В междуречье

Начало января. В это время в Польше не так морозно, как в Подмосковье или на Орловщине. Тут климат мягче. Но все же зима и в Польше зима, особенно для тех, кто в окопах. Временами бушует, беснуется пурга. Снег мокрый, нудный и вокруг не видно ни зги.

Как раз в один из таких вьюжных дней в 354-ю дивизию приехал командующий армией генерал Батов. Приехал на броневике, без обычной свиты штабных офицеров.

Командарма я встретил возле дивизионного КП. КП добротное, глубоко врытое в землю и хорошо замаскированное. Как и положено, стал докладывать обстановку.

— Знаю. Все знаю, — оборвал доклад Павел Иванович. — Держите оборону. Готовите личный состав к наступлению… Все известно. Пойдем-ка лучше поговорим наедине.

Командарм дружески пожал руку, потом взял меня под локоть, и мы вошли в блиндаж.

— Карту! — сказал командарм адъютанту. Тот с привычной ловкостью и аккуратностью разложил оперативную карту на столе. — А теперь погуляй. Будешь нужен — позову, — добавил генерал, дав понять, что присутствие адъютанта при разговоре не обязательно.

Павел Иванович долго и сосредоточенно разглядывал карту, будто видел ее впервые. По переднему краю обороны плацдарма, тянувшемуся на много километров, на карте были четко обозначены номера шести стрелковых дивизий.

— К наступлению готов? — оторвав наконец взгляд от карты, спросил командарм.

— Еще не совсем, — откровенно признался я.

— А в чем задержка?

— Работаем с пополнением, товарищ командующий.

О том, как шла подготовка пополнения, Павел Иванович знал, наверное, нисколько не хуже меня. Большое пополнение дивизия получила в середине декабря. Оно состояло в основном из необученной и необстрелянной молодежи, мобилизованной военкоматами Молдавской ССР. Среди молодых бойцов оказалось немало и таких, которые слабо знали русский язык. Это создавало дополнительные трудности.

Общее руководство учебно-воспитательной работой возглавил мой заместитель по строевой части полковник Д. Д. Воробьев. К проведению занятий с новичками были привлечены лучшие командиры и политработники дивизии. Им активно помогали наиболее прославившиеся в боях рядовые воины.

Однако для всесторонней подготовки пополнения к наступлению требовалось время, а его даже по фронтовым нормам было очень мало.

В конце декабря командиров корпусов и дивизий под строгим секретом ориентировали в армии, что общее наступление начнется не раньше третьей декады января. В этот минимальный срок и старались закончить боевое сколачивание пополненных подразделений. И вот новое указание: все, что предполагалось сделать к 20 января, необходимо успеть к 14 января. Войска должны перейти в наступление на 5–6 дней раньше намеченного срока. Таково категорическое требование Верховного Главнокомандования.

— Придется поднажать. Время не ждет, — сказал командарм. — И еще одно. О переносе срока наступления никому ни слова. Строжайший секрет. Самый строжайший!

В тот же час Батов приказал срочно вызвать на КП комкора Алексеева. И пока его ждали, командующий рассказал о военно-политических событиях и плане наступательной операции под кодовым названием «Висла».

Дело оказалось в том, что немецко-фашистские войска, воспользовавшись временным затишьем на советско-германском фронте, нанесли в Арденнах мощный удар по союзным англо-американским войскам и значительно потеснили их.

В связи с этим Черчилль обратился к Сталину с просьбой ускорить наступление на восточном фронте с целью отвлечения противника от Арденн. Верховный это предложение принял.

— Наступление на гитлеровскую Германию, — сказал генерал Батов, — одновременно начнут пять фронтов. Главная задача наступательной операции — разгромить группировку противника на территории Польши и выйти на Одер. Вместе с тем отсечь и разгромить силы врага в Восточной Пруссии.

Войскам 65-й армии, переданным в состав 2-го Белорусского фронта, предстояло принять непосредственное участие в разгроме и уничтожении восточно-померанской группировки. В полосе армии оно начнется одновременно с двух наревских плацдармов — сероцкого и пултусского. Соединившись в Нове-Място, армия во взаимодействии с соседями окружает и уничтожает противника, а в дальнейшем развивает наступление на Плоньск.

Генерал Д. Ф. Алексеев приехал с начальником штаба корпуса полковником Н. М. Горбиным. В тот же час мы все четверо отправились на предварительную рекогносцировку местности. Позиции противника находились в каких-нибудь 250–300 метрах от передовых траншей и хорошо просматривались. Павел Иванович в течение нескольких минут внимательно изучал вражескую оборону на участке будущего прорыва, что-то записывал в блокнот. А когда прошли по траншеям вдоль всего оборонительного участка дивизии, объявил:

— Итак, решено. Начнем отсюда. Две дивизии вашего корпуса пойдут в первом эшелоне, одна — во втором. Какие и где, определите сами.

Отдав генералу Алексееву распоряжение — представить свои соображения о плане прорыва, командарм уехал, а комкор и я еще некоторое время провели на передовой, уточняя возможности развития будущего боя.

По возвращении на КП комкор сказал:

— Окончательное решение получите завтра-послезавтра, но, по всей вероятности, в первом эшелоне будут ваша дивизия и сто девяносто третья. Гвардейцы сорок четвертой двинутся во втором.

В ночь на 8 января дивизия получила боевой приказ ком-кора. В нем точно определялись участки прорыва и основные направления наступления. Полкам нашей дивизии, как и соседям, предстояло наступать на очень узких участках, не превышавших двух километров по фронту. Радовало и то, что стрелковым частям обеспечивалась сильнейшая огневая и танковая поддержка. По всему чувствовалось — удар по врагу будет мощным и, как говорится, беспроигрышным. До личного состава боевая задача не доводилась. Сделать это предусматривалось в последний момент перед боем.

Неожиданно вновь ударили морозы — злющие, под стать сибирским. Но, несмотря на это, дивизия активно готовилась к наступлению. Нерешенным оставался вопрос о разминировании переднего края — своего и противника. Особенно беспокоило то, что мины намертво вмерзли в грунт. Это затрудняло работу саперов, замедляло разминирование. На извлечение каждой мины требовалось втрое, а то и вчетверо больше времени, чем в обычных условиях. Возникла необходимость срочно предпринять какие-то радикальные меры по ускорению разминирования. Командир саперного батальона капитан Н. А. Боровой предложил делать проходы выдвижными удлиненными зарядами. Этот способ ускорял разминирование, делал его менее опасным, однако сопровождался сильными взрывами, которые неминуемо приоткрыли бы врагу тайну подготовки к наступлению. Поэтому было решено начать разминирование с началом артиллерийской подготовки, которая была рассчитана на полтора часа.

В ночь на 14 января с группой ведущих офицеров штаба я выехал на НП, расположенный на опушке леса вблизи деревни Пискарня-Дужа. На переднем крае под покровом темноты всюду шли последние приготовления к бою. Дивизионные и полковые истребители танков бесшумно выкатывали свои пушки в боевые порядки пехоты. Тягачи и грузовики подвозили к переднему краю на заранее определенные позиции тяжелые орудия и гвардейские минометы. За болотом, через которое была проложена надежная деревянная дорога, сосредоточивались тяжелые танки типа ИС, а также оснащенные противоминными тралами тридцатьчетверки.

Близилось утро, серое, пасмурное. Все вокруг заволокло густым туманом. Видимость не превышала двухсот метров. Туман создал дополнительные, непредвиденные трудности в управлении войсками, но все уже было готово к наступлению.

За три часа до начала атаки до всех бойцов, командиров и политработников был доведен боевой приказ. Одновременно в подразделениях зачитывалось Обращение Военного совета фронта, в котором впервые за время войны официально был провозглашен призыв «Вперед, на Берлин!». Кое-где состоялись предбоевые митинги.

Противник уже привык к тому, что русские, как правило, начинали наступление с рассветом или рано утром, и в эти часы был особенно бдительным. На этот же раз командующий фронтом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский решил начинать наступление ближе к полудню.

Ровно в 12.00 14 января 1945 года началась артподготовка. Прогремел первый мощный залп, за ним второй, третий… и вскоре все слилось в единый оглушающий гул. С первыми залпами саперы приступили к своей опасной работе на минных полях. И надо сказать, они отлично справились со своей задачей. Проходы для пехоты и танков были проделаны в срок. При этом особо отличился саперный взвод во главе с младшим лейтенантом В. М. Коваленко, ветераном дивизии, выросшим на фронте от бойца до офицера.

Я прильнул к окулярам стереотрубы, чтобы сквозь туман увидеть взрывы на переднем крае обороны противника, и в этот момент взрыв огромной силы разворотил угол блиндажа НП. Взрывной волной меня бросило на землю. К счастью, все обошлось лишь небольшой контузией. В полной сохранности остался узел связи. Получил ранение и вышел из строя лишь начальник оперативного отделения штаба подполковник В. П. Оськин.

Спустя несколько минут позвонил генерал Алексеев и спросил, как ведет себя противник.

— Огрызается, — ответил я и доложил о случившемся.

— Продолжать управлять дивизией можешь? — спросил он.

— Да, конечно.

— Значит, все в порядке. Кстати, нам тоже тут досталось, — сообщил он в свою очередь.

По данным разведки в дивизии и корпусе многое знали о состоянии обороны противника. Было известно, в частности, что она состояла из двух хорошо оборудованных в инженерном отношении полос и простиралась в глубину от 25 до 30 километров. Основной узел сопротивления в пределах тактической полосы находился в Насельске. На переднем крае противник располагал довольно крупными силами пехоты, танков и артиллерии. Не учли мы, однако, того, что за два с лишним месяца позиционной обороны вражеские артиллеристы могли точно узнать месторасположение некоторых наших важных объектов, в том числе наблюдательных пунктов дивизии и корпуса. Не учли, и за эту оплошность чуть серьезно не поплатились.

Артиллерийская подготовка между тем продолжалась. Это был огневой удар огромной силы. На каждый километр фронта приходилось более трехсот артиллерийских стволов. Такого прежде не было, даже в боях на Курской дуге.

С переносом огня в глубь гитлеровской обороны стремительно двинулись вслед за огневым валом передовые стрелковые подразделения дивизии. Первыми ворвались во вражеские траншеи воины 25-го отдельного штурмового батальона майора Белохвостова и бойцы роты коммуниста лейтенанта Киреева, которые еще задолго до окончания артподготовки овладели двумя линиями траншей.

В общей сложности артподготовка продолжалась 90 минут. Снарядов артиллеристы, как было условлено, не жалели.

А когда канонада прекратилась, вступили в дело главные силы дивизии — стрелковые части во взаимодействии с танкистами и самоходчиками корпусного танко-самоходного полка.

Успех, которого можно было ожидать после столь мощной и длительной артподготовки, был достигнут не сразу. Объяснялось это несколькими причинами. Прежде всего, неблагоприятными метеорологическими условиями. Густой, почти непроглядный туман сильно мешал ведению прицельного артогня. По той же причине бездействовала и авиация. В результате многие огневые точки противника, расположенные в ближайшей глубине его обороны, остались неподавленными и оказали неожиданно сильное огневое сопротивление.

К 15 часам наша 354-я дивизия все же выполнила ближайшую задачу, овладев сильно укрепленным пунктом обороны противника — деревней Мешки. В бою за Мешки особенно отличился полк полковника А. X. Працько. Преодолевая упорное сопротивление врага, первой ворвалась на окраину деревни рота старшего лейтенанта И. Е. Зайцева, в боевых порядках которой находился парторг батальона П. Н. Алавидзе. Для парторга это был первый в жизни бой. Выдержал его Павел Николаевич блестяще. Еще до начала наступления он лично побеседовал со многими молодыми бойцами, рекомендовал им держаться поближе к ветеранам, равняться на них в атаке. В бою он поступал так и сам, а при штурме деревни Мешки в числе первых ворвался на окраину.

Признаться, мы волновались за новичков. Еще не обстрелянные, не получившие необходимой боевой подготовки — вдруг не выдержат, испугаются натиска танков и пехоты? К счастью, эти предположения оказались ошибочными. Молодые воины в бою не подкачали.

В числе первых во вражеские траншеи ворвался пулеметный расчет Сорокиных — отца Петра Ивановича и его сына Василия. В бою Василий был ранен. Сына заменил отец. А Василий тем временем, наскоро перевязав рану, уничтожил трех фашистов из винтовки отца. В санчасть он ушел только по приказу командира роты.

По инициативе агитатора 1201-го стрелкового полка майора Косолапова широкий размах получило своеобразное соревнование за установление красного флажка на отвоеванных у противника объектах. Право на установление флажка получал тот, кто первым достигал объекта. Почин был сразу же подхвачен многими воинами. Комсорг четвертой роты Галянов и командир отделения первой роты комсомолец И. Олейник первыми ворвались во вражеские траншеи и установили на брустверах красные вымпелы, что послужило сигналом для дружной и решительной атаки.

В том же бою отличился лейтенант медслужбы Капитон Берадзе, уроженец Зугдидского района Грузии. Помимо образцового выполнения своей основной обязанности — оказания первой медицинской помощи раненым на полковом медпункте, он лично вынес несколько раненых бойцов с поля боя.

Гитлеровцы яростно контратаковали наступавшие части. Особенно усилились контратаки на второй день боев. Крупные силы пехоты и танков противника создали угрозу отбросить дивизии первого эшелона на исходный рубеж. Учитывая эту опасность, командарм ввел в бой части 1-го гвардейского Донского танкового корпуса и выдвинул навстречу вражеским танкам армейский противотанковый резерв. А командир корпуса задействовал дивизию второго эшелона.

Так же поступили и командиры соседних стрелковых корпусов. Это наращивание сил позволило войскам армии продвинуться вперед. Полки 354-й дивизии вышли на шоссейную дорогу Пултуск — Насельск и лишили врага возможности перебрасывать по ней в Насельск подкрепления. Это позволило 44-й гвардейской и 193-й дивизиям во взаимодействии с 354-й с ходу овладеть Насельском.

После ввода в бой Донского танкового и вторых эшелонов стрелковых корпусов силы наступающих и противника примерно уравнялись. И все же на стороне наступающих было явное превосходство. Оно заключалось в неиссякаемом наступательном порыве советских воинов, в их стремлении как можно быстрее перенести боевые действия на территорию врага..

На пути войск к Висле встречалось много рек и речушек, и хотя они были скованы льдом, гитлеровцы цеплялись за них как за выгодные рубежи. С упорством оборонялись крупные населенные пункты. Контратаки врага не прекращались.

В бою за крупный населенный пункт фашисты бросили против стрелковой роты лейтенанта Ларцева до батальона пехоты и девять танков. Создалось критическое положение. Однако рота и действовавшая вместе с ней артбатарея полка выдержали натиск. Пехота противника сначала залегла, а потом откатилась назад. В неравном бою особенно отличились стрелковый взвод старшего сержанта Утигалия Джумашева и орудийный расчет коммуниста старшего сержанта Николая Михаличенко.

В другом бою группа воинов 25-го штурмового батальона во главе с командиром взвода Журавлевым, ворвавшись на огневые позиции вражеской артиллерии, захватила пушки целой батареи, а трех артиллеристов противника взяла в плен.

Героизм наших воинов с каждым километром продвижения вперед возрастал. Некоторые бойцы, получившие ранения, не покидали поля боя. Н. Воскресенский и И. Иванченко были ранены в голову, но продолжали сражаться. Комсорг первой роты Н. Бурмистенко заменил раненого командира и более двух часов командовал ротой. В том же бою молодой солдат молдаванин С. Дервич возглавил отделение и повел его в атаку. Вновь отличился санинструктор Н. Крутилин. Только за один день боя он вынес из-под огня более сорока раненых.

Разумеется, несла потери и дивизия. 16 января смертью героя пал на поле боя один из лучших комбатов, кавалер пяти орденов капитан Иннокентий Арсентьевич Соколов. Погибли многие командиры рот и взводов. Их приходилось заменять на ходу, нередко на какое-то время даже сержантами.

Наступление продолжалось. 17 января дивизия с ходу преодолела реку Вкра и на следующий день вышла на шоссейную дорогу Плоньск — Нове Място. В тот же день в газетах был опубликован приказ Верховного Главнокомандующего. В нем объявлялась благодарность воинам дивизий, освободивших города Макув, Пултуск, Цеханув, Нове Място, Насельск, Плоньск. 921-му артиллерийскому и 1199-му стрелковому полкам было присвоено почетное наименование Плоньских.

Тогда же пришла и еще одна радостная весть — об освобождении войсками 1-го Белорусского фронта столицы Польши — Варшавы.

 

Перед Вислой

Не достигнув успеха в задержании советских войск по всей линии фронта, немецко-фашистское командование перешло к иной тактике — к стягиванию сил для обороны наиболее крупных опорных пунктов, к превращению каждого из них в своеобразные оборонительные крепости. Судя по всему, фашистские генералы надеялись остановить наступление Красной Армии прежде всего на подступах к городам Торунь, Грудзёндз, Быдгощ. Именно сюда они отводили на этом крыле фронта свои главные силы.

