На следующий день ранним утром Гейб покинул Марсбери-Хаус. Лайонс приглашал их с Уитоном остаться на завтрак, но, хотя Гейб знал, что это выглядит невежливо, он отказался. Он не вынес бы еще одну шутку герцога.

Потому что случилось непостижимое. Он проиграл. Он не мог вспомнить, когда в последний раз проигрывал гонку.

И во время гонки он хоть и не сильно, но поранился. Он ехал следом за Уитоном поддеревом, и ветка, которую оттолкнул Уитон, с силой хлестнула его по голове. Рана оказалась неглубокой, но выглядела жутко. Запекшаяся кровь и спутанные волосы. Бабушка и все домашние будут волноваться, если увидят.

Но он не сильно беспокоился по поводу раны. Больше всего его огорчил проигрыш. Он проиграл сто фунтов. Проклятие. Если бы он выиграл, этих денег легко хватило бы заплатить за участие Летящей Джейн в скачках Сент-Леджер.

В его голове звучал голос Вирджинии: «Если, если, если! Слишком много “если”».

Чертовка. Это из-за нее он проиграл гонку. Обычно перед гонкой он погружался в состояние холодного безразличия, которое позволяло ему сосредоточиться на выигрыше, не думая об опасностях. Но сегодня это безразличие покинуло его; его растревожили мысли, бурлившие у него в голове после вчерашней встречи с этой девчонкой.

Он плохо спал, первую половину ночи размышляя о том, что ему надо было оставить идею ухаживать за ней, а вторую половину ночи ему не давало покоя беспокойство в связи с тем, что он якобы поддерживает свою репутацию за счет Роджера.

Он никогда не думал, что на это вот так можно посмотреть. У него никогда не было такого намерения. Но как только она произнесла эти слова, он почувствовал необходимость опровергнуть ее обвинения, и вскоре она уже докопалась до таких вещей, которые он на многие годы похоронил в могиле.

Гейбриел чертыхнулся. Почему она не может оставить смерть Роджера в прошлом? И как, черт возьми, заставить ее прекратить задавать проклятые вопросы?

Он не мог сказать ей то, что она хотела знать. Если даже он намекнет на правду, она не захочет снова иметь с ним дело. Если она ничего не знает, у него есть хоть какой-то шанс победить ее. И ни одного шанса, если она узнает.

И почему он должен выставлять себя напоказ перед ней, перед ее дедом или перед кем бы то ни было? Пусть прошлое останется в прошлом. Так будет лучше для них для всех.

Но что, если он не сможет убедить Вирджинию? Что, если она откажется выйти за него замуж?

Тогда он найдет кого-нибудь еще.

Он даже застонал от досады, пустив лошадь рысью. Ему не нужен кто-то другой. Ему не нужна притворно застенчивая девочка из светского общества, которая прикрывается веером и говорит одно, а думает совсем другое. Ему нужна жизнерадостная натура, которая заботится обо всех с такой расторопностью, что даже самые мрачные души среди ее работников становятся более приятными людьми. Ему нужна женщина, радостные слова которой успокаивают прислугу, ободряют ее дедушку и заставляют его самого страстно стремиться к ней, чтобы опять касаться ее и целовать, заключив в свои объятия, вдыхая ее наслаждение.

Ему следовало признаться себе, что он никак не мог обрести равновесие, потому что хотел ее. Теперь он точно знал, что чувствуют жеребцы, когда слышат запах кобылы в охоте. На прошедшей неделе ей достаточно было только улыбнуться ему, и кровь закипала в его жилах. Мысль о том, что она может отказаться от него…

Нет, он этого не позволит. Он должен заставить ее понять, что о прошлом надо позабыть. Что они могут все начать сначала. Но он не собирается делать это, участвуя в гонках с каждым дураком, бросившим ему вызов.

Гейб нахмурился, когда в памяти всплыли слова Оливера: «Она потеряла своего брата в гонке. И не захочет рисковать, выходя замуж за человека, которого может потерять в такой же гонке, и не важно, пари это или нет».

Да будь оно все проклято. Она беспокоится за него, и достаточно сильно. Но он не может перестать участвовать в гонках, пока Селия не выйдет замуж. Что, если он и его братья и сестры потеряют наследство? Ему нужны деньги, и он не знает другого способа заработать их, как на гонках.

