…Отец мой был третьим или четвертым поселенцем, обосновавшимся приблизительно в 1737 г. в той части страны, где сейчас живу я. Он умер 17 августа 1757 г., оставив мою мать вдовой с шестью дочерьми и двумя сыновьями, старшим из которых был я. Она прожила до 1776 г. Моему младшему брату он оставил усадьбу на реке Джеймс, названную Сноудон в честь предполагаемого места происхождения нашей семьи. Мне же он оставил те земли, на которых я родился и живу.

Отец отдал меня в английскую школу в возрасте пяти лет, а с девяти лет вплоть до его смерти я ходил в латинскую школу. Мой учитель, г-н Дуглас, священник из Шотландии, владел начатками латыни и греческого и обучал меня французскому языку. После смерти отца я попал к преподобному г-ну Моури, настоящему ученому-классику, который занимался со мной два года. Затем, точнее с весны 1760 г., в течение двух лет я учился в колледже Уильяма и Мэри. Моей большой и доброй удачей, возможно определившей мой жизненный путь, была встреча с д-ром Уильямом Смоллом из Шотландии, тогда профессором математики, человеком глубоких знаний в области большинства прикладных разделов науки, обладавшим счастливым талантом общения, корректными манерами джентльмена, широким и либерально настроенным умом. К величайшему для меня счастью, он вскоре привязался ко мне и я стал его ежедневным компаньоном в те часы, когда не был занят в колледже. Из бесед с ним я почерпнул свои взгляды на развитие науки и того порядка вещей, часть которого мы все составляем. К счастью, вскоре после моего поступления в колледж освободилась кафедра философии, и его назначили на эту должность per interim. Он впервые в этом колледже начал регулярное чтение лекций по этике, риторике и литературе. Он возвратился в Европу в 1762 г., но прежде из доброго отношения ко мне добился, с помощью своего близкого друга Джорджа Уита, чтобы меня допустили к изучению права под его руководством, а также ввел меня в окружение губернатора Фокье, самого способного человека из всех, когда-либо занимавших этот пост. За его столом он сам, его amici omnium horarum д-р Смолл, г-н Уит и я составили partie quaree, и беседам, которые обычно велись во время наших встреч, я во многом обязан моему образованию. Г-н Уит был моим верным и любимым наставником в юности и на всю жизнь остался самым дорогим другом. В 1767 г. он помог мне заняться юридической практикой в адвокатуре Генерального суда, которую я и продолжал до тех пор, пока Революция не закрыла все суды.

В 1769 г. я стал членом легислатуры, куда был избран от своего графства, и оставался им, пока Революция не закрыла и ее. Я предпринял в легислатуре попытку добиться разрешения на освобождение рабов, но она была отклонена. Действительно, трудно было рассчитывать на успех чего-либо либерального в условиях королевского правления. Наши мысли были ограничены узкими рамками, привычной верой в то, что в вопросах управления наш долг – повиноваться метрополии, подчинять свою деятельность ее интересам и даже проявлять ханжескую нетерпимость ко всем религиям, кроме ее, англиканской. Трудности, которые испытывали члены нашей легислатуры, исходили от обычая и чувства безнадежности, а не из раздумий и убеждения. Практика вскоре показала, что они смогли правильно осознать свою задачу, как только к ней было призвано их внимание. Однако в королевском совете, являвшимся другой палатой легислатуры, места занимались по воле высшей власти, и сами члены совета находились в полной зависимости от этой воли. Губернатор, назначавшийся той же властью и еще более преданный ей, наложил вето на наши законы. И вот, наконец, само королевское вето захлопнуло дверь перед всеми надеждами на улучшение.

1 января 1772 г. я женился на 23-летней Марте Скелтон, вдове Батхерста Скелтона, дочери Джона Уэйлеса. Г-н Уэйлес был адвокатом с большой практикой, что объяснялось, скорее, его огромным трудолюбием, пунктуальностью и готовностью практически вести дела, чем выдающимися профессиональными заслугами. Он был очень приятным собеседником, полным добродушного юмора шутником, и ему были рады в любой компании. Он нажил приличное состояние и умер в мае 1773 г., оставив трех дочерей. Часть его состояния, унаследованная г-жой Джефферсон, после выплаты долгов, которые были весьма значительны, приблизительно равнялась тому, что мне досталось в наследство от моего отца, и вследствие этого мы стали вдвое свободнее в своих средствах.

* * *

Когда была внесена знаменитая резолюция 1765 г., запрещающая введение гербового сбора, я все еще изучал юриспруденцию в Вильямсберге. Однако во время дебатов в Палате горожан я стоял у входа в зал и слушал блестящее выступление г-на Генри, который отличался талантом популярного оратора. Он действительно обладал этим талантом в огромной степени. Другого такого оратора мне больше не приходилось слышать. Мне казалось, что он говорил так, как Гомер писал. Г-н Джонсон, адвокат и член палаты от Норзерн Нек, поддержал эту резолюцию. Благодаря ему разум и логика в этом деле восторжествовали. Мои воспоминания об этих событиях можно найти на стр. 60 жизнеописания Патрика Генри, написанного Уиртом, которому я их и предоставил.

В мае 1769 г. губернатор лорд Ботетур созвал заседание Генеральной ассамблеи. К этому времени я уже стал ее членом. Ассамблея узнала о совместных резолюциях и обращении палат лордов и общин 1768–1769 гг., касающихся событий в Массачусетсе. Контррезолюции и обращение Палаты горожан к королю были приняты почти единогласно и все были настроены считать дело Массачусетса общим делом. Губернатор распустил палату. Но на следующий день мы встретились в зале Аполлона в таверне «Рэли», самостоятельно организовали заседание, составили статьи «Ассоциации» о бойкоте любых британских товаров, подписали их и представили народу. Мы разъехались по своим графствам и почти все были там переизбраны за исключением тех немногих, кто не одобрил наших действий.

Поскольку в течение значительного периода времени не произошло никаких волнующих событий, наши сограждане, казалось, впали в состояние безразличия к нашему общему положению, над нами все еще висели неотмененный налог на чай и декларативный акт о праве британского парламента навязывать нам свои законы в любых случаях. Но на нашей сессии весной 1773 г. мы решили, что требует внимания деятельность следственного суда, учрежденного в 1762 г. в Род-Айленде и наделенного властью высылать в Англию и судить там лиц, совершивших здесь, у нас, преступления. Считая, что старейшие и ведущие члены палаты не в состоянии проявить ту степень готовности и рвения, которую требовало время, г-да Генри, Ричард Генри Ли, Фрэнсис Л. Ли, г-н Карр и я договорились встретиться вечером в отдельной комнате в таверне «Рэли», чтобы обсудить положение дел. Возможно, там были еще один-два члена палаты, которых я не запомнил. Все мы сознавали, что самой неотложной задачей было достижение соглашения со всеми остальными колониями о том, чтобы считать борьбу против британских притязаний общим делом и договориться о единстве действий. Лучшим способом поддержания контактов было бы создание для этой цели в каждой колонии комитетов связи, первым шагом которых, вероятно, мог быть созыв в каком-либо центральном месте собрания представителей от каждой колонии, наделенных полномочиями принимать решения о совместных действиях. Поэтому мы составили проект резолюции. Обсуждавшие проект члены легислатуры предложили мне внести его на рассмотрение, но я настоял на том, чтобы это сделал новый член палаты, мой друг и шурин, г-н Карр, потому что мне хотелось предоставить ему возможность проявить свои большие достоинства и таланты перед всей палатой. Со мной согласились; внесенные им резолюции были приняты пет. соп и был создан комитет связи, председателем которого стал спикер палаты Пейтон Рандолф. Губернатор (тогда им был лорд Данмор) распустил ассамблею, но члены комитета встретились на следующий день, подготовили циркулярное письмо к спикерам других колоний, приложив к нему копию принятых резолюций и поручив председателю комитета разослать их с нарочными.

С той поры считается, что приоритет создания комитетов связи между колониями принадлежит Массачусетсу. Разделяет это ошибочное мнение и Маршалл (John Marshall’s Life of Washington), хотя из самих примечаний в приложении к его книге, на которые он ссылается, видно, что там их создание ограничивалось городами. Этот вопрос ясно изложен в письме ко мне Самуэля Адамса Уэллса от 2 апреля 1819 г. и в моем ответе от 12 мая. В своем письме г-н Уэллс исправил допущенную мною неточность в информации, переданной мною г-ну Уирту, как указано в примечании на стр. 87, относительно того, что курьеры Массачусетса и Виргинии, доставляя аналогичные предложения, встретились на пути; г-н Уэллс пишет, что в Массачусетсе решение было принято только после того, как наше предложение было получено и оглашено на следующей сессии. Таким образом их послание, встретившееся в пути с нашим, должно быть, касалось какого-то другого вопроса, потому что я хорошо помню, как Пейтон Рандолф рассказывал мне о том, как встретились наши курьеры.

* * *

Следующим событием, вызвавшим наше сочувствие Массачусетсу, было принятие закона о Бостонском порте, в соответствии с которым 1 июня 1774 г. порт должны были закрыть. Это произошло во время сессии нашей ассамблеи весной того же года. Поскольку старые члены палаты больше не играли ведущей роли в этих вопросах, г-н Генри, Р. Г. Ли, Фр. Л. Ли, еще три-четыре члена палаты, – имен которых я не припомню, – и я сам, решив, что мы должны смело занять недвусмысленную позицию в поддержку Массачусетса, договорились встретиться в зале заседаний Совета, так как там была библиотека, и обсудить надлежащие действия. Мы были убеждены в необходимости пробудить наш народ от апатии, в которую он впал по отношению к происходящим событиям, и сочли, что назначение дня всеобщего поста и молитвы лучше всего привлечет его внимание. Со дня наших бедствий в войне 1755 г. еще не было случая такого торжественного обращения. С тех пор выросло новое поколение, которое этого не помнит. И вот, с помощью Рашуорта, которого мы тщательно просмотрели в поисках хранимых им революционных прецедентов и правил пуритан тех дней, мы, несколько модернизировав их формулировки, приготовили резолюцию, объявив 1 июня, дату вступления в силу закона о порте, днем поста, скорби и молитвы, чтобы умолить небеса отвратить от нас беды гражданской войны, вдохнуть в нас твердость в защите наших прав и обратить сердца короля и членов парламента к умиротворению и справедливости.

Чтобы придать нашему предложению больший вес, мы решили явиться на следующее утро к г-ну Николасу, чей степенный и религиозный характер более соответствовал тону нашей резолюции, и уговорить его внести ее на рассмотрение ассамблеи. Соответственно мы отправились к нему утром. В тот же день он внес наше предложение о 1 июня, и оно прошло, не встретив возражений. Как обычно, губернатор распустил ассамблею. Как и прежде, мы направились в зал Аполлона, согласовали статьи «Ассоциации» и обязали наш Комитет связи предложить комитетам связи других колоний назначить своих представителей для ежегодного проведения Конгресса в удобном для всех месте с тем, чтобы время от времени принимать необходимые решения в интересах общего дела. Мы заявили также, что нападение на любую из наших колоний должно рассматриваться как нападение на всех.

Это происходило в мае. Далее мы рекомендовали нескольким графствам избирать представителей на встречу в Вильямсберге 1 августа для того, чтобы обсудить положение колонии и в особенности для того, чтобы назначить делегатов на всеобщий Конгресс, если к решению провести его присоединится большинство комитетов связи. Решение о проведении Конгресса было принято; местом его проведения была выбрана Филадельфия; начало работы назначено на 5 сентября.

Мы разъехались по домам, и в своих графствах обратились к священникам с просьбой 1 июня встретиться с народом, провести церемонии и произнести соответствующие этому дню проповеди. Лица большинства собравшихся 1 июня людей выражали беспокойство и тревогу. Влияние этого дня на настроение всей колонии было подобно воздействию электрического шока – каждый словно очнулся, выпрямился и твердо встал на ноги. Повсеместно были избраны делегаты на конвент. Будучи избранным от своего графства, я подготовил проект инструкций для делегатов, которых мы пошлем на Конгресс, и собирался огласить его на нашем собрании.

Готовя этот проект, я руководствовался тем, что с самого начала считал общеизвестным и незыблемым фактом, а именно, что отношения между Великобританией и нашими колониями были точно такими же, как между Англией и Шотландией после восшествия на престол короля Якова и до Акта об унии, и такими же, как нынешние отношения Англии с Ганновером. У них один и тот же глава исполнительной власти, но больше нет никаких иных необходимых политических связей, и наша эмиграция из Англии в эти земли дала ей не больше прав над нами, чем эмиграция в Англию датчан и саксов дала современным правительствам их стран над Англией.

С этой моей мыслью я не мог никого убедить согласиться кроме г-на Уита. Он согласился со мной, как только был задан этот коренной вопрос: каковы политические отношения между нами и Англией? Другие наши патриоты – Рандолф, оба Ли, Николас, Пенделтон – остановились на полпути вместе с Джоном Дикинсоном, который допускал, что Англия имеет право регулировать нашу торговлю и облагать ее налогами с этой целью, но не для извлечения дохода. Для такой точки зрения нет оснований ни в каком-либо договоре, ни в общепризнанных принципах колонизации, ни в логике вещей. Эмиграция же, являясь естественным правом, практиковалась как таковая всеми народами, во все времена.

* * *

За несколько дней до назначенного срока я выехал в Вильямсберг, но по дороге заболел дизентерией и не смог ехать дальше. Поэтому я отослал в Вильямсберг два экземпляра моего проекта, один Пейтону Рандолфу, который, как я знал, будет председателем конвента, а другой Патрику Генри. Был ли г-н Генри не согласен с моими предложениями или поленился прочитать их (а когда дело касалось чтения, он был самым ленивым человеком из всех, кого я когда-либо знал), я так никогда и не узнал, но он никому не сообщил о моем проекте. Пейтон Рандолф сообщил конвенту, что он получил такой документ от делегата, которому болезнь помешала самому довести его до сведения присутствующих, и представил его для ознакомления. Он был в основном прочитан делегатами и многие его одобрили, хотя и посчитали слишком смелым при нынешнем положении вещей. Однако они опубликовали его в виде памфлета под названием «Общий обзор прав британской Америки». Памфлет дошел до Англии и был взят на вооружение оппозицией. С тем чтобы он лучше отвечал целям оппозиции, г-н Берк слегка дополнил текст и в таком виде он выдержал несколько изданий. Об этом мне рассказал Парсон Херт, оказавшийся в это время в Лондоне, куда он прибыл для посвящения в духовный сан.

Впоследствии Пейтон Рандолф сообщил мне, что из-за этого я был удостоен чести быть занесенным в длинный проскрипционный список, включенный в билль об осуждении парламентом за государственную измену, разработка которого началась в одной из палат парламента, но вскоре же была прекращена благодаря быстрой смене событий, научившей членов палаты быть более осторожными. Монтагью, бывший агентом Палаты горожан в Англии, сделал выписки из этого билля, переписал упоминавшиеся имена и отослал их Пейтону Рандолфу. Всего, мне кажется, Рандолф перечислил около двадцати имен, но я помню только Хэнкока, двух Адамсов, самого Рандолфа и себя. Конвент открылся 1 августа, возобновил «Ассоциацию», избрал делегатов на Конгресс, дав им весьма умеренные и соответственно выдержанные как по форме, так и по содержанию инструкции. В назначенное время делегаты отбыли в Филадельфию.

Великолепный ход первой сессии этого Конгресса принадлежит истории, он известен всем и нет нужды описывать его здесь снова. Сессия Конгресса закончилась 26 октября, а следующая была назначена на 10 мая. Очередная сессия конвента колонии в марте 1775 г. одобрила работу Конгресса, поблагодарила делегатов и вновь уполномочила тех же лиц представлять колонию на Конгрессе в мае. Предвидя возможность того, что Пейтон Рандолф, президент нашего конвента, а также и спикер Палаты горожан, может быть отозван, на этот случай в состав делегации включили меня.

Как и ожидалось, г-н Рандолф был вынужден оставить пост президента Конгресса, чтобы присутствовать на Генеральной ассамблее в Виргинии, созванной лордом Данмором 1 июня 1775 г. Примирительные, как их называли, предложения лорда Норта, полученные губернатором, стали основным вопросом, для обсуждения которого созывалась ассамблея. Г-н Рандолф, естественно, присутствовал на заседаниях ассамблеи, и – поскольку эти предложения были направлены всем губернаторам, смысл и содержание их были общеизвестны, – ему очень хотелось, чтобы ответ нашей ассамблеи, который, вероятно, мог стать первым, соответствовал бы известным ему чувствам и пожеланиям членов Конгресса, который он недавно покинул. Он опасался, что г-н Николас, чьи взгляды еще не отвечали требованиям времени, возьмется за составление ответа ассамблеи и поэтому настаивал, чтобы ответ был подготовлен мною. Я так и сделал, и с помощью Рандолфа провел этот ответ через палату, при этом г-да Николас и Джеймс Мерсер долго сомневались и колебались, а некоторые возражения несколько ослабили этот наш ответ, но в конце концов голосование было единодушным или почти единодушным.