Советскому командованию не стоило большого труда разгадать не столь уже хитрый замысел противника. Ведь гитлеровцы и раньше прибегали к подобной тактике. Из штаба армии поступил приказ, смысл которого сводился к следующему: опорные пункты врага по возможности обходить, темп наступления не ослаблять, продолжать преследовать противника. Главная цель — быстрее выйти к Висле.

Этот приказ наша дивизия, наступавшая, как и прежде, в составе 65-й армии, выполняла с трудом. Первые четыре дня непрерывных боев без сна и отдыха измотали людей. Но наступление продолжалось днем и ночью.

На восьмые сутки сплошной линии обороны у противника уже не было. Дивизия преследовала отходивших на северо-запад гитлеровцев порой походными колоннами. Из-за плохой видимости — снегопадов и тумана — фашистская авиация почти бездействовала.

Чем дальше уходили войска на запад, тем больше возрастали трудности с подвозом боеприпасов и продовольствия.

— Не хватает ни машин, ни подвод, — жаловался мой заместитель по тылу подполковник Д. П. Давыдкин. — Приходится все подвозить издалека, а полки в движении, разыскать их не всегда просто. Потому и бывают срывы.

Для меня это не было «открытием». Я хорошо знал службу тыла и прекрасно понимал подполковника Давыдкина. Трудностей у него было более чем достаточно. Тыловикам частенько помогали работники штаба, и в частности С. Г. Изгагин. Он выезжал в тыловые подразделения и на месте налаживал снабжение частей и подразделений.

Большую досаду вызывали у комдива неполадки в поддержании связи с головными частями. Раций явно не хватало. И потому в штабе дивизии иногда толком не знали, где в данный момент находится то или иное подразделение.

Был такой случай. Как-то решил побывать в авангардном полку. Рано утром командир полка Павлов кратко сообщил по радио: «Полк на марше, в таком-то квадрате». Пользуясь этим приблизительным ориентиром, выехал вместе с адъютантом Полухиным в названный пункт. За нами на грузовике следовало отделение дивизионных разведчиков. В нашем «виллисе» находился с рацией старший сержант Константин Шебеко. В девять утра машина нагнала один из батальонов.

— Где штаб и командир полка? Где приданный полку кавэскадрон? — спрашиваю у комбата.

— Не могу знать, — простодушно ответил комбат. — Возможно, где-то впереди. У нас нет рации, нет связи.

Приказываю водителю Литвину:

— Двигай вперед, Николай. Будем искать.

Поехали пустынной дорогой. Ни одного встречного. Все вокруг белым-бело от недавно выпавшего снега. Проехали километров шесть. Названный утром по радио Павловым квадрат уже остался позади, но ни полка, ни кавэскадрона. Слева, километрах в двух от дороги, раскинулось большое село, а неподалеку от него помещичий фольварк. Прикидываю по карте: по данным разведки, эта местность уже освобождена от противника. Ведь два часа назад сюда был послан кавэскадрон.

— Может, кавэскадрон в селе? — спрашивает Сергей Полухин.

Направили в село разведчиков. Они быстро вернулись и доложили:

— Кавэскадрона в селе нет. В селе немцы.

Как назло, у старшего сержанта К. Шебеко что-то не ладилось с рацией. Все его попытки установить радиосвязь с полковником Павловым оказались безрезультатными.

Заехали в фольварк. Водитель Литвин с артистическим мастерством вкатил машину в обширный двор усадьбы. Во дворе — ни души. Зато на снегу множество следов, будто тут побывал целый батальон.

Старший лейтенант Полухин и два бойца-разведчика осторожно осмотрели дворовые строения, помещичий дом, отыскали двух поляков — мужчину и женщину.

— Немцы в фольварке были? — спрашиваю у них.

— Да, пан генерал. Ушли минут двадцать назад, когда село заняли советские конники. Удрали на трех пароконных подводах.

— Забрали в нашем доме все самое ценное, — добавляет женщина.

В фольварке немцев было немного и удрали они в населенный пункт за холмом. Но следы ведут в лес.

— А сколько фашистов ушло туда?

Поляк вывел палкой на снегу цифру 200. Положение довольно щекотливое. До населенного пункта, где больше роты гитлеровцев, совсем недалеко. Вдруг да надумают вернуться в фольварк! Конечно, в случае опасности на машинах можно быстро уехать. Но машины могут быть и у противника. Что же делать? Уехать обратно, не встретившись с командиром кавэскадрона? Оставить гитлеровцев в покое?

Поблагодарив поляков за сообщение, приказал своему небольшому гарнизону занять круговую оборону, а начальнику радиостанции Шебеко развернуть рацию и связаться с полковником Павловым.

Как только связь была установлена, передал Павлову свои координаты и приказал срочно выслать к фольварку вначале передовой отряд, а следом за ним и весь полк. Потом вызвал на связь командира корпуса и доложил ему обстановку.

Комкор после минутного молчания с присущим ему спокойствием сказал:

— Удивляюсь вам, дорогой мой. Как это вы рискнули бросить дивизию и выдвинуться вперед? Разве это вызывалось какой-нибудь необходимостью?

Упрек, разумеется, был справедливым. Не дело комдива лезть на рожон. Так ведь можно неожиданно оказаться и в расположении врага.

Шло время. Подвижной отряд пока не появлялся. Посмотрел в бинокль. Вдоль центральной улицы села выстраивался к походу длинный обоз немецких телег. Обозники, не торопясь, чем-то нагружали повозки.

Подошел подвижной отряд во главе с полковником Павловым. Следом за ним появился и кавэскадрон. Кавалеристы, как оказалось, уклонились несколько юго-западнее. Лошади утомились. Пришлось кавэскадрон оставить в фольварке, а передовой отряд бросить с ходу на противника, засевшего в селе.

Таким теперь стал бывший шофер комдива Н. Т. Литвин.

Бой длился минут двадцать. Атака была столь неожиданной и стремительной, что вражеские обозники не смогли оказать организованного сопротивления. Часть из них была уничтожена, а десятка три гитлеровцев вместе с обозом сдались в плен. Вид у пленных был явно не боевой, не солдатский. Если бы переодеть их в гражданскую одежду, они походили бы на обычных пожилых крестьян.

… До Вислы оставались считанные километры. Командный пункт дивизии разместился в имении какого-то сбежавшего польского графа. Белокаменный трехэтажный дом старинной постройки и довольно большой костел при нем выглядели весьма эффектно. И главное — никаких разрушений. Война как будто обошла графское имение стороной. Внутри дома и костела тоже все сохранилось в неприкосновенности: картины, скульптуры, мебель, всяческая вельможная утварь. Но главное — в доме держалось тепло.

Командир 1199-го стрелкового полка 354-й стрелковой дивизии подполковник В. И. Пятенко.

Несколько последних дней, почти не переставая, шел холодный дождь, перемешанный со снегом. Грунтовые дороги раскисли, как ранней весной. Шинель постоянно мокрая, висела на плечах тяжелым грузом. Хромовые сапоги тоже не выдерживали холодной сырости: к вечеру портянки хоть выжимай. А тут вдруг прекрасно обставленные теплые комнаты, где можно более обстоятельно поговорить с командирами полков, уточнить обстановку, согласовать некоторые вопросы взаимодействия и подготовки к быстрому форсированию реки Вислы.

В ожидании их прибытия решил осмотреть костел. Каково же было мое удивление, когда приоткрыв дверь, услышал мелодию русской «Камаринской». За клавиатурой костельного органа сидел водитель автомашины комендантского взвода, балагур и весельчак Костя Алехин. Я хорошо знал этого молодого, разбитного парня, но не подозревал, что он музыкант — играет на пианино и даже на органе.

При моем появлении Алехин вскочил, несколько смутился.

— Играй, играй, — махнул я рукой, присаживаясь на жесткий диван из черного дерева.

— Не очень получается, товарищ генерал. Без электроэнергии орган плохо слушается.

— А крутить эту бандуру, подавать воздух на привод воздуходува вручную тяжело, — неожиданно поднял голову откуда-то из-за органа водитель Литвин. — А вообще-то давай, Костя, действуй. Я еще покручу.

Алехин вновь заиграл. Протяжно-нежная мелодия никак не хотела укладываться в ритм зажигательной пляски. Попросил бойца сыграть свою любимую грузинскую песню «Сулико». Алехин охотно заиграл. Закрыв ладонью глаза, я припомнил родное село Патара Губи, танцы односельчан. На какое-то время забылась война и все, что связано с ней.

…Отогреваться в графском дворце пришлось недолго. Неотложные дела вновь требовали присутствия в частях и подразделениях. Особенно беспокоило предстоящее форсирование Вислы. Эта река не чета Нареву и другим многочисленным рекам, которые остались позади. Настоящая водная преграда. Ширина Вислы полкилометра, глубина — до 7 метров, берега крутые и обрывистые. Самое же главное — из-за оттепели подтаял лед и, по всей вероятности, покрылся сверху водой. Как все это преодолеть, обсуждали с командирами полков и приданных частей часа четыре. Каждый полк получил конкретную задачу.

Неожиданно, без предварительного предупреждения в дивизию прибыл начальник политотдела армии генерал-майор X. А. Ганиев. Приехал рано утром, на санях. Изрядно промерз и промок, однако на дивизионный КП пришел бодро, словно не замечая мерзкой погоды.

О генерале Ганиеве шла молва как об опытном и деловом политработнике, человеке душевном и общительном. Давно знавшие его командиры и политработники непременно подчеркивали и еще одно важное качество начпоарма — удивительную способность владеть собой в любой сложной обстановке. Никто не видел его раздраженным. Невозмутимо спокойным оставался он даже в тех случаях, когда бывал чем-то огорчен или недоволен.

Я рассказал Ганиеву обо всем откровенно.

— Военному совету известны ваши трудности, — сказал начальник политотдела армии. — И людей в дивизии маловато, и с материально-техническим обеспечением не все ладно, и погода стоит отвратительная. И хотя дивизия успешно двигается вперед, а ее комдив, как мне сказали, даже опережает свою дивизию, двигаться надо еще быстрее.

После беседы со мной Ганиев пожелал поговорить с политсоставом дивизии. Однако в сложившейся обстановке созвать политработников где-то в одном месте не было возможности. И тогда Ганиев сказал:

— В таком случае будем говорить с людьми непосредственно в полках и батальонах.

Двое суток генерал Ганиев пробыл в дивизии. Он побеседовал со многими командирами и политработниками, побывал во всех полках. Его беседы с людьми не остались бесследными.

Наступление продолжалось. Дивизия с ходу преодолела реку Дервенца, отразив при этом несколько контратак противника. По существу, это был последний трудный рубеж перед Вислой. Преодолев его, полки дивизии во второй половине дня 26 января первыми в 65-й армии вышли на Вислу.

 

По тонкому льду

В тот день еще с утра начало подмораживать, а к вечеру термометр, который где-то отыскал старший лейтенант Полухин, уже показывал минус 19 градусов. Это было очень кстати. Лед затвердел.

Под вечер меня вызвал к телефону командарм Батов. Его интересовал единственный вопрос: выдержит ли лед пушки?

— За тяжелую артиллерию не ручаюсь, а сорокапятки выдержит, товарищ командарм.

— Ну что ж. И это хорошо, — сказал Батов. — Желаю успеха! С левого берега огневая поддержка будет обеспечена.

На КП пришли командир полка полковник Павлов и его заместитель по политчасти подполковник З. Г. Эйвин. Их полк первым должен был форсировать Вислу. Но когда? В какое время?

— В темноте бы сподручнее, — сказал подполковник Эйвин.

— Сподручнее — это верно, но и опаснее. Противник долбит лед на реке из артиллерии и минометов всех калибров. Если не заставить его прекратить огонь, то крепкого льда не останется.

Дивизионная и корпусная артиллерия нанесла удар по вражеским батареям. Огонь противника заметно ослаб.

С наступлением темноты саперы приступили к искусственному наращиванию льда, вернее, к заделке пробоин. Те места, где лед был пробит снарядами, они закрывали досками, бревнами и обливали водой. Мороз быстро схватывал мокрый настил.

В час ночи реку пересекли разведчики под командованием младшего лейтенанта В. И. Попова. Вслед за ними под прикрытием мощного артогня с восточного берега двинулись роты первого стрелкового батальона, которым командовал капитан Дмитрий Семенович Славный. Он всего лишь два дня назад сменил в этой должности тяжело раненного майора Е. В. Тимохина, но уже успел освоиться.

В бесконечных вспышках осветительных ракет противника было отчетливо видно, как воины стрелковой роты капитана Н. И. Калиниченко, преодолев лед, взбираются под огнем врага на крутой берег, как двигаются вслед за стрелками 45-миллиметровые пушки. Обязанности командира батареи сорокапяток исполнял в то время старший сержант Чуйков, бывалый, опытный огневик.

Связисты быстро протянули с плацдарма на НП дивизии провод. Капитан Славный доложил:

— Одна рота зацепилась за противоположный берег. Две другие роты подтягиваются. Рельеф местности за рекой сложный: очень крутой и скользкий берег, дальше заросшая кустарником обрывистая высота. Везде сильные укрепления.

Воспользовавшись первым, пока еще незначительным успехом батальона капитана Славного, на западный берег часа через полтора переправился по льду весь 1203-й стрелковый полк. Туда же перенес свой КП и полковник Павлов.

Спустя час, я вновь связался по телефону с батальоном Славного. В трубке послышался незнакомый голос.

— Где капитан Славный? Передайте трубку ему.

— Капитан Славный полчаса назад убит во время атаки, — ответил все тот же голос. — Докладывает парторг батальона лейтенант Калелов. Командование батальоном принял на себя.

Лейтенант обстоятельно доложил обстановку. По его докладу понял, что офицер он опытный, толковый. Указания понимает с полуслова.

— Держись, парторг! Назад дороги нет. — Сказал в заключение.

И батальон держался. Парторг Газиз Калелов сделал все возможное, чтобы удержать занятый плацдарм и обеспечить необходимые условия для подхода других подразделений.

К 8.30 27 января на западном берегу Вислы вели бой уже два стрелковых полка дивизии. Чтобы оперативнее управлять частями, перенес на западный берег реки свой командный пункт.

В течение всего дня бой продолжался в 200–300 метрах от берега реки. Противник непрерывно контратаковал, стремясь любой ценой, не считаясь с потерями, сбросить наступающих с крутого берега на лед. То и дело вспыхивали рукопашные схватки. Бой шел за каждый окоп.

Захваченный дивизией крохотный плацдарм в тактическом отношении оказался весьма невыгодным. Неподалеку от берега была крутая, обрывистая высота, на которой закрепился противник. Плацдармовцам же приходилось действовать на совершенно открытой местности. Сорокапятки, выдвинутые на прямую наводку, вели стрельбу под большим углом, что очень снижало эффективность огня.

Двое суток дивизия вела бой фактически одной пехотой, так как переправить по тонкому льду артиллерию и танки было невозможно. Из-за плохой погоды не могла оказать помощь и авиация. Единственной поддержкой был артиллерийский огонь с восточного берега реки.

Столь же трудным для форсировавших Вислу был и следующий день. Некоторое облегчение почувствовали только к вечеру 28 января, когда несколько южнее города Граудзёндза, у местечка Шейнак, армейские саперы закончили сооружение моста на свайных опорах, по которому тотчас же на плацдарм стали переправляться танки и артиллерия.

А тут новая беда! Опять наступила оттепель. Лед на Висле на глазах начал рыхлеть. Выход один — наводить понтонный мост. Полосу льда взорвать. Саперы дивизий по приказу командарма сразу же приступили к выполнению этого задания. Понтонный мост был вскоре готов. А неподалеку армейская инженерная бригада возвела и свайный мост. С вводом этих переправ положение дивизий улучшилось. Однако, чтобы продолжать наступление, требовалось дождаться подхода основных сил армии, и особенно 1-го гвардейского Донского танкового корпуса.

 

Берег левый, берег правый

В первых числах февраля на западный берег Вислы начали переправляться части 18-го и 46-го стрелковых корпусов армии, а во второй половине дня 3 февраля появились передовые части Донского танкового корпуса, совершавшие марш из-под Торуни. На восточном берегу пока оставалась 44-я гвардейская стрелковая дивизия и один полк 193-й дивизии корпуса. Они прикрывали подступы к мостам от возможного нападения еще находившихся в тылу вражеских войск.

Теперь, казалось, можно было бы возобновить наступление, гнать фашистов дальше на запад. Но тут произошло событие, которого следовало ожидать. Ведя наступление, войска 65-й, да и соседних армий обходили многие опорные пункты обороны врага, оставляли у себя в тылу неразгромленные гарнизоны гитлеровцев в надежде на то, что они, оказавшись в безвыходном положении, добровольно сдадутся в плен. Однако надежды оправдались неполностью.

Ночью на 4 февраля меня срочно вызвал к телефону командир корпуса генерал Алексеев.

— Немедленно прикажи одному из своих полков переправиться на восточный берег Вислы, — приказал он.

— Зачем? — невольно вырвалось у меня.

