Новое назначение

Первые дни марта сорок второго года были очень холодными. Потом немного потеплело, пошел жесткий, словно рисовая крупа, снег. По ночам дул сильный степной ветер.

Контрнаступление Красной Армии под Москвой и Ростовом принудило фашистское командование несколько ослабить свой натиск на юге. Воспользовавшись этим, командование фронта вывело Сивашскую дивизию во второй эшелон в район Лисичанска. Полки приступили к оборудованию участка второй полосы обороны. Вражеская авиация в ясную погоду периодически бомбила Лисичанск и его окрестности, но для измотанных в осенне-зимних боях воинов это был все же отдых.

Во втором эшелоне снабжение продовольствием было значительно хуже, чем на передовой. Хозяйственники не привозили в дивизию и половины потребного количества продуктов.

При отступлении многие предприимчивые старшины подразделений находили возможность пополнять запасы продовольствия за счет «самозаготовок». Теперь же, когда фронт несколько стабилизировался, «самозаготовкам» пришел конец.

Да и много ли можно было заготовить в шахтерских поселках и расположенных вблизи угольных шахт деревнях?

В этих условиях мне пришлось часто приходить к командиру дивизии полковнику Слышкину и подробно докладывать о положении дел. Афанасий Никитич молча выслушивал мои нужды, но тут же ставил не менее трудные задачи.

В принципе мне нравилась служба в должности начальника отделения штаба дивизии. Свои обязанности, по мнению комдива, выполнял неплохо. Но не только по образованию, и душой я все же был строевым командиром и постоянно думал о том, что мог бы быть более полезным на строевой службе. Не раз обращался к полковнику Слышкину с просьбой о переводе в полк на любую командную должность.

Старый кадровый командир, умный и проницательный человек, Афанасий Никитич прекрасно понимал обоснованность моей просьбы, считал ее вполне справедливой, но удовлетворить не торопился. Его тоже можно было понять: не так-то легко подыскать опытного командира, способного возглавить службу тыла в столь трудную пору.

— В полк я тебя пошлю, Владимир Николаевич, — всякий раз говорил комдив. — Только не торопи меня ради бога. Сам понимаешь, лишь бы кого на твою теперешнюю должность не назначишь.

Назначения ждал терпеливо. И однажды мне было приказано срочно прибыть на дивизионный КП. В блиндаже вместе с полковником Слышкиным находились начальник политотдела Николай Иванович Романов и комиссар дивизии полковой комиссар Николай Григорьевич Ковалев.

— Присаживайтесь, майор, поговорим, — кивнул Афанасий Никитич на единственный незанятый табурет у стола.

Комдив обратился на этот раз не как обычно по имени и отчеству, а по званию — майор, которое мне было присвоено в конце 1941 года. Такое обращение настораживало: уж не допустил ли какого просчета в работе?

— Так вот какие дела, — вновь заговорил комдив. — Просьба ваша удовлетворена. Сегодня получен приказ Военного совета армии. Вы назначены командиром шестьсот семьдесят шестого стрелкового полка. Принимайте свое «хозяйство» у полковника Жданова.

Командир полка! Наконец-то сбылось самое заветное желание.

Командир дивизии, начальник политотдела и комиссар Долго говорили о дисциплине в полку, о необходимости подтянуть людей и навести в подразделениях порядок, о том, как опираться в работе на партийную организацию.

Слушая их наставления, думал: «Справлюсь ли? Все-таки полк — хозяйство сложное. Однако быть начальником отделения штаба дивизии и фактически исполнять обязанности заместителя комдива по тылу — дело тоже далеко не из легких, тем более в условиях боевой действительности, в обстановке вынужденного отхода войск…»

Командир 15-й стрелковой дивизии генерал-майор А. Н. Слышкин.

— Мы считаем, что с новой должностью вы справитесь, — сказал в заключение полковник Слышкин. — Командирские навыки у вас есть. Вы уже командовали взводом, ротой, батальоном. И, как нам известно, не плохо. К тому же у вас есть еще один плюс — хорошее знание службы тыла. В общем, желаем успеха! Слава шестьсот семьдесят шестого должна быть восстановлена.

 

676-й

Полк, в который я получил назначение, был для Сивашской дивизии, как говорится, «инородным». Сформированный в 1939 году, он входил в состав 192-й горнострелковой дивизии, которой командовал тогда участник боев у озера Хасан К. И. Привалов. В составе той же дивизии полк участвовал в освобождении Северной Буковины. Великая Отечественная война застала его в Карпатах, в местечке Турка. Оттуда полк, отражая яростные атаки врага, отходил через Борислав, Дрогобыч, Станислав, Винницу на восток. В боях за Умань потерял значительную часть личного состава и боевой техники. Оставшиеся в живых воины прорвались сквозь вражеское кольцо, вышли в район Днепропетровска и сумели спасти святыню части — полковое Знамя. Из остатков 192-й дивизии 676-й полк был доукомплектован и включен в состав 15-й Сивашской.

Комиссар 15-й стрелковой дивизии полковник Н. Г. Ковалев.

В оборонительных боях за Донбасс полк сражался героически. Зачастую даже небольшие группы смельчаков обращали в бегство целые вражеские подразделения.

Немало героизма проявили воины полка в осенне-зимних боях 1941–1942 годов. В декабре 1941 года решением Военного совета Южного фронта более 20 участников этих боев — воинов 676-го стрелкового полка были награждены орденами и медалями Советского Союза. Один из них — капитан Петр Будаговский удостоился самой высокой награды — ордена Ленина. Тогда же за мужество и отвагу, проявленные при спасении раненых, была награждена орденом Красной Звезды первая из девушек полка — санинструктор Зина Остапенко.

С приходом в полк командира полковника Жданова, недооценивавшего политработу, многие хорошие традиции были растеряны. Теперь предстояло вернуть полку прошлую боевую славу.

И вот 676-й полк. Первым меня встретил заместитель по политчасти батальонный комиссар Мазниченко. До этого мы знали друг друга, но теперь знакомились будто заново.

Иван Иванович Мазниченко был несколько старше меня. До войны он работал парторгом ЦК ВКП(б) на одном из крупных донбасских заводов. В боях зарекомендовал себя смелым, деловым командиром, умеющим создать вокруг себя атмосферу спокойствия и уверенности. Когда требовалось, первым поднимался в атаку. В полку его любили, как отца и наставника, и шли за ним смело в пекло сражения. Своим присутствием, краткой репликой или вовремя сделанным замечанием этот суровый на вид человек оказывал на бойцов и командиров огромное воздействие.

В первый же день Мазниченко довольно подробно ознакомил меня с настроением бойцов и командиров. Начальника штаба полка капитана В. А. Фомина охарактеризовал как командира зрелого, наблюдательного, знающего свое дело. Василий Александрович до войны работал учителем в одной из средних школ Новгорода.

— Почему полк сдал прежние рубежи славы? — спросил я у Мазниченко.

— Вся причина в том, что бывший командир, несмотря на неоднократные мои предостережения, отодвинул политработу на второй план, не опирался в работе на партийную, комсомольскую организации, а пытался делать все сам. Отсюда и последствия.

После беседы с заместителем по политчасти начал знакомство с командирами и политработниками подразделений. Всматриваясь в лица командиров, слушая их рассказы о людях, их героизме в бою, мысленно прикидывал, на что особо налечь. У одного не ладилось дело со сбережением оружия, у другого была низкая бдительность.

Как выяснилось из бесед, многие воины, особенно прибывшие из запаса, не умели метать гранаты, плохо знали оружие, не могли сноровисто произвести перебежку, переползание, вести огонь на ходу, атаковать противника. Научить их всему этому составляло тоже одну из важных задач.

Одновременно командирам и политработникам было указано на необходимость проявлять больше заботы о питании бойцов, об их медицинском обслуживании…

— Заботу-то мы проявляем, — сказал один из командиров. — Но нам ее нечем материально подкреплять. Питание, к примеру, мы получаем из полковых и батальонных кухонь. Но как? Горячего супу поешь не всегда. Везут частенько остывший.

Вызываю помощника по тылу капитана И. М. Чернобабу и требую от него доставлять горячую пищу в любой обстановке.

Особую тревогу вызывало положение с полковой артиллерией. В прошлых боях артиллеристы понесли большие потери в людях и боевой технике. Начальнику артиллерии старшему лейтенанту Н. А. Ковригину предстояло почти заново создавать артиллерийские подразделения, а новой техники поступало на фронт, к сожалению, еще мало.

Через несколько дней я выступил с докладом на полковом партийном собрании. После заслуженной похвалы некоторых подразделений подверг резкой критике все то, что мешало полку хорошо воевать. Основанный на конкретных примерах и фактах, доклад расшевелил людей. Началось деловое, смелое обсуждение.