* * *

Сразу же после этого я отправился в Филадельфию и первым сообщил Конгрессу о нашем ответе. Там он был полностью одобрен. С 21 июня я присутствовал на заседаниях Конгресса. Для подготовки декларации о причинах, побудивших нас взяться за оружие, был создан комитет, который 24 июня представил свой доклад (составленный, как я полагаю, Дж. Ратледжем). Поскольку доклад не был одобрен, 26-го Конгресс вернул его в комитет на доработку, добавив в его состав г-на Дикинсона и меня.

На собрании Конгресса, еще до заседания комитета, я оказался рядом с губернатором У. Ливингстоном и предложил ему составить текст этого документа. Он отказался и сказал, что это следует сделать мне. Когда же я стал настаивать, он сказал: «Мы же только что познакомились с вами, сэр, почему вы так хотите, чтобы я занялся им?» – «Потому что я знаю, – сказал я, – что это Вы подготовили «Обращение к народу Великобритании», которое определенно написано лучшим пером Америки». – «На этот счет у Вас, вероятно, не совсем точные сведения, сэр», – отвечал он.

Сведения же об этом я получил еще в Виргинии от полковника Гаррисона после его возвращения с Конгресса. В комитет по составлению проекта входили Ли, Ливингстон и Джей. Первый проект, подготовленный Ли, был отвергнут и отправлен на доработку. Второй – составлен Джеем, но представлен губернатором Ливингстоном, это и ввергло в ошибку полковника Гаррисона.

На следующее утро, в то время как я прохаживался по залу Конгресса, где уже собралось много его членов в ожидании начала работы, г-н Джей, беседуя с Р. Г. Ли, подвел его ко мне за пуговицу сюртука. «Насколько мне известно, сэр, – сказал он мне, – этот джентльмен сообщил вам, что губернатор Ливингстон составил «Обращение к народу Великобритании»». Я тотчас же заверил его, что не получал такой информации от г-на Ли и что вообще мы с ним не обмолвились об этом ни единым словом; обменявшись еще несколькими фразами, мы оставили эту тему. Эти два джентльмена и прежде препирались в дебатах и продолжали весьма враждебно относиться друг к другу и далее.

Я подготовил проект порученной нам декларации. Он оказался слишком сильным для г-на Дикинсона, который еще сохранял надежду на примирение с метрополией и боялся помешать этому агрессивными заявлениями. Он был таким честным и талантливым человеком, что даже те, кто не разделял его взглядов, относились к нему очень хорошо. Поэтому мы обратились к нему с просьбой взять этот документ и облечь его в приемлемую для него форму. Он так и сделал: подготовил совершенно новый документ, сохранив от прежнего только четыре последних абзаца и половину предыдущего. Мы одобрили его вариант декларации и передали его в Конгресс, который принял ее. Конгресс проявил знак уважения к г-ну Дикинсону, заявив о своем желании ни в чем не проявлять поспешности, разрешил Дикинсону составить второе обращение к королю Великобритании в соответствии с его собственными взглядами и принял его почти без изменений. Отвращение к этому проявлению покорности было всеобщим, и только восторг г-на Дикинсона при принятии этого обращения примирил Конгресс с его содержанием.

После голосования, когда дальнейшее обсуждение было излишним, он не смог удержаться от того, чтобы не встать и не выразить свое удовлетворение, закончив словами: «Господин председатель, в этом документе есть только одно слово, которое я не одобряю. Это слово – Конгресс». В ответ на это встал Бен Гаррисон и сказал: «Господин председатель, в этом документе есть только одно слово, которое я одобряю. Это слово – Конгресс».

* * *

22 июля д-р Франклин, г-н Адамс, Р. Г. Ли и я были назначены членами комитета для рассмотрения примирительных предложений лорда Норта и доклада о них Конгрессу. Поскольку ответ ассамблеи Виргинии по этому вопросу был одобрен, комитет попросил меня подготовить этот доклад, что должно было обеспечить сходство этих двух документов.

15 мая 1776 г. конвент Виргинии дал указание своим представителям в Конгрессе внести предложения объявить колонии независимыми от Великобритании и назначить комитет для подготовки декларации прав и плана правления.

В Конгрессе, пятница 7 июня 1776 г.

Делегаты Виргинии в соответствии с инструкциями, полученными от своих избирателей, внесли резолюцию, призывающую Конгресс провозгласить, что настоящие Соединенные колонии являются и по праву должны быть свободными и независимыми штатами; что они полностью освобождаются от верности британской короне; что всякая политическая связь между ними и государством Великобритания является и должна быть полностью расторгнута; что немедленно должны быть приняты меры для обеспечения помощи иностранных государств и должна быть образована конфедерация для большего сплочения колоний.

Поскольку в это время Конгресс был занят другими делами, обсуждение этого предложения было перенесено на следующий день, и делегатам было велено явиться точно к 10 часам без опозданий.

Суббота, 8 июня.

Делегаты продолжили рассмотрение этого предложения и передали его в комитет всей палаты, который и был тотчас образован. Дебаты проходили в этот день и в понедельник, 10-го.

Уилсон, Роберт Р. Ливингстон, Э. Ратледж, Дикинсон и другие утверждали, что, хотя они и были сторонниками самих этих мер и считали невозможным, чтобы мы когда-нибудь снова объединились с Великобританией, они все же были против их принятия в настоящее время;

что образ действий, которого мы придерживались ранее, воздерживаясь от совершения любого решительного шага до тех пор, пока голос народа не заставит нас сделать это, теперь оказался мудрым и соответствующим обстоятельствам;

что народ – это наша сила и что без него наши декларации не могут осуществиться;

что жители средних колоний (Мэриленда, Делавэра, Пенсильвании, Джерси и Нью-Йорка) еще не созрели для того, чтобы порвать связи с Британией, но что они быстро созревают и вскоре присоединятся к общему голосу Америки;

что внесенная 15 мая резолюция о прекращении действия всякой власти, исходящей от короны, показала благодаря тем волнениям, в которые она ввергла жителей средних колоний, что их сознание еще не свыклось с отделением от метрополии;

что некоторые из них намеренно запретили своим делегатам соглашаться на такую декларацию, а другие не дали никаких инструкций и соответственно никаких полномочий давать такое согласие;

что если у делегатов какой-нибудь колонии определенно нет полномочий провозгласить эту колонию независимой, другие не могут провозгласить ее независимой за них, причем колонии пока остаются совершенно независимыми одна от другой;

что ассамблея Пенсильвании заседает сейчас этажом выше, ее конвент соберется в течение нескольких дней, что сейчас заседает конвент Нью-Йорка, а конвенты Джерси и графств Делавэра соберутся в следующий понедельник, и, возможно, на них встанет вопрос о независимости, и они доведут до делегатов мнение своего штата;

что если такая декларация будет сейчас одобрена, то эти делегаты должны уйти в отставку, а их колонии, возможно, могут выйти из союза;

что такой выход приведет к нашему ослаблению и никакой союз с иностранным государством не сможет его возместить; что в случае такого разделения иностранные государства либо откажутся поддержать нас, либо, получив над нами большую власть благодаря этой отчаянной декларации, будут настаивать соответственно на более тяжелых и предосудительных для нас условиях;

что у нас мало оснований ожидать союза с теми, на кого пока мы рассчитываем;

что у Франции и Испании есть основания с подозрением относиться к этому рождающемуся государству, которое когда-нибудь в будущем непременно лишит их всех владений в Америке;

что они скорее пойдут на связь с Британским двором, который, если он будет не в состоянии иначе выпутаться из затруднительного положения, согласится на раздел наших территорий, возвратив Канаду Франции, а Флориды – Испании, и таким образом они смогут добиться возвращения этих колоний;

что в скором времени мы получим надежную информацию о намерениях французского двора от агента, посланного нами в Париж с этой целью;

что если эти намерения будут благоприятными благодаря исходу нынешней кампании, которая, как мы все надеемся, закончится успешно, у нас будут основания ожидать заключения союза на лучших условиях;

что такой образ действий не задержит на деле предоставление нам неотложной эффективной помощи от такого союзника, поскольку из-за наступления зимы и нашей удаленности мы уже не сможем получить какую-либо помощь во время нынешней кампании;

что благоразумнее сначала самим определить условия заключения союза, а затем объявлять о его заключении в любом случае;

и что, если по всем названным соображениям будет достигнуто согласие, и наша Декларация независимости будет готова ко времени отплытия нашего посла, то хорошо было бы и принять эту Декларацию в тот же день.

С другой стороны, Дж. Адамс, Ли, Уит и другие настаивали на том, что ни один джентльмен не оспаривал этой политики или права на отделение от Британии и не полагал также возможным, что мы когда-либо возобновим с ней наши связи;

что они возражали только против объявления об этом в данный момент; что вопрос заключается не в том, что благодаря Декларации независимости мы станем тем, чем мы сейчас не являемся, а в том, объявим ли мы ею о факте уже существующем;

что касается народа или парламента Англии, то мы всегда были независимыми от них, причем их ограничение нашей торговли черпало силу только в нашей покорности, а не в каких-нибудь принадлежащих им правах введения ограничений, и что до сих пор наша связь была только федеральной, а сейчас, с началом военных действий, она расторгнута;

что касается короля, то мы были связаны с ним узами подданства, но эти узы теперь расторгнуты его санкцией на последний акт парламента, согласно которому он лишил нас своей защиты и начал против нас войну, подтвердив тем самым, что мы давно уже лишены его защиты, ибо в юриспруденции существует положение о том, что подданство и защита взаимосвязаны: когда исчезает одно, прекращается и другое;

что Яков Второй никогда не объявлял о том, что он лишает народ Англии своей защиты; однако, когда его действия доказали, что он сделал это, то парламент об этом объявил;

тогда ни одному делегату нельзя отказать в праве или даже пожелать отказать в праве и возможности провозгласить существующую истину;

что, поскольку делегаты графств Делавэра объявили о том, что их избиратели готовы присоединиться к общему мнению, остались всего две колонии, Пенсильвания и Мэриленд, делегаты которых полностью связаны в своих действиях, и что согласно своим инструкциям они оставили за собой право только высказываться «за» или «против» этой меры;

что инструкции делегатов Пенсильвании могут объясняться тем, что они были составлены почти год назад, а за это время состояние дел полностью изменилось;

что за это время стало ясно, что Британия исполнена решимости согласиться просто-напросто на «карт-бланш» с нашей стороны и что ответ короля лорд-мэру, олдерменам и муниципальному совету Лондона, который пришел четыре дня назад, должен был прояснить для всех этот вопрос; что народ ожидает от нас, что мы поведем его за собой; что он за эту меру, хотя инструкции, данные некоторым его представителям, не за нее;

что голос представителей не всегда созвучен голосу народа, и это особенно верно для средних колоний;

что реакция на резолюцию от 15 мая подтвердила это; она, вызвав ропот некоторых людей в колониях Пенсильвания и Мэриленд, встретила возражения более свободной части населения, доказав, что они составляют большинство даже в этих колониях;

что отсталость этих двух колоний может быть частично объяснена влиянием власти собственников, их связями и частично тем, что эти колонии пока не подверглись нападению противника;

что эти причины, вероятно, не будут вскоре устранены, поскольку противник, похоже, не собирается сделать их территорию местом военных действий этим летом;

что ожидание неделями или месяцами достижения полного единодушия будет напрасным, поскольку невозможно, чтобы у всех людей было единое мнение по какому-нибудь вопросу;

что с самого начала нынешней борьбы образ действий некоторых колоний дал основание для подозрений, что их установившейся политикой стало стремление оставаться в тылу конфедерации, дабы на будущее перспективы для них были бы лучшими даже при худшем обороте событий;

что поэтому тем колониям, которые бросились вперед и с самого начала поставили все на карту, сейчас необходимо так же сделать снова шаг вперед и рискнуть всем;

что история голландской революции, в которой поначалу объединились только три штата, доказала, что отделение некоторых колоний не будет столь опасным, как некоторые полагают;

что только Декларация независимости сможет сделать совместимым с европейской щепетильностью само установление отношений с нами европейскими государствами или даже прием нашего посла;

что до этого они не будут принимать наши суда в своих портах или признавать законность решений наших адмиралтейских судов в случаях захвата нами британских судов;

что хотя Франция и Испания могут ревниво относиться к усилению нашей мощи, они должны представлять себе, что в союзе с Великобританией эта мощь станет еще грознее, и поэтому будут считать своей целью предотвращение такой коалиции; но если они откажутся от союза с нами, мы ничего не потеряем, в то время как не попытавшись установить с ними союз, мы никогда не узнаем, будут они нам помогать или нет;

что нынешняя военная кампания может быть для нас неуспешной, и поэтому нам лучше предложить союз сейчас, пока в наших делах есть надежда на успех;

что ожидание исхода этой кампании безусловно вызовет задержку, поскольку в течение лета Франция могла бы эффективно помочь нам, перерезав снабжение продовольствием из Англии и Ирландии находящихся здесь вражеских армий, от которого они столь зависят; или приведя в действие большие силы, сконцентрированные ею в Вест-Индии, и вынуждая нашего противника к защите его тамошних владений;

что было бы глупо терять время на определение условий союза до того, как мы не примем решение о вступлении в него;

что не теряя времени нашему народу необходимо начать торговать, потому что ему понадобится одежда, а также деньги для уплаты налогов;

и что единственной неудачей является то, что мы не вступили в союз с Францией шестью месяцами ранее, потому что тогда кроме предоставления своих портов для сбыта нашего урожая прошлого года она могла бы направить армию в Германию и удержать местных мелких князей от продажи своих несчастных подданных для нашего подавления.

* * *

Поскольку в ходе этих дебатов выяснилось, что колонии Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Делавэр, Мэриленд и Южная Каролина еще не созрели для разрыва родственных уз с метрополией, но быстро шли к этому положению, сочтено было самым разумным немного подождать и отложить принятие окончательного решения до 1 июля; однако чтобы свести к минимуму потерю времени, был образован комитет для подготовки Декларации независимости. В комитет вошли Джон Адамс, д-р Франклин, Роджер Шерман, Роберт Р. Ливингстон и я. Одновременно были образованы комитеты для подготовки плана конфедерации колоний и для выработки подходящих для предложения условий союза с иностранными государствами. Комитет по подготовке Декларации независимости пожелал, чтобы ее написал я. В соответствии с пожеланием это и было сделано. Получив одобрение членов комитета, я доложил ее Конгрессу в пятницу, 28 июня. После зачтения Декларации было решено ее обсуждение отложить.

В понедельник, 1 июля, Конгресс собрался в качестве комитета всей палаты и возобновил рассмотрение первоначального предложения, внесенного делегатами Виргинии, которое снова обсуждалось целый день и было одобрено голосами Нью-Гэмпшира, Коннектикута, Массачусетса, Род-Айленда, Нью-Джерси, Мэриленда, Виргинии, Северной Каролины и Джорджии. Южная Каролина и Пенсильвания проголосовали против. От Делавэра присутствовало только два делегата, и их голоса разделились. Делегаты от Нью-Йорка заявили, что сами они – за резолюцию и уверены в том, что их избиратели тоже за нее, но поскольку имеющиеся у них инструкции были составлены почти год назад, когда примирение еще было главной целью, в них предписывается не делать ничего, что могло бы препятствовать достижению этой цели. Поэтому они считали себя не вправе голосовать «за» или «против» и попросили разрешения воздержаться от голосования. Такое разрешение было им дано.

Комитет завершил работу и доложил о своем решении Конгрессу. Затем г-н Эдвард Ратледж из Южной Каролины обратился с просьбой перенести окончательное голосование на следующий день, поскольку он считает, что тогда его коллеги, хотя они и отклонили резолюцию, присоединятся к ней ради достижения единства. Решение основного вопроса – согласится ли Конгресс с резолюцией комитета – было также отложено до следующего дня, когда он был снова поставлен на голосование, и Южная Каролина проголосовала «за». Тем временем от графств Делавэра спешно прибыл третий делегат и склонил голос колонии в пользу резолюции. Присутствовавшие в то утро делегаты Пенсильвании, ранее голосовавшие против, теперь также изменили свой голос, так что все двенадцать колоний, представители которых вообще были уполномочены голосовать, отдали свои голоса за резолюцию. А через несколько дней одобрил ее и конвент Нью-Йорка, заполнив таким образом пробел, образовавшийся когда его делегация воздержалась от голосования.