— От Торуни по тылам семидесятой армии движется в нашем направлении примерно двадцатитысячная группа гитлеровцев, которая, по всей вероятности, собирается захватить наши переправы, чтобы прорваться за Вислу. По пути к этой группе присоединяются и другие оставшиеся в нашем тылу неразгромленные вражеские гарнизоны.

Не медля ни минуты, вызвал командира полка подполковника В. И. Пятенко и поставил ему боевую задачу. Часа два спустя 1199-й полк вместе с частями 193-й и 413-й стрелковых дивизий переправились обратно через Вислу и заняли оборону на рубеже Скаршево, Сарнау.

Зависленский плацдарм оборонялся без того немногочисленными войсками, а теперь, с возвращением на восточный берег 413-й и 193-й стрелковых дивизий и 1199-го стрелкового полка 354-й дивизии, силы стали еще слабее, и противник, почувствовав это, не замедлил усилить свой нажим.

Меня вызвал к телефону начальник штаба корпуса полковник Горбин.

— Нас очень беспокоит плацдарм, — сказал Николай Михайлович. — Смотрите в оба. Объедините под своим командованием все приданные части. В том числе корпусной артполк и танко-самоходный полк полковника Соколова. Корпусная артиллерийская группа будет поддерживать вас.

Переправившийся на восточный берег 1199-й полк поступил во временное подчинение командира 193-й стрелковой дивизии, а оставшиеся на плацдарме части продолжали вести яростный бой. Вскоре бой разразился и на восточном берегу. Он продолжался в течение пяти суток днем и ночью. Вражеские атаки следовали одна за другой. Гитлеровцы несли огромные потери, но вновь и вновь атаковали. Понимая свою обреченность, противник во что бы то ни стало стремился прорваться к Висле. Однако всюду натыкался на неопреодолимую оборону советских войск.

Через два дня после начала боев на подступах к реке немецко-фашистскую группировку, прорвавшуюся из-под Торуни, настигли с востока соединения 70-й армии. Гитлеровцы были зажаты в кольцо. Отдельные прорвавшиеся по льду на западный берег Вислы вражеские группы уничтожались на плацдарме. Особенно много эсэсовцев пыталось прорваться в районе 1201-го полка. По моему приказу один стрелковый батальон был повернут фронтом на восток и уничтожал фашистов на льду реки.

Защитники плацдарма и мостов через Вислу дрались мужественно и самоотверженно. Так, например, стрелковая рота под командованием младшего лейтенанта П. Лакеева, участвуя в отражении одной из вражеских атак, была окружена. Младший лейтенант Лакеев быстро организовал круговую оборону. Восемь красноармейцев роты пали геройской смертью в рукопашной схватке с врагом. Погибли, но не отошли с занимаемой позиции. Командир роты Лакеев был ранен, однако и раненый продолжал мужественно управлять боем.

Стрелковый взвод младшего лейтенанта С. Т. Минина несколько раз наносил смелые фланговые удары по гитлеровцам и срывал их атаки.

Пулеметный расчет сержанта В. И. Бибишева во время боя почти вплотную столкнулся с вражеским пулеметчиком. Бибишев метнул две гранаты, уничтожил фашистского пулеметчика. Погиб и Бибишев.

Парторг первой стрелковой роты старший сержант А. Ладыгин все пять суток трудных боев на восточном берегу Вислы вдохновлял воинов подразделения на самоотверженную борьбу с врагом. Когда возникла необходимость, под огнем переползал из отделения в отделение, подбадривал бойцов.

Наряду с вооруженной борьбой непрерывно велась работа по разложению сил противника. В окруженную группу забрасывались листовки с призывом к вражеским солдатам сдаваться в плен. Днем и ночью действовали звуковещательные установки. Выступая по радио, офицеры, хорошо владевшие немецким языком, убедительно разъясняли немцам, что для них единственный шанс остаться живыми — добровольно сдаться в плен. Особенно активную работу с окруженными вели полковые переводчики лейтенант В. Вавилин и немецкий антифашист Михель Бергер. Попав на восточный фронт, Бергер перешел на сторону советских войск, а в 1944 году прибыл в дивизию для ведения спецпропаганды.

…Окончательный разгром торунской группировки был завершен 8 февраля. Лишь незначительной группе гитлеровцев удалось прорваться за Вислу. Десять тысяч вражеских солдат и офицеров было уничтожено, свыше восьми тысяч сдались в плен.

Один из 8 тысяч пленных, захваченных на восточном берегу Вислы, показал, что его третья рота 170-го пехотного полка 73-й дивизии только в течение 5 февраля потеряла убитыми и ранеными 90 процентов своего людского состава. «От залпов „катюш“ и артиллерии нет никакого спасения, — жаловался он. — Смело, бесстрашно воевали и ваши пехотинцы».

 

Наступление продолжается

Разгром торунской группировки противника на восточном берегу Вислы совпал по времени с решением Ставки Верховного Главнокомандования силами войск 2-го Белорусского фронта во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом ликвидировать крупную восточно-померанскую группировку врага, очистить все побережье Балтийского моря от устья Вислы до устья Одера, овладеть портами Данциг (Гданьск) и Гдыня.

Разумеется, в дивизии тогда не знали об этом решении. Можно было догадаться лишь об одном, что теперь, когда восточный берег Вислы окончательно очищен от вражеских войск, наступление будет продолжено. Догадка оправдалась. 10 февраля войска фронта, в составе которого находилась а 354-я дивизия, сломив сопротивление врага, снова двинулись вперед.

Нелетная, пасмурная погода лишала наступавшие войска необходимой поддержки с воздуха, хотя им предстояло преодолеть заранее подготовленный так называемый Померанский вал, состоявший из нескольких оборонительных полос.

Рассекая во взаимодействии с войсками 1-го Белорусского фронта восточно-померанскую группировку противника, войска 2-го Белорусского фронта в начале марта повернули свои главные силы на северо-восток с целью овладения Данцигом (Гданьском). Туда же были повернуты и войска 65-й армии.

До начала марта полки 354-й дивизии участвовали в боях по ликвидации опорных пунктов противника. А 4 марта дивизия получила приказ уничтожить противника на подступах к населенным пунктам Гросс-Буковиц и Зельгош. Сделать это было нелегко. Гитлеровцы опирались на заранее подготовленные оборонительные сооружения. И все же боевая задача была выполнена. Дивизия овладела двумя населенными пунктами.

Во второй половине дня дивизия перерезала железную дорогу, которую немецко-фашистское командование все еще использовало для снабжения восточно-померанской группировки боеприпасами и продовольствием.

Хотя немецко-фашистские войска по-прежнему оборонялись с отчаянной обреченностью, тем не менее многие немецкие солдаты все больше теряли веру в победу. Об этом свидетельствовали убедительные факты. Еще не так давно гитлеровские генералы и полковники в поддержании боевого духа своих войск делали ставку на нацистскую пропаганду, на запугивание солдат тем, что, вступив в Германию, Красная Армия якобы уничтожит всех немцев.

Еще 19 февраля в одной из освобожденных польских деревень воины дивизии обнаружили несколько повешенных немецких солдат-гренадеров, на груди которых были дощечки с надписью: «Я не хотел воевать». Как позже показали пленные, один из повешенных восемь лет прослужил в гитлеровской армии, был нацистом, но и у этого «преданного» вояки не выдержали нервы. Он открыто заявил, что «продолжать войну бессмысленно».

В другой деревне передовые подразделения дивизии обнаружили 13 трупов вражеских солдат, повешенных по приказу командира 542-го пехотного полка за отказ воевать.

О немецком солдате, повешенном эсэсовцами на дереве возле дороги, ведущей в населенный пункт Гросс-Буковиц, пленные заявили при допросе, что солдат перед казнью прямо объявил своему командиру: «Делайте со мной все, что хотите, но воевать не стану».

Обсуждая эти факты, бойцы, командиры, политработники делали правильный вывод — гитлеровская армия в преддверии неизбежного разгрома все больше разлагается. Вместе с тем враг будет сопротивляться до конца, поэтому советским воинам необходима строжайшая дисциплина, высокая бдительность.

В ряде случаев гитлеровцы переодевались в гражданскую одежду и порой под видом поляков проникали в тылы советских войск, собирали нужные вражескому командованию разведданные.

Командованием штаба и политотделом дивизии были приняты необходимые меры по усилению бдительности, особенно по охране тыловых подразделений от возможных нападений укрывавшихся в лесах фашистов.

К исходу дня 6 марта дивизия вышла к северо-западной окраине Старогарда — довольно крупного польского города. В бою за овладение Старогардом особенно отличились воины 1201-го стрелкового полка полковника А. X. Працько. Первый стрелковый батальон полка был посажен в качестве десанта на танки и самоходки, что позволило ему с ходу ворваться в город и завязать уличный бой.

В тот же день политотдел выпустил листовку, посвященную героическому подвигу комсорга батальона Петру Гацко. В числе других воинов он ворвался в город десантником на самоходке, первым вступил в единоборство с вражеским пулеметным расчетом. Одного гитлеровца уничтожил, двух взял в плен. Несколько минут спустя герой погиб.

Бой за Старогард продолжался недолго. То ли гитлеровское командование не рассчитывало удержать его, то ли по иной какой причине вражеские солдаты и офицеры при появлении советских танков и самоходок с десантами на броне зачастую оставляли свои позиции, укрепленные пункты и без сопротивления спешили побыстрее отойти на заранее подготовленные загородные позиции.

8 марта, в Международный женский день, Старогард был очищен от вражеских войск. Город оказался почти безлюдным. Видно, еще накануне фашистские головорезы «позаботились» о том, чтобы угнать из него все население.

Безлюдными были и населенные пункты, прилегавшие к Старогарду. Однако по мере приближения советских войск к так называемому внешнему данцигскому обводу обстановка заметно менялась. В селах и поселках советские войска радушно встречало немногочисленное польское население, а также военнопленные англичане, французы, поляки, югославы и увезенные на фашистскую каторгу в Германию советские граждане.

По всей вероятности, немецко-фашистское командование поняло наконец бессмысленность и бесперспективность угона местных жителей и военнопленных. Собственно говоря, угонять-то уже некуда было. Территория суши, которую гитлеровцы собирались оборонять до последней возможности, с каждым днем становилась все меньше, а дальше, до самого горизонта простиралось Балтийское море. По данным воздушной разведки было известно, что на данцигском пятачке и без того скопилось большое количество военных и гражданских лиц, собиравшихся морским путем выбраться на запад.

Возвращались из окрестных лесов в населенные пункты и те немецкие семьи, которым по разным причинам не удалось попасть на пятачок. Поначалу при встречах с советскими бойцами и офицерами они с ужасом смотрели на них, ожидая смерти. Присмотревшись же день-другой, стали задумываться: а ведь красноармейцы и их командиры совсем не такие люди, как расписывали их штатные нацистские пропагандисты.

13 марта наша 354-я дивизия вместе с другими соединениями армии с боями вышла к реке Радауне Флисс — внешнему обводу данцигской обороны противника.

 

В боях за Гданьск

Город и порт Данциг (Гданьск) был заранее превращен гитлеровцами в оборонительную крепость. В штабе армии имелись на этот счет достаточно убедительные сведения, неоднократно проверенные как воздушной, так и наземной разведкой. Они не держались в секрете, во всяком случае от командиров и начальников штабов дивизий. Еще до подхода войск армии к внешнему данцигскому обводу генерал П. И. Батов предупредил нас — комдивов, что бой за Данциг будет наверняка ожесточенным и кровопролитным.

— Взять Данциг будет нелегко. Оборона там насыщенная, глубокая, превосходно оборудованная в инженерном отношении, — пояснял комкор Алексеев. — И все таки мы возьмем его. Не можем не взять. Главное — пробиться через внешний обвод, а там дело пойдет. Готовьтесь к трудным боям, товарищи. На это ориентируйте и личный состав.

При подходе к реке Радауне Флисс фронт 105-го стрелкового корпуса растянулся до 21 километра. Даже при стационарной обороне это не так уж мало. А ведь наступали далеко не полнокровными дивизиями. Войскам предстояло не только форсировать особенно капризную и опасную в пору весны реку, но и сломить сопротивление сильного противника.

В штабе корпуса на основе последних данных разведки установили, что против трех стрелковых дивизий и поддерживавших их спецчастей противник держит за рекой 254-ю, 242-ю пехотные и 12-ю авиаполевую дивизии, морскую команду «Иорк», сводные боевые группы «Герман» и «Гартман», крупные силы артиллерии, танков и самоходных орудий. На один километр фронта обороны гитлеровцы имеют 600 пехотинцев, до 20–25 единиц артиллерии, включая полевую, самоходную и танковую. Кроме того, противник располагает крупными силами береговой и корабельной артиллерии, находившейся в Гданьской бухте.

В артиллерии наступающий советский корпус имел почти тройное превосходство, а во всем остальном перевес был на стороне врага. Дивизии, конечно же, получили пополнение, но это почти не меняло положения. Если во время боев за наревский плацдарм имелась возможность подучить новичков военному делу, то теперь для этого времени не было.

Река Радауне Флисс и ее приток Штреллник представляли собой естественные преграды, прикрывавшие ближние подступы к Данцигу с востока и юго-запада. Перед реками тянулась гряда высот, заболоченная пойма и несколько озер в междуречье. Естественные преграды дополнялись многочисленными инженерными сооружениями, созданными в ближайших к городу населенных пунктах. Многие кирпичные дома приспосабливались к долговременной обороне.

И все же командарм принял решение: приступить к штурму внешнего обвода, измотать и обескровить врага, сломить его волю к сопротивлению. Главная роль в этом отводилась артиллерии.

Бои на реке Радауне Флисс продолжались 13 суток. Под ударами советской артиллерии, минометов, штурмовых групп оборона врага постепенно ослабевала, становилась все более уязвимой и в конце концов была сломлена. В ночь на 24 марта полки нашей дивизии на участке соседней 193-й дивизии переправились за реку и завязали бой за железную дорогу южнее Лессена. На следующий день дивизия овладела опорным пунктом врага — селением Хох Кельн. Это был довольно мощный узел сопротивления. Бой за него продолжался непрерывно несколько часов. Помимо обычного стрелкового оружия немецко-фашистская пехота на этом участке располагала большим количеством фаустпатронов, что в значительной мере снижало эффективность действий танкистов и самоходчиков.

Сопротивление гитлеровцев было исключительно упорным. Приходилось с боем брать каждый дом. В бою за Хох Кельн особенно отличился первый батальон 1203-го полка под командованием капитана А. П. Ялового. Накануне капитан был принят в партию и на партийном собрании заявил, что делом оправдает высокое звание коммуниста. И он сдержал слово. Благодаря умелому командованию и личному примеру отваги капитана Ялового батальон действовал напористо, смело. Ворвавшись в населенный пункт, батальон с ходу разгромил гарнизоны нескольких кирпичных домов и овладел ими. В первые же минуты боя капитан А. П. Яловой был ранен, но никому не сказал о ранении, продолжал управлять батальоном.

Командир стрелкового отделения молодой молдаванин И. Савко первым ворвался на окраину села, а когда был ранен командир взвода, не раздумывая, принял командование на себя.

И все же главная роль в овладении населенным пунктом Хох Кельн принадлежала бывалым воинам, таким, как командир стрелкового взвода старший лейтенант Б. Бурмистров, младший лейтенант В. Эрлин, парторг стрелковой роты сержант Тиминсали Исабеков…

С выходом войск за реку Радауне Флисс гитлеровцы все чаще стали применять дальнобойные крупнокалиберные орудия береговой и корабельной артиллерии. Взрывы снарядов были настолько мощными, что от них не спасали никакие блиндажи с многослойными укрытиями. Один из таких мощных снарядов разорвался совсем недалеко от временного НП дивизии. Взрывной волной нас отбросило далеко в сторону и контузило меня и начальника штаба 1203-го полка гвардии майора М. И. Глотова. Три бойца погибли.

— От этих чертовых мортир просто нет спасения, — поднимаясь с земли, пожаловался Глотов. — Кажется, ко всему уже привык, а от таких сильных взрывов тяжко.

Михаил Ильич Глотов действительно имел за плечами большой боевой опыт. В свое время воевал на Халхин-Голе, участвовал в боях на Ленинградском и Волховском фронтах, дрался под Сталинградом, на Курской дуге, не раз отличался в Бобруйской наступательной операции. В дивизию он прибыл в середине августа 1944 года, сменил раненого начальника штаба полка капитана Ф. Г. Сухова.

И вот такой отважный человек впервые в жизни признался, что ему от взрывов мортир тяжко. Об этом же поговаривали и другие офицеры. Необходимо было срочно принять какие-то меры, чтобы подавить огонь вражеских дальнобойных морских орудий. Договорились изменить тактику боя. Во время атак вплотную наседать на врага, максимально сближаться с ним. И надо сказать, эта маленькая военная хитрость помогла уберечь многих воинов от осколков снарядов дальнобойных орудий. Разумеется, гитлеровские морские артиллеристы продолжали вести огонь, только били теперь главным образом по пустому месту.