 

И снова фронт

В первых числах апреля сорок второго года 15-я стрелковая Сивашская дивизия по приказанию Ставки перебазировалась из-под Лисичанска в район небольшого городка Боброва, что юго-восточнее Воронежа. Наш 676-й полк расположился близ станции Икорец, на восточном берегу одноименной реки. Там дивизия доукомплектовалась до штата военного времени и развернула боевую учебу. Обстановка к этому времени на фронте резко осложнилась. Стремясь взять реванш за поражение под Москвой, противник готовился к новому наступлению. Свой главный удар он нацеливал теперь в южном направлении. Предвидя это, Советское Верховное Главнокомандование принимало все меры к тому, чтобы сорвать этот замысел врага. На направление главного удара противника стягивались советские войска.

Ни командование, ни штаб дивизии поначалу не были ориентированы о предстоящей задаче дивизии. Распоряжение «сосредоточиться в районе станции Студеной и поступить в подчинение командующего 13-й армией Брянского фронта» дивизия получила уже в пути. На конечном пункте полк ждал еще один приказ — перейти к обороне рубежа Красный, Березовый, Лески, Крутец, Греково, устье реки Фошни.

В ночь на 27 мая сивашцы сменили 143-ю стрелковую дивизию на рубеже Луговой, Вышне-Долгое. Подразделения 676-го стрелкового полка заняли 14-километровый участок обороны на восточном берегу реки Тим.

Полк был хорошо укомплектован, но растянутость оборонительного участка более чем вдвое сильно беспокоила. Надо было еще и удерживать небольшой плацдарм на западном берегу реки. Там приречная окраина села Шолохова была в наших руках. Пришлось строить оборону в одну линию, без второго эшелона. В резерве находилась лишь рота автоматчиков. Удручала и связь. Не хватало телефонного кабеля. Его приходилось заменять обыкновенной колючей проволокой, подвешивая ее на шесты. Все понимали, что при первом же артналете все эти примитивные сооружения на шестах полетят вверх тормашками. В резерве, правда, имелось несколько раций, но они не могли удовлетворить потребности.

Много хлопот доставлял плацдарм на западном берегу реки Тим. Был он совсем небольшим, однако для его обороны требовалось держать за рекой стрелковую роту и некоторые приданные ей подразделения, ежедневно обеспечивать личный состав питанием, медикаментами и боеприпасами, а переправы были видны противнику, и он держал их днем и ночью под огнем. Несколько раз гитлеровцы пытались ликвидировать плацдарм, но полк стойко удерживал небольшой клочок земли. В случае перехода войск в наступление на плацдарме можно было развернуть до двух стрелковых батальонов.

Дни и ночи совершенствуя оборону, отрывая новые окопы, углубляя траншеи и ходы сообщения, оборудуя блиндажи и укрытия, все надеялись, что дальнейшему отступлению Красной Армии теперь положен конец. Но в первой декаде июня эти радужные мечты несколько рассеялись. Из материалов воздушной разведки стало известно о сосредоточении вражеских войск в 20–30 километрах от переднего края, как раз перед оборонительным рубежом 15-й Сивашской дивизии.

Командиров полков вызвал комдив.

— Как с разведкой? Почему нет «языков»? — сердито спросил Афанасий Никитич.

Командиры полков отвечали по-разному, но смысл ответов был один: противник все время настороже, полковым разведгруппам никак не удается скрытно проникнуть в его расположение.

— Выходит, так и будем «играть втемную»? — с нескрываемым укором сказал полковник Слышкин. — На войне это верный проигрыш.

Да. «Язык» необходим. Воздушная разведка лишь определила сосредоточение вражеских войск. Пленный же мог рассказать при допросе о цели сосредоточения.

Еще за несколько дней до вызова к комдиву довелось мне не раз советоваться с начальником штаба В. Фоминым и начальником разведки старшим лейтенантом Г. Пилипенко. Мнение было, одно: если не удастся захватить «языка» тихо, следует попытаться сделать это в бою, провести разведку боем. Эту мысль собирался высказать комдиву. Но тот опередил меня.

— Командарм приказал провести разведку боем, — объявил Слышкин. — Полагаю, наиболее подходящим местом для этого является участок шестьсот семьдесят шестого полка.

Продумайте план: где, когда, какими силами. Седьмого июня шестнадцать ноль-ноль доложите замысел и порядок исполнения.

 

Разведка боем

Участок обороны, занимаемый полком, я знал хорошо и поэтому сразу же решил провести разведку боем севернее села Шолохово. Тем не менее, чтобы проверить правильность решения, вместе с начальником штаба, начальником разведки, начальником артиллерии и своим адъютантом Иваном Евзановым с наступлением темноты отправились на рекогносцировку местности. Незаметно для противника вышли на берег реки. Залегли в кустах и почти час наблюдали за передним краем вражеской обороны. При вспышках ракет нейтральная полоса и передний край были видны отсюда как на ладони. Никаких значительных сооружений противник на этом направлении не имел. Основным узлом его обороны было село Шолохово, расположенное южнее. Глубина реки позволяла переправиться без лодок. Окопы гитлеровцев шли по самому берегу.

— Хорошее место для разведки боем, — высказал свое мнение начальник штаба.

— Пожалуй, лучше не найти, — соглашаюсь.

В условленное время прибыл с готовым планом боя к комдиву. Выслушать мой доклад комдив пригласил начальника штаба подполковника Д. Л. Казаринова, начальника политотдела Н. И. Романова, начальника разведки капитана Ерофеева и начальника артиллерии полковника С. Г. Колесникова.

— Ну, теперь докладывай, майор, что вы там запланировали, — сказал комдив, когда все собрались.

Доложил быстро, без лишних слов, поскольку план боя тщательно и всесторонне продумывался. Начало разведки боем планировалось на 2 часа 30 минут пополуночи. Для участия в разведке привлекались две роты первого батальона, артиллерийский дивизион, минометная рота, группа разведчиков, саперный взвод и отделение химиков.

— Было бы неплохо, товарищ полковник, подключить и ночные бомбардировщики.

— Да, неплохо бы и ночные бомбардировщики, — поддержал меня Афанасий Никитич. — Поговорю с командармом, возможно, согласится, пришлет пару «кукурузников». А наземных сил, думаете, хватит?

— По-моему, достаточно, — ответил комдиву. — Ведь не наступать же мы собираемся, а всего лишь провести разведку боем.

После обмена мнениями комдив утвердил представленный план, при этом посоветовал провести с личным составом боевых групп тренировку на схожей местности.

— И еще вот что, майор, — добавил комдив в заключение, — на время боя надо послать в батальон кого-нибудь из штабных командиров, который мог бы в случае необходимости помочь комбату в управлении подразделениями. Нужен не только хороший тактик, но вместе с тем смелый, решительный человек. Полагаю, найдется такой?

— Найдется, — ответил и подумал о своем адъютанте Иване Ивановиче Евзанове.

Старший лейтенант Евзанов понимал свои скромные служебные обязанности значительно шире. Человек мыслящий, наблюдательный, до дерзости смелый, он прекрасно разбирался в боевой обстановке и быстро стал надежным, толковым помощником командира полка. Приказание принять непосредственное участие в разведке боем воспринял с полным пониманием.

До начала разведывательного боя, как и рекомендовал комдив, было проведено показное занятие на местности, командирам рот и взводов подробно разъяснена боевая задача и план действий.

Поздно вечером 8 июня две роты первого стрелкового батальона, разделенные на три боевые группы, заняли исходное положение. Саперы старшего лейтенанта В. И. Корнева проделали в минных полях и заграждениях проходы. Вместе с начальником штаба и начальником артиллерии мы переместились на временный командный пункт, расположенный метрах в ста от реки Тим.

Ночь выдалась теплой и тихой. Мирно квакали у берега лягушки, беззаботно стрекотали кузнечики. Диск луны, сначала красновато-медный, с каждой минутой становился ярче. К полуночи стало так светло, что на противоположном берегу отчетливо просматривался каждый бугорок. Несмотря на светлую ночь, гитлеровцы то и дело освещали передний край ракетами. Время от времени пускались в ход пулеметы. Трассирующие пули неслись через реку.

В 22.05 позвонил комдив Слышкин.

— Ну как там у тебя?

— Светит, проклятая, — отвечаю.

— Кто? — не понял Афанасий Никитич.

— Луна.

— А ты ее буркой прикрой, — пошутил комдив.

Мне было не до шуток, но все же ответил комдиву в шутливом тоне:

— Была бы — прикрыл.

— Не обнаружил немец ваши приготовления?

— Пока вроде нет.

— Ну ладно, действуй. Удачи вам!

Откуда-то издалека послышался рокот моторов. Постепенно нарастая, он становился все громче. И вот над самой рекой неторопливо развернулись для нанесения боевого удара по окопам и траншеям противника ночные бомбардировщики По-2, прозванные на фронте «кукурузниками». Легкие и неприхотливые, они, наверно, и впрямь при необходимости могли укрыться в зарослях кукурузы. И все же гитлеровцы страшно боялись их, потому что по меткости бомбометания в ночное время не было им равных. При свете луны «кукурузники» один за другим выходили точно на цель и с небольшой высоты сбрасывали свой бомбовый груз на окопы врага.

