Мокроступы

Лето 1944 года 15-я Сивашская стрелковая дивизия встретила в болотах Полесья, куда вступила после участия в зимних наступательных боях за освобождение городов Мозырь и Калинковичи. Позади остался большой и трудный путь. Впереди топи, дремучие леса и враг, засевший за ними и в них. Нелегко дались победы в осенне-зимних боях. Немалые потери понесла дивизия за освобождение Мозыря и Калинковичей. Смертью храбрых пал на поле боя заместитель командира 47-го стрелкового полка по политчасти майор Веледнецкий. В жестоком бою под Мозырем перестало биться горячее сердце сраженного вражеской пулей бывшего командира штурмового отряда на Днепре Героя Советского Союза старшего лейтенанта А. А. Лысенко. В Мозыре и Калинковичах осталось в братских могилах немало и других командиров, политработников, сержантов и рядовых. Потребовалось несколько месяцев упорной, кропотливой работы для того, чтобы 15-я Сивашская вновь обрела достаточно высокую боеспособность. Почти полгода находясь в обороне, полки получали и готовили к боям новое пополнение. Готовили основательно, по всем правилам действий в трудных условиях.

Левый фланг обороны 65-й армии на многие километры пролегал по лесисто-болотистой местности. И, пожалуй, самым заболоченным был участок 15-й Сивашской дивизии. Даже зимой, в мороз, под ногами постоянно хлюпала вонючая вода. Она заливала окопы и землянки. Несмотря на то, что оборона строилась прерывистой линией по сухим местам, все равно с болотной водой не было сладу. Боевое охранение полки и батальоны выставляли на крохотных островках, куда подразделения добирались по строго определенным проходам, помеченным засечками на деревьях. Свернешь чуть в сторону — угодишь в болото, выбраться из которого без посторонней помощи невозможно.

Если плохо было зимой, то с наступлением тепла стало еще хуже. Куда ни ткнешься, всюду опасная, прожорливая: трясина. Ко всему прочему прибавились комары, ни днем ни ночью не дававшие людям покоя. Остро встала проблема водоснабжения. Пить болотную воду медики категорически запретили. Копали колодцы с глубокими срубами, но и в них вода пахла гнилью, ее приходилось кипятить.

Сильно заболоченный участок перед своей обороной гитлеровцы считали непреодолимым. Поэтому основные силы немецко-фашистское командование сосредоточило в Паричах, где вместе с пехотой могли пройти и танки.

Командование 65-й армии, однако, рассудило по-иному. Поскольку противник не ждет наступления через болото, тут и следует нанести главный удар.

С конца мая в расположение дивизии все чаще стало наведываться армейское и корпусное начальство. Несколько раз приезжали командарм П. И. Батов, член Военного совета армии Н. А. Радецкий и обычно в сопровождении армейского инженера-полковника П. В. Швыдкого. Армейские начальники осматривали местность, изучали болота, беседовали с комдивом, воинами полков, особенно с уроженцами Полесья. В этих беседах центральное место занимала одна проблема: можно ли преодолеть болото? Если можно, то что необходимо сделать для прохода не только стрелковых частей, но и танков, артиллерии? Это же особенно интересовало и корпусное начальство. Дело в том, что войска корпуса стояли на левом, самом заболоченном фланге армии. Поначалу мнения разделились. Одни категорически утверждали, что болото непроходимо. Другие, особенно представители местных партизан, говорили, что пехотинцам по топям вообще-то пройти можно, хотя и трудно. Как выяснилось, местные жители проходили через болото в так называемых мокроступах — своеобразных лыжах, сплетенных из лозы. Но то люди. А как быть с машинами, особенно с танками?

Странное, необычное слово — мокроступы. Для многих оно в ту пору было открытием. От него веяло и древней стариной, и изумительной человеческой сообразительностью, и житейской потребностью.

Первым по достоинству оценил болотное приспособление полесян начальник инженерного отдела армии полковник Павел Васильевич Швыдкой. Он предложил организовать массовую проверку — действительно ли в мокроступах можно передвигаться по зыбкой трясине?

Эксперимент подтвердил: в мокроступах передвигаться по болоту можно. Тогда и было принято Военным советом армии смелое решение — главный удар по вражеской обороне нанести через болото. Для прохождения машин и танков построить деревянную дорогу — гать.

 

Километровая гать

Местом строительства дороги через болото был определен участок обороны Сивашской дивизии. Инженеры произвели необходимые расчеты, наметили сроки, и работа закипела.

В толковом словаре В. Даля слово «гатить» объясняется так: «Гатить, гачивать — заваливать воду, топь или болото хворостом, соломой, землей. Гатят дорогу по топкому или песчаному месту…»

В данном же случае предстояло не просто строить дорогу по топкому месту, а строить ее втайне от противника. Да такую, чтобы по ней могли пройти сотни тяжелых машин 1-го гвардейского Донского танкового корпуса, тысячи грузовых автомобилей, большое число артиллерии различных систем и калибров. На сооружение гати давалось четырнадцать суток. А если учесть, что работа велась только в ночное время, примерно по пять часов подряд, то не наберется и трех полных суток.

Поскольку строительство переправы выходило за пределы тактического значения, общее инженерное руководство возведением этого необычайного сооружения осуществлял полковник П. В. Швыдкой. Живой, энергичный, прекрасно знающий свое дело инженер, обладающий удивительной работоспособностью, он поистине был душой строительства. Его можно было видеть среди саперов днем и ночью. Придирчиво проверял он выполнение своих рекомендаций и расчетов, давал дельные советы.

Мне и начальнику оперативного отделения штаба дивизии майору Малюге было поручено непосредственное руководство строительством, а дивизионному инженеру Педю — практическое инженерное управление всеми работами.

Подполковник Иона Андреевич Педь был одним из старейших ветеранов дивизии. Он породнился с ней еще в 1919 году на каховском плацдарме, когда дивизия называлась Инзенской. Десятилетний мальчик Иона Педь не раз под градом пуль и осколков подвозил на боевые позиции артиллерийских подразделений боеприпасы. В 1929 году, когда его призвали на действительную военную службу, попросил, чтобы направили в 15-ю Сивашскую. Просьба призывника была удовлетворена. Начал он службу красноармейцем-сапером. Настойчиво учился. Стал командиром саперного взвода. В первые же дни отличился в боях. Худощавый, невысокого роста, всегда по-военному собранный, он был прекрасным спортсменом, отлично владел всеми видами стрелкового оружия.

После взвода командовал саперной ротой, затем отдельным саперным батальоном. Незадолго до начала Курской битвы стал начальником инженерной службы дивизии и, несмотря на отсутствие инженерного образования, безупречно справлялся с возложенными на него обязанностями.

На строительстве дороги-гати Педь еще раз показал себя незаурядным специалистом-сапером.

Что представляла собой гать через болото? Как она строилась? Ширина ее составляла 6 метров. Непосредственно укладывались на расстоянии двух с половиной метров друг от друга толстые шестиметровые бревна-поперечины. На эти поперечины, на три точки опоры, укладывались прогоны-деревья несколько меньшей толщины. По окончании работ прогоны закреплялись колесоотбойными брусьями.

Леса вокруг было много. Тем не менее производить заготовку бревен для переправы приходилось на значительном удалении от гати. Причем в разных местах. Делалось это, во-первых, потому, чтобы противник не слышал стука топоров, во-вторых, чтобы большие вырубки-плешины не привлекали внимания фашистской воздушной разведки.

Все работы, требовавшие специальной квалификации, выполнялись воинами саперного батальона дивизии. В помощь им для подвоза леса к гати был выделен стрелковый батальон 676-го полка и 100 повозочных, собранных из всех частей.

На укладке готовых деталей отлично работала саперная рота капитана Петре Оделадзе, а на заготовке лесоматериала с таким же энтузиазмом трудилась саперная рота старшего лейтенанта Третьяка.

Каждую ночь на строительство гати приезжал кто-нибудь из армейского начальства. Безвыездно находился там и полковник Швыдкой. Выдержит ли гать танки и штурмовые орудия? Этот вопрос интересовал начальников самых различных отделов и служб армейского штаба.

Вместе с командармом П. И. Батовым чаще других бывал на дороге член Военного совета армии генерал Николай Анатольевич Радецкий. Этот 45-летний, крепко сложенный, необыкновенно энергичный политработник был душой строительства дороги через болото. Умным политическим вожаком и наставником оставался он везде и всюду: вел ли серьезный разговор с комдивом, или запросто беседовал с бойцами. Он не упускал случая, чтобы душевно потолковать с саперами, поинтересоваться их настроением, воодушевить живым словом на еще более самоотверженную работу. Хранил в своей памяти все замечания, все претензии, которые высказывали воины, и ничего не оставлял без внимания. Однажды кто-то из саперов не то чтобы пожаловался, а просто намекнул, что тяжелая работа на болоте отнимает много сил, изматывает людей, в связи с этим было бы, дескать, неплохо обеспечивать их в ночную пору горячим чаем и небольшим дополнительным питанием. Со следующей ночи все работавшие на строительстве гати бойцы и командиры стали обеспечиваться горячим чаем и бутербродами.

Наконец 928-метровая деревянная дорога через болото была готова. Благодаря предельной осторожности строительство было завершено в полной тайне от врага. Саперы уложили в болото более полутора тысяч кубометров стройматериалов, иначе говоря, перенесли на собственных плечах свыше 1200 тонн грузов. Причем две последние ночи работали под проливным дождем. Оставалось лишь одно — скрепить гать металлическими скобами. Эту завершающую операцию, чтобы не демаскировать гать раньше времени, было решено выполнить сразу же после начала артподготовки.

Строительство гати было завершено ночью 23 июня, а в 7 утра 24-го — намечалось начало наступления. Войска заняли исходное положение. Многие командиры частей побывали на противоположной стороне болота и на месте уточнили вопросы взаимодействия.

Прекратившийся было днем 23 июня теплый дождь к вечеру обрушился с новой силой. Небо словно прохудилось.

Поздно ночью, когда до начала наступления оставалось всего несколько часов, я зашел на КП к комдиву Гребеннику доложить, что строительство гати завершено и части дивизии заняли исходное положение. Не успел я закончить доклад, как в блиндаж вошел промокший до нитки майор Г. В. Малюга. Обычно всегда спокойный, невозмутимый, в этот раз он был явно чем-то взволнован.

— В чем дело? — спросил комдив.

Начальник оперативного отделения в нескольких словах объяснил причину своей взволнованности. Вернулся он с противоположного конца гати. Почва там раскисла от проклятых дождей. Пойдут танки, разворотят ее гусеницами, может образоваться пробка. Чтобы избежать этого, надо во что бы то ни стало продлить гать еще на несколько метров, довести ее до старой проселочной дороги. Иначе может случиться беда.

Комдив немедленно поднял людей по боевой тревоге. За оставшиеся до начала прорыва пять часов они должны были сделать все возможное, чтобы ни один танк, ни одна автомашина не застряли в конце гати. И эта работа, потребовавшая поистине нечеловеческих усилий, была выполнена. Гать удлинилась на 12 метров. Последние бревна перед старой, еще довоенной грунтовой дорогой укладывались за час до начала артиллерийской подготовки.

Малюга ушел на КП, а мы с подполковником Педем ocтались у начала гати. К нам присоединились генерал Н. А. Радецкий и полковник П. В. Швыдкой. Они решили лично проследить за ходом переправы частей 1-го гвардейского Донского танкового корпуса, так как от успешных действий танкистов во многом зависел успех прорыва.

Все с нетерпением поглядывали на часы.

 

Прорыв

Часовая стрелка достигла цифры «7». Мощный и дружный залп «катюш» взорвал утреннюю тишину. Вслед за «катюшами» заговорили артиллерийские орудия и минометы —207 стволов на километр фронта прорыва! В их канонаду влился знакомый гул моторов стремительных «илов».

С началом артиллерийской и авиационной подготовки саперы немедленно приступили к креплению деревянной дороги металлическими скобами. Эта идея принадлежала полковнику П. В. Швыдкому. Вперед, по заранее сделанным из жердей переходам-дорожкам двинулись стрелки, автоматчики, пулеметчики — все, кто не был обременен большими тяжестями.

Пока артиллерия и штурмовики обрабатывали передний край обороны противника, на западном берегу болота успели сосредоточиться для атаки значительные силы советской пехоты. С переносом артиллерийского огня на вторые позиции врага стрелковые части вслед за огневым валом ринулись вперед.

— Сбивка деревянного настила скобами закончена! — доложил члену Военного совета армии подполковник И. А. Педь, вернувшись с дороги.

— Молодцы! — похвалил саперов генерал Н. А. Радецкий. — Доложите о готовности переправы командарму.

У самого болота был сооружен небольшой блиндаж, связанный прямой телефонной линией с командармом. Я спустился в него, взял телефонную трубку:

— Пятый слушает, — прозвучал в трубке энергичный голос командарма Батова.

Начал было докладывать. Павел Иванович прервал доклад вопросом:

— Все готово?

— Так точно!

— Сообщите, когда пройдут первые «коробочки».

В трубке зазуммерило, а по рации тут же прозвучал условный сигнал: «Буря, пять!», означавший, что время вводить в бой 1-й Донской танковый корпус. Стрелковые части уже заняли вторую оборонительную позицию врага.

По бревенчатому настилу двинулись танки. Один, другой, третий… Дистанция между ними 15–20 метров. С ходу прыгаю на броню одной из первых машин. Хотелось убедиться, все ли обойдется благополучно. Танки без задержки съезжали с бревенчатого настила и уходили в леса, занятые врагом.

Вернувшись назад, доложил командарму:

— Донской прошел организованно, без задержки. За ним двинулись автомашины с боеприпасами. На очереди подразделения самоходных пушек.

В это время на гать неожиданно въехало несколько повозок минометной части. Лошади неловко ступали по круглым бревнам и медленно продвигались вперед. Создалась угроза срыва своевременной переправы самоходной артиллерии. Пришлось принимать срочные меры. Три подводы вместе с грузом были сброшены в болото, а остальные повозки, только что въехавшие на гать, минометчики оттащили назад. Снова пошли самоходки. Они спешили на помощь наступающим войскам.

К десяти часам утра все части и подразделения 1-го гвардейского Донского танкового корпуса переправились. Дорога, покореженная гусеницами танков и самоходок, но по-прежнему надежная, поступила в распоряжение тыловых частей.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков назвал переправу войск по километровой гати через непроходимое болото инженерной операцией. Правильное название. Иначе не скажешь.

После того как последняя самоходка Донского корпуса переправилась через болото, попрощался я с генералом Радецким и верхом на коне отправился догонять свою дивизию. Она была уже далеко впереди. Вскоре, однако, под сильным огнем противника пришлось спешиться и пересесть в танк.

Мощный удар советских войск, переправившихся через болото, был для врага совершенно неожиданным. Его оборона оказалась прорванной на 8 километров по фронту и до 12 километров в глубину. Но во второй половине дня в ряде мест гитлеровцы стали предпринимать контратаки. Из-под Паричей двинулись навстречу наступающим танковые, артиллерийские и мотострелковые части. Однако к тому времени основные пути, по которым можно было перебрасывать войска, уже контролировали части 105-го стрелкового корпуса генерала Д. Ф. Алексеева.

На участке наступления 321-го стрелкового полка Сивашской дивизии создалось трудное положение. Противник сдерживал контратаками. Возникла необходимость объединить основные силы полка с приданным дивизии танко-самоходным полком и создать таким образом своеобразный штурмовой отряд. Обеспечивать взаимодействие между стрелковыми подразделениями и самоходчиками комдив поручил майору Г. В. Малюге.

Командующий 65-й армией дважды Герой Советского Союза генерал армии П. И. Батов.

С Григорием Васильевичем Малюгой — рослым, стройным, не по годам суровым и малоразговорчивым командиром довелось впервые встретиться в Павлограде в 1941 году. В ту пору Григорий Васильевич командовал стрелковой ротой. Было ему тогда 26 от роду, но его справедливо называли ветераном. Малюга неоднократно отличался в боях, показал себя способным тактиком. Нужда в таких командирах в первый период войны была огромной. Григория Васильевича назначили начальником штаба 321-го стрелкового полка, а затем начальником оперативного отделения штаба дивизии.

Командир 105-го стрелкового корпуса генерал-полковник Д. Ф. Алексеев (послевоенный снимок).

Майор Малюга отлично справился с организацией взаимодействия наступающих частей. Крупный узел сопротивления противника в Петровичах был разгромлен. Вместе с радостной вестью об этом пришла и печальная: «Тяжело ранен майор Малюга». Немедленно выехал в Петровичи. Тяжелораненый Григорий Васильевич продолжал выполнять задание комдива по координации взаимодействия, только теперь уже не на поле боя, а по телефону, лежа на деревянном топчане в блиндаже.

— Кончай, Григорий. Ты свое дело сделал. Теперь — в госпиталь! — сказал я ему. — И никаких разговоров. Нам еще воевать и воевать. Подлечишься — вернешься. И — до Берлина! Главное, поправляйся быстрее.

— Что ж… Видно, ничего не поделаешь. Придется в госпиталь, — грустно произнес майор.

За смелость, мужество и умелую организацию взаимодействия частей по разгрому врага в Петровичах майор Г. В. Малюга был награжден орденом Красного Знамени, и ему присвоили звание подполковника.

После излечения Григорий Васильевич вернулся на свою должность в 15-ю Сивашскую. А в конце сорок четвертого года, окончив курсы командиров полков, был направлен в составе советской военной миссии во Францию, где и работал до конца войны.

После войны Малюга окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе, затем академию Генерального штаба. Командовал дивизией, был заместителем командующего военным округом, продолжительное время преподавал в академии Генерального штаба, откуда в звании генерал-майора ушел в отставку.

…В наступательных боях в Полесье, как обычно, впереди шли коммунисты и комсомольцы. В обороне и наступлении я не раз встречался со многими из них — Павлом Логиновым, Шота Арабидзе, Иваном Кущом. Лучше других знал старшего лейтенанта Василия Красильникова — комсорга своего родного 676-го стрелкового полка. Все они были в ту пору совсем молодыми, энергичными, смелыми, неоднократно отличались в боях.

Алексей Оверчук прибыл в дивизию после окончания армейских курсов комсоргов батальонов, а до того воевал рядовым бойцом в соседней дивизии. В битве на Курской дуге за храбрость и отвагу удостоился награды.

Незадолго до его прибытия вышел из строя по ранению комсорг 203-го артполка лейтенант Иван Кущ. На его место назначили Алексея Оверчука. Он как-то быстро прижился в артполку, стал любимцем молодежи. Проявились в полной мере и его организаторские способности, и все то, чему он в свое время научился у отца — председателя колхоза в родном селе Скибин Черкасской области. Немалым подспорьем двадцатилетнему комсоргу послужило хорошее знание военного дела: в начале войны ему довелось некоторое время учиться в Благовещенском пехотном училище.

