Глава восьмая

Несколько дней спустя в магистральном канализационном коллекторе на окраине Вудбери, штат Джорджия, в кромешной тьме два человека бок о бок шлепали по 6-дюймовому слою отвратительной жижи. На той, что постарше, худой болезненно-бледной женщине с каштановыми волосами, была надета шахтерская каска, найденная в одной из ремонтных мастерских ближайшей станции водоочистки. Закрепленный на каске фонарь освещал проход впереди рассеянным желтым светом, и отблески играли на древних терракотовых плитах тоннельных стен.

Тот, что помладше, – неуклюжий двенадцатилетний мальчуган во фланелевой рубашке, которая велика ему на два размера, – брел рядом с женщиной, оживленно болтая:

– Я слышал, о чем ты на днях говорила с Бобом, и, Лилли, я полностью с тобой солидарен. В том смысле, что мы и впрямь можем и должны отобрать Вудбери у слизняков. Я знаю, не мне решать, но я полностью на твоей стороне и сделаю все, что смогу, чтобы помочь. Ты же понимаешь, что я имею в виду?

Лилли бросила взгляд на мальчишку, но не остановилась.

– Ты подслушивал?

Тот, не сбавляя шага, пожал плечами:

– Не то чтобы подслушивал, я только немного…

– Ты притворялся, что спишь.

– Вроде того…

– Значит, подслушивал.

– Ладно-ладно, подслушивал, но ведь это не главное, главное, что я целиком на твоей стороне!

Лилли покачала головой:

– Стало быть, ты слышал о том, что я страдаю клаустрофобией?

Мальчишка кивнул.

– Правда, я точно не знаю, что это значит…

Лилли вздохнула.

– Это значит: боязнь замкнутого пространства. В буквальном смысле.

Мальчик ненадолго задумался.

– Фигово, учитывая, где мы сейчас живем.

– Да неужели!

– Лилли, ты умеешь хранить секреты?

– О чем ты?

– Я хочу тебе кое-что показать.

– Прямо здесь?

– Ага.

– Томми, у нас совсем нет времени, мы должны проверить слив дренажной трубы.

– Это займет всего…

– Стой! – Лилли замедлила шаг, чувствуя в затхлом душном воздухе канализации новый неприятный запашок. Сквозь зловоние экскрементов пробивался другой аромат – маслянистый, едкий. – Секунду. – Она остановилась.

Мальчик замер и ждал, пристально глядя на нее.

– Что там? Слизняк?

Она слушала, склонив голову набок.

«Слизняк» – новое словечко, которым мальчишка окрестил бродячих мертвецов. За несколько недель он перебрал кучу прозвищ: вонючки, пустышки, выродки, гниль, оболочки, жмуры, гниды, куклы, жевуны, мясные мухи, обжоры, мудаки – Лилли потеряла счет кличкам. Она считала это защитной реакцией, благодаря которой разум ребенка низводил монстров до уровня оживших манекенов, избавлял от осознания того, что когда-то эти мерзкие существа были людьми. Потому Лилли мирилась с происходящим и старалась, зачастую безуспешно, использовать самое свежее наименование. Впрочем, сейчас, прислушиваясь к доносящимся из темноты шлепкам, она осознала, что «слизняк» – весьма точное определение обитающих в канализации мертвяков, с которыми за последнее время она сталкивалась не раз.

– Ты его слышишь? – спросила наконец Лилли.

– Ага, – мальчик застыл, словно статуя. Шлепки переросли в бьющий по нервам вязкий шум.

– Похоже, он вон в том боковом тоннеле, – мальчишка указал в сторону темной развилки в пятидесяти футах от них, рядом с которой к стене была прислонена лопата.

Они прошли почти милю на запад от бараков и сейчас находились где-то под Гейблс-Понд. В рассеянном свете фонаря шахтерской каски было видно, как по неподвижной поверхности воды бежала рябь.

Лилли достала свой «ругер» двадцать второго калибра и начала навинчивать глушитель.

– Стой здесь, а я пойду и…

– Нет, – мальчик положил руку ей на плечо. – Позволь мне обо всем позаботиться.

– Томми…

– У меня получится.

Мальчишка выдвинул вперед подбородок, демонстрируя решимость, его глаза горели.