Конгресс в тот же день возобновил рассмотрение Декларации независимости, обсуждение которой было отложено в предшествующую пятницу, а в понедельник – передано комитету всей палаты. Малодушная надежда на то, что в Англии у нас есть друзья, с которыми стоило сохранять отношения, все еще теплилась во многих. Поэтому те абзацы, которые содержали осуждение англичан, были вычеркнуты, чтобы не нанести им обиды. Статья, осуждающая обращение в рабов жителей Африки, была также вычеркнута в угоду Южной Каролине и Джорджии, которые никогда не пытались ограничить ввоз рабов, а напротив, намеревались продолжать работорговлю. Наши северные братья, я думаю, тоже чувствовали себя немного задетыми этим осуждением, потому что, хотя у них самих рабов и было очень мало, но зато они являлись крупными поставщиками их другим штатам.

Дебаты, занявшие большую часть 2, 3 и 4 июля, были прекращены 4-го вечером. Декларация была представлена комитетом, одобрена Конгрессом и подписана всеми присутствующими делегатами, за исключением г-на Дикинсона. Поскольку взгляды людей можно узнать не только из того, что они принимают, но также из того, что они отвергают, я привожу здесь первоначальный текст Декларации, представленный Конгрессу. Части, включенные Конгрессом, помещены в квадратных скобках.

* * *

«ДЕКЛАРАЦИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ, СОБРАВШИХСЯ НА ОБЩИЙ КОНГРЕСС

Когда в ходе человеческой истории для одного народа оказывается необходимым расторгнуть политические связи, соединяющие его с другим народом, и занять среди держав мира самостоятельное и независимое положение, на которое он имеет право согласно законам природы и ее Творца, то должное уважение к мнению человечества обязывает его изложить причины, побуждающие его к отделению.

Мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными [врожденными и] неотъемлемыми правами, среди которых – право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью; что для обеспечения этих прав люди создают правительства, справедливая власть которых основывается на согласии управляемых; что, если какой-либо государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить его или упразднить и установить новый строй, основанный на таких принципах и организующий управление в таких формах, которые должны наилучшим образом обеспечить безопасность и благоденствие народа. Благоразумие, конечно, требует, чтобы давно сложившиеся формы правления не сменялись вследствие маловажных и преходящих причин, так как опыт прошлого показывает, что люди скорее склонны терпеть зло, пока оно еще переносимо, чем пользоваться своим правом упразднения привычных форм жизни. Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, [начатых в известный период и] неизменно преследующих одну и ту же цель, обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то право и долг народа свергнуть такое правительство и создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности. Эти колонии также долго и терпеливо переносили различные притеснения и только необходимость заставляет их теперь изменить [уничтожить] формы прежнего государственного строя. История правления ныне царствующего короля Великобритании – это история беспрестанных [неослабных] злоупотреблений и насилий, [среди которых не было ни одного факта, противоречащего общей направленности остальных, но все они] непосредственная цель которых заключается в установлении в наших штатах абсолютного деспотизма. В доказательство этого представим на беспристрастное суждение всего мира следующие факты, [в истинности которых мы клянемся верой, до сих пор не запятнанной ложью].

Король отказывался утверждать самые необходимые и полезные для общественного блага законы. Он запрещал своим губернаторам проводить законы неотложной важности, откладывая вступление их в силу до утверждения королем, а когда действие этих законов таким образом приостанавливалось, оставлял их без всякого внимания.

Он не разрешал принимать другие законы, отвечавшие интересам обширных населенных районов, если только их жители не соглашались отказаться от своего права на представительство в законодательном собрании, права неоценимого для них и опасного лишь для тиранов.

Он созывал сессии законодательных собраний в необычных, неудобных и удаленных от местонахождения архивов местах, с единственной целью физически утомить законодателей и подчинить их таким образом своей воле.

Он неоднократно [и постоянно] распускал законодательные палаты за то, что они с мужественной твердостью противились его попыткам нарушения принадлежащих народу прав.

В течение продолжительного времени после их роспуска он отказывался назначать новые выборы, вследствие чего законодательная власть, которую нельзя уничтожить, возвращалась опять в распоряжение всего народа, а страна тем временем подвергалась опасностям внешнего вторжения и внутренних потрясений.

Он пытался препятствовать заселению этих штатов, мешая для этой цели применению существующих законов о натурализации иностранцев, отказывая в утверждении новых законов для поощрения иммиграции и затрудняя приобретение земельных наделов.

Он препятствовал [едва терпел] отправлению правосудия [полностью пресекая его в некоторых из наших штатов], отказываясь утверждать законы об учреждении судов.

Он подчинил [наших] судей своей воле, поставив их в исключительную зависимость от себя как в отношении срока их службы, так и в отношении их окладов.

Он учредил [присвоенной себе властью] множество новых должностей и направлял к нам толпы бесчисленных чиновников, чтобы притеснять и разорять народ.

Он содержал у нас в мирное время постоянную армию [и военные корабли] без согласия на то наших законодательных собраний.

Он стремился сделать военную власть независимой и поставить ее выше власти гражданской.

Он объединялся с другими для подчинения нас власти установлений, чуждых нашей конституции и не признаваемых нашими законами; он утвердил акты этой незаконной власти, издававшиеся со следующими лицемерными целями:

размещения среди нас крупных воинских частей; защиты военных при помощи неправого суда от наказаний за убийства жителей наших штатов;

прекращения нашей торговли с другими частями света; обложения нас без нашего согласия налогами; лишения нас [во многих случаях] права на суд присяжных; отправки нас за океан и предания там суду за мнимые преступления;

уничтожения свободной системы английских законов в соседней провинции, установления там строя, основанного на произволе, и расширения ее пределов таким образом, чтобы она служила одновременно и примером, и средством для распространения той же абсолютной власти и в наших колониях [штатах]; отмены наиболее важных для нас законов и коренного изменения нашей системы управления;

роспуска наших законодательных собраний и присвоения себе права издания всевозможных законов вместо нас.

Король отказался от правления нами, лишив нас своего покровительства и начав войну против нас [отозвав своих губернаторов и лишив нас своего подданства и покровительства].

Он пиратствовал на наших морях, опустошал наши берега, жег наши города и убивал наших соотечественников.

Он посылает теперь целые армии иностранных наемников, чтобы завершить дело уничтожения, разорения и тирании, начатое раньше с такой жестокостью и вероломством, которые едва ли были известны даже в самые варварские времена и которые совершенно недостойны главы цивилизованной нации.

Он вынуждал наших сограждан, захваченных в плен в открытом море, поднимать оружие против своей родной страны и либо быть палачами своих друзей и братьев, либо погибать от их рук.

Он вызывал среди нас внутренние волнения и пытался поднять против жителей нашей приграничной полосы жестоких индейских дикарей, которые ведут войну, уничтожая поголовно всех, независимо от возраста, пола и условий [существования].

[Он подстрекал к изменническим выступлениям наших сограждан, соблазняя их захватом и конфискацией нашего имущества. Он вел жестокую войну против самой человеческой природы, попирая ее самые священные права – жизнь и свободу людей, принадлежащих к народу, далеко от нас живущему, который никогда не причинял ему ничего дурного, захватывая их в другом полушарии и обращая в рабство или подвергая жалкой смерти во время их перевозки сюда. Эту пиратскую войну – позор НЕ ЗНАЮЩИХ ИСТИННОЙ ВЕРЫ государств – ведет ХРИСТИАНСКИЙ король Великобритании. Исполненный решимости сохранить рынок, где ЧЕЛОВЕКА можно купить и продать, он обесчестил свое право вето, пресекая любую законодательную попытку запретить или ограничить эту отвратительную торговлю. И поскольку это чудовище не желает упускать ни малейшей возможности, он сейчас побуждает этих самых людей подняться с оружием против нас, чтобы они купили себе свободу, которую он сам у них отнял, убивая других людей, которым он сам их же и навязал. Так, прежние преступления против СВОБОД одних людей искупаются преступлениями, которые он побуждает совершить против ЖИЗНЕЙ других].

На каждой стадии этих притеснений мы покорно просили о восстановлении наших прав, но единственным ответом на наши повторные петиции были только новые несправедливости.

Государь, которому свойственны все черты, отличающие тирана, не может быть правителем свободного народа, [который желает быть свободным. Будущие века вряд ли поверят, что дерзость одного человека сумела за краткий период всего двенадцати лет заложить начала столь грубой и столь неприкрытой тирании над народом, воспитанным на принципах свободы и держащихся их].

Не оставляли мы также без внимания и наших британских собратьев. Мы указывали им время от времени на попытки их законодательного собрания распространить на [эти наши штаты] нас неоправданную юрисдикцию. Мы напоминали им про обстоятельства, при которых мы эмигрировали сюда и поселились здесь, [ни одно из которых не может узаконить столь странную претензию]. Эмиграция и поселение были осуществлены за счет нашей собственной крови и состояния без помощи богатств или мощи Великобритании. Создавая наши различные формы правления, мы приняли одного общего короля, положив начало непрерывному союзу и дружбе с британскими собратьями. Но подчинение их парламенту не было заключено ни в нашем общественном устройстве, ни даже в наших замыслах, если только можно верить истории, и мы взывали к их прирожденному чувству справедливости и великодушию, и мы заклинали их, во имя [как и ради] наших кровных уз, осудить эти посягательства, которые [весьма вероятно] неминуемо должны были разъединить нас и прекратить сношения между нами. Но и они также оставались глухи к голосу справедливости и кровного родства, а когда появилась возможность в соответствии с обычным отправлением их законов устранить из их правящих советов нарушителей нашей взаимной гармонии, они путем свободных выборов восстановили их у власти. В то же самое время они разрешили своему верховному властителю послать сюда не только солдат общей с нами крови, но шотландских и иностранных наемников, чтобы вторгнуться к нам и уничтожить нас. Эти деяния нанесли последний удар по гибнущей привязанности, и дух мужества требует от нас навсегда порвать с этими бесчувственными собратьями. Мы должны стараться забыть нашу прежнюю любовь к ним и относиться к ним, как к другим народам, считая их врагами – во время войны, друзьями – во время мира. Вместе мы могли быть свободным и великим народом; но распространение величия и свободы оказывается ниже их достоинства. Да будет так, раз они этого хотели. Путь к счастью и славе открыт также и для нас. Мы пойдем по этому пути без них и поэтому мы должны примириться с необходимостью нашего отделения [на все времена] и относиться к ним, как к другим народам, считая их врагами – во время войны, друзьями – во время мира.

Поэтому мы, представители Соединенных Штатов Америки, собравшись на Генеральный Конгресс и призывая Высшего Судию быть свидетелем искренности наших намерений, именем и властью доброго народа наших колоний торжественно и во всеуслышание объявляем, что наши соединенные колонии отныне являются, и по праву должны быть, свободными и независимыми Штатами, что они полностью освобождаются от верности Британской Короне и что всякая политическая связь между ними и государством Великобританией полностью расторгается, [Штаты отвергают и объявляют недействительными какое бы то ни было подданство и подчинение королям Великобритании, а также всем, кто может в будущем претендовать на это с их помощью, при их посредстве или указании. Мы полностью расторгаем всякую политическую связь, которая только могла до сих пор существовать между нами и народом или парламентом Великобритании. И наконец, мы утверждаем и провозглашаем наши колонии свободными и независимыми Штатами] и что, как свободные и независимые Штаты, они полномочны объявлять войну, заключать мир, вступать в союзы, вести торговлю и совершать все другие акты и начинания, которые по праву могут совершать независимые государства.

В подтверждение настоящей Декларации, с твердой верой в покровительство Божественного Провидения, мы даем взаимный обет и вверяем друг другу свои жизни, свое состояние и нашу неприкосновенную честь».

* * *

Эта Декларация, подписанная 4-го числа, затем была перенесена на пергамент и вновь подписана 2 августа.

Позднее стали известны некоторые ошибочные заявления о дебатах по Декларации независимости. Г-н Самюэль А. Уэллс попросил меня дать разъяснения, которые и были даны в моем письме к нему от 12 мая (18) 19 г. и на которые я ссылался ранее и ссылаюсь сейчас снова. Во время дебатов я, сидя на своем месте, делал заметки, а по окончании дебатов переписал их как следует и стремясь быть точным. Заметки с 1-й по 7-ю на двух предыдущих листах изложены так, как они были записаны тогда, также как и на двух последующих, сделанных подобным же образом во время дебатов о Конфедерации.

В пятницу, 12 июля комитет по составлению «Статей Конфедерации» доложил о них, и 22-го Конгресс собрался в качестве комитета всей палаты для их рассмотрения. 30 и 31 июля и 1 августа обсуждались статьи, определявшие долю или квоту денежного взноса, который каждый штат должен делать в общую казну, и порядок голосования в Конгрессе. Первая из этих статей была выражена в первоначальном проекте следующим образом: «Ст. XI. Все затраты на войну и все прочие расходы на общую оборону или всеобщее благосостояние, разрешенные Соединенными Штатами, собравшимися на Конгресс, возмещаются из общей казны, которая пополняется взносами каждой колонии, пропорционально числу ее жителей, независимо от их возраста, пола и общественного положения, за исключением не выплачивающих налоги индейцев. Точные сведения о количестве жителей, с выделением числа белых, должны собираться и представляться Ассамблее Соединенных Штатов раз в три года».

Г-н Чейз выдвинул предложение, чтобы размер взносов определялся не по общему числу жителей, а по количеству «белого населения». Он признал, что налог должен всегда взиматься пропорционально собственности, что теоретически это – справедливое правило, но из-за трудностей различного рода никогда не сможет выполняться на практике. Количество имущества в каждом штате нельзя оценить точно и равным образом. Поэтому для определения собственности в каждом штате должна быть придумана какая-то другая мера, другой критерий, использовать которые было бы проще. Количество жителей он считал довольно хорошим критерием оценки размеров собственности, который всегда можно определить. Поэтому из всех способов, которые мы могли принять, он считал его наилучшим, правда за одним исключением.

Он заметил, что негры являются собственностью и потому как таковую ее нельзя отличать от находящихся в собственности земель и других людей в тех штатах, где рабов мало; что прирост прибыли, который северный фермер может пустить в дело, он вкладывает в рогатый скот, лошадей и т. д., в то время как южный фермер вкладывает ту же прибыль в рабов. Поэтому для взимания налога с фермера и с его раба в южных штатах существует не больше оснований, чем в северных – с фермеров и имеющегося у них поголовья скота. Следовательно, при предложенном способе южные штаты будут облагаться налогом сразу соответственно численности населения и имеющимся у него материальным ценностям, в то время как в северных – налог будет взиматься только с населения. Негры по сути должны считаться членами общества не более, чем скот, и что сами они в этом заинтересованы не больше.

Г-н Джон Адамс заметил, что в этом смысле число жителей штата берется как показатель его богатства, а не как предмет налогообложения. Здесь не имеет значения, как вы называете своих людей – фрименами или рабами. В некоторых странах работников называют фрименами, в других – рабами. Но для государства эта разница – только мнимая. Имеет значение другое: выдает ли ежегодно лендлорд десяти работникам, работающим на его ферме, столько денет, чтобы их хватило на покупку ими предметов первой необходимости, или сам обеспечивает их этими предметами. Эти десять работников увеличивают богатство штата и его экспорт в первом случае на столько же, на сколько они увеличивают их во втором. Безусловно, пятьсот Фрименов приносят доход и прибыль для уплаты налогов не больше, чем пятьсот рабов. Следовательно, штат, в котором работников называют фрименами, не должен облагаться большим налогом, чем штат, где их называют рабами. Предположим, что благодаря какому-нибудь необычайному воздействию природы или закона половина всех работников штата за одну ночь превратилась бы в рабов. Стал бы штат от этого беднее или менее способным выплачивать налоги? Положение работников в большинстве стран, а особенно рыбаков в северных штатах, столь же плачевно, как и положение рабов. Именно от численности работников зависит размер прибыли для обложения налогом и общая численность населения поэтому является достаточно хорошим показателем богатства. Именно использование здесь слова «собственность» и применение его к некоторым жителям штата создает ошибку. Каким образом южный фермер добывает рабов? Импортирует или покупает у соседа. Если он ввозит раба, то количество работников в штате увеличивается на единицу и пропорционально возрастают доходы и налоговая платежеспособность. Если он покупает раба у соседа, то это – просто перевод работника с одной фермы на другую, не изменяющий ежегодного объема продукции штата и не влияющий на его налог. Если у северного фермера на ферме работают десять работников, то он может, в самом деле, прибыль от труда десяти человек вложить в скот, но это же может сделать и южный фермер, имеющий десять рабов. Штат, в котором сто тысяч Фрименов, не может содержать скота больше, чем тот, в котором сто тысяч рабов. Следовательно, у него не больше такого рода собственности. Действительно, если следовать разговорным привычкам, правильнее называть раба достоянием его хозяина, чем свободного работника достоянием его нанимателя. Но что касается штата, то оба они в равной степени составляют его богатство и должны поэтому в равной степени увеличивать долю его налога.