В составе 15-й Сивашской стрелковой дивизии Алексей Мефодьевич воевал до дня Победы. За личный героизм в боях и за умелое руководство комсомольской работой в артполку он был награжден двумя орденами Красной Звезды и орденом Отечественной войны II степени. Особенно отличился он летом 1944 года под Анатополем. Было это так. Требовалось поддержать в бою артогнем выдвинувшуюся далеко вперед стрелковую роту старшего лейтенанта Павла Кузьмина. Командир батареи капитан Михаил Селезнев послал для выполнения этой боевой задачи два орудийных расчета. Вместе с ними отправился и комсорг полка Алексей Оверчук. Пять яростных атак отбила рота с помощью артиллеристов. Занятый рубеж был удержан.

После войны Алексей Мефодьевич Оверчук окончил Военно-политическую академию им. В. И. Ленина, находился на многих ответственных должностях.

 

Осиповичи

Третья декада июня сорок четвертого года вошла в историю Великой Отечественной войны как начало полного освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков.

Еще за сутки до прорыва вражеской обороны войсками Белорусского фронта перешли в решительное наступление также 1-й Прибалтийский, 3-й и 2-й Белорусские фронты. Это была огромная по размаху операция, блестяще разработанная Советским Верховным Главнокомандованием и обеспеченная всем необходимым. Позже, 5 июля, двинулись вперед, на запад, войска еще двух фронтов — 2-го Прибалтийского и 1-го Украинского.

За двое суток полки Сивашской дивизии, используя успех введенного в прорыв 1-го гвардейского Донского танкового корпуса, продвинулись вперед на 50–60 километров и вместе с другими соединениями 65-й армии вышли в район Глуска. Зримо наметилось окружение вражеской бобруйской группировки.

Враг поспешно отходил на запад и северо-запад. На ряде рубежей гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление. В отдельных населенных пунктах противник оставлял значительные гарнизоны в надежде, что им удастся хотя бы на короткое время замедлить продвижение советских войск.

Одним из таких укрепленных узлов сопротивления на пути 47-го Краснознаменного полка оказалось село Романище.

Первой подошла на близкое расстояние к селу рота автоматчиков. Ночью командир роты послал в село разведчиков. С помощью местных жителей им удалось установить, что в Романище размещено до батальона вражеской пехоты, несколько танков и самоходок. Силы неравные. И все же командир роты принял смелое решение — перебраться в мокроступах через болото и внезапно атаковать вражеский гарнизон с тыла.

Неожиданный и дерзкий удар автоматчиков с севера, о возможности которого, судя по всему, гитлеровцы даже не предполагали, посеял в гарнизоне панику. Тем не менее начался бой. К селу подошли основные силы полка. Их удара с юга-востока фашисты не выдержали. Удирая из Романище, они оставили на улицах села много трупов своих солдат, бросили десять грузовых и легковых машин, три тягача и другое военное имущество.

Отступая, гитлеровцы огрызались. В борьбе с ними советские воины вновь и вновь показывали примеры бесстрашия и героизма.

Во время одной из атак бывалый воин, кавалер орденов Ленина и Красного Знамени Дмитрий Полещук ворвался во вражескую траншею и увидел, как гитлеровцы стараются прицепить к тягачу пушку. Полещук метнул гранату. Несколько вражеских артиллеристов уничтожил, остальных заставил бежать. Полещук развернул пушку и открыл огонь по вражеской пехоте.

Заместитель командира 321-го стрелкового полка по политчасти Н. А. Коваленко.

В другом бою Дмитрий Полещук и пятеро его однополчан вступили в ожесточенную схватку с целым взводом вражеской пехоты. Полещук был ранен, но не оставил поля боя.

Бесстрашно и умело действовал в бою сержант Санакул Астанакулов. Когда выбыл из строя командир взвода, он принял командование подразделением на себя, поднял бойцов в атаку. Решительным ударом взвод выбил гитлеровцев из траншеи и, преследуя отступавших, нанес им значительные потери. За проявленную боевую инициативу и личную отвагу Санакул Астанакулов был награжден орденом Славы.

Десятки, сотни отличившихся в наступлении воинов подавали заявления о приеме в партию, в комсомол, справедливо считая великой честью получить партийный или комсомольский билет непосредственно на поле боя.

— Спасибо за высшее из всего возможного для советского человека доверие! — принимая из рук начальника политотдела дивизии полковника Н. Г. Ковалева партийный билет, сказал младший лейтенант Авакян. — Высокое звание коммуниста оправдаю делом.

Эту свою клятву он с честью выполнил в бою. Только при прорыве вражеской обороны взвод автоматчиков под его командованием истребил не менее 20 фашистских захватчиков. В ходе наступления младший лейтенант Авакян первым поднимался в атаки и рукопашные схватки.

Старший лейтенант медслужбы Я. В. Савченко (Дмитриева).

Высокого напряжения потребовал от сводного отряда воинов 321-го стрелкового полка приказ командования совершить форсированный марш из района Глуска в Осиповичи, к утру 28 июня захватить этот важный железнодорожный узел, перерезать железную дорогу Осиповичи — Бобруйск и тем самым не дать возможности окруженным немецко-фашистским дивизиям пробиться на запад.

Отложив все другие дела, я немедленно приехал в полк. Вместе с командиром полка подполковником А. Т. Прокопенко и заместителем командира полка по политчасти майором Н. А. Коваленко прикинули по карте расстояние. До Осиповичей более сорока километров. Пройти их требовалось за сутки с небольшим, причем не по гладкой, проторенной дороге, а по сильно заболоченной местности.

Выступили под вечер 27 июня. Шли лесами, через болота, низины и речки в полном снаряжении: с полковой артиллерией и минометами, с тоннами боеприпасов и продовольствия. Шли день и ночь без отдыха и сна. По пути строили переправы, гатили дороги, тащили порой на себе машины и пушки. И первыми на самых опасных местах постоянно находились коммунисты, комсомольцы.

Сложный сорокакилометровый путь полк преодолел за тридцать с лишним часов и утром 28 июня подошел к Осиповичам. Это был поистине суворовский переход.

К счастью, вести бой за освобождение города и железнодорожного узла Осиповичи не пришлось. Опасаясь вместе с бобруйской группировкой оказаться в котле, немецко-фашистский гарнизон Осиповичей поспешно бежал, не успев ни вывезти, ни взорвать крупные продовольственные и вещевые склады с большим количеством высокосортных макаронных изделий, пшеничной муки, шоколада, вина, хромовых сапог. Все это, вероятно, предназначалось для фашистских летчиков либо для генералов и офицеров.

Полковые хозяйственники быстро взяли склады под свой контроль.

Не обошлось, однако, и без происшествий. Не успел полк толком обосноваться в Осиповичах, как пришлось объявить боевую тревогу, вступить в бой с группой вражеских танков, прорывавшихся из бобруйского котла. Полковые артиллеристы и минометчики встретили врага метким огнем. Много танков и бронемашин было подбито. Тридцать пять танкистов сдались в плен.

В этом бою был ранен командир минометной роты 321-г полка капитан Георгий Давидович Леладзе. Осколок снаряда угодил ему в ногу. Раненый оказался в нейтральной зоне. Надо было спасать командира. Рискуя собственной жизнью, на помощь ему бросился сержант Татаринцев и на руках вынес из-под огня своего командира.

Вечером 28 июня в Осиповичи подтянулись основные силы дивизии. Я направился к комдиву с докладом о выполнении боевой задачи. В штабе мне тут же вручили телеграмму: «Срочно прибыть к командиру 105-го стрелкового корпуса генерал-майору Д. Ф. Алексееву».

Комдив Гребенник встретил хмуро.

— Телеграмму читал? — спросил он, поздоровавшись.

— Только что прочитал.

— Ну и что?

— Совершенно не понимаю, зачем я вдруг понадобился чужому комкору?

— Потребовался, — значит, нужен, — ворчливо произнес полковник Гребенник. — Комдивом ты назначен в триста пятьдесят четвертую. Приказ подписан еще три дня назад, поэтому и срочно. Давай собирайся. Штаб корпуса где-то юго-восточнее Бобруйска.

Сообщение о назначении командиром дивизии одновременно обрадовало и огорчило меня. В Сивашской провоевал без малого три года. А теперь опять новые люди, новые отношения…

 

В новой дивизии

Телеграмма требовала прибыть на КП корпуса срочно. Поэтому, наскоро попрощавшись с Гребенником, Ковалевым и другими боевыми друзьями, выехал под Бобруйск, в Горбацевичи. В расположение штаба корпуса приехал во второй половине дня. Дежурный проводил в дом, где остановился комкор.

Комкор Алексеев — сорокалетний худощавый генерал среднего роста, принял меня как старого знакомого, хотя виделись с ним впервые. Пригласил к столу, на котором была разложена карта, испещренная красными и черными стрелами, кружками, номерами частей.

— Вот она где триста пятьдесят четвертая, — указал генерал на карте северо-западную окраину Бобруйска. — Прекрасная была дивизия. Я сам формировал ее в сорок первом и три года командовал ею.

Дмитрий Федорович пояснил далее, что дивизия храбро дралась под Москвой, отличилась при форсировании Сожа, Десны, Днепра. Ее части напористо прорывали вражескую оборону в районе Бобруйска. Однако вступивший недавно на пост комдива полковник (генерал назвал фамилию) оказался человеком безвольным, безответственным, не оправдал доверия и снят. Теперь его временно сменил заместитель командующего армией генерал Баринов. Обстановка в районе расположения дивизии довольно-таки сложная. Окруженные под Бобруйском вражеские войска стремятся вырваться из котла, нащупывают наиболее слабые места, часто атакуют значительными силами не только пехоты, но и танков.

В конце разговора Дмитрий Федорович напомнил, что необходимо как можно быстрее принять командование дивизией и на месте получить указания у генерала Баринова. Потом комкор вызвал помощника начальника оперативного отдела штаба корпуса подполковника Н. П. Мельникова и поручил ему сопроводить меня на КП дивизии.

Николай Петрович Мельников оказался толковым и знающим штабистом. Свой боевой путь он начал под Москвой в качестве командира минометной роты. По дороге в дивизию он рассказал о боевой обстановке в районе действий корпуса и особенно 354-й дивизии. Только после этого мне стало понятно, почему генерал Алексеев не разрешил ехать одному, а дал сопровождающего. Стремительное наступление советских войск перемешало боевые порядки гитлеровцев. В оперативных тылах наступающих остались недобитые группы, даже целые соединения. По словам подполковника Мельникова, были случаи, когда даже в нескольких километрах от кольца окружения совершались нападения на тылы. Поэтому необходимо было точно знать, где можно проехать безопасно, а где следовало остерегаться внезапного обстрела и даже открытого нападения.

На известном в штабе корпуса месте командного пункта дивизии не оказалось.

— Недавно дивизионный КП куда-то переместился. Все выехали, а куда — не знаем, — отвечали бойцы и командиры, у которых Мельников пытался узнать новое место расположения командного пункта.

Близился вечер. По одной из лесных дорог уныло брела под охраной нескольких бойцов и сержанта колонна пленных. Пришлось остановиться. Молодой, широкоплечий, с коричневым от загара лицом и «буденновскими» усами сержант подошел к машине, четко отрапортовал, что ведет пленных на сборный пункт корпуса.

— В нашем тылу болтались, — пояснил он. — Не меньше батальона с танками и пушками. Ну мы им поддали жару. Три танка и пушки уничтожили. Досталось и пехоте…

— И много таких «диких» групп? — спросил я у сержанта.

— Хватает, товарищ полковник. В лесах скрываются. Так что будьте поосторожнее, когда поедете лесом.

Сержант побежал догонять колонну пленных, а мы с Мельниковым поехали дальше, по-прежнему не зная точно, где находится КП 354-й дивизии. Проплутали по запутанным лесным дорогам еще с полчаса. Наконец на опушке большого лесного массива увидели несколько недавно отрытых землянок. Возле той, что была ближе к дороге, стоял подполковник, невысокий, круглолицый. Я подошел к нему в надежде узнать о месте расположения КП дивизии, но меня опередил Мельников.

— Товарищ Оськин! — крикнул он обрадованно. — Ну вот и добрались!

Подполковник Вячеслав Петрович Оськин оказался начальником оперативного отделения штаба дивизии. Он проводил нас к одной из землянок. В ней за легким походным столом сидели заместитель командарма генерал-майор И. Ф. Баринов и начальник штаба дивизии подполковник Клавдиев. Они о чем-то негромко разговаривали. В ожидании, пока закончится разговор, я задержался у входа, вгляделся в собеседников. Генерал показался мне знакомым. До назначения в армию Баринов командовал 48-й гвардейской стрелковой дивизией, воевавшей по соседству с Сивашской. Его фамилию приходилось слышать не раз, но встречаться лично не доводилось. Но вот генерал поднялся из-за стола, и тут, к радости, узнаю в нем своего первого командира полка. Того самого 1-го горнострелкового полка имени ЦИК Аджарской АССР 1-й Кавказской Краснознаменной горнострелковой дивизии, где служил когда-то командиром взвода. Вспомнилась боевая молодость, алые кубики на петлицах гимнастерки…

— Товарищ генерал! Полковник Джанджгава прибыл для вступления в должность комдива.

— Странная у вас фамилия, полковник, — крепко пожав мне руку, заметил Баринов. — Вы кавказец не так ли?

— Да, товарищ генерал. Из Грузии.

— Мне несколько лет довелось служить в Грузии, командовать первым Кавказским горнострелковым полком. Об этом времени у меня сохранились самые лучшие воспоминания.

Генерал еще раз внимательно посмотрел на меня, тепло улыбнулся. Его суровое лицо стало как бы моложе.

— А ведь я вас помню, полковник, — сказал он. — Вы тогда командовали взводом. Не так ли?

— Так точно, товарищ генерал!

— Высоченный, худющий, всегда правофланговый… Не так ли?

— Да, товарищ генерал.

— Ну что ж… Рад новой встрече. Поздравляю с назначением. Принимайте, как говорится, с ходу. Собственно, принимать-то и не от кого…

Генерал замолчал. Ему, как видно, вовсе не хотелось говорить о бывшем комдиве. А вот вспомнить пережитое, поговорить о том, что ждет впереди…

— А помните, как встречали в тридцать шестом году товарища Ворошилова? Как проводили учения в горах?

Воспоминания прервал зуммер полевого телефона. Телефонист передал трубку генералу. Иван Федорович внимательно выслушал чье-то донесение. Потом спросил:

— Значит, контратакуют?.. Что ж… Этого следовало ожидать. Иного выхода у них нет. Продолжайте действовать по плану. О любом изменении обстановки докладывайте немедля!

Не требовалось обладать большой прозорливостью, чтобы догадаться: полки дивизии ведут бой, по всей вероятности, трудный и упорный. Так оно и было. Из лаконичных пояснений генерала, продолжавшего управлять боем, узнал: город Бобруйск еще утром был освобожден от немецко-фашистских войск. Теперь же части дивизии сдерживают натиск противника, пытающегося прорваться из окружения вдоль Минского шоссе. Этой попытке, по словам генерала, предшествовали некоторые события.

Вечером 28 июня по приказанию командующего фронтом К. К. Рокоссовского из-под Бобруйска 1-й гвардейский Донской танковый корпус был перенацелен для наступления на минское направление.

Заместитель начальника оперативного отдела штаба 105-го стрелкового корпуса подполковник Н. П. Мельников.

Разведка 40-тысячной окруженной немецко-фашистской группировки довольно быстро обнаружила выход танкового корпуса. Пользуясь этим, противник в ночь на 29 июня крупными силами — примерно 10 тысяч пехоты при поддержке танков и самоходок — атаковал боевые порядки 356-й стрелковой дивизии. Яростный бой продолжался почти два часа. Дивизия выстояла, не пропустила врага. Пробитую противником в ее обороне брешь удалось закрыть дивизионными резервами. Однако атаки продолжались. К рассвету некоторые части гитлеровцев вновь на узком участке прорвались за кольцо окружения. В ликвидации прорыва полкам 356-й дивизии существенную помощь оказал отдельный противотанковый дивизион 354-й дивизии под командованием майора В. Г. Ильющенко. Ведя огонь прямой наводкой, артиллеристы почти в упор расстреливали танки и самоходки врага.

И все-таки два крупных отряда гитлеровцев, насчитывающих по 2–3 тысячи солдат и офицеров, вырвались за пределы котла. Однако пробиться на соединение со своими войсками им не удалось. Первый вражеский отряд был наголову разгромлен во встречном бою частями 44-й гвардейской стрелковой дивизии западнее Сычково. Только пленными гвардейцы захватили более тысячи гитлеровцев. Второй отряд фашистов прорвался к Осиповичам и там был полностью уничтожен 15-й Сивашской и 69-й стрелковыми дивизиями.

Бой с третьим отрядом, пытавшимся пробиться по Минскому шоссе, все еще продолжался.

Близилась полночь. Телефон молчал. Иван Федорович заметно нервничал. Мне тоже было не по себе. Я — командир дивизии, но пока не мог принять никакого решения, поскольку детально не знал, где находятся полки и какова там оперативная обстановка.

Но вот опять зазуммерил телефон. Наконец-то! Иван Федорович берет трубку. С минуту слушает, потом радостно кричит:

— Молодцы!.. Подполковника, говорите? Давайте его сюда, да побыстрее.

Положив трубку, генерал пояснил:

— Звонил командир полка Мухамедшин. Группа гитлеровцев разгромлена. В числе пленных захвачен начальник связи 41-го танкового корпуса.

Отважный разведчик полка А. В. Филиппов.

Спустя минуту позвонил командир 1201-го полка Т. Д. Жаванник и доложил о ликвидации опорного пункта врага на окраине Бобруйска.

В землянку вошел круглолицый, несколько полноватый полковник с молодым лицом и густой седеющей шевелюрой.

— Отлично дерутся ребята! — сказал он, обращаясь к Варинову. — Великолепно дерутся! Многие раненые в бою категорически отказываются идти в медсанбат. Герои!

— Остынь, Владимир Казимирович. Всего сразу не расскажешь, — с добродушной улыбкой произнес Баринов. — Сначала познакомься с новым комдивом.

— Владимир Казимирович Буцол, начальник политотдела, — представился полковник.

Владимир Казимирович сел за стол, стал рассказывать о состоянии дел в дивизии. Привели пленного подполковника. Он был высок, полнотел, одет в новый, с иголочки, мундир. На поясном ремне пленного болталась алюминиевая кружка.

— Это что? Теперь все старшие офицеры вермахта прикованы к кружкам? — спрашиваю у пленного через переводчика.

— Да, все, — ответил пленный. — Попавшие в окружение войска остались без тылов, без кухонь, а в кружке можно нагреть воду, заварить чай и даже приготовить кофе, если он имеется.