Почти одновременно с воздушной бомбардировкой массированный огонь по вражеским окопам и траншеям открыли артиллеристы. Внезапный огневой налет ошеломил гитлеровцев, на какое-то время лишил их возможности организовать активное сопротивление.

Все три боевые группы под прикрытием огня ворвались в Шолохово. Однако успех их был не одинаковым. Правофланговая группа, продвинувшись метров на 400, попала под кинжальный огонь противника, понесла потери и вынуждена была залечь у проволочного заграждения. Центральная группа, в которой в первую же минуту боя погиб командир, поначалу отошла на исходные позиции и лишь позже включилась в бой. Удача сопутствовала левофланговой группе, наступавшей на юго-восточную окраину Шолохова. Она захватила сначала двух, а затем еще одного пленного.

Находясь на КП, с нетерпением ждал сообщений с противоположного берега. Беспокоило молчание комбата. Где он? Почему группы действуют вразнобой? Батальонный связист, находившийся за рекой, на требование позвать к аппарату комбата или его заместителя растерянно отвечал:

— Нет их тут. Где они, не могу знать.

Фомин несколько раз порывался отправиться на западный берег, но мы удерживали его, ждали звонка комбата. И вот звонок. Докладывал старший лейтенант Евзанов:

— Только что захватили пленных. Продолжается бой за овладение траншеями противника. Фашисты огрызаются, но вынуждены отходить. Почти все Шолохово наше.

— Где комбат? Что с ним?

— Видел его перед началом боя на восточном берегу. Вероятно, в соседней боевой группе.

Бой продолжался. Вовсю грохотала артиллерийская канонада. Теперь с нашего берега вели огонь два дивизиона. Противник отвечал на него силами нескольких артиллерийских и минометных батарей.

В 8.30 поступил приказ комдива полковника Слышкина о прекращении боя и отводе участвовавших в нем подразделений.

— Пленных немедленно ко мне, — приказал комдив. — Группы отводить.

Не так-то просто остановить людей, когда они достигли в бою успеха, пусть небольшого, но все-таки успеха: выбили противника из траншей, вытеснили из села. Но быстрый отход необходим, иначе может случиться беда. Для удержания Шолохова в полку нет достаточных сил. Стоит гитлеровцам подтянуть подкрепления, как батальон может оказаться отрезанным от реки. А враг уже готовился к удару. На левом фланге в стереотрубу были отчетливо видны спешащие к месту боя пехотные подразделения. Вот-вот могут появиться и танки.

Связист усердно крутит ручку телефонного аппарата. Нужен комбат, но его по-прежнему нет. Телефонную трубку на противоположном конце провода вновь берет старший лейтенант Евзанов. Приказываю:

— Разыщите комбата и как можно быстрее отводите все боевые группы на исходный рубеж.

— Почему? — спрашивает с недоумением Евзанов.

Приходится повторить:

— Отводите людей на исходные. Сейчас же, немедленно. Если нет комбата, прикажите от моего имени отходить, забрать раненых. Отход прикроет артиллерия.

— Есть, на исходные! — раздается в трубке недовольный голос адъютанта.

Артиллеристы обрушивают на противоположный берег реки заградительный огонь. Химики ставят дымовую завесу. Густой черный дым почти на километр непроницаемой стеной зависает над селом и рекою.

Начальник артиллерии полка Н. А. Ковригин не отходит от стереотрубы, недовольно ворчит:

— Все в дыму, ни зги не видно.

Росла тревога: сумеют ли разведчики довести пленных, ради захвата которых велся бой? Чего доброго, еще вырвутся, сбегут в кутерьме.

Первой вернулась на восточный берег поисковая группа младшего лейтенанта Н. К. Ясака. Насквозь промокшие, с ног до головы перепачканные глиной, разведчики сваливают в окоп трех связанных по рукам и ногам пленных.

— Как остальные группы? Возвращаются? — спросил у рослого, широкоплечего разведчика.

— Порядок, товарищ майор, — ответил разведчик густым басом. — Все роты на реке. Под прикрытием дыма переправляют раненых.

Опять позвонил комдив и поинтересовался, доставлены ли пленные.

— Да, доставили. Трех солдат.

— Всех сейчас же ко мне. Отличившихся в бою разведчиков и бойцов подразделений представить к награждению.

Собравшиеся возле окопа бойцы комендантского взвода, штабные командиры рассматривают пленных. Разведчики успели освободить их от веревочных пут. На гитлеровцах новое, выпачканное глиной обмундирование. Судя по обмундированию, на фронте они совсем недавно. Хотелось хотя бы наскоро допросить их, но приказ есть приказ. В сопровождении нескольких бойцов гитлеровцы отправляются на КП дивизии.

Пленные оказались солдатами 279-го и 385-го немецких пехотных полков. При допросе они показали, что в район Шолохова их части прибыли пока еще в неполном составе несколько дней назад. В ближайшее время ожидается, что прибудут остальные полки 279-й и других пехотных дивизий, находившиеся до того в тылу, на отдыхе. Дивизии значительно пополнены. В конце июня, по словам пленных, готовятся перейти в наступление. Для этого стягиваются и другие части, в том числе танковые и артиллерийские.

Достоверность этих показаний предстояло перепроверить, сопоставить с данными воздушной разведки. Но так или иначе, от пленных были получены весьма важные сведения. Не оставалось никаких сомнений в том, что противник готовится нанести мощный удар по левому флангу армии. Значит, дивизия в любую минуту должна быть готовой к ожесточенному сражению.

Разведывательный бой показал, что личный состав полка в целом готов к такому испытанию. Храбро, самоотверженно действовали в разведке не только его ветераны, но и большинство новичков из пополнения, за которых мы больше всего опасались. Успех заставил молодых воинов поверить в свои силы, поверить в то, что не такие уж фашисты грозные вояки: их можно одолеть, если не теряться в бою.

Мужество и отвагу проявили многие, и, конечно же, прежде всего коммунисты и комсомольцы. Парторг первой стрелковой роты Березов, например, первым ворвался на южной окраине Шолохова во вражеские траншеи, лично уничтожил пять гитлеровцев и своим примером бесстрашия увлек за собой воинов.

Когда один из взводов второй стрелковой роты залег у проволочного заграждения и фашисты открыли минометный огонь, политрук роты Лымарь, презирая смерть, поднялся во весь рост и с возгласом «За мной!» ринулся вперед, забрасывая окопы врага гранатами.

Заместитель командира саперного батальона 15-й стрелковой дивизии В. И. Корнев.

Смелым воином показал себя комсорг третьей роты кандидат в члены партии Распошенко. Действуя в составе стрелкового отделения, он уничтожил трех гитлеровцев. Несмотря на ранение, не покинул поля боя, остался в строю.

Во время уличного боя гитлеровцы окружили группу бойцов полка, среди которых был красноармеец первой стрелковой роты Крицкий, вооруженный ручным пулеметом. «Сдавайтесь, вы окружены!» — кричали фашисты в рупор. Ответ окруженных был один — биться до конца. Они уничтожили более двух десятков фашистских солдат и вырвались из окружения.

Бесстрашие, отличную выучку и ловкость показали воины разведывательного взвода, возглавляемого младшим лейтенантом Ясаком и младшим политруком Некрасовым. Взводу была поставлена важнейшая задача — захватить пленных. Вступив в рукопашную схватку, разведчики несколько фашистов истребили, а троих взяли в плен. В бою младший политрук Некрасов был ранен, но продолжал выполнять задачу.

По подсчетам штаба полка, в ходе разведки боем было уничтожено до двухсот солдат и офицеров противника, выведены из строя четыре пулеметных расчета, разбито несколько минометов и артиллерийских орудий.

Командир 3-го стрелкового батальона 676-го стрелкового полка Д. Л. Швендик.

Понесли, конечно, потери и подразделения полка. Вероятно, потери были бы меньшими, если бы комбат и его заместитель по-настоящему оперативно руководили боем. Но они, к сожалению, были отрезаны артогнем противника и потеряли управление подразделениями.

По случаю удачно проведенной операции командующий 13-й армией генерал-майор Николай Павлович Пухов и член Военного совета бригадный комиссар Марк Александрович Козлов прислали в полк поздравительную телеграмму, в которой, между прочим, говорилось: «Очень важно, чтобы разведработа в дивизии не ослабевала, а наоборот, после первой удачи активизировалась во всех звеньях».

Н. П. Пухов и М. А. Козлов часто приезжали в нашу дивизию. Они знали, что дивизия, и в частности наш 676-й стрелковый полк, находятся на уязвимом направлении и потому тщательно осматривали инженерные сооружения, давали конкретные советы по укреплению обороны. Но особый интерес они проявляли к данным об изменениях в группировке противника, его режиме, до мельчайших подробностей анализировали показания пленных.