Г-н Гаррисон в качестве компромисса предложил считать двух рабов за одного фримена. Он утверждал, что рабы работают хуже фрименов и усомнился в том, что два раба могут сделать больше одного фримена. Это подтверждается и ценами на наемный труд. Плата за наем одного работника в южных колониях составляет от 8 до 12 фунтов стерлингов, а в северных – обычно 24 фунта.

Г-н Уилсон заявил, что если эта поправка будет принята, то всю выгоду от рабов получат южные колонии, а нести тяжесть налогов придется северным. Рабы увеличивают доходы штата, и южные штаты собираются оставлять их все себе. Это также увеличивает бремя расходов на оборону, что, безусловно, еще тяжелее скажется на северных штатах. Рабы занимают места фрименов и едят их хлеб. Отпустите ваших рабов, и фримены займут их места. Наш долг всячески противодействовать ввозу рабов. Но эта поправка предоставит jus trium liberorum тому, кто будет ввозить рабов. Другие же виды собственности равномерно распределены по всем колониям. На севере коров, лошадей и овец столько же, сколько на юге, а на юге – столько же, сколько на севере. Но не так обстоит дело с рабами. Опыт показывает, что самыми платежеспособными всегда были те колонии, у которых было наибольшее число жителей, будь то белые или чернокожие. А в южных колониях всегда заставляли каждого фермера выплачивать подушные налоги на всех его работников – и белых, и черных. Правда, он признает, что фримены работают больше, но они также больше и потребляют. Они не производят большего количества добавочного продукта, который мог бы стать источником дополнительного налога. Питание и одежда раба не обходятся так дорого, как питание и одежда фримена. Кроме того, белые женщины, как правило, освобождены от труда, а негритянки нет. Значит, в этом южные штаты имеют преимущество при существующей формулировке статьи. Иногда говорили, что рабство необходимо, потому что продукция, которую производят рабы, была бы слишком дорогой для рынка, если бы его выращивали фримены. Но теперь говорят, что рабский труд самый дорогой.

Г-н Пейн настаивал на первоначальном тексте резолюции Конгресса, на том, чтобы квоты штатов соразмерялись с количеством жителей.

Доктор Уизерспун высказал мнение, что стоимость земель и домов – самый лучший показатель богатства народа и что целесообразно получать такую оценку. Это точный способ измерения богатства. А предложенный сейчас – несовершенен, он не является равноценным для всех штатов. Было заявлено, что негры едят хлеб фрименов и поэтому с них тоже надо взимать налог. Лошади тоже едят хлеб фрименов и поэтому тоже тогда должны облагаться налогом. Было также сказано, что, учитывая рабов при определении налогов, которые должен платить штат, мы не делаем ничего сверх того, что делают сами штаты, учитывая рабов при определении размера налога, взимаемого с отдельных граждан. Но это разные случаи. В южных колониях полно рабов, но они не заселяют весь континент. Что касается первоначально предложенной резолюции Конгресса, предусматривающей пропорциональную зависимость между квотами и числом душ населения, то она носила лишь временный характер и относилась к денежным средствам, с которыми имели дело до сих пор. Сейчас же мы вступаем в новое соглашение и поэтому заняли первоначальную позицию.

* * *

1 августа. Когда вопрос был поставлен на голосование, то против предложенной поправки проголосовали Нью-Гемпшир, Массачусетс, Род-Айленд, Коннектикут, Нью-Йорк, Нью-Джерси и Пенсильвания. За поправку проголосовали Делавэр, Мэриленд, Виргиния, Северная и Южная Каролины. Голоса делегатов Джорджии разделились.

Другая статья была сформулирована следующим образом: «Ст. XVII. При голосовании каждая колония имеет один голос».

30, 31 июля, 1 августа. Присутствует сорок один делегат. Г-н Чейз отметил, что из всех предложенных статей рассматриваемого проекта эта, вероятнее всего, вызовет у нас разногласия. Крупные колонии пригрозили вообще отказаться от вступления в конфедерацию, если их вес в Конгрессе не будет соответствовать тому числу людей, которое они присоединяют к конфедерации, а небольшие колонии заявили, что они выступят против союза, если они для защиты своих прав не сохранят равенство при голосовании. Приведение сторон к согласию является делом первостепенной важности, потому что если мы разойдемся, то либо ни одно иностранное государство не вступит в союз с нами, либо разные штаты создадут различные союзы, вследствие чего увеличатся ужасы гражданской войны и кровопролитие, что в таком состоянии разобщенности и изоляции сделает наш народ несчастным. Наши вес и значение, наши интересы, наша мирная жизнь требуют, чтобы мы объединились и пошли на взаимные жертвы ради достижения компромисса в этом трудном вопросе. Он выразил мнение, что небольшие колонии утратят свои права, если в некоторых случаях им не предоставят равного голоса, и что тогда при решении в Конгрессе некоторых вопросов будет иметь место дискриминация. Небольшие штаты должны получить гарантию во всех вопросах, касающихся жизни и свободы, а крупные – во всех, касающихся собственности. Поэтому он выдвинул предложение, чтобы при голосовании по финансовым вопросам голос каждой колонии учитывался пропорционально числу ее жителей.

Д-р Франклин полагал, что количество голосов должно соразмеряться таким образом во всех случаях. Он обратил внимание на то, что графства Делавэра дали инструкции своим делегатам отклонить эту статью. Он сказал, что считает это очень странным, если каждый штат будет заявлять, что он не вступит в союз с нами до тех пор, пока мы не позволим ему расходовать наши деньги. Несомненно, при равенстве в голосовании должно быть равенство в расходах. Но большие штаты вряд ли захотят купить эту привилегию за такую цену. Если бы он был жителем штата, в котором первоначально представительство было равным, но со временем в силу разных причин стало неравным, то он скорее бы смирился с этим, чем стал беспокоить правительство. Но мы допустили бы большую ошибку, начав такую практику, когда в нашей власти изначально установить правильный принцип. Во времена унии Англии с Шотландией последняя выступила с таким же возражением, с каким сейчас выступают небольшие штаты. Но опыт показал, что не совершилось никакой несправедливости. Их заступники предсказывали, что это случится вновь, как и в старые времена – кит проглотит Иону, но он считает, что результат предсказания был прямо противоположным – Иона проглотил кита, так как шотландцы завладели правительством и стали издавать законы для англичан. Он осудил первоначальное согласие Конгресса на такой порядок голосования, при котором все колонии имеют равное число голосов, и поэтому выступил за то, чтобы число голосов во всех случаях соответствовало числу налогоплательщиков.

Д-р Уизерспун возражал против любого изменения этой статьи. Все признают, что конфедерация необходима. Если мысль о том, что мы вряд ли объединимся в союз, станет известна за границей, то она омрачит сознание людей, обесценит нашу славную борьбу, уменьшит ее значение, потому что она сделает очевидной перспективу войны и наших будущих раздоров. Если принцип равенства при голосовании будет отвергнут, небольшие штаты станут вассалами крупных, а весь опыт свидетельствует, что вассалы и подданные свободных государств порабощаются больше всех. Он привел пример илотов Спарты и римских провинций. Он сказал, что иностранные государства, увидев этот порок, используют его как рычаг для отсоединения небольших штатов из такого неравного союза. На самом деле колонии надо рассматривать как индивидуальности и как таковые они во всех дебатах должны обладать равным голосом. Сейчас они собрались как лица, заключающие между собой соглашение, и, конечно, они имеют равное право на голос, как и каждый человек. В Ост-Индской компании каждый голосовал лично, а не в зависимости от вложенного ими капитала. В Бельгийской конфедерации голосовали по провинциям. К вопросам войны небольшие штаты имеют не меньший интерес, чем крупные, и поэтому у них должны быть равные голоса. И в самом деле, крупные штаты могут скорее ввергнуть конфедерацию в войну, поскольку их границы сравнительно более протяженные. Он признал, что равное представительство – прекрасный принцип, но тогда он должен учитывать сопоставимые вещи, то есть подобные, вещи одной природы. Ничто, относящееся к отдельным личностям, не должно рассматриваться в Конгрессе, ничто, кроме того, что относится к колониям. Он провел различие между корпоративным и федеральным союзами. Английская уния была корпоративной. Все же Шотландия пострадала от этого союза, поскольку ее жителей влекли прочь от Шотландии надежды на лучшие места и на работу. Не был этот союз и примером равного представительства, поскольку Шотландия, имея почти одну тринадцатую часть в представительстве, должна была платить только одну сороковую земельного налога. Он выразил надежду, что в нынешнем просвещенном состоянии умов мы можем рассчитывать на прочный союз, если он будет основан на справедливых принципах.

Джон Адамс выступал за голосование пропорционально численности населения. Он сказал, что мы находимся здесь как представители народа, что в одних штатах живет много людей, в других мало, и поэтому здесь их голоса должны соразмеряться с их численностью. Разум, законность и справедливость никогда не имели на земле столь большого значения, чтобы могли руководить суждениями собравшихся на совет людей. Ими руководит только интерес и только на него и можно рассчитывать. Поэтому Конгресс должен учитывать математическое соотношение интересов за его пределами. Индивидуальность колоний пустой звук. Разве индивидуальность колоний увеличивает ее богатство или число ее жителей? Если да, то платите одинаково. А если она не прибавляет силы и веса конфедерации, она не может усилить ни прав, ни веса в споре. Допустим, у компаньонов А, В и С в деле соответственно 50, 100 и 1000 фунтов стерлингов. Разве справедливо, если бы они распоряжались расходованием этих денег на равных правах? Здесь говорили, что мы – независимые личности, заключающие совместное соглашение. Но вопрос не в том, кто мы есть сейчас, а кем мы должны стать, когда наше соглашение будет заключено. Конфедерация должна сделать из нас единую индивидуальность. Она должна образовать из нас, как из частичек металла, единую общую массу. Мы больше не сохраним себя как обособленные индивидуальности, но станем единой индивидуальностью в решении всех вопросов, встающих перед конфедерацией. Поэтому все те соображения, которые доказывают справедливость и целесообразность равного представительства в других ассамблеях, сохраняют свою силу и здесь. Здесь возражали, что пропорциональное голосование создает опасность для небольших штатов. Мы отвечаем, что равный голос создаст опасность для крупных. Виргиния, Пенсильвания и Массачусетс – три большие колонии. Посмотрите на их удаленность, на различие их продукции, их интересов и обычаев, и вам станет ясно, что они никогда не смогут быть заинтересованы или склонны объединиться для угнетения небольших штатов. Ясно, что небольшие штаты естественным образом разделят свои позиции по всем вопросам с крупными штатами. Род-Айленд в силу своих отношений, сходства и деловых связей будет преследовать те же цели, что и Массачусетс. Джерси, Делавэр и Мэриленд – что и Пенсильвания.

Д-р Раш отметил, что упадок свобод в Голландской республике произошел по трем причинам. 1. Полное единогласие, требуемое во всех случаях. 2. Обязательство запрашивать мнение избирателей. 3. Принцип голосования, при котором каждая провинция имеет один голос. Последняя причина уничтожила равное представительство, а свободы в Великобритании также приходят в упадок из-за того же изъяна. Часть наших прав передана нами нашим легислатурам. Признано, что там должно быть равное представительство. Другая часть наших прав передана Конгрессу. Почему же здесь в равной степени не должно быть равного представительства? Если бы можно было собрать всю массу народа вместе, то собравшиеся решали бы все стоящие перед ними вопросы большинством голосов. Почему же это большинство не должно решать исход голосования в Конгрессе, будучи справедливо в нем представленным? Крупные колонии, к счастью, настолько отделены друг от друга, что все опасения насчет их особого объединения нереальны. Их интересы различны, их материальное положение несхоже. Вероятнее всего, они станут соперниками и оставят во власти небольших штатов возможность склонять чашу весов, куда им захочется. Голосование по числу свободных жителей даст один прекрасный результат – побудит колонии ограничивать рабство и поощрять увеличение числа их свободных жителей.

Г-н Хопкинс отметил, что имеется четыре большие, четыре маленькие и четыре средние по размеру колонии. В четырех самых крупных окажется больше половины населения всех объединенных штатов, и поэтому они будут править другими, как им захочется. В истории нет примера такого явления, как равное представительство. В Германском союзе голосуют государства. В Швейцарии голосуют кантоны, так же как провинции голосуют и в Бельгийской конфедерации. Как обстояло дело в древних конфедерациях, сказать невозможно, так как о них известно очень немногое.

Г-н Уилсон считает, что налог должен быть пропорционален богатству колонии, но что представительство должно соответствовать количеству Фрименов. Правительство – это средоточие или результат волеизъявления всех. Если правительство выражает волю всех – оно совершенно, а как только оно отходит от этого принципа, то становится несовершенным. Здесь было сказано, что Конгресс представляет штаты, а не отдельных граждан. Я считаю, что предметом его забот являются все граждане штатов. Странно, что одно добавление названия «штат» в отношении десяти тысяч людей должно предоставить им равные права с сорока тысячами. Это должно быть результатом волшебства, а не разума. В вопросах, которые переданы Конгрессу, мы – это не множество штатов, а одно большое государство. Мы оставляем нашу индивидуальность, когда являемся сюда. Германский союз – это пародия на государство. Вся его практика в любой сфере достаточно авторитетно подтверждает его порочность. Крупнейший недостаток конституции Бельгийской конфедерации заключается в том, что там голосование проводится по провинциям. Интересы государства как целого постоянно приносятся в жертву интересам малых штатов. История войны во время правления королевы Анны убедительно подтверждает это. Здесь спрашивали, должны ли девять колоний отдать себя во власть четырех, чтобы те правили ими как им заблагорассудится? Я изменю этот вопрос и спрошу, должны ли два миллиона людей отдать себя во власть одного миллиона, чтобы тот управлял ими, как ему заблагорассудится? Утверждают также, что большие колонии создадут опасность для малых. Надо говорить честным языком и сказать, что меньшинство будет в опасной зависимости от большинства. А есть ли на свете ассамблея, в которой в равной степени не было бы такой опасности? Истина заключается в том, что наши решения тогда будут отражать интересы большинства, а так оно и должно быть. Существует гораздо большая вероятность того, что крупные штаты будут скорее не соглашаться друг с другом, чем объединяться. Я призываю ум человеческий лишь придумать какой-нибудь возможный случай или вообще предложить что-нибудь такое, что, будучи в интересах Виргинии, Пенсильвании и Массачусетса, не было бы также и в интересах других штатов.

Дебаты по этим статьям, доложенным 12 июля 1776 г., продолжались время от времени изо дня в день в течение двух лет. Они были ратифицированы 9 июля 1778 г. десятью штатами. Нью-Джерси – 26 ноября того же года и Делавэром – 23 февраля следующего года. И только Мэриленд задержался еще на два года. Присоединившись к ним 1 марта 1781 г., он тем самым закрыл этот вопрос.

* * *

Состав нашей делегации на заседаниях Конгресса, начинавшихся 11 августа, был обновлен. Но в то время было создано новое правительство Виргинии, а заседания легислатуры, членом которой я был избран от моего графства, должно было состояться в октябре. Я знал, что наше законодательство при королевском правлении имело много порочных положений, требовавших немедленных исправлений, и я думал, что смогу принести большую пользу, участвуя в этой работе. Поэтому 2 сентября я оставил свое место в Конгрессе, ушел в отставку и 7 октября занял свое место в легислатуре моего штата.

11 числа я попросил разрешения внести законопроект об учреждении судов, создание которых имело большое значение. Я подготовил законопроект; он был одобрен комитетом, представлен и принят, пройдя обычную процедуру.

Я получил разрешение внести законопроект, позволявший владельцам недвижимого имущества с ограничительным условием наследования владеть землями, наследуемыми без ограничений. В ранний период существования колонии, когда приобрести землю стоило недорого или вовсе ничего не стоило, некоторые предусмотрительные лица добыли себе крупные пожалования земель и, желая положить начало большому и могущественному роду, стали поселять на них своих наследников без права раздела. Передача этой собственности от поколения к поколению в одной семье привела к созданию определенного числа семей, которые, пользуясь узаконенными привилегиями в сохранении своего богатства, образовали некий патрицианский орден, отличавшийся блеском и роскошью их образа жизни. Из этого ордена также король обычно выбирал членов совета колонии. Надежда войти в их число подчиняла всех людей этого круга интересам и воле короны.

Для создания справедливого республиканского порядка представлялось совершенно необходимым уничтожение этой привилегии и создание благоприятных условий не для аристократии богатства, приносящей обществу больше вреда и опасности, чем пользы, а для аристократии добродетели и таланта, которую природа мудро предназначила для руководства интересами общества и равномерно рассеяла среди людей всякого звания. Для осуществления этой цели не требуется ни насилие, ни лишение человека естественного права, а, скорее, расширение его путем отмены существующего закона. Потому что это позволило бы нынешнему землевладельцу разделить эту собственность между его детьми поровну, так же как он делит между ними свою любовь, и поставило бы их за жизнь одного поколения на один уровень со своими согражданами.