Пленного пригласили к столу. Тот без тени смущения принял приглашение, с минуту вяло ковырял в тарелке с жареным картофелем, но, видно, не смог долго сдерживать себя, жадно набросился на еду.

— Каковы ваши прогнозы, подполковник, насчет дальнейшей судьбы фашистской Германии?

— Война проиграна. Германия накануне катастрофы, — ответил пленный. — Но мы будем продолжать воевать!

— Вы-то уже не будете, — заметил Баринов.

— Я имею в виду германскую армию, герр генерал.

— Где же логика? Сами говорите, что война проиграна, а собираетесь продолжать войну? Глупость какая-то получается. Зачем же напрасное кровопролитие?

Гитлеровец ответил заученно:

— Мы присягали на верность фюреру!

— Фанатик! — презрительно бросил Иван Федорович и приказал отправить пленного в штаб корпуса.

Вскоре генерал Баринов уехал. Тут же я вызвал к себе начальника штаба подполковника Клавдиева и работника оперативного отделения подполковника Оськина. До самого рассвета мы обсуждали дела в дивизии.

 

Друзья-однополчане

Под утро пришел Буцол и предложил ознакомиться с очередным политдонесением в политотдел армии.

Это было кстати. Откуда еще как не из политдонесения и обстоятельного разговора с полковником Буцолом можно узнать для начала свежие новости и настроения личного состава. Политдонесение читалось с интересом. В нем приводилось множество примеров храбрости, находчивости, воинского мастерства и высокого патриотизма воинов.

«Пулеметный расчет коммуниста старшего сержанта И. И. Кудякова первым ворвался в Бобруйск, истребил более трех десятков гитлеровцев, подавил вражеский пулемет и нескольких фашистских солдат взял в плен.

Пулеметный взвод участника Сталинградской битвы комсомольца младшего лейтенанта Михаила Протопопова в первый же день боев за Бобруйск отразил шесть вражеских контратак. Гитлеровцы уже под вечер предприняли седьмую контратаку примерно силами неполной роты. Во взводе Протопопова к тому времени оставалось всего несколько гранат, на исходе были и патроны. Тогда Михаил Протопопов сам лег за пулемет.

В боях на подступах к Бобруйску и при очищении города от фашистов неоднократно отличался парторг стрелковой роты 1199-го полка старшина Г. Ф. Канцев. Он возглавлял штурмовую группу, которая выбивала гитлеровцев из блиндажей и подвалов домов.

Командир роты старший лейтенант Сычев был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Его заменил старшина Георгий Федорович Канцев. Трое суток, пока продолжались в Бобруйске уличные бои, он командовал ротой. За это время рота уничтожила до двухсот вражеских солдат и офицеров, ликвидировала несколько узлов сопротивления противника и более ста фашистов взяла в плен.

Артиллерийский разведчик младший сержант А. В. Филиппов, якут по национальности, получил задание командира отправиться на склад за продуктами для батареи. В лесу он неожиданно повстречался с пятью гитлеровцами. Разведчик притаился за деревом в ожидании, когда вражеские солдаты подойдут по просеке ближе, и как только те приблизились, крикнул: „Хальт! Хенде хох!“ Гитлеровцы послушно подняли руки вверх.

Пожилой немецкий солдат, немного владевший русским языком, сказал Филиппову, что у речки осталось еще несколько солдат, желающих сдаться в плен. Но среди них ефрейтор-нацист. Он будет стрелять. Филиппов вместе с Паулем направился к речке. Из-за деревьев Пауль крикнул своим соотечественникам, чтобы те бросили оружие и сдались в плен. В ответ ефрейтор-нацист открыл огонь из автомата. Тогда немецкие солдаты сами выбили из рук нациста автомат и пошли в плен».

Герой Советского Союза старшина Г. Ф. Канцев.

В политдонесении отмечались подвиги командира батареи капитана В. П. Навальнова, пулеметчиков Муссы Вакиева, Жанбегка Матаева, старшего сержанта Колле…

Полковник Буцол прекрасно знал людей. Об одних он говорил с любовью и уважением, других характеризовал осторожнее, делая упор на их промахи и недостатки. В целом же по рассказу Владимира Казимировича складывалось впечатление, что дивизия в боевом отношении сколочена. Ее личный состав способен выдержать новые трудные испытания.

Хотя вечером 29 июня было официально объявлено, что разгром окруженной в районе Бобруйска вражеской группировки полностью завершен, частям дивизии пришлось сталкиваться с разрозненными группами противника и позже. Так вечером 30 июня завязался жаркий бой у одной высоты, на которой засели до 300 гитлеровцев. Им было предложено сдаться в плен. Они согласились, подняли белый флаг. Однако когда советские самоходки в сопровождении стрелков и автоматчиков 1203-го стрелкового полка приблизились к высоте, фашисты открыли яростный огонь. Две машины загорелись. Несколько воинов погибло. Командир полка подполковник Г. Д. Вологдин принял решение штурмовать высоту и беспощадно истребить вероломных врагов. Штурм был коротким. Более 200 гитлеровцев поплатились жизнью за свою авантюру, 80 сдались в плен.

Бывший комсомольский вожак 203-го артполка, член Военного совета — начальник политуправления Закавказского военного округа генерал-лейтенант А. М. Оверчук.

Только 1 июля наступило затишье. В штабе дивизии подвели результаты боевых действий за семь суток. Они радовали. Дивизия освободила от немецко-фашистских оккупантов территорию площадью в 350 квадратных километров. В 75 деревнях и селах взвились снова красные флаги. Полки дивизии и поддерживающие их части истребили 3700 вражеских солдат и офицеров, уничтожили 130 артиллерийских и зенитных орудий, 110 минометов, 280 пулеметов, 18 складов с горючим, 7 самолетов и немало танков. В числе трофеев 105 артиллерийских и зенитных орудий, 8 минометов, 6 танков и самоходок, 250 пулеметов, 600 автомашин, 200 тягачей, 1200 лошадей, 6 самолетов, 15 паровозов, 1100 железнодорожных вагонов с грузами, 20 складов с горючим, обмундированием, запасными частями и другим военным имуществом. Более 2200 немецких солдат и офицеров взяты в плен.

…Воспользовавшись паузой в боевых действиях, я созвал совещание командиров полков и отдельных частей и подразделений, чтобы ознакомить их с предстоящими задачами. Собрались в тени деревьев на опушке леса. С большинством офицеров я встречался впервые, но о многих уже кое-что знал. Знал, что мой заместитель по строевой части полковник Дмитрий Демьянович Воробьев до войны окончил Военную академию РККА им. К. Е. Ворошилова, в бою смел, в обстановке ориентируется толково, грамотно.

Начальник артиллерии полковник Константин Иванович Граховский — участник гражданской войны, старый служака. В мирное время прослушал курс Военно-артиллерийской академии.

За плечами начальника связи инженер-майора Абраме Яковлевича Огуре — Инженерно-техническая академия связи.

Начальник штаба артиллерии подполковник Ф. И. Стефановский окончил три курса артиллерийской академии.

Дивизионный инженер подполковник Федор Иосифовиче Зборовский — в прошлом архитектор, строитель, тоже с высшим образованием.

Хорошее впечатление произвели на меня командир 921-го артполка подполковник Илья Михайлович Яковлев, командир 1203-го стрелкового полка подполковник Герман Дмитриевич Вологдин, командир 1201-го стрелкового полка подполковник Трофим Денисович Жаванник.

Первое знакомство было, конечно, поверхностным. Предстояло еще познать характеры людей, глубже заглянуть в их души, на практике убедиться, насколько сильны и умелы они в боях. На фронте прежде всего бой был экзаменом на твердость и волю.

 

По следам раненого зверя

Огромная лавина советских войск неудержимо двигалась вперед, освобождая родную землю от фашистских захватчиков. Гигантское по масштабам наступление продолжалось. Противник в беспорядке отступал. Позади остались освобожденные белорусские города Слуцк и Несвиж. Впереди были Барановичи — крупный областной центр Белоруссии, важный железнодорожный узел. На подступах к городу противник отчаянно сопротивлялся. Но после удачного обходного маневра конно-механизированной группы генерала И. А. Плиева, поддержанного наступающими с востока стрелковыми соединениями, гитлеровцы оставили город и стали откатываться к Бресту.

В освобождении Барановичей наряду с другими войсками участвовали полки 354-й стрелковой дивизии. Им была объявлена благодарность в приказе Верховного Главнокомандующего. А Боевое Знамя дивизии украсилось еще одной высокой наградой — орденом Суворова II степени.

Передохнуть бы денек-другой, но приказ командующего 1-м Белорусским фронтом маршала К. К. Рокоссовского требовал продолжать наступление без оперативной паузы. Общее направление намечалось на Пружаны, Беловежскую пущу, Седлец. При этом первоочередная задача 65-й и соседней с ней 28-й армий состояла в том, чтобы как можно быстрее выйти на коммуникации брестской группировки.

Наступление развивалось стремительно. Только за один день 9 июля дивизия, сбивая арьергардные подразделения противника, овладела двенадцатью населенными пунктами. Но все в дивизии понимали, что фашистская армия еще сильна, что гитлеровцы не побегут до самого Берлина. Впереди очень трудные бои. Так оно и вышло. От командира полка Вологдина поступило донесение: «На подступах к реке Шаре противник оказывает сопротивление, контратакует».

Выехал в 1203-й полк. Вологдин доложил:

— Гитлеровцы, используя на берегу реки Шары систему укреплений, предприняли несколько контратак. В них участвовало до полка пехоты, 20 танков и самоходок. Полк успешно отразил вражеские контратаки и во второй половине дня вышел на восточный берег реки.

Начальнику артиллерии дивизии полковнику Граховскому было приказано организовать сильную артиллерийскую поддержку полку с тем, чтобы он мог форсировать Шару и захватить плацдарм, на правом берегу.

Вскоре подтянулись и основные силы дивизии, но еще до их подхода вызвал командиров полков, определил им участки форсирования и организовал взаимодействие с приданными частями и поддерживающей авиацией.

При активной поддержке артиллерии и авиации полки приступили к форсированию Шары и вскоре штурмом овладели некоторыми селами правобережья.

Первыми на подручных средствах переправились на западный берег реки рота под командованием старшего лейтенанта Г. В. Ляшева и пулеметный взвод лейтенанта С. Белявского. Им пришлось принять на себя главный удар гитлеровцев, но тем не менее они с ходу овладели первой прибрежной траншеей противника.

Во время этого боя храбро действовал парторг первой стрелковой роты рядовой П. П. Соколов. Когда рота залегла под пулеметным огнем противника, Соколов и еще четыре смельчака по собственной инициативе выдвинулись вперед, по-пластунски подползли к пулеметной точке противника и забросали ее гранатами. Санитар этой же роты Г. Левченко в трудную минуту боя также лег за пулемет.

За быстрое форсирование реки Шары войска фронта были отмечены благодарностью в приказе Верховного Главнокомандующего. Одновременно в дивизии был получен Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении дивизии за образцовое выполнение приказов по разгрому бобруйской группировки врага орденом Красного Знамени.

В полках состоялись короткие митинги. На них работники политотдела зачитали приказ Верховного Главнокомандующего и Указ правительства о награждении дивизии.

Несмотря на усталость, настроение у личного состава было приподнятое, боевое. Уже недалеко государственная граница, скорое освобождение Советской Родины от ненавистных оккупантов.

— В боях мы завоевали орден Красного Знамени, — говорил на митинге старшина С. Рыжков. — Награда обязывает: выше знамя! Шире шаг к логову фашизма!

В течение 11 июля дивизия во взаимодействии с соседями форсировала реку Гривду, освободила районный центр Коссово и еще 35 населенных пунктов.

В полдень 12 июля позвонил начальник штаба корпуса полковник Н. М. Горбин:

— Только что звонил командарм, — сообщил он, — и предупредил, что противник принимает все меры, чтобы не позволить войскам выйти на коммуникации своей брестской группировки. Поэтому перед вами задача: как можно скорее оседлать шоссейную дорогу Слоним — Пружаны. Помимо этого, вам необходимо создать сильную противотанковую оборону, так как обнаружено движение танков противника из Бреста.

Дивизия с честью справилась с этой задачей и уже к вечеру 12 июля оседлала шоссейную дорогу Слоним — Пружаны. Это было началом выхода войск армии на коммуникации брестской группировки врага. А там — Беловежская пуща и долгожданный Западный Буг. Конечно, противник не упустит случая использовать леса Беловежи для активного сопротивления. Для этого у противника немало шансов. Достаточно заминировать, перекрыть лесные дороги и просеки, чтобы не пропустить с ходу танки и артиллерию.

В дивизию поступило первое с начала наступления пополнение — 420 человек. В полках заныли: «Мало. Капля в море. Надо просить еще». Я обратился с просьбой к командарму.

— Хватит! — категорически заявил командарм Батов. Вы на фронте не одни.

Пополнение направили лишь в те подразделения, где был наибольший недокомплект.

После тщательно проведенной разведки дивизия в полдень 18 июля вступила в Беловежскую пущу. Вопреки прогнозам и предположениям, марш в лесах прошел в общем благополучно. Впрочем, не обошлось и без происшествий.

Когда дивизия форсировала лесные речки Лесьну и Праву, с левого фланга, где продвигался полк М. М. Мухамедшина, послышалась сильная ружейно-пулеметная стрельба. Офицер связи лейтенант Сергей Полухин доложил:

— Фашисты оставили в засаде группу предателей из так называемого «среднеазиатского легиона». Сброд частью уничтожен, частью взят в плен.

Вместе с начальником разведки майором В. Д. Антипенко мы выехали посмотреть на «легионеров». Было их примерно с полсотни. Одетые во вражескую военную форму, они вызывали омерзение.

Подполковник Мухамедшин кратко доложил о том, что произошло, с презрением добавил:

— Собаки! Они не должны больше видеть солнце!

Нельзя было не разделить чувства Мухамедшина, тем более что «легионеры», внезапно открыв огонь по батальону, убили нескольких бойцов. Возобладало, однако, чувство дисциплины и долга. Под усиленным конвоем пленные были отправлены в штаб корпуса.

В ночь на 19 июля в полк Мухамедшина перебежали и добровольно сдались в плен пятеро солдат-венгров во главе с лейтенантом, командиром подразделения 8-й кавалерийской дивизии. Они показали, что еще два дня назад кавалерийская дивизия получила приказ немецко-фашистского командования задержать русских на подходе к Беловежской пуще и оказать упорное сопротивление в лесу. Но по какой-то причине кавдивизия не смогла выполнить этого приказа, хотя и оставила в лесу несколько мелких заградотрядов. Основные же ее силы, по утверждению перебежчиков, отошли к Бугу и там готовятся встретить русских пулеметным огнем.

В тот день произошло и еще одно памятное событие. Разведчики вологдинского полка неожиданно встретились с польским партизанским отрядом. В нем оказалось всего 45 вооруженных рабочих и крестьян, поляков по национальности. Партизанский отряд, как выяснилось, входил в состав польской подпольной армии и в своей практической деятельности руководствовался директивами премьер-министра польского эмигрантского правительства. Командир и бойцы отряда поначалу не хотели видеть никакого различия между борьбой, которую вели с немецко-фашистскими захватчиками подлинные польские патриоты, и предательскими маневрами польской реакции, стремящейся к захвату власти в Польше в интересах буржуазии. Все мы, дескать, боремся за изгнание фашистских оккупантов с польской земли, за создание суверенного польского государства. Однако после того как с ними побеседовали, разъяснили им, что к чему, польские партизаны единодушно решили вступить в польскую освободительную армию генерала Берлинга.

…Трудный лесной марш через Беловежскую пущу подходил к концу. Полки, батальоны, артиллерийские дивизионы один за другим выходили из лесной чащи в поля и луга. Отсюда до Западного Буга оставалось не больше 25 километров.

Венгры-перебежчики сказали правду. Немецко-фашистские войска установили на пути к реке сильные заслоны.

Особенно яростное сопротивление оказывалось на подступах к деревне Жерчицы. После непродолжительного артобстрела противник перешел в контратаку. Обстановка сразу сложилась не в пользу дивизии. Артиллерия безнадежно отстала. Пехота, оставшаяся без поддержки, не смогла продвигаться и залегла. Фашисты обрушили по пехоте сильный минометный огонь. Смертью храбрых пали младший сержант Болдырев и красноармеец Стерлядов. Оставшиеся вдвоем, сержант В. Колганов и красноармеец И. Скидоненко, вступили в неравную борьбу с группой гитлеровцев. Один из вражески солдат, подкравшись к Колганову и Скидоненко на близко расстояние, метнул в них гранату. Сержант Колганов на лет поймал ее и швырнул обратно. Второй гранатой, взорвавшейся поблизости, бойцы были легко ранены. На них бросились четыре вражеских солдата. Колганов и Скидоненко не дрогнули. Троих в упор застрелили из автоматов, четвертого прикончили ударом прикладов. Задержать продвижение полка гитлеровцам не удалось.

Во второй половине дня 21 июля стало известно, что первыми в полосе наступления 65-й армии вышли к государственной границе СССР части 69-й стрелковой дивизии генерала Макарова. Водрузив красный флаг на восточном берегу Западного Буга, они с ходу форсировали реку и захватили небольшой плацдарм уже на территории Польши.

 

На границе

Часов в пять пополудни подполковник Мухамедшин прислал в штаб дивизии срочное донесение: «Одним батальоном занял районный центр Семятыче. До Буга осталось несколько километров. Возле деревни Тонкеля обнаружен огромный ров, где фашисты закапывали расстрелянных военнопленных. Жители деревни называют это место „лагерем смерти“».

Еще один лагерь смерти. Опять тысячи трупов расстрелянных советских людей. Какая жестокость!

С чем-то подобным дивизия уже встречалась в районе Слонима. Там нацисты, пытаясь перед отступлением замести следы своих кровавых преступлений, все рвы, доверху заполненные трупами расстрелянных военнопленных, сровняли бульдозером.

Машина остановилась у деревни Тонкеля. За околицей огороженный тремя рядами колючей проволоки небольшой участок. В центре его несколько полусгоревших деревянных строений. Вдоль проволочной ограды насыпь. Из-под земли торчат полуистлевшие трупы людей. Сколько их? Тысяча? Две? Три?

Из рассказа местного крестьянина стало известно, что расстрелы советских военнопленных, а также гражданских жителей фашисты произвели осенью 1941 года. На месте расстрела близ деревни Тонкеля лагеря военнопленных не было. Их привозили сюда на машинах. Дважды в неделю примерно по 30 машин в день. Многотонные грузовики всякий раз были заполнены до отказа. Люди в кузовах стояли, плотно прижимаясь друг к другу. По 60–70 в каждой машине.