В предвидении предстоящих оборонительных боев командование 13-й армии приказом от 20 июня почти на треть сократило участок обороны 15-й стрелковой дивизии. Это дало возможность уплотнить боевые порядки, увеличить их глубину, иметь во втором эшелоне сильный резерв.

В результате проведенной в ночь на 21-е перегруппировки войск 676-й стрелковый полк оказался правофланговым, его оборонительный участок примыкал к участку 635-го стрелкового полка 143-й дивизии, вновь возвращенной на передний край. Стык между полками был не совсем удачным: правофланговый батальон оказался отрезанным от основных сил полка глубоким оврагом.

До начала вражеского наступления я не пропускал ни одного дня, чтобы не побывать в «заовражном» батальоне. На вопрос: «Как идут дела?» капитан И. Л. Швендик, перемежая русские и украинские слова, неизменно отвечал:

— Помалэньку, товарищ комполка. За наш батальон не беспокойтесь. Встретим фрицев, як подобае.

Эти слова комбат произносил с такой непоколебимой уверенностью, что они звучали, как нерушимая клятва. Коренастый, широкоплечий, чуть-чуть застенчивый, немногословный, Иван Швендик был одним из тех командиров, которые не любят бросать слов на ветер. Он действовал всегда обдуманно, даже в самой тяжелой обстановке не принимал сгоряча решений. Иногда казалось, что Иван Лазаревич даже щеголял своей невозмутимой сдержанностью, чтобы казаться посолиднее, постарше. Было ему тогда всего двадцать лет, и он, командуя людьми во многих случаях гораздо старше себя по возрасту, стеснялся своей молодости.

В мирные дни двадцатилетние кажутся порой чуть ли не детьми. Им стараются когда нужно и не нужно подсказать пути к достижению цели, зачастую боятся оставить их наедине с жизнью, оберегая до поры до времени от всяческих невзгод. А в войну тысячи и тысячи двадцатилетних командовали взводами, ротами, батальонами, а бывало и полками. Им давались ответственные задания. Они самостоятельно принимали в боях серьезные решения. Подчиненные беззаветно верили им и с этой верой шли в смертельные бои.

В дни предгрозового затишья в подразделениях полка наряду с учебными занятиями и работой по совершенствованию обороны проводились политзанятия, беседы, активно велась подготовка к 24-й годовщине со дня создания дивизии. Многие бойцы и командиры в связи с этим подали заявления о вступлении в партию и комсомол. Тогда, в частности, был принят в члены ВЛКСМ сержант Григорий Кагамлык — впоследствии прославленный Герой Советского Союза.

 

Встреча первая и последняя

Фронтовые встречи. Многих и многих участников войны не раз они удивляли и поражали своей неожиданностью. Бывало такое и со мной. Где-то вдали от родных и знакомых мест полная постоянных тревог и опасностей фронтовая судьба вдруг сводила с человеком, знакомым или просто хорошо известным, о встрече с которым даже и не мечтал.

Как-то раз вернулся я на свой полковой КП из батальона капитана И. В. Белоуса, где провел добрую половину дня. На душе было тревожно. Фашисты готовили наступление. Но когда? На каком участке обороны? Сумеет ли полк выстоять, сдержать натиск врага?

Пока ординарец возился с приготовлением ужина, я еще раз связался по телефону с комбатами. От всех получил почти одинаковый ответ: «Пока все тихо». Тишина, однако, не радовала, а заставляла еще больше настораживаться, прислушиваться к каждому тревожному звуку, к каждому выстрелу.

Послышался рев мотора, но тут же и замер возле блиндажа. Подумалось: «Опять какое-нибудь начальство». Прибывший спросил у дежурного: «На месте командир полка?» И в следующее мгновение в землянку вошел высокий стройный майор лет тридцати в форме танкиста.

— Товарищ Джанджгава? — обратился вошедший.

— Он самый, — поднялся навстречу гостю. — С кем имею честь?

— Майор Стуруа, — назвался прибывший и, поздоровавшись, добавил: — Борис Георгиевич.

Со Стуруа мне не доводилось встречаться. Но кто не знает фамилии Стуруа! Да это же сын председателя Президиума Верховного Совета Грузии Георгия Стуруа, племянник Вано Стуруа — славного соратника и друга В. И. Ленина.

О Борисе Георгиевиче в ту пору мне было мало что известно. Правда, слышал, что продолжительное время он находился за границей, выполнял задания Коминтерна, а незадолго до войны вернулся в Москву, поступил в бронетанковую академию.

— Весь день работал в полосе обороны вашей дивизии, — сняв фуражку и приглаживая густые русые волосы, как бы между прочим сообщил Борис. — Командир танкового корпуса генерал Катуков поручил мне заблаговременно разведать здешние дороги и подъезды, чтобы воспользоваться ими для нанесения танкового контрудара по врагу в случае, если он попытается прорвать вашу оборону… Устал, как сто чертей. Если не возражаете, передохну у вас часа два-три.

— Так вы, значит, служите в первом танковом корпусе? Корпус уже прибыл?

— Да. В первом танковом, начальником разведки. Поэтому и прибыл пораньше. А корпус в походе, через два-три дня будет здесь.

«Через два-три дня! А если противник начнет раньше? Сумеет ли дивизия сдержать его до подхода танков?»

Борис между тем продолжал рассказывать о себе. В корпус прибыл прямо из Москвы, где до отъезда работал в комиссии по ленд-лизу. Перед отъездом виделся с отцом — он приезжал в Москву по служебным делам. Отец и помог добиться направления на фронт, так как не отпускали. Писал рапорт Ворошилову. Ответ получил отрицательный. Сказали: «Комиссия по ленд-лизу тоже работает для фронта». Ну а приехавший в Москву отец добился…

Хотелось по кавказскому обычаю хорошо угостить дорогая го гостя. Приказал ординарцу поторопиться с ужином и «сообразить что-нибудь», хотя знал — возможности для угощения невелики.

— Не беспокойтесь, — сказал Борис, услышав разговор с ординарцем. — Перед отъездом из Москвы я получил приличный паек.

Он вышел из землянки к бронемашине и вскоре вернулся с двумя банками консервов, плитками шоколада, несколькими пачками сигарет. Ординарец поставил на стол полную сковородку жареной картошки и сбереженную «на особый случай» бутылку водки.

За ужином вспомнили о Грузии, о Тбилиси. Разговор то и дело перебивали телефонные вызовы. В первом часу ночи позвонил комбат И. Л. Швендик и доложил, что северо-восточнее Шолохова ясно прослушивается рев моторов, скорее всего танковых. Командир первого батальона капитан Я. П. Концедалов сообщил, что его беспокоит резкое изменение в поведении противника.

— Даже реку не освещает ракетами, как обычно, — сказал он.

— На переднем крае мертвая тишина. Не нравится нам это, — высказал свое мнение комбат И. В. Белоус.

Командирам трех батальонов тут же приказал:

— Усилить разведку. Предупредить артиллеристов. Зорко наблюдать за передним краем противника.

После ужина, не раздеваясь, прилегли на топчанах. А часа через полтора адский грохот заставил мгновенно подняться.

Началось! Часы показали 3.10. Застегивая на ходу ремень, вслед за майором Стуруа выбежал из землянки. Вокруг все грохотало, скрежетало, стонало. Противник вел мощную артиллерийскую подготовку.

— Прощай, друг! — крикнул Борис Георгиевич, подбегая к бронемашине. — Надеюсь, еще увидимся.

Машина круто развернулась и ушла в ночь. Я вернулся в землянку, чтобы управлять боем. Гитлеровцы с минуты на минуту могли форсировать Тим и атаковать позиции полка.

Увидеться с Борисом Георгиевичем Стуруа больше не пришлось. Через несколько дней стала известна печальная есть: майор Б. Г. Стуруа в бою на Тиме был тяжело ранен умер в полевом госпитале, не приходя в сознание. Он жил как герой, и погиб, как герой.

 

От Тима до Кшени

Пока продолжалась артиллерийская подготовка, а она длилась с неспадающим ожесточением ровно час, короткая июньская ночь подошла к концу, начался рассвет. Туман на реке быстро рассеивался. Из батальонов один за другим следовали телефонные вызовы. Первым позвонил Швендик. Он в нескольких словах доложил обстановку: на противоположном берегу реки крупное скопление танков и пехоты противника, вражеские войска готовятся к форсированию Тима в районе Зиброво и Пятино. В свою очередь командиры первого и второго батальонов с тревогой сообщили, что против их подразделений противник тоже сосредоточил значительные силы танков и пехоты.

