«Ты попросту делаешься смешной, – твердила себе Амелия, в третий раз меняя платье. – Не имеет ни малейшего значения, во что ты будешь одета сегодня вечером».

Во всяком случае, ей уже больше не надо кокетничать с Лукасом. Она должна говорить с ним прямо, потребовать доказательства, а потом уж решить, как действовать. И все же...

Когда многострадальная горничная наконец застегнула ей платье, Амелия хмуро поглядела в зеркало. Она хотела воспламенить Лукаса. Да, воспламенить. И воспламенить еще более.

Если какое-то из ее платьев и было предназначено для такой цели, то именно это платье из тончайшего розового атласа. Один корсаж мог бы довести пылкого поклонника до полуобморочного состояния: глубокий вырез слишком намного для незамужней девушки открывал грудь.

Именно поэтому Амелия редко надевала это платье. У нее и так была репутация леди, которая не очень-то умеет вести себя в обществе, и добавлять к такого рода суждениям разговоры о недостаточном чувстве приличия ни к чему.

Лукас нынче вел себя так, словно и вправду был в нее юблен, однако, зная о его намерениях то, что она знала, мелия решила его помучить.

Его желание жениться на ней могло быть неискренним, но желание соблазнить ее таким не было. Амелия чувствовала это каждый раз, когда он целовал ее с отчаянной страстью или касался горячими, ищущими ладонями ее бедер, талии... груди.

Он хотел ее, но она не позволит ему овладеть ею. Однако почему бы не показать ему, что он теряет из-за своих хитрых, бессовестных действий?

«Я буду в этом платье. Решено». Амелия повернулась к горничной:

– Пожалуйста, затяни корсет как можно туже. Пускай грудь поднимется так высоко, чтобы я могла есть с нее мой обед.

Горничная, явно ошеломленная сказанным, тем не менее сделала так, как ей было велено. Она расстегнула платье на спине и затягивала шнурки корсета до тех пор, пока груди их обладательницы едва не выскочили полностью за пределы глубокого выреза. Только тогда Амелия сочла это достаточным.

Довершая убранство, горничная помогла застегнуть жемчужное ожерелье и подала Амелии широкополую шляпу с плюмажем из страусовых перьев. Теперь Амелия была полностью готова к грядущему противостоянию с Лукасом.

О, если бы она могла сейчас поговорить с миссис Харрис, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы! Но миссис Харрис уже час назад уехала на званый вечер. Когда Амелия, набросив на плечи накидку с пелериной, спустилась вниз, в ее распоряжении оставалось всего несколько минут до отъезда к Кирквудам.

Хопкинс ждал ее у лестницы, вид у него был встревоженный.

– Миледи, у нас беда. Треснуло одно из колес кареты, мы должны его заменить. На это потребуется не меньше часа, а может, и больше. Не послать ли записку лорду Кирквуду, чтобы он прислал за вами экипаж?

– Нет, пожалуйста, не беспокойтесь. Пошлите за наемной каретой, вот и все.

– Но, миледи...

– Со мной поедет лакей. Я уверена, что это совершенно безопасно. – Тем более теперь, когда она избавилась от этой чумы Помроя. – Мне не хотелось бы задерживаться.

Если ей придется провести здесь еще хоть минуту, перебирая в уме все, что она собиралась высказать Лукасу, она просто взорвется.

– Очень хорошо, миледи, – произнес Хопкйнс с самым мрачным видом.

Он позвал Джона, который сразу побежал за наемной каретой. Вернулся он очень скоро, помог Амелии сойти по лестнице и подняться в большую черную карету. Амелия еще не опустилась на сиденье, а экипаж уже сорвался с места, и она, утратив равновесие, почти упала на что-то гораздо более твердое, чем сиденье кареты. Не успела она перевести дух, как обе ее руки оказались за спиной и их связали чем-то мягким и шелковистым.

Она встревожилась, но тотчас сообразила, кто это мог быть.

– Лукас! Прекратите! Я не имею желания терпеть ваши игры сегодня вечером, и кроме того...

