Оливер смотрел из окна библиотеки Холстед-Холла. Пасмурный зимний день лишь усугублял мрачное настроение маркиза. Тяжелые воспоминания так и лезли наружу из самого дальнего чулана памяти, где он их обычно хранил. В городе Оливер чувствовал себя лучше — там легче забыться среди веселых девиц и пьяного разгула. Правда, этого хватало ненадолго.

Хотя семейная драма случилась девятнадцать лет назад, ее отголоски еще не стихли.

В ту ночь бабушка объявила гостям, что мать уехала в охотничий домик, чтобы побыть наедине с собой, и там заснула. Ночью, разбуженная шумом, она решила, что в доме грабитель, и выстрелила, тут же обнаружив, что убила своего мужа. Впав в безумие от отчаяния, она застрелилась.

Объяснение звучало не слишком убедительно. Пересуды и домыслы так и не улеглись. Многие догадывались о правде. Бабушка приказала Оливеру и остальным детям никогда не обсуждать эту тему, даже между собой, чтобы скандал быстрее забылся. Однако Оливеру часто казалось, что она так говорит, потому что винит в случившемся его, своего старшего внука. Иначе зачем она недавно отменила свое распоряжение и стала вдруг расспрашивать его о ссоре с матерью? Оливер, разумеется, ничего ей не рассказал, он даже думать об этом не мог.

Маркиз развернулся и прошелся вдоль стола, за которым в ожидании бабушки сидели его братья и сестры. О Боже, зачем она попросила их собраться именно здесь? Холстед-Холл всегда будил в нем чувство вины, Оливер как мог избегал его. Много лет дом стоял заколоченным. Воздух был пропитан запахом плесени. В доме было холодно, как в погребе. Только в одной комнате мебель стояла без чехлов, там управляющий занимался текущими делами. Для этой встречи пришлось снимать чехлы здесь, а ведь бабушка вполне могла пригласить их в свой городской дом.

В прежние времена Оливер отказался бы от поездки в свое заброшенное имение. Но три дня назад с его братом Гейбриелом произошел несчастный случай, и теперь братья и сестры чувствовали, что с бабушкой надо вести себя осторожнее. Она молчала о происшествии, а это было ей несвойственно. Что-то затевалось, и Оливер подозревал, что им всем это придется не по душе.

— Как твое плечо? — спросила Гейба их сестра Минерва.

— А как ты думаешь? — ворчливо отозвался тот. Руку он держал на перевязи. Черный костюм для верховой езды был помят, тусклые темные волосы, как всегда, взлохмачены. — Дьявольски больно.

— Что ты фыркаешь? Не я же неслась как сумасшедшая и чуть не убилась до смерти!

Двадцативосьмилетняя Минерва была средней из детей — на четыре года моложе Джаррета, второго из братьев, на два года старше Гейба и на четыре — старше Селии, самой младшей. Но как старшая из девочек, Минерва всегда стремилась опекать остальных. Она даже внешне была похожа на мать — та же молочно-белая кожа, те же золотисто-каштановые волосы и темно-зеленые глаза. У Гейба такие же. А вот Оливер на этих двоих совсем не похож. Внешность он унаследовал от их отца, наполовину итальянца, — темные глаза, черные волосы, смуглая кожа. И мрак в сердце.

— Тебе повезло, что лейтенант Четуин вовремя придержал лошадь, — заявила Гейбу Селия, которая выглядела бледной копией Оливера. Казалось, кто-то добавил ложку сливок в черный кофе. И глаза у нее были светло-карие. — Говорят, у него больше храбрости, чем ума.

— Тогда они с Гейбом — отличная пара, — прорычал Оливер.

— Оставь его в покое, слышишь! — Джаррет бросился на защиту брата. В его внешности сливались черты обоих родителей: черные волосы, сине-зеленые глаза, но никакого намека на итальянские корни, не то что у Оливера. — Ты его все время пилишь, с самого дня той дурацкой скачки. Он был просто пьян. Ты должен бы понимать, что это такое.

