Когда двуколка остановилась, Вирджиния услышала команду Гейба. Она спрыгнула на землю и побежала.

— Если вы опустите этот флажок, ваша светлость, — кричала она на бегу, — я запихну его вам в глотку!

Лайонс заморгал глазами. Он явно не привык слышать подобные угрозы со стороны женщины. Потом на его лице заиграла самодовольная улыбка, и он поднял флажок повыше.

Через несколько мгновений Вирджиния оказалась рядом с Гейбриелом.

— Ты не должен участвовать в этой гонке, Гейбриел Шарп, или, клянусь, я не выйду за тебя замуж!

— Лайонс, проклятый болван, — крикнул Четуин, — если ты не дашь старт, я поеду без лорда Гейбриела и объявлю, что он проиграл.

— Поппи! — крикнула Вирджиния.

Она удерживала взгляд Гейбриела, пока генерал не подбежал к упряжке Четуина и не схватил уздечку головной лошади.

— Проклятие! Прочь с дороги! — закричал Четуин.

— Нет. Не раньше, чем моя внучка все решит, — ответил генерал, легко удерживая контроль над упряжкой Четуина.

— Дай мне несколько минут, ладно? — хмуро сказал Четуину Гейб. — Гонка будет. Просто дай мне поговорить с ней.

Он спрыгнул со своего места, взял Вирджинию за руку и повел ее подальше от остальных.

— Вирджиния, любимая моя… — начал он.

— Не подлизывайся! — крикнула Вирджиния. — Ты не должен участвовать в этой гонке! Я скорее брошусь под экипаж, чем позволю тебе сделать это.

Ее слова поразили Гейбриела.

— Ты не понимаешь…

— Я понимаю. Я прочитала письмо, которое ты мне оставил.

Хетти тоже вышла из экипажа, но пока держалась на расстоянии.

— Если ты прочла письмо, — терпеливо, как говорят с детьми или больными, продолжал Гейбриел, — значит, знаешь, что это — единственный способ узнать правду.

— Меня не волнует правда! Меня не волнует, что произошло в ту ночь или на следующий день, или за все эти годы. Я знаю, что ты — достойный человек, Гейбриел, и замечательный мужчина! И я влюбилась в тебя, — упавшим голосом закончила она.

Заметив радость, промелькнувшую на его лице, Вирджиния подумала, что все, что ему было нужно, — это услышать от нее эти слова. Но эту радость сменила печальная улыбка на губах.

— Тогда тебе должно быть еще понятнее, почему я должен состязаться в гонке с Четуином.

— Почему? — разочарованно спросила Вирджиния.

— Потому, что я не могу жениться на тебе, не зная, имею ли я право на эту любовь. Я знаю, ты считаешь, что прошлое сейчас не имеет значения, но со временем это будет отравлять твое чувство ко мне. Я делаю это ради нас.

— Нет! — схватила его за плечи Вирджиния. — Ты делаешь это ради себя.

Гейб пристально смотрел на нее, и Вирджиния чувствовала, как он буквально пожирает ее глазами… И одновременно — как бы отстраняется от нее, уходит в себя.

Только не сейчас, черт возьми.

— Послушай меня, — быстро заговорила Вирджиния. — Ты говорил мне, что продолжаешь играть Ангела Смерти потому, что понял, что можешь заработать на этом деньги. Твоя бабушка сказала, что игра в Ангела Смерти — это твой способ победить свои страхи. Но мы с тобой оба знаем, что за всем этим кроется нечто большее.

Гейбриел напрягся, еще глубже погружаясь в отчужденность. И это пугало Вирджинию больше, чем какая-нибудь гонка, в которой он мог участвовать. Хорошо хоть он не отвернулся.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Ты сам это сказал: «Я обманываю Смерть. Вот что я делаю». — Вирджиния вцепилась пальцами в его плечи, полная решимости заставить его понять то, о чем она говорит. — Ты почему-то думаешь, что в тот день с Роджером ты обманул Смерть. Ты считаешь, что Смерть должна была забрать тебя вместо него.

Она увидела, как дернулась мышца у него на щеке, поняла, что попала в точку, и решила закрепить свое преимущество.