– Я вижу, что спасаю вас вовремя, – произнес резкий голое, слишком хорошо ей знакомый.– Тем более что вы называете этого американца его христианским именем. Амелию охватил ужас.

– Лорд Помрой? – Она безуспешно попыталась слезть с его колен. – Немедленно отпустите меня! Я не позволю вам этого!

Не обращая внимания на ее протесты, Помрой туже затянул узел у нее на руках, потом с неожиданной силой столкнул ее на сиденье рядом с собой. От толчка у Амелии перехватило дыхание, чему способствовал слишком туго стянутый корсет, и пока она боролась с подступившей дурнотой. Помрой поднял ее ноги к себе на колени и начал их связывать.

Едва Амелия вновь обрела дыхание, она крикнула:

– Джон, помогите! На помощь!

– Нет смысла взывать к. нему, дорогая леди, – сказал лорд Помрой, обматывая лодыжки Амелии шелковыми оковами. – Джон прослужил у меня много лет до того, как откликнулся на объявление вашего отца в газете. Кроме того, эти окна очень плотные, с толстыми стеклами, и вас никто не услышит. Экипаж специально готовили для военных целей. Он такой же крепкий, как скалы Гибралтара.

Амелии стало страшно. Значит, лорд Помрой все это подстроил. И колесо у кареты поломалось не случайно. Господи, помоги!

Амелия попыталась дать похитителю пинок, но платье, которое так послушно облегало ее тело дома, сейчас опутало ноги, и Амелия только и смогла, что по-дурацки подергать ими. Не говоря уж о том, что она по-прежнему еле могла дышать из-за тугой шнуровки. Лорд Помрой продолжал обматывать ей лодыжки так же спокойно, как это делал Лукас, когда они были на шебеке. Разница заключалась в том, что Помрой занимался этим не понарошку, а всерьез и крепко затягивал узлы.

– Кстати, о Гибралтаре, – заговорил он противоестественно беззаботным тоном, – известно ли вам, что я провел там некоторое время? При вашей любви к экзотике это место покажется вам любопытным. Мы посетим его как только поженимся.

Она с наслаждением обрушила бы на него все скалы Гибралтара! Как он смеет говорить о похищении словно об увеселительной прогулке?!

– Из вашей нелепой затеи ничего не выйдет! Помрой опустил ее связанные ноги на пол кареты и повернулся к Амелии лицом.

– Уже вышло, – произнес он.

В эту минуту они проезжали по достаточно широкому проулку мимо яркого фонаря, свет упал генералу на лицо, на котором Амелия увидела весьма решительное выражение.

Неужели Помрой и в самом деле думает, что может принудить ее к браку? Надо разъяснить ему, что это невозможно, и разъяснить до того, как они выедут из Лондона, где люди могли бы прийти ей на помощь.

– Милорд, это насильственное похищение не принесет вам ничего хорошего. Если вы увезете меня в Гретна-Грин и поставите перед священником, я просто откажусь от брака с вами.

– Чепуха. Вы же разумная женщина. Поставленная перед выбором между респектабельной жизнью с героем войны, который обожает вас, и весьма скандальным и печальным будущим, вы...

– Да, кстати, о скандале, – перебила Помроя Амелия, стараясь не думать о его словах насчет обожания, сильно встревоживших ее. – Скандал уничтожит вашу незапятнанную репутацию. Узнав о том, что вы похитили женщину вопреки ее воле, люди станут попросту презирать вас.

– Человека, который уберег Англию от Бонапарта? – Он пренебрежительно фыркнул. – Кроме того, к тому времени как об этом кто-то узнает, мы будем вполне благопристойно женаты. И это станет романтической сказкой, одной из тех, какие рассказывают за карточным столом.

– Ничего себе романтика! После того как я дважды ответила отказом на ваше предложение?

Помрой выпятил свой бульдожий подбородок:

– Если бы я верил, что вы в самом деле испытываете чувства, о которых говорите, я бы не сделал того, что я сделал. Но когда мы с вами познакомились, вам явно нравилось мое внимание.

– Только потому, что вы оказались интересным человеком и рассказывали интересные истории.

Он яростно замотал головой.