В домах, обнесенных колючей проволокой, проживали палачи. Когда приходили машины с «живым грузом», палачи-эсэсовцы окружали узников плотным кольцом, загоняли их в заранее вырытую яму, раздевали до белья и после чего расстреливали из пулеметов и автоматов. Расстрелы продолжались в течение двух месяцев. Когда все ямы были заполнены, палачи-эсэсовцы уехали куда-то на другое место.

Другой пожилой крестьянин сообщил о своем разговоре с немецким шофером, привозившим узников для расстрела из лагеря Сухожебры. По словам шофера, в сухожебрском лагере советских военнопленных морили голодом. Поэтому, когда им объявляли, что повезут на работу, где будут кормить, желающих вырваться из лагеря всякий раз было очень много. Чтобы не перегружать машины, охранникам приходилось часто выбрасывать из них «лишних».

Всего, как потом стало известно, фашисты расстреляли у деревни Тонкеля около шести тысяч советских военнопленных и жителей окрестных сел.

Политработники полка подробно записали рассказы тонкельских крестьян о кровавых злодеяниях фашистских извергов. Несколько позже эти записи легли в основу изданной политотделом листовки, призывавшей воинов беспощадно мстить врагу за расстрелянных и замученных людей.

Всю дорогу до НП дивизии ехали молча. Все увиденное и услышанное в деревне настолько поразило нас, что не хотелось ни о чем говорить. Рвы Тонкеля взывали к мести.

На дивизионном НП ждала радостная весть: все три полка дивизии после ожесточенных боев вышли на Западный Буг. Первым пробился к реке стрелковый взвод старшего лейтенанта П. И. Никитченко. Бойцы во главе с комбатом А. Л. Ющенко и заместителем по политчасти П. И. Рязанцевым установили у населенного пункта Голендры пограничный столб. Почти одновременно достигли Буга и другие полки.

В подразделениях по случаю выхода к Западному Бугу состоялись митинги. Один из таких митингов был проведен возле уцелевшего с 1941 года дота, в котором были обнаружены два полуистлевших трупа — младшего политрука и красноармейца. По всей вероятности, они были захвачены гитлеровцами в начале войны и погибли мученической смертью. У младшего политрука были отрублены руки и ноги, а у красноармейца — голова. В кармане красноармейской гимнастерки сохранился комсомольский билет № 11183470 на имя Бутенко Кузьмы Иосифовича. Фамилию младшего политрука установить не удалось. Было, однако, совершенно ясно, что оба воина-патриота дрались с гитлеровцами до последней возможности и, несмотря на пытки, остались верными Отчизне.

Приграничный дот находился неподалеку от деревни Анусин, имел на вооружении пулемет и 45-миллиметровую пушку. Жители деревни рассказали, что в нем советские воины оборонялись целую неделю и уничтожили многих фашистский захватчиков.

Тут, возле героического дота, и состоялся полковой митинг. Его участники дали торжественную клятву — отомстить врагу за замученных героев, быстро форсировать Западный Буг и смело громить оккупантов на польской земле.

После трудного марша через Беловежскую пущу и боев на подступах к реке люди устали. И тем не менее настроение чувствовалось боевое. Не было сомнения, что 22 июля дивизия форсирует реку и овладеет плацдармом на западном берегу.

Случилось, однако, непредвиденное. В то время как основные силы войск 1-го Белорусского фронта окружили крупную группировку врага в районе Бреста, вырвавшиеся далеко вперед соединения 65-й армии оказались в окружении противника и вынуждены были в течение нескольких дней вести круговую оборону.

Произошло это прежде всего из-за недостаточной оперативной разведки в ходе наступления, не сумевшей вовремя обнаружить на правом фланге армии скопления вражеских войск в районах Бельско-Подляски и Высокое. А с флангами случилось так. Наступавшая справа 47-я армия генерала П. Л. Романенко отстала более чем на 40 километров, а левофланговая 28-я армия генерала А. А. Лучинского — на 30 с лишним километров. Фланги 65-й армии оказались в значительной мере оголенными. Для их прикрытия командованию приходилось растягивать войска по фронту. Между дивизиями 105-го стрелкового корпуса образовались значительные разрывы.

На внутреннем кольце окружения брестской группировки противника действовала конно-механизированная группа генерала И. А. Плиева. Его основные силы вели ожесточенные бои на ближних подступах к Бресту. Но войск одной группы Плиева было явно недостаточно. Ей требовалась помощь. На соединение с 65-й армией к реке Западный Буг выдвигался 4-й гвардейский кавалерийский корпус, а из резерва фронта направлен 80-й стрелковый корпус, командование которым принял заместитель командарма генерал И. Ф. Баринов, так как комкор генерал И. Л. Рагуля погиб.

Все эти подробности стали известны несколько позже, на совещании у командарма, а пока вместо форсирования Западного Буга дивизиям 105-го стрелкового корпуса было приказано развернуться и наступать фронтом на Янув-Подляска.

Первые попытки пробиться в этом направлении встретили ожесточенное сопротивление врага. Его контратаки следовали одна за другой, причем пехота поддерживалась большими группами танков. За три с лишним часа ожесточеннейшего боя наша дивизия продвинулась всего метров на 400–500. Почти такие же результаты имели и другие дивизии корпуса.

Из полков поступали сообщения одно тревожнее другого. Противник все чаще вводит в бой танки. Где уж тут наступать! Лишь бы сдержать все возрастающий вражеский натиск.

С командного пункта дивизии, оборудованного на церковной колокольне села Августинка, все поле боя просматривалось в стереотрубу как на ладони. Полкам дивизии крайне трудно. У противника танки, бронетранспортеры, а дивизионные, полковые пушкари вынуждены беречь снаряды. Из-за недостатка горючего и большой удаленности армейских складов подвоз боеприпасов значительно сократился. Не полностью была подтянута и дивизионная артиллерия.

— Опять танки, товарищ полковник! — громко крикнул адъютант Сергей Полухин, не отрывая глаз от окуляров стереотрубы. — Прут на позиции двести первого…

Посмотрел в бинокль. У деревни Жерчицы полк Жаванника ведет бой с отрезанным от основных сил врага пехотным батальоном. До 20 фашистских танков и бронетранспортеров с пехотой стремительно движутся откуда-то слева. И все направляются к Жерчице, видно, спешат на выручку своей пехоте. Видит ли это подполковник Жаванник? Знает ли он об опасности? Связаться с ним по рации не удается. Молчит и телефон. Видимо, обрыв на линии.

Быстро сбегаю по крутой лестнице, вскакиваю на коня и мчусь в поле. За мной адъютант Полухин. Наше появление на командном пункте полка Трофим Денисович Жаванник замечает не сразу. Он разговаривает по телефону — грозит военным трибуналом командиру третьего батальона В. Г. Левченко за то, что тот не смог удержаться в Жерчице, приказывает комбату 2 капитану В. С. Пивоварову во что бы то ни стало удержать с трудом отбитую у врага железнодорожную станцию Куреш. Вновь вызывает майора Левченко и требует «крепко ударить» по танкам и бронетранспортерам. Оказывается, он уже знает о приближении вражеских танков к Жерчице.

Начальник штаба полка майор А. А. Рыжков, разложил на столе карту, доложил обстановку, как она складывалася за последние полчаса. К столу подошел Жаванник.

— Откуда у них появились тут танки?

— А черт их знает, — отвечаю. — Оперативная разведка, видать, проморгала. Вот и расплачивайся теперь. Оставьте Жерчицу и Куреш. Отойдите за речку Курчик и сосредоточьтесь в лесу.

Многое прояснилось, когда я вернулся на дивизионный НП в Августинку. Туда же приехал командир корпуса генерал Алексеев.

— Армейские радисты, — начал рассказывать он, — перехватили радиоразговор между командиром 5-й немецкой танковой дивизии СС «Викинг» Галлом и командиром 4-й танковой дивизии Петцелем. Первая находится на станции Высокая. Вторая — в Бельско-Подляски. Галл просил Петцеля поддержать его удар по левому флангу 65-й армии из района Высокое с юга одновременным ударом из района Бельско-Подляски с севера. Цель удара — объединение двух группировок в Клещелях и ликвидация нашего плацдарма на правом берегу Буга.

Осуществление своего плана противник начал с ожесточенных атак позиций 69-й стрелковой дивизии. Одновременно из Большого Турно крупные силы врага перешли в наступление против 105-го стрелкового корпуса. Их главный удар пришелся по нашей дивизии. Танки дивизии СС «Викинг» почти с ходу прорвались в тылы дивизии. Создалась угроза изоляции от баз снабжения.

Срочно вызвал своего заместителя по тылу подполковника Д. П. Давыдкина. Тыловику в ту пору перевалило за пятьдесят, но возраст нисколько не влиял на его энергичную деловитость и умение быстро решать вопросы обеспечения дивизии всем необходимым.

— Дорога к армейским складам под угрозой. Немедленно отправьте колонну машин за горючим и боеприпасами.

Из Августинки до Клещели, где находилась оперативная группа командарма и часть тыловых складов на колесах, автоколонна под командованием Дмитрия Петровича Давыдкина добралась без каких-либо трудностей. Но к тому времени когда она возвращалась со столь необходимыми дивизии грузами, противник уже простреливал дорогу на протяжении трех километров. Узкий коридор прикрывало лишь несколько танков Т-34. Под прикрытием их огня автоколонне и удалось прорваться в Августинку. В пути была разбита лишь одна автомашина с минами. Боеприпасы и несколько автоцистерн с горючим прибыли в самый последний момент перед наиболее сильной вражеской атакой.

К полудню 23 июля стало ясно, что танковые соединения противника глубоко прорвались во фланги 65-й армии и две их группировки вот-вот соединятся в районе Клещели.

— Получился какой-то парадокс, — сказал полковник Горбин. — Под Брестом окружены крупные силы противника войсками Красной Армии, а совсем недалеко, северо-западнее Бреста, во вражеском кольце очутились советские дивизии. Назревают бои в окружении. И не просто бои на равных, а, вероятнее всего, с численно превосходящим противником, располагавшим большим количеством танков и самоходных орудий.

После раздумий и новой оценки обстановки я решил стянуть все части дивизии в Августинку и занять круговую оборону. И надо сказать, решение было принято вовремя.

Едва дивизия была собрана в кулак, как из Клещели послышалась яростная пушечная дуэль. Догадаться было нетрудно. В Клещелях — фашистские танки. Успела ли выбраться оттуда оперативная группа командарма?

Меня вызвал к телефону комкор Алексеев.

— Срочно вышлите в Клещели офицера. Там был командарм Батов. Узнайте, где он? Что с ним?

В Клещели немедля выехал начальник разведки майор Антипенко. Однако попасть в Клещели ему не удалось. В селе уже был противник. Артиллеристы 37-й гвардейской дивизии объяснили, что оперативная группа во главе с командармом успела проскочить на «виллисах» буквально в нескольких десятках метров от вражеских танков.

Доложил об этом комкору Алексееву.

— Ух ты!.. — облегченно вздохнул Дмитрий Федорович. — Пронесло… А что касается прорвавшихся танков — не беспокойтесь. Жуков, Рокоссовский и Батов примут необходимые меры. Теперь не сорок первый.

И все же тревожное слово «окружение», от которого все уже давно отвыкли, поползло из подразделения в подразделение. Но страха не было. Воины дивизии в трудных условиях вновь сплотились с единой мыслью — выстоять!

Танки противника появились скоро. Для борьбы с ними 1201-й полк располагал лишь самыми минимальными средствами — несколькими 45-миллиметровыми пушками и небольшим количеством снарядов. Тем не менее два танка артиллеристы подбили. Как и в районе Бобруйска, вновь отличился командир огневого взвода старшина Канцев. Ведя огонь прямой наводкой, он лично уничтожил вражеский танк. Другой же танк раздавил сорокапятку. Старшина был ранен, но поля боя не покинул. Артиллерист комсомолец В. П. Жуков, оставшись у пушки один из всего расчета, уничтожил две огневые точки врага и пал смертью храбрых.

Мужественно и тактически грамотно вели бой с врагом в деревне Жерчица воины третьей стрелковой роты под командованием капитана Н. В. Васильева. Оттеснив большую группу гитлеровцев за церковную ограду и прикрыв выходы из нее, они многих фашистов уничтожили, а 40 человек принудили сдаться в плен. Провел этот бой старшина роты С. И. Рыжков.

При отражении одной из контратак отличился ефрейтор Василий Алисов. Когда вражеская пехота почти вплотную подошла к занимаемой стрелковой ротой позиции, Алисов с возгласом «За мной!» первый выскочил из окопа и стал расстреливать гитлеровцев из автомата. Его примеру последовали и остальные воины. Фашисты в панике пустились наутек, а 14 из них подняли руки.

Плечом к плечу с солдатами находились батальонные политработники А. Н. Касахин, П. И. Рязанцев, парторг второго батальона лейтенант Н. А. Мартынов, комсорг полка Сейдали Айтваев.

«Стоять насмерть, не прекращать огня ни при каких условиях!» — этот призыв командиров и политработников самоотверженно выполняли все воины.

В разгар боя случилось так, что стрелковый батальон, в составе которого действовал орудийный расчет 76-миллиметровой пушки, был потеснен противником. Увезти пушку с огневой позиции оказалось невозможно. Командир расчета сержант И. П. Винокуров решил защищать ее от захвата противником до конца. Артиллеристы заняли круговую оборону и больше часа вели огонь по наседавшим гитлеровцам из винтовок и автоматов. Наводчик Н. Д. Гаяков был трижды ранен, но продолжал оставаться в строю. Пушка была спасена.

Большой урон в живой силе нанесли противнику стоявшие на прямой наводке 76-миллиметровые пушки огневого взвода старшего лейтенанта Михаила Сардионовича Болквадзе, награжденного незадолго до этого орденом Отечественной войны II степени.

В результате двухдневных ожесточенных боев, в которых принимали участие два стрелковых корпуса 65-й армии и 12-я танковая бригада, вражеские войска хотя и соединились в районе Клещелей, но понесли значительные потери. На поле боя осталось более 5 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, 40 танков, 50 орудий и много другой боевой техники.

Бой под Августинкой продолжался. Полкам 354-й дивизии и ее ближайшим соседям пришлось потратить немало усилий, чтобы окончательно сломить сопротивление врага и вновь выйти на восточный берег Западного Буга. Произошло это только 1 августа.

 

Встреча с Польшей

В тех местах, где 354-я дивизия вышла на государственную границу, Западный Буг не глубок и не очень широк. Ниже, в 70–80 километрах от Бреста, река не представляет собой серьезной преграды. Наводить переправу пришлось лишь для дивизионной артиллерии и тяжелых автомашин. Стрелковые, пулеметные, минометные подразделения, а также полковую артиллерию предполагалось переправить вброд.

Переправу начала стрелковая рота капитана Н. В. Васильева, в составе ее было всего 25 человек. Вместе с ними двинулся и взвод 82-миллиметровых минометов, которым командовал старший лейтенант Серов.

Через три минуты стрелки и минометчики были уже на западном берегу. С километр прошли благополучно, а дальше начался жестокий бой. Противнику удалось окружить храбрецов. Рота заняла круговую оборону.

Когда к месту боя подошли основные силы батальона во главе с комбатом майором Ф. А. Малоштаном и замполитом капитаном Г. 3. Невельским, в роте оставалось в живых всего 7 человек. Батальон с ходу вступил в бой.

Почти одновременно вышли на западный берег реки 1203-й и 1199-й стрелковые полки. А к вечеру на плацдарме закрепилась вся дивизия. Всю ночь через Буг переправлялась артиллерия.

Форсировали Западный Буг и соединения левого фланга армии. После непродолжительной ночной передышки начались ожесточенные бои по расширению плацдарма. Противник отчаянно сопротивлялся, но час от часу пятился назад. В его составе были части 35-й и 541-й пехотных дивизий, 57-го полка самоходной артиллерии и так называемые штурмовые подразделения, сформированные из остатков разгромленных дивизий.

Сильно потрепанной оказалась и наша дивизия. Ее полки еще во время Бобруйской операции стали двухбатальонными. Теперь же, после новых боев в районе Жерчицы, Семятыче, Августинки и форсирования Западного Буга они по численности личного состава превратились по существу в однобатальонные. Батальоны, правда, по-прежнему существовали, но каждый из них имел «активных штыков» не больше чем в стрелковой роте.

Противник, возможно, знал о малочисленности полков. Утаить это в условиях постоянного соприкосновения с ним было трудно, и потому настойчиво контратаковал. Тем не менее отбросить советские войска за Буг, ликвидировать плацдарм он уже не мог. Для этого требовались более мощные силы, а где их возьмешь, если русские продолжали повсеместно наступать?

После 10 августа накал боев стал постепенно ослабевать.

По дороге на запад. Комдив 354-й стрелковой дивизии генерал-майор В. Н. Джанджгава и начальник политотдела дивизии В. К. Вуцол.

Выдохлись гитлеровцы, начали отступать. Не сразу, конечно, и не везде. На заранее подготовленных опорных пунктах они еще оказывали упорное сопротивление. Наступление продолжалось. Советские войска шли по польской земле.

В командном и политическом составе дивизии к этому времени произошли значительные изменения. Еще до форсирования Западного Буга был отозван на новую должность командир 1203-го полка подполковник Г. Д. Вологдин. Его сменил гвардии майор Г. И. Гусейнов. На место командира другого полка прибыл из армейского резерва подполковник М. Н. Павлов. Выбыл из дивизии командир 1201-го полка подполковник Т. Д. Жаванник. Вместо него был назначен тоже из армейского резерва подполковник А. М. Песковатский. Во время форсирования Буга получил тяжелое ранение и вскоре скончался заместитель командира 1199-го полка по политчасти майор В. И. Тюрников. Умер после тяжелого ранения на плацдарме секретарь дивизионной партийной комиссии подполковник В. Н. Пазаев — старый коммунист, ветеран дивизии, прошедший в ее составе долгий путь.

Эти перемены, безусловно, прибавили много новых хлопот комдиву и начальнику политотдела. К новым людям пришлось заново привыкать, разбираться, кто чего стоит. Ведь речь идет о командирах, которым вверены жизни и судьбы многих воинов.

Еще в те дни когда дивизия первый раз вышла к Западному Бугу, командиры и политработники провели с личным составом беседы об усилении бдительности при вступлении на территорию Польши, о дружеских взаимоотношениях с местным населением, о невмешательстве в действия польских властей.

Буржуазные порядки, безжалостная эксплуатация польскими помещиками и капиталистами трудящихся, батрацкий труд, безземелие, почти рабская зависимость бедных от богатых… Обо всем этом советские воины, в особенности молодые, знали только по книгам, газетам, кинофильмам. Теперь же многие впервые увидели все своими глазами. Бедность большинства крестьян и батраков вызывала ужас. Как же люди ухитряются жить? А поблизости, в фольварках — помещичьих усадьбах, совсем другая жизнь — полная роскоши, безделия, чудовищных излишеств. За помещиками по мере возможности тянулись местные кулаки. Батраки и бедняки для них, как и для помещиков, не люди, а быдло, ничтожество. Вмешиваться же в эти противоестественные отношения между людьми советским воинам не дозволено. Поляки должны были сами решать, как им дальше жить.