Позже станет известно, что только на участке обороны Сивашской дивизии немецко-фашистское командование сконцентрировало три пехотные и одну танковую дивизии, обеспечив тем самым тройное превосходство в пехоте и артиллерии, шестикратное — в танках. Главный удар наносился на стыке 13-й армии с ее левым соседом 40-й армией. А как раз на этом стыке и занимала оборону Сивашская дивизия. На левом фланге 321-й полк, в центре 47-й, правее-676-й. Еще позже выяснится и главная цель вражеского прорыва — наступление на Воронеж. Вместе с начальником артиллерии полка Ковригиным перебрались на КП полка у села Кубаново.

С КП было хорошо видно, как сразу же за переносом артогня в глубь обороны на позиции батальонов двинулись вражеские танки, а за ними — пехота и мотопехота. Начался неравный, трудный бой с превосходящими силами врага. Первой подверглась атаке стрелковая рота, оборонявшая плацдарм. В последние дни она была усилена пулеметчиками. Однако при всей самоотверженности ее личного состава, проявленной при отражении первой атаки, она не в состоянии была оказать длительное сопротивление и в соответствии с планом обороны под прикрытием артогня организованно отошла на восточный берег Тима.

Немецко-фашистские пехотные подразделения незамедлительно приступили к форсированию Тима сначала в районе Шолохово, Урынок, Быстра, Красная Косорка, затем перед населенными пунктами Нижнее Долгое, Русаново, Озерки.

В шестом часу утра поступило сообщение из правофлангового батальона капитана Швендика о том, что гитлеровцы переправились через Тим в районе Зиброво, Пятино и атаковали позиции восьмой роты, которой командовал старший лейтенант С. И. Шкирко. Примерно в это же время в воздухе появилась вражеская авиация. Большие группы бомбардировщиков под прикрытием истребителей на широком фронте сбрасывали бомбы на передовые позиции и тылы войск. Казалось, что после длительной артподготовки и ожесточенной бомбардировки с воздуха все смешалось с землей, не осталось ничего живого. Так, вероятно, полагали гитлеровцы.

Командир 2-го стрелкового батальона 676-го стрелкового полка И. В. Белоус.

Преодолев реку, фашистская пехота поначалу попыталась действовать напролом, пренебрегая элементарной осторожностью. Ведя беспорядочный огонь из автоматов, пьяные гитлеровцы, как на учебных занятиях, бежали от реки к позициям полка во весь рост, предполагая, что не встретят организованного сопротивления. Однако попытки вражеской пехоты атаковать оборонительные позиции с ходу оказались безуспешными.

Вполне понятно, части дивизии, занимавшие оборону в полосе вражеского прорыва, понесли во время часовой артподготовки и бомбардировки с воздуха немалые потери, но тем не менее это не сломило решимость советских воинов держать свои позиции.

Начальник разведки 1-го танкового корпуса Б. Г. Стуруа.

Замечательный пример смелости и отваги показали бойцы и командиры восьмой роты. Выдвинутая вперед, эта рота первой вступила в бой с гитлеровцами, переправившимися через Тим. Фашисты бросили на ее позиции не меньше батальона. Однако встреченные дружным винтовочно-пулеметным шквалом, вынуждены были залечь. Когда комбат Швендик в соответствии с планом обороны решил отвести батальон на второй оборонительный рубеж, оставленный для прикрытия отхода пулеметчик сержант В. С. Чумак один в течение двух часов сдерживал натиск вражеской пехоты. Сначала он находился в дзоте. Фашисты открыли по дзоту массированный минометный огонь. Пулемет Чумака на какое-то время замолк. Но едва гитлеровцы поднялись, чтобы вновь ринуться вперед, пулеметная точка ожила. Метким огнем сержант Чумак опять заставил вражескую пехоту залечь.

Почти непрерывно атаковали гитлеровцы второй батальон капитана И. В. Белоуса. Однако батальон держался и продолжал отбивать вражеские атаки. Мужественно и отчаянно дрались воины этого подразделения. Несколько раз роты вступали с фашистами в рукопашные схватки. На подступах к оборонительному рубежу батальона чадили черным дымом два подожженных танка. Батальон держался из последних сил, но Иван Владимирович докладывал: «Пока все нормально».

В отличие от медлительного и невозмутимого Швендика комбат Белоус был человеком горячим. Но даже в самые трудные минуты боя он оставался верен себе: держаться до последней возможности и лишь только в крайнем случае, взвесив все обстоятельства, обращался за разрешением об отходе на новый рубеж. В батальоне его любили за смелость, живой, веселый характер и твердую волю к достижению цели. От подчиненных он порой требовал необыкновенной стойкости. Однако никто на это не роптал. Каждое его приказание выполнялось до конца. Свой оборонительный рубеж воины второго батальона стойко удерживали даже после того, как была утрачена связь с полком, дивизией и соседним батальоном!

Первые несколько часов боя упорно оборонял свой рубеж батальон под командованием капитана Я. П. Концедалова на стыке с 47-м полком дивизии. Но когда враг предпринял новую, наиболее мощную атаку, отразить ее собственными силами батальон уже был не в состоянии. Командир полка ничем помочь батальону не мог. В его распоряжении уже не было никакого резерва. Не имел резерва и комдив. Единственно, чем располагал — дивизионом артиллерии, огонь которого он поочередно нацеливал на помощь наиболее нуждавшимся батальонам.

В результате прорыва вражеских танков в Никольское сосед справа — 47-й стрелковый полк, чтобы не оказаться в окружении, стал отходить на юго-восток. Воспользовавшись этим, неприятельские танки двинулись на северо-запад и предприняли попытку окружить батальон Концедалова.

Единственная возможность спасти батальон заключалась в том, чтобы немедленно отвести его на вторую линию обороны. Но нет связи. В этот момент только что вернулся из батальона Белоуса начальник разведки полка лейтенант Григорий Пилипенко. Приказываю ему:

— Срочно к Концедалову! Пусть отводит батальон на вторую линию.

Отдавая это приказание, прекрасно понимал, что выполнить его в сложившейся обстановке не просто трудно, но почти невозможно. Чтобы добраться до батальона, лейтенанту Пилипенко, образно говоря, требовалось преодолеть тысячу смертей. Но он все же выполнил приказание, разыскал капитана Концедалова и предупредил об опасности. В самый последний момент батальон, забрав с собой раненых, вышел из вражеского полукольца, занял оборону на рубеже Кудиново, большак на Малиновку.

Во второй половине дня обстановка еще более осложнилась. Стремясь расширить прорыв в направлении Урынок, Никольское, Быстра, станция Долгая, три группы вражеских танков, каждая по 50–60 машин, ворвались в образовавшуюся брешь между 40-й армией и Сивашской дивизией. Их рейд немецко-фашистская авиация поддерживала с воздуха, подвергая бомбардировке советскую оборону. Для наблюдения и корректирования огня противник использовал аэростаты.

Смятые танковой волной, остатки 47-го и 321-го стрелковых полков отходили на юго-восток. Штаб дивизии потерял с ними связь. Продолжали отходить на восток и части правого крыла 40-й армии.

К этому времени 676-й стрелковый полк сравнительно организованно отошел на рубеж Зиброво, Красный Донец, Дикольское. Это была вторая линия обороны. В полку почти не оставалось артиллерии. Связь со штабом дивизии и соседями прекратилась. Полк занял круговую оборону.

Особенно смело и решительно действовали подразделения капитана Швендика. В течение нескольких часов они отразили двенадцать вражеских атак, уничтожив из ПТР, связками гранат, бутылками с горючей смесью несколько вражеских танков и бронемашин, истребив по меньшей мере триста солдат и офицеров противника.

Незадолго до захода солнца около батальона немецко-фашистских пехотинцев, используя рельеф местности, просочились в тыл полка. На защиту штаба, полкового КП и тыловых подразделений пришлось поднять всех, кого только было можно: штабных командиров, писарей… Возглавил оборону командир роты автоматчиков лейтенант Горбушин. Бой продолжался почти два часа. Противник потерял в нем более двухсот солдат и офицеров, после чего вынужден был прекратить атаки.

В отражении натиска фашистской пехоты на рубеже реки Тим, а позднее у железной дороги вместе со стрелковыми и артиллерийскими подразделениями активное участие принимали воины 75-го отдельного саперного батальона под командованием капитана И. А. Педь. Действуя на решающих участках, зачастую прикрывая отход стрелковых подразделений, саперы мужественно и самоотверженно громили врага.

В этом бою смертельную рану получил старшина Константин Ковалев. Смертью героев пали красноармейцы-саперы Иван Куян, Прохор Дробченко, Гавриил Дмитриенко.