– Я заметил, как вы смотрели на меня. Вы были оживленной, возбужденной... вас явно тянуло ко мне. Уверяю вас, что я был предметом увлечения для многих женщин, ангел мой. Я могу безошибочно определить, когда женщина меня хочет.

– Вы имеете в виду – когда хочет придушить вас. Это он пропустил мимо ушей и продолжал:

– Пусть вас не обманывают мои седины, я не слабее любого молодого мужчины. – Он вздернул косматую бровь и стал еще более похожим на бульдога. – Я знаю, как доставить женщине радость в спальне.

О Господи, теперь он вообразил себя Казановой!

– Я не сомневаюсь, что вы способны быть хорошим мужем. – Амелия призвала на помощь весь свой такт. – Но вопреки тому, что вы думаете, я не могу представить вас в этой роли ни в спальне, ни где бы то ни было еще.

Некоторое время он пристально смотрел на ее окаменевшее лицо, потом заговорил:

– Это лишь потому, что гарпии из школы миссис Харрис вбили вам в голову много всякой чепухи обо мне. Если бы вы, ангел мой, знали, до чего доходит эта женщина в своих стараниях разлучить нас, вы пришли бы в ужас. Только сегодня утром... – Он вдруг замолчал и сдвинул брови. – Нет, я не стану говорить об этом до тех пор, пока вы не будете готовы услышать правду.

Так он считает, что за слабительное отвечает миссис Харрис. Просветить его, что ли? Нет, при данных обстоятельствах честность была бы неразумной.

– Вы не думали бы обо мне так плохо, – продолжал Помрой, – если бы эта женщина не настроила вас против мужчин определенного толка.

– Вы имеете в виду охотников за деньгами, – сухо уточнила Амелия.

– Я не охотник за деньгами! – взревел он так, что Амелия инстинктивно вжалась в спинку сиденья. Помрой спохватился: – Простите меня, но я думал, что вам следует это знать. Хотя ваше приданое будет принято с благодарностью...

– Если папа позволит вам его взять.

– Он позволит, когда узнает, какую роскошь я намерен предоставить вам. Ангел мой, я буду обращаться с вами, как вы того заслуживаете;

Если Он еще раз назовет ее своим ангелом, она станет обращаться с ним, как он того заслуживает, и вдребезги разнесет все в этой специально подготовленной карете, «крепкой, словно скалы Гибралтара»!

Он похлопал Амелию по колену, и она резко оттолкнула его руку.

– Со временем, – заговорил он холодно, – вы оцените разумность добрых отношений между супругами. Потому что мы непременно поженимся. И вы не станете возражать против этого к тому времени, когда мы приедем в Шотландию.

Страх Амелии превратился в ужас. Ей пришел в голову единственный способ, при помощи которого Помрой намеревался добиться ее согласия.

– Я не собираюсь выходить за вас замуж! И если вы намерены добиться силой моей руки, лишив меня девственности...

– Разумеется, нет! – Помрой выпятил грудь. – Я не таков, как этот ваш американский приятель, подтолкнувший меня заняться той женщиной, которую он знал всего несколько дней.

– И вы предпочли выжидать удобного момента, чтобы ее похитить, – произнесла Амелия с горькой иронией. – Майор Уинтер никогда не совершил бы ничего подобного. И я уверена, не допустит, чтобы это совершили вы. – Она всем сердцем надеялась, что так оно и будет. – Он догонит вас еще до того, как мы приедем в Шотландию. Меня ждут на обед у лорда Кирквуда. Если я не приеду, майор начнет поиски.

– Он этого не сделает или по крайней мере сделает тогда, когда уже будет поздно. Я это предусмотрел.

От этих зловещих слов у Амелии сжало горло. Она лихорадочно принялась дергать и тянуть свои оковы, однако они, несмотря на то что были шелковыми, не поддавались.

Видя ее отчаянные попытки освободиться, Помрой смягчился и, видимо, решил проявить заботу о своей пленнице.

– Быть может, вам станет легче, если вы чем-нибудь подкрепитесь, раз уж пропустили обед. Я захватил с собой провизию. Не желаете ли сыра с хлебом? Или немного вина?

