал вопрос: «Можно ль видеть творца?» Я ответил: «Начала в нем нет и конца... Для одних он — вселенная в вечном.движенье, Для других — жалкий образ чужого лица».

Бог всезнающий милость к тебе проявил: Сто заветных дверей пред тобой отворил. Только двери в свой мир показать отказался, Чтобы лоб ты случайно о них не разбил...

В бренном мире ты истины не обретешь, С грузом тяжких сомнений в могилу сойдешь. Знай, что истина неизреченной пребудет; Слово — только мираж, а мираж — это ложь!

Люди разным пророкам молитвы творят, Люди зло совершают и благо дарят. Все деяния их так похожи на хворост Для костра, на котором они же сгорят. Жадность губит людей и пороки плодит, Всяк богатство умножить свое норовит, Забывая, что в жизни он просто песчинка: Смерть подует, и прахом он будет покрыт.

Море тяжко вздыхает — клубится туман — Из тумана рождается туч караван; Вот они обнялись, с неба слезы роняя... Вновь дождливый поток морю скорбному дан.

Вы, как свиньи, в безделье живете, томясь, Либо молитесь, кары небесной боясь. Оглянитесь кругом... Мир так чист и прекрасен! Вы же видите в нем только похоть и грязь...

Нить бесценную жемчуга держишь в руках, Берегись, чтоб она не рассыпалась в прах... Жизнь твоя — это нить. Жемчуг меряет время. Мудрый тратит его лишь в достойных делах.

В мире скорби, где правят жестокость и ложь, Друга преданней книги едва ли найдешь... Затворись в уголке с ней — забудешь о скуке, Радость истинных знаний ты с ней обретешь.

Я попал, словно жертва греховных затей, В эту затхлую жизнь и томлюсь, как злодей. Эй, палач! Я в последнем желании волен? Дай же мне умереть, дай уйти от людей! Каждый день приближает к могиле наш путь; Жало смерти пронзит наболевшую грудь, Даст просвет для души — ей к свободе дорога! Труп же хладный зароют в земле где-нибудь.

Эй, Джами! Ты родился из чаши вина? Значит, гибель тебе от него суждена. Сядь покорно и жди на ступеньках подвала, Пей любовный напиток до самого дна!

Мой ходжа! Ты в молитвах ликуешь, скорбя, Все мирские грехи ты взвалил на себя. Слишком тяжек твой груз? Оттого нам не легче Сбрось на землю, не то он раздавит тебя!

Мне в подарок ходжа самбусу отослал. Ты явилась, с губами как пламенный лал, Села рядышком в тень. Поднесла мне кусочек. Лишь отведал его -снова юношей стал...

На глазах твоих ярких слезинки дрожат, На щеках твоих жарких -тюльпанов пожар... Тайна жизни моей, сбрось свое покрывало... Всю себя покажи, как божественный дар! Ты уходишь — я плачу, как ветер в грозу, Ты приходишь — смеюсь, вытирая слезу... Знай, любовь моя вечная и молодая, Жив иль мертв — на коленях к тебе доползу! О судьба! Мне законов твоих не понять; Словно буквы, ты в строчки нас любишь сгонять. В жизни делал я все, что мечтал бы не делать, Так верни же хоть то, что успела забрать! Где истина? Где ложь? Все -шелуха одна... Под нею спрятан плод. В нем суть заключена. Разрежь его смелей и поднеси ко рту: В нем сердцевину ты познаешь — доброту! Извечен в мире корень доброты, Приносит в дар он щедрые плоды... Кто в сердце к ближним нежностью богат, Он для людей — надежный друг и брат. До той поры, пока жестокий вождь Вновь помышлять о войнах не устанет, И день и ночь идти кровавый дождь На головы людей не перестанет...

Ты хочешь знать, кто лучший из людей? Послушай голос совести моей: Из лучших первым будет назван тот, Кто постоит в беде за свой народ

Мир нравственных слепцов безмерно жуток Так и не приняв жизни волшебство, Они спешат едой набить желудок И молят свет во здравие его.

Крестьянский труд — основа всех забот; Зимой и летом пот крестьянин льет. Но если пашню пот не окропит, Судьба нам голод и беду сулит.

Ветвь дерева с тяжелыми плодами Земле свой низкий отдает поклон... Ветвь дерева бесплодная годами С мольбой глядит на синий небосклон.

Придет пора, и дар небесный — туча На землю страждущую выльется дождем И розу пышную и чахлую колючку, Дыханье жарких слов — от пламени любви, Мерцанье всех миров — от знамени любви; Пусть плачет сердце и в глазах роса, Но зов любви услышат небеса! Как сладка музыка признаний соловья! Как опьяняет он весной цветущий сад! Но весь его поймет, уверен я, Лишь роза, в чей влюблен он аромат... Я в чудесах мирских познал изрядно толк И ложь от правды различаю тонко. Вот чудо из чудес — когда голодный волк Вдруг пощадил заблудшего ягненка... Тот, кто однажды к чаше сладострастья Припал и осушил ее до дна, Навеки будет у нее во власти: Он — раб смиренный этого вина... Однажды нищий задал путнику вопрос: «Зачем ты с чужаком так искренен и прост?» Промолвил тот: «Он -тюрок, я -таджик, Но общей веры нас роднит язык».

Имущество ходжи -верблюд с палаткой... В пути сухарь ему -что финик сладкий, От зноя высох как скелет его верблюд, А пауки в его палатке сети ткут. Терпенье всем приносит сладкий плод, Терпенье к благоденствию ведет; Ты в жизнь вступил... Учись же с колыбели Быть терпеливым... и достигнешь цели!

Ханжа кривит в тупой улыбке рот, И взгляд его блуждает, как в тумане; Он человеком быть перестает, Он приближается по виду к обезьяне...

Когда вступаешь ты на путь науки, Всегда трудись за совесть — не за страх, Иначе скорчишься, как червь, от скуки И прослывешь... в ученых дураках.

Бывает, по следам преследуешь ты зверя, И вдруг вблизи пересечет он путь; Мечи в него копье, пока глазам не веришь, Не стой в раздумье — надо ли метнуть?

Эй, ходжа благочинный! Прими мой совет: Прежде чем свою проповедь хочешь начать, Убедись, будут слушать тебя или нет: Если нет, так не лучше ль тебе промолчать?

Эй, ходжа! Ты в щедротах своих так высок, Что нелезет мне в горло твой жирный кусок. Сам ты слопал барашка — ни много ни мало: Что на блюде лежало, все в брюхо попало. Кто языком зазря болтать привык, В том не найдешь ни смысла ты, ни прока; Обвитый сплетнями, как змеями, язык — Пособник человеческим порокам...

Встречались женщины тебе, чей властный нрав Не признает чужих деяний, слов и прав? Их языки длинны и так болтлива речь, Что пресечет их только острый меч.

Ты слаб становишься, Джами, от жизненных потерь, В кругу веселья молодых скучаешь ты теперь. Суров судьбы круговорот — настал и твой черед Навстречу старости своей открыть с поклоном дверь.