Х. Пол Джефферс — автор многих художественных и документальных книг, последняя из которых — «Taking Command» — на данный момент является единственной биографией генерала Второй мировой войны Дж. Лоутона Коллинза. Перу Джефферса принадлежит и ряд других жизнеописаний, в том числе несколько томов, посвященных президенту США Теодору Рузвельту. Диапазон его прочих нехудожественных работ широк — от книг типа «Freemasons: Inside the World’s Oldest Secret Society» до «With an Axe: 16 Horrific Accounts of Real-Life Axe Murderers» и «The Complete Idiot’s Guide to the Great Depression». В мире холмсианы, кроме следующего рассказа, он является автором романов «The Adventure of the Stalwart Companions» и «Murder Most Irregular», а также «The Forgotten Adventures of Sherlock Holmes» — сборника рассказов, основанных на оригинальных радиопьесах Энтони Бучера и Дениса Грина.

«Крылья смерти опустятся на любого, нарушившего покой фараона» — такую надпись, высеченную на каменной табличке, якобы нашли британские исследователи Говард Картер и Джордж Герберт, вскрывшие гробницу египетского царя Тутанхамона. Говорят, когда люди туда вошли, в Каире погасли все огни, а трехногая собака Герберта упала замертво. Вскоре за ней последовал и хозяин, умерший от укуса комара. От яда кобры погибла канарейка Картера, а вскоре два десятка членов экспедиции умерли при странных обстоятельствах, став жертвами проклятия мумии. По крайней мере, такова молва. Предлагались самые разные объяснения несчастий, обрушившихся на экспедицию. В 1986 году доктор Каролина Штенгер-Филлип предложила интригующую версию о том, что причиной болезни исследователей стали плесень и бактерии, сохранившиеся в герметично закрытой гробнице. Однако статистический анализ, проведенный в 2002 году «Британским медицинским журналом», показал, что на самом деле члены экспедиции умерли незначительно быстрее остальных. «Проклятие» стало распространенным в прессе мифом и вдохновило писателей на создание многих произведений, в том числе этого рассказа.

За три года, прошедшие с тех пор, как в химической лаборатории больницы Святого Барта меня познакомил с Шерлоком Холмсом наш общий друг Стэмфорд, после чего мы с Холмсом вместе поселились на Бейкер-стрит, я постепенно привык к расследованиям. Обычно они начинались с того, что приходила телеграмма или письмо, наша квартирная хозяйка объявляла о неожиданном посетителе или на лестнице раздавались тяжелые шаги детектива из Скотланд-Ярда. Пару раз источником того, что мой друг, по обыкновению, именовал «проблемами», становился я сам. Так случилось и теплым апрельским вечером 1883 года. Мы едва успели устроиться в креслах гостиной дома 221б по Бейкер-стрит на второй вечер после возвращения из графства Суррей, от очередного злодея, доктора Гримсби Ройлотта, как вдруг Холмс вскочил с кресла и объявил:

— Ватсон, предпринятые нами в Сток-Мороне усилия вполне заслуживают награды в виде превосходного ужина!

Спустя полчаса мы уже сидели в ресторане «Симпсонс-ин-зе-Стрэнд». Как и всякий раз, когда мы посещали это почтенное заведение, наш столик располагался наверху, возле большого окна, выходившего на оживленную улицу.

— Глядя на этот парад человечества, — изрек здесь однажды великий сыщик, — на город с населением в четыре миллиона человек, постоянно сталкивающихся друг с другом, невозможно сказать, какое стечение обстоятельств или мелкая случайность может повлечь за собой цепь событий, ведущих к катастрофе или просто к некоему происшествию, внешне кажущемуся безобидным, но изобилующему тяжкими последствиями для тех, кто имеет к нему непосредственное отношение.

То и дело поглядывая на постоянно меняющуюся картину за окном, Холмс ковырялся в ростбифе, нарезанном на одной из огромных серебряных тележек, известных под названием «обеденные повозки» и являвшихся фирменным знаком ресторана «Симпсонс» со дня его открытия в 1848 году. Я же отдавал должное стейку, почкам и грибному пудингу, которыми ресторан славился ничуть не меньше. Бросив взгляд на заполненный веселой публикой зал, я с преизрядным удивлением обнаружил своего старого армейского приятеля, бесстрашно шагавшего к нашему столику.

Коренастый, в мундире Пятого Нортумберлендского стрелкового полка, с вечно неухоженной копной рыжих волос, из-за которой сослуживцы прозвали его Рыжим, майор Джеймс Макэндрю привлек бы к себе внимание где угодно. Пересекая большой обеденный зал, он был особенно заметен из-за похожей на лавровый венок повязки на голове. Подойдя, майор раскинул могучие руки и взревел:

— Ба, неужели это ты, Ватсон?

— Рыжий, дружище! — ответил я, поднимаясь и сжимая его большую пятерню. — Вот это сюрприз! А я и знать не знал, что ты в Англии. Рад встрече. Позволь представить тебе моего друга Шерлока…

— Представлять его излишне, Джон. Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Холмс. У рассказов, которые Ватсон печатает в «Стрэнде», едва ли найдется более преданный поклонник. Полагаю, ваш проницательный взгляд меня уже оценил, а пытливый разум узнал историю всей моей жизни.

— Я бы не стал утверждать, что знаю о вашей жизни все, майор, — ответил Холмс, обмениваясь с ним рукопожатием, — но татуировка в виде корабля под крестом на левом запястье и другая, с русалкой, на правом свидетельствует о том, что в ранней юности вы ушли в море. Это легко узнаваемый стиль некоего мастера телесных украшений, работавшего в доках Портсмута тридцать лет назад.

— Совершенно верно!