В населенных пунктах рабочие, крестьяне, батраки, школьные учителя встречали советские войска приветливо. Спрашивали: «Какая будет в Польше власть?», «Будут ли создаваться колхозы?», «Останется ли земля у помещиков или будет распределена среди крестьян?..»

Разъяснительную работу среди поляков вели в основном партийно-политические работники капитаны Т. Квашенко, Т. Климовцев, майор Я. Евдокимов, старший лейтенант А. Ющенко, лейтенанты А. Тажигулов, А. Проскуряков. Их всегда слушали с вниманием. В беседах говорилось о том, что советские воины вступили в пределы Польши преисполненные решимостью — разгромить вражеские войска и помочь польскому народу в деле его освобождения от ига немецких захватчиков и восстановления независимой и свободной Польши.

Интернациональному воспитанию личного состава активно и действенно помогала дивизионная газета «Советский патриот». Сотрудники редакции во главе с капитаном Е. А. Петровым помещали много статей и корреспонденции по разъяснению задач интернационального воспитания. Не выходило ни одного номера «Советского патриота» без материалов на эту тему. Капитан Петров — опытный, высокообразованный журналист умел быстро ориентироваться в обстановке. Он хорошо знал жизнь воинов. Не раз находился на переднем крае. Такими же были и сотрудники газеты капитан Семен Аипов, старшина Иван Казаков, старший лейтенант Сергей Аракчеев и другие.

Многолетняя антисоветская пропаганда рассеивалась, как утренний туман. Побеждала правда жизни. И чем дальше продвигались советские войска в глубь Польши, тем теплее встречали их поляки.

Побывавший в те дни в дивизии член Военного совета армии Николай Антонович Радецкий в своем выступлении на совещании командиров и политработников сказал:

— Сейчас польский народ выбирает путь. Он с чувством надежды смотрит на Красную Армию. Помогайте ему примером дружелюбия, чуткости и такта.

Командир 1203-го стрелкового полка Г. Д. Вологдин.

…В течение нескольких дней дивизия продвигалась вперед, почти не встречая сопротивления врага. Незначительные стычки с вражескими заслонами, безусловно, были, но, как правило, заканчивались быстро. Однако по мере приближения войск 65-й армии к реке Нарев сопротивление гитлеровцев заметно усиливалось.

Особенно ожесточенный бой частям дивизии пришлось вести на подступах к железнодорожной станции Тремблинка. Станция, казалось, ничем особенно не примечательная, на некоторых тактических картах значилась даже как разъезд. Поначалу мы предполагали освободить ее по крайней мере силами одного батальона. Первые же минуты боя показали, однако, что противник располагал на станции довольно-таки крупным гарнизоном. Все подходы к Тремблинке были сильно укреплены. Вокруг станции торчали железобетонные доты. Разведчики засекли в разных местах артиллерию.

Сотрудники редакции и типографии дивизионной газеты «Советский патриот».

Вслед за батальоном пришлось ввести в бой весь полк Павлова и некоторые другие подразделения. Тем не менее настойчивые атаки не достигали цели. В течение всего дня потеснить зарывшихся в землю и укрывшихся за толщей железобетона фашистских оккупантов не удалось. Их упорству в обороне в значительной мере способствовала исключительно выгодная в тактическом отношении позиция.

В числе тех, кто штурмовал Тремблинку, находился командир расчета противотанковой пушки старший сержант Василий Стрела, человек большого мужества и отваги, не раз отличавшийся в боях. Позже, вспоминая об этом бое, он писал:

«В первый день нам так и не удалось сломить сопротивление черной своры (обороняли Тремблинку в основном эсэсовцы). Только на следующее утро, когда подошли фронтовые „катюши“ и сыграли свой „гимн“, для фашистов настал „капут“».

После овладения станцией Тремблинка всем стало понятно, почему гитлеровцы так упорно держались за нее. Дело в том, что поблизости от станции располагался фашистский лагерь смерти, и его охранники, пока шел бой за станцию, лихорадочно заметали следы своих чудовищных преступлений. Однако сделать это им не удалось. Не успели. Мощный удар «катюш» заставил оставшихся в живых эсэсовцев в панике бежать на запад, в расположение своих войск обороняющихся на реке Нарев.

И вот перед глазами воинов еще одна фашистская фабрика смерти, третья на пути наступления дивизии. Разница лишь в том, что на первых двух нацистские палачи расстреливали и мучили главным образом советских военнопленных, а Тремблинка была создана преимущественно для гражданских лиц — русских, поляков, белоруссов.

Еще один снимок работников дивизионки.

Дивизионная газета «Советский патриот» в номере от 17 августа 1944 года, основываясь на рассказах местных жителей, писала: «В концлагере Тремблинка фашистские изуверы в течение 18 месяцев (с момента создания лагеря) каждый день умерщвляли в печах-крематориях сотни ни в чем не повинных людей. От полотна железной дороги к лагерю тянулась глубокая канава. По ней скрытно на автомашинах перевозили с полустанка ежедневно сотни людей. Кроме огромного числа сожженных нацистами в печах-крематориях на территории лагеря обнаружено 36 ям-могил, в которых зарыто примерно 6 тысяч трупов».

Лагерь смерти посетили партийно-политические работники частей и подразделений, после чего обо всем увиденном там рассказали личному составу. Их доклады и беседы о зверствах фашистских разбойников в Тремблинке послужили еще одним импульсом в развитии у воинов святой ненависти к врагу, в дальнейшем повышении их боевой активности.

…Дивизия по-прежнему оставалась малочисленной по своему составу. Пополнения не было. А между тем на состоявшемся во второй половине августа армейском совещании командиров корпусов и дивизий командарм П. И. Батов, ссылаясь на указания командующего фронтом К. К. Рокоссовского, потребовал продолжать наступление, не дать возможности врагу собрать силы и закрепиться, ибо тогда форсировать реку Нарев с ходу будет гораздо труднее.

Павел Иванович тогда добавил:

— Маршал Жуков передал категорическое требование товарища Сталина о том, что в первых числах сентября советские войска должны быть за Наревом.

По данным агентурной разведки и аэрофотосъемкам было известно, что на западном берегу реки противник заранее подготовил мощные оборонительные укрепления, а Геббельс в одном из своих выступлений по радио назвал Нарев не просто водным рубежом, а Наревским валом, где «Красная Армия будет остановлена и разбита».

Было известно советскому командованию и еще одно немаловажное обстоятельство: противник не располагал на заречных оборонительных сооружениях большим количеством войск. Предполагалось, что оборону там займут отступавшие дивизии. В этих условиях важно было не допустить организованного отступления противника к реке Нарев, разгромить его на восточном берегу, с ходу форсировать реку и овладеть оборонительными сооружениями.

Полки 354-й дивизии 26 августа сменили в первом эшелоне части 44-й гвардейской стрелковой дивизии и вместе с 15-й и 16-й танковыми бригадами заняли исходное положение для наступления западнее небольшого польского городка Брок. Надо было упредить выход к Нареву отступавшей танковой дивизии СС «Викинг» и 5-й пехотной дивизии.

Наступление было возобновлено утром 27 августа. Чтобы не дать гитлеровцам возможности оторваться от преследования, действовать надо было быстро, безотлагательно. Два стрелковых батальона — майора М. У. Гамзатова из 1203-го полка и майора И. Т. Ищенко из 1199-го полка — пришлось посадить в качестве десанта на самоходки и бронемашины корпусного танко-самоходного полка полковника Соколова.

Стрелки вместе с танкистами завязали бой. Сначала на небольшой речушке Тухельке, потом за овладение населенными пунктами Тухлин, Пшеймы… Остальные подразделения дивизии продвигались где на автомашинах, где пешком, и в первый день наступления прошли до 30 километров.

Героический подвиг совершил кандидат в члены партии рядовой Иван Васильевич Маслаков. Став фронтовиком в феврале 1942 года, он неоднократно отличался и в обороне и в наступлении, имел за плечами богатый боевой опыт, был награжден медалью «За отвагу». В бою он проявлял смелость и особенно находчивость. Так было и 3 сентября. После артподготовки Маслаков в числе первых выскочил из своего окопа и побежал через лес. В лесу он и не заметил, как отклонился от общего направления и оказался один на один с девятью гитлеровцами. Но, к счастью, он увидел вражескую засаду первым. Меткой очередью из автомата сразу уничтожил трех солдат. Шестеро залегли и открыли ответный огонь. Толстые стволы деревьев прикрывали Маслакова, но обстановка складывалась не в его пользу. Фашисты поняли, что перед ними один человек. В завязавшейся перестрелке Маслаков уложил еще двух. И вдруг его автомат замолк. Кончились патроны. Прячась за деревьями, воин быстро вышел из-под обстрела, сквозь кустарник подобрался к продолжавшим автоматную стрельбу гитлеровцам с тыла и, захватив автомат у одного из убитых, снова вступил в схватку. На помощь Маслакову подбежали товарищи.

Стрелковые и саперные подразделения дивизии взаимодействовали с передовыми танковыми группами. Танки и самоходки с десантниками часто внезапно атаковали скопления вражеских войск с таких направлений, с которых они, казалось, не могли были появиться. Их успеху способствовали глубокие овраги, холмы, лес… Саперы-десантники, когда это требовалось, быстро прокладывали путь через препятствия.

Такие быстрые налеты танковых групп и десантников нередко дезориентировали фашистов.

 

Наревский вал

Ранним утром 5 сентября передовые отряды 15-й и 16-й танковых бригад 1-го Донского танкового корпуса и корпусной танко-самоходный полк с десантом воинов 1203-го полка ворвались к Нареву. Одновременно к переправе — единственному на этом участке мосту через реку — в панике бежали значительные силы противника. Они спешили переправиться через реку, чтобы укрыться там за широко разрекламированным фашистской пропагандой Наревским валом.

Мотопехота советских танковых бригад высадилась на восточном берегу Нарева северо-восточнее Корневека, а пехота 1203-го полка вместе с десантом танко-самоходного полка — северо-восточнее местечка Погожелец.

На левом берегу реки развернулся ожесточенный бой за переправу. В него по мере подхода к Нареву вступали все новые подразделения стрелков и автоматчиков нашей дивизии. По оборонявшим переправу вражеским войскам с ходу открыли огонь артиллеристы и минометчики.

Перед вырвавшимися к Нареву пехотными и танковыми подразделениями стояла единая задача: как можно быстрее очистить от скопившихся здесь гитлеровских войск восточный берег реки и, воспользовавшись мостом, с ходу занять укрепления на западном берегу.

Но тут произошло то, чего в общем-то следовало ожидать и чего опасались. Едва подразделения достигли моста, — а длина его была метров триста, — прогремело два мощных взрыва. Немцы подорвали мост с обеих сторон, не ожидая, пока закончат переправу их же собственные войска. На середине моста, оставшейся неповрежденной, в панике метались вражеские солдаты и офицеры, не успевшие переправиться. Некоторые из них, обезумев от страха, бросались с десятиметровой высоты в реку, но мало кому удавалось доплыть до правого берега.

Итак, мост захватить не удалось. Как теперь быть?

Вместе с начальником разведки майором В. Д. Антипенко мы пробрались к прибрежной траншее, где обосновался подполковник М. Н. Павлов. В это время севернее Корневека мотопехота танковых бригад уже вела бой за плацдарм на западном берегу реки.

Михаил Никитич Павлов и комбат его полка майор Магомет Усманович Гамзатов, сидя на коротком обрубке бревна, о чем-то громко разговаривали между собой. Аварец Гамзатов с присущей южанину нетерпеливостью громко выкрикивал слова, энергично размахивая руками.

— О чем спор, Михаил Никитич? — спросил я. — Что собираетесь предпринять?

— Да вот переправа… Мост… Может, саперы что-либо сделают?

Командир полка Павлов был старше меня года на три-четыре. Службу в рядах Красной Армии начал рядовым-добровольцем еще в середине двадцатых годов. Много учился, приобрел богатый опыт армейского политработника, занимал ответственные должности, а в сорок четвертом году, пройдя переподготовку, был назначен командиром полка.

— Будем форсировать Нарев на подручных средствах, и немедленно, пока противник не опомнился.

— Ну что ж, — вздохнул Павлов, — форсировать так форсировать!

Майор Гамзатов озорно сверкнул черными глазами. Именно такого приказания он и ждал. Круто повернулся, побежал к своему батальону. Его подчиненные, как оказалось, уже начали готовиться к форсированию Нарева на подручных средствах сразу же после взрыва моста. Они стянули к реке рыбачьи лодки, соорудили несколько небольших плотов. В ход пошли пустые бочки, доски от кузовов автомашин. Некоторые бойцы набили сухой травой плащ-накидки…

Первой приступил к форсированию Нарева ударная группа, сформированная из добровольцев — коммунистов и комсомольцев батальона майора Гамзатова. Ее возглавили парторг полка капитан Т. Д. Климовцев и командир третьей роты старший лейтенант И. И. Соколов. Ниже по течению реки в одно и то же время начала переправляться тоже на подручных средствах группа 1199-го стрелкового полка во главе с заместителем командира батальона по политчасти капитаном М. С. Саркисяном.

За этими группами последовали другие, в том числе пулеметчики и минометчики. А капитан Грязнов сумел даже переправить на плоту противотанковую пушку.

Поддерживающие дивизию самоходки пока только готовились к переправе. Танкисты спешно промеряли брод. И не было еще полной уверенности в том, что они смогут быстро переправиться. В ту пору танки еще не умели плавать. Чтобы решиться форсировать на них довольно глубокую и широкую — метров в двести — реку, требовалось огромное мужество.

Противник еще не успел подтянуть свои войска из тыла, а отходившие части не успели как следует занять позиции. Поэтому следовало торопиться.

За рекой разгорался бой. Начали его группы капитана Т. Д. Климовцева и капитана М. С. Саркисяна. С восточного берега десантников активно поддерживала полковая и дивизионная артиллерия. Посланные за реку артиллерийские разведчики корректировали артстрельбу с большой точностью.

Вслед за группами Климовцева и Саркисяна быстро переправились через Нарев основные силы 1203-го стрелкового полка. На соседнем участке столь же организованно форсировал реку батальон майора И. Т. Ищенко. Командир полка Павлов сразу же перенес свой НП за реку. Главные силы 1199-го и 1203-го полков продолжали вести бой с остатками вражеских войск в лесах, в полутора километрах западнее местечек Вилька и Заторск.

В беде оказались тыловые подразделения дивизии. Бродячие группы противника уже успели разгромить медсанбат и, как сообщил подполковник Г. Г. Слуцкий, штаб дивизии остался без охраны. Положение на восточном берегу реки к середине дня в некоторых местах сложилось так, что порой было трудно разобраться, где находятся свои подразделения, а где — противник.

Несмотря на это, переправа войск продолжалась. Главным оставалось наращивание сил на плацдарме.

Когда 1203-й полк продвинулся примерно на километр вперед, я доложил командиру корпуса Алексееву о захвате небольшого плацдарма за Наревом и одновременно попросил оказать помощь в уничтожении действовавших в тылу дивизии больших групп противника.

Дмитрий Федорович с нескрываемым недоверием спросил:

— Плацдарм?.. Так быстро?.. А не выдаешь ли ты желаемое за действительность?

Пришлось назвать по карте точные координаты местонахождения подразделений дивизии, и в частности 1203-го полка.

— В таком случае поздравляю! — сказал комкор. — Плацдарм не оставлять! Держись! Я приеду к вам.

Части соседней 44-й гвардейской были на подходе, и батальоны дивизии, занявшие небольшой плацдарм, пока одни отбивали контратаки врага лишь при поддержке дивизионной артиллерии.

Скорее бы переправились танки Донского гвардейского корпуса. Но торопить их было бесполезно. Прежде чем приступить к переправе, требовалось закрыть, проконопатить в нижней части машин все отверстия, через которые могла проникнуть вода. Для этого танкисты использовали паклю, ветошь, брезент. Конечно, после принятия таких мер предосторожности тоже не было полной гарантии, что моторы танков не заглохнут в реке. Дно оказалось, правда, плотное, песчаное — но всякое могло случиться.

Бой на правом берегу Нарева принимал все более ожесточенный характер. Судя по всему, противник подтягивал свежие силы. Если теперь же, немедленно не переправить артиллерию за Нарев, стрелковые части без поддержки натиск врага не выдержат. Но как переправить без моста артиллерию?

Был бы брод, но его поблизости, как назло, не оказалось. Вся артиллерия на конной тяге. Пустить ее вплавь? А если не получится?.. И тем не менее надо пробовать.

Начальник артиллерии полковник К. И. Граховский встретил мое предложение с нескрываемым сомнением.

— Пушки вплавь, на лошадях?.. — попыхивая трубкой, удивился Константин Иванович. — Но ведь это же верная гибель лошадей, материальной части.

— И все-таки будем пробовать, Константин Иванович. Промедление опасно.

Командир 921-го артполка подполковник И. М. Яковлев оказался более решительным.

— Что ж, будем пробовать, товарищ комдив. Лошади крепкие, — сразу же согласился он.

И вот первое орудие во главе с командиром расчета, с молодым белобрысым сержантом, спустилось к реке. Глаза у парня серые, озорные. Он усаживается верхом на коренника. Вслед за ним привычно вскакивают на спины лошадей бойцы расчета.

— Поехали! — громко кричит сержант. Одно только слово, а сколько в нем оттенков! Тут и радость, что ему доверено первому переправить пушку за реку, и естественное возбуждение, и с трудом скрываемая боязнь опасности. А вдруг лошади не потянут, остановятся среди реки? Тогда — беда.

Пушка плавно опускается в воду. Сначала река скрывает ее колеса, затем и ствол. Лошади, непрерывно понукаемые бойцами, напрягаясь и отфыркиваясь, плывут вперед, повинуясь силе солдатских рук.

Пожалуй, никогда в жизни не знал я минут более долгих, насыщенных таким тревожным ожиданием.

Кони плыли.

Прошло три минуты. Кони уже на середине реки. Еще минута… Еще… Противоположный берег к ним уже ближе… Их уже встречают… Вот подполковник Павлов… Он весь подался вперед, кажется, готов протянуть руку, чтобы помочь коням доплыть поскорее.

И вдруг я услышал громкое фырканье и увидел мокрые крупы коней.

— Доплыли! Какая удача!

И вот уже пушка на берегу! Белобрысый сержант стоит рядом и радостно машет пилоткой.

Снова посмотрел на часы. Прошло всего восемь минут. Значит, примерно за какой-то час-полтора переправится через реку весь артполк. Да это же прекрасно!