Большую помощь полку оказывал в первый день боя бронепоезд. Курсируя по сравнительно небольшому отрезку железнодорожного полотна на участке Никольское — Долгое, он огнем из бортовых пушек уничтожал вражеские танки, громил пехоту. Над бронепоездом почти непрерывно кружили «мессеры» и «юнкерсы», сбрасывали на него бомбы, но так и не смогли поразить его. Стальная крепость продолжала жить и действовать. Когда же гитлеровцы разрушили железнодорожное полотно, экипаж взорвал бронепоезд и вместе со штабом Сивашской дивизии отошел в Нижнее Ольшаное.

Между тем над 676-м стрелковым полком, продолжавшим держать оборону на рубеже Зиброво, Красный Донец, Никольское, все явственнее нависала угроза полного окружения. К исходу дня от разведчиков стало известно, что кольцо окружения не замкнуто лишь на небольшом расстоянии в районе железнодорожного разъезда Студеный.

С наступлением темноты разведчики еще раз побывали на разъезде. Гитлеровцев там действительно не оказалось. Это имело чрезвычайно важное значение: ведь полк не просто должен был отойти, оторваться от противника, но и вынести с собой большое число раненых.

Полк вышел благополучно, без боя и на рассвете установил связь со штабом дивизии. Через день ночью возвратились и два других полка, отброшенных ударом противника в сторону 40-й армии. Ими была занята оборона на рубеже Юрское, Юдино.

 

На реке Кшень

Как только дивизия переправилась на восточный берег реки Кшень, полкам была поставлена боевая задача — преградить противнику путь на Ливны с юга, не допустить развития вражеского наступления в северном и северо-восточном направлениях. Такая задача даже для полнокровной стрелковой дивизии была непосильной. А в Сивашской дивизии к тому времени осталось в общей сложности не больше полка. Стрелковые батальоны лишь номинально считались батальонами. В каждом из них едва ли можно было насчитать до роты. К тому же люди после трех дней непрерывных боев буквально валились с ног от усталости.

Командованию армии и дивизии все это было хорошо известно. Известно было и то, что противник по-прежнему располагал превосходящими силами. Тем не менее приказ «преградить путь на Ливны» надо было выполнять.

Отдавая приказ на оборону, комдив предупредил командиров:

— Для противника не составит большого труда форсировать Кшень. Речушка небольшая. И все же надо держаться, друзья. Знаю, трудно. Но в армии обещали помощь — на подходе танковый корпус Катукова. Подойдут танки, легче будет.

Танки! Наши танки!.. Когда-то они подойдут? А пока все внимание — борьбе с фашистскими танками.

Кшень гитлеровцы форсировали под вечер 2 июля в районе населенных пунктов Калиновка, Ломигоры, Богдановка. И сразу — атака. Только против 676-го полка фашисты ввели в бой до полусотни танков и несколько пехотных батальонов.

Первую атаку полк с трудом отбил незадолго до восьми вечера, примерно через час после ее начала. Это был поистине героический подвиг всего полка. С минимальной артиллерийской и минометной поддержкой бойцы, командиры, политработники смело вступали в неравные поединки с танками и следовавшей за ними пехотой врага. Грохот орудийных выстрелов, взрывы мин и снарядов, пулеметные очереди «максимов» и «Дегтяревых», рев танковых моторов, стрекот автоматов, винтовочные выстрелы — все слилось в страшный, оглушающий гул.

Артиллерийские снаряды, связки гранат, бутылки с зажигательной смесью то в одном, то в другом месте останавливали вражеские танки. Но гитлеровцы лезли напролом и без танков. Там, где им удавалось врываться в боевые порядки полка, завязывались рукопашные схватки. Некоторым воинам полка нередко приходилось одновременно драться с пятью-шестью вражескими солдатами.

Десять фашистских вояк окружили рослого красноармейца Никитина. «Рус, капут. Хенде хох!» — кричали они, намереваясь захватить Никитина в плен. «Сейчас», — ответил боец и, вскинув винтовку, уложил двух гитлеровцев. Остальных прикончили его соседи по окопу.

Небольшую группу красноармейцев во главе с парторгом роты сержантом Михайловым атаковало довольно крупное подразделение гитлеровцев. Чтобы упредить врага, Михайлов поднял бойцов в контратаку и первым вступил в рукопашный бой: одного фашиста застрелил, другого заколол штыком, третьего оглушил прикладом винтовки… Следуя примеру парторга, так же смело дрались и остальные бойцы. Фашисты дважды атаковали группу Михайлова, но так и не смогли сдвинуть ее с занимаемого рубежа.

Под утро вместе с капитаном Белоусом я поднялся на чердак одного из уцелевших домов, где был оборудован полковой НП. Стояла ранняя предбоевая тишина. Казалось, было слышно, как колышатся, беззаботно перешептываясь между собой, тугие колосья на большом ржаном поле. Совсем по-мирному щебетали предвестники ведренного дня ласточки, пели свою извечную песню кузнечики. И как-то совсем не вязались с этим ранним летним утром черные шлейфы дыма, тянувшиеся от не остывших за ночь пожарищ.

Тишина на фронте часто бывала обманчивой, быстро сменялась грохотом боя. Так было и в этот раз. Когда блеснули первые лучи солнца, перед взором всех, кто находился на НП, открылся развернутый строй вражеского войска — десятки танков, бронемашин, несколько батальонов пехоты. В небе появилось множество «юнкерсов». Разворачиваясь и переходя в пике, они сбросили на позиции полка не меньше двухсот бомб. Одновременно наземные силы врага двинулись в атаку.

И опять горели танки, бронемашины. Опять вражеская пехота, не считаясь с потерями, наваливалась на позиции батальонов полка. Но вот открыли огонь полковые, дивизионные минометчики, артиллеристы, пулеметчики, стрелки, и фашисты не выдержали ответного огня, залегли, а некоторое время спустя, оставляя раненых, убитых, стали пятиться назад. Перед позициями батальонов чадили подбитые танки и бронемашины. Первая утренняя атака врага была отражена.

Не прошло, однако, и получаса, как началась вторая. Высоко в небе появился аэростат-корректировщик. Под прикрытием мощного артиллерийского огня, корректируемого с аэростата, вражеским танкам и пехоте удалось ворваться в боевые порядки полка. Наступил критический момент. Полк уже не имел сил для удержания рубежа. К тому же вновь прервалась связь с соседями — 47-м и 321-м полками.

Не прекращая боя, первыми стали отходить к селу Огрызково остатки батальона капитана Концедалова, а затем и остальные подразделения. Отход прикрывали ротные минометчики и рота ПТР. И вдруг минометный огонь прекратился.

— Немедленно к минометчикам! — приказываю инженеру полка старшему лейтенанту Владимиру Мысину. — Огонь по пехоте не прекращать! Ни на минуту!

Владимир Никанорович бросился к минометчикам. Как выяснилось, в расположение минометной роты внезапно ворвался вражеский танк с десантом автоматчиков. Завязалась схватка. Десант разгромили быстро. Однако оставшаяся без прикрытия рота ПТР вынуждена была отойти. Фашистские танки ринулись на правый фланг полка. Это вынудило меня отдать приказ отойти на новые позиции.

Не всем и не сразу удалось оторваться от противника. Группу бойцов третьего батальона, прикрывавшую отход основных сил полка, дважды атаковала вражеская пехота при активной поддержке артиллерии. И дважды пришлось фашистской пехоте пятиться назад, неся большие потери. Комбат Швендик так умело организовал массированный огонь из пулеметов, автоматов и винтовок, что гитлеровцы прорваться к окопам оборонявшихся не смогли.

На усиление полка комдив прислал саперную роту старшего лейтенанта А. Т. Германа. Подкрепление пришло вовремя. Утром 2 июля противник атаковал полк втрое превосходящими силами. Роте саперов было приказано подпустить вражескую пехоту на близкое расстояние и открыть дружный пулеметный, винтовочный огонь. Атака фашистам не удалась.

Во время боя сержант И. И. Хилько увидел, что по лощине во фланг роте двигается большая группа гитлеровцев. Фашистский офицер, не добившись успеха лобовыми атаками, решил внезапно атаковать саперов с фланга. Иван Хилько, вооруженный ручным пулеметом, бросился к лощине, быстро выбрал удобную позицию и встретил фашистов метким огнем. На помощь сержанту поспешили младший сержант Федор Ткаченко и рядовой Семен Барабанов. Трое против целого взвода! И все же победу одержали саперы. Пулемет Хилько и два автомата, которыми искусно владели Ткаченко и Барабанов, долго сдерживали взвод фашистов. К тройке отважных присоединились еще четыре красноармейца — Бородько, Голенко, Городищанов и Дановский. Потеряв половину взвода убитыми, гитлеровцы откатились назад.

В исключительно трудном положении оказался комендантский взвод полка. Он был атакован и полуокружен ротой фашистской пехоты. В завязавшемся неравном бою многие красноармейцы и младшие командиры погибли. Но в конечном итоге вражеская пехота была рассеяна. Командир взвода лейтенант Георгий Чхенкели из автомата и гранатами истребил несколько вражеских солдат.