— Однако я не возьмусь угадать, как давно вы предпочли мореплаванию армейскую службу.

— Поскольку мой отец был морским капитаном и считал, что у меня есть задатки офицера, я отправился в море тринадцатилетним. Это было в тысяча восемьсот сорок пятом году, а пять лет спустя я решил пойти в армию. Чтобы дослужиться до майора, потребовалось двадцать лет. А еще что можете обо мне сказать?

— Вы исключительно способный, отважный и надежный человек, к тому же настоящий патриот. Обо всех этих качествах свидетельствует ваша жизнь, посвященная воинской службе. Вам также свойственны любовь к риску и импульсивность. На основании этого можно сделать вывод, что вы сменили флот на армию в поисках новых приключений.

— Это было во время восстания сипаев. У меня кипела кровь от желания наказать моголов и мусульман за их вероломство после всего, что Британия сделала ради блага Индии. Потрясающе, мистер Холмс! Продолжайте, пожалуйста.

— Судя по безымянному пальцу левой руки, вы не женаты, — сказал мой друг, — но я уверен, что у такого человека, как вы, не обошлось без любовных романов. Вы испытывали достаточно серьезные чувства к женщине по имени Элизабет, так как ее имя помещено под татуировкой в виде русалки.

— Верно, сэр, но я давно решил, что тяжелая жизнь моряка, а затем пехотного офицера на северо-западной границе Индии после восстания — не то, что джентльмен мог бы предложить прекрасному полу.

— В заключение, майор, отмечу, что вам повезло в жизни, так как вы вернулись в Англию невредимым и в здравом рассудке, благодаря, вне всякого сомнения, вашей глубоко религиозной натуре, о чем свидетельствует татуировка в виде креста. Также, если не ошибаюсь, вы укрепляли свою веру, участвуя в ритуалах масонов.

— Я понимаю, как вы пришли к выводам о моей флотской и армейской жизни — это не столь сложно. Но на чем основано убеждение, что я масон?

— Вы сами это продемонстрировали.

— В самом деле? Не помню…

— Мне известно, что Ватсон — мастер масон. Вы приветствовали друг друга особым рукопожатием входящих в третий круг масонства, так что вы тоже мастер. Однако не могу с уверенностью сказать, вступили вы в братство до или после армии. Ватсон подтвердит, что я никогда не основываюсь на догадках.

— В тысяча восемьсот семьдесят третьем, когда я прибыл в Бомбей, меня приняли учеником в военную ложу и повысили до подмастерья год спустя в Калькутте. Фартук мастера масона я получил в семьдесят девятом, в ложе Пятого стрелкового полка во время Второй Афганской войны. Могу с гордостью сказать, что Ватсон председательствовал на церемонии посвящения как Досточтимый мастер.

— Для меня это была большая честь, — вставил я, с удовольствием вспомнив тот эпизод.

— Когда тебя перевели в Беркширский полк, я потерял твой след. Позднее дошли слухи, что ты получил ранение и отправился домой. Затем стала известна твоя новая роль — помощник и летописец самого знаменитого частного детектива. Рад снова видеть тебя, Джон, и особенно рад тому, что рана явно зажила. Должен сказать, ты отлично выглядишь!

— Порой нога побаливает, напоминая о том кровавом дне.

— Похоже, вы сами серьезно ранены, майор, — заметил Холмс.

Макэндрю поднял руку и осторожно дотронулся до повязки.

— Эту шишку я получил при обстоятельствах куда менее романтичных, чем Джон свою пулю под Майвандом.

— И как это случилось?

— Меня стукнуло куском черепицы, упавшим с крыши на Пимлико-роуд. Это в Челси, возле казарм.

— Повезло тебе, — сказал я. — Могло и убить.

— И впрямь. На этот раз проклятие мумии не возымело действия, но это, наверное, лишь потому, что я был второстепенным членом экспедиции, потревожившей кости старого джентльмена. Я не оккультист, но этот случай почти заставил меня поверить.

— Столь странное заявление требует пояснений, майор, — проговорил Холмс, наклонившись вперед.

— Полагаю, да, но, боюсь, я слишком долго отрываю вас от ужина. Пожалуй, в другой раз.

— В самом деле, майор, — настаивал Холмс. — Не могу же я позволить, чтобы вы объявили свое ранение следствием проклятия мумии, а затем просто ушли, надеясь, что мы с доктором Ватсоном продолжим ужин как ни в чем не бывало. Давайте-ка придвиньте стул и расскажите нам все с самого начала.

— Я не из тех, кто интересуется сверхъестественными вещами, — сказал Макэндрю, усаживаясь, — но, как вы заметили, мистер Холмс, я человек верующий. Нельзя быть масоном и при этом не верить в Великого Архитектора Вселенной.

— Именно так, — кивнул я. — Это краеугольный камень Ремесла.

— Поскольку я христианин, — продолжал Макэндрю, — домой со службы в Афганистане я отправился через Святую землю. Естественно, посетил библейский город Ур и реки Месопотамии. Проведя несколько дней в Багдаде, я продолжил свой путь в Иерусалим. Мне хотелось увидеть Храмовую гору, которую магометане объявили своей третьей величайшей святыней, и посетить храм Гроба Господня. Будучи археологом-любителем, я также интересовался находками Эдварда Робинсона, Чарльза Уоррена и, конечно, генерала Чарльза Гордона. Как вы знаете, он определил, что истинным местонахождением Голгофы и могилы Спасителя являются холм в форме черепа и близлежащий сад, а не гробница в храме Гроба Господня, как считают католики. После священного города я отправился в Каир, чтобы взглянуть на пирамиды Гизы и на Сфинкса. Во время пребывания в «Мена Хаус», приятной старой гостинице в тени Великой пирамиды Хеопса, я случайно познакомился с Бейзилом Портером — племянником лорда Портера, при чьем содействии были организованы раскопки, в которых Бейзил любезно предложил мне принять участие. Профессор Феликс Бродмур из Кембриджа возглавлял экспедицию. Возможно, вы о ней слышали.

