Долгий день близился к концу; солнце быстро скатывалось на запад, к острову Св. Елены.

Я стоял в боевой рубке, и от сюда океан казался мне бесконечным. Здесь и в мирное-то время редко появлялись суда, а теперь, в дни войны, их и вовсе не стало. Свободные от вахты загорелые матросы играли в кости около орудия. Небольшие волны с юго-запада вяло лизали стальную палубу. Можно было подумать, что мы одни тут, на всем этом огромном пространстве. Джон Герланд в белой сорочке, расстегнутой у горла, загорелый, словно человек с рекламного объявления, лениво взглянул на увлеченных игрой матросов.

– Боюсь, Джеффри, что от такой жизни нам скоро осточертеет все на свете, и мы начнем делать ставки на игроков в кости, хотя это и запрещено военно-морским уставом.

Я промолчал. А вообще-то и меня тревожила мысль, что легкая жизнь разлагает команду, пусть и состоящую из опытных моряков-ветеранов. Из походов на подводных лодках люди не возвращаются загорелыми красавцами. До сих пор наше плавание проходило так легко и спокойно, что даже мысль о том, с какой целью мы находимся в этот солнечный вечер в Южной Атлантике, казалась странной и нереальной.

...После отпуска я прилетел в Гибралтар, где уже стояла «Форель», заправленная горючим и снабженная всеми необходимыми запасами. По чьему-то приказу на «Форель» были присланы даже американские и канадские деликатесные продукты, несколько ящиков шотландского виски и дюжина бутылок лучшего хереса. «Для идущих на смерть», – с горечью подумал я.

Ни в Гибралтаре, ни позже в Саймонстауне, ни в Кейптауне, где мы заправлялись горючим, ни у кого не появлялось и тени сомнения, что все требования «Форели» должны выполняться вне всякой очереди. Нам ни в чем и нигде не отказывали, и матросы быстро это поняли. Они предпочитали не думать об опасностях, скрывающихся за столь необычной щедростью, и были довольны, что имеют возможность жить как боги. Я случайно подслушал, как один из моих матросов в Саймонстауне, будучи основательно «под мухой», заявил: «Подавай мне виски! Никакой дряни для команды „Форели“! Все самое лучшее!»

Я не сразу заметил симптомы вялости и праздности среди экипажа лодки, но в конце концов понял, что недели крейсирования на огромных пространствах Южной Атлантики стали отрицательно сказываться на моряках.

Разумеется, мы вели патрулирование по определенному плану. Я разбил Южную Атлантику на небольшие квадраты и обозначил место, где был торпедирован «Данедин стар». Мы патрулировали круглосуточно, но в течение нескольких недель не заметили ни единого судна, ни единого паруса.

Абсолютно ничего.

Замечание Джона заставило меня серьезно задуматься. Я не мог до бесконечности занимать команду учебными атаками, погружениями, стрельбами по мишеням. Экипаж «Форели», очевидно, вступил в полосу кризиса – кризиса опасной скуки.

«Потопить АПЛI! Но где, черт возьми, искать ее?! – думал я, осматривая бескрайнюю водную гладь. – Может, она взорвалась и бесследно канула в морскую пучину? Может, нам придется продолжать патрулирование до тех пор, пока начальство в Адмиралтействе не убедится, что АПЛI больше не существует? Или, может, оно просто прикажет мне вернуться и потребует объяснения?..» Голос сигнальщика вернул меня к действительности.

– На мостике, сэр! Вижу треногие мачты!

«До чего же это приятно – увидеть хоть какой-нибудь корабль!» – мелькнуло у меня. Услышав сигнал тревоги, игроки в кости недоуменно переглянулись: они, наверно, успели забыть, что такое погружение!

– Восемьдесят футов! Курс три-два-ноль! Очистить мостик! – приказал я.

Мои обленившиеся матросы бросились в люк как сумасшедшие. «Ага! – с удовлетворением подумал я. – Опасность подействовала на них, словно инъекция!» «Форель» начала стремительно погружаться.