Оливер резко обернулся к Джаррету:

— Да, но ты-то не был пьян. И ты позволил ему…

— Джаррет не виноват, — вмешался Гейб. — Четуин бросил мне вызов. Если бы я не согласился, он назвал бы меня трусом.

— Лучше быть трусом, чем покойником, — раздраженно бросил Оливер. Доводы брата казались ему глупостью. Жизнь важнее, чем все остальное. Ею не стоит рисковать ни ради женщины, ни ради чести, ни ради репутации. Жаль, что он так и не сумел внушить это своим бестолковым братцам.

Гейбу особенно следовало подумать. Гонка проходила на самой опасной в Лондоне беговой дорожке. Ее обрамляли два больших утеса, и располагались они так близко, что в просвете помещался только один экипаж. Наездник, чтобы не разбиться о камни, должен успеть затормозить в последний момент. Многие не успевали.

Лондонские повесы называли это «проскочить в игольное ушко», а Оливер — «сбрендить». Конечно, Четуин успел придержать лошадь, но коляска Гейба зацепилась за один из утесов. Колесо отвалилось, и фаэтон превратился в груду щепок, клочков кожи и перекрученного металла. Лошади, слава Богу, не пострадали, а Гейб отделался переломом ключицы.

— Четуин оскорбил не только меня! — Гейб упрямо выпятил подбородок. — Сказал, что я испугаюсь скачек потому, что я такой же трус, как наша мать, которая стреляла по теням. — Голос Гейба дрожал от бешенства. — Он назвал ее холстедской убийцей!

При этом упоминании давнего семейного скандала все замерли. Оливер стиснул зубы.

— Она умерла много лет назад. Тебе ни к чему защищать ее честь.

Лицо Гейба окаменело.

— Кто-то должен это делать. Ты же не хочешь.

Это правда. Он не хочет. Она совершила немыслимое. Он никогда не простит ее. А себя он не простит за то, что допустил такое.

Дверь распахнулась. В библиотеку вошла бабушка. За ней следовал семейный поверенный Элиас Богг. Молодежь затаила дыхание. Присутствие адвоката не сулило ничего хорошего.

Богг опустился на стул. Бабушка остановилась во главе стола и обвела внуков усталым взглядом. Оливер испытал новый приступ вины. Бабушке был всего семьдесят один год, но выглядела она гораздо старше. Казалось, груз ответственности давит на ее хрупкие плечи и она сгибается под его тяжестью.

Оливер давно уговаривал ее оставить руководство семейной пивоварней, которую основал дед, и нанять управляющего, но она отказывалась, говорила, что ей нравится работать, иначе, чем она станет заниматься — сидеть в деревне и вышивать?

Возможно, у нее были причины так говорить. Эстер, или Хетти Пламтри, происходила из тех, кого называют простонародьем. Ее родители держали таверну. Там Эстер и встретила будущего мужа. Вдвоем они превратили пивоварню Пламтри в настоящую пивную империю, доходы с которой позволили их дочери Пруденс получить образование в самой лучшей школе для молодых леди и позже заполучить в мужья промотавшегося маркиза.

Бабушка всегда гордилась тем, что дочь вступила в родство с одной из самых древних ветвей английской аристократии, но ее собственное происхождение из торгового сословия так и не было забыто и время от времени давало о себе знать: тонким винам бабушка предпочитала кружку эля, а изысканной беседе — крепкую шутку. Тем не менее, она была твердо намерена сделать из своих внуков настоящих аристократов. Бабушку раздражала их склонность бросать вызов обществу, которое и без того относилось к ним как к отпрыскам семейства, чье прошлое запятнано скандальной историей.

Сражаясь за восхождение семьи по общественной лестнице, бабушка мечтала увидеть плоды своих усилий, мечтала об удачных браках для внуков, о рождении достойных правнуков. Равнодушие молодого поколения к этому вопросу приводило ее в гнев.