— В газетах много пишут, и это вполне заслуженная слава, — подтвердил я. — Надеюсь, ее величество достойно вознаградит усилия ученых.

— Я тоже надеюсь, — сказал Макэндрю. — Однако лорд Портер подвергся шквалу критики со стороны представителей некоторых кругов за то, что не передал находки экспедиции народу, в Британский музей.

— Уверен, с этим рано или поздно разберутся, — ответил Холмс. — Прошу, продолжайте — что там насчет проклятия мумии?

— Экспедиция рассчитывала найти гробницы периода Ранеферефа, фараона шестой династии. Царский саркофаг мы не обнаружили, зато наткнулись на полное сокровищ захоронение мелкого чиновника по имени Саренпут. Поверьте мне, джентльмены, даже богатства индийских махараджей не могут сравниться с тем, что мы нашли в этой могиле! Сама мумия прекрасно сохранилась, избежав вторжения грабителей, которые за тысячелетия обворовали множество гробниц. Возможно, своей неприкосновенностью она обязана проклятию, высеченному на дверях главной камеры. Оно так врезалось мне в память, что я могу процитировать: «Жрец богини Хатхор покарает каждого, кто войдет в эту священную гробницу или причинит ей вред. Любой, кто осквернит мою усыпальницу, утонет, сгорит, будет забит насмерть, погибнет от зубов крокодила, гиппопотама или льва, от жала скорпиона или кобры. Камни обрушатся на голову дерзкого».

— Наконец-то! — воскликнул Холмс. — Хоть что-то по делу. И вы связали камни из проклятия со злополучной черепицей, упавшей вам на голову?

— Я не суеверен, но после некоторых загадочных и трагических событий, завершивших экспедицию Портера — Бродмура, как не задуматься о том, что проклятие мумии — не пустые слова?

— Ваша история становится все интереснее, — заметил Холмс. — И что это за странные события, о которых вы упомянули?

— Сперва обрушился тоннель в гробнице. Никто не погиб и не пострадал, но нам пришлось укреплять стены, чтобы вытащить землекопов.

— А потом?

— Корабль, перевозивший несколько крупных артефактов в Англию, затонул во время шторма в Средиземном море. И снова никто не погиб и не пострадал, но находки теперь лежат глубоко на дне, откуда их не достать.

— Когда наступила первая смерть?

Макэндрю одобрительно улыбнулся.

— Вижу, доктор Ватсон в своих записках не преувеличил ваши способности к дедукции, мистер Холмс. Несколько недель назад Энтони Фалмер, специалист по египетским иероглифам, который перевел проклятие, погиб в железнодорожной катастрофе в Кенте.

— Действительно, ужасная катастрофа, — пробормотал я, вспомнив, что читал в газетах о нескольких погибших.

— А дальше? — спросил Холмс.

— На прошлой неделе кто-то подкараулил Феликса Бродмура на улице возле его дома и так сильно избил, что тот умер, не приходя в сознание. Полиция приписала злодеяние шайке бандитов, орудующей в Кембридже. Насколько мне известно, никого не арестовали.

— Сколько людей участвовало в экспедиции?

— Вместе с землекопами, носильщиками и прочими, которых мы наняли из местных, — около двухсот. Что касается приехавших из Англии, то это лорд Портер, обеспечивавший финансовую поддержку; его племянник Бейзил; выдающийся египтолог из Британского музея по имени Джеффри Десмонд, который до сих пор находится в Каире; мистер Бродмур и мистер Фалмер.

— Итого шестеро, — сказал я, — из которых двое мертвы и ты ранен. Если верить в сверхъестественное, похоже, проклятие мумии взяло немалую дань.

— Наверняка это совпадения, — вздохнул Макэндрю. — Тем не менее хороший повод для казарменных баек. Жаль, мне не хватает таланта Ватсона, чтобы сочинить захватывающую историю. Кстати, когда в «Стрэнде» появится твой новый рассказ?

— Тебе он будет особенно интересен, так как в нем, в числе прочего, идет речь о самой смертоносной змее в Индии.

Макэндрю содрогнулся.

— Болотной гадюке?

— Именно, а также о свистке, блюдце молока, вентиляторе и шнуре для колокольчика.

— Звучит захватывающе! Не терпится прочитать эту историю в твоем изложении.

Холмс бросил на меня предупреждающий взгляд.

— Не думаю, что стоит предавать гласности некоторые детали этого дела — в частности, касающиеся молодой женщины, от которой я узнал о случившемся. Согласны, Ватсон?

— Всецело, Холмс.

Майор Макэндрю еще раз извинился за то, что отвлек Холмса и меня от ужина, выразил надежду, что мы с ним скоро встретимся и вспомним армейские дни, и попрощался.

— Ваш друг неожиданно возбудил у меня аппетит ко всему египетскому, — сказал Холмс, когда майор вернулся к своему столику. — Благодаря этой интересной встрече у нас появился повод нанести визит одному замечательному человеку, с которым мне давно хотелось увидеться. Когда вернемся на Бейкер-стрит, можете найти его в каталоге на букву «П».

Каталог представлял собой набор папок, содержавших алфавитный перечень исторических фактов, многочисленные газетные вырезки, заметки Холмса на клочках бумаги и прочие мелочи, которые мой друг собирал в течение десятилетий. Объем архива был столь же впечатляющим, как и способность моего друга мгновенно находить в нем все нужное.