– Хорошо слышу по курсу один-пять, – доложил акустик и с плохо скрываемым возбуждением добавил: – Большие военные корабли!

«Форель» легла на боевой курс. Из волн вынырнул мрачный глаз перископа. Все еще не веря самому себе, я посмотрел на мачты. Британские военные корабли!

Два крейсера и четыре эсминца охранения.

– Взгляни и ты, Джон, – сказал я.

Волнение на лодке сразу улеглось. Можно только удивляться тому, как чутко улавливают опытные матросы мдлейшие интонации и голосе командира.

– Так что же, – нетерпеливо воскликнул Джон, – мы сейчас...

– Да, мы сейчас всплываем, – оборвал я. – Сигнальщик! Передайте вот это, – распорядился и и продиктовал текст с поставленными в начале кодовыми и опознавательными сигналами.

У меня не хватило решимости пропустить соединение британских военных кораблей, не обменявшись с ними приветствиями. «Форель» и так бродила в океане, как пария, хотя ее отверженная команда и жила в роскоши.

Еще не успела сбежать вода с корпуса лодки, как мы с Джоном были на мостике.

Эсминцы заняли боевые позиции.

– Посмотри-ка, Джеффри, – заулыбался Джон. – Они, конечно, заметили нас.

Миноносцы продолжали развертываться, вспарывая своими острыми носами длинные полосы вспененной воды. По спине у меня пробежал холодок, когда я заметил, как жерла всех шести восьмидюймовых орудий крейсеров медленно, словно раздумывая, уставились на «Форель».

– Ребята там всегда в готовности, – усмехаясь и в то же время нервничая, заметил Джон.

Несмотря на то, что мы вовремя подали опознавательный сигнал, эсминцы все еще держались на стороже, двигаясь широким полукольцом и делая узлов до тридцати. Я замигал сигнальной лампой «Олдиса», посылая визуальный опознавательный сигнал.

– Странно, – прошептал Джон. – Они же должны знать, что мы находимся в этом районе!

«Должны ли?» – подумал я, памятуя, что «Форель» предоставлена своей собственной судьбе. Сигнальщик вручил мне телеграмму: «Если вы „Форель“, то что вы тут делаете? Адмиралтейство ни о чем не извещало нас».

Я набросал ответ, передал его Джону, и тот удивленно вскинул брови. В ответе говорилось:

«Даже самая хорошая рыба, включая „Форель“, хотя бы изредка должна всплывать, чтобы подышать свежим воздухом».

Покачиваясь на легкой зыби, мы, стали ждать. Вскоре от эскадры отделился эсминец и быстро направился к нам.

– Вы действительно «Форель»? – послышался над водой металлический голос радиомегафона.

– Черт возьми, конечно, «Форель»! – нетерпеливо ответил я. – Разве вы приняли нас за фрицев?

В мегафоне раздался смех.

– Ну хорошо, хорошо! Послушайте, у меня есть почта для «Форели», адресованная на Саймонстаун. Сейчас пошлю к вам шлюпку.

Эсминец подошел ближе и спустил шлюпку. Ею командовал младший лейтенант.

– Вам перебросить почту, сэр? – спросил он с улыбкой, когда шлюпка приблизилась к нам почти вплотную.

– Давайте, давайте, – ответил я, живо представляя себе, как встретит эту почту моя истомившаяся от безделья и, скуки команда.

– У вас все в порядке? – осведомился офицер. – Вот уж не ожидали встретить вас в этом районе!

– Похоже, что так, – улыбнулся я и показал на эсминцы, по-прежнему покачивающиеся на волнах в боевой готовности.

– Да, оказаться в вашем положении – дело незавидное, – согласился офицер, перебрасывая нам мешки с почтой. – Ну а теперь до свидания и желаю успеха.

– Благодарю. Скажите там, чтобы нас перестали стращать.

Офицер помахал рукой, и через несколько минут его шлюпка уже причаливала к миноносцу.