Но против такой отмены закона решительно возражал г-н Пенделтон, который был ярым приверженцем старых порядков и который оказался самым способным оратором, которого мне когда-либо приходилось встречать. У него, правда, не было поэтической фантазии г-на Генри, его возвышенного воображения, высокопарной и захватывающей манеры говорить. Но он был невозмутим, приятен и убедителен. Его речь была плавной, чистой и образной. Он обладал быстротой мышления, был проницателен и находчив. Победить его было невозможно, потому что если он и проигрывал основное сражение, то вскоре снова атаковал вас и, искусно маневрируя, оспаривая детали и используя небольшие преимущества, ничего не значащие в отдельности, но важные, будучи взятыми вместе, отыгрывался настолько, что сводил все сражение к ничьей. От него невозможно было отделаться, и своей настойчивостью он не давал покоя до тех пор, пока не лопалось терпение у всех тех, у кого оно было меньше, чем у него. Добавьте к тому же, что он был очень добропорядочным и великодушным человеком, добрейшим другом, самым приветливым и приятным компаньоном, поэтому всему, что он говорил, был обеспечен благосклонный прием. Обнаружив, что главный принцип майората не может быть сохранен, он выступил с поправкой, содержавшей предложение вместо полной отмены майората разрешить такому собственнику, если он того захочет, превращать его в поместье, наследуемое без ограничений. Для такого хотя бы частичного спасения старого закона ему не хватило всего нескольких голосов. И в результате был принят законопроект о полной отмене майората.

В одном из законопроектов по организации нашей юридической системы, который предлагал создание канцлерского суда, я предусмотрел рассмотрение в суде присяжных всех дел по факту, так же как и в обычных судах. Он провалил законопроект, включив всего четыре слова – «если пожелает одна из сторон». В результате, поскольку ни один истец не скажет своему судье: «Сэр, я Вам не доверяю, передайте мое дело суду присяжных», присяжные заседатели редко, можно, вероятно, сказать, даже никогда не появятся в этом суде, если только их не призовет председатель Канцлерского суда по собственному почину.

* * *

Напомним, что первое поселение в Виргинии, ставшее постоянным, было основано в 1607 г. Я не обнаружил никаких упоминаний о наличии негров в колонии приблизительно до 1650 г. Первые негры были доставлены сюда как рабы голландским кораблем. После этого работорговлю начали англичане, которые продолжали ее вплоть до нашей революционной войны. Она приостановила пока, ipso facto, дальнейший ввоз рабов, а легислатура была постоянно занята военными делами, и по этому вопросу ничего не предпринималось вплоть до 1778 г., когда я внес законопроект, запрещавший их дальнейший ввоз. Он был принят без возражений и, запретив ввоз рабов, остановил разрастание зла, оставив его окончательное искоренение на будущие времена.

Первыми поселенцами колонии были англичане, верноподданные короля и церкви, а хартия, выданная сэру Уолтеру Рэли, содержала недвусмысленную оговорку о том, что законы поселенцев «не должны быть направлены против истинной христианской веры, исповедываемой в настоящее время англиканской церковью». Сразу же после создания колонии она была разделена на приходы, в каждый из которых был назначен священник англиканской церкви, получавший твердое жалование табаком, дом на церковном участке и участок земли вместе со всем необходимым. Для покрытия этих расходов все жители приходов облагались налогом независимо от того, принадлежали они к англиканской церкви или нет. Отношение к прибывшим сюда квакерам было крайне нетерпимым, их изгоняли из колонии с помощью самых суровых наказаний.

С течением времени, однако, здесь появились и другие секты, в основном пресвитерианского толка. Англиканские священники, пожизненно обеспеченные жильем и зарплатой, дополняли ее, как правило, доходами от работы в классической школе. Всю неделю они были заняты на своих фермах и в школьных классах и только воскресенья посвящали службе и проповедям в приходской церкви для наставления своей паствы. Другим своим пасторским обязанностям они уделяли мало внимания. При такой их бездеятельности энтузиазм и усердие сектантских проповедников имели явное и неоспоримое преимущество, так что ко времени революции большинство жителей отошло от англиканской церкви, но все еще было обязано делать взносы на содержание пасторов для меньшинства. Это несправедливое принуждение содержать проповедников верований, которые люди считали религиозными заблуждениями, тяжело, и без какой-либо надежды на избавление ощущалось во время королевского правления.

Но уже первая республиканская легислатура, собравшаяся в 1776 г., была завалена петициями об уничтожении этой духовной тирании. Они вызвали самые ожесточенные споры, в которые я когда-либо был вовлечен. Нашими главными противниками были г-н Пенделтон и Роберт Картер Николас – честные люди, но ярые церковники. Петиции передали в комитет всей палаты по рассмотрению положения штата. После отчаянных споров в комитете, проходивших почти ежедневно с 11 октября по 5 декабря, нам удалось только отменить законы, по которым считалось преступным оказывать поддержку каким-либо иным религиозным взглядам, воздерживаться от посещения церкви или отправления любого иного вида богослужения, и затем освободить диссидентов от взносов на содержание англиканской церкви и прекратить, правда только до следующей сессии, взимание налога с прихожан англиканской церкви для выплаты жалования их собственным священникам. Потому что хотя большинство наших граждан и были диссидентами, как уже отмечалось, однако большинство членов ассамблеи были англиканами. Среди них, однако, были разумные и либеральные люди, которые дали нам возможность при голосовании получить по некоторым пунктам незначительное большинство.

Но 19 ноября наши противники провели в общих резолюциях комитета декларацию о том, что религиозные собрания должны контролироваться, и о том, что необходимо предусмотреть продолжение преемственности духовенства, а также надзор за его поведением. И в принятый только что законопроект была включена четкая оговорка, оставляющая нерешенным вопрос о том, должно ли устанавливаться законом общее обложение каждого жителя податями для содержания выбранного им пастора или же все следует свести к добровольным взносам. По этому вопросу, дебатировавшемуся на каждой сессии с 1776 по 1779 г. (некоторые наши союзники-диссиденты, достигнув своих частных целей, перешли теперь к сторонникам всеобщего обложения), мы смогли добиваться лишь временной приостановки взимания налога от сессии до сессии вплоть до 1779 г., когда решение об отмене всеобщего обложения было, наконец, принято и англиканская церковь была полностью лишена ее прежнего положения. Справедливости ради по отношению к двум упомянутым мною честным, но рьяным противникам я должен сказать, что, хотя они по своему характеру и были больше расположены соглашаться с уже существующим порядком вещей, чем идти на риск нововведений, тем не менее всякий раз, когда бы ни принималось решение, выражавшее общественную волю, не было людей более верных и строгих в повиновении ей, чем они.

* * *

Местопребывание нашего правительства первоначально было определено на полуострове Джеймстаун, где находилось первое поселение колонистов, а позднее было перенесено на несколько миль в глубь страны, в Вильямсберг. Но это было в то время, когда наши поселения не выходили за пределы побережья. Теперь же они перешли за Аллеганские горы, и центр переместился на большее расстояние от старого. Тем не менее Вильямсберг все еще оставался хранилищем наших архивов, привычной резиденцией губернаторов и многих других должностных лиц, постоянным местом проведения сессий легислатуры и сосредоточением наших военных складов. Но он был расположен настолько открыто, что в случае войны мог быть захвачен в любую минуту, а особенно сейчас; противник мог бы ночью переправиться через любую из рек, между которыми находится город, высадить десант и захватить все, лишив нас возможности спасти как людей, так и имущество. Я предложил перенести местопребывание нашего правительства еще в октябре 1776 г., но это предложение не было принято вплоть до майской сессии 1779 г.

В начале майской сессии 1779 г. я подготовил и получил разрешение внести законопроект, который определял, кого следует считать гражданами, подтверждал естественное право экспатриации и излагал способы применения этого права. Когда я покидал палату 1 июня, я передал Джорджу Мейсону этот законопроект, и он был принят 26 числа того же месяца.

Говоря о законопроектах, которые я сам составлял и вносил на рассмотрение, я никоим образом не собираюсь приписывать себе заслугу их принятия. Во время дебатов у меня было много временных и энергичных помощников. Но один был особенно стойким, способным и усердным. Он один стоил многих. Это был Джордж Мейсон, один из тех деятелей нашей революции, кто выделялся своей мудростью; человек глубокого ума, широких суждений, убедительный в своих доводах, знаток нашей прежней конституции, убежденный сторонник республиканских изменений на демократических принципах. Его речь не была ни плавной, ни гладкой, но его язык был сильным, манера говорить – очень выразительной, а в нужные моменты, когда вызов этого требовал, она усиливалась всплесками язвительного цинизма.

Г-н Уит, будучи спикером обеих сессий 1779 г. в период между его возвращением из Конгресса и назначением в Канцлерский суд, был умелым и постоянным участником обсуждения законопроектов в комитете всей палаты. Его безупречная честность, сила суждений и сила убеждения придавали ему большой вес…

Г-н Мэдисон появился в палате в 1776 г. молодым новичком. Это обстоятельство вместе с его исключительной скромностью не позволило ему ринуться в дебаты до его перехода в Совет штата в ноябре 1777 г. Отсюда он перешел в Конгресс, насчитывавший тогда немногих членов. Пройдя одну за другой обе эти школы, он приобрел навык самообладания, который, раскрыв большие ресурсы его ясного и проницательного ума, широких знаний, сделал его впоследствии первым в каждой ассамблее, членом которых он становился. Никогда не уходя от сути в пустую риторику, а наоборот, излагая ее четко, языком ясным, классическим и выразительным, всегда смягчая чувства своих противников любезностями и мягкостью выражений, он ко времени великого Национального конвента 1787 г. завоевал себе высокую репутацию. На последовавшем затем конвенте штата Виргиния он полностью поддержал новую конституцию, одержав победу над логикой Джорджа Мейсона и пылкой риторикой г-на Генри. Эти совершенные качества соединены в нем с чистейшей и безупречной добродетелью, которую никогда не смела запятнать никакая клевета. Нет нужды говорить о силе и изысканности его пера, о мудрости его деятельности на высшем посту страны. Они уже сказали и всегда будут говорить сами за себя.

* * *

До сих пор мы занимались только деталями преобразований, выбирая те вопросы законодательства, которые в первую очередь выделялись своим характером, принципами, неотложностью и выражали силу общего импульса преобразования. Когда в 1776 г. я покидал Конгресс, существовало убеждение, что все наше законодательство должно быть пересмотрено, приспособлено к нашей республиканской форме правления и теперь, когда мы освободились от запретов советов, губернаторов и королей, удерживавших нас от правильных действий, оно должно быть исправлено во всех его разделах, исходя единственно из требований разума и пользы тех, для кого создано само правительство. Поэтому уже в начале сессии 1776 г., к которой я возвращаюсь, я внес и передал на рассмотрение законопроект о пересмотре законодательства. Законопроект был принят 24 октября, а 5 ноября г-н Пенделтон, г-н Уит, Джордж Мейсон, Томас Л. Ли и я вошли в комитет, которому поручили эту работу. Мы условились встретиться в Фридериксберге, чтобы составить план работы и распределить ее между нами. В соответствии с договоренностью мы встретились там 13 января 1777 г. Первый вопрос был таков: следует ли нам предложить полностью отменить существующую систему законов и подготовить новое всеобъемлющее законодательство или же сохранить общую систему и только модифицировать ее в соответствии с современным положением вещей? Г-н Пенделтон, вопреки своему обычному расположению к старому, высказался за первое предложение, в чем был поддержан г-ном Ли.

На это последовало возражение, что отмена всей нашей системы была бы крутой мерой, вероятно во многом не совпадающей с мнением членов легислатуры; что они придерживались практики пересмотра, время от времени, законов колонии. Они исключали законы, срок действия которых истек, а также отмененные и устаревшие законы, внося поправки только в те, которые сохраняли свою силу. По-видимому, они ожидают, что и мы должны делать то же самое, включив только британские статуты, как и наши собственные. Создание нового законодательства, подобно законодательству Юстиниана и Брактона или Блэкстона, модель которого предложил г-н Пенделтон, будет трудным делом, требующим глубоких исследований, тщательного изучения и большой рассудительности. Когда же все будет изложено на бумаге, каждое слово этого текста – из-за несовершенства человеческого языка и его неспособности четко выражать все оттенки мысли – станет предметом обсуждений и споров, пока после неоднократных высказываний не придут по нему к единому мнению. Это втянуло бы нас в бесконечные споры, оставляя суть дела в неопределенном состоянии, пока, подобно тому, как в старых статутах, каждое слово не будет тщательно выверено и подобрано с использованием новых томов докладов и комментариев. И никто из нас, вероятно, не возьмется за эту работу, которая, чтобы стать систематической, должна быть выполнена одним человеком. Таково было мнение г-на Уита, г-на Мейсона и мое.

Когда мы приступили к распределению работы, г-н Мейсон сослался на то, что он не является юристом и чувствует себя неподготовленным для такой работы, а вскоре после этого отошел от дела. Г-н Ли сослался на ту же причину и вскоре умер. Вследствие этого работу между собой поделили я и два других джентльмена. Мне досталось обычное право и статуты до четвертого года царствования Якова I (когда была учреждена наша отдельная легислатура); г-ну Уиту – британские статуты за период с того момента по настоящее время; г-ну Пенделтону – виргинское законодательство. Поскольку право наследования и уголовное право пришлось на мою долю работы, я хотел, чтобы комитет определил их основные принципы, которыми я смог бы руководствоваться при их составлении. Что касается права наследования, я предложил отменить закон первородства и сделать недвижимое имущество передаваемым по сонаследованию, как передается движимое имущество, ближайшим родственникам в соответствии с законом распределения. Г-н Пенделтон хотел сохранить право первородства, но, сразу же поняв, что из этого ничего не выйдет, предложил принять древнееврейский принцип, по которому старший сын должен получать двойную долю наследства. Я заметил, что если старший сын сможет съесть вдвое больше или сделать двойную работу, то его право на двойную долю получит свое естественное доказательство. Но так как он обладает равными возможностями и потребностями со своими братьями и сестрами, то на его долю должна приходиться и равная часть родового наследства. К этому мнению присоединились и другие члены комитета.

Что касается уголовного права, то все были единодушны, что смертную казнь следует отменить за исключением случаев измены и убийства. При наказании за другие тяжкие преступления смертную казнь следует заменить исправительными работами на пользу общества, а в некоторых случаях Lex talionis. Каким образом этот отвратительный принцип получил наше одобрение, я не помню. Но в нашем законодательстве, действительно, сохранялся его след в единственном случае, – когда дело касалось рабов. Это был английский закон времен англосаксов, копировавший, вероятно, древнееврейский закон «око за око, зуб за зуб». Такой закон был и у некоторых древних народов, но современный разум оставил его далеко позади своих достижений. Решив упомянутые вопросы, мы разъехались по своим домам, чтобы заняться подготовкой этой работы.

* * *

Я считал существенным при выполнении своей части работы не изменять языка древних статутов на современный манер и не допускать, чтобы возникали новые вопросы из-за использования новых выражений. Тексты этих статутов были настолько полно истолкованы и определены в ходе многочисленных судебных заседаний, что даже сейчас редко могут вызвать хоть один вопрос в наших судах. Я считал также, что было бы полезно во всех новых проектах переделать стиль более поздних британских статутов, да и наших собственных актов ассамблеи, которые – из-за их многословия, бесконечных тавтологий, нагромождения одного прецедента на другой и круглых скобок на круглые скобки, из-за множества попыток достичь определенности с помощью таких слов, как «упомянутый» и «вышеупомянутый», «или», «и», – вместо того чтобы стать понятнее, на самом деле становятся еще более запутанными и непонятными не только для простых читателей, но и для самих юристов.

Мы занимались этой работой с указанного времени по февраль 1779 г., когда мы встретились в Вильямсберге, – г-н Пенделтон, г-н Уит и я. Собираясь ежедневно, мы критически проверяли написанное нами, вносили поправки, тщательно изучая предложение за предложением, пока не достигли согласия по всему тексту. Затем мы вернулись домой и каждый начисто переписал свои тексты, которые 18 июня 1779 г. были доложены Генеральной ассамблее г-ном Уитом и мною; причем г-н Пенделтон, ввиду того что он жил далеко, письмом уполномочил нас объявить о своем одобрении. В эту работу мы внесли все, что мы считали необходимым изменить из обычного права, все британские статуты от Magna Charta по настоящее время и все законы Виргинии от учреждения нашей легислатуры в 4-й год царствования Як(ова) I по настоящее время, которые считали должным сохранить, – всего порядка ста двадцати шести законопроектов, что составило печатный фолиант всего на девяносто страниц. Время от времени из них отбирали какие-нибудь билли и принимали их, но основную их массу не трогали до наступления общего мира в 1785 г., когда благодаря усилиям неутомимого г-на Мэдисона и несмотря на бесконечные увертки, уловки, искажения, придирки и затяжки юристов и полуюристов, большинство законопроектов было принято легислатурой с небольшими изменениями.