Увлекшись переправой, я не заметил, как подошел командир корпуса генерал Алексеев. В руках он держал… большой букет роз.

— Это тебе, Владимир Николаевич, от генерала Панова, — сказал Дмитрий Федорович, передавая букет и, видимо, заметив мое недоумение, пояснил: — В знак его преклонения перед пехотой, сумевшей обогнать танки. Так и просил передать. Еще он прислал тебе в подарок венгерского жеребца. Красавец! Но я пожалел брать его сюда, под пули. Вот форсируем Нарев, и будешь скакать на нем в своей бурке. Ну а теперь докладывай обстановку.

Коротко доложив, спросил комкора, как он рискнул приехать, ведь в тылу орудуют большие группы гитлеровцев.

— Надо было, вот и приехал, — ответил генерал Алексеев. — Сначала добрался до Панова, а от него — к вам. Могу обрадовать тебя: танкисты корпуса ведут интенсивную подготовку и вот-вот начнут переправу. Тогда всем станет легче.

Разговор прервал радист. Меня вызывал к аппарату командарм.

— Доложите, где находитесь? — потребовал генерал Батов.

Доложил свои координаты и сказал, что 1199-й полк, форсировав Нарев, вышел на шоссе Сероцк — Пултуск, 1203-й отбивает контратаки северо-восточнее Погожелец, а 1201-й ведет бой с разрозненными группами противника на восточном берегу и поэтому несколько запоздал с форсированием. Полковая и дивизионная артиллерия уже переправлена на западный берег.

Не скрывая своего удивления, Павел Иванович расспросил, как без наведения моста удалось переправить артиллерию через Нарев, и похвалил за своевременную инициативу. Потом, узнав, что комкор находится в дивизии, попросил его к аппарату.

Был отчетливо слышен веселый голос командарма во время его разговора по рации с генералом Алексеевым. Павел Иванович поздравлял с успешными действиями корпуса, сообщал, что 44-я гвардейская уже на подходе к Нареву, велел срочно представить особо отличившихся при форсировании реки к правительственным наградам и объявить всему личному составу благодарность от имени Военного совета армии.

Едва генералы закончили разговор, радист вновь позвал меня к аппарату. На этот раз звонил командир 44-й гвардейской генерал В. А. Борисов. Он проинформировал, что его дивизия успешно форсирует Нарев, но противник, подтянув из глубины некоторые части, уже начал оказывать сильное сопротивление.

Переговорив с Борисовым, комкор распрощался и уехал.

Прошло еще несколько минут, и последние пушки артполка переправились через реку. Направляюсь к рыбацкой лодке, чтобы переплыть на западный берег Нарева, но меня останавливает голос радиста, который поддерживал непрерывную связь с 15-й танковой бригадой.

— Товарищ полковник, танки пошли! — радостно кричит он.

Теперь уже и сам вижу, как через реку идут танки. Идут гуськом, один за другим. Видны лишь их антенны, выхлопные трубы, специально выведенные танкистами наверх, чтобы моторы не захлебнулись водой. По выхлопным трубам легко было определить движение танков по дну реки. Вот первый танк уже выполз на правый берег, за ним второй, третий… По всему берегу покатилось громкое и радостное «Ура!». Пехота, поддерживаемая танками, вновь устремилась вперед.

Это было лишь начало. Вскоре на плацдарме высадились передовые отряды 193-й стрелковой дивизии генерала А. Г. Фроленкова, а несколько позже — полки 108-й стрелковой дивизии генерала П. А. Теремова.

К концу первого дня наступления плацдарм представлял собой участок в 8 километров по фронту и до 4 километров в глубину.

 

Держаться!

На рассвете б сентября со мной связался по рации командир 44-й гвардейской дивизии генерал В. А. Борисов. Между нами состоялся обычный дружеский фронтовой разговор, почти телеграфный:

— Держитесь?

— Держимся. Ждем «сабантуя». А как у вас?

— Порядок! За плечо не беспокойся.

— Желаю успеха.

Вот примерно и все. Ни одного лишнего слова. Ведь дело вовсе не в словах. Главное — услышать голос друга, сообщить, что ты рядом.

С генералом Борисовым я познакомился совсем недавно и виделся редко. Но дивизии наши в последнее время наступали рядом и тесно взаимодействовали. Веселый, жизнерадостный, заражающий своим неиссякаемым оптимизмом, умеющий поддержать и ободрить шуткой, генерал Борисов нравился мне. С ним приятно было говорить.

Вслед за разговором с Борисовым подал голос по рации и левый сосед комдив А. Г. Фроленков. С ним тоже установились самые добрососедские отношения.

Третьего соседа по плацдарму — командира 108-й стрелковой дивизии генерал-майора П. А. Теремова — я почти не знал. Но Борисов отозвался о Теремове весьма лестно.

«Сабантуй», о возможности которого как бы между прочим упомянул генерал Борисов, не заставил себя ждать. С восходом солнца гитлеровцы нанесли по всему переднему краю советских войск на плацдарме довольно сильный артиллерийский и авиационный удар. Затем начались контратаки пехоты и танков противника. Однако защитники плацдарма отразили их относительно легко. Более того, в течение дня удалось несколько расширить и углубить плацдарм.

Немецко-фашистское командование, безусловно, понимало, что силами понесших серьезные потери 5-й пехотной и 5-й танковой эсэсовской дивизий плацдарм не ликвидировать. Время упущено. Поэтому в ночь на 6 сентября были подтянуты в район боев еще две пехотные дивизии — 542-я, 252-я и 114-я бригада тяжелых танков «тигр». Успели привести себя в относительный порядок после трепки под Клещелями также и части 5-й танковой дивизии СС «Викинг».

Наступление противника на плацдарме не было неожиданным. Комкор Алексеев еще ночью предупредил об этом.

— Примите срочные меры по укреплению флангов, — приказал генерал Алексеев, — бросьте туда противотанковый дивизион Илющенко. Фроленков и Борисов вас поддержат.

И действительно. С рассветом противник начал боевые действия по всему фронту, причем первый свой удар он нанес по 1203-му полку дивизии. Полк оказался в тяжелом положении. Ему на помощь выступил 1201-й полк. Завязался яростный, кровопролитный бой, во время которого огромную помощь оказывала артиллерия с восточного берега и авиация 16-й воздушной армии.

К этому времени саперы уже успели навести паромные переправы, заканчивали сооружение первого моста. Силы на плацдарме нарастали. Переправлялись подразделения Донского танкового корпуса, вступили в бой два полка 69-й стрелковой дивизии, несколько батальонов 37-й гвардейской.

Тем не менее обстановка все больше накалялась. Противник контратаковал крупными силами пехоты и танков с неослабевающим напором. К вечеру некоторые подразделения дивизии вынуждены были несколько отойти.

Особенно тяжелое положение сложилось на участке 1199-го полка. Только против одного батальона майора Ищенко гитлеровцы бросили до двух полков пехоты и тридцать танков. Фашистским танкистам удалось полностью уничтожить противотанковую артбатарею, поддерживающую батальон. Понесли значительные потери и стрелковые подразделения.

Кровопролитный бой до темноты продолжался на участке шоссейной дороги Корневек — Дзерженин. Стрелковые подразделения, танки, артиллерия и самоходные орудия действовали в одном строю. За день они отразили семь вражеских атак.

Был и такой трагический момент, когда несколько вражеских танков прорвались к реке. За ними хлынула пехота. Прорыв, однако, удалось быстро локализовать. Пример мужества и отваги в ликвидации прорыва наряду с другими воинами показали прежде всего ветераны дивизии, много раз отличавшиеся в прежних боях. Старшина Г. Ф. Канцев, действуя на самых трудных участках, увлекая личным примером однополчан, уничтожил из автомата и в рукопашных схватках, по меньшей мере до полусотни гитлеровцев. Ефрейтор Василий Алисов на подступах к деревне Муравейка Варшавского воеводства показал себя лучшим гранатометчиком. Несколько раз, когда фашистская пехота и танки приближались к позициям батальона, он смело выдвигался вперед, переползал от укрытия к укрытию и противотанковыми гранатами бил по врагу.

Напряженные бои продолжались до 9 сентября. Наряду с отражением мощных контратак противника войска 65-й армии по мере своих сил увеличивали плацдарм, превращали его из тактического в оперативный. Особая роль в этом, безусловно, принадлежала командующему армией генерал-полковнику П. И. Батову. Опытный, умный, энергичный военачальник, он делал все возможное, чтобы не только удержать плацдарм, но и нанести контратаковавшим фашистским войскам наибольшие потери. В результате части и соединения армии непрерывно перемалывали пехоту противника, наносили чувствительные удары по его бронетанковым силам.

К 9 сентября противник явно выдохся. К этому времени занимаемый войсками армии плацдарм расширился до 25 километров по фронту и на ряде участков достигал 16 километров по глубине. Такой плацдарм обеспечивал возможность для оперативного развертывания войск. Его прочность уже не вызывала сомнения. Уверенность в этом подтверждалась и такими важными факторами, что южнее 65-й армии войска 1-го Белорусского фронта уже форсировали Вислу, захватили пулавский и магнушевский плацдармы, а еще южнее войска 1-го Украинского фронта завоевали на Висле знаменитый сандомирский плацдарм.

Победа, одержанная в боях за плацдарм на реке Нарев, стоила значительных потерь и войскам 65-й армии. Кроме того, бойцы, командиры и политработники все явственнее чувствовали усталость. Ведь с начала Белорусской наступательной операции было пройдено с трудными боями более 600 километров. Части и подразделения были настолько ослаблены, что им, как воздух, требовались передышка и пополнение. Об этом можно судить хотя бы по состоянию нашей дивизии. Ее численный состав не превышал 2,5 тысячи «активных штыков».

И вот наконец долгожданный момент настал. Войскам 65-й армии было приказано перейти к обороне, закрепиться на завоеванных позициях. Настала передышка.

«Пора было уже закрепляться, — вспоминает в своей книге „В походах и боях“ П. И. Батов. — В штаб фронта посла на телеграмма: „Прошу разрешения перейти к обороне“. Ночью позвонил Рокоссовский.

— Ваши соображения приняты. Ставка приказала занять оборону. Вы слышали, как немецкое командование оценивает плацдармы на Нареве и Висле?

— Нет.

— Их называют пистолетами, направленными в сердце Германии. Один пистолет в твоих руках. Смотри, чтобы не вышибли. Не теряйте времени, укрепляйте оборону».

Некоторое время спустя, когда окончательно закрепились на достигнутом рубеже, а гитлеровцы прекратили контратаки, дивизия получила 1314 человек пополнения. В большинстве своем это была молодежь, еще не участвовавшая в войне, мобилизованная из недавно освобожденных районов.

Разумеется, этого было недостаточно, чтобы довести части и подразделения до штата военного времени. Но мы надеялись получить людей еще: ведь впереди новые бои. Теперь же задача заключалась в том, чтобы как можно быстрее научить молодых бойцов военному делу, передать им фронтовой опыт. Для занятий с пополнением были выделены лучшие командиры и политработники. Возглавил эту работу мой заместитель по строевой части полковник Д. Д. Воробьев.

Воспитанию молодых воинов в духе славных боевых традиций дивизии в большой мере способствовал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении пяти самым отважным воинам дивизии звания Героя Советского Союза. В числе удостоенных этого высокого звания были командир 1203-го стрелкового полка подполковник М. Н. Павлов, старшина Г. Ф. Канцев, младший сержант Н. М. Григорьев, ефрейтор В. А. Алисов, рядовой И. В. Маслаков. А до этого многие бойцы, сержанты, офицеры за храбрость, отвагу и мужество, проявленные при форсировании Нарева и на плацдарме, получили ордена и медали. Почти все они были привлечены к активной работе с молодыми бойцами.

Присвоение пяти самым отважным звания Героя Советского Союза было встречено воинами как большой праздник. Это были первые в дивизии Герои, а первым, как известно, всегда особый почет, особое уважение. Старшина Канцев, младший сержант Григорьев, ефрейтор Алисов, рядовой Маслаков часто делились своим боевым опытом, приобщали новичков к трудному и опасному боевому ремеслу.

 

И снова бои за плацдарм

Целый месяц на плацдарме держалась относительная тишина. Противник особой активности не проявлял. Но все хорошо понимали: фашистское командование отнюдь не смирилось с существованием плацдарма советских войск на западном берегу Нарева и всеми силами будет стараться ликвидировать его.

Самый сложный участок — середина плацдарма доставшаяся нашей дивизии. Учитывая это, полки настойчиво укрепляли свою оборону: отрывали траншеи, строили блиндажи, оборудовали отсечные и огневые позиции, закапывали в землю орудия прямой наводки. Работа по укреплению оборонительных рубежей и одновременно по разведке обороны противника не прекращалась ни днем ни ночью. Из показаний пленных гитлеровцев явствовало, что группировка врага на переднем крае остается без изменения, подход новых частей из глубины не отмечается. Но полки постоянно находились начеку. Каждую ночь выходили на свою нелегкую, опасную работу саперы Н. А. Борового и производили уплотнение минного поля на переднем крае. Не давал покоя своим подчиненным и начальник связи дивизии инженер-майор А. Я. Огуре. Как и на Курской дуге, провода связи хорошо закапывались землю. Отлично работала связь с соседями и тылами.

Как-то в конце сентября на КП 354-й дивизии приехал командарм. Выслушав доклад комдива, он стал подробно расспрашивать о поведении противника, вникал в самые мелкие, казавшиеся на первый взгляд незначительными, детали. Не ничего особенного, заслуживающего пристального внимание или настораживающего сообщить командарму не мог. Помимо артиллерийского обстрела позиций, никаких действий противник не проявлял.

Внимательно просмотрев карту, на которую начальником оперативного отделения штаба дивизии подполковником Оськиным с пунктуальной точностью было нанесено расположение всех частей и подразделений дивизии, Павел Иванович сказал:

— Пойдем-ка сходим на ваш наблюдательный пункт и на месте уточним начертание обороны врага, а заодно посмотрим и оборону правофлангового полка.

На НП обычно выходили затемно, чтобы не попасть на мушку гитлеровским снайперам, действовавшим в ту пору особенно активно, а в этот раз уже стоял ясный день. Попытался отговорить Павла Ивановича. Нельзя, мол, рисковать, опасность большая, но он отделался шуткой:

— Это тебе опасно. Ты высокий, из траншеи виден, да и в лицо тебя хорошо запомнил противник, когда ты его к Нареву гнал. А меня только по фамилии знают. Да и траншеи да мой рост хватит с лихвой.

Позвав своего шофера, генерал Батов велел ему принести специально привезенную с собой солдатскую форму. Тут же переоделся и стал похож на обыкновенного рядового бойца.

В полк шли по траншее, где ползком, где перебежками, полусогнувшись. Командарм часто останавливался, беседовал с бойцами, расспрашивал, как организован их быт, получают ли регулярно горячую пищу, когда в последний раз мылись. Бойцы охотно отвечали на его вопросы, и никто из них и не догадывался, что говорит с командармом.

Наконец добрались до оборудованного на опушке леса западнее деревни Пискарня Дужа наблюдательного пункта. Командарм долго и пристально изучал передний край противника, а потом сказал:

— Самый опасный участок у вас. Его надо особо укрепить. Как с минами? Достаточно ли хорошо заминирован передний край?

— Достаточно, товарищ командарм. Плотность — две мины на квадратный метр.

— Хорошо, — похвалил командарм и, продолжая свои мысленные раздумья, произнес вслух: —Да, заманчивое направление для наступления противника, очень заманчивое. Возьмете армейскую штурмовую роту и произведете за счет нее уплотнение боевых порядков полков первого эшелона. Помимо этого, получите в резерв корпусной танко-самоходный полк Соколова. Расположите его в районе Тшепово, Погожелец.

В первые дни октября противник усилил боевую активность. Оборонительные позиции дивизии стали подвергаться массированным артналетам. Начав с 800 снарядов в день, гитлеровцы довели число артиллерийских выстрелов до 1200. Огонь велся бесприцельный, по площадям, тем не менее подразделения несли потери в людях и боевой технике. Во время одного из таких налетов был тяжело ранен осколком снаряда дивизионный инженер подполковник Ф. И. Зборовский и некоторые другие командиры. На должность дивинженера прибыл подполковник П. Д. Ефремов. Специалист тоже неплохой, но ему, новому в дивизии человеку, требовалось время, чтобы как-то акклиматизироваться, освоиться, привыкнуть к людям. А времени оказалось в обрез.

Ночью 2 октября из всех трех полков последовали сообщения: из района Блендостово и по дороге на Мешки слышен шум танковых моторов. Немедленно доложил об этом комкору Алексееву.

— Не пори горячку, — выслушав доклад, сказал Дмитрий Федорович. — Прикажи командирам полков, чтобы глядели в оба.

Сказал спокойно, даже слишком спокойно. Впрочем, ничего необычного в этом не было. Мы знали о манере комкора отвечать именно так или примерно так, когда ему докладывали о чем-либо не очень доказательно. Он всегда требовал: прежде чем докладывать, убедись сам, что за тем или иным событием скрывается что-то важное, имеющее отношение корпусу в целом, а не местное.

На всякий случай я привел все же полки в боевую готовность. В ту ночь, однако, ничего существенного не произошло. И все же комдива тревожили сообщения о шуме танковых моторов. Необходимо было оценить обстановку самому, на местности.

Ранним утром я отправился в 1203-й полк. Он был самым малочисленным в дивизии и занимал оборону как раз напротив Блендостово, причем на довольно широком участке Дело заключалось в том, что к началу октября некоторые соединения и части армии были выведены по приказу командарма на левый берег Нарева для отдыха и пополнения. Некоторые участки обороны пришлось поэтому растянуть.

Вместе с Павловым вышли на передний край. День был по-осеннему хмурым и на удивление тихим: ни одного выстрела со стороны противника. А ведь еще вчера и позавчера он методически обрушивал на передний край и в глубь плацдарма сотни снарядов. Почему же тишина?

Поднес к глазам бинокль и вдруг увидел группу вражеских офицеров. Маскируясь за кустами, они неторопливо двигались вдоль переднего края. Потом остановились. В руках одного из них белела развернутая карта. Ясно: проводят рекогносцировку.

Последовал мой приказ: «Артиллеристам накрыть фашистских офицеров». Из глубины плацдарма прогремели один за другим несколько выстрелов, и на месте, где стояли гитлеровские рекогносцировщики, задымились воронки.

Минуту спустя радист протянул микрофон:

— Товарищ комдив, вас вызывают.

— Что у тебя стряслось, сосед? Почему стрельба? — раздался раскатистый бас генерала Фроленкова.

Объяснил, в чем дело.

— Наглецы! — рокотал в микрофоне бас. — На моем участке тоже появлялись рекогносцировщики. Но я им дал прикурить. Наверное, слышал?