В надежде на то, что он ее развяжет, Амелия сказала:

– Конечно, желаю. Если вы развяжете мне руки...

– Этого я, к сожалению, сделать не могу, – произнес он снисходительным тоном отца, который старается уговорить непослушного ребенка. Достал фляжку с вином и отвинтил крышку. – Но вы можете воспользоваться моей помощью.

Он поднес фляжку к ее губам, но Амелия медлила, вспомнив о слабительном. Словно угадав ее мысли, Помрой улыбнулся и отпил глоток.

– Ну, видите? Совершенно безопасно. Я.ни в коем случае не причинил бы вам вреда.

– Эти веревки свидетельствуют о другом.

Она выпила немного вина, тошнотворно сладкого портвейна, который терпеть не могла.

– Если вы перестанете дергаться, ангел мой, эти шелковые узы не натрут вам кожу. Я специально подбирал мягкую материю.

Он предложил Амелии еще вина, и она, только теперь осознав, насколько ее мучила жажда, выпила его охотно. Помрой одобрительно улыбнулся:

– Я так и знал, что вино придется вам по вкусу. Леди любят сладкое.

«Даже солдату время от времени требуется что-нибудь сладкое», – вспомнила Амелия.

Отчаяние охватило ее. Как ей хотелось сейчас взять назад жестокие слова, брошенные Лукасу сегодня днем! Он, может, и негодяй, но своего внимания он ей не навязывал. И даже то, как он за ней ухаживал, было отчасти результатом ее ошибки. Если бы она не позволила ему поцеловать себя в тот вечер, когда они познакомились, он скорее всего не стал бы использовать поцелуи с целью получить от нее нужные ему сведения.

– Хотите еще вина? – спросил лорд Помрой.

– Нет.

Вино, которым он ее напоил, вызвало тяжесть в желудке. И почему Помрой так уверен, что Лукас не последует за ними?

Маркиз завинтил пробку на фляжке и принялся проверять, что у него есть из провизии.

– Съедите что-нибудь? Хлеба с маслом?

– Я хочу лишь одного: чтобы вы меня развязали.

– Понимаю, что это вас беспокоит, но я сделаю все от меня зависящее, чтобы вам было удобно.

– Удобно! И вы называете удобным быть связанной, как свинья, которую везут на рынок!

– Это все лишь до тех пор, пока не подействует лауданум – настойка опия.

Амелии стало зябко.

– Опий? – Когда же он дал его ей... о нет, только не это! – В вине был опий? Но ведь вы тоже пили вино!

– Верно. Но я почти невосприимчив к его действию в отличие от многих людей.

Амелии снова стало трудно дышать. Или это лауданум вызывает перебои в дыхании? И какой-то странный, до сих пор неизведанный жар в крови? И от этого отяжелели веки?

Внезапно ей ужасно захотелось спать.

– Вы... отравили меня...

– Разумеется, нет. Я дал вам ровно столько, сколько вас успокоит, вот и все. Не бойтесь, ангел мой. Я хорошо знаком с лауданумом. Мне давали его много лет назад, чтобы унять боль от ран, полученных в сражении. С тех пор я и стал любителем опиума.

Она закрыла глаза.

– Значит, в-вы... наркоман?

– Если вам угодно, называйте это так.

Это сделало Помроя более интересным. Нет, что она только думает? Это проклятое снадобье затуманило ее разум.

– Мне никак не угодно называть это... – Амелия тряхнула головой, чтобы прояснить ее. – Что я сказала?

– Ничего, дорогая.

Он погладил ее по щеке. Или это воспоминание о том, как Лукас...

Амелия откинулась назад и едва не упала с сиденья на пол.

– Я не хочу... Я не... Он улыбнулся:

– Отдохните, мой ангел. Потом вы почувствуете себя лучше.

Голос его доносился до Амелии словно из туннеля. Сквозь туман она видела, как Помрой кладет ее ноги себе на колени и начинает развязывать узлы.

– А теперь попробуем устроить вас поудобнее... Сон поглотил ее.