— Ищите человека по имени Уильям Мэтью Флиндерс Питри, — сказал Холмс.

В биографической заметке двухмесячной давности, вырезанной из «Таймс», говорилось, что Петри является автором книги «Стонхендж: чертежи, описание и версии», опубликованной в 1880 году, и недавно изданных «Пирамид и храмов Гизы». «Сын и тезка инженера-строителя и профессионального геодезиста, внук знаменитого мореплавателя и исследователя побережья Австралии, профессор Флиндерс Питри сам по праву может считаться выдающимся человеком, — заявлял автор статьи. — Как и многие великие, он почти не получил традиционного образования, однако стал известным математиком и снискал немалое уважение египтологов как отец современной археологии».

— Я нисколько не преувеличу, — сказал Холмс, сидя в задумчивости в своем любимом кресле и раскуривая длинную трубку, — если скажу, что методология Флиндерса Питри, основанная на точной записи и сохранении данных, превратила раскопки древних городов из бессмысленного ковыряния в земле киркой и лопатой в науку. Вы часто цитируете мои слова о важности мелочей. Но можно сказать, что по сравнению с этим господином я ничто. Детали, замечаемые мною на манжетах, ногтях или шнурках от ботинок, не сравнимы с тем, что может разглядеть этот человек на черепках египетских горшков, которым пять тысяч лет. Если я могу реконструировать преступление и определить личность злодея по сигарному пеплу или чернильной кляксе на листе бумаги, то Флиндерс Питри способен воспроизвести структуру целой цивилизации.

— И где можно встретить этого уникального ученого? — спросил я, возвращая папку на полку.

— Где еще, как не в Британском музее? Если завтра утром у вас не ожидается спешных дел, надеюсь, вы составите мне компанию. А после консультаций с Флиндерсом Питри на тему проклятий и мумий я угощу вас прекрасным обедом в ближайшем пабе «Альфа инн». В этом заведении вроде сменился хозяин, поэтому сомневаюсь, что кто-нибудь меня вспомнит, хотя я подолгу сиживал там после занятий в музейной библиотеке, когда жил за углом, на Монтэгю-плейс.

В одиннадцать часов утра, пока наш кеб катил по Мэрилебон-роуд в сторону Юстон-роуд, а затем свернул на Гоуэр-стрит, я представлял себе Холмса в те времена, когда он жил в Блумсбери. Размышлял о том, какие тайны занимали его уникальный ум до нашей встречи и буду ли я когда-нибудь в них посвящен. Я посмотрел на него и увидел знакомый силуэт, как всегда окутанный тайной. Его тело находилось рядом, но мысли витали далеко. Пока мы ехали в полном молчании — при подобных обстоятельствах типичном, — он неподвижно сидел слева от меня, слегка повернув голову и глядя в окно с отсутствующим выражением на лице. За этим выражением, как я знал, скрывался разум, чутко реагировавший на происходящее вокруг и предвкушавший беседу с Флиндерсом Питри в надежде получить новые знания о высеченных на стенах гробниц проклятиях.

Когда кеб замедлил ход, сворачивая на Грейт-Рассел-стрит, мой друг пошевелился, вздохнул и пробормотал:

— Вот тут был магазин виноторговца Вамбери. Бедняга! Каким же он оказался глупцом. Согласны, Ватсон?

— Откуда мне знать? Никогда о нем не слышал.

— Ну да, конечно. Это было еще до вас. Приехали! Старый добрый Британский музей.

Выпрыгнув из кеба, он пробежал через чугунные ворота, по вымощенной камнем площади, вверх по ступеням и под портик с внушительными колоннами так быстро, что я немного отстал. Когда нагнал, он уже беседовал со служителем в форме.

— Давно вас не видел, мистер Холмс. Что на этот раз? Шантаж? Ограбление? Элегантное убийство?

— Возможно, мистер Доббс, возможно. Назовем это делом о проклятии мумии. Где находится кабинет профессора Флиндерса Питри?

— Вверх по лестнице, мимо этрусской галереи и прямо. Последняя дверь направо.

— Только представьте, Ватсон, — сказал Холмс, пока мы быстро шагали по ступенькам, а затем по длинному коридору, — в этих величественных стенах хранится материальная история человечества со всеми ее триумфами и трагедиями, упорядоченная и занесенная в каталоги, собранная с разных концов света. Величайший подарок миру, над которым простирается власть Британской империи!

— В самом деле? — тяжело дыша, спросил я. — Как насчет парламентского правления?

— Слова истинного британского подданного! — Холмс остановился перед скромной дверью с табличкой «Отдел египтологии». — Мы на месте! Вне всякого сомнения, это вотчина Флиндерса Питри.

Он трижды стукнул в дверь.

— Открыто! — донеслось изнутри.

Войдя в кабинет, мы с Холмсом обнаружили худощавого человека с аккуратно подстриженной каштановой бородой и усами, в белом лабораторном халате, склонившегося над черным как уголь мумифицированным трупом. Холмс отважно направился к ученому.

— Профессор Флиндерс Питри, я полагаю?

— Вы явились в очень подходящий момент, джентльмены, — ответил профессор, не сводя пристального взгляда с мумии. — Этот человек, несомненно, принадлежит к третьей династии.

— Прошу извинить за вторжение, профессор, — сказал мой друг. — Я Шерлок Холмс, а это мой друг и помощник доктор Джон Ватсон. Если наш визит доставляет вам неудобства, можем повторить его в более подходящее время.

— Этот малый хранил свои тайны почти четыре тысячелетия, — проговорил Флиндерс Питри, поднимая глаза. — Несколько минут ничего не изменят. Я к вашим услугам.

— Крайне любезно с вашей стороны, сэр. Что вы можете рассказать об экспедиции Портера — Бродмура?