— Слышал.

— И еще новость: Батов мою командировку отменил. Так что я по-прежнему рядом.

И этот день прошел относительно спокойно.

Вечером позвонили из штаба армии и сообщили, что на НП дивизии рано утром приедет командарм. Это меня удивило: днем на НП? Добраться до него в светлое время было очень трудно. К тому же Павел Иванович там уже недавно был. Что же стряслось, чем вызвана такая необходимость поездки командарма?

В дивизии было подготовлено несколько запасных наблюдательных пунктов, дорога к которым менее опасна. На свой страх и риск решить проводить командарма на один из них — в район Буды Цепелинске. Приказав подполковнику Оськину встретить командарма у моста через Нарев, затемно вышел на НП.

Уже рассвело. Стрелки часов подходили к шести, когда увидел командарма. В сопровождении Оськина он шел по траншее к НП. Пошел ему навстречу. Нас разделяло каких-нибудь сто метров, когда раздался оглушительный грохот множества орудий. Противник начал артподготовку по всему фронту плацдарма.

Войдя на НП, Павел Иванович приказал связать его со штабом армии, а сам склонился к стереотрубе. Настроившись на армейскую волну, радист передал командарму микрофон. Генерал потребовал к аппарату командующего артиллерией.

Раскрыв свою карту и называя номера квадратов, Батов приказал открыть артиллерийский огонь по пехоте и танкам противника. Затем цели были переданы командующему 16-й воздушной армией.

Грохот выстрелов, взрывов сразу удвоился, утроился, удесятерился… Смертоносные снаряды, словно соревнуясь в своем стремительном гудящем и свистящем полете, сотрясали землю. Помимо корпусной и дивизионной артиллерии, стрелявшей непосредственно с плацдарма, по танкам и пехоте врага из-за Нарева вели огонь артиллерийские полки, дивизионы. В воздухе появились большие группы краснозвездных самолетов. Низко, чуть не задевая верхушки деревьев, проносились звенья советских штурмовиков.

В стереотрубу хорошо было видно, что главный удар противник наносит в стык дивизий. «Опять мне „повезло“! — подумал с досадой. — Из огня да в полымя. Но что поделать? Будем и на сей раз стоять».

Отдал приказ:

— Корпусной танко-самоходный полк Соколова вперед!

Самоходчики действовали смело и напористо, однако снаряды их 76-миллиметровых пушек не всегда пробивали броню «тигров» и «фердинандов». Героическими усилиями самоходчики совместно с 274-м отдельным истребительно-противотанковым дивизионом и подвижным отрядом заграждения сумели потеснить прорвавшегося противника в направлении Пискарня Дужа и подожгли при этом до десятка «тигров».

Противник ввел новые резервы. Самоходчики и истребители танков с боями отошли в район Погожелец, Дзерженин.

Пришлось сменить НП и мне. Связавшись с командиров корпуса, доложил ему, что танки и пехота противника напористо рвутся к мосту через Нарев, и просил поддержать артиллерией и авиацией, особенно в районах Буды Побрынковске и западнее Погожелец.

Едва закончился разговор с комкором, как меня вызвал по рации с армейского КП генерал Батов. Он к тому времени вернулся туда из нашей дивизии.

— Держись, Николаич! На твой участок командующий фронтом нацелил основные силы 16-й воздушной, а я — огонь всей артиллерии.

Поблагодарив командарма за помощь, пообещал не допустить противника к реке, но отбить натиск вражеских танков, остановить пехоту противника оказалось не так-то легко. До Нарева было рукой подать. Противник уже видел мост захваченным.

В некоторых мемуарных произведениях временная неудача советских войск на наревском плацдарме мотивируется тем, что не было проявлено достаточно бдительности, а потому-де противнику удалось еще до начала наступления скрытно разминировать и обезвредить минные поля перед передним краем, открыв тем самым дорогу танкам.

По всей вероятности, дело обстояло не так. После поражения на Курской дуге противник изменил свою тактику и, видимо, обезвредил минные заграждения во время своей артиллерийской подготовки, которая, кстати, длилась целый час. Немецко-фашистское командование сосредоточило свои войска, в частности танки и самоходную артиллерию, для нанесения удара в 10–15 километрах от переднего края, откуда с началом артподготовки гитлеровские танковые части двинулись вперед. Советская оперативная разведка не только своевременно не разгадала замысла врага, но и вообще мало что знала о сосредоточении его войск в районе наревского плацдарма. А между тем противник сумел скрытно подтянуть в этот район 3-ю и 25-ю танковые дивизии, значительно пополнить тяжелыми танками «тигр» и «пантера» 5-ю танковую дивизию СС «Викинг», перебросить с других участков фронта и из глубокого тыла несколько свежих пехотных частей и подразделений.

И еще одно важное обстоятельство. Крупные силы врага (до 400 танков и самоходных орудий во взаимодействии с пехотой) наносили свой удар на относительно узком участке фронта. В боевые порядки советских дивизий враг ворвался с ходу, быстро, ошеломляюще, получив таким образом определенное тактическое преимущество.

С первых же минут стало ясно, что одной из его первоочередных целей было захватить наведенный саперами мост через Нарев, локализовать паромные переправы, отрезать защитникам плацдарма пути отхода за реку, а также не допустить подхода резервов с восточного берега.

В районе моста оборону занимал 1199-й стрелковый полк. Метрах в трехстах от расположения полка находился командный пункт дивизии. Примерно на таком же удалении на берегу реки стояли штаб дивизии и политотдел.

Прорвав оборону на стыке дивизий, противник овладел важными в тактическом отношении пунктами Тшепово, Буды Обребске, Буды Цепелинске. Крупные группы вражеских танков с десантами автоматчиков, развивая успех, обрушились на 1199-й стрелковый и 921-й артиллерийский полки, а также на 274-й отдельный противотанковый дивизион. Они прежде всего стремились отрезать им путь отхода к реке. Начался ожесточеннейший бой между вражескими танками и советскими артиллеристами.

Вот как вспоминает об этом бое его непосредственный участник, бывший заместитель командира гаубичной батареи 921-го артполка старшина Михаил Петрович Зубрилин:

«Огневые позиции двух пушечных батарей нашего дивизиона были выдвинуты ближе к позициям стрелковых подразделений, а наша 122-миллиметровая гаубичная батарея располагалась западнее деревни Тшепово. 4 октября после мощной артподготовки, сравнить которую можно разве лишь с той, что пришлось испытать во время Курской битвы, гитлеровские танки и пехота, прорвав оборону, ворвались в наше расположение. Наша батарея встретила танки врага огнем прямой наводкой. Несколько танков мы сумели подбить. Остальные (а их было штук двадцать пять — тридцать) прекратили движение. Фашистские автоматчики залегли, ракетами обозначили место своего нахождения и расположение нашей батареи. Крупнокалиберная немецкая артиллерия обрушила на нас бурю огня. Снаряды рвались рядом с гаубицами, осколки смертельно ранили бойцов и командиров орудий. Но орудийные расчеты дрались до конца, стояли насмерть.

Погиб командир батареи. Его заменил офицер штаба полка старший лейтенант Гусаров. Когда танки вплотную подошли к огневой позиции, старший лейтенант Гусаров вызвал огонь второго дивизиона на себя. Вражеские танки не выдержали артогня, отошли, попятились назад. Много фашистских машин было подбито.

Фашисты изменили направление, стали обходить нашу батарею с севера и северо-востока. Бой продолжался. Умело и решительно действовал командир огневого взвода младший лейтенант Вячеслав Пазаев, сын недавно погибшего секретаря партийной комиссии дивизии подполковника Пазаева. Bячеслав был тяжело контужен, потерял слух, но продолжал командовать. Многие орудийные расчеты почти полностью погибли, оставшиеся продолжали вести огонь. Так действовали командиры расчетов Стариков и Косицын, наводчик Иван Ильин.

Когда все наши гаубицы были разбиты (в живых оставалось всего человек пять-шесть из всей батареи, в том числе уцелел и я), мы влились в стрелковое подразделение и продолжали драться с гитлеровцами с автоматами в руках».

Батарея старшего лейтенанта И. Чернышева всего за один час боя подбила 5 вражеских танков и истребила артогнем до 80 вражеских солдат и офицеров. Возле населенного пункта Дзерженина та же батарея, в которой к тому времени оставалось лишь два орудия, вступила в неравный поединок с двенадцатью гитлеровскими танками, два из них вывела из строя, остальные принудила повернуть назад.

Красноармеец Ф. Кулинч, заряжающий 76-миллиметровой пушки, заменил в бою раненого наводчика и в поединке с двенадцатью фашистскими танками три подбил прямой наводкой. Кроме того, уничтожил несколько десятков гитлеровцев. Прямым попаданием вражеского снаряда пушка была разбита, Кулинч тяжело контужен, но и контуженый он продолжал воевать, не ушел с поля боя.

В районе деревни Пискарня Мала отличился наводчик орудия первой батареи А. В. Сергеев. Орудийный расчет погиб, Сергеев остался один за всех у орудия, а к огневой позиции батареи приближались фашистские танки с автоматчиками на броне. Не медля ни секунды, надо было стрелять. Первыми же выстрелами Сергеев вывел из строя два танка Когда на какое-то мгновение оставил огневую позицию, чтобы поднести очередной снаряд, совсем рядом раздался взрыв. Орудие оказалось сильно поврежденным. Чудом оставшийся живых Сергеев схватил автомат и стал отстреливаться от наседавшей вражеской пехоты.

Трудно сказать, сколько в тот хмурый осенний день 4 октября было подожжено и подбито вражеских танков. Но борьба была неравной, и потому батарейцы тоже несли огромные потери в людях и технике. С каждым часом все меньше оставалось орудий. К исходу дня в артполку имелось всего лишь четыре исправных орудия и столько же в отдельном противотанковом артдивизионе.

Потери были поистине тяжелыми. Серьезное ранение получил начальник штаба артполка майор М. Т. Костышин. Пали смертью героев на огневых позициях начальник штаба первого дивизиона капитан В. Г. Писарев, начальник связи этого же дивизиона старший лейтенант И. С. Паршиков, выбыли из строя многие командиры огневых взводов, целые орудийные расчеты.

Фашистские танкисты, по всей вероятности, преднамеренно стремились в первую очередь вывести из строя артиллерию на плацдарме и добивались этого, невзирая на крупные потери в танках. На первый взгляд, тактика вроде бы несколько странная, но она предполагала определенную логику развития событий. Вслед за нанесением мощного удара по артиллерии гитлеровцы рассчитывали относительно легко разгромить стрелковые части и сбросить их в реку.

В какой-то мере вражеский план начал было осуществляться. Оставшись без непосредственной артиллерийской поддержки, некоторые стрелковые подразделения 1199-го и других полков, особенно те, в составе которых воевали необстрелянные новички из пополнения, стали беспорядочно отходить к мосту.

По моему приказанию у моста был выставлен небольшой сводный отряд под командованием старшего лейтенанта М. С. Саркисяна. Задача его состояла в том, чтобы останавливать всех, кто пытался отойти на восточный берег реки. Старший лейтенант М. С. Саркисян вскоре был ранен. Его заменил парторг роты 1203-го стрелкового полка Газиз Калелов. Ему удалось быстро сколотить из отходивших бойцов подразделение, которое в составе 1199-го полка заняло оборону на подступах к мосту. И, надо сказать, действовало оно довольно успешно. Молодой коммунист, партийный организатор, Газиз Калелов показал себя в боях по защите моста не только прекрасным организатором и политическим вожаком личного состава, но и бесстрашным воином. В ночь на 6 октября он вместе со своим наспех сколоченным подразделением вернулся в 1203-й полк, в составе которого продолжал мужественно защищать плацдарм. Вскоре его назначили парторгом батальона.

Во второй половине дня 4 октября стрелковые полки 354-й и 193-й дивизий, несмотря на героическое сопротивление, были оттеснены превосходящими силами противника на близкие подступы к Нареву. Бой шел в каких-нибудь 800 метрах от реки. Противник непрерывно атаковал, переносил свои удары с одного участка на другой.

Временами противнику удавалось зажимать в кольцо отдельные подразделения, но и в таких случаях окружение не достигало цели. Второй стрелковый батальон под командованием капитана С. Г. Леференко в течение дня дважды оказывался окруженным, но оба раза прорывался из кольца, нанося гитлеровской пехоте значительный урон.

Командир 1203-го стрелкового полка 354-й стрелковой дивизии Герой Советского Союза полковник М. Н. Павлов.

Всюду, куда бы ни рвался враг, он встречал достойны отпор. Нередко даже небольшие группы воинов принуждал вражескую пехоту либо прекращать атаку, либо поспешно ходить на исходные позиции.

Старший сержант А. Галкин с группой из трех бойцов вступил в неравный бой с 30 гитлеровцами. И группа Галкина победила. Из 30 гитлеровцев спаслись от огня не больше половины. Семерых захватчиков истребил лично старший сержант А. Галкин.

Другой пример. Красноармеец Хайбулла Гарифулин — подносчик мин, заменил в бою выбывшего из строя наводчика миномета и, открыв в нужный момент огонь, обратил в бегство взвод вражеской пехоты.

Красноармеец Хайдар Джамаев, участвуя в отражении атаки танков и пехоты противника, из противотанкового ружья поджег танк, а из личного оружия уничтожил восемь гитлеровцев.

Смело действовали наши снайперы. Ефрейтор Барей Исрафилов в течение первого боевого дня меткими выстрелами из снайперской винтовки уничтожил трех вражеских пехотинцев и двух автоматчиков на броне атаковавшего позиции роты танка. По нескольку гитлеровских захватчиков уничтожили снайперы Т. Денисов, С. Лозовой и другие.

Абсолютное большинство подразделений дивизии держалось до последней возможности. И все же на ряде участков обстановка с минуты на минуту усложнялась. Проводная связь КП дивизии с полками давно прервалась. Не всегда удавалось связаться и по радио. Гибли один за другим радисты. Заменять их приходилось порой людьми малоопытными.

Начальник оперативного отделения 354-й стрелковой дивизии подполковник В. П. Оськин.

В три часа пополудни, в самую тяжелую пору боя, полковник Д. Д. Воробьев, находившийся с оперативной группой в одном из кирпичных домов на окраине местечка Дзерженин, сообщил мне по радио об отходе к реке некоторых подразделений 1201-го и 1199-го полков.

Надо было принимать срочные меры, чтобы прекратить отход. С трудом удалось связаться по радио с начальником штаба 1199-го полка подполковником В. И. Пятенко. Он доложил, что отход прекращен. Полк по его приказанию контратакой оттеснил гитлеровцев на исходную позицию и ведет бой.

— А где Мухамедшин?

Подполковник Пятенко ответил, что примерно час назад командир полка убыл с НП, и, где он находится, пока неизвестно. Обещал выяснить, доложить.

Минуты две спустя радист снова передал мне микрофон.

Командир полка Павлов докладывал, как всегда спокойно, немногословно:

— Пытавшиеся отойти к реке подразделения соседнего полка задержал и принял под свое командование. Положение восстановлено. Командира полка Песковатского не видел. На вызовы по радио его НП не отвечает.

Пропали командиры двух полков. Где они? Может, гитлеровцы захватили их в плен? Может, погибли? Никто ничего не знал.

Примерно через полчаса подполковник Пятенко сообщил:

— Посланный на полковой НП лейтенант Вавилин вместе с остатками комендантского взвода только что вернулся на КП и принес полковое Знамя. Наблюдательный пункт разбит. Командира полка Мухамедшина там не оказалось. Вавилину приказано пробраться к реке и вынести боевое Знамя за Нарев. Командование полком принял на себя…

Когда лейтенант Виктор Вавилин получил приказание замполита майора Пожидаева вынести полковое Знамя в безопасное место, за реку, фашистские танки и пехота уже успели обойти позиции полка с фланга и вышли в тыл. Стрельба велась повсюду, и лейтенанту трудно было определить наиболее безопасный путь к реке. Направились к Нареву втроем по прямой. От полкового КП до реки было километра полтора. Казалось, чем прямее путь, тем короче. Впереди с зачехленным Знаменем шел знаменосец Загарин, за ним ефрейтор Марков, позади — лейтенант Вавилин. Вдруг — оглушительный взрыв. Сраженный осколком снаряда, замертво упал Загарин. Одновременно упал и тяжело контуженный Марков. Противник совсем рядом: неподалеку, за кустарником, ревели его танки.

Лейтенант Вавилин выхватил из рук мертвого Загарина Знамя, помог оглохшему ефрейтору Маркову перебраться в густой кустарник, завернул святыню полка в плащ-накидку и бросился вперед. Но всюду гитлеровцы. Пришлось до наступления темноты затаиться в кустарнике. С заходом солнца Вавилин пополз вперед. Наткнувшись по пути на убитого немецкого солдата, он надел на себя его мундир, каску и на глазах у вражеских солдат перебежал через поляну к реке. На одетого в немецкую форму что-то выкрикивающего по-немецки советского лейтенанта никто не обратил внимания.

Сбросив у реки мундир, лейтенант кинулся в холодную воду, поплыл. Знамя полка было спасено.

Обстановка на плацдарме тем временем несколько улучшилась. К вечеру по только что построенному саперами второму мосту на плацдарм стали переправляться советские тяжелые танки, а также гвардейские минометы. Их было пока еще мало. Тем не менее, с ходу вступив в бой, они несколько охладили горячие головы фашистов.

Бой за плацдарм между тем продолжался. Полки дивизии дрались на маленьком плацдарме. Им помогала огнем артиллерия с восточного берега.

Близко к восьми вечера из штаба дивизии, расположенного у берега Нарева, позвонил подполковник Оськин.

— Немцы прут к нам по реке. Прошу оказать помощь.

Сообщение это было настолько страшным, что даже не хотелось в него поверить.

— Ты что-то путаешь, Вячеслав Петрович.

— К сожалению, нет. Немцы прут по долине и готовятся атаковать штаб дивизии.

Из скудных своих сил выделил взвод автоматчиков и направил его на помощь штабу. К счастью, вскоре выяснилось, что Оськин, всегда такой пунктуальный, на этот раз ошибся. Гитлеровцы подошли лишь к расположению соседней 108-й стрелковой дивизии. Пока выяснялась обстановка, КП дивизии перекочевал в большой клуб-блиндаж. В нем совсем недавно торжественно праздновали трехлетнюю годовщину дивизии, вручали награды за победу в Белоруссии. Часть этого блиндажа была покрыта крепким накатником. Здесь казалось безопаснее и удобнее управлять боем. Не так будут мешать разрывы бомб и снарядов.

Бой продолжался. Гитлеровцы рвались к мосту, стремясь если не захватить его, то хотя бы взорвать и отрезать дивизию от восточного берега.

К девяти вечера связист подозвал меня к телефону.