Готовясь к штурму Данцига (Гданьска), к уличным боям в городе, в ходе наступления мы создавали штурмовые отряды и группы, отрабатывали вопросы взаимодействия с саперами-подрывниками, артиллеристами, огнеметчиками и танкистами. При этом в штурмовых отрядах и группах большое внимание уделялось подготовке фаустников. В предшествующих боях дивизия захватила большое количество этого мощного противотанкового оружия врага. Задача состояла в том, чтобы быстро научиться овладеть им.

В предвидении неустойчивости технических средств связи в городских условиях готовились также резервные группы офицеров связи, пешие посыльные. Одновременно отрабатывались приемы и методы разведки в крупном городе.

Политотдел дивизии с помощью офицеров штаба разработал специальный доклад об уличных боях. В докладе приводились определенные данные и о том, что представляли собой город Гданьск, его порт и крепость, каковы особенности его улиц и возможных укреплений. Воины как бы заочно знакомились с городом, в боях за который им предстояло принять участие. Упоминалось в докладе и о том немаловажном событии, как штурм и освобождение города Гданьска от французских оккупантов русскими войсками в 1813 году.

 

Штурм

Рано утром 26 марта передовые подразделения дивизии при поддержке артиллерии и 116-й танковой бригады ворвались в пригород Гданьска — Эммаус. Почти одновременно завязали бои за Эммаус части 44-й гвардейской и 193-й стрелковых дивизий. Несколько левее продвигались вперед соединения другого стрелкового корпуса 65-й армии вместе с польскими танкистами. А накануне в пригород вышли с востока дивизии 2-й ударной армии, наступавшей по западному берегу Вислы.

Эммаус хотя и значился на оперативных картах пригородом Гданьска, но фактически представлял собой начало города, отделенного от центра железнодорожной линией. Точнее, это был военный городок с огромными многоэтажными казармами, массивными жилыми домами, складами… Именно отсюда дивизиям корпуса предстояло начинать бой непосредственно за Гданьск.

— Мы должны как можно быстрее овладеть Эммаусом, — ставил задачу комкор Алексеев, — не допустить отхода противника к центру города, избежать в Эммаусе затяжных уличных боев.

Избежать затяжных уличных боев! Это требование диктовалось не только необходимостью быстрее прорваться к центру города. Прежде всего имелось в виду не допустить напрасных потерь живой силы и боевой техники. Дело в том, что Эммаус, расположенный в неширокой низине, окаймлен с севера и юга высокими холмами. Владея этими холмами, гитлеровцы имели возможность держать пригород под перекрестным пулеметным огнем. Любая задержка на улицах пригорода, любое скопление войск неизбежно привели бы к неоправданным потерям.

Командарм генерал П. И. Батов дал строгое указание: наступление в городе вести небольшими группами пехоты, усиленными артиллерией и минометами, при непосредственной поддержке танков и самоходных орудий. Основные силы использовать для овладения высотами, обходя их с флангов тыла. Для непосредственной поддержки атак всю батальонную, полковую и пушечную дивизионную артиллерию иметь в боевых порядках пехоты. Рекомендовалось проявлять больше инициативы при выдвижении артиллерии на прямую наводку, смену огневых позиций артиллерии производить поорудийно.

Кажется, было учтено все, вплоть до массированной строго нацеленной поддержки наступления с воздуха авиацией 4-й воздушной армии. Корпус получил боевую задачу: одновременно силами трех дивизий нанести стремительный удар вдоль трех сквозных улиц Эммауса, выйти к железнодорожному полотну в районе Зильберг-Хотте, ворваться в центр города и овладеть зданиями сената, парламента и консульства.

Поначалу все шло нормально. Штурмовые отряды и группы при поддержке артиллерии и минометов с ходу овладели несколькими зданиями. Но как только окраина пригорода оказалась очищенной от гитлеровцев, наступление застопорилось. Береговая и корабельная артиллерия врага открыла по боевым порядкам наступающих массированный огонь, преодолеть зону которого было практически невозможно. Штурмовые отряды и группы залегли.

Прекратил атаку и самый боевой полк дивизии, которым командовал Герой Советского Союза полковник М. Н. Павлов.

С НП дивизии связался с Павловым по рации. Тот взволнованно доложил:

— Ведут прицельный огонь, гады. Головы не поднять. Есть убитые и раненые… — После паузы неожиданно добавил: — Одну минуту, товарищ сто первый. Я свяжусь с вам чуть позже. Разрешите?

Минут через пять Михаил Никитич сам попросил меня к рации и радостно сообщил:

— Полковые разведчики обнаружили на крыше одного из домов на окраине Эммауса двух вражеских матросов-корректировщиков и уничтожили их. Противник теперь лишен возможности вести прицельный огонь. Полк снова атакует.

Позже рассказали подробности этого события. Перебегавших по крыше вражеских корректировщиков обнаружили не разведчики. Их увидел командир полка Павлов, когда говорил с комдивом по рации. Он тут же взял у радиста автомат и меткой очередью уложил обоих корректировщиков. Мастерством меткой стрельбы герой-полковник славился на всю дивизию.

Бой за Эммаус с самого начала принял типично уличный характер. Гитлеровцев приходилось «выкуривать» из каждого приспособленного к обороне дома. Порой бывало так, что, очистив нижние этажи такого дома, стрелки, автоматчики, артиллеристы по два-три часа кряду продолжали бой с противником, засевшим на верхних этажах.

В одном из больших домов фашисты, вооруженные зенитными и крупнокалиберными пулеметами, обосновались на чердаке. Выбить их оттуда никак не удавалось. Но так как дом был многоэтажный и стоял на перекрестке улиц, на первом его этаже расположился штаб батальона. Когда над Эммаусом появились советские бомбардировщики, засевшие на чердаке вражеские солдаты открыли по ним зенитно-пулеметный огонь. Летчики, не подозревая о том, что в доме находится штаб своего батальона, сбросили бомбы. Одна из них угодила в крышу дома. От мощного взрыва обрушились потолки вплоть до первого этажа. Гитлеровцы, засевшие на чердаке, были убиты, но вместе с тем пострадали штурмовая группа и штаб батальона. Одни погибли, другие получили ранения. Был тяжело ранен храбрейший комбат в дивизии Магомед Усманович Гамзатов. Он долго лечился и уже не вернулся в дивизию.

Этот драматический эпизод послужил серьезным уроком. В дальнейшем штабы полков и батальонов располагались, как правило, в домах, уже полностью очищенных от противника.

В преобладающем большинстве штурмовые группы действовали смело и напористо. Каждый боец знал свой маневр. Перед блокированием того или иного дома на него прежде всего обрушивали сильный огонь артиллерии. Под его прикрытием в здание врывались небольшие группы стрелков и автоматчиков, забрасывали гитлеровцев гранатами, уничтожали из автоматов и винтовок, а при необходимости применяли и трофейное оружие — фаустпатроны.

В бою за овладение подвалом одного из зданий отделение молодых бойцов под командованием молдаванина Ивана Савко разгромило численно превосходившую группу гитлеровцев. Захватив подвал, бойцы отделения приступили к очищению верхних этажей. Более тридцати фашистов было убито, а семнадцать взято в плен.

О подвиге пулеметчика Гудумана Сава политотдел дивизии выпустил листовку на молдавском языке. В ней говорилось: «Товарищ! Прочти и расскажи другим, как дрался пулеметчик-молдаванин Гудуман Сава. Он прошел путь от Нарева до Данцига, уничтожая гитлеровцев огнем своего пулемета. В сегодняшнем бою он первым ворвался в траншею противника, подавил немецкий пулемет, рассеял и частично уничтожил до взвода пехоты противника.

Слава бесстрашному пулеметчику! Вперед, на Данциг!» Следуя примеру своего земляка, отличился в бою и красноармеец Е. Фырфа. Случилось так, что ему вместе с небольшой группой однополчан пришлось долго отбиваться от наседавших со всех сторон вражеских солдат. Отстреливались до последнего патрона, а когда боеприпасы кончились, Фырфа первым вступил в рукопашную схватку и увлек за собой остальных бойцов. Изловчившись, он вырвал у вражеского солдата автомат и пустил его в дело. Нескольких гитлеровцев уничтожил, а троих взял в плен.

Одну из особых штурмовых групп возглавил лично парторг полка лейтенант Газиз Калелов. В бою он был ранен, но, немного подлечившись, вернулся в полк снова.

Во взятии ряда строений принял непосредственное участие помощник начальника оперативного отделения штаба корпуса подполковник Н. П. Мельников, тот самый, который сопровождал когда-то меня в дивизию. Приехал он, конечно, по своим оперативным делам, а когда обстановка усложнилась, лично командовал одним из штурмовых отрядов. Его отряд участвовал в боях за ратушу и радиостанцию и одним из первых вышел к берегу так называемой Мертвой Вислы.

Полностью пригород был взят войсками незадолго до наступления ночи. С выходом полков к железной дороге я переместил командный и наблюдательный пункты в район Гильберг-Хотте. Отсюда хорошо просматривалась центральная часть города.

Поздно вечером на НП собрались руководящие офицеры дивизии, чтобы обменяться мнениями об итогах боевого дня. Высказывались кратко. Каждый вносил конкретные предложения по своей службе и специальности. Особое внимание обращалось на необходимость упорядочить обеспечение личного состава горячей пищей, медикаментами, боеприпасами. Было решено в течение ночи проверить, все ли воины имеют противогазы. Противник в предвидении разгрома мог применить и отравляющие вещества.

Минувший боевой день был, несомненно, успешным. Однако успех омрачали значительные потери. В тяжелом состоянии был отправлен в госпиталь комбат капитан Андрей Яловой. Смертью героя пал комсорг того же полка Сергей Васякин…

Все, конечно, понимали, что бой есть бой и потери в нем неизбежны. Тем не менее хотелось избежать неоправданных потерь, а для этого требовалось более тщательно готовить каждую атаку.

Днем 26 марта в дивизию пришла еще одна печальная весть. В бою за Эммаус погибли командир 37-й гвардейской дивизии генерал-майор С. У. Рахимов и начальник политотдела полковник А. М. Смирнов.

В штабе нашей дивизии хорошо знали генерала Рахимова. Он первым из советских воинов-узбеков был удостоен высокого генеральского звания. Бывший безграмотный батрак стал красным командиром еще в годы борьбы с басмачами. В Великую Отечественную войну Рахимов вступил в августе 1942 г. уже опытным, вполне сформировавшимся командиром. Среди гвардейцев он пользовался огромнейшим авторитетом не только как комдив, но и как бесстрашный воин, имевший одиннадцать ранений, награжденный за подвиги в боях четырьмя орденами Красного Знамени. Позже, уже в послевоенные годы, Президиум Верховного Совета СССР по праву удостоил его посмертно звания Героя Советского Союза.

 

Штурм продолжается

Когда совещание по подведению итогов боя в Эммаусе подходило к концу, меня вызвал к телефону начальник штаба армии генерал М., В. Бобков.

— На участке Гребенника (генерал-майор К. Е. Гребенник вступил в командование 37-й гвардейской дивизией после гибели генерала С. У. Рахимова) два немецких солдата-перебежчика передали советскому командованию копию телеграммы Гитлера, адресованной начальнику гарнизона Данцига командиру 24-го армейского корпуса генералу Фельцману. Коменданту вменялось в обязанность: «Город оборонять до последнего человека. О капитуляции не может быть и речи. Офицеров и солдат, проявивших малодушие, немедленно предавать военно-полевым судам и публично вешать…» Те же перебежчики показали, что гарнизон Данцига состоит более чем из 50 тысяч солдат и офицеров, хорошо вооружен и обеспечен всем необходимым для длительной обороны.

— Что ж. Пятьдесят так пятьдесят. Только все равно не выполнить им гитлеровского приказа, даже если они перевешают всех «малодушных», — сказал полковник Воробьев.

С той поры как начались бои у данцигского обвода, люди уже привыкли к тому, что каждый рассвет начинался с грохота сотен орудий, рева авиационных моторов в воздухе, со взрывов множества авиабомб во всех концах города. Летчики 4-й воздушной армии генерала К. А. Вершинина, сокрушая оборону врага в Данциге, в течение трех дней почти непрерывно бомбили город и его окрестности, причем в бомбежках участвовали не отдельные звенья или эскадрильи. В воздух одновременно поднимались целые полки, дивизии тяжелых и средних бомбардировщиков, истребителей, штурмовиков. Так было все дни. Но утро, наступившее после взятия советскими войсками Эммауса, встретило непривычной тишиной. Дело в том, что до рассвета было получено приказание командующего фронтом о прекращении огня в связи с тем, что противнику предъявлен ультиматум — сложить оружие. Кружившие над городом советские самолеты сбрасывали теперь не бомбы, а десятки тысяч листовок с текстом ультиматума на немецком языке. В листовке, подписанной командующим 2-м Белорусским фронтом Маршалом Советского Союза К. К. Рокоссовским, обращенной к немецким солдатам, офицерам и генералам, говорилось:

«Железное кольцо моих войск все плотнее затягивается вокруг вас. Дальнейшее сопротивление в этих условиях бессмысленно и приведет только к гибели вашей и гибели сотен тысяч женщин, детей и стариков…» Дальше следовало предложение — прекратить сопротивление, сложить оружие, сдать город без боя. Указывался срок исполнения ультиматума.

Однако затишье было недолгим. Немецко-фашистское командование не вняло призыву благоразумия, не ответило на советский ультиматум, и как только минул установленный советским командованием срок, вновь заговорили орудия, вновь поднялись в воздух сотни самолетов. Начался штурм города.

После продолжительной артиллерийской и авиационной подготовки ринулись в атаку стрелковые части. Поначалу успешно продвигались вперед все соединения. Но вот на НП дивизии поступило тревожное сообщение. Командир подполковник Н. И. Петухов, недавно сменивший в этой должности отозванного на повышение полковника Працько, доложил по радио, что полк залег на площади под огнем врага. Необходима помощь.

То, что полк залег и прекратил продвижение, мне было видно с дивизионного НП. Перед боевыми порядками полка возвышалось высокое, монументальное здание костела, превращенного гитлеровцами в опорный пункт обороны.

Оказать Петухову помощь было нечем. А тут, как назло, усилились радиопомехи. Голос командира полка буквально тонул в неразберихе радиошумов и различных команд на русском и немецком языках. Понять, что говорил Петухов, было практически невозможно. И вдруг, перекрывая шум, послышался недовольный голос командарма Батова:

— Почему остановились, Владимир Николаевич? Вперед! Быстрее надо вперед!

Мне ничего иного не оставалось, как самому отправиться на полковой НП, чтобы на месте разобраться в обстановке и принять необходимые меры. Командарм не любил повторять свои приказания.

Петляя по узким переулкам, мы с начальником разведки Антипенко пробрались к Петухову. Старинное, мрачное здание костела стояло на пути полка, словно злой демон, ощетинившись добрым десятком пулеметов, установленных в узких окнах-бойницах. Для подавления их огня требовался мощный артиллерийский удар не только полковой, но и дивизионной артиллерии.

Быстро связался с командиром артполка, поставил ему боевую задачу. Минут десять артиллеристы долбили метровые стены костела бронебойными снарядами. Несколько вражеских пулеметов было разбито прямым попаданием. Оставшиеся неповрежденными на какое-то время вынуждены были прекратить огонь. Воспользовавшись этим, две штурмовые группы ворвались в здание костела и вскоре покончили с его гарнизоном. Парторг первой роты сержант И. Лазуткин водрузил на крыше захваченного здания красный флаг.

«Операция „Гданьский костел“», как позже в шутку назвали в полку этот боевой эпизод, отняла минут сорок драгоценного времени. Но, как известно, в любом деле важны результаты. А они были налицо. Захват костела расчистил путь полкам дивизии. Штурмовые отряды и группы перенесли бои в центр города. Им на каждом шагу помогали воины 420-й отдельной разведроты капитана Н. Я. Друзенко. Разведчики, словно тени, просачивались между разрушенными строениями, с удивительной ловкостью взбирались по пожарным лестницам на крыши домов и оттуда корректировали огонь артиллерии по нужным целям. Взаимодействие между артиллеристами, минометчиками и штурмовыми группами осуществлялось непрерывно, что позволяло без сколько-нибудь значительных потерь овладевать укрепленными зданиями.

Немецко-фашистский гарнизон Гданьска располагал значительным количеством танков и самоходных орудий, в том числе тяжелых. Не пропустить их на улицы, где действовали штурмовые группы, постоянно охранять их от танковых ударов — эту задачу решал 274-й ОИПТАД майора В. Г. Ющенко. Танкам и самоходкам врага, несмотря на неоднократные попытки, по существу, ни разу не удалось пробиться на улицы, вдоль которых вели наступление полки дивизии.

Был такой случай. Вражеский термитный снаряд угодил в прицеп автомашины с противотанковой пушкой, нагруженный ящиками с боеприпасами. Загорелись резиновые покрышки на колесах прицепа. Пламя вот-вот должно было перекинуться на ящики с боеприпасами. Взрыв, казалось, неминуем. Но тут к горевшему прицепу подбежал пожилой боец с другой машины. Не страшась пламени и опасности взрыва, он стал заливать горевшие покрышки водой, черпая ее ведром из лужи. Прицеп с боеприпасами был спасен.