В числе тех, кто с оружием в руках самоотверженно отражал атаки врага, был уполномоченный Особого отдела полка старший лейтенант Клименко. Хотя по должности ему вовсе не обязательно было находиться в боевых порядках, но он все время был на переднем крае. Неподалеку от населенного пункта Огрызково старший лейтенант пал смертью героя.

А вражеский аэростат-корректировщик все висел и висел, как дамоклов меч, как проклятие, и, естественно, раздражал бойцов и командиров:

— Висит злодей, и ничего с ним не сделаешь, — с досадой говорили они. — Эх, парочку истребителей бы сюда. С земли его не возьмешь.

Зенитный взвод старшего лейтенанта Зубченко предпринимал несколько попыток сбить дирижабль, но безуспешно. Лишь незадолго до исхода дня в небе появился единственный советский истребитель. Сделал круг, другой. Поднялся еще выше, как бы мимоходом полоснул пулеметной очередью, и аэростат вспыхнул ярким пламенем и рухнул наземь.

Ночью полк снова отходил на северо-восток. В нем были ослабевшие подразделения. Навалилась и еще одна беда. Вновь прервалась связь с соседними полками, со штабом дивизии, который, как позже выяснилось, перебазировался из населенного пункта Нижнее Ольшаное в Верхнее Ольшаное. Многократные попытки установить хотя бы живую связь через посыльных оставались безрезультатными. В глубь обороны прорвались вражеские танки. Где теперь наши полки и штаб дивизии?

Отходили с горьким чувством обиды и разочарования. Потерять столько людей, техники — и вдруг отойти? Новый рубеж обороны сначала предполагалось занять на подступах к Огрызково, но пришлось отходить дальше. Кто знает, сколько бы продержались? Может быть, еще один бой — и от полка ничего бы не осталось.

Но, как говорит пословица, не бывает худа без добра. Полк отходил как раз в том направлении, по которому в сторону фронта двигался танковый корпус генерал-майора М. Е. Катукова.

 

Теперь главное — стоять насмерть!

С командиром танковой бригады майором В. М. Гореловым встретился я уже под вечер 2 июля недалеко от Огрызково. Поздоровавшись, комбриг сразу же приступил к уточнению обстановки.

— Где противник? Его главные силы?

— Противник рядом. Обстановка — хуже некуда. Фашисты прут напролом. Может, выедем посмотрим?

— Вы правы. На месте виднее, — согласился Горелов. В сопровождении нескольких танков мы двинулись к Огрызково. Почти у самого села встретили немецких автоматчиков. Они, по всей вероятности, не ожидали появления советских танков. Воспользовавшись внезапностью, наши танкисты за каких-нибудь двадцать минут полностью разгромили вражескую роту. Уйти от огня и танковых гусениц удалось лишь немногим.

Когда мы с майором Гореловым вернулись на КП полка, там нас ждал офицер связи из штаба дивизии. Он сообщил, что 3 июля планируется совместный с 1-м танковым корпусом удар. Его задача — ликвидировать противника в районе Захаровки и восстановить положение на восточном берегу Кшени. 676-му полку, в частности, было приказано освободить село Калиновку и совместно с 89-й танковой бригадой отбросить противника за реку.

С прибытием на фронт 1-го танкового корпуса положение 13-й армии в целом и 15-й стрелковой дивизии в частности коренным образом улучшилось. На ряде участков немецко-фашистское командование еще пыталось предпринимать атаки, но все они терпели неудачи.

Часа в два ночи в мою землянку вошел моложавый стройный командир. При тусклом свете коптилки я не сразу рассмотрел четыре «шпалы» в петлицах его гимнастерки и не сразу узнал своего давнего наставника, вместе с которым продолжительное время служил в 173-й дивизии, воевал против белофиннов, участвовал в освободительном походе в Бессарабию.

— Ну, здравствуй, Володя! — сказал он, протянув руку.

Знакомый, очень знакомый голос. Неужели полковник Кравченко? Да, это был он — Андрей Григорьевич Кравченко, которым в последний раз мы виделись осенью сорок первого года под Павлоградом.

— Рассказывай, как идут дела, — присаживаясь к столу, обратился полковник Кравченко. — Вижу, растешь. Уже подполковник. А когда мы расставались, ты, кажется, был капитаном. Не так ли?

— Да, так.

— Ну а я теперь в первом танковом, начальником штаба у генерала Катукова, — как бы мимоходом заметил Андрей Григорьевич.

— А я, как видите, командую полком. Вы спрашиваете, как дела? Плохи дела, Андрей Григорьевич. От полка едва батальон остался, почти нет артиллерии, а фашист все прет.

— Ничего, Володя. Все обойдется.

О многом хотелось расспросить Андрея Григорьевича, узнать о судьбе бывших сослуживцев, но для воспоминаний и разговора на личные темы время было неподходящее. Вместо расспросов вызвал начальника штаба полка капитана Фомина, и мы втроем занялись разработкой плана предстоящего боя.

Контратака с целью улучшения позиции была назначена на 19 часов 30 минут 3 июля. В помощь полку комдив выделил один артдивизион. Сразу же после непродолжительной артподготовки пехота и танки двинулись вперед. Судя по всему, контратака застала гитлеровцев врасплох. Отдельные подразделения врага, неся потери, стали отступать. Тем не менее на улицах села Огрызково развернулся ожесточенный бой. Особенно сильное сопротивление оказали гитлеровцы, засевшие в кирпичных домах. Один из таких домов пришлось с боем брать группе бойцов под командованием сержанта Подгородецкого. Подобравшись к дому, красноармейцы метнули в его окна одновременно несколько гранат. Вражеский пулемет захлебнулся. Гитлеровцы были уничтожены.

В бою за освобождение села Огрызково мужественно и самоотверженно дрались все воины полка и танкисты. Особенно отличились лейтенанты Синельников и Ларченко, парторг стрелковой роты сержант Михайлов, заместитель политрука Наумов, красноармеец Иванов и другие.

Сломив сопротивление врага, полк при активной поддержке танков освободил еще два населенных пункта, захватил противотанковую пушку, три пулемета, несколько автомашин. Оборонительные позиции были улучшены.

Ночью и в последующие дни немецко-фашистские части предпринимали неоднократные попытки вновь продвинуться вперед, но во всех случаях получали отпор.

Инженер 676-го стрелкового полка лейтенант В. Н. Мысин.

Бои местного значения продолжались до 8 июля, после чего фронт на участке 15-й стрелковой дивизии, как и всей 13-й армии, стабилизировался. На совещании командно-политического состава были подведены некоторые итоги. Начальник штаба дивизии подполковник Д. Л. Казаринов доложил, что, по предварительным подсчетам, за 10 дней боев силами дивизии было уничтожено свыше 11 тысяч солдат и офицеров противника, 41 танк, 25 автомашин с боеприпасами и продовольствием, 18 артиллерийских орудий, 18 пулеметов, 11 минометов.

— Наши полки и батальоны делом доказали беззаветную храбрость и мужество, — сказал в конце совещания комдив Слышкин. — Все части и подразделения с исключительной стойкостью защищали оборонительные рубежи, проявили массовый героизм. На своем участке мы остановили врага, не дали ему развить наступление на Ливны. Противнику нанесен большой урон в живой силе и технике, однако и дивизий понесла большие потери.

«Да, комдив прав. Мы потеряли много людей, — с грустью думал я, слушая выступление комдива. — От полка осталось меньше батальона. Такое же положение и в других частях. Теперь, как воздух, нужно пополнение, иначе при первом же новом ударе придется снова отступать…» И еще тогда подумалось о том, что, не поддержи дивизию вовремя танки генерала Катукова, противник наверняка смял бы сильно обескровленные стрелковые полки.

После всего того, что пришлось пережить личному составу 676-го полка во время боев на реках Тим и Кшень, переход к обороне был встречен бойцами и командирами, как радостное событие. Непрерывные многодневные бои до предела измотали людей. Требовался отдых. Хотелось просто по-человечески выспаться, привести себя в порядок.

Дивизионный инженер 15-й Сивашской дивизии В. П. Егоров (послевоенный снимок).

Однако командование не удовлетворяла сложившаяся обстановка. Определенный успех, конечно, налицо: противник понес большие потери и вынужден перейти к обороне. И все же опасность дальнейшего отхода в случае нового натиска врага еще существовала. Уж очень непрочна собственная оборона. Рубеж дивизии растянулся в междуречье Кшени и Олыма на двадцать с лишним километров! В дивизии почти нет артиллерии, нет вторых эшелонов. Со стороны противника вся глубина обороны просматривается визуально. Вражеская артиллерия держит под постоянным обстрелом дороги. Частым огневым налетам также подвергаются населенные пункты, где размещаются штабы и тылы полков.

Вся надежда на поддержку танкистов, расположившихся в глубине обороны дивизии. Но сколько у них осталось боевых машин, было неизвестно.