— С вами будет говорить товарищ Журавлев (псевдоним Г. К. Жукова. — Примечание авт.), — раздался голос генерала Батова.

Мне было уже известно, что Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский находятся на армейском КП, но когда услышал голос представителя Ставки, с новой силой почувствовал, какая сейчас лежит ответственность на дивизии.

— Как настроение? — спросил Жуков. — Надеюсь, вы не намерены оставлять плацдарм? Мы знаем, как вам сейчас туго, и принимаем все меры, чтобы помочь. Положение сами знаем и чувствуем, поэтому доклада вашего не спрашиваем. При взятии наревского плацдарма ваша дивизия отличилась, и мы не сомневаемся, что она отличится и при его удержании. Сейчас на подходе артиллерийская дивизия прорыва. Она с восточного берега поддержит вас. Павел Иванович получил распоряжение, и к вам на плацдарм сегодня ночью прибудет тяжелый танко-самоходный полк, артиллерийская противотанковая бригада, а «хозяйство» Борисова (44-я гвардейская стрелковая дивизия. — Прим. авт.), как вы знаете, уже начинает переправляться обратно на плацдарм. Так что потерпите немного. От выдержки вашей дивизии сейчас зависит наш общий успех на плацдарме.

— Танки врага к реке не пройдут, товарищ маршал!

Советское командование и лично Верховный Главнокомандующий придавали огромное оперативное значение наревскому плацдарму. Яркой иллюстрацией этого может служить факт рассказанный мне несколько позже П. И. Батовым.

В разгар сражения командарма вызвал к аппарату И. В. Сталин.

— Противник ввел в бой до трехсот танков и больше количество пехоты и захватил незначительную часть плацдарма, — ответил командарм на вопрос Верховного о боевой обстановке. — Войска армии ведут упорные бои. Плацдарм будет удержан!

Задав Батову еще несколько вопросов, Сталин потребовал к аппарату Жукова. Георгий Константинович подтвердил доклад командарма.

— Только в одном ошибается товарищ Батов, — сказал он в заключение, — на плацдарме действует одновременно не триста, а четыреста танков противника.

— Думаю, что напоминать об оперативном значении плацдарма необходимости нет, — сказал представителю Ставки Сталин. — Плацдарм должен быть удержан.

Сообщение маршала Жукова о подходе артиллерийского соединения в тот неимоверно трудный день было для офицеров дивизии самой радостной вестью.

А гитлеровцы между тем все нажимали.

Странные порой случались на войне вещи. Зайдя в блиндаж, присел на секунду к столу и от сильного нервного перенапряжения сразу словно провалился в сон.

Но он длился минуту. Очнулся. Мне показалось, что проспал несколько часов.

— Воды и полотенце! — крикнул ординарцу.

На КП заглянул начальник политотдела полковник Буцол, усталый до изнеможения, с темно-серым от пыли и порохового дыма лицом. Весь день он находился в частях, на самых ответственных участках.

— Зашел узнать, что с Мухамедшиным и Песковатским. Где они?

— У обоих не хватило выдержки. Растерялись. Им показалось, что штаб дивизии уже перешел на восточный берег, и вместо того чтобы убедиться в этом, решили последовать «примеру» комдива. А комдив и не думал уходить с плацдарма. Сейчас они уже находятся на плацдарме.

Вскоре после того как с КП дивизии ушел полковник Буцол, меня вызвал к рации командир корпуса генерал Алексеев. Сказал всего несколько слов:

— Принимай «коробочки» в твое полное подчинение. «Коробочками» на фронте нередко называли танки. Для противника это вряд ли было секретом, но танки так именовали все — от солдат до генералов.

Всю ночь на плацдарм — клочок прибрежной земли — переправлялись по удержанному дивизией мосту танки, артиллерия, стрелковые подразделения, гвардейцы 44-й дивизии, минеры. Мне было приказано организовать крепкую оборону, чтобы все переправившиеся части с рассветом без промедления могли приступить к выполнению боевой задачи — отбросить противника и расширить плацдарм.

Хотя усталость буквально валила с ног, об отдыхе не могло быть и речи. Каждому прибывшему командиру надо было поставить задачу, обеспечить участок, расположить на крохотном плацдарме людей, технику, боеприпасы…

В полночь в блиндаж вошел невысокий плотный полковник.

— Командир тяжелого танко-самоходного полка полковник Вайнерман, — доложил он.

— Вайнерман? — переспросил я, отрываясь от карты и стараясь в тусклом свете самодельной лампы, сделанной из гильзы снаряда, разглядеть лицо вошедшего.

— Так точно, товарищ Джанджгава!

И тут я узнал своего однополчанина из Закавказской пехотной школы. Еще во время учебы было ясно, что из него выйдет отличный командир. Конечно, я очень обрадовался, что в такой сложный момент рядом будет этот волевой, грамотный в военном отношении человек.

Обстановка не позволяла старым друзьям поговорить по душам. Вместо этого на Вайнермана была возложена трудная боевая задача, требовавшая личного мужества и самопожертвования. Тяжелый танко-самоходный полк был направлен в расположение 1203-го стрелкового полка, совместно с которым должен был прикрыть излучину Нарева в районе Погожелец, куда настойчиво рвался противник.

Но еще труднее пришлось противотанковой артиллерийской бригаде, направленной юго-восточнее Дзерженина, где противник неоднократно пытался выйти к реке, обойдя КП дивизии с юга.

Неоценимую помощь оказала дивизии приданная ей саперная бригада. Ей было поручено заминировать дорогу в районе Корневека — Дзерженин.

Не теряли зря ночного времени и гитлеровцы. Они подтянули к нашему плацдарму свежие силы — танковые, пехотные и артиллерийские части.

С рассветом началась мощная артиллерийская дуэль. В этом яростном состязании огня и стали у противника имелось еще определенное преимущество. Вражеские артиллеристы вели огонь в основном лишь по просматриваемому плацдарму. Советским же артиллеристам пришлось бить по обширным площадям.

Как и накануне, противник атаковал первым. В бой снова пошли скопища танков и пехоты. Атака, однако, быстро захлебнулась. Такая же участь постигла вторую, третью, четвертую… Горели вражеские танки, самоходки, бронемашины Артиллерийская противотанковая бригада уничтожала напирающие танки, а подошедшая в течение ночи артиллерийская дивизия прорыва, о которой накануне говорил маршал Г. К. Жуков, расстреливала пехоту противника, которая была хорошо видна с восточного берега.

Особенно жаркий бой разгорелся за высоту у населенного пункта Дзерженин. Командарм и комкор внимательно следили со своих НП за ходом сражения. Плацдарм просматривался с восточного берега насквозь. Это облегчало управление боем. Командирам дивизий не приходилось особенно часто докладывать об обстановке или просить помощи. Более того, с НП командарма маршал Г. К Жуков и генерал П. И. Батов имели значительно более широкий обзор поля боя. Те или иные решения принимались быстро. Это чувствовалось на делах нашей дивизии.

В боях по отражению контрудара противника на наревском плацдарме наша дивизия отлично взаимодействовала с 44-й гвардейской дивизией генерала Борисова. В этой дивизии было много людей и боевой техники, только что полученной во втором эшелоне. А вот 108-й стрелковой дивизии генерала Теремова, которая вела кровопролитные бои в Муравьевке и четырехугольной роще севернее Клюсека, приходилось значительно труднее. Противник все время стремился выйти через боевые порядки дивизии к Нареву, но никакого успеха не достиг.

В течение всего дня 5 октября обе стороны на наревском плацдарме стремились развить успех, но ни одна из них добиться этого не смогла. Лишь наша дивизия добилась небольшого успеха — овладела высотой, с которой открывался прекрасный обзор поля боя. До наступления темноты я перенес туда свой наблюдательный пункт.

На новый НП позвонил комкор.

— Занял сто десятую? — спросил генерал Алексеев. — Ну молодцы, держитесь! Противник не смирится с потерей высоты.

Бои на плацдарме продолжались до 10 октября, но день 5 октября был самым тяжелым. Гитлеровцы так тщательно готовились к нанесению контрудара на наревском плацдарме, так были уверены в своем успехе, что в первый же день вечером, когда им удалось лишь немного продвинуться вперед, по радио на весь мир объявили: «Наревский плацдарм ликвидирован. Сражавшимся войскам фюрера объявлена благодарность».

А плацдарм на самом деле в это время сражался, жил. Боевой и моральный дух советских воинов оказался сильнее. Выше было и военное искусство командиров всех родов войск, которыми непосредственно руководили Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский и командарм генерал П. И. Батов.

Как-то в разговоре, уже после окончания боев на плацдарме, маршал К. К. Рокоссовский сказал:

— А вы здорово тогда выстояли, товарищ Джанджгава, и знаете, что я должен вам сказать: если бы такой удар, как на Нареве, противник нанес нам в сорок первом и даже в сорок втором годах, мы не только бы не удержали плацдарм, но и уступили бы врагу значительное пространство. Огромной силы удар выдержали мы тогда на Нареве.

Да, удар врага на наревском плацдарме был сильным, но и здесь, на Нареве, как и летом сорок третьего под Курском, советские войска продемонстрировали величайшую боеспособность, мастерство и героизм.

Шесть дней жесточайших боев с восхода до заката тусклого октябрьского солнца! Атаки, контратаки, гул сотен моторов, скрежет гусениц, черный, удушающий дым горящего масла, бешеное неистовство взрывов артиллерийских снарядов, мин и авиационных бомб. Такими были эти памятные дни на западном прибрежье польской реки Нарев. На участке дивизии каждый день взрывалось до двадцати тысяч вражеских снарядов, мин и авиабомб.

Противник метался. Видя, что удар в центре не получился, он был вынужден отказаться от прямого прорыва и на седьмой день сконцентрировал свои усилия на севере, против правого фланга 65-й армии, где оборонялись 69-я, 37-я и 15-я Сивашская стрелковые дивизии.

Группа противника состояла из трех танковых дивизий и танковой бригады, двух пехотных дивизий и восьми полков мотопехоты, и имела свыше 50 артиллерийских батарей, более 30 — минометных, много реактивных установок М-40, шести- и десятиствольных минометов.

Постепенно вся эта армада теряла, утрачивала свою прыть, а 10 октября как-то сразу сникла. Дело, конечно, не только и не столько в слабости нервов у фашистских разбойников и их заправил. Стойкость и мужество советских воинов — защитников плацдарма — оказались неодолимой преградой для фашистских завоевателей. Они рассчитывали разделаться с наревским плацдармом в один день. Воевать пришлось шесть дней и безрезультатно. «Результат», правда, был — это огромные, трудновосполнимые потери.

Только на участке нашей 354-й дивизии за месяц с лишним боев с начала форсирования Нарева до 10 октября противник потерял более 3,5 тысячи своих солдат и офицеров, свыше 50 танков и самоходок, 65 артиллерийских орудий, много автомашин, тягачей и другой техники. А общие потери гитлеровцев за Наревом в полосе боевых действий войск 65-ой армии составили без малого 20 тысяч солдат и офицеров, около 400 танков, самоходных орудий, бронемашин. При таких потерях продолжать атаки было просто бессмысленно.

Естественно, понесли немалые потери и войска 65-й армии. Но наши войска, оборонявшие плацдарм, сохранила главное — высокий боевой дух. После непродолжительного отдыха 19 октября они перешли в решительное наступление и в течение нескольких дней не только восстановили наревский плацдарм в его прежних границах, но и почти вдвое расширили, главным образом в юго-западном направлении.

К концу месяца полки 354-й дивизии вновь заняли оборону примерно на том же самом участке против деревни Мешки, на котором 4 октября были внезапно атакованы превосходящими силами врага.

Настало время для более длительной передышки, для пополнения дивизии, для подготовки к новым боям. И конечно же, в дни затишья вновь и вновь вспоминались живые и мертвые герои.

 

Комсомольцы

Передо мной обагренная кровью, потемневшая от времени довоенная ученическая тетрадка в клеточку. На ее обложке выцветшая надпись: «Подвиги комсомольцев 1203-го стрелкового полка. Комсорг батальона Васякин. 1944–1945 гг.» На первой странице рисунок, несколько наивный, неумелый, но достаточно убедительный и вдохновляющий: молодой воин с красной звездой на каске, крепко сжимая в руке древко полкового Знамени, идет в атаку.

Тетрадь эта когда-то принадлежала комсоргу третьего стрелкового батальона лейтенанту Сергею Васякину.

Я хорошо знал Сергея и как сейчас вижу его живым. Было ему в ту пору лет девятнадцать-двадцать. Скромный, тихий парень. Дни и ночи он в жарком бою всегда среди своих сверстников на переднем крае. В «тылу», то есть в штабе батальона, располагавшемся обычно за 400–500 метров от боевых позиций, появлялся только в случаях особой необходимости. В бою — всегда первый. Как-то под Калинковичами Сергей вступил в единоборство с вражеским танком, подбил его из сорокапятки и тем самым спас от разгрома стрелковый взвод. Васякин прекрасно владел несколькими военными специальностями. Не раз на поле боя заменял пулеметчиков, наводчиков и командиров расчетов пушек, метко стрелял из противотанкового ружья. Ну и конечно же, был неутомимым организатором, вожаком молодых воинов. Бойцы, сержанты обращались к нему за советами по самым сокровенным вопросам, любили его как верного друга и политического наставника.

На наревском плацдарме нам несколько раз доводилось видеть, как смело и самоотверженно дрался с врагами комсорг, как личным примером мужества и бесстрашия вдохновлял на подвиги своих молодых друзей.

Лейтенант Сергей Васякин пал смертью героя в бою под Данцигом (Гданьском). Его тетрадь с краткими записями о подвигах однополчан сохранилась как бесценная реликвия войны.

И еще одна тетрадь, пробитая осколком, сшитая из листков бумаги шпагатом, — своеобразное приложение к записям Сергея Васякина. Это дневник его боевого друга, комсорга первого стрелкового батальона того же полка Владимира Сквознякова, отважного воина и политического бойца, погибшего геройской смертью 6 октября в бою на наревском плацдарме.

Вести дневниковые записи на фронте было запрещено из-за опасения, что они могут попасть в руки врага, раскрыть военную тайну. Тем не менее некоторые фронтовики, особенно политработники, не надеясь на память, вели такие записи. Записывали самое главное, самое важное о боевых подвигах своих однополчан. Никакого секрета в подобных записях, естественно, не было. Фамилия воина и краткое описание совершенного им подвига. Только и всего.

Вот несколько записей из тетрадей комсоргов батальонов.

«На наши позиции шла пехота с танками. Один танк, стреляя на ходу, двигался на комсомольца Якуба Нарчаева. Нарчаев залег. Танк прошел в полуметре. Комсомольца завалило землей. Но он сумел подняться, взял автомат и уничтожил трех гитлеровцев. Прямым попаданием снаряда в окоп герой был убит».

«Фашисты шли в атаку. Смело встретил врага комсомолец сержант Авлакул Бутаев. Боец из его отделения Жуков подорвал противотанковой гранатой гусеницу танка. Некоторые танки прошли через траншею. Отделение Бутаева уничтожало пехоту. Сам он убил шесть вражеских солдат. Атака противника захлебнулась. Танки были подбиты артиллеристами. Герой Бутаев погиб. Посмертно представлен к награде».

«Комсомолец старший сержант Николай Плешков — командир минометного расчета, отличился в боях по удержанию наревского плацдарма. 5 октября гитлеровцы подходили к позициям минометной роты. Плешков сам встал за наводчика. Его точный огонь заставил фашистов залечь. В бою он уничтожил 25 гитлеровцев и подавил пулеметную точку врага. На другой день Плешков находился на наблюдательном пункте. Когда фашисты снова предприняли контратаку, он отлично скорректировал огонь минометной роты».

«Во время вражеской контратаки танк противника, переехав через траншею, завалил землей пулеметчика сержанта Григория Шарабуру и его помощника, а к траншее приближались вражеские пехотинцы. Когда Григорию с трудом удалось выбраться из-под земли и вытащить пулемет, пятеро гитлеровцев были уже в нескольких метрах от траншеи. Троих из них Шарабура уничтожил короткой пулеметной очередью, а двух, успевших ворваться в траншею, из автомата. Затем быстро установив на бруствере пулемет, Григорий открыл огонь по второй цепи гитлеровской пехоты и заставил ее залечь на невыгодной позиции.

За шесть дней боев на плацдарме сержант Григорий Шарабура участвовал в отражении 12 контратак танков и пехоты. Как бы ни складывалась боевая обстановка, его пулемет действовал безотказно. Сержант дрался умело и бесстрашно. Делом оправдал высокое звание члена ВЛКСМ».

«Смело вела себя в бою молодая комсомолка Зоя Идель, санинструктор. Зоя продолжительное время жила на оккупированной врагом территории. Собственными глазами видела, как фашисты расстреляли ее любимую учительницу и многих других односельчан. Когда один из фашистов, поджигавших при отступлении сельские хаты, оступился и упал, отважная девушка убила его камнем. С приходом советских войск она добровольно вступила в Красную Армию, стала санинструктором полка.

В первый день вражеского наступления на наревский плацдарм семнадцатилетняя девушка вынесла из-под огня 15 раненых бойцов и командиров».

«Во время отражения вражеской контратаки Михаил Протопопов был тяжело контужен — потерял слух и речь. Казалось бы, надолго отвоевался. Однако мужественный воин не оставил поля боя. На предложение парторга полка Т. Климовцева пройти в медсанбат, написал на клочке бумаги: „Из строя не уйду. Прошу считать меня коммунистом“. Его подчиненные Г. Шарабура, П. Бурмистров, Николай Чуяшков, Асан Унгарбаев, Тяпкин и другие прекрасно понимали без слов боевые распоряжения своего командира. В боях за наревскии плацдарм пулеметный взвод Протопопова прославил себя как отличное подразделение».

Впрочем, подвиг на наревском плацдарме для Михаила Федоровича Протопопова не был чем-то неожиданным. На фронт Михаил пришел добровольно в возрасте 17 лет. Воевал под Сталинградом. Там получил первую боевую награду — медаль «За отвагу». Участвовал в боях на Курской дуге. Неоднократно отличался во время наступления в Белоруссии, на наревском плацдарме… К медали «За отвагу» у Протопопова прибавились два ордена Отечественной войны I степени, орден Красного Знамени. На фронте он вступил в партию.

Вспоминается мне и командир пулеметной роты Николай Скороходов. Пулеметную роту он принял в разгар боя на плацдарме. Дрался смело, напористо, не раз выручал своим огнем стрелковые подразделения и артиллеристов. Однажды, когда в роте кончились патроны, пустил в ход трофейные реактивные снаряды. Бойцы выкапывали ямы, ставили туда снаряды, выстреливали в них бронебойно-зажигательными пулями, и снаряды летели на позиции противника.

Живые герои оставались в дивизии, погибшие — навечно в сердцах живых.