Эта решимость терзала сердце Лилли. Недавно осиротевший, заглянувший в лицо смерти, переживший страшную потерю, мальчик с юных лет готовился бороться за выживание.

– Ничего со мной не случится, – сказал он. – Позволь, я обо все позабочусь.

Лилли кивнула.

– Если что, я рядом. Будь осторожен. Бей не раздумывая.

– Я уверен, у меня получится.

Лилли шлепала за мальчиком по грязи, держа пистолет у бедра, палец на спусковом крючке. Томми осторожно подошел к развилке, взял лопату.

Что-то двигалось за углом, порождая рябь на затопленном полу. Мальчик сделал бесшумный вдох, поднял лопату и завернул за угол. Лилли последовала за ним.

Что-то бросилось мальчишке под ноги, и холодные пальцы вцепились в лодыжку.

Он вскрикнул и отступил на шаг. У Лилли была всего секунда, чтобы разглядеть существо, перед тем как на него опустилась лопата. Свет фонаря выхватил из темноты бледное, раздутое, цвета рыбного брюха лицо, покрытые слизью, щелкающие, как у пираньи, зубы. Нижняя часть туловища отсутствовала, похожие на спагетти внутренности волочились по земле. Из-за гниения и долгих месяцев в болотистой жиже верхняя часть туловища раздулась вдвое и приобрела резиноподобный вид, словно у выброшенной на помойку куклы.

Томми Дюпре обрушил лопату на одутловатую голову твари. Раздался чавкающий звук, похожий на звук лопающегося стебля сельдерея. Существо тут же замерло, его мертвенно-бледная рука выпустила лодыжку мальчика. Томми ударил еще раз.

Тварь уже издохла, ее расплющенная голова медленно погрузилась в воду, но Томми продолжал наносить удар за ударом.

Снова и снова… пока Лилли не перехватила инструмент. Томми, словно очнувшись, судорожно втянул воздух.

– Молодец, ты молодец… ты победил.

Лилли успокоила мальчика, похлопала по спине, взъерошила ему волосы.

– Ты вырубил ее с одного удара.

– Ага… без проблем.

Мальчишка дышал так глубоко, что, казалось, вот-вот начнет задыхаться.

– Без проблем… ага…

– Все в порядке? – Лилли убрала пистолет в кобуру, забрала лопату и повела мальчика к противоположному углу развилки. – Глянь-ка на меня.

Мальчишка поднял взгляд. Его глаза покраснели. Он по-прежнему тяжело дышал.

– Все в порядке, Лилли.

– Уверен?

Он кивнул.

– Да.

Мальчишка сделал глубокий вдох и вытер губы. В эту минуту он выглядел так, будто только что пробудился ото сна.

– Теперь я могу кое-что показать?

Лилли улыбнулась ему.

– Почему бы нет?

Час спустя, пройдя с Лилли милю по узкому проходу, мальчишка посветил фонариком на потолок тоннеля и резко остановился.

– Вон, гляди! – восхищенно произнес он.

Лилли посмотрела вверх, шахтерский фонарь осветил покрытый чешуйками потолок. С него свешивались проросшие корни и серые червеобразные наросты кальция, разъедающие края большой дренажной решетки. Железо было изъедено временем, однако ряд свежих царапин и следы стамески указывали на то, что ее открывали совсем недавно. Сердце Лилли начало биться чуть быстрее.

– Посвети немного, – сказал Томми.

Она подсветила дорогу, пока он быстро взбирался по старым ступеням, выдолбленным в каменной кладке. Крякнув, открыл решетку и проскользнул в проем.

– Не хочешь помочь старушке подняться? – спросила Лилли. Она не видела, что находится по ту сторону люка. Из темноты появилось бледное лицо Томми Дюпре.

– Держись за мою руку.

Он помог ей забраться в дурно пахнущее, похожее на пещеру помещение котельной.

Она встала на ноги и отряхнулась, осмотрела темные переплетения воздуховодов, печи, водонагреватели и допотопные водопроводные трубы, похожие на щупальца доисторических чудовищ. Застоявшийся воздух пах старой резиной и изношенными нагревательными элементами. Томми вел ее к лестнице с расшатанными металлическими ступенями, уводящими еще на пролет вверх.