Оливер допускал, что у нее было право сердиться. В раннем детстве внуки мало видели бабушку. После смерти мужа она была слишком занята делами пивоварни. Но младшим детям она заменила мать, и они ее боготворили. И сам Оливер боготворил, если только не ссорился с ней из-за денег.

— Садись, Оливер. — Бабушка вперила в него острый взгляд голубых глаз. — Перестань бродить из угла в угол. Ты меня нервируешь.

Оливер прекратил ходить, но садиться не стал. Бабушка нахмурилась и расправила плечи.

— Я приняла решение относительно вас, дети, — произнесла она таким тоном, словно они все еще оставались несмышленышами. — Вам пора устроить ваши судьбы. — Голос бабушки окреп. Она обвела комнату строгим взглядом. — Я даю вам год. В это время все будет оставаться по-прежнему. Потом всех до единого я лишу содержания и вычеркну из завещания. — Молодые люди замерли и перестали дышать. — Если только… — Бабушка сделала эффектную паузу.

Оливер заскрипел зубами.

— Если — что?

Она перевела на него взгляд.

— Брак — вот что вас всех спасет.

Оливеру следовало этого ожидать. Ему тридцать пять. В таком возрасте большинство титулованных мужчин уже женаты. Бабушка часто выражала неудовольствие тем, что у титула до сих пор нет наследника. Но, черт возьми, кому нужны потомки столь неудачного союза? Его отец женился ради денег. Результат оказался сокрушительным. Оливер даже в самой суровой нужде не станет повторять такую роковую ошибку.

Бабушка знала об этих его настроениях, понимала его и сейчас, вынужденная оказывать давление на него, угрожая его братьям и сестрам, чувствовала, что совершает предательство.

— Ты готова сковать меня по рукам и ногам и потому запугиваешь разорением братьев и сестер? — в гневе воскликнул Оливер.

— Ты не так меня понял, — холодно возразила бабушка. — Когда я говорю о браке, то имею в виду не только тебя, а всех вас. — Она обвела взглядом молодых людей. — Вы все должны вступить в брак до истечения годичного срока, иначе можете прощаться с вашим наследством. Более того, через год я откажусь от городского дома, ведь я живу там лишь потому, что там живут внучки. Они не получат приданого. Я перестану оплачивать жилье Гейба и Джаррета в Лондоне и расходы на конюшни. Если вы пятеро не найдете себе супругов, моя поддержка на этом кончится. Вас будет содержать один Оливер.

Оливер зарычал. Он унаследовал громадное поместье, где едва сводил концы с концами. О доходах приходилось только мечтать.

Гейб выскочил из-за стола.

— Бабушка! Ты не можешь так поступить! Девочкам негде будет жить! А нам с Джарретом что делать?

— Полагаю, вы вполне можете жить здесь, в Холстед-Холле, — бесстрастно ответила она.

— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Мне придется открывать дом, обустраивать его, — возразил Оливер.

— А Господь это ему запрещает, — не без сарказма заметил Джаррет. — Кстати, у Оливера есть на что жить, он получает кое-какой доход с поместья. Если мы все выполним твой приказ, а он откажется, остальные будут наказаны несправедливо.

— Тем не менее, таковы мои условия, — холодно отрезала бабушка. — Я не собираюсь торговаться, мой мальчик.

Конечно, Джаррет мог говорить все, что хочет, но бабушка отлично знала: Оливер не оставит своих родных братьев и сестер без поддержки. Воспользовавшись привязанностью детей друг к другу, она таки сумела заставить молодежь плясать под свою дудку.

Блестящий план, дьявольский, но блестящий! Скорее всего, он единственный, какой может сработать.

Касалось бы дело одного Джаррета, он вполне мог бы послать бабушку к черту, но он ни за что не решится обездолить своих сестер, обречь их на жизнь старых дев или гувернанток. Минерва, которая немного зарабатывала литературным трудом, могла бы фыркнуть, с презрением отвергнуть бабушкины условия и постараться прожить на собственные доходы, но бедности других она бы не вынесла.