Гитлеровцы сопротивлялись с отчаянностью смертников. Но у наступающих не было ни одного случая неоправданного кровопролития. Всякий раз, как только немецкие солдаты и офицеры бросали оружие и поднимали вверх руки, советские воины тут же прекращали огонь, брали побежденных в плен и отправляли на сборный пункт дивизии. Высокий гуманизм проявляли и медики дивизии. Уставшие до изнеможения от бесконечных операций и перевязок раненых бойцов, не спавшие по двое-трое суток подряд, они все же ухитрялись выкраивать время для оказания медицинской помощи раненым пленным.

В ходе уличных боев одно из подразделений дивизии обнаружило в подвале только что занятого дома брошенный фашистскими медиками госпиталь с несколькими десятками тяжело раненных солдат и офицеров.

— Товарищ генерал, как быть с ранеными немцами? Многим из них требуется срочная хирургическая помощь, — обратился ко мне за советом начсандив подполковник И. М. Товбин.

— Прежде всего организуйте охрану госпиталя, чтобы в него не пробрались эсэсовцы, — приказал Товбину. — Ну а после решай сам. Тебе, врачу, видней, что делать.

Начсандив немедленно организовал охрану госпиталя и послал туда двух врачей-хирургов и нескольких медсестер, которые сделали все возможное для спасения от смерти раненых солдат и офицеров противника.

О высокой гуманности советских людей говорит и такой поступок в трудный день, 28 марта 1945 года, совершенный отважным фельдшером Ноной Савченко. Осматривая дом для размещения раненых саперов, она обнаружила в нем смертельно перепуганную молодую немку, у которой начинались родовые схватки. Женщина корчилась от боли и что-то невнятно лепетала по-немецки. Хотя времени было в обрез, медицинской помощи ждали раненые саперы, она не оставила немку в беде. Быстро уложила ее в постель и приняла роды.

Как оказалось, роженица несколько дней голодала. Никто из оборонявших дом гитлеровских солдат не дал ей даже куска хлеба. Нона Савченко послала бойца к старшине роты, и тот вскоре принес котелок наваристого супа и большую краюху хлеба. Прижимая новорожденную девочку к груди, немка горячо благодарила советских людей за помощь и заботу.

И еще факт гуманности — один из многих.

Телефонистка полка Таня Митрофанова увидела в проеме окна рушившегося дома испуганного, взывавшего о помощи немецкого мальчика. Ни секунды не раздумывая, бросилась она спасать ребенка. В этот момент дом рухнул, и Таня оказалась в заваленном подвале. Пять часов провела она там в одиночестве, придавленная тяжелой балкой. Таню спасли от неминуемой мучительной смерти саперы, услышавшие ее стоны. Как только она пришла в себя, тут же спросила:

— А мальчик?.. Немецкий мальчик? Его спасли?

…Отвергнув ультиматум советского командования о прекращении сопротивления, фашистские генералы и полковники обрекли на неминуемую смерть не только тысячи своих солдат и офицеров, но и мирное население Данцига.

Впрочем, мирные жители довольно быстро убедились, что зарвавшиеся фашистские вояки и не думали об их спасении, об облегчении судьбы женщин, детей и стариков. Поняли, что надо искать спасения самим. И многие тысячи мирных горожан нашли его на территории, занятой советскими войсками.

Как только советские войска вновь приступили к штурму города, из него хлынули многотысячные толпы жителей. «Старые и малые спешили уйти подальше от ада, — вспоминает об этом в книге „Второй эшелон“ бывший редактор дивизионной газеты „Советский патриот“ писатель Евгений Петров. — Беженцы таборами располагались на площадях и улицах освобожденных пригородов. Многие из них, особенно женщины, укутанные в шали и одеяла, в страхе ожидали расправы. И каково было их удивление, когда они увидели походные кухни с дымящимися щами, кашей, ароматным чаем.

— Подходи, не трясись! — говорил бравый повар. Немки не верили. Подсылали для проверки детей: русские, дескать, хоть и звери, но не тронут же маленьких.

Голод, как говорится, не тетка. У кухонь выстроились хвосты удивленных, растерянных беженцев. И думалось невольно: разве так было на нашей земле?..»

Несколько семей немцев-беженцев расположилось и неподалеку от НП дивизии. Среди них — множество подростков и совсем крохотных ребятишек. Бойцы, охранявшие НП, что-то говорили немкам-мамашам, чтобы те вместе с детьми ушли подальше, в тыл, но те смотрели на них испуганными глазами. Находиться же беженцам возле НП было небезопасно. Время от времени тут рвались снаряды дальнобойной морской артиллерии. Попади один из таких снарядов в группу беженцев, от женщин и детей не осталось бы и следа.

Пришлось послать к ним переводчика. Поняв, в чем дело, беженцы отошли подальше. Возможно, больше чем слова об опасности, убедило их сообщение о том, что в пригороде Эммауса можно получить пищу.

Глядя на беженцев из охваченного пламенем Гданьска, советские воины не могли не вспомнить о Тремблинке и других фашистских концлагерях, встречавшихся на их пути. В некоторых из них имелись женские бараки, в которых были заточены и обречены на смерть женщины многих национальностей, зачастую вместе с малолетними детьми. Эсэсовские охранники избивали и убивали их, травили газом, умерщвляли голодом, сжигали живыми в крематориях.

«Что же происходит? — спрашивали иногда солдаты. — Ведь среди беженцев есть матери и сестры тех фашистов, которые расстреливали, вешали, втаптывали в землю наших женщин и детей. Надо ли заботиться о том, чтобы спасти им жизнь?»

— Женщины и дети не виноваты, — был ответ. — Не они, а фашисты, бесноватый фюрер и его приспешники развязали войну. Мы воюем не против немцев вообще, а против фашизма, против фашистской захватнической, разбойничьей армии. Немецкому народу развязанная Гитлером и его нацистской сворой война тоже осточертела. Жители Германии виноваты разве лишь в том, что смирились с фашистской диктатурой.

Трудно было в душе примирить эти два прямо противоположных чувства. И все же верх брало воспитанное в советских воинах чувство справедливости к людям, идея гуманного отношения к мирному немецкому населению.

Ветераны 15-й Сивашской дивизии в день 25-летия освобождения города Курска.

Во второй половине дня 28 марта части дивизии при поддержке артиллерии, танков, авиации полностью очистили от фашистских войск две важные улицы и вышли к каналу Бассин-Мотлау. Первыми прорвались сюда разведчики 1201-го стрелкового полка под командованием старшего сержанта С. Исаева. Однако переправиться на противоположный берег канала мешали засевшие в одном из прибрежных домов гитлеровцы. Имея выгодный обзор, они ни на минуту не прекращали огня из пулеметов и автоматов. В воде канала и на берегу непрестанно грохали взрывы фаустпатронов.

Однако это не остановило участника сражения за Днепр командира разведгруппы Исаева. Несмотря на сильный огонь противника, он вместе со своими подчиненными сумел быстро преодолеть канал. Заняв выгодную позицию, разведчики вступили в единоборство с засевшими в доме фашистами и захватили дом.

Воспользовавшись успехом разведчиков, через канал вскоре переправились по быстро наведенному саперами штурмовому мостику все подразделения полка. Потом частями дивизии были захвачены паромная переправа и мосты. Начался бой в центре города. Вступили в бой за овладение центром Гданьска и соседи по корпусу, армии. Наиболее важные и массивные здания, расположенные в центральной части города, оказались на участке наступления нашей дивизии. С боем были взяты здания парламента, юстиции, консульства, радиостанции, представительства бывшей Лиги наций.

В боях за овладение центром города отличились многие подразделения дивизии. Стрелковая рота капитана Н. Копылова разгромила крупный опорный пункт обороны врага в многоэтажном кирпичном доме и расчистила таким образом путь для движения вперед всему полку. При этом особенно храбро и мужественно действовала штурмовая группа роты во главе со старшим лейтенантом К. Задоляном.

Штурмовая группа другой роты, возглавляемая старшим сержантом Ф. Пономаревым, только в бою за овладение одним домом уничтожила до двух десятков вооруженных до зубов гитлеровцев, захватила несколько вражеских солдат в плен. В составе группы наиболее смело «выкуривал» врага из здания комсорг роты сержант И. Лепеткин.

Действуя в боевых порядках стрелковых подразделений, артгруппа старшего лейтенанта Цикаришвили в течение одного дня подавила и уничтожила 11 пулеметных точек противника, рассеяла 3 минбатареи.

Гитлеровцы по-прежнему отчаянно сопротивлялись, но это было сопротивление издыхающего врага. В конце дня 28 марта стало известно, что войска генерал-лейтенанта В. 3. Романовского, генерал-полковника В. С. Попова и генерал-лейтенанта П. И. Ляпина овладели городом Гдыня — важной военно-морской базой и портом на Балтийском море. С падением Гдыни вражеская группировка, оборонявшаяся в районе Гданьска и его окрестностях, оказалась прижатой к морю. На суше у нее уже не существовало никаких путей отхода.

Надо полагать, фашистский генерал Фельцман, еще значившийся в Берлине военным комендантом города-крепости на Балтике, не спешил «обрадовать» своих подчиненных этой новостью. Возможно, солдаты и офицеры Гданьского гарнизона до самого последнего момента так и не знали, что Гдыня уже в руках советских войск. Они оборонялись, цепляясь за каждый мало-мальски выгодный рубеж, за каждый дом.

Когда на полуразрушенный, задымленный, объятый пожарами город-крепость опустилась темная мартовская ночь, дивизия подошла к Мертвой Висле — широкому каналу с застойной, «мертвой» водой. Преодолеть эту водную преграду оказалось очень трудно. Бетонные берега крутые и скользкие. Река широкая. Даже если переплывешь ее на лодке, на северный берег не выбраться. Там совсем не за что зацепиться.

Противник, безусловно, это хорошо понимал, и как только войска подошли к Мертвой Висле, открыл бешеный огонь из всех видов оружия. А командарм и командир корпуса настойчиво требовали: «Вперед! Задерживаться нельзя!»

Дивизии, однако, повезло. Неподалеку подразделения 167-го инженерно-саперного батальона с ходу захватили мост через Мертвую Вислу, полки дивизии немедленно устремились к нему и быстро переправились на северный берег. Начался бой за очищение восточной окраины. Бои за полное очищение Гданьска от немецко-фашистских оккупантов не прекращались всю ночь и следующий день. Над ратушей уже много часов реяло польское национальное знамя, установленное капитаном 1-й польской танковой бригады имени героев Вестерплятте Михаем Згибневым.

Старинный польский город и порт Гданьск полностью был очищен от противника лишь поздно вечером 29 марта. При освобождении восточной части города гитлеровцы все чаще стали сдаваться в плен. За время уличных боев, начиная с пригорода Эммаус, только нашей дивизией было взято более 800 пленных. Многие вражеские солдаты и офицеры, прежде всего эсэсовцы, страшась ответственности за свои зверства, которые они творили на советской и польской земле, вместо сдачи в плен переодевались в гражданскую одежду и выдавали себя за мирных жителей. В последний день боев за Гданьск советские воины обнаружили немало таких фашистов и препроводили на сборный пункт военнопленных.

Рано утром 30 марта адъютант Сергей Полухин принес очередной номер дивизионной газеты «Советский патриот» и изданную политотделом листовку, посвященную героическим подвигам командира артрасчета старшего сержанта Василия Стрелы.

Василий Стрела прибыл в дивизию примерно за месяц до форсирования Нарева. В должности старшины батареи противотанковых пушек участвовал в нескольких боях. На наревском плацдарме Василий Стрела стал замковым. Двое суток подряд не отходил он от орудия, вместе с другими отражал контратаки вражеских танков и пехоты. Выбыл из строя командир расчета. Его заменил Василий Стрела.

Более тысячи километров от Нарева до Балтики прошел с боями Василий Стрела, возглавляя орудийный расчет. И сам он, и его товарищи не раз совершали смелые боевые подвиги.

В боях за Гданьск расчет сорокапятки Василия Стрелы уничтожил 15 пулеметных точек врага, подавил огонь трех крупнокалиберных пулеметов, минометной батареи.

Из-за высокого земляного вала, устроенного немцами на городской улице, била вражеская минометная батарея. Мины одна за другой то и дело рвались в боевых порядках стрелков.

— Выкатить орудие! — приказал старший сержант Стрела.

Подтащив сорокапятку к земляному валу, артиллеристы достали лопаты и поочередно стали рыть нишу. Двое копали, один наблюдал. В толстой земляной насыпи образовалось «окно». Установив в нише орудие, Стрела встал к панораме. Прогремело несколько выстрелов. В укрытии, откуда била немецкая батарея, взметнулись столбы взрывов. Враг был уничтожен. Вскоре наблюдатель обнаружил в стороне, в ровике, немецкую противотанковую пушку. Тремя снарядами Стрела накрыл и эту цель, расчистил путь пехоте.

В этом же номере газеты был опубликован поздравительный приказ Верховного Главнокомандующего войскам 2-го Белорусского фронта, завершившим разгром данцигской группировки немцев и овладевшим городом и крепостью Данциг (Гданьск) — важнейшим портом и военно-морской базой на Балтийском море. Особо отличившийся в этих боях 1201-й стрелковый полк нашей дивизии был удостоен почетного наименования Гданьский. Два других награждены орденом Красного Знамени.

 

У самого моря

После разгрома Данцигского гарнизона противника основные силы 2-го Белорусского фронта форсированным маршем двинулись в район Штеттина (Щецина). Им предстояло сражаться за Одер, принять участие в завершающей наступательной операции советских войск — Берлинской. А в это время 354-й и 193-й стрелковым дивизиям было приказано завершить ликвидацию остатков прижатой к морю вражеской группировки.

Выбитые из Гданьска, в значительной степени дезорганизованные, разрозненные группы гитлеровцев сосредоточились в Хайбуде, у самого побережья Балтики. В мирное время сюда обычно отводился на ночную стоянку городской транспорт — трамваи, троллейбусы, автобусы. Теперь многочисленные гаражи и автопарки Хайбуде стали последним прибежищем остатков фашистских войск, еще не потерявших надежды эвакуироваться морским путем в глубь Германии. В районе Хайбуде имелось также большое количество военной техники, которое немецко-фашистское командование собиралось вывезти на морских судах.

Вражеские военные корабли находились сравнительно недалеко от берега. Фашистские вояки, в основном эсэсовцы, все еще надеялись удрать восвояси и в ожидании подхода своих кораблей сопротивлялись. Бои за Хайбуде длились почти неделю. По нескольку раз в день меня вызывал к рации командарм и требовал объяснений, почему дивизия топчется на месте.

— Мне стыдно за вас со Скоробогаткиным, — говорил командарм. — Две дивизии столько времени не могут разделаться с жалкой кучкой насмерть перепуганных гитлеровцев. Позор!

Две дивизии! Но вернее было сказать — два полка. В бой за Гданьск 354-я дивизия вступила, имея не больше трети штатного состава. Примерно столько же «активных штыков» имелось и в 193-й дивизии генерал-майора К. Ф. Скоробогаткина. К тому же группа гитлеровцев оказалась не такой уж маленькой и небоеспособной, как поначалу ее представляли. Засевшие в Хайбуде эсэсовцы вместе с бежавшими в страхе перед возмездием бывшими полицаями и служившими в войсках вермахта разными изменниками составляли немалую силу.

И все же трудно было оправдаться перед командармом. Дивизия первой в армии форсировала Вислу, отличилась в боях за Старогард и Гданьск, а тут не может очистить от разбитого и действительно перепуганного насмерть противника совсем небольшой участок побережья.

Вечером 5 апреля мы договорились со Скоробогаткиным атаковать врага на узком участке объединенными силами обеих дивизий. За ночь перегруппировались, а на рассвете 6 апреля нанесли по противнику концентрированный удар. Гитлеровцы, по всей вероятности, не ожидали столь сильного натиска, стали отходить к берегу моря, затем в панике заметались по побережью. Теперь им оставалось одно из двух: либо сложить оружие и сдаться в плен, либо бесславно погибнуть. Эсэсовские офицеры все еще хорохорились, гнали солдат в бой. Но к часу дня Хайбуде было взято и дивизии вышли к морю.

Мне никогда не забыть этих радостных минут. После ожесточенного боя вдруг наступила тишина. У ног слабой волной билась о берег Балтика. Невольно подумалось: «Как долго шли к твоим берегам, суровое Балтийское море!» Перед мысленным взором прошли многие и многие бои, лица тысяч воинов, друзей, товарищей — живых и погибших. Память будто заново провела меня по фронтовым дорогам и полям Молдавии, Украины, Курщины, Орловщины, по лесам и болотам Белоруссии, по деревням, селам и городам дружественной Польши… Сколько же пройдено немеренных и несчитанных фронтовых верст! Без малого четыре года добирались сюда. Стольких людей потеряли.

Наклонившись, зачерпнул в пригоршни морской воды и с неповторимым наслаждением умылся. И вдруг увидел у самого горизонта вражеские корабли. Они на всех парах удирали подальше от Гданьского порта, теперь уже на вечные времена принадлежавшего его исконным хозяевам — полякам.