– Желаем успеха! – послышался тот же металлический голос.

Соединение направилось на юг, и вскоре корабли скрылись из виду.

Солнце начало тонуть в океане.

– Занять посты для ночной вахты, – приказал я Джону. – Всем вниз! Шестьдесят футов!

– Сегодня у нас не состоится пикник при луне! – рассмеялся Джон.

– Под водой люди будут чувствовать себя лучше, читая письма жен и возлюбленных. Лунный свет только растревожит воспоминания.

Джон быстро взглянул на меня – в моем голосе прозвучала горечь... «Форель» нырнула в потемневшие воды.

Я спустился в свою каюту – крохотную каморку, отделенную от остальных всего лишь старенькой зеленой занавеской. В небольшой пачке адресованных мне писем и документов я не рассчитывал найти ни одного дружеского письма. «Ни единой любящей души!» – мрачно подумал я.

В первом же конверте с грифом «Ходжсон, Ходжсон и Ходжсон» Линкольн-Инн-филдс, Лондон я обнаружил письмо, в котором адвокаты деда в сухих, канцелярских фразах уведомляли: «Мы должны информировать вас, как единственного наследника умершего капитана Саймака Пэйса...» Оказывается, старина оставил мне около пятисот фунтов, а также коллекцию старых морских инструментов и карт. В свое время, сразу после смерти деда, я взял несколько карт, а на остальные даже не взглянул.

Однако далее, продираясь сквозь унылые дебри юридической терминологии, я невольно обратил внимание на нечто более интересное. Адвокаты писали:

"В прилагаемой копии завещания капитана Саймона Пэйса обратите внимание на пункт, по которому вы наследуете остров Двух кривых дюн, находящийся, по утверждению покойного, в точке с координатами 17 градусов 30 минут южной широты и 11 градусов 48 минут восточной долготы. Прилагается документ о передаче правового титула на этот остров, выданный бывшей немецкой администрацией Юго-Западной Африки и, видимо, сохраняющий юридическую силу.

В связи с ограничениями на продажу карт, вызванными военным временем, мы не смогли проверить, действительно ли остров находится в указанном месте. Адмиралтейство уведомило нас, что оно не может в военное время разглашать подобную информацию, но один из чиновников в конфиденциальном порядке сообщил, что адмиралтейству не известно об острове с таким названием в этом районе Южной Атлантики. Правда, Адмиралтейство отказалось сообщить, какой конкретно район Южной Атлантики оно имеет в виду. На всякий случай мы все же прилагаем при сем копию документа о передаче правового титула на владение и полагаем, что позже, когда обстановка изменится, представится возможность провести тщательную проверку местонахождения и определения ценности острова, после чего мы будем ждать ваших указаний о том, как вы намерены с ним поступить".

«Ну и жучок же был мой покойный дедушка! – мысленно пошутил я. – Припрятал целый остров, о котором никто ничего не знает! Но ведь мне-то вовсе не трудно это проверить».

Я подошел к штурманскому столику и отыскал карту Адмиралтейства «От бухты Тигровой до Валвис-бей» с пометкой, что она составлена главным образом на основании немецких карт по 1930 год включительно. С помощью измерителя я определил, что остров должен находиться милях в двадцати к югу от устья реки Кунене, но ничего похожего на остров там не нашел. Снова проверил данные. В этом месте побережье было отвратительным – мелководье с массой отмелей, и... никаких признаков острова Двух кривых дюн. Правда, южнее Валвис-бей торчало много отдельных скал, которые как-то можно назвать островами, однако севернее и близ устья реки Кунене, по которой проходит граница между Юго-Западной Африкой и Анголой, вообще ничего не было.

Я все еще ломал голову над этой загадкой, когда мои размышления прервал голос Джона:

– Обращаюсь на центральный пост к командиру.

– В чем дело? – спросил я.

– Шумопеленгаторщик Биссет уловил какие-то странные шумы. Определить их происхождение не может.