Каждый из них станет беспокоиться об остальных, а это значит, что все будут делать то, что им приказала бабушка, даже Оливер.

— Если бы ты постарался, — продолжала она, — поместье давало бы доход. Вы пятеро разделили бы между собой хозяйственные обязанности… — Она бросила на Оливера лукавый взгляд. — Если бы твой брат больше интересовался делами, а не гулянками и всякого рода девицами, то доходов могло бы хватить на всех.

Оливер заставил себя промолчать. Бабушка прекрасно знала, почему он с трудом переносит даже краткое пребывание в этом доме. Отец женился на матери ради денег, чтобы спасти родовое гнездо. Оливер не допустит, чтобы это проклятое поместье разрушило его жизнь так же, как разрушило жизнь родителей.

— Мне известно, — продолжала бабушка, — что Оливер недавно продал последние остатки семейной собственности, не ограниченные майоратом. И все для того, чтобы заплатить ваши общие долги, джентльмены, раз я вам отказала. Больше продавать нечего. Если вы желаете продолжать жить с удобствами, моя поддержка вам необходима.

Черт возьми, она права. Если не будет дома в городе и у братьев не будет жилья, им всем придется жить здесь, в том числе и самому Оливеру, ведь упомянутые бабушкой остатки собственности как раз и были до последнего времени его домом в городе. Обдумывая создавшееся положение, Оливер жил у братьев, но он и вообразить не мог, что дело дойдет до того, что на доходы от имения придется жить всем, включая их будущих жен и детей.

Неудивительно, что бабушка с таким успехом управляла пивоварней последние двадцать два года. Это же настоящий Макиавелли в юбке!

— И кто же тогда унаследует пивоварню Пламтри? — спросил Оливер. — Неужели ты не оставишь ее Джаррету, как хотел дед?

— Я завещаю ее вашему кузену Десмонду.

Джаррет зарычал, а Минерва воскликнула:

— Нельзя этого делать! Десмонд тут же ее разорит!

Бабушка пожала плечами.

— А мне-то какое дело? Я уже буду на том свете. Если вы не захотите ничего сделать, чтобы пивоварня осталась в семье, то какая разница, что с ней будет?

Тут не выдержала Селия и вскочила на ноги.

— Бабушка, ты же знаешь, что сделает Десмонд. Он наберет на работу детей и замучает их до смерти! — Селия со всей страстью боролась против эксплуатации детского труда. — Ты только посмотри, что творится у него на фабрике. Нельзя оставлять ему пивоварню!

— Я могу завещать ее кому хочу, — холодно проговорила бабушка.

Наверняка она блефует, решил Оливер. Бабушка ненавидит Десмонда не меньше, чем любой из них. С другой стороны, блеф не ее стиль.

— Может быть, ты и супругов нам выберешь? — с горечью спросил он.

— Нет. Это я предоставляю вам сделать самим. Я слишком долго вам потакала. Теперь и вы должны внести свой вклад в благополучие семьи, то есть обеспечить появление следующего поколения, к которому перейдет мое наследство.

Селия бессильно упала в кресло.

— Мы с Минервой не можем просто взять и выбрать себе мужей. Нам придется ждать предложения. А если никто нас не захочет в жены?

Бабушка картинно закатила глаза.

— Вы обе — очаровательные молодые леди. Мужчины не сводят с вас глаз. Если ты, Селия, прекратишь соревноваться в стрельбе с друзьями твоих братьев, кто-нибудь из них тут же сделает тебе предложение. А если Минерва бросит писать эти жуткие готические романы…

— Ни за что не брошу! — воскликнула Минерва.

— По крайней мере, возьми псевдоним. Не понимаю, зачем надо повсюду признавать, что именно ты — автор этих скандальных историй?

Бабушка перевела взгляд на Джаррета и Гейба.