По подсчетам штабников, в боях за Хайбуде противник потерял только убитыми до семисот солдат и офицеров. Свыше тысячи гитлеровцев было взято в плен. Захвачены огромные трофеи: без малого 2,5 тысячи автомашин, 24 танка и самоходных орудия, 25 тракторов-тягачей, 256 артиллерийских орудий, 26 обычных и 10 многоствольных минометов, свыше 2 тысяч винтовок и автоматов, 3 склада с боеприпасами. Примерно столько же трофеев было захвачено и в полосе действий 193-й стрелковой дивизии. Вся эта боевая техника и военное имущество предназначались гитлеровцами для вывоза в глубь Германии.

Когда я по радио доложил командарму о захваченных трофеях, тот, чувствовалось, поверил не сразу:

— Хорошо, приеду сам посмотрю, — сказал Павел Иванович.

Не прошло и часа, как он прибыл в Хайбуде.

Остановились возле зарытых гитлеровцами в землю «фердинандов». Командарм еще раз окинул взглядом трофеи, с доброй улыбкой удовлетворенности сказал:

— Напрасно, выходит, я ругал вас, друзья. Силы у немцев тут были в самом деле значительные. Ну что ж, будем считать — задача выполнена.

После осмотра захваченных трофеев Павел Иванович Батов рассказал мне и Скоробогаткину об оперативной обстановке. Основные силы 2-го Белорусского фронта, участвовавшие в разгроме восточно-померанской группировки врага, по прибытии на Одер сменяют на левом крыле войска 1-го Белорусского фронта. Теперь туда же двинется и 65-я армия. Она несколько задержалась по той причине, что прикрывала перегруппировку войск от возможных ударов оставшихся еще на побережье разрозненных групп противника. Не позднее 17 апреля армия должна сосредоточиться на восточном берегу Одера южнее Штеттина (Щецина) и готовиться к форсированию реки. До места сосредоточения примерно 350 километров. Их, эти километры, необходимо преодолеть форсированным маршем.

 

От Вислы до Одера

Дивизия на марше. Полк за полком, батарея за батареей шли на запад. Марш начался 7 апреля с наступлением темноты. Непременное его условие — скрытность. Разумеется, скрыть от противника передислокацию целой армии не так-то просто, но необходимо. Поэтому приказано двигаться только в темное время суток.

На марше все предусмотрено, все рассчитано: 50 минут хода, 10 минут отдыха. Тем не менее беспокоила дальность расстояния. Успеет ли дивизия вовремя к месту сосредоточения?

На другие сутки пеший форсированный марш стал комбинированным. Чтобы ускорить продвижение армии, штаб фронта выделил ей 500 грузовых автомобилей, которые тут же были распределены по дивизиям.

С прибытием автотранспорта движение заметно ускорилось. В то время как два полка шли пешком, третий на машинах перебрасывался на 70–80 километров вперед, после чего продолжал путь пешком, а машины возвращались и перевозили вперед другой полк.

Успешной переброске войск способствовали также хорошие дороги. Дивизия шла по благоустроенной автостраде Данциг — Штеттин. Кроме того, в связи с густыми туманами, которые держались порой с полудня до рассвета, марш совершался и в светлое время суток. Туманы были настолько плотными, что никакая воздушная разведка противника не смогла бы обнаружить передвижение войск.

Начальник медсанслужбы 354-й стрелковой дивизии подполковник И. М. Товбин.

В населенных пунктах, которые проходили, царило предмирное затишье. Из окон домов, с балконов всюду свисали белые флаги — простыни, свидетельствовавшие о сдаче населения на милость победителя.

К Одеру передовые подразделения дивизии вышли на рассвете 13 апреля, на трое суток ранее установленного срока. В густом предутреннем тумане воины увидели проступавшие неясными контурами два широких извилистых рукава реки: Ост-Одер и Вест-Одер, как они тогда назывались по-немецки. Когда туман несколько рассеялся, стала отчетливо видна разделявшая рукава реки трехкилометровая пойма, покрытая густым кустарником и лесом, изрезанная множеством осушительных каналов. Железобетонные мосты, соединяющие берега обоих рукавов Одера, были взорваны.

Казалось, противник все свои силы сосредоточил на западном берегу реки и вовсе не намеревался оборонять ее восточный берег. Однако при подходе к Ост-Одеру передовые подразделения были встречены пулеметным огнем. Как вскоре установили разведчики, вели его фашистские пулеметчики-смертники, прикованные цепями к арматуре взорванного моста. Их было двое. Оба имели в своем распоряжении большое количество патронов, запас пищи и питьевой воды. Продержались они, однако, совсем недолго. Были уничтожены меткими выстрелами артиллеристов.

С выходом к Одеру войска 65-й армии развернулись на семнадцатикилометровом рубеже Домбе Грыфино, имея задачу форсировать Ост-Одер, уничтожить противника в междуречье, переправиться через Вест-Одер и на четырехкилометровом участке фронта прорвать вражескую оборону на западном берегу реки. На главном направлении сосредоточились семь дивизий армии, а полкам 354-й и соседней дивизий было приказано блокировать город Щецин с юга.

На Одере дивизии предстояло наступать не на главном направлении, и ее участок оказался в тактическом отношении невыгодным. Над ее флангом угрожающе нависал город Щецин, откуда гитлеровцы вели сильный артиллерийский огонь. С наблюдательного пункта одного из стрелковых батальонов хорошо просматривалась часть Щецина с его узкими улицами и переулками и оба рукава Одера. Ширина восточного рукава равнялась примерно 100 метрам, западного достигала 250. Их разделяла трехкилометровая пойма. «Два Днепра, а посередине Припять», — как образно назвал кто-то из бойцов эту водную преграду.

К форсированию Одера части и подразделения готовились еще в ходе марша. Бывалые воины делились опытом переправы через Днепр, Припять, Вислу, рассказывали, как действовать при подходе к обороняемому противником берегу.

Восточный рукав реки дивизия форсировала в ночь на 15 апреля. Под покровом темноты передовые подразделения 1201-го стрелкового полка подполковника Н. И. Петухова на восьми сколоченных саперами из досок плотах и двух надувных резиновых лодках без единого выстрела достигли западного берега Ост-Одера, быстро высадились и завязали бой с гитлеровцами. К счастью, в этом месте вражеских войск было немного, и воинам полка удалось быстро оттеснить их от берега.

Той же ночью форсировали Одер левые соседи — 37, 108 и 186-я стрелковые дивизии, в полосе высадки которых противник имел более плотные порядки.

Поначалу казалось, что бои за овладение заболоченной поймой, особенно на участке нашей дивизии, будут не очень трудными. Уже в первый день два ее полка серьезно продвинулись вперед. Но чем ближе воины дивизии подходили к восточному берегу Вест-Одера, тем упорнее становилось сопротивление врага. По всей вероятности, на этот участок фашистское командование сумело подтянуть свежие силы. Еще более упорное сопротивление оказывали вражеские войска на участках наступления соседних дивизий.

Бой за овладение поймой принял затяжной характер. Дивизиям приходилось отражать многократные контратаки врага. Помимо того, все дивизии, действовавшие на пойме, почти непрерывно подвергались артиллерийскому обстрелу с кораблей, стоявших в Щецинской бухте. А по боевым порядкам полков правофланговой нашей дивизии велся яростный огонь из зенитных и артиллерийских орудий из Щецина. Укрыться от него было практически негде. В болотистой пойме окопы не отроешь.

Чтобы как-то дезориентировать противника, лишить его возможности вести прицельный огонь из Щецина, дивизионные химики периодически ставили дымовые завесы, но у гитлеровцев все было заранее пристреляно, так что дымы мало в чем помогали. Трое суток почти непрерывных боев за пойму стоили больших потерь. Правда, как раз в это время дивизия получила 1700 человек нового пополнения. Многие из них дрались смело, но все же сказалась неопытность. При отражении вражеских контратак молодые бойцы наступали скученно, мешали друг другу.

На восточный берег Вест-Одера части дивизии вышли в три часа дня 19 апреля. К тому времени на пойму через Ост-Одер были уже доставлены переправочные средства — тяжелые лодки и плоты. Несколько лодок удалось провести по узкому поперечному каналу, а остальные пришлось тащить волоком по торфяному болоту. Таким же образом на волокушах, вручную, под непрекращавшимся артобстрелом артиллеристы и пехотинцы подтаскивали к восточному берегу Вест-Одера пушки. Труд тяжелейший, поистине сверхчеловеческий. На войне, однако, не существовало слова «невозможно». Лодки, плоты, пушки были переправлены через пойму вовремя.

Поздно вечером поступил приказ командарма: на рассвете 20 апреля приступить к форсированию Вест-Одера.

 

Тревожная ночь

Перед форсированием Вест-Одера личный состав частей и подразделений нуждался хотя бы в непродолжительном отдыхе. Даже на фронте силы человеческие не беспредельны. К исходу дня все было подготовлено к предстоящему преодолению Вест-Одера. До рассвета, казалось, можно, немного передохнуть. Однако ночью случилось то, чего не ожидали.

Еще до наступления темноты с моря подул холодный северный ветер, сила которого стала быстро нарастать. Сначала на это никто не обратил сколько-нибудь серьезного внимания. Офицеры и бойцы просто констатировали сам факт усиления ветра, в нелестных выражениях говорили о капризах апрельской погоды. Первый сигнал тревоги подал командир полка Павлов. Его полк действовал тогда на самом правом фланге.

— Беда, товарищ генерал, — доложил по телефону Михаил Никитич. — Река вышла из берегов. Вода затопляет пойму и уже поднялась сантиметров на сорок.

Это была действительно беда. Уровень воды в Вест-Одере непрерывно повышался. Ее холодные воды быстро заливали и без того мокрую, чавкающую под ногами заболоченную пойму. Немедля приказал Павлову принять все необходимые меры по сохранению доставленных полку переправочных средств, чтобы их не смыло и не унесло в реку.

— Меры принимаем, — ответил Павлов.

Вскоре после звонка Павлова ощутимо почувствовались признаки начинавшегося наводнения и на дивизионном НП, расположенном на стыке полков. Связался по телефону с командиром корпуса Алексеевым.

— Знаю, о чем хочешь доложить, — упреждая сообщение, сказал комкор. — Дрянь дело. Будем думать, чем помочь. Но и сами не сидите, действуйте по обстоятельствам.

По тону разговора понял, что на помощь надеяться нечего. Главное — не допустить растерянности, паники, сохранить переправочные средства. Все необходимое для этого уже делалось. Бойцы, командиры, политработники, с трудом передвигаясь сначала по колено, а потом и по грудь в холодной воде, привязывали лодки и плоты к деревьям. В ход пошли даже солдатские и офицерские ремни. Дивизионные и полковые связисты под руководством инженер-майора А. Я. Огурэ спешно поднимали на шесты телефонные провода, устраняли повреждения на линиях. Что бы ни случилось, а связь должна работать. Тяжело пришлось артиллеристам, минометчикам. С помощью пехотинцев они старались как можно быстрее погрузить в лодки и на плоты приготовленные к бою снаряды и мины.

А ветер дул все сильнее. Его бешеные порывы порой валили людей с ног, гнали на пойму злые, не знающие пощады волны.

К часу ночи уровень воды на пойме достиг почти метровой высоты, подобрался к замковой части пушек. Некоторые лодки срывало с привязи, и тогда они под действием ветра, сбивая людей, кружились на месте или двигались вниз по течению реки.

Наблюдательные пункты полков и батальонов пришлось поднять на деревья. Для дивизионного НП саперы быстро соорудили между двумя растущими рядом деревьями что-то похожее на капитанский мостик. Завершив работу по закреплению переправочных средств и погрузку в лодки и плоты боеприпасов, поднялись на деревья почти все бойцы и командиры боевых подразделений.

Как позже стало известно, причиной наводнения был не только сильный северный ветер, нагнавший морскую воду в дельту Одера. Чтобы усилить ее напор, фашисты с началом штурма взорвали неподалеку от Щецинской бухты шлюзы, и вода с моря беспрепятственно хлынула в устье реки. С чисто военной точки зрения расчет был простой: стихия, усиленная взрывом шлюза, смоет советские войска со значительной части поймы или, во всяком случае, заставит их оставить пойму, отойти за Ост-Одер. При этом будет неизбежно брошено тяжелое вооружение, боеприпасы, продовольствие. А чтобы ускорить события, гитлеровцы открыли из Щецина по пойме интенсивный артиллерийский огонь шрапнельными снарядами.

И все-таки расчеты противника не оправдались. Стремясь использовать в качестве союзника стихию, гитлеровские генералы не учли, как это случалось не однажды, самого главного — способности советских воинов во имя победы выдержать любые испытания. Все полки дивизии, весь личный состав — от бывалых воинов до молодых — с честью выдержали их. Даже в самые тяжелые минуты, когда уровень воды на пойме достиг метровой высоты, а гитлеровцы усилили обстрел шрапнелью, никто из бойцов или командиров не струсил, не попытался уйти подальше от берега.

Наконец уже в третьем часу ночи штормовой северный ветер неожиданно стих. Вода в пойме стала быстро убывать, словно отсасываемая гигантским насосом. Бойцы, командиры, политработники, как-то сразу преобразившиеся, повеселевшие, покидали свои места на деревьях, где спасались от воды, стаскивали с себя насквозь промокшее обмундирование, наскоро отжимали гимнастерки, брюки, портянки… Ни обсушиться, ни обогреться не было возможности. Все это прекрасно понимали и поэтому сразу же дружно брались за устранение последствий ночного наводнения. Только так можно было быстрее согреться, предотвратить возможную простуду.

После того как река вошла в свое обычное русло, пойма превратилась в огромное болото. Ноги по колено увязали в месиве грязи и торфа. До срока начала форсирования Вест-Одера оставалось совсем немного времени. Надо было успеть собрать уцелевшие плавсредства, разбросанные наводнением по пойме, установить и закрепить орудия, расставить по местам минометы, поднести и подготовить к стрельбе погруженные на лодки и плоты боеприпасы. Все это требовалось сделать неотлагательно, быстро. Воины всех полков дивизии в мокром до нитки обмундировании, изрядно проголодавшиеся, едва держась на ногах от усталости, работали, не щадя себя, буквально на руках выносили на исходные позиции боевую технику и боеприпасы.

Незадолго до начала артподготовки позвонил полковник Павлов и доложил, что его полк готов к форсированию Вест-Одера.

— А как настроение у личного состава?

— Нормальное. Ночь была сумасшедшей, но люди остались людьми. Только вот потеряли многих от шрапнельного обстрела. Большую часть раненых уже переправили в медсанбат, на западный берег.

Сумасшедшая ночь! Михаил Никитич прав. Ночь была в самом деле тяжкой. Нашей дивизии, сосредоточенной на правом фланге армии, от наводнения досталось значительно больше, чем левым ее соседям. Некоторые из них наводнения почти и не почувствовали. В этих условиях услышать доклад командира полка о готовности к форсированию Вест-Одера было особенно приятно и радостно. Но, к сожалению, не все полки управились в срок.

Ровно в 6.30 залпы «катюш» возвестили о начале артиллерийской подготовки, которая непрерывно продолжалась 45 минут. С первыми артиллерийскими залпами по условленному ранее сигналу «За шнур и за весла!» передовые подразделения дивизий двинулись на лодках и плотах к западному берегу Вест-Одера.

Из-за пережитого ночью наводнения дивизия несколько задержалась с началом форсирования и вследствие этого огневые точки противника, которые должны были быть в первые же минуты наступления подавлены пушками прямой наводки, остались неподавленными и открыли губительный огонь по боевым порядкам. Била артиллерия из Щецина. С правого фланга строчили пулеметы и минометы…

Один за другим командиры полков доложили о готовности к наступлению. Разговор шел по радио. По голосу своих командиров угадывал, что люди крайне напряжены. Что тут удивительного? Не успел отдать приказ о начале наступления, как меня прервал командарм. Слова генерала Батова были обращены ко всем командирам, настроенным на волну командарма:

— Мы знаем о ваших трудностях. Поможем. Начинайте, товарищи. Успеха вам!

 

Даешь западный берег!

Еще в ходе боев за пойму были сформированы штурмовые группы. В них вошли самые смелые, самые мужественные воины 420-й дивизионной разведроты и приданного дивизии сводного кавэскадрона. Одну из групп возглавил начальник разведотделения штаба майор В. Д. Антипенко. Другую — командир разведроты капитан Н. Я. Друзенко. Группам была поставлена задача — переправиться первыми на западный берег Вест-Одера и захватить небольшой плацдарм.

В группе Друзенко было 24 бойца. У Антипенко несколько больше. Но во время ночного обстрела несколько бойцов были ранены шрапнелью. Однако все легкораненые остались в строю.

Разместившись на плотах, которые кто-то в шутку назвал «плавучие укрепрайоны», а также в нескольких лодках, разведчики и кавалеристы минут за пятнадцать до конца артподготовки повели свою «боевую флотилию» к противоположному берегу, с ходу выбили гитлеровцев из первой траншеи и закрепились на клочке земли севернее Нидерцаден.