Если только он не объединит свои усилия с ее дедушкой. Он мог бы стать тем, кем готовился стать Роджер — правой рукой генерала. Во всяком случае, если он собирается жениться на его внучке…

Гейб вздохнул. В данный момент это событие было под большим вопросом. Более того, он должен отказаться тратить свое время и энергию на создание репутации конному заводу, который потом унаследует Девонмонт. Ему нужен собственный доход. А это требует участия в гонках.

Вирджинии просто придется научиться терпеть это, вот и все.

Гейб доехал до поворота на Илинг и натянул поводья, сдерживая лошадь. Он должен ехать домой. Но тогда придется рассказать семье о том, что он проиграл гонку. И терпеть дурацкие шуточки брата по этому поводу. Потом, у него рана на голове. Он мог бы попытаться проскользнуть в дом и не снимать шляпу, пока не промоет рану. Но его семья всегда появляется в самых неподходящих местах, и его отказ снять шляпу посчитают подозрительным. Сейчас ему меньше всего хотелось слушать вопли женщин, распекающих его за пустяковую царапину на голове. И потом, генерал хотел, чтобы он помог ему доставить на ярмарку годовалых лошадей. Может, еще не слишком поздно перехватить их. Лучше он поможет генералу, чем будет отвечать на вопросы своей семьи насчет гонки. Генерал, возможно, даже не заведет разговора об этом, у него слишком много других забот.

У Вирджинии тоже не будет возможности спросить его, потому что он и генерал будут заняты лошадями. На улице у него не будет причины снимать шляпу, а значит, она не узнает, что он поранился.

И он увидит Вирджинию. Но его желание приехать в Уэверли-Фарм никак не связано с Вирджинией. Это не главное.

Гейб хмыкнул и повернул лошадь в сторону Уэверли-Фарм. Правильно, не главное. Лучше он проявит осторожность. Он начинает терять голову от любви, и так дело не пойдет. Если она догадается об этом, то попытается полностью его контролировать, а потом, он это знает, прикажет ему бросить гонки.

И все же, когда спустя полчаса Гейбриел приблизился к Уэверли-Фарм, он никак не мог успокоить сердце, рвавшееся из груди. Вокруг не было ни души. Ни одного человека в конюшне, даже грумов, и генерала нигде не было видно. Черт, он опоздал.

Но может, он успеет перехватить их по дороге. Кто-нибудь из прислуги должен знать, какой дорогой они отправились на ярмарку.

Спешившись, он отпустил лошадь и направился к входной двери. Постучал. Тишина. Он еще раз постучал и уже собрался уходить, когда услышал приглушенный голос в ответ.

Когда дверь распахнулась, на пороге стояла не служанка и не один из лакеев. Там стояла Вирджиния.

У него перехватило дыхание. Ее волосы были распущены и свободно лежали на плечах, на ней не было ничего, кроме тонкой ночной рубашки и наброшенного сверху халата. Он явно разбудил ее.

— Я думала, ты участвуешь в гонке, — потерла она сонные глаза.

— Так и было. Все закончилось.

— Так быстро?

— Быстро? Время — десятый час, а мы состязались на рассвете.

— О, а я легла спать всего несколько часов назад. Молли заболела. Я поэтому и не поехала на ярмарку. Кто-то должен был остаться, чтобы позаботиться о ней. Подожди, уже десятый час? Я должна дать ей еще немного ячменного отвара. У нее жар, ей надо много пить. — С этими словами Вирджиния устремилась на кухню.

Гейбриел вошел в дом, закрыл за собой дверь и пошел за ней на кухню.

— Неужели здесь больше никого нет, чтобы помочь тебе ухаживать за ней?

— Поппи пришлось всех взять с собой на ярмарку. Мы с Молли, обе, должны были ехать, но так как мы остались дома, ему нужен был кто-то, чтобы сопровождать его. Подержи это. — Вирджиния протянула ему стакан.

Гейбриел смотрел, как она налила уксус в кувшин, но когда подошла к нему, чтобы взять стакан, он пробормотал:

— Я отнесу сам.

Вирджиния молча кивнула и поспешила к лестнице для прислуги. Гейбриел двинулся следом за ней.

Комната Молли была наверху. Она была небольшая, но чистая, с уютным ковриком на полу и с приличным комодом. Окна в комнате были раскрыты, поэтому летняя жара здесь казалась терпимой. Молли спала в своей кровати, громко сопя.

Вирджиния поставила стакан на крошечный столику кровати, потом приложила руку ко лбу Молли.

— Слава Богу, кажется, температура упала. Я не буду ее будить. Просто оставлю здесь для нее ячменную воду.