— И вот с тех пор ты снова и снова бросаешь вызов Смерти, уверенный, что однажды она придет за тобой. Ты думаешь, что это может произойти в день и час по твоему выбору, не так ли? Единственное, чего ты никак не можешь принять, это то, что люди иногда просто умирают. Они стреляют в пылу страсти, как твои родители, или оказываются не в том месте не в то время, как твой друг Бэнни. Или принимают участие в дурацких гонках, как Роджер.

Теперь глаза Гейбриела горели гневным огнем, и это было лучше, чем отчужденность.

— Ты не понимаешь, Вирджиния. Если я просто…

— К тебе это не имело никакого отношения! — крикнула она. — Не важно, что ты не отменил гонку. Он бы тоже не сделал этого. И Лайонс. И ни ты, ни Лайонс не заставляли Роджера участвовать в гонке. Никто из вас не вынуждал его рисковать.

Вирджиния сделала паузу, тяжело сглотнув. Она поняла, что ради победы в этих обстоятельствах ей придется быть еще более откровенной.

— Я не должна была винить тебя за это; у меня не было на это права. Мне было больно, я сердилась и скучала по брату. Но теперь-то я понимаю, что во время той гонки он поступил так, как считал нужным. Он всегда делал свой собственный выбор. — Вирджиния взяла в ладони его лицо. — Ты хочешь верить, что обладаешь какой-то властью над смертью, что всякий раз, когда ты участвуешь в гонке и остаешься в живых, ты обманным путем лишаешь ее законного приза. А на самом деле смерть семь лет держала тебя в своих объятиях, ожидая своего часа.

Гейбу хотелось не замечать правды в ее словах, но они слишком много значили для него. Его словно пригвоздили к месту, он не мог оторвать глаз от ее отчаянного взгляда. Если бы только он мог найти спасение в благословенном оцепенении, которое последние семь лет позволяло ему оставаться в здравом уме…

Но с тех пор как он встретил Вирджинию, это стало практически невозможно. Всякий раз, когда он был рядом с ней, она наполняла его теплом и любовью, независимо от того, насколько сильно он сопротивлялся.

И она все еще продолжает это делать, пылкая и обворожительная, она все еще борется.

— Черная одежда, фаэтон и бесконечные гонки — все это атрибуты твоей пляски со Смертью. Если ты и дальше будешь продолжать эту игру со Смертью, она дождется своего часа. И ты ничего не выиграешь, только то, что, как ты сам считаешь, заслужил в качестве выигрыша семь лет назад — свое место в могиле. Место, которое ты хотел занять вместо Роджера.

Эти слова эхом прозвучали в ушах Гейбриела. Господи, это была правда. Сколько раз он жалел, что выжил в тот день.

Боль, которой всегда удавалось избежать, пронзила его, ошеломив своей остротой, пока он наконец не признал правду, которая семь лет терзала его душу.

— Это должен был быть я. — Слезы сжали горло. — Тогда ты не осталась бы одна, о тебе было бы кому позаботиться. Это неправильно, что он умер. Он не заслужил…

— И ты этого не заслужил. — Вирджиния крепко сжала его плечи. Очень крепко. — Господи, как бы мне хотелось, чтобы вы оба вернулись домой здоровыми и веселыми. Но поскольку этого не случилось, нет ничего предосудительного в том, чтобы радоваться, что ты все еще здесь, со мной, живой. Одному Богу известно, как я счастлива, что это так.

— Как ты можешь говорить такое? — хрипло спросил Гейбриел. — Роджер лежит в могиле, а я должен жить.

— Он бы не обиделся на тебя. И я — тоже.

Целебные слова попали прямо в сердце Гейбриела, зародив надежду.

— Все, что ты делаешь, не изменит того, что случилось, Гейбриел. — Вирджиния убрала у него со лба упавшую прядь волос. — Ни правда от Четуина, ни бесконечные гонки по этой дорожке. И даже брак со мной, как своего рода раскаяние. Никакого стыда в том, чтобы избежать сражения со Смертью, нет. Это не та битва, которую можно выиграть. И настало время тебе признать это.

Росток надежды укоренился и расцвел. С того самого дня смерти Роджера он бился головой о прошлое, и что? Ничего, кроме больной головы. Может, настало время принять любовь, которую она предлагает, без лишних вопросов, без угрызений совести.

— Ладно.

— Что — ладно? — замерла Вирджиния.

— Ладно, я не буду состязаться с Четуином. — Когда Вирджиния упала ему на грудь, он взял ее руки и поднес к губам. — В конце концов, я не могу допустить, чтобы женщина, которую я люблю, отказалась выходить за меня замуж из-за какой-то глупой гонки.