— А что касается вас, мои дорогие, то ты, Джаррет, мог бы хоть изредка бывать на балах, а не торчать ночи напролет в игорных заведениях. А ты, Гейб… — Бабушка тяжко вздохнула. — Если ты перестанешь гоняться наперегонки с первым попавшимся идиотом, который бросит тебе вызов, то найдешь время выбрать невесту. Вы, молодые люди, вполне способны убедить приличную женщину выйти за вас замуж. Во всяком случае, с актрисами и шлюхами у вас все прекрасно получается.

— О Боже! — пробормотал Гейб. Уши его горели. Одно дело затащить в постель веселую девицу, и совсем другое — слушать, как об этом рассуждает твоя бабушка.

Теперь бабушка в упор посмотрела на Оливера.

— Об Оливере и говорить нечего. Мы все знаем, что он обладает неоспоримым преимуществом — титулом.

— И помним, к чему привел наших родителей обмен титула на деньги, — с сарказмом в голосе закончил он ее фразу. Лицо бабушки исказилось от боли, но Оливер сумел подавить в себе вспыхнувшее чувство вины. Если она желает принудить их к браку, то должна осознавать возможные последствия.

В ушах Оливера все еще звучали последние слова матери: «Ты — позор семьи!» По его спине пробежал холодок, он шагнул к двери и обернулся к бабушке:

— Можно мне переговорить с тобой наедине?

Бабушка вздернула седую бровь.

— Изволь, мой друг.

Выйдя за дверь, он тут же произнес:

— Навязав меня в качестве супруга какой-либо несчастной женщине, ты ничего не изменишь.

— Ты уверен? — Взгляд ее голубых глаз сделался мягче. — Оливер, ты лучше, чем стараешься выглядеть.

О Господи! Если бы она знала!

— Но я таков. Пора бы тебе смириться с этим. Мама смирилась.

Старая дама побледнела.

— Я знаю, ты не любишь говорить о той ночи…

— Не люблю, — отрезал Оливер. — И не буду.

— Не хочешь говорить; потому что винишь меня.

— Черт возьми, это неправда! — Он винил лишь себя. Если бы в тот день он отправился следом за матерью! Если бы сумел убедить бабушку! Если бы, если бы, если бы… — Я не виню тебя ни за что в прошлом, но буду винить за то, что ты собираешься нам навязать.

— Но даже ты должен понимать: надо что-то делать!

— Зачем? Минерва и Селия рано или поздно выйдут замуж, а Джаррет с Гейбом повесничают, это просто молодость. Скоро они остепенятся.

— Но не ты.

— Со мной все иначе.

— Почему иначе?

— А почему ты вдруг заспешила с этим делом? Зачем мы все должны вступить в брак?

— Ответь на мой вопрос, и я отвечу на твой. Значит, она хочет заставить его признаться в грехах. Ну нет. Этому не бывать.

— Когда-нибудь, — продолжала бабушка, поняв, что ответа не будет, — тебе придется рассказать о той ночи. Только так ты сможешь переступить через это.

— Я уже переступил. — Оливер резко повернулся к двери.

Вслед ему прозвучал голос бабушки:

— Я не изменю своего решения ни о ваших браках, ни о наследстве. Женитесь или оставайтесь ни с чем.

Распахнув дверь, Оливер замер на месте. Бабушка встала в проеме, окинула взглядом всех своих внуков и заявила:

— Я устала читать в скандальных газетных листках, как моих внуков называют повесами из Холстед-Холла. Я не желаю больше слышать, что моя младшая внучка опять шокировала общество, стреляя на каких-то состязаниях. — Она перевела взгляд на Гейба. — Или что мой внук едва не погиб на скачках. Теперь с этим покончено.

— А если мы пообещаем, что в будущем станем вести себя приличнее? — вмешался Оливер.

— Этого мало. Если у вас будут близкие, которые от вас зависят — супруги, дети, то вы, возможно, поймете цену того, что имеете.

— Черт возьми, бабушка!

— Прекрати ругаться, Оливер. Разговор окончен. Мистер Богг разъяснит вам подробности моих распоряжений. Зададите свои вопросы ему, а мне надо в пивоварню.