Озадаченный, профессор воззрился на моего друга.

— Прежде чем ответить, мистер Холмс, я бы хотел поинтересоваться, кого вы представляете. Вы здесь по поручению лорда Портера?

— Мы представляем лишь самих себя.

Профессор направился в угол, к умывальнику.

— Жаль. Я надеялся, что вас прислал лорд Портер. Если вы не от него, почему вас заинтересовала моя персона?

— Мы пришли потому, что вас везде считают выдающимся авторитетом в области египтологии — науки, которая только начинает развиваться.

— Вот именно — начинает. И любой, кто объявляет себя выдающимся авторитетом в области египтологии, ступает по тонкому льду. Мы едва коснулись сути вопроса, джентльмены.

Закончив мыть руки, Флиндерс Питри предложил нам продолжить беседу в маленьком уютном кабинете по соседству с лабораторией, заваленном египетскими артефактами.

— Профессор, — спросил Холмс, — вам известно о ряде несчастных случаев с участниками недавней экспедиции Портера — Бродмура? Некоторые связывают их с найденным в гробнице проклятием. Я имею в виду обрушение тоннеля во время раскопок, гибель корабля, перевозившего находки, и смерть двух членов экспедиции.

— Уж вы-то, мистер Холмс, наверняка не верите в фантастическую версию, будто бы эти несчастья — результат проклятия. Что бы ни печатали газеты об угрозах покарать смертью, о злом роке, нависшем над теми, кто вскрыл гробницу, — это чистейшие совпадения, и никак иначе.

— Вы сомневаетесь, — спросил я, — что экспедиция столкнулась с проклятием?

— Я бы удивился, если бы этого не случилось. Проклятия разного рода находят в каждом египетском захоронении. Они так же распространены, как цитаты из Библии на могильных камнях христиан в Англии. Легенды о заклинаниях и проклятиях известны с древних времен. Почитайте «Республику» Платона, и вы обнаружите, что в те времена любой, кто желал зла врагу, за небольшую плату нанимал чародея, который мог причинить вред с помощью заклинаний, песнопений или уродливых фигурок, склонявших богов послужить его целям. Вся эта чушь насчет проклятий в египетских гробницах — плод воображения писательницы по имени Джейн Уэбб Лоудон. Побывав в тысяча восемьсот двадцать первом году на представлении в цирке Пикадилли, где были сняты покровы с нескольких мумий, эта женщина написала роман под названием «Мумия». Действие происходит в двадцать втором веке; мстительная мумия оживает и пытается задушить главного героя. За этим фантастическим томом в двадцать восьмом последовала публикация детской книги неизвестного писателя «Плоды находчивости». Там мумий подожгли для освещения внутреннего убранства египетской гробницы, и они, конечно, пришли в ярость. Самый последний пример такого «творчества» — труд достаточно известного американского автора. В шестьдесят восьмом Луиза Мэй Олкотт опубликовала рассказ «Заблудившиеся в пирамиде, или Проклятие мумии». В этой гротескной фантазии ученый воспламеняет мумию, чтобы осветить путь во внутреннюю камеру гробницы, где находит золотую шкатулку с тремя семенами. Их доставляют в Америку и там сажают, после чего вырастают цветы, которые невеста героя надевает в качестве свадебного украшения. Вдохнув их запах, она впадает в кому и превращается в живую мумию. Увы, джентльмены, даже в наше время люди верят в подобную чепуху.

Теперь полки наших книжных магазинов и библиотек полны романов о монстрах, собранных из разных частей тела и вызванных к жизни сумасшедшими учеными, а также историями об оборотнях и вампирах. Даже один из самых многообещающих новых писателей, Артур Конан Дойл, увлекся рассказами о сверхъестественных и оккультных явлениях, судя по всему вдохновившись творчеством американского писаки Эдгара Аллана По.

— Похоже, вы человек с жесткой позицией, — заметил Холмс.

— Если вы ищете объяснение несчастным случаям, связанным с экспедицией Портера — Бродмура, вам следует подумать об очевидном. Искать нечто ужасное в стечении обстоятельств свойственно человеческому воображению. Упомяну газетную заметку, вышедшую вскоре после интервью, в котором племянник покровителя экспедиции упоминал о найденном в гробнице проклятии. Внезапно у репортера возникла мысль сделать смертельное нападение на Бродмура последним в цепи таинственных событий, зловещим образом связанных с проклятием мумии. Что говорит о доверчивости английского читателя.

— Вы спрашивали, не прислал ли нас с доктором Ватсоном лорд Портер. Могу я поинтересоваться, почему вы так решили?

— Несколько недель назад я нанес визит лорду и его племяннику, пытаясь убедить в необходимости поделиться находками со всем миром, передав результаты экспедиции Британскому музею. Я считал, что Портер должен выбрать между мимолетным удовольствием личного обогащения и пожизненной славой, когда его именем назовут одно из крыльев музея, и покинул дом в надежде, что рано или поздно он со мной согласится. Спустя несколько дней, к моей немалой радости, я получил от Портера письмо, где говорилось, что вскоре меня посетит его адвокат, достопочтенный Дадли Уолсингэм, чтобы обсудить создание постоянной экспозиции. Поэтому, увидев вас, я решил, что вы от него. Однако боюсь, мои надежды сделать выдающуюся коллекцию лорда частью музея безосновательны. И это огромная потеря, джентльмены.

Когда мы вышли от Флиндерса Питри, оставив его наедине с мумией, Холмс спросил:

— Ну, Ватсон, что скажете про нашего профессора египтологии?