В первые дни после прекращения активных боевых действий комдив Афанасий Никитич Слышкин вместе с дивизионным инженером Г. Н. Шенгелия (несколько позже его сменил капитан В. П. Егоров) и начальником разведки капитаном И. В. Ерофеевым почти все время находились в полках, проверяли состояние обороны.

— Пока не получим пополнение, одна надежда — земля, — всякий раз напоминал комдив Слышкин. — Чем лучше и быстрее окопаемся, глубже зароемся, тем больше шансов отбить новые атаки врага.

Начальник штаба дивизии подполковник Казаринов при личных встречах и разговоре по телефону непременно подчеркивал:

— Постоянно наблюдайте за противником, своевременно докладывайте о всех, даже самых малейших переменах в его поведении.

В полку и сами прекрасно понимали, что любое промедление с укреплением оборонительного рубежа противник может использовать в своих интересах. Поэтому все воины без устали трудились на строительстве оборонительных сооружений: отрывали и оборудовали окопы для стрелковых отделений, минометов, противотанковых пушек и ПТР, строили доты, блиндажи. В этой работе огромная роль принадлежала и воинам 75-го отдельного саперного батальона.

Несколько дней провел в нашем полку начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар Николай Иванович Романов. Он беседовал с бойцами и командирами, интересовался состоянием партийно-политической работы, практикой рассмотрения заявлений о приеме в партию и комсомол. Вообще-то политотдельцы не часто жаловали полк своими посещениями. Больше всего они бывали в других частях дивизии. И вовсе не потому, что не уважали 676-й, а скорее всего из-за того, что партийно-политическая работа здесь была организована значительно лучше. В политотделе частенько хвалили военкома полка И. И. Мазниченко, секретаря полкового партбюро Юрия Чаплыгина, агитатора полка А. И. Рыбалко. Хвалили за умелое руководство партполитработой, за ее предметность и целенаправленность. И с этим нельзя было не согласиться. Мазниченко и Чаплыгин в любой боевой обстановке находили возможность оказывать положительное воздействие на личный состав. Они имели и в каждой роте, в каждом взводе много боевых помощников — парторгов, агитаторов, редакторов боевых листков, широко привлекали к работе коммунистов и комсомольцев. Весь день Романов интересовался опытом партполитработы в динамике боя и только поздно вечером ушел в соседний 321-й полк.

— До встречи в политотделе, — сказал он перед уходом. — Соберемся, обсудим ваш опыт. Сам выступлю с докладом.

Осуществить задуманное Николаю Ивановичу не пришлось. На другой день по дивизии разнеслась печальная весть: начальник политотдела погиб. Случилось это так. Противник внезапно открыл по расположению 321-го полка артиллерийский огонь. Николай Иванович, беседовавший с бойцами, позаботился прежде всего о том, чтобы все воины, слушавшие его беседу, укрылись в траншее, а сам, не добежав до окопа всего три метра, был сражен осколком. Для всех воинов дивизии это была большая утрата. Они потеряли умного, авторитетного, беззаветно преданного Родине руководителя, вожака солдатских масс.

В тот же день меня и военкома полка срочно вызвали в Гатищенские Выселки, где располагался командный пункт дивизии. Туда же прибыли командиры и комиссары других полков, начальники отделов и служб. По приказанию подполковника Казаринова командиры построились в две шеренги.

Перед строем появился комдив полковник Слышкин. Лицо хмуро, даже кажется черным от чего-то случившегося неимоверно тяжелого.

— Слушай приказ наркома обороны СССР! — развернув листы, произнес комдив и начал читать.

Суровые, больно хлещущие строки приказа наркома обороны были обращены прежде всего к бойцам, командирам и политработникам южного крыла советско-германского фронта, к тем армиям и дивизиям, которые под натиском превосходящих сил врага с тяжелыми боями отходили к Волге, Сталинграду, к предгорьям Кавказа. Но в общих неудачах каждый из сивашцев видел и свою личную вину. Ведь отошли же от Тима и Кшени, не выстояли, оставили врагу десятки сел и деревень.

Ссылки на трудности, на отсутствие резервов, на превосходство противника в силах и средствах — не оправдание. «Стоять насмерть! Ни шагу назад!» — вот что было теперь самым главным и самым важным.

 

Сто семь метров под землей

На оперативной карте высота обозначалась цифрой «224». Расположенная неподалеку от деревни Мишино, в нескольких сотнях метров от берега реки Кшень, она господствовала над окружающей местностью. Имела она и еще одну особенность: на северных склонах, почти у самой ее вершины чернели стальные коробки двух сгоревших танков.

Гитлеровцы не замедлили воспользоваться сгоревшим танками и устроили в них артиллерийский наблюдательны: пункт, с которого хорошо просматривалась вся глубина обороны 676-го полка.

Полковые и дивизионные артиллеристы не раз пытались ликвидировать вражеский НП, но ни бронебойные, ни фугасные снаряды не достигали цели. Не дала никаких результатов и попытка использовать огнеметные средства. Разбомбить танк с воздуха было невозможно, так как траншеи передовой линии проходили от него метрах в ста.

В середине августа на полковой командный пункт прибыли комдив и дивизионный инженер В. П. Егоров.

Ветеран 15-й Сивашской дивизии Василий Павлович Егоров шел в ее рядах с первого часа войны. Немало сил положил он на строительство инженерных сооружений на различных участках фронта, где занимала оборону наша дивизия. Это был не только опытный инженер, но и отважный воин. В боях под Уманью, в топях реки Самары, на Донбассе не раз брал он автомат и дрался с врагом в одном ряду с солдатами.

В саду по соседству с КП состоялся разговор о том, как все-таки ликвидировать вражеский наблюдательный пункт. Пришли к единственному выводу — принять предложение Егорова: сделать под сожженные на высоте танки подкоп, заложить побольше взрывчатки и подорвать коварный НП. Для этого требовалось проложить под землей более чем стометровую галерею.

Ответственность за выполнение столь необычного боевого задания была возложена на меня, а непосредственное руководство работами поручалось командиру саперного подразделения старшему лейтенанту В. И. Корневу. К выполнению задания привлекались две саперные роты, а также некоторые подразделения полка.

Прежде всего требовалось определить, откуда вести подкоп, чтобы противник ничего не заметил. Почти всю ночь мы с Корневым ходили по траншеям, ползали по переднему краю. В конце концов наиболее подходящее место было выбрано — самая близкая от высоты траншея. На следующую ночь саперы — старший сержант И. И. Хилько и сержант П. Т. Безносенко определили точное расстояние до вражеского НП. Оно равнялось 107 метрам.

Размер галереи выбрали такой: высота 110, ширина 90 сантиметров. Метров пятнадцать саперы прорыли сравнительно легко, а дальше с каждым метром работать становилось труднее. В «забое» становилось все теснее, не хватало воздуха… А работа адская. Причем все это делалось либо лежа, либо на коленях. Саперов пришлось сменять через каждые пять минут.

Работали по двое. Но и тогда воздуха не хватало. Было решено через каждые 2–3 метра пробивать наверх специальные отверстия, своеобразные вентиляционные трубы. Однако вентиляция и после того оставалась недостаточной. Кислородное голодание и высокая температура в галерее выматывали людей до изнеможения. И так целый месяц.

Наконец к середине сентября отрывка галереи была завершена. Требовалось, однако, окончательно убедиться, действительно ли зарядная камера находится под сожженным танком, внутри которого располагался вражеский НП. Мы с Корневым проползли туда, прислушались к различным шумам наверху — топоту ног, людским голосам. Сомнений не оставалось — зарядная камера находится непосредственно под сгоревшим танком.

Той же ночью саперы перетащили в зарядную камеру взрывчатку, сделали подводку от подрывной машинки. Перед полком была поставлена задача — использовать взрыв для захвата высоты 224. Для этого выделялось два сводных отряда, по усиленной роте в каждом.

14 сентября сводные отряды заняли исходные позиции для атаки. На полковой КП прибыл комдив Слышкин. На всем участке обороны полка было тихо. Необычайно теплый для середины сентября день подходил к концу. До захода солнца оставалось несколько минут. По команде комдива повернул ручку подрывной машинки. Раздался оглушительный взрыв. Черные клубы дыма окутали высоту. Секунду спустя загремели новые взрывы. Это взлетело на воздух минное поле, окружавшее уничтоженный наблюдательный пункт врага.

С криком «Ура!» сводные отряды полка ринулись вперед. После непродолжительной рукопашной схватки высота 224 была взята.

Все последующие месяцы сорок второго года полк, как и вся дивизия, укреплял оборону, совершенствовал боевую выучку воинов, пополнялся людьми. До января 1943 года на участке дивизии было относительно тихо. Немецко-фашистским войскам, увязшим в ожесточенных сражениях под Сталинградом и на Кавказе, в ту пору было не до наступления на ливенском направлении.