Законопроект об установлении религиозной свободы, основные положения которого были до некоторой степени узаконены ранее, я составил исходя из всей широты здравого смысла и права. И все же он встретил противодействие, но в конце концов был принят с некоторыми искажениями в преамбуле. Одно только предложение о поправке показывает, что предусмотренная этим законом свобода убеждений носит всеобщий характер. Там, где преамбула провозглашает, что принуждение является отходом от замысла святого творца нашей религии, было предложено в качестве поправки вставить слова «Иисус Христос», с тем чтобы она звучала так: «отход от замысла Иисуса Христа, святого творца нашей религии». Предложение включить эти слова было отвергнуто значительным большинством, что показало его желание поставить под защиту закона евреев и неевреев, христиан и мусульман, индусов и язычников всех мастей.

Беккариа и другие авторы работ о преступлениях и наказаниях убедили разумный мир в неправомерности и неэффективности наказания смертью. Ее предлагалось заменить каторжным трудом на дорогах, каналах и других работах на пользу общества. Комитет по пересмотру законодательства согласился с этим, но общественное сознание нашей страны пока еще не достигло этого уровня. Поэтому законопроект о соразмерности преступлений и наказаний не был принят в палате делегатов большинством всего в один голос. Позднее я узнал, что попытка заменить смертную казнь каторжными работами на виду у всех (по-моему, это было в Пенсильвании) не увенчалась успехом. Выставленные на всеобщее обозрение бритоголовые преступники в скверной одежде, работая на больших дорогах, испытывали такую деградацию личности, что, вместо того чтобы исправиться, погружались в глубину самой ужасной и ожесточенной испорченности нравов и характеров.

В продолжение разговора об этом законе. – В 1785 г. (я находился тогда в Париже) мне написали руководители строительства Капитолия в Ричмонде и попросили дать совет относительно его плана, а также добавить к нему план тюрьмы. Думая, что представилась благоприятная возможность дать штату образец архитектуры в классическом стиле античности, и решив, что древний римский храм «Мезон Карре» в Ниме является самым совершенным из существующих образцов того, что можно назвать кубической архитектурой, я попросил у г-на Клериссо, опубликовавшего чертежи «Antiquities of Nismes», гипсовую модель здания, только с заменой коринфского ордера на ионический из-за сложности коринфских капителей. Я с неохотой уступил вкусу Клериссо, отдававшему предпочтение современной капители Скамоцци перед более благородной античной капителью. Модель была выполнена скульптором, которого Шуазель Гуффье увез с собой в Константинополь и, будучи там послом, использовал для изготовления тех замечательных моделей остатков греческой архитектуры, которые сейчас можно увидеть в Париже. Чтобы приспособить для наших целей внешний вид здания, я начертил план его внутренних помещений с залами, предназначавшимися для использования законодательной, исполнительной и судебной властями. Их размеры и расположение я приспособил к форме и размерам здания. В 1786 г. эти планы были переправлены руководителям строительства и осуществлены с некоторыми – не в лучшую сторону – изменениями. Наиболее существенные из них, впрочем, могут быть в будущем исправлены.

Что же до запрошенного одновременно плана тюрьмы, то я слышал о существовании в Англии благотворительного общества, занимающегося, при поощрении правительства, исследованием воздействия труда в одиночном заключении на некоторых преступников. Эксперимент превзошел все ожидания. Такую же идею высказали во Франции, и архитектор Лиона предложил, исходя из принципа одиночного заключения, хорошо продуманный план тюремного здания. Я раздобыл копию плана и, поскольку здание было слишком большим для нас, начертил другой план, меньшего масштаба, но позволявший вносить добавления по мере возникновения необходимости. Я отослал его руководителям строительства вместо плана обычной тюрьмы в надежде, что он подскажет идею труда в одиночном заключении вместо работ на виду у всех, принятых в нашем пересмотренном кодексе. Этот принцип соответственно, но не точно в той же форме, был использован Латробом при осуществлении плана – строительстве под его руководством того, что сейчас называется Исправительным домом. Между тем общественное мнение по этому вопросу созревало под воздействием времени, размышлений и примера Пенсильвании, где с 1786 по 1789 г. опробовалась не получившая санкции работа заключенных на строительстве больших дорог, а затем была успешно испытана система исправительных домов с их принципом заключения и труда. В 1796 г. наша легислатура возобновила рассмотрение этого вопроса и приняла закон, вносивший изменения в уголовный кодекс штата. Законом утверждалась работа в одиночном заключении вместо работ на виду у всех, устанавливалась градация в длительности заключения; а стиль формулировки закона приблизился к современному его использованию. Вместо ранее установленного различия между убийством и преднамеренным убийством, сохраненного в моем законопроекте, введено было новое понятие – убийство первой и второй степени. Сказать, что это облегчило или усложнило толкование случаев, я не могу, поскольку не располагаю достаточной информацией о ведении дел в наших судах…

* * *

Акты ассамблеи, относившиеся к колледжу Уильяма и Мэри, находились собственно в той части нашей работы, над которой трудился г-н Пенделтон, и касались главным образом его доходов, в то время как структура, организация и круг изучаемых наук были взяты из его устава. Мы считали, что следует разработать систематический план общего образования и эта работа была поручена мне. В целях такого пересмотра я соответственно подготовил три законопроекта, предлагавших трехступенчатую систему образования, охватывавшую все классы. 1-я ступень – начальные школы для всех детей, богатых и бедных. 2-я ступень – колледжи, дающие среднее образование, с программами, предусматривающими обучение, нужное для достижения обычных жизненных целей, а также и такое, что было бы желательно для всех материально обеспеченных людей. И 3-я, завершающая, ступень – для преподавания наук в целом и их углубленного изучения. В первом законопроекте предлагалось каждое графство разделить на «сотни» или районы, по площади и населению подходящие для одной школы, в которой будут обучать чтению, письму и арифметике. Весь штат должен быть разделен на двадцать четыре округа, в каждом из которых будет школа для классического обучения грамматике, географии и математике.

Второй законопроект предлагал изменить структуру колледжа Уильяма и Мэри, расширить круг изучаемых наук и превратить его фактически в университет. Третий законопроект предлагал создание библиотеки. Содержавшиеся в этих законопроектах предложения не были приняты до того же самого 1796 г., да и потом осуществлены только в той части, которая касалась создания начальных школ. Колледж Уильяма и Мэри был заведением исключительно англиканской церкви. Требовалось, чтобы попечители его принадлежали к этой церкви, чтобы профессора подписывали тридцать девять статей, излагающих принципы вероучения этой церкви; требовалось, чтобы студенты изучали ее катехизис, а одной из основных задач колледжа была подготовка священников для этой церкви. Поэтому из-за религиозной подозрительности всех диссидентов, опасавшихся, что это приведет к господству англиканской церкви, законопроект о колледже не был принят. Его ограниченный специфический характер, да и нездоровая осенняя погода ослабили общее расположение к нему. А в законопроект о начальной школе был вставлен пункт, полностью сводивший его на нет, поскольку в каждом графстве органам местного управления было предоставлено право самим определять сроки введения в силу этого закона.

Одно положение законопроекта предусматривало, что расходы на содержание начальных школ должны нести жители графства, каждый пропорционально размеру выплачиваемого им налога. Это переложило бы на богатых расходы на образование бедняков, а судьи, принадлежа, как правило, к более богатому классу общества, не желали взваливать на него это бремя, и я думаю, что к осуществлению закона так и не приступили ни в одном графстве. Я снова вернусь к этому вопросу в конце моего повествования, если мне хватит жизни и решимости завершить его, поскольку я уже устал писать о самом себе.

Законопроект о рабах явился простым сведением действующих в отношении их законов без малейшего намека на какие-либо планы их общего освобождения в будущем. Считалось, что лучше будет такие попытки сдерживать и попробовать добиваться этих целей лишь путем принятия поправки к законопроекту при его рассмотрении. Тем не менее принципы такой поправки были согласованы, а именно – свобода для всех родившихся после определенной даты и депортация из штата по достижении соответствующего возраста. Однако выяснилось, что общественное мнение пока еще не готово принять это предложение и даже не готово к этому и по сей день. И все же недалек тот час, когда надо будет смириться и принять это, иначе будет хуже. В книге судеб ничто не записано более определенно, чем то, что люди должны быть свободны, и не менее определенно, что эти две расы, в равной степени свободные, не могут жить вместе в одном государстве. Природа, обычаи, убеждения провели между ними неизгладимые линии различий. Пока еще в нашей власти провести процесс освобождения и депортации рабов мирно и настолько медленно и постепенно, что зло изживет себя незаметно, а их место будет, pari passu, заполнено свободными белыми работниками. Если же, напротив, зло останется и навяжет себя, то человечество должно будет содрогнуться перед предстоящей перспективой. Напрасными были бы поиски подходящего примера в испанской депортации или изведении мавров. Этот прецедент совсем не подошел бы для нашего случая.

Я считаю, что эти четыре законопроекта, принятые или внесенные на рассмотрение, образуют систему, которая лишила бы корней старую или будущую аристократию и заложила бы основу истинно республиканского правления. Отмена законов о майорате предотвратит накопление и сохранение богатства навечно в избранных семьях, спасет земли страны от того, чтобы день за днем они все больше переходили в «мертвые руки». Отмена права первородства и замена его распределением наследства поровну – лучшими из всех земельных законов – устранила феодальные и неестественные различия, которые делали одного члена семьи богатым, а остальных – бедными. Восстановление права на свободу совести избавило людей от налога на поддержку чуждой им религии, потому что господствующая религия поистине была религией богатых, а диссидентские секты целиком состояли из менее состоятельных людей. Все они благодаря биллю о всеобщем образовании смогут получить возможность осознать свои права, сохранять их и разумно использовать свое право участия в самоуправлении. И все это может быть достигнуто без какого-либо нарушения естественных прав любого из граждан. А в качестве последующей гарантии к этому можно было бы добавить введение жюри присяжных в канцлерских судах, которые уже присвоили и продолжают присваивать себе столь большую степень юрисдикции над нашей собственностью.

* * *

1 июня 1779 г. я стал губернатором штата и покинул легислатуру. Будучи также избранным одним из попечителей колледжа Уильяма и Мэри (его совет попечителей сам избирал своих членов), я предпринял в тот же год, во время моего пребывания в Вильямсберге, изменения в организации этого учебного заведения, упразднив грамматическую школу и две кафедры – богословия и восточных языков, заменив их кафедрами права и правопорядка, анатомии, медицины, химии и современных языков. Поскольку устав колледжа ограничивал число профессоров шестью, преподавание естественного права человека и народов, а также изящных искусств мы вменили в обязанность профессору этики, а естественной истории – профессору математики и физики.

Поскольку теперь моя жизнь слилась с делами штата, ее описание в эти два года моего губернаторства было бы пересказом общественной истории штата на данном отрезке революции. Это сделали другие, и в частности г-н Жирардин, написавший продолжение «Истории Виргинии» Берка. Находясь неподалеку отсюда, в Милтоне, г-н Жирардин имел свободный доступ ко всем моим бумагам в процессе своей работы и подготовил столь же достоверное сообщение, какое только мог бы составить и я сам. Поэтому за описанием этого периода моей жизни я отсылаю читателя к истории г-на Жирардина. Полагая, что в условиях вражеского вторжения, при которых мы тогда работали, народ будет иметь больше уверенности именно в военном руководителе и что военачальник, наделенный также и гражданской властью, сможет в интересах обороны штата использовать свои полномочия с большей энергией, быстротой и эффективностью, я ушел в отставку с поста губернатора в конце второго года пребывания в этой должности и на смену мне был назначен генерал Нельсон.

Вскоре, после того как я покинул Конгресс, в сентябре 1776 г., а именно – в последний день этого месяца, я вместе с д-ром Франклином должен был ехать во Францию в качестве уполномоченного для ведения переговоров с французским правительством о заключении союзного и торгового договоров. Находившийся тогда во Франции в качестве агента по закупке военных припасов Сайлас Дин должен был присоединиться к нашей комиссии. Но состояние моей семьи было таково, что я не мог покинуть ее, как не мог подвергнуть ее опасностям морского путешествия и захвата британскими кораблями, бороздившими тогда весь океан. Я понимал также, что главная работа в действительности должна была исполняться дома, где многое и очень важное нужно было сделать для создания новой модели правительства и управления общественными делами, многое для защиты наших храмов и очагов от вторгшегося противника, теснившего нас на всех направлениях. Вследствие этого я отклонил это предложение, и вместо меня был назначен д-р Ли.

15 июня 1781 г. вместе с г-ном Адамсом, г-ном Франклином, г-ном Джеем и г-ном Лоуренсом меня назначили полномочным посланником для ведения переговоров о мире, заключение которого ожидалось тогда при посредничестве русской императрицы. Однако по тем же причинам я был вынужден отказаться и от этого назначения, а переговоры на деле так никогда и не начались. Но осенью следующего, 1782 г., когда Конгресс получил основания полагать, что общий мир будет заключен в течение зимы и последующей весны, Конгресс 13 ноября того же года вновь назначил меня полномочным посланником. За два месяца до этого я потерял незабвенную спутницу моей жизни, с которой прожил последние десять лет в ничем не омраченной взаимной крепкой любви и полном счастье. В общественных интересах, как и для моего морального состояния, предложенная смена обстановки была желательна, и я принял назначение.

19 декабря 1782 г. я выехал из Монтичелло и 27 декабря прибыл в Филадельфию. Французский посланник Люзерн предложил мне переплыть океан на фрегате «Ромулус», и я принял это предложение. Но этот корабль, скованный льдами, в это время находился в нескольких милях вниз от Балтимора. Поэтому я провел месяц в Филадельфии, просматривая в Конгрессе документы, с тем чтобы ознакомиться с общим состоянием наших международных отношений, а затем выехал в Балтимор ожидать освобождения фрегата ото льда. После почти месячного ожидания мы получили сообщение, что 3 сентября 1782 г. наши представители подписали Предварительный мирный договор, который должен был стать постоянным после заключения мира между Францией и Великобританией. Учитывая, что теперь моя поездка в Европу станет бесполезной для общества, я немедленно возвратился в Филадельфию для получения распоряжений от Конгресса. Конгресс освободил меня от дальнейшего исполнения этих обязанностей, и потому я возвратился домой, куда прибыл 15 мая 1783 г.

* * *

6 июня легислатура избрала меня делегатом в Конгресс. Мое назначение вступало в силу 1 ноября, когда истекал срок полномочий предыдущей делегации. В соответствии с этим я выехал из дома 16 октября и 3 ноября прибыл в Трентон, где заседал Конгресс, и занял свое место 4 ноября, в день, когда было объявлено о перерыве в работе Конгресса до 26-го и переносе заседаний в Аннаполис.

Конгресс теперь стал настолько малочисленным, а делегаты стали настолько пренебрегать своими обязанностями, что большинство представительства штатов, необходимое в соответствии со «Статьями Конфедерации» для кворума даже при решении второстепенных вопросов, невозможно было собрать вплоть до 13 декабря.

Уже 7 января 1782 г. Конгресс занялся рассмотрением состояния денежного обращения в нескольких штатах и дал указание уполномоченному по финансам Роберту Моррису доложить таблицу курсов, по которым иностранные монеты должны приниматься казначейством. Этот чиновник, а вернее его помощник Гувернер Моррис, дал ответ Конгрессу 15 января в компетентном, четком и подробном сообщении о достоинстве денег, находившихся в обращении в отдельных штатах, и о сравнительной стоимости основных иностранных монет, имевшихся у нас в обращении. Далее он перешел к рассмотрению необходимости установления у нас стандарта стоимости и о принятии денежной единицы. Он предложил в качестве такой единицы принять такую долю чистого серебра, которая была бы общим делителем для стоимости пенни всех штатов, причем без остатка. Таким общим делителем, по его расчетам, являлась 1/1440 часть доллара или 1/1600 часть кроны стерлингов. Следовательно, стоимость доллара должна быть выражена 1440 единицами, а кроны – 1600, причем каждая единица должна содержать четверть грана чистого серебра. Когда в следующем году Конгресс снова вернулся к этому вопросу, в письме от 30 апреля 1783 г. уполномоченный по финансам дал дальнейшие разъяснения относительно предложенной им единицы и настаивал на ее принятии. Однако ничего больше сделано не было вплоть до следующего года, когда вопрос снова был принят на рассмотрение и передан в комитет, членом которого я состоял. Общие рассуждения Р. Морриса были здравыми, а принцип, который он предлагал положить в основу своей единицы – весьма изобретательным. Но она была слишком мелкой по своему масштабу, слишком громоздкой для повседневного использования и слишком трудной для подсчетов как в уме, так и на бумаге. Буханка хлеба стоимостью 1/20 доллара стоила бы 72 единицы.

Фунт масла стоимостью 1/5 доллара – 288 единиц.