— Замечательный человек! Я в восторге от его лекции о проклятиях. И согласен с тем, что находкам экспедиции Портера — Бродмура место в Британском музее. К тому же он весьма точно подметил плачевное состояние современной прессы. Похоже, ее интересуют лишь свежие сенсации для увеличения тиражей.

— Совершенно верно, друг мой, — сказал Холмс, пока мы пересекали Грейт-Рассел-стрит, направляясь к пабу «Альфа инн», — но информация в прессе может оказаться весьма ценной, если знать, как ею воспользоваться.

На следующее утро я вошел в гостиную и дернул за шнур колокольчика, давая знак миссис Хадсон, что готов к завтраку. Несмотря на холод и туман, не вызывавшие желания покидать жилье, Холмса там не оказалось. Собравшись покурить, я подошел к полке, чтобы выбрать трубку из лежавшей там коллекции, и нашел записку от друга, в которой сообщалось, что его следует ждать к полудню.

Ровно в указанное время, когда я просматривал свои записки о деле в Сток-Мороне, Холмс вошел в комнату и бросил на мой стол два конверта.

— Это вам.

До этого момента я безропотно принимал его привычку изучать адресованную мне почту. Ни письмо, ни телеграмма, ни посылка не попадали мне в руки, не будучи тщательно осмотрены Холмсом и сопровождены его комментарием. Но в то серое тоскливое утро — возможно, из-за воспоминаний об ужасах, случившихся недавно в Сток-Мороне, или из-за того, что от сырой погоды разнылась полученная в Майванде рана, — я раздраженно бросил:

— Вам никак не обойтись без проверки моей почты?

— Помилуйте, Ватсон, — смутился Холмс. — Вот уж не думал, что вы можете расстроиться из-за такой мелочи.

Затем последовало типичное для него объяснение: для сыщика-де нет ничего более поучительного, чем почерк, чернила и почтовые марки.

— Неужели вы не знаете, что способна рассказать об отправителе его манера подписывать корреспонденцию? Был ли адрес написан в спешке? Какой выбран конверт? Из письма можно извлечь массу информации, даже не вскрывая.

— Не сомневаюсь, что однажды вы напишете монографию на эту тему, — проворчал я.

— Наверняка так и сделаю, — кивнул Холмс, доставая из кармана трубку. — Пока что я внес в каталог четырнадцать разновидностей чернил, используемых Королевской почтой для штемпелей, и почти сотню водяных знаков британских производителей бумаги, а также пару десятков из Соединенных Штатов. Например, за последний год вы получили восемь писем на бумаге, изготовленной в Сан-Франциско, из чего я заключил, что в этом городе живет ваш близкий родственник, который, как я вынужден с сожалением отметить, в последнее время страдает серьезным недомоганием. — Он сделал паузу, раскуривая трубку. — Я прав, что переписка касается болезни вашего брата?

— Да, но как…

— Почерк на первых пяти конвертах мужской, и они адресованы Джону Ватсону. Отсутствие слова «мистер» или «доктор» свидетельствует о близких, если не семейных отношениях. Следующие письма приходили из того же города, но адрес на них написан женщиной, и обращение сделано по всей форме. Поскольку сестра обращалась бы к вам просто «Джон», это, скорее всего, жена вашего брата.

— Скорее всего?! Никогда не слышал от вас подобного.

— Я прав, утверждая, что ваш брат не слишком хорошо себя чувствует?

— Он страдает нервным расстройством, которое приводит к прогрессирующему параличу.

— Когда вы отправляетесь в Америку?

— С чего вы взяли, что я планирую такое путешествие?

— Бросьте, Ватсон! На втором конверте, который вы получили, — логотип пароходной компании «Кьюнард». Судя по размерам, в нем не что иное, как расписание рейсов через Атлантику.

— Я еще не решил.

— Когда решите, помогу вам, если потребуется.

— Спасибо. Где вы были сегодня утром?

— Там и сям.

С этими словами он устроился поудобнее в кресле, набил трубку, чиркнул спичкой и погрузился в долгое задумчивое молчание, столь же непроницаемое, как клубящийся над Бейкер-стрит туман.

Потом исчез на полдня, не давая никаких объяснений, а без четверти четыре ворвался в гостиную, бросил мне на колени падкую на сенсации городскую газету и воскликнул:

— Прочтите экстренное сообщение на первой полосе!

Я нашел заметку:

ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА ПРОКЛЯТИЯ МУМИИ?

Наш корреспондент в графстве Кент сообщает о загадочном происшествии. Похоже, проклятие, обрушившееся на исследователей древних египетских гробниц, нашло себе новую жертву. Финансовый покровитель злополучной экспедиции, лорд Портер, был найден мертвым сегодня утром у себя в спальне. Хотя Уильям Кроуфорд, старший инспектор местной полиции, утверждает, что смерть лорда вызвана естественными причинами, связанными с его почтенным возрастом, она напомнила нам о гибели двух членов экспедиции и о других несчастьях, случившихся в течение нескольких месяцев после обнаружения про́клятой усыпальницы.

— Смерть двух ведущих участников экспедиции в песках Египта еще можно счесть случайностью, — сказал Холмс. — Три смерти уже требуют расследования. Если поспешим, успеем на экспресс. Я послал телеграмму инспектору Кроуфорду, попросил встретить нас на станции в семь часов.

Прошло меньше недели с тех пор, как мы с Холмсом сели в поезд на вокзале Ватерлоо, чтобы добраться до Лезерхеда, а там нанять двуколку до Сток-Морона. Как и в тот раз, выдался прекрасный день, по небу плыли кудрявые облака и светило солнце, хотя сейчас мы ехали среди весенних пейзажей в более позднее время суток. Когда поезд прибыл к месту назначения, я увидел за окном невысокого полноватого человека средних лет в коричневом костюме и бежевом котелке, расхаживавшего по платформе.