Отвагу, ловкость, боевое мастерство проявил ефрейтор Семен Жогов из штурмовой группы капитана Друзенко. Когда лодки подходили к западному берегу, Семен увидел метрах в ста двадцати от кромки воды укрывшийся в кустах расчет вражеского крупнокалиберного пулемета. Фашистские пулеметчики вели огонь по участку переправы. Ефрейтор Жогов с противотанковой гранатой в руке пополз навстречу огню. Увлеченные стрельбой фашистские пулеметчики не заметили, как Семен Жогов оказался в 10–12 метрах от них. Приподнявшись, воин метнул гранату. Огневая точка смолкла.

Вражеские солдаты ринулись в контратаку. Десантники Жогова встретили их дружным автоматным огнем, забросали гранатами.

Штурмовой группе Н. Я. Друзенко вместе с высадившимися на западный берег другими подразделениями пришлось вести бой с превосходящими силами врага. И вновь отличились восемь разведчиков, возглавляемых ефрейтором Жоговым. Они не только уничтожили большое число гитлеровцев, но и сумели 19 вражеских солдат и одного офицера взять в плен.

За образцовое выполнение боевых заданий командования, за проявленные героизм и отвагу при форсировании Одера, при захвате и последующем удержании плацдарма на западном берегу реки Семен Григорьевич Жогов был удостоен звания Героя Советского Союза.

…Форсирование Вест-Одера продолжалось. Вслед за первыми штурмовыми группами, овладевшими небольшим плацдармом, на западный берег переправились другие. Успех, однако, сопутствовал не всем. Не повезло, в частности, большой группе десантников из 1201-го стрелкового полка. Только они разместились по лодкам и плотам, как противник открыл прицельный огонь. Двенадцать лодок опрокинулось, некоторые были разбиты прямым попаданием снарядов. Выручил личный пример молодых солдат Махмуда Вернева и Анзара Шашурадова. Они первыми вскочили в одну из оставшихся на плаву лодок. За ними последовали и другие бойцы. Они вытаскивали из воды опрокинутые взрывом лодки и гребли к западному берегу.

Несмотря на эту неудачу, умело руководил переправой полка инженер-майор А. Бойко. Под ураганным огнем противника он вместе с десантниками совершил несколько рейсов на западный берег.

В числе первых в составе 1201-го полка переправился на западный берег Одера помощник командира взвода старший сержант А. Бурлаченко. Вскоре после того как рота вступила в бой на плацдарме, выбыл из строя ее командир. Его заменил командир взвода, но через несколько минут он тоже получил ранение. Больше офицеров в роте не оказалось, и тогда командование принял на себя Бурлаченко. Не осталось офицеров и во второй роте. Старшему сержанту пришлось командовать двумя ротами. В течение нескольких часов возглавлял он сотни воинов и успешно отразил три сильные контратаки противника.

Инициативу проявил командир артиллерийской батареи 1201-го полка капитан В. М. Маршанишвили и командир расчета 45-миллиметровой пушки старший сержант Розанов. Они выбрали большую лодку, погрузили в нее перевернутую вниз стволом пушку, положили на дно несколько ящиков с боеприпасами и переплыли на плацдарм. Так же поступили и некоторые другие расчеты батареи. Пушки капитана Маршанишвили оказали первым переправившимся за реку стрелковым подразделениям неоценимую помощь в подавлении оживших после артподготовки вражеских огневых точек.

Боевую находчивость и солдатскую смекалку проявили минометчики. Погрузив в лодки минометы и ящики с минами, они привязали к ним обрывками телефонного кабеля поплавки из деревянных чурок. В случае если лодка опрокинется от взрывной волны, минометы и ящики с минами можно было вытянуть со дна реки, определив по поплавкам место, где они затонули.

Предосторожность оказалась не лишней. Метрах в семи от берега одна из лодок с двумя минометами и боеприпасами перевернулась. Все пошло ко. дну, но наверху остались поплавки. Минометчики вплавь добрались до берега, быстро сняли с себя вымокшее обмундирование и опять бросились в реку, стали вытаскивать минометы и ящики с боеприпасами. Мины хотя и намокли, но не испортились. Их постоянные заряды были предварительно густо смазаны пушечной смазкой.

К полудню половина боевых подразделений 1201-го стрелкового полка вела бой за Одером. А некоторое время спустя на плацдарм перебрался и командир полка подполковник Н. И. Петухов с оперативной группой штаба. Теперь связь с дивизионным НП Николай Иванович поддерживал только по радио. Его сообщения были предельно лаконичными: «Отбиваю атаку», «Немного продвинулся вперед»… Несколько раз по рации со мной связывался майор Антипенко. Из его сообщений следовало, что гитлеровцы упорно обороняются. При этом Василий Данилович непременно добавлял:

— Сбросить нас в реку им все равно не удастся.

Когда доложили командиру корпуса об успехах головного полка, он от души похвалил участников захвата плацдарма и приказал передать им свою благодарность. Однако выполнить приказание комкора удалось не сразу. Сколько ни пытался дивизионный радист старший сержант Шебеко установить связь с Петуховым и Антипенко, их рации молчали. Посланные в полк офицеры связи назад не вернулись.

Дивизионный НП располагался в наскоро сколоченном из досок укрытии возле поперечного канала. Неожиданно я услышал гул мотора. К берегу причалила моторная лодка.

— Откуда вы тут появились? — спрашиваю у молодого лейтенанта с наспех перевязанной головой.

— С того берега, товарищ генерал, — ответил офицер. — Только что переправили туда самоходку.

— Как переправили самоходку? Неужели вплавь?

— На плоту. По приказанию командарма. Плот подцепили к моторной лодке.

— Как там на плацдарме? Где командир полка Петухов?

— Дерутся, товарищ генерал. Самоходка вступила в бой. Теперь им там легче.

Поблагодарив лейтенанта за переправленную на западный берег самоходку, попросил перевезти туда и нас с радистом.

Через Вест-Одер перемахнули быстро, но когда выходили на берег, радист Костя Шебеко у самой кромки воды наступил на противопехотную мину и погиб.

Рация сохранилась. Развернул ее сам. Настраиваясь на полковую волну, услышал голос полковника Павлова. Михаил Никитич доложил, что одной ротой форсировал реку в километре севернее соседа и теперь переправляет другие подразделения.

Вскоре выяснилась также и причина молчания подполковника Петухова и майора Антипенко. Рации, которыми они пользовались, вышли из строя. В штурмовой группе была повреждена осколком снаряда, а в полковой при переправе отсырели батареи.

…Пять суток непрерывно продолжались бои за удержание и расширение плацдарма на западном берегу Вест-Одера. Они были неимоверно тяжелыми и кровопролитными не только для 354-й дивизии, но и для всех соединений и частей 65-армии. В этом не было ничего удивительного. Одер представлял собой, по существу, последний перед Берлином мощный оборонительный рубеж, и поэтому вражеские войска стремились во что бы то ни стало удержать его. Гитлеровские генералы все еще надеялись, что сумеют если не остановить, то хотя бы задержать на время дальнейшее продвижение советских войск в ожидании обещанного их бесноватым фюрером сверхмощного оружия, а точнее — атомного, разрабатываемого в ту пору нацистскими учеными.

Как позже стало известно, противник только в полосе наступления 65-й армии сосредоточил для обороны до 33 тысяч своих войск, имевших на вооружении большое количество танков, самоходной, полевой и противотанковой артиллерии. Наступающим же стрелковым соединениям на первом этапе пришлось отражать яростные контратаки врага на западном берегу Одера без танков и противотанковой артиллерии. Разумеется, с восточного берега дивизиям постоянно помогали артиллеристы. Они наносили мощнейшие удары по скоплениям пехоты и танков врага, быстро подавляли наиболее опасные огневые точки. И все-таки без танков и артиллерии непосредственной поддержки стрелковым частям было неимоверно трудно, особенно в тех случаях, когда противник предпринимал танковые контратаки с десантом пехоты. При отражении таких контратак против танков приходилось использовать главным образом сорокапятки, противотанковые гранаты и трофейные фаустпатроны.

Обеспечение непосредственной артиллерийской поддержки дерущихся на плацдарме подразделений пехоты было в первый период боя актуальнейшей задачей. При ее решении прекрасный пример организованности показал командир артбатареи 1201-го стрелкового полка капитан Селиванов. Батарея уже к 12 часам дня 20 апреля в полном составе заняла огневые позиции за первой вражеской траншеей севернее населенного пункта Нидерцаден и открыла огонь по контратаковавшему врагу. Для противника это было большой неожиданностью. Откуда вдруг на западном берегу русская артиллерия? После первых же залпов батареи гитлеровцы, понеся потери в людях и бросив на поле боя один подбитый снарядом танк, отошли.

Умело действовали орудийные расчеты батареи при отражении и последующих контратаках противника. Огонь вели с позиций прямой наводкой, что позволяло наносить удары одновременно и по танкам, и по пехоте. Батарейцам Селиванова принадлежала немалая роль в том, что стрелковый полк Петухова с честью выполнил трудную боевую задачу дня — отразил натиск врага, удержал свои позиции за Вест-Одером.

В боях за удержание и расширение плацдарма с беспримерным мужеством дрались стрелки, автоматчики, пулеметчики, минометчики и воины других специальностей. В сложившейся на первых порах после форсирования реки довольно трудной обстановке высокая боевая активность требовалась буквально от каждого воина. И она проявлялась на каждом шагу.

Комсомолец разведчик ефрейтор Николай Чуяшков в ночь на 20 апреля трижды переправлялся через Одер, без потерь перевез на западный берег целый стрелковый взвод и большое количество боеприпасов, хотя доставшаяся ему лодка была очень тяжелой, с трудом поддавалась управлению. А наутро, когда гитлеровцы перешли в контратаку, он одним из первых вступил с ними в бой, личным примером мужества и бесстрашия увлек за собой однополчан.

Командир пулеметного расчета Михаил Сердюков со своим напарником вторым номером в числе первых высадился на западный берег. Едва успели воины занять огневую позицию в бомбовой воронке на прибрежной возвышенности, как не меньше роты гитлеровцев бросились в контратаку. Вражеских пехотинцев поддерживал огнем расчет крупнокалиберного пулемета. Сержант Сердюков длинной очередью уничтожил вражеский пулеметный расчет, а затем перенес огонь на пехоту. Удар был неожиданным, прицельным. Семь гитлеровцев в первую же минуту были убиты, несколько ранено. Все это привело фашистских солдат в замешательство. Оставив убитых и волоча за собой раненых, они повернули назад. Воины-десантники с ходу овладели вражеской траншеей.

В конце дня противник предпринял самую сильную контратаку. Его танки двигались треугольником. Артиллеристы дивизии встретили их дружными залпами и несколько машин подожгли. Однако небольшой группе танков все же удалось прорваться к боевым порядкам подразделений. Один из них быстро приближался к траншее, где находились четыре советских воина. Трое вскоре погибли от осколков взорвавшегося поблизости снаряда. В живых остался лишь старший сержант Василий Бородин. От тяжести танка песчаная траншея могла обвалиться. И тогда Василий пополз с противотанковой гранатой навстречу вражеской машине. Его удар был точным. Танк остановился. Из него один за другим стали выскакивать через верхний люк танкисты. Бородин меткими очередями из автомата уничтожал их.

Спасая раненного в бою командира батальона капитана Григорьева, санитар Григорий Лященко вступил в перестрелку с пятью гитлеровцами. Когда кончились винтовочные патроны, он продолжил борьбу трофейным оружием и одержал победу. Двух вражеских солдат уничтожил, остальных обратил в бегство, а главное — спас раненого командира.

Незадолго до конца дня на западный берег была переправлена часть дивизионной артиллерии. И все-таки непосредственная артиллерийская поддержка все еще оставалась недостаточной. Воспользовавшись этим, гитлеровское командование ввело в устье Одера боевые корабли из Щецинской ремонтной базы. Они открыли по защитникам плацдарма ураганный артиллерийский огонь. Вражеские танки и пехота одновременно пошли в контратаку. Создалось критическое положение. Пришлось связаться с командармом и попросить помощи.

— Слышу, слышу, — спокойно сказал командарм Батов. — Сейчас мы вам поможем, благо Вершинин (командующий 4-й воздушной армией) рядом со мной.

Минули буквально считанные минуты, как над Щецинской бухтой и устьем Одера появились советские бомбардировщики. Мощный удар с воздуха, нанесенный ими, заставил фашистских моряков мгновенно прекратить огонь. Несколько кораблей было потоплено, а те, что остались на плаву, поспешно удрали в море.

Помимо 354-й дивизии в первый же день боев на западный берег реки высадились с поймы 193-я и 44-я стрелковые дивизии, а также часть сил 2-й ударной армии. К вечеру того же дня, несмотря на активное противодействие врага, небольшие прибрежные участки, захваченные на западном берегу, слились в один общий плацдарм, достигший примерно 6 километров по фронту и 2–3 километров в глубину.

Захваченный войсками 65-й армии плацдарм сразу же приобрел огромное оперативное значение для всего 2-го Белорусского фронта и вскоре был использован для направления главного удара, так как намеченный командующим фронтом главный удар в полосе действий 70-й армии не получил своего развития.

…Всю ночь на 21 апреля артиллерийские дивизии, бригады, полки, дивизионы переправляли на плацдарм орудия самых различных калибров и боеприпасы к ним. Необходимо было как можно быстрее создать за Вест-Одером мощный артиллерийский кулак. Он требовался для разгрома спешно стягиваемых противником к плацдарму оперативных резервов, для взламывания сильной заодерской обороны врага, для нанесения мощных огневых ударов по его тыловым коммуникациям. И такой артиллерийский кулак был создан на плацдарме за одну непродолжительную весеннюю ночь. За реку были переброшены вместе с дивизионной и корпусной артиллерией гаубичные артбригады, несколько дивизионов «катюш», минометные части и подразделения.

К рассвету защитники плацдарма имели все необходимое для отражения любой контратаки. Успел подтянуть резервы и противник, но момент для нанесения сколько-нибудь чувствительного удара по высадившимся на западный берег советским войскам был уже утрачен. Хотя танковые и пехотные контратаки врага все еще продолжались, однако не имели никакого успеха.

На второй день все полки 354-й дивизии уже дрались на заодерском плацдарме. Это дало возможность захватить и очистить от врага населенный пункт Курово.

Утром 22 апреля на заодерский плацдарм по построенным саперами мостам и паромным переправам двинулись танки 1-го Донского корпуса генерала М. Ф. Панова. Танковые подразделения во многих случаях сразу же вступали в бой. Успешно переправились на западный берег Одера и другие танковые соединения 2-го Белорусского фронта.

На этом направлении советским войскам противостояла целая танковая армия под командованием Мантейфеля. Кроме того, сюда же были переброшены с берлинского направления отборные фашистские танковые соединения «Остзее», пехотные и артиллерийские дивизии и полки. В связи с этим войскам фронта потребовалось еще более двух суток, чтобы остановить танковые силы врага, заставить его перейти от активных контрнаступательных действий к обороне.

Поставленная командованием фронта задача к 25 апреля была выполнена. Только в полосе наступления войск 65-й армии плацдарм был расширен до 20 километров по фронту и достиг 8—10 километров в глубину. Не менее крупными плацдармами к тому времени располагали и некоторые другие армии.

Значительно продвинулась вперед и наша дивизия. 23 апреля ее полки овладели важным в тактическом отношении населенным пунктом Пшецлов. Немецко-фашистские войска сильной контратакой танков пытались выбить ее из Пшецлова, но, встреченные мощным огнем всех видов оружия, быстро сникли. Фашистская пехота еще на подступах к населенному пункту залегла. Из трех десятков танков, которые поддерживали ее, несколько машин были подбиты. Казалось, уже все решено: ни вражеские танкисты, ни пехотинцы не осмелятся больше контратаковать. Но после небольшой передышки контратака возобновилась. Небольшим группам пехоты и отдельным танкам врага удалось даже приблизиться к окраинным домам Пшецлова. В ряде мест завязались рукопашные схватки.

Когда бой достиг окраины Пшецлова, в дело вступили советские тридцатьчетверки, и незадолго до рассвета с контратакой врага было покончено.

 

Завершающие бои

У южных берегов Балтики бушевала весна. Ясное солнечное утро 25 апреля сулило тишину и тепло на весь долгий весенний день. Но в умах воинов чистое от облаков голубое небо и ласковые лучи солнца по-прежнему ассоциировались с мыслью о летной погоде, о том, что предстоят ожесточенные бои не только на земле, но и в воздухе. Начальник штаба дивизии гвардии полковник А. П. Чумаков, человек немногословный, когда рано утром уточнял детали намеченного плана наступления, коротко заметил:

— Жарко будет сегодня. И в воздухе, и на земле.