Лошадь или вол ценой в 80 долларов потребует шестизначного числа – 115 200, а государственный долг, предположительно в 80 миллионов, потребует двенадцатизначного числа – 115 200 000 000. Такая арифметическо-денежная система совершенно не годилась бы для повседневного использования в обществе. Поэтому вместо нее я предложил доллар в качестве нашей единицы расчетов и платежей, а его доли предложил выразить в десятичной системе исчисления.

По этому вопросу я подготовил свои замечания и представил их на рассмотрение уполномоченного по финансам. Я получил от него ответ, в котором он выразил приверженность своей общей системе, согласившись только на то, чтобы его единица состояла из сотни предложенных им ранее единиц, с тем чтобы доллар содержал 1440/100, а крона – 16 единиц. Я ответил ему и напечатал мои заметки и его ответ отдельным листом, который вручил членам Конгресса для рассмотрения, а комитет согласился внести на обсуждение предложение, основанное на моем принципе. Он был одобрен в следующем году.

На этом и основана существующая сейчас денежная система. Деление доллара на десятые, сотые и тысячные части – даймы, центы и милли – теперь настолько всем понятно, что подобное деление было бы легко ввести и для мер веса и длины. Когда я путешествую, я пользуюсь изобретенным Кларком одометром, который делит милю на сотые части, и я вижу, что каждый легко понимает, о каком расстоянии идет речь, когда оно выражено в милях и сотых долях мили, и каждый так же легко поймет, когда речь будет идти о футе и его сотых долях, фунте и его сотых долях и т. д.

* * *

Нерадивость членов Конгресса, их непрерывные заседания стали вызывать тревогу, поэтому некоторые легислатуры предложили даже делать перерывы и ограничивать длительность его заседаний периодическими сессиями. Поскольку «Статьи Конфедерации» на периоды перерывов в работе Конгресса не предусматривали обеспечения реального руководства, а такое руководство было необходимо для осуществления контроля за исполнением текущих дел, приема и контактов с иностранными посланниками и государствами и для того, чтобы созывать Конгресс в связи с внезапными и чрезвычайными обстоятельствами, в начале апреля я предложил образовать комитет под названием «Комитет штатов», в состав которого вошло бы по одному представителю от каждого штата и который функционировал бы во время перерывов в работе Конгресса.

Я предложил разделить функции Конгресса на исполнительную и законодательную, с тем чтобы в перерыве между его сессиями вторую зарезервировать, а первую, по общему решению, передать этому комитету. Позднее это предложение было принято и созданный комитет приступил к исполнению своих обязанностей. Вскоре члены его перессорились, разделились на две партии, покинули свои посты и до следующего заседания Конгресса оставили страну без реального руководства. Позднее мы видели, как то же самое происходило в Директории Франции и, я считаю, так будет всегда с любым исполнительным органом, основанным на началах плюрализма. Наш замысел, а я считаю его самым лучшим, сочетает мудрость с целесообразностью, предусматривая плюрализм советников, но единственного арбитра, что необходимо для принятия окончательного решения.

Я находился во Франции, когда мы узнали об этом расколе и распаде Комитета. В беседе со мной о странной склонности людей к ссорам и разделению на партии д-р Франклин как всегда выразил свои чувства с помощью нравоучительной истории. Он рассказал о том, что Эдистонский маяк в Ла-Манше, сооруженный на скале посреди пролива, зимой совершенно недоступен из-за бурного характера моря в это время года. Поэтому на зиму все продовольствие для двух смотрителей маяка, обеспечивающих его работу, приходилось завозить осенью, поскольку позже, до наступления весны, добраться до них было невозможно. В первый погожий весенний день к ним вышла лодка со свежими продуктами. Встретив у дверей одного из смотрителей, лодочники заговорили с ним. «Как дела, друг?» – «Очень хорошо». – «Как твой товарищ?» – «Не знаю». – «Не знаешь? Разве его нет здесь?» – «Не могу сказать». – «Разве ты не видел его сегодня?» – «Нет». – «А когда ты видел его последний раз?» – «Прошлой осенью». – «Ты что убил его?» – «Нет, конечно». Лодочники уже собирались схватить его как явного убийцу своего товарища, но он настоял, чтобы они поднялись наверх и сами все осмотрели и проверили. Поднявшись наверх, лодочники обнаружили там второго смотрителя. Они поссорились вскоре, кажется, после того, как остались одни и, разругавшись, разделились на две партии: заботы о нижней части маяка отошли к одному из них, а о верхней – к другому. С тех пор они не виделись и не разговаривали друг с другом.

Но вернемся к нашему Конгрессу в Аннаполисе. Окончательный мирный договор, который был подписан в Париже 3 сентября 1783 г. и текст которого был получен здесь, должен был быть ратифицирован голосами не менее чем девяти штатов. По этой причине 23 декабря мы разослали письма нескольким губернаторам, извещая их о том, что текст окончательного договора получен, но сейчас в Конгрессе представлено лишь семь штатов, в то время как для ратификации необходимо девять. В письмах мы настаивали, чтобы губернаторы потребовали от своих делегатов немедленной явки в Конгресс. Чтобы сберечь время, я предложил 26 декабря обязать морского агента (Роберта Морриса) подготовить корабль здесь, в Нью-Йорке и в каком-нибудь порту восточного побережья, чтобы тотчас отправить ратификационную грамоту договора, как только она будет подписана.

* * *

В целом предложение было встречено Конгрессом с одобрением, но против него выступил д-р Ли в связи с теми расходами, которые мог бы навлечь на нас морской агент, получив на это право. Д-р Ли заявил, что было бы лучше сразу же ратифицировать договор и отослать ратификационную грамоту. Перед этим некоторые делегаты предложили считать достаточным для ратификации голоса семи штатов. В связи с этим мое предложение было отложено, а г-н Рид от Южной Каролины внес другое предложение – о немедленной ратификации договора. Дебаты по нему продолжались 26 и 27 числа. Рид, Ли, Уильямсон и Иеремия Чейз настаивали на том, что ратификация была просто делом формы, что договор считается заключенным с момента его подписания полномочными представителями, что, хотя «Статьи Конфедерации» требуют для вступления договора в силу согласия девяти штатов, все же само заключение договора не может называться вступлением его в силу; что если для ратификации договора требовать согласия девяти штатов, то, следовательно, пять штатов смогут всегда удерживать нас в состоянии войны; что девять штатов уже в сущности санкционировали ратификацию тем, что прежде ратифицировали предварительный договор и дали указание своим представителям согласиться на подписание окончательного договора, составленного в тех же выражениях, а текст настоящего договора по существу почти такой же дословно; что сейчас на ратификацию, пересылку ратификационной грамоты и ее обмен остается всего шестьдесят семь дней; что нет никаких надежд на то, что в скором времени в Конгрессе будут представлены девять штатов; что по существу сейчас крайний срок, до которого мы могли рискнуть затягивать дело, что если ратификационная грамота не будет доставлена в Париж к назначенному времени, договор потеряет силу; что в случае ратификации его семью штатами он все равно будет скреплен нашей печатью и в Великобритании не будет известно, что на это согласились только семь штатов; что у них нет права обращать внимание на этот вопрос и что за него мы отвечаем только перед своими избирателями; что эта ратификация подобна той, которую Великобритания получила от голландцев в результате переговоров сэра Уильяма Темпла.

Монро, Джерри, Хауэл, Эллери и я, напротив, доказывали, что в современной европейской практике ратификация рассматривается как акт, придающий договору силу, без которого договор не является обязательным. Согласно полномочиям, полученным участниками переговоров, право ратификации договора оставалось за Конгрессом. В самом договоре предусматривается, что он должен быть ратифицирован. В чьей это компетенции – это уже другой вопрос. «Статьи Конфедерации» четко и ясно требуют согласия девяти штатов для вступления в любой договор. Этот акт подразумевает, что согласие девяти штатов требуется как для заключения договора, так и для вступления его в силу, поскольку целью его является защита прав Союза во всех тех важных случаях, когда требуется согласие девяти штатов. В противном случае семь штатов с населением, составляющим менее одной трети наших граждан, могли бы навязать нам договор, действительно подписанный по поручению и в связи с указанием девяти штатов, но составленный полномочным представителем в явном противоречии с этими указаниями и в ущерб огромному большинству. Признается или нет текст окончательного договора точной копией предварительного, являются ли отступления от него существенными или нет – этот вопрос вправе решать только девять штатов. Детали ратификации статей предварительного договора девятью штатами, указания нашим представителям составить текст окончательного договора на основании текста предварительного, фактическое совпадение их смысла не делают нас правомочными ратифицировать договор в данном случае. Если эти обстоятельства сами по себе представляют ратификацию, то не требуется ничего, кроме передачи удостоверенного экземпляра грамоты в обмен на британскую ратификационную грамоту. Если нет, то все остается по-старому: нет ни ратификации договора девятью штатами, ни нашего права его ратифицировать. Прошло всего четыре дня с того времени, как представители семи штатов, присутствующих сейчас, единодушно одобрили для рассылки губернаторам штатов, представители которых отсутствуют, резолюцию, где в качестве основания для требования срочно прислать их делегатов, указывалась необходимость ратификации договора девятью штатами. В случае с голландской ратификацией Великобритания добивалась ее и поэтому была рада принять ее такой, какая она была. Они знают нашу конституцию и поэтому будут возражать против ратификации договора семью штатами. Если это обстоятельство будет скрыто, оно станет известно позднее и даст им основание отрицать законность ратификации, в которую их неожиданно вовлекли без их ведома обманным путем и которая стала бы бесчестным проституированием использования нашей государственной печати. Еще есть надежда на кворум из девяти штатов. Если договор не будет вовремя ратифицирован и станет недействительным, неполная ратификация его не спасет. Но на самом деле он не станет недействительным, а получит лучшую основу, приобретет необходимую форму, пусть хотя бы и несколькими днями позже, со ссылкой на незначительность этого обстоятельства и на физическую невозможность пунктуально соблюсти сроки. Он будет одобрен всеми странами и самой Великобританией, если она не решит возобновить войну, а если решит, то ей не понадобятся никакие предлоги, ей ничто не помешает. Г-н Рид предупредил, что он потребует поименного голосования. Возражавшие против этого подготовили в ответ резолюцию, целенаправленно объяснявшую причины их несогласия с предложением м-ра Рида. Когда стало ясно, что предложение не будет принято, решили, что лучше не ставить его на голосование вообще. «За» был бы только один Массачусетс. Род-Айленд, Пенсильвания и Виргиния были бы «против». Голоса делегатов Делавэра, Мэриленда и Северной Каролины разделились бы.

* * *

В Конгрессе нас было немного, но мы очень любили спорить. День за днем мы тратили на самые несущественные вопросы.

Один делегат, из тех, кто одержим нездоровой страстью к спорам, имеет горячую голову, быстрое воображение и скор на язык, кто с трудом выслушивает любую аргументацию, кроме своей собственной, сидел однажды возле меня во время пустяковых, но многословных дебатов. Он спросил меня, как могу я сидеть молча и выслушивать столько неправильных рассуждений, которые можно опровергнуть одним словом. Я ответил, что опровергнуть действительно легко, но заставить замолчать невозможно; что, предлагая принять какие-либо меры, я беру на себя, как это и следует, самую трудную долю работы, но что в общем я готов слушать других. Если тот или иной участник дебатов выскажет убедительные доказательства или возражения, то этого и довольно. Если же нет, я считаю достаточным посоветовать опускать сказанное без внимания и не повторять его. Это было бы лишь напрасной и намеренной тратой времени и злоупотреблением терпением Конгресса, которые никак нельзя оправдать.

Я думаю, что если бы члены совещательных органов придерживались в целом такой линии поведения, то за день они бы делали то, на что у них уходит неделя. И действительно, гораздо больше, чем это может показаться поначалу, заслуживает внимания вопрос, не является ли немая легислатура Бонапарта, которая молчала, но делала много, предпочтительнее той, в которой много говорят, но ничего не делают.

До революции я служил обществу в легислатуре Виргинии вместе с генералом Вашингтоном, а во время революции – в Конгрессе вместе с д-ром Франклином. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из них выступал больше десяти минут или говорил о чем-нибудь, кроме главного, нужного, чтобы решить проблему. Они брались за крупные вопросы, понимая, что мелкие будут разрешаться сами по себе. Если нынешний конгресс грешит многословием, то как же может быть иначе в собрании, куда народ послал сто пятьдесят юристов, чье ремесло – во всем сомневаться, ни в чем не уступать и говорить часами? Так что не следует ожидать, что сто пятьдесят юристов смогут вместе делать дело. Но вернемся к нашей теме.

Поскольку те делегаты, которые считали, что семь штатов правомочны ратифицировать договор, были сильно обеспокоены тем, что их предложение было отклонено, я предложил третьего января пойти с ними на компромисс и поэтому выдвинул еще одну резолюцию.

Она исходила из того, что сейчас в Конгрессе присутствовали представители только семи штатов, которые единодушно высказались за ратификацию договора, но разошлись в вопросе о своей правомочности. Однако те, кто отрицал правомочность в этих условиях, не хотят, чтобы их полномочия, какими бы они ни были, остались неиспользованными в целях восстановления мира, насколько это возможно сделать с чистой совестью и без решения Конгресса о правомочности семи штатов.

Они также полны решимости ратифицировать договор, насколько это в их власти. Это следует передать нашим представителям с указанием никому пока об этом не сообщать. Они должны попытаться продлить срок обмена ратификационными грамотами еще на три месяца. Их следует проинформировать о том, что как только здесь соберутся представители девяти штатов, им будет выслана ратификационная грамота от их имени.

Если они получат ее до истечения срока обмена грамотами, они должны использовать именно ее, а если мы не успеем, они должны представить для обмена документ от имени семи штатов, сообщив, что ратификация договора происходила в то время, когда в заседаниях Конгресса был перерыв, но что делегации семи штатов были в сборе и единодушно согласились ратифицировать договор.

Дебаты по этому вопросу проходили третьего и четвертого, а пятого, поскольку в Англию из порта (Аннаполис) должен был отплыть корабль, Конгресс поручил своему президенту составить соответствующее послание нашим представителям.

* * *

14 января. Поскольку вчера на заседании Конгресса появились делегаты от Коннектикута, а сегодня – Южной Каролины, договор был ратифицирован без единого голоса против. Было приказано изготовить три ратификационных грамоты, из которых первую послали с полковником Хармером, вторую – с полковником Фрэнксом, а третью передали морскому агенту для отправки при первой же возможности.

Вскоре Конгресс приступил к рассмотрению наших международных отношений. Он считал, что с каждой страной необходимо установить торговые отношения на тех же условиях, какими пользуются там и другие народы, и с этой целью предложить каждой стране заключить с нами отдельный торговый договор. Этот акт означал бы также признание каждой страной нашей независимости и прием нас в братство наций. Мы, имея полное право на свой статус, конечно, не снизойдем до того, чтобы просить об этом, но, однако, не хотим отказывать другим в возможности дружески приветствовать нас. С Францией, Голландией и Швецией у нас уже были торговые договоры. Однако полномочия на их пересмотр, если это сочтено будет необходимым, были также даны. Другими государствами, с которыми предлагалось заключить договоры, были Англия, Гамбург, Саксония, Пруссия, Дания, Россия, Австрия, Венеция, Рим, Неаполь, Тоскана, Сардиния, Генуя, Испания, Португалия, Оттоманская Порта, Алжир, Триполи, Тунис и Марокко.

7 мая Конгресс принял решение, что для ведения переговоров о заключении торговых договоров с иностранными государствами в дополнение к г-ну Адамсу и д-ру Франклину должен быть назначен полномочный посланник, и я был избран на этот пост. В соответствии с этим 11 числа я выехал из Аннаполиса, взяв с собой старшую дочь, находившуюся в то время в Филадельфии (две другие дочери были слишком малы для такого путешествия), и продолжил свой путь в Бостон, чтобы оттуда отплыть за океан. Проезжая по разным штатам, я решил выяснить состояние торговли в каждом из них; с этой же целью я заехал в Нью-Гэмпшир и вернулся в Бостон. 5 июля я отплыл оттуда на торговом корабле «Церера», направлявшемся в Каус и принадлежавшем г-ну Натаниелю Трейси. Сам он тоже был на борту в качестве пассажира. После приятного девятнадцатидневного путешествия 26-го числа мы прибыли в Каус. Там мне пришлось задержаться на несколько дней из-за недомогания моей дочери. 30-го мы сели на корабль, следовавший в Гавр, прибыли туда 31-го, выехали оттуда 3 августа и 6-го прибыли в Париж. Я сразу же посетил д-ра Франклина в Пасси, сообщил ему о нашем поручении, и мы написали находившемуся тогда в Гааге г-ну Адамсу, с тем чтобы он присоединился к нам в Париже.