Она забрала у Гейбриела кувшин и начала разбрызгивать по комнате уксус.

— Что ты делаешь?

— Доктор Бьюкенен говорит, что это освежает больного.

— Ты приглашала для Молли доктора?

— Нет, мне показалось это преждевременным. Я подозреваю, у нее просто лихорадка. Но я всегда читаю «Домашнюю медицину» доктора Бьюкенена, когда кто-то из нас начинает болеть. Он дает очень практичные советы.

Гейб попытался представить себе какую-нибудь жеманную даму из светского общества, которая стала бы внимательно изучать медицинские книги. Единственное, что все они с интересом рассматривали, так это «Ледиз мэгэзин».

Поставив полупустой кувшин на комод, Вирджиния выпроводила его из комнаты.

— Ты не должен быть здесь, — сказала она, когда он стал следом за ней спускаться по лестнице.

— Но я здесь. И возможно, задержусь ненадолго.

До него дошло, что он наконец застал ее одну. Молли явно не поправится в ближайшие несколько часов, и если в доме никого больше нет, то, возможно, это его шанс одержать победу над Вирджинией.

Джайлс победил Минерву, скомпрометировав ее. Почему бы ему не сделать то же самое?

— Я мог бы помочь тебе ухаживать за Молли, — сказал Гейб, когда Вирджиния поспешила по ступенькам вниз к главному входу.

— Мне не нужно помогать в этом. — Вирджиния так быстро шла к двери, что ему пришлось схватить ее за плечо, чтобы остановить.

— Тогда я мог бы помочь тебе в чем-нибудь еще, — продолжал он настаивать.

— Единственное, что мне сейчас нужно, так это упасть в кровать. — Когда эти слова сорвались с ее губ, Вирджиния покраснела. — Я хотела сказать, я… Мне нужно поспать.

— Я мог бы помочь тебе в этом, — коснулся он рукой ее подбородка.

У Вирджинии потемнели глаза, они стали темно-синего цвета, как волнующееся в штормовую погоду озеро. Она уперлась руками ему в грудь.

— Гейбриел…

Он поцеловал ее. Разве он мог устоять? Свежая после сна, она выглядела сумасбродной и распутной, как танцовщица из французской оперы, но при этом почему-то оставалось и невинной тоже, в этом белом белье и кружевах. Ему хотелось наброситься на нее и овладеть и одновременно заботливо ухаживать за ней и нежно любить.

На мгновение она застыла в его объятиях. Потом ее руки обвились вокруг его талии, и она прильнула к нему, тесно прижавшись грудью. Когда он поцеловал ее, она раскрыла губы, и язык Гейба проскользнул внутрь, страстно желая окунуться во влажное тепло ее рта и сгорая от желания сделать ее своей.

Он не мог справиться с руками, когда в его объятиях находилась такая восхитительная женщина. Но когда он попытался обхватить руками ее грудь, Вирджиния оттолкнула его.

— Тебе надо идти, — сказала она с широко распахнутыми, но не испуганными глазами.

— Но ты не хочешь, чтобы я уходил.

Учащенное дыхание Вирджинии подтверждало правоту его слов.

— Оставаться здесь неблагоразумно.

— С каких это пор ты всегда делаешь только то, что благоразумно?

— Я еще ничего не решила в отношении тебя.

— Тогда позволь мне помочь тебе в этом, — прошептал Гейбриел и снова заключил ее в свои объятия.

На этот раз их поцелуи длились дольше, были полны страсти, и вскоре уже оба задыхались в пламени чувств, поглотивших их обоих. Вирджиния снова прильнула к нему всем телом. Гейбриел умудрился держаться подальше от тех частей ее тела, к которым он жаждал прикоснуться, но когда она обвила руками его шею, сняла с него шляпу и зарылась руками в его волосы…

— Что это? — раздался ее взволнованный голос, и она коснулась пальцами раны у него голове. — Ты ранен!

Черт, он совсем забыл об этом.

— Все в порядке, просто небольшая царапина.

— У тебя течет кровь! — Схватив Гейбриела за руку, Вирджиния потащила его на кухню.

— В самом деле, Вирджиния, все в порядке, это пустяк.

— Сядь, — приказала она. — Это не пустяк. Сядь, — твердым голосом добавила она, видя, что он медлит, — пока я не заставила тебя сесть.

— Я и не знал, что ты так любишь командовать, — ухмыльнулся Гейбриел, видя ее суровый взгляд, и упал на стул.