— Похоже, это и есть инспектор Кроуфорд, — сказал я, поворачиваясь к Холмсу.

— Да, — ответил Холмс, глядя через мое плечо. — По тяжелым черным ботинкам легко опознать полицейского.

После обмена приветствиями Холмс спросил Кроуфорда:

— В комнате, где нашли лорда Портера, царил беспорядок?

— Если не считать того, что вчера вечером тело забрали в морг, все было как обычно, — возбужденно ответил Кроуфорд. — Я дал указания прислуге, чтобы никто не входил в спальню, пока коронер не установит причину смерти.

— Отличная работа, инспектор!

Мы сели в коляску, которой управлял констебль в форме, и прибыли в поместье лорда Портера, где пообочь ворот стояли большие каменные изваяния с человеческими головами и львиными телами. В конце длинной извилистой дорожки, окаймленной высокими дубами, находился старый дом; его вход сторожили два каменных барана. На громкий стук Холмса ответил дворецкий. Когда мы вошли в просторный холл, украшенный египетскими артефактами, мой друг спросил:

— Как вас зовут?

— Брэдли, сэр.

— Давно ли служите у лорда Портера?

— Почти десять лет.

— Заметили ли вы в его поведении что-то необычное за последнее время? Нервничал ли он? Не опасался ли за свою жизнь?

— При мне — нет, сэр.

— Он когда-нибудь рассказывал вам о своей экспедиции в Египет?

— О самой экспедиции — нет, сэр. Но в последнее время лорда беспокоили заявления в газетах о том, что его больше интересует прибыль, чем научные достижения и новые знания.

— Кто был в доме, когда умер лорд Портер?

— Только прислуга, сэр.

— Кто-нибудь посещал его недавно?

— В понедельник здесь был адвокат.

— Достопочтенный Дадли Уолсингэм?

— Да, сэр.

— Кто-то еще?

— Майор Макэндрю. Лорд Портер пригласил его на ланч. Кажется, это один из участников экспедиции. Вчера вечером на ужин приходил племянник. Вскоре после этого хозяин пошел спать, а мистер Бейзил вернулся в Лондон.

— Вчера вечером я послал племяннику телеграмму о смерти дяди, — сказал инспектор, — но не получил ответа.

— Брэдли, — попросил Холмс, — пожалуйста, покажите нам спальню лорда Портера.

Спальня располагалась наверху винтовой лестницы, с правой стороны: просторная комната, напоминавшая музей.

— Прошу вас оставаться в коридоре, джентльмены, — бесцеремонно распорядился Холмс, — пока я не осмотрю комнату.

Сцена, последовавшая далее, была мне хорошо знакома, но вызвала удивление у инспектора.

— Что он ищет, доктор? — шепотом спросил меня Кроуфорд.

Холмс осторожно ступал, изучая пространство вокруг кровати, затем присел, разглядывая ковер, и наконец подошел к двум большим окнам.

Внезапно вернувшись к двери, Холмс спросил у дворецкого:

— Лорд Портер курил?

— Пока врач не запретил табак два года назад, обожал трубку.

— Ваш хозяин был жизнерадостным человеком?

— До египетской экспедиции — да.

— Но не после?

— Боюсь, пребывание в пустыне плохо сказалось на его здоровье. Он почти все время проводил за столом в своем кабинете или в постели.

— Спасибо, Брэдли. Это все.

— Хорошо, сэр.

— А теперь, инспектор, — сказал Холмс, — проводите нас в морг.

В маленьком помещении по соседству с полицейским участком на столе лежало завернутое в простыню тело лорда Портера. Откинув ткань, Холмс осмотрел покойника с головы до ног и в конце концов объявил:

— Очень интересно. Взгляните, Ватсон! Обращаю ваше внимание на легкое обесцвечивание кожи вокруг маленького отверстия чуть ниже линии волос с правой стороны затылка.

Осмотрев красноватое пятнышко, я сказал:

— Возможно, это укус насекомого. Чтобы определить точно, потребуется исследовать ткань под микроскопом.

— Инспектор, — сказал Холмс, — мне бы хотелось как можно скорее узнать мнение вашего коронера.

— Конечно, мистер Холмс. Могу я еще чем-то помочь?

— Сейчас нет, но не исключено, что я скоро с вами свяжусь.

Я сгорал от любопытства, пока мы возвращались на Бейкер-стрит, но знал, что Холмс прольет свет на дело, когда сочтет нужным. Он не раз говорил о моем величайшем даре — умении молчать, — который делает меня бесценным партнером. Поэтому, когда утром Холмс ушел из дома и не возвращался до вечера, я решил не задавать вопросов, где он был и что делал. Лишь за ужином мой друг внезапно отвлекся от тарелки с несравненной жареной форелью миссис Хадсон и пробормотал:

— Дело весьма мутное, Ватсон. Прав я или нет, мы узнаем после того, как получим известие от инспектора Кроуфорда.

Долгожданное известие пришло на следующий день — самая короткая из всех телеграмм, когда-либо полученных Холмсом, состояла из двух слов: Яд кобры.

— Это предпоследний камень в замысловатой конструкции, Ватсон, — торжествующе заявил сыщик, размахивая бумагой, как флагом. — Остается послать инспектору телеграмму, в которой я предложу задать один вопрос дворецкому, и если ответ окажется положительным, посоветую предъявить обвинение в убийстве Бейзилу Портеру.

Ответ Кроуфорда последовал в тот же день в виде еще одной короткой телеграммы: Он полностью сознался. Подробности позже.

Прочитав, я воскликнул:

— Потрясающе, Холмс! Вы раскрыли дело, даже не встретившись с подозреваемым и не допросив его!