Мощная тридцатиминутная артиллерийская и авиационная подготовка, предшествовавшая продолжению наступления на Смоленцин и Помеллен — основные опорные пункты, преграждавшие путь к Щецину, началась ровно в 11 часов. С переносом огня в глубь обороны противника поднялись в атаку стрелковые полки дивизии. Гитлеровское командование, стремясь задержать продвижение 105-го стрелкового корпуса, бросило в помощь основным своим войскам полицейские части и полки морской пехоты из Щецина. Но еще при подходе к полосе обороны их разгромила советская артиллерия и авиация. К 13 часам опорные пункты Смоленцин и Помеллен были взяты. В прорыв вошел танковый корпус генерала М. Ф. Панова. Стрелковые, артиллерийские и танковые части стремительно продвигались все дальше на северо-запад, охватывая Щецин полукольцом, перерезая все ведущие в город сухопутные коммуникации.

Во второй половине дня, когда армия уже начала готовиться к штурму Щецинского гарнизона противника, неожиданное сопротивление наступавшим оказали только что прибывшие в этот район свежие части противника. Но держались они не долго. Предприняв несколько контратак, противник притих.

На фронте, как известно, любая перемена в поведении противника вызывала естественную настороженность. Так было и в этот раз. В чем дело? Почему вдруг после яростных контратак гитлеровцы смолкли, прекратили огонь? Что еще задумали фашистские генералы?

— Думается, удирать решили фашисты, — сказал начштаба Чумаков. — Иного, собственно, выхода, чтобы спасти свою шкуру, у них нет.

Требовалось срочно проверить, что происходит в стане противника.

Близилась полночь. Вызвал начальника дивизионный разведки майора Антипенко. Едва он успел отдать приказание на разведку, как в районе НП и расположении полков дивизии загрохотали сильные взрывы. Гитлеровцы из Щецина открыли сильный артиллерийский и минометный огонь. Артналет продолжался минут пятнадцать — двадцать. Элементарная логика подсказывала, что вслед за артналетом, ничем не отличавшимся от артподготовки, противник предпримет контратаку. Неужели на этот раз она начнется ночью?

Но так же внезапно, как и начался, артобстрел прекратился. Наступила настороженная тишина. Командиры полков донесли: «На переднем крае противника по-прежнему никаких признаков жизни». Похоже на то, что с переднего края снимаются все подразделения, а перед тем расстреливается весь артиллерийский и минометный боезапас. В сложившейся обстановке у противника иного выхода, как отступать без боя, чтобы сохранить силы для обороны на каком-нибудь новом рубеже, не было.

Срочно выслал вперед дивизионных разведчиков с задачей уточнить силы врага в городе. На шесть утра командарм назначил штурм Щецина. Штурм большого города — довольно крупная боевая операция, и за час-полтора до начала отменить ее будет трудно. Стало быть, надо торопиться.

Нисколько не сомневался, что майор Антипенко сделает все, что надо. Если противник ушел из города, немедленно доложит. Но ведь всякое может случиться. Вдруг не сумеет почему-либо связаться с НП, тогда придется ждать его возвращения. А это потеря времени.

Подумав так, я решил догнать разведчиков, присоединиться к ним и в случае необходимости самому доложить комкору и командарму об обстановке в городе.

Группу Антипенко, выступившую на двух броневиках с противотанковыми пушками на прицепе, мы отыскали возле противотанкового рва, преграждавшего въезд в город. Оставив машины, начальник разведки с несколькими бойцами с трудом перебрался через глубокий и широкий ров, направился к городу. Минут через пятнадцать вернулся, доложил, что на окраинных улицах нет ни души — ни солдат, ни гражданского населения.

Но окраина — окраиной. Надо побывать в самом городе, убедиться наверняка, что противник оставил его. И тогда вместе с разведчиками я отправился сам. Водителям броневиков и своему шоферу Литвину приказал искать переезд через ров. Не может же он быть сплошным.

Выслав разведчиков вперед, мы с майором Антипенко шли по улицам города. Прошли одну, другую, третью…

Вокруг будто все вымерло. Зашли в один из домов. Тоже пусто. На столе оставлен недоеденный ужин. Хозяева, видимо, ушли в последний момент. По соседству настежь распахнута дверь продовольственного магазина. И в нем никого. На чаше весов крупа — как будто тот, кто взвешивал ее, убежал, услышав шаги…

В город наконец-то перебрались броневики разведки и мой «виллис». Включаю рацию, докладываю комкору:

— Нахожусь за противотанковым рвом. В городе никого нет — ни военных, ни гражданских. Никаких признаков присутствия противника.

— Немедленно вышлите за мной двух разведчиков, — приказал генерал Алексеев. — Я сейчас приеду к вам.

Разведчиков отправил на «виллисе». Сам сел в броневик. Машина старого образца, очень тесная. Люк закрыть не удается. Двинулись с открытым люком. Следом пошли разведчики на броневиках с пушками на прицепе.

Въехали в центр города, остановились на какой-то площади. По-прежнему все тихо. И вдруг из дома с большой вывеской над окнами первого этажа выбежали две девушки. Одна бросилась ко мне, другая — к Антипенко.

— Родные наши! Милые! Как мы вас ждали!

Это были советские девчата, угнанные на фашистскую каторгу. От них стало известно: все войска фашистов ночью после артналета ушли из города и угнали с собой почти все население.

Вскоре приехал генерал Алексеев и убедился, что город пуст. Дмитрий Федорович связался по рации с командармом и доложил:

— Противник, поняв, что кольцо окружения наших войск вот-вот сомкнётся вокруг Щецина и осаду не выдержать, вынужден был оставить город без боя.

Приказ о штурме Щецина был отменен. Войска армии двинулись на северо-запад, в направлении города Позевальк.

…Щецин — исконно польский город. После ухода из него гитлеровцы вынуждены были бросить большое количество различных материальных ценностей. Все эти трофеи необходимо было сохранить и передать польскому народу — подлинному хозяину Щецина, которому предстояло по существу заново возродить жизнь города.

Военным комендантом Щецина временно был назначен прославленный боевой генерал, прошедший всю Великую Отечественную войну, Николай Григорьевич Лященко — командир одной из дивизий 2-й ударной армии.

С падением Щецина продвижение советских войск в глубь Германии значительно ускорилось. Гитлеровские армии теперь уже редко оказывали сколько-нибудь серьезное сопротивление. Впрочем, на подступах к городу Позевальк, да и в самом городе 354-й дивизии пришлось принять бой. Бой был жаркий, но дивизия успешно продвигалась вперед, освобождая улицу за улицей. Исходя из темпа продвижения, я не без оснований определил, что на полное освобождение города потребуется не более двух-трех часов. И когда на НП поступило сообщение о том, что передовые подразделения достигли речки Позевальк, разделявшей город приблизительно на две равные части, доложил комкору, что Позевальк взят. Осталось лишь очистить одну его окраину.

А через три часа раздался телефонный звонок, и полковник Павлов растерянным голосом сообщил, что полк не смог «перепрыгнуть» речку Позевальк. Противник отчаянно сопротивляется.

Ушам своим не поверил. Если полк Павлова не преодолел речку, значит половина города еще в руках противника. Выходит, что введено в заблуждение командование.

— Что будем делать? — грустно спросил начальник штаба.

— Что делать?! Брать Позевальк! До рассвета он должен быть нашим! Иначе позор.

Выехал в полк Павлова. Саперы немедленно соорудили в трех местах легкие, установленные на «козлики» мосты для прохода машин и артиллерии. После десятиминутного артналета пехота бросилась через реку. Бой был ожесточенным, но скоротечным. К пяти утра Позевальк удалось взять.

И тут-то выяснилось, почему гитлеровцы оказывали такое яростное сопротивление. Они надеялись успеть отправить со станции железнодорожные эшелоны с различными военными и другими грузами. Попытка не удалась.

Продолжая развивать наступление, 354-я стрелковая дивизия при поддержке артиллерии и танков с ходу заняла города Ярмен, Гриммен, Францбург и вместе с другими соединениями 65-й армии 1 мая вышла северо-западнее города Штральзунд на побережье Балтийского моря. Это была вторая встреча дивизии с Балтикой.

По подсчетам штаба, за полмесяца боев — с 15 апреля по 2 мая — силами дивизии было выведено из строя более 1200 вражеских солдат и офицеров, уничтожено 15 танков, 54 артиллерийских орудия, 74 пулемета. Более 1500 гитлеровцев взято в плен. Внушительные цифры составляли захваченные трофеи: 20 исправных самолетов, 360 железнодорожных вагонов, частично с военными грузами, 18 паровозов, 370 автомашин, 18 военных складов, много артиллерийских орудий, почти 3,5 тысячи винтовок и автоматов, 8 бронетранспортеров, значительное число пулеметов и фаустпатронов.

Послевоенная встреча (справа налево): Председатель ЦК ДОСААФ СССР трижды Герой Советского Союза маршал авиации А. И. Покрышкин, Председатель ЦК ДОСААФ Грузинской ССР Герой Советского Союза генерал-лейтенант в отставке В. Н. Джанджгава и второй секретарь ЦК КП Грузии Г. В. Колбин на Тбилисском аэродроме.

После взятия Позевалька большинство населенных пунктов Макленбургской провинции гитлеровские войска оставляли без боя, уходили из них заранее. С ними, как правило, уходили в сторону Гамбурга и многие местные жители, напуганные геббельсовской пропагандой. Лишь некоторые семьи осмеливались оставаться. Многие поначалу прятались в лесах, а затем на улицах городов и сел становилось все оживленнее. Такое мы видели в Ярмане, Гриммене, в селах Прон, Нисдорф…

Особенно удивил большой приморский город Штральзунд. Удивил и, как это ни странно, обрадовал своей абсолютной неповрежденностью. Ни одного разрушенного дома. Узкие улочки были тщательно подметены. Сказывалась присущая немцам аккуратность. Война войной, а порядок порядком.

Совсем иное творилось вокруг города. Отступая, немецко-фашистские войска согнали сюда многотысячное стадо крупного скота, главным образом коров. Вероятно, рассчитывали погрузить их на суда и вывезти на запад. Не успели. В те дни гитлеровцам было не до скота. Тысячи недоеных коров с ревом бродили вокруг города, некоторые из них врывались на окраинные улицы. Скот на глазах погибал. Требовалось срочно принять какие-то меры для его спасения. Для этого необходимо было вернуть из лесов и из подвалов прятавшихся там местных жителей. Однако сделать это оказалось не так-то просто. Запуганное лживой нацистской пропагандой население поначалу никак не хотело внять добрым советам.

Разведчики одного из полков обнаружили в пригородном лесу большую группу местных крестьян. Попытались заговорить с ними, но те в страхе разбежались. Разведчики доложили об этом командиру полка. Чтобы уговорить людей вернуться в свои дома, к крестьянам в лес отправились сам командир полка майор Курунин и переводчик В. Вавилин. История повторилась. Крестьяне убежали в лес. Остался лишь один старик лет семидесяти.

Майор Курунин через переводчика объяснил старику, что всем местным жителям надо вернуться домой.

— Мы не можем вернуться домой, — ответил старик.

— Почему?

— Потому что следом за вами придут коммунисты, перебьют нас всех до одного. Наш священник сказал, что у коммунистов на голове рога, как у чертей.

Удивившись столь неожиданному доводу, лейтенант Вавилин с улыбкой снял пилотку, сказал старику:

— Командир полка и я — коммунисты, но, как видите, никаких рогов у нас нет.

— Не верю, что вы коммунисты, — отрицательно покачал головой старик, — они идут вслед за войсками.

Вавилин достал из кармана гимнастерки свой партийный билет и показал его старику. Красная обложка билета произвела впечатление. Старик, потоптавшись на месте, в недоумении развел руками, затем неожиданно громко крикнул, обращаясь к прятавшимся за деревьями односельчанам:

— Идите все сюда. Нас обманули. Никаких коммунистов в образе чертей с рогами нет. Русские обещают не убивать нас.

Не всегда быстро соглашались вернуться в свои квартиры и городские жители. Командирам, политработникам пришлось немало поработать, чтобы разоблачить фашистскую ложь.

В течение двух-трех дней был решен вопрос со стадами беспризорного скота. Часть его была принята на баланс продовольственного обеспечения советских войск, часть роздана местным жителям.

Сокрушая на пути сопротивление остатков гарнизонов и разгромленных гитлеровских частей, основные силы 65-й армии, в том числе и 354-я стрелковая дивизия, продолжали продвигаться на северо-запад и к 2 мая достигли рубежа Рыбниц, Росток, где соединились с англо-американскими союзными войсками.

Последнюю боевую задачу 354-я дивизия получила от командарма 6 мая 1945 года. Дивизиям 105-го корпуса вместе с приданными частями было приказано разгромить группировку немецко-фашистских войск, перебравшуюся в ходе отступления на остров Рюген, и овладеть островом. Задача, казалось бы, не из легких. Остров большой, площадью без малого 1000 квадратных километров. К тому же, какие там у противника силы, толком никто не знал. Назывались различные цифры — от тысячи до десяти тысяч солдат и офицеров. Но близился конец войны, и это создавало уверенность, что бежавшие на остров гитлеровцы, хотя в их числе было немало эсэсовцев, не станут долго и упорно сопротивляться, поскольку единственная надежда остаться живыми для них была сдача в плен.

Так, собственно говоря, и было. Когда к Рюгену подошли на специально построенных саперами баржах советские «катюши» и открыли огонь, гитлеровцы сложили оружие.

На этом для 354-й стрелковой дивизии, как и для всей 55-й армии, война была закончена.

Победа! Безоговорочная капитуляция фашистской Германии! Эти долгожданные слова с быстротой молнии облетели все части, все подразделения. Радости не было границ.

В первой половине мая пришел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 354-й Калинковичской орденов Красного Знамени и Кутузова второй степени стрелковой дивизии орденом Ленина. Дивизия стала трижды орденоносной. Пятнадцать раз ее личный состав за доблесть и мужество, проявленные в боях, был отмечен благодарностями Верховного Главнокомандования. Шестеро воинов были удостоены звания Героя Советского Союза: ефрейтор В. А. Алисов, сержант В. Н. Бочкарев, полковник М. Н. Павлов, младший сержант Н. И. Григорьев, красноармеец С. Т. Усолов и старшина Г. Ф. Канцев.

В честь Великой Победы в радостные, незабываемые майские дни сорок пятого года многие воины дивизии, отличившиеся в боях, были удостоены высоких правительственных наград. Вручали их награжденным уже в мирные дни, в торжественной обстановке, перед строем полка, а нередко и всего соединения. Тогда же, в конце победного мая, Указом Президиума Верховного Совета СССР мне было присвоено звание Героя Советского Союза.

 

Вместо послесловия

Неумолимо быстро бежит время. Прошло уже больше полстолетия, как я впервые надел военную форму и навсегда связал свою жизнь со службой в рядах Советских Вооруженных Сил. Давно минула молодость — боевая, кипучая, нелегкая, как и у всех людей моего поколения. Остались далеко позади исключительно трудные времена, когда героические воины Красной Армии стояли насмерть, защищая свою землю от фашистских захватчиков, бесстрашно бросались с гранатами в руках под вражеские танки, закрывали своими телами амбразуры дотов. Стали далекой историей долгие месяцы и годы, полные мужества, стойкости и самопожертвования советских людей в тылу. Новое поколение советских людей, выросшее в послевоенные годы, вместе с ветеранами, под неустанным руководством ленинской партии, успешно строит коммунистическое общество, живет счастливой и радостной жизнью. Тем не менее память о войне по-прежнему жива, она не увядает. Это — память сердца.

Живы в памяти живущих имена всех боевых друзей, с которыми шли тяжкие немеренные версты к Победе: комдив М. И. Мындро; полковой комиссар Н. В. Руденко; начальник политотдела Н. И. Романов; секретарь дивизионной парткомиссий В. Н. Пазаев; комсорги Павел Смирнов, Пантелей Айбабин, Сергей Васякин; комбат М. Е. Золотарев, майор Б. Г. Стуруа, капитан В. А. Фомин, лейтенант Иван Борисюк, старший сержант Григорий Кагамлык, старший лейтенант Ботковели, санитарки Аня Соколова, Вера Дацюк и многие другие, отдавшие свою жизнь за Родину.

Эта бессмертная память призывает каждого советского человека, как зеницу ока, беречь свою Советскую Родину, всегда быть готовым с оружием в руках защитить ее честь и независимость, а когда потребуется, повторить бессмертный подвиг героев Великой Отечественной.

Мне, как ветерану войны и председателю ЦК ДОСААФ Грузии, часто приходится выступать перед молодежью с воспоминаниями о боях, походах. Хорошая у нас молодежь — смелая, волевая, решительная, не боящаяся никаких трудности. Она беззаветно предана своей Советской Родине, нашей ленинской партии и свято чтит память тех, кому она обязана своей нынешней счастливой жизнью.

Этой близкой моему сердцу молодежи я и посвящаю свои записки о войне. Пусть она знает и помнит, какой дорогой ценой досталась нам победа.

* * *

Автор выражает большую благодарность всем, кто помог в сборе материалов и работе над книгой, и особенно писательнице М. А. Немировой, генерал-майору в отставке Г. В. Малюге, полковнику в отставке В. П. Егорову, полковнику в отставке Т. Резяпкину, майору в отставке М. В. Агафонову и другим.