— Разве у меня есть выбор, когда приходится иметь дело с такими безрассудными людьми, как ты и Поппи? — Вирджиния смочила водой салфетку. — Вот уж действительно — пустяк. Вы, мужчины, всегда так говорите, когда истекаете кровью или ломаете кости. — Продолжая ворчать, она подошла к нему, чтобы осмотреть рану. — Похоже, у тебя там остался осколок дерева. Надо его достать. — Она снова отошла от него, чтобы взять необходимый инструмент. — А что ты делал? Налетел на дерево?

— Можно и так сказать. — Гейбриел испытывал наслаждение, наблюдая, как она суетится вокруг него.

Но так продолжалось только до тех пор, пока она не вернулась и не попыталась с помощью ножа для чистки овощей достать то, что застряло в ране.

— Боже милостивый, — выдохнул Гейбриел, — ты не могла бы делать это менее энергично?

— Я только пытаюсь помочь, — с важным видом ответила Вирджиния.

— Мне кажется, тебе это доставляет излишнее удовольствие.

— Не более чем тебе, когда ты рискуешь жизнью за несколько фунтов.

Что-то упало в жестяной таз, и, заглянув туда, Гейбриел увидел запекшуюся в крови щепку.

— А ты утверждал, что эта гонка не опасная, — пробормотала Вирджиния, легкими движениями промакивая рану. — Любая гонка, в который ты участвуешь, опасная, других гонок ты попросту не знаешь. Должна сказать, что в детстве ты наверняка доставлял матери много хлопот, натыкаясь на предметы и играя с острыми палками. — Она немного отодвинулась, чтобы оценить рану. — Боже мой, ты понимаешь, как это близко к глазу?

— Не так уж и близко, — запротестовал Гейбриел.

— Ты мог выбить глаз! Кровь не останавливается, поэтому мне придется обработать ее чем-нибудь. Раздевайся до пояса.

— Что, прости?

— Мне не хочется портить твою одежду. — Вирджиния уже спешила к шкафчику в углу. По ее серьезному поведению было понятно, что она имела в виду только это.

Гейбриел со вздохом развязал шейный платок, потом встал, чтобы снять сюртук, жилет и рубашку. Вирджиния тем временем тщательно исследовала содержимое шкафчика.

Удивительно, как ты не разорвал себе ухо. Может, в следующий раз ты дважды подумаешь, прежде чем решиться убить себя ради дурацкого пари. Неужели сто фунтов стоят того, чтобы едва не лишить себя жизни? — замерев, посмотрела она на него.

— На самом деле я проиграл, — хмуро ответил Гейбриел, бросив одежду на стол.

— Но ты никогда не проигрывал, — удивленно распахнула глаза Вирджиния.

— Не напоминай мне, — проворчал Гейбриел, усаживаясь на стул.

— Что случилось?

— В каком смысле? Он опередил меня. — «Будь я проклят, если расскажу ей, что проиграл только потому, что думал о ней», — решил Гейбриел.

Но если он думал, что его проигрыш вызовет у нее сочувствие, то он глубоко ошибался.

— Тем хуже, — сказала Вирджиния. Схватив из шкафчика закупоренную бутылку и прихватив салфетку, она подошла к нему. — Ты проиграл сто фунтов, рискуя собственной жизнью, а теперь у тебя еще и рана на голове, которая может привести к смертельному исходу.

— Не будь смешной. От маленькой царапины я не умру.

— Какая к черту маленькая царапина! — Она стала поливать рану жидкостью из бутылки.

— О Господи! — возмутился Гейбриел, когда жидкость попала ему на плечо и Вирджиния вытерла ее салфеткой. — Что это такое?

— Винный спирт, чтобы остановить кровотечение. Держи вот так. — Прижав к его голове салфетку, она положила туда его руку. — Пойду принесу чистую повязку.

— Не надо, — схватил ее за руку Гейбриел. — Я буду посмешищем всего Лондона.

— Ты считаешь, что повязка будет выглядеть непривлекательно? — гневным блеском вспыхнули глаза Вирджинии. — Значит, теперь я должна разыскать кусок черной ткани, чтобы перевязать твою дурную голову, и чтобы она подходила к твоей черной… — Вирджиния вдруг умолкла. — Подожди минутку. — Она внимательно осмотрела его фигуру, потом — стопку одежды на столе. Когда она встретилась с его взглядом, гнев уступил место потрясению. — Ты больше не в черном.