— Ты… — В глазах Вирджинии задрожали слезы. — Ты любишь меня?

Сердце Гейбриела от волнения, казалось, все время стучит где-то в горле.

— Больше жизни. Я не знаю, это только Богу известно, почему ты любишь меня, но я знаю, почему я люблю тебя. Ты — моя путеводная звезда в темноте и мой компас в ночном море. Когда я с тобой, мне не хочется плясать со смертью. Я хочу плясать с жизнью. Я хочу плясать с тобой. И чего бы это ни стоило, всю свою оставшуюся жизнь я буду стараться заслужить тебя.

Вирджиния разрыдалась, всхлипывая и прижимаясь к нему. Гейбриел не знал, что делать, поэтому, подчиняясь инстинкту, поднял за подбородок ее мокрое от слез лицо и прильнул к ней долгим нежным поцелуем. Он надеялся, что этот поцелуй покажет ей, как сильно он ее любит. Оторвавшись от ее губ, он улыбнулся, надеясь, что это остановит ее слезы.

— Если ты не хочешь, чтобы я участвовал в гонке с Четуином, я не стану этого делать. Я же не хочу, чтобы ты бросилась под копыта моих лошадей.

— Я была готова сделать это, — сдавленным голосом подтвердила Вирджиния.

— Я не сомневаюсь. Я даже вижу, как ты стоишь в просвете между валунами, пренебрегая опасностью быть сбитой с ног.

— Об этом я не думала, — проговорила со слезами на глазах Вирджиния, — но картина живописная.

Гейбриел рассмеялся и снова поцеловал ее. Потом он взял ее за руку и повел назад, туда, где беспокойно вышагивал Лайонс и с хмурым видом стоял Поппи.

— Ну? Ты готов? — спросил Четуин, когда он подошли к экипажам.

— Прости, приятель, гонка отменяется.

— Слава Богу, — пробормотал Лайонс и неторопливым шагом направился к семье Гейба.

— Ты не можешь так поступить, — заявил Четуин.

— Могу. Я передумал.

— Тогда, клянусь, ты никогда не услышишь правду, — нахмурился Четуин.

Гейб оглянулся на Вирджинию, которая смотрела на него глазами, полными любви.

— Это не важно. У меня уже есть все, что я хотел.

— И три тысячи фунтов? — усмехнулся Четуин. — Это тоже не важно?

— Любимая! — Посмотрев на Вирджинию, Гейбриел удивленно приподнял бровь. — Мне состязаться с Четуином ради трех тысяч фунтов?

— Конечно, нет, — послышался ее решительный ответ. — Мы прекрасно обойдемся без этого.

— Гонки не будет, Четуин. Ни сегодня, ни в будущем, — сказал Гейб. — Ангел Смерти выбывает из игры.

За эти слова Гейбриел получил от Вирджинии поцелуй в щеку.

— Вздор, — произнес, словно выплюнул, Четуин. — Ты вернешься, как только опустеют твои карманы и тебе потребуются деньги для этой твоей новой породистой лошадки.

— Не вижу смысла, — вступила в перепалку бабушка Гейбриела. — Я собираюсь вложить деньги в породистых лошадей моего внука.

Гейб с изумлением посмотрел на нее, и у нее порозовели щеки.

— По дороге сюда мы с генералом разговаривали. Он говорит, что у тебя есть способности к тренировке лошадей, и он считает, что с его помощью ты мог бы добиться в этом деле успеха. Я хочу вложить немного денег, чтобы посмотреть, так ли это. — Миссис Пламтри вздернула подбородок. — Совсем немного, имей в виду, но этого должно хватить, чтобы оплатить выступление лошади на скачках.

— Спасибо, бабушка, — пряча улыбку, сказал Гейб. Изредка миссис Пламтри удавалось быть вполне мягким человеком. Особенно когда это касалось ее внуков.

Внимание Гейбриела привлек звук приближавшихся лошадей. Все разом оглянулись и увидели Девонмонта и леди Селию, летевших к ним на полной скорости в парном двухколесном экипаже Девонмонта с грумом сзади.

— Пирс! — крикнула Вирджиния, подбежав, чтобы встретить их. — Почему ты здесь?

Пирс вылез из экипажа, помог спуститься Селии и быстро поцеловал Вирджинию в щеку.

— Я приехал в Уэверли вчера поздно вечером. Подумав, что вы все спите, я не беспокоился до самого утра. Но, проснувшись утром, я увидел, что в доме никого, кроме прислуги, нет. Они рассказали мне, что вы оба в Холстед-Холле, поэтому я отправился туда. Потом леди Селия показала мне письмо, которое написал Шарп, и я помчался прямиком сюда.

— Зачем? — подошел Гейб и обнял Вирджинию за талию. — Надеялся, что я сломаю шею и ты сможешь занять мое место рядом с ней?

— Я надеялся остановить тебя. — Пирс повернулся и сурово посмотрел на Четуина. — Мне кажется, лейтенант тоже знает почему.

— Не знаю, что ты хочешь сказать, — с воинственным видом заявил Четуин.

— Не знаешь? — отрывисто переспросил Пирс. — Значит, ты не помнишь разговор, который состоялся у нас несколько лет назад, когда ты болтал вздор о Шарпе и Роджере и о том, что случилось ночью перед их гонкой?

— Значит, это ты — таинственный источник Четуина? — затаил дыхание Гейбриел.

— Ты тоже был там из-за пари, Пирс? — замерла Вирджиния.

— Нет. Я был в Уэверли-Фарм. Но в ту ночь Роджер, напившись, пришел поговорить со мной, перед тем как говорить с дядей Айзеком. Он мне все рассказал.

— И ты никогда не сказал ни слова? — воскликнула Вирджиния. — Как ты мог?

— Пока я не прочел письмо Шарпа и леди Селия не объяснила мне, я думал, что Шарп сам знал, что произошло в ту ночь.

— Но я не знала, что произошло в ту ночь! — крикнула Вирджиния дрогнувшим голосом. — Поппи не знал. Почему ты не рассказал нам? Ты знал, что для нас это было очень важно!

— Вот почему, если ты вспомнишь, я велел тебе спросить об этом Шарпа, — резко возразил Пирс. — Откуда мне знать, что он не помнит? Я думал, что он держит это при себе по той же самой причине, что и я. Потому что я не хотел, чтобы вы с дядей Айзеком узнали про Роджера самое плохое.

Когда до Гейба дошло, что это значит, на него снизошло такое глубокое облегчение, что он задрожал всем телом.

— Значит, я не… Я не тот, кто…

— Нет, — подтвердил Девонмонт. — Роджер сказал мне, что это он предложил пари. Очевидно, он разозлился на что-то в споре с Лайонсом, а когда ты с Лайонсом согласился, он бросил тебе вызов на ту глупую гонку.

— Я помню это, — вздохнув, подошел к Гейбу Лайонс. — Он жаловался, что генерал не позволял ему выступить в качестве жокея на какой-то гонке. Он говорил, что дедушка в своем старческом возрасте стал слабым. А я сказал, что человек, который может смутить одним только взглядом, имеет мужества больше, чем у нас троих, вместе взятых. Он возразил против этого, особенно когда со мной согласился Шарп. Когда он начал ругаться со мной из-за этого, я решил, что с меня достаточно, и отправился домой.

— Потом он почувствовал в себе желание продемонстрировать свою смелость и бросил вызов Шарпу принять участие в гонке на самой опасной дорожке, — добавил Девонмонт.

— Дурачок, — пробормотал генерал.

— Он говорил, — Девонмонт бросил взгляд на Гейба, — что ты сначала отказался. И очень гордился этим, кажется, думал, что это дает ему какое-то превосходство. Я сказал ему, что он болван, что на той дорожке можно запросто разбиться и что у тебя по крайней мере хватило здравого смысла это признать. Я сказал, что он должен любым способом отказаться от этого пари, к черту эти светские понятия о чести.

— И тогда он пришел ко мне, — хрипло сказал генерал. — И я отверг твой совет, Пирс.

— Но ты же не знал, Поппи, — Вирджиния тревожно посмотрела на дедушку, — в чем дело, насчет чего ты давал ему совет. Это не твоя вина. — Она окинула всех пылким взглядом. — Здесь ничьей вины нет. Ни Гейба, ни Пирса, ни герцога. Роджер всегда принимал свои собственные решения. И это решение оказалось худшим из всех.