Перед моим отъездом из Америки, то есть в 1781 г., я получил письмо от г-на де Марбуа из французской миссии в Филадельфии, извещавшего меня о том, что он получил указание от своего правительства собрать такие статистические сведения о различных штатах нашего Союза, которые могли бы дать его правительству полезную информацию. Он адресовал мне несколько вопросов, касающихся штата Виргиния. Я взял себе за правило при каждой возможности собирать о своем штате сведения, которые могут пригодиться мне в общественном или личном плане и излагать их на бумаге. Эти записи я делал на отдельных листках и складывал их как придется, так что мне было трудно потом отыскать нужный листок, когда в этом возникала необходимость. Я счел этот запрос удобным случаем, чтобы доработать свои заметки, что и сделал в соответствии с порядком вопросов г-на Марбуа, выполнив его пожелание и расположив свои материалы так, чтобы я мог удобно ими пользоваться. Некоторые мои друзья, которым они время от времени становились известны, просили прислать копии. Поскольку столь большое переписывание от руки было бы непосильным трудом, я, чтобы удовлетворить эти запросы, предложил прислать им несколько отпечатанных копий. Однако с меня за это запросили такую цену, что она превзошла важность всего этого дела. По прибытии в Париж я обнаружил, что там эта работа может быть выполнена за четверть той цены, что с меня запрашивали здесь. Поэтому я исправил, расширил свои записи и отдал отпечатать их в двухстах экземплярах под названием «Заметки о Виргинии». Несколько экземпляров я отдал моим близким друзьям в Европе, а остальные послал своим друзьям в Америке. В Европе один экземпляр после смерти своего владельца попал в руки некоего книготорговца, который заказал перевод текста. Когда он был подготовлен к печати, книготорговец сообщил мне о своих намерениях и прислал рукопись с просьбой поправить ее, не спросив, однако, ни в какой иной форме разрешения на ее публикацию. Никогда я не видел такой жалкой попытки перевода. Я обнаружил перестановки, купюры, искажения, часто прямо противоположные смыслу оригинала, с самого начала и до конца этот перевод был усеян ошибками, словно кляксами. Самые значительные я исправил, и в таком виде текст был напечатан на французском языке. Один лондонский книготорговец, увидев этот перевод, попросил у меня разрешения напечатать английский оригинал. Я подумал, что будет лучше дать возможность миру увидеть, что оригинал не так уж плох, каким его представил французский перевод. Такова подлинная история этой публикации.

* * *

Г-н Адамс вскоре присоединился к нам в Париже, и нашей первой задачей была выработка общей формы договора для представления его тем государствам, которые собирались вести с нами переговоры. Еще во время переговоров о мире с британским уполномоченным Дэвидом Хартли наши представители, по инициативе д-ра Франклина, предложили включить статью, запрещающую захват государственными или частными вооруженными кораблями обеих воюющих сторон всех торговых судов, занятых обычной перевозкой коммерческих грузов между странами. Англия отклонила это предложение, поступив, по-моему, неразумно. Потому что в случае войны с нами ее гораздо большая по объему торговля подвергнется на море бесконечно большему риску, чем наша. Чем больше дичи, тем больше ястребов. Так и здесь: чем больше может быть захвачено на морях богатых призов, тем больше будет наших каперов, а их каперов, наоборот, будет немного из-за недостатка объектов для захвата. В наш проект договора мы включили эту статью с положениями, запрещающими нападение на занимающихся своими делами в незащищенных местах рыбаков, скотоводов, невооруженных граждан; предусматривающими гуманное обращение с военнопленными, запрещение военной контрабанды, из-за которой торговые суда подвергаются таким досадным и губительным захватам; а их экипажи – жестокому обращению; а также принцип «свободные суда – свободные товары».

На совещании с графом де Верженном было решено оставить для законодательного регулирования обеими сторонами те изменения в наших торговых связях, которые могут возникнуть в обстановке наших дружественных отношений. Мы без труда смогли узнать у посланников нескольких европейских стран при Версальском дворе об их отношении к взаимной торговле и целесообразности ее поощрения заключением договора о ее защите. Старый Фридрих Прусский отнесся к нашему предложению сердечно и без колебаний. Когда он назначил барона де Тульмайера, своего посланника в Гааге, для переговоров с нами, мы сообщили ему проект договора. С небольшими изменениями, внесенными королем, договор вскоре был заключен. Дания и Тоскана также вступили в переговоры с нами. Поскольку другие государства проявили незаинтересованность, мы не считали нужным оказывать на них давление. Казалось, что они знали о нас немногим более того, что мы – мятежники, успешно сбросившие с себя ярмо метрополии. Они не знали о нашей торговле, которая всегда монополизировалась Англией, и о возможностях обмена товарами с нами, который был бы выгоден для обеих сторон. Поэтому они предпочитали оставаться в стороне, пока не прояснится, какие отношения выгодно с нами установить. Начавшиеся с Данией и Тосканой переговоры мы намеренно затянули вплоть до истечения срока наших полномочий. Мы не делали новых предложений о торговом договоре другим государствам, не имевшим колоний, поскольку наша торговля, представляющая собой обмен сырья на готовые изделия, является достойной платой за допуск в колонии тех государств, у кого они есть. А установи мы торговые отношения без этой выгоды с другими государствами, и все начнут требовать тех же самых условий по обычному принципу gentis amicissimae.

Г-н Адамс, назначенный полномочным посланником Соединенных Штатов в Лондоне, покинул нас в июне, а в июле 1785 г. возвратился в Америку д-р Франклин. Его преемником в Париже назначили меня. В феврале 1786 г. г-н Адамс написал мне, настаивая на немедленном приезде в Лондон, поскольку он считал, что появились симптомы лучшего к нам отношения. Эти настоятельные просьбы о моем немедленном приезде мне доставил секретарь его миссии полковник Смит. В соответствии с этим 1 марта я выехал из Парижа. Вскоре после моего прибытия в Лондон мы пришли к соглашению по очень краткой форме договора, предусматривавшего взаимное признание прав наших граждан, за исключением официальных лиц, наших кораблей и наших товаров в целом. Когда меня представили королю и королеве, как это принято, они вели себя так нелюбезно в отношении г-на Адамса и меня, что хуже просто трудно представить. Я сразу же понял, что умы здесь настолько нездоровы, что ничего хорошего не следует и ожидать от моего приезда сюда. При первой же встрече с маркизом Кармартеном, министром иностранных дел, проявленная им в беседе с нами сдержанность и нерасположение, неопределенность и уклончивость его ответов укрепили мою уверенность в том, что здесь с нами не хотят иметь никаких дел. Тем не менее мы вручили ему наш проект, причем г-н Адамс в отличие от меня не считал его столь безнадежным. Позднее, одной или несколькими нотами, мы просили его о встрече для беседы и переговоров, от которых, не отказываясь прямо, он уклонился, сославшись на другие неотложные дела.

* * *

Пробыв в Лондоне семь недель, за несколько дней до истечения срока моих полномочий я сообщил министру, с помощью ноты, что мои дела в Париже требуют моего возвращения туда и что я с удовольствием мог бы передать его послу в Париже любые указания. Он ответил, что у него нет никаких указаний и пожелал мне счастливого пути. Я выехал из Лондона 26-го, а 30 апреля прибыл в Париж.

Находясь в Лондоне, мы начали переговоры с шевалье Пинто, послом Португалии в столице Великобритании. Единственную трудность для нас представила статья, предусматривающая доставку хлеба в Португалию как в виде зерна, так и муки. Сам он ее одобрил, но заметил, что несколько очень влиятельных при дворе вельмож являлись владельцами ветряных мельниц в окрестностях Лиссабона, доходы которых во многом зависели от переработки нашей пшеницы, и что эта статья поставит под угрозу весь договор. Тем не менее он подписал договор, судьба которого оказалась такой, какую он ему откровенно и предсказал.

В Париже мне предстояло решить несколько задач: обеспечить сбыт на выгодных условиях китового жира, соленой рыбы и солонины; обеспечить ввоз нашего риса на тех же условиях, что и риса из Пьемонта, Египта и Леванта; ослабить монополию «Фармере женераль» на импорт нашего табака и добиться свободного ввоза нашей продукции на принадлежащие Франции острова. Таковы были основные коммерческие задачи, требовавшие моего внимания. Решать их мне во многом помогал маркиз де Лафайет, который использовал для этого все свое влияние и энергию и проявил себя страстным поборником дружбы и благополучия в равной мере каждой из наших стран. Справедливости ради, я должен сказать, что французское правительство стремилось проявлять к нам дружелюбие во всех случаях, пойти на любые уступки нам, если только они не наносили его интересам большого вреда. Среди дипломатического корпуса граф де Верженн имел репутацию очень осторожного и скользкого дипломата. Может быть, он и был таким по отношению к тем, кого он знал как людей скользких и двуличных. Поскольку же он видел, что у меня не было никаких задних мыслей, что я не хитрил, не впутывался ни в какие интриги, не преследовал никаких тайных целей, со мной он был так же откровенен, честен, и с таким же пониманием относился к моим доводам, как и все люди, с которыми мне раньше приходилось иметь дело. То же самое я должен сказать и о его преемнике Монморене, честнейшем и достойнейшем из людей.

Вскоре возникла угроза для нашей торговли на Средиземном море в связи с захватом двух наших судов и их экипажей берберскими кораблями. Мне очень не хотелось, чтобы мы соглашались с унизительным европейским обычаем уплаты дани этим попирающим законы пиратам, и я попытался создать союз государств, постоянно подвергающихся таким нападениям и грабежам. С этой целью я подготовил статьи специальной конвенции, которые передал послам этих государств в Париже для рассмотрения соответствующими правительствами. Договор был подготовлен мною в следующем виде:

«Предложения о согласованных действиях государств, находящихся в состоянии войны с пиратскими странами берберов.

1. Предлагается, чтобы несколько государств, находящихся в состоянии войны с пиратскими странами берберов, либо любые два или более государств, имеющих соответствующие намерения, заключили конвенцию о ведении совместных действий против этих стран, в первую очередь против Алжира.

2. К этой конвенции в любое время в будущем сможет присоединиться любое изъявившее желание государство. Стороны сохраняют право определять условия такого присоединения в соответствии с обстоятельствами, которые сложатся в момент присоединения.

3. Цель конвенции – принудить без каких-либо им уступок пиратские страны к бессрочному миру и гарантировать такой мир каждой стороне.

4. Для достижения этого мира вдоль побережья пиратских стран должно осуществляться постоянное патрулирование морскими силами, состав которых будет установлен соглашением. Эти силы не должны быть настолько значительны, чтобы отягощать участников конвенции. Считается, что достаточно шести фрегатов и стольких же тендеров и шебек, половина которых будет нести патрулирование, а другая половина – находиться на отдыхе.

5. Силы, которые будут сочтены достаточными, будут формироваться на основе определенных квот, размер которых также должен быть установлен. Ожидается, что вклад каждого участника соглашения будет соответствовать разумной оценке положения.

6. Поскольку неудачи часто происходят из-за недостатка согласия среди офицеров различных стран, стороны должны прежде обсудить и решить, не лучше ли им вносить свою долю деньгами, с тем чтобы использовать их для оснащения и поддержания в боевой готовности отряда кораблей той из сторон, на выбор которой последует общее согласие.

7. Трудности и задержки, которые также встретятся при осуществлении этих операций, если участники конвенции, правительства которых находятся далеко друг от друга и лишены возможности встречаться для консультаций, будут проводить их раздельно, ставят вопрос: не лучше ли им с этой целью передать все необходимые полномочия своим послам или посланникам, находящимся при каком-нибудь одном европейском дворе, которые образовали бы комитет или совет для осуществления настоящей конвенции. При этом голос каждого члена такого совета должен быть пропорционален квоте, внесенной в дело его сувереном, и исчисленным таким образом большинством должны решаться все вопросы в рамках этой конвенции. С этой целью предлагается выбрать Версальский двор, ибо он находится вблизи Средиземного моря и при нем представлены все государства – возможные участники этой конвенции.

8. Чтобы уберечь этот совет от затруднений, связанных с личными ходатайствами о должностях, и для того, чтобы убедить участников конвенции в том, что вложенные ими средства будут расходоваться только на те цели, для которых они предназначены, для него не должны учреждаться ни штатные должности вроде комиссаров, секретарей и им подобных с окладами или привилегиями, ни какие-либо другие выгодные должности кроме тех, исполнение которых требует нахождения на борту упомянутых кораблей.

9. Если начнется между двумя членами конвенции война, она не должна распространяться на их участие в конвенции или прерывать его. В этом отношении они должны считаться находящимися в состоянии мира.

10. Когда Алжир принудят к миру, другие пиратские страны, если они откажутся прекратить заниматься пиратством, станут объектами действия конвенции поочередно либо все сразу, как окажется целесообразнее.

11. В тех случаях, когда конвенция войдет в противоречие с договорами, действующими в отношениях между участниками конвенции и берберскими государствами, такие договоры должны иметь приоритет и такому участнику конвенции должно быть разрешено не участвовать в операциях против такого государства».

* * *

Испания только что заключила договор с Алжиром, заплатив три миллиона долларов, и не хотела отказываться от его выгод до тех пор, пока другая сторона не нарушит его. Португалия, Неаполь, обе Сицилии, Венеция, Мальта, Дания и Швеция склонялись в пользу такого союза. Но их представители в Париже выражали опасения, что Франция вмешается и будет открыто или тайно поддерживать берберские государства. Они попросили меня выяснить намерения графа де Верженна на этот счет. Ранее я воспользовался благоприятным случаем, чтобы информировать его о нашем предложении и поэтому счел неподходящим намекать на сомнения в честном поведении его правительства. Но, говоря о наших предложениях, я упомянул об испытываемых нами опасениях, что Англия выступит в пользу пиратских государств. «Она не осмелится этого сделать», – сказал он. Я не стал продолжать разговор на эту тему. Другие представители были удовлетворены таким свидетельством его отношения к этому вопросу и теперь, для того чтобы представить наш проект для непосредственного и формального рассмотрения, требовались только согласие нашего правительства и полномочия сделать официальное предложение.

Я сообщил правительству о хороших перспективах защиты нашей торговли от грабежей берберов на такой длительный период, в течение которого благодаря изгнанию с моря изменятся их нравы и характеры, и из грабителей они превратятся в народ земледельцев. Ожидалось, что правительство выделит для этого фрегат и оплатит расходы, связанные с его постоянным патрулированием. Но оно оказалось не в состоянии взять на себя такое обязательство. Его рекомендательные указания о сборе средств для этой цели настолько открыто игнорировались рядом штатов, что правительство отказалось от этого обязательства, почувствовав, что оно не сможет строго выполнять его. Так провалилось это дело…

В 1786 г., находясь в Париже, я познакомился с Джоном Ледиардом из Коннектикута, одаренным, образованным, бесстрашным и предприимчивым человеком. Он сопровождал капитана Кука в его путешествии по Тихому океану, проявив в нескольких случаях непревзойденное мужество, и опубликовал об этом путешествии отчет, содержащий неблагоприятные для Кука подробности его отношений с дикарями, умерившие наши сожаления по поводу постигшей его судьбы. В Париж Ледиард прибыл с надеждой основать компанию по продаже мехов, добываемых на западном побережье Америки. Испытав в этом неудачу, он со своим неугомонным и беспокойным характером остался не у дел, и я посоветовал ему предпринять исследование западной части нашего континента, предложив проехать через Санкт-Петербург до Камчатки, затем переправиться на одном из русских судов в Нутка Саунд, а оттуда через весь континент добраться до Соединенных Штатов.

Я взял на себя получение разрешения русской императрицы. Он с радостью ухватился за это предложение, а г-н де Семолин, русский посол, и в особенности барон Гримм, состоявший в переписке с императрицей, ходатайствовали о разрешении для него проехать через ее владения к западному побережью Америки. И здесь я должен исправить существенную ошибку, допущенную мною в другом месте, в ущерб императрице. В заметках о жизни капитана Льюиса, послуживших предисловием к его «Экспедиции к Тихому океану», я писал, что императрица дала разрешение, которое у нее просили, но позднее отменила его.

За 26 лет эта мысль настолько глубоко укоренилась в моем сознании, что я изложил ее на бумаге, ничуть не подозревая об ошибке. Вернувшись сейчас к моим записям того времени, я обнаружил, что императрица сразу же отказала в таком разрешении, посчитав эту затею абсолютно химерической. Но Ледиард не отказался от нее и считал, что, приехав в Санкт-Петербург, смог бы убедить императрицу в ее осуществимости и добиться разрешения. Он приехал туда, но императрица в это время совершала поездку по ряду своих отдаленных владений. Он продолжил свой путь, но в двухстах милях от Камчатки его по приказу императрицы арестовали, привезли обратно в Польшу и там отпустили. Поэтому справедливости ради, я должен оправдать императрицу в том, что она когда-либо, хотя бы минуту, хотя бы снисходительностью к невинному проезду через ее территории, поощряла это интересное предприятие.