— В этом не было необходимости, Ватсон. В моем распоряжении имелись все факты, указывавшие на Бейзила Портера. Негодяй племянник обладает редкой изощренности умом. Как вы помните, после нашей встречи с Флиндерсом Питри я сказал, что информация в прессе может оказаться весьма ценной, если знать, как ею воспользоваться. Бейзил связал воедино загадочные события — обрушение тоннеля, гибель корабля, случайную смерть Энтони Фалмера и убийство профессора Бродмура — и навел репортера на мысль о том, что причиной всего этого является проклятие мумии. А чтобы добавить правдоподобности, он попытался убить вашего старого товарища по оружию, майора Макэндрю. Не встреть мы его тем вечером в «Симпсонсе», преступления могли бы остаться нераскрытыми и безнаказанными.

— И что заставило вас подозревать племянника?

— Мне показалось любопытным, что, узнав о смерти дяди, Бейзил Портер не приехал к нему домой сразу. Когда я нашел на затылке у лорда след, похожий на укус насекомого, который с тем же успехом мог оказаться уколом булавки или шприца, у меня возникли подозрения, что старому Портеру впрыснули отраву. Получив подтверждение о наличии яда кобры, я уже не сомневался, что его ввел племянник. Однако, чтобы удостовериться в этом окончательно, следовало исключить из списка подозреваемых еще одного человека, побывавшего в тот день у лорда, — вашего друга Макэндрю. Мне нужно было знать, оставались ли дядя и племянник в тот день хотя бы раз наедине.

— Именно этот вопрос по вашему совету Кроуфорд задал дворецкому.

— Да. Исследуя ковер в спальне, я нашел не только сигарный пепел, но и подтверждение того, что кто-то расхаживал там в состоянии крайнего возбуждения. Мои методы вам известны. О чем это говорит?

— В спальне разгорелся спор.

— Совершенно верно, но по какому поводу? После того как мы посетили владения инспектора Кроуфорда, я встретился с адвокатом и душеприказчиком Портера, достопочтенным Дадли Уолсингэмом. Состояние лорда оказалось весьма внушительным, даже без учета привезенных из Египта сокровищ. Потом, расспросив известных в финансовых кругах людей, я выяснил, что Бейзил Портер давно находится на грани банкротства.

— И вы предположили, что он попытался решить проблему, убив дядю и унаследовав его состояние, которое серьезно выросло после экспедиции в Египет…

— Однако шанс внезапно оказался под угрозой, — сказал Холмс. — Лорд Портер, похоже, согласился на просьбу профессора Петри передать находки экспедиции Британскому музею. Именно тогда у Бейзила родился замысел убийства, которое, как он надеялся, можно будет списать на найденное в гробнице проклятие. Чтобы обосновать столь фантастический план, он убил профессора Бродмура и, ловко используя прессу, привлек внимание к случайно совпавшим по времени событиям — обрушению тоннеля, затонувшему кораблю с археологическими находками и гибели Фалмера в железнодорожной катастрофе. Само собой, каких-либо доказательств у меня нет. Каждое событие можно объяснить стечением обстоятельств.

Единственное, что мне удалось расследовать, — странный случай с черепицей, упавшей на голову Макэндрю. Я побывал у него в Челси и, походив по крыше, не только обнаружил, что черепица была оторвана, но и нашел отпечатки ног человека, сбросившего ее на майора. Если это дело рук волшебным образом ожившей и перенесшейся в Челси мумии, то у нее нашлось время обзавестись парой ботинок. Никаких иных объяснений, кроме того, что автором сей невероятной драмы является Бейзил Портер, не оставалось. Мне требовалось лишь удостовериться, что в тот день возможность совершить убийство имелась только у него.

— А если майор Макэндрю в тот день тоже побывал наедине с хозяином дома?

— Мотив, Ватсон! Зачем Макэндрю убивать лорда Портера?

— Превосходная работа, Холмс.

Хотя Бейзил Портер признался в убийстве своего дяди и Феликса Бродмура, он предъявил присяжным и суду фантастическое объяснение своих поступков, заявив, что страдает мозговой лихорадкой, развившейся в душевную болезнь, в которой он нагло обвинил проклятие мумии. Но дерзкая затея ни к чему не привела — обвиненный в двух убийствах, он был приговорен к смерти и повешен. Тем временем, поскольку других наследников у лорда Портера не имелось, сокровища египетской экспедиции объявили собственностью короны и по решению суда передали в Британский музей, под надзор Флиндерса Питри. Выдающийся ученый продолжал свои археологические изыскания, за что в итоге был посвящен в рыцари и в 1892 году получил звание профессора египтологии лондонского Юниверсити-колледжа. Совет по изучению Египта, основанный в 1894 году, заложил основы Британской школы археологии, а затем учредил Музей египетской археологии имени Питри на Малет-плейс.

Просматривая свои записи через несколько дней после того, как Холмс раскрыл дело, которое у меня описано под названием «Проклятие мумии», я бросил взгляд на сидевшего напротив друга, и внезапная мысль заставила нарушить его покой.

— Вы доказали, что Бейзил Портер пошел на двойное убийство, чтобы унаследовать огромное состояние, — напомнил я. — Но вам никогда не приходило в голову, что нет подтверждений тому, что все злополучные события — не результат проклятия мумии?

Холмс подскочил в кресле.

— Что вы сказали?

— Все можно объяснить тем, — улыбнулся я, приподняв брови, — что Бейзил Портер был лишь орудием, с помощью которого проклятие мумии наконец исполнилось!

— Добрый старый Ватсон, — ответил Холмс, выпуская клуб дыма из своей любимой трубки. — Ваш романтизм незыблем, как пирамиды Гизы. И столь же загадочен.