Постукивая тростью, она двинулась прочь. Молодежь устремила взгляды на мистера Богга.

— Неужели она всерьез? — спросил один.

— Как она может так поступать? — вторил ему другой.

— Вы должны ее отговорить! — восклицал третий.

Богг откинулся на спинку старинного стула.

— Но я ничего не могу поделать! — скрипучим голосом заявил он. — После того как лорд Гейбриел сломал ключицу, она заявила, что не станет ждать, пока ее внуки погибнут, так и не выполнив долга перед семьей.

— Видишь, Гейб, что ты наделал? — вскрикнула Селия. — Ты все погубил.

— Дело не в Гейбе, дело во мне, — устало проговорил Оливер. — Она не хочет, чтобы семья потеряла титул, ради которого пришлось стольким пожертвовать. Она хочет убедиться, что один из нас будет иметь наследника.

— Тогда при чем тут мы с Селией? — спросила Минерва.

— Простите меня, ваша светлость, — вмешался Богг, — но вы не правы. Ваша бабушка беспокоится о каждом из вас. Она хочет, чтобы ваши судьбы устроились раньше, чем она умрет.

— Умрет? — с ужасом воскликнул Оливер. — Она что, больна? — У него похолодело внутри. — Она что-то от нас скрывает?

Неужели именно этим объясняется ее решительность? — подумал Оливер.

Богг помолчал, но затем покачал головой:

— Она просто устала ждать, когда вы пятеро подарите ей правнуков.

Вот в это Оливер легко мог поверить.

Богг прочистил горло.

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

— Только один, — сказал Оливер. — Бабушка не ставила никаких условий насчет того, на ком мы должны жениться? — В голове Оливера возникла идея, как расстроить ее планы.

— Нет, никаких ограничений по этому поводу нет. Есть другие.

И поверенный объяснил, что они должны жениться в Англии, что не должно быть никаких глупых побегов в Гретна-Грин. Очевидно, бабушка заботилась о том, чтобы при дворе не возникло возражений. К счастью, ни одно из условий, изложенных Боггом, не могло помешать плану Оливера.

Когда поверенный их покинул, Минерва обратилась к Оливеру:

— Ты должен переубедить бабушку. Не понимаю, зачем мне муж, если я и так довольна своей жизнью?

— Минерва, я не больше тебя стремлюсь к семейным узам, — прорычал Джаррет. — А потом ей придет в голову, что я должен управлять пивоварней! Не желаю и думать об этом!

— Послушайте! — вскричала Селия. — Давайте все приедем сюда жить и покажем ей, что нам не нужны ее деньги! Сделаем так, как она сказала, — будем вместе управлять имением.

— Ну разумеется, — с сарказмом заявил Гейб. — Ведь мы все прекрасно разбираемся в том, как следует управлять имениями.

— Тем не менее, Селия не так уж и не права, — поддержала сестру Минерва. — Если мы докажем бабушке, что способны жить самостоятельно, она может изменить свое решение. Кроме того, если не будет другого выхода, нам следует привыкать к такой жизни.

— Помоги нам Господь! — пробормотал Джаррет и бросил на Оливера хмурый взгляд. — Ты что, хочешь, чтобы мы немедленно сюда вселились?

Оливер вздохнул.

— Глаза бы мои не глядели на этот дом. К несчастью, Селия права. Если мы будем жить здесь, то сможем изменить положение. Пригласим бабушку к нам. Пусть сама увидит плоды своего упрямства.

Мысль о жизни в этом доме приводила его в содрогание, но он решил, что придется терпеть до осуществления задуманного плана. Потом все вернется на круги своя.

— А пока, — продолжал Оливер, — у меня вот что на уме. Дело довольно рискованное, потому что может укрепить бабушку в этой ее дикой идее. Она продумала все не так основательно, как ей кажется, и я намерен это доказать. У меня остались кое-какие деньги от продажи того участка. Вот что я предлагаю…