— Все это очень интересно, — подал голос Четуин, — но это не меняет того факта, что Гейб согласился участвовать в гонке со мной, а теперь пытается отказаться. — Он приблизился к Гейбу. — Это твой последний шанс, Шарп. Если ты не станешь участвовать в гонке, как мы договаривались, я сделаю так, что каждый в Лондоне будет знать, что ты — трус. Я очерню твое имя на весь Лондон за то, что ты отказался принять вызов.

— А ты бросил вызов? — вмешался генерал Уэверли. — По мне, так это больше смахивает на шантаж: если Шарп не согласится участвовать в гонке, ты отказываешься назвать ему имя человека, который что-то мог бы рассказать ему о той ночи. — В голосе генерала появились металлические нотки. — Никакого позора нет, если джентльмен отказывается поддаваться шантажу.

Генерал резвым шагом подошел к Четуин у.

— Я случайно знаком с твоим старшим офицером и с удовольствием представлю ему справедливый отчет о твоем поведении здесь. Он джентльмен и не одобрит твоего отношения к беде другого джентльмена. Ты хочешь рисковать своим будущим в армии ради одной последней гонки сквозь «игольное ушко»?

Четуин побледнел, но генерал не успокаивался.

— Поэтому будет лучше, если я больше ни одного слова не услышу об этом инциденте. Моя внучка собирается замуж за этого человека, и я не позволю, чтобы репутация моего зятя была опорочена таким болваном, как ты. Это тебе понятно, Четуин?

Гейбриел крепко, до боли в ладонях, сжал кулаки, чтобы не рассмеяться. У Четуина был такой вид, как будто он сейчас намочит штаны.

— Да, генерал, — сдавленно ответил он, подхватил своего друга и направился к своему экипажу.

— Похоже, у Четуина все-таки есть здравый смысл, — сказал Гейб, когда экипаж Четуина скрылся из виду.

— И явно больше, чем у тебя, — резко сказала бабушка. — Я даже поверить не могу, что ты собирался опять ехать по этой опасной дорожке с этим…

— Хетти! — прервал ее тираду генерал. — Все закончилось. Он все-таки вспомнил про здравый смысл, поэтому оставь человека в покое.

Эти слова изумили Гейба больше, чем сказанное генералом Четуину. Особенно когда бабушка, вместо того чтобы дать достойный отпор, мягко посмотрела на него и сказала:

— Надеюсь, он достаточно пережил.

Гейб перевел взгляд на Вирджинию и увидел, что она с изумлением смотрит на дедушку.

— Похоже, — наклонившись к ней, прошептал Гейбриел, — не один я влюбился в семейство Уэверли.

Гейб взял ее за руку и подошел к генералу.

— Спасибо, что вмешались, генерал. Меня мало волнует, как Четуин меня назовет, но я очень вам благодарен, что вы задавили это в зародыше.

— Только не заставь меня пожалеть об этом, — с суровым видом ответил генерал и перевел взгляд на Вирджинию. — Сделай ее счастливой. Или я исполню свое обещание и застрелю тебя. — Он предложил свою руку миссис Пламтри. — Давайте переместимся куда-нибудь в более уютное место.

— Отличная мысль! — воскликнул Девонмонт, помогая Селии сесть в свой двухколесный экипаж.

— Мы присоединимся через минуту. — Гейб отвел Вирджинию в сторонку. — Мне надо прояснить кое-что, любовь моя.

Вирджиния подняла на него глаза, и от ее теплого взгляда у Гейба забурлила кровь.

— Ты сказала, что я женюсь на тебе, и это — своего рода раскаяние для меня. Это не так. Никогда не думай так, даже на секунду.

Внезапная уязвимость, обозначившаяся на ее лице, сжала сердце Гейбриела.

— Но ты действительно сказал, что хочешь жениться на мне, чтобы загладить вину, спасти меня от безрадостного будущего.

— Я наговорил много глупостей, — признался Гейбриел, — и, возможно, все именно так и начиналось. — Он взял Вирджинию за руку. — Но эта причина для ухаживания за тобой исчезла, как только я впервые поцеловал тебя. Тогда я в первый раз понял, что ты — свет в моей мрачной жизни и единственная женщина, на которой я мог бы жениться. Ты — моя награда, — добавил Гейб, видя, как заблестели ее глаза. — Одному только Богу известно, за что, но я не собираюсь его спрашивать об этом. Я просто возьму приз и поблагодарю Бога за то, что он позволил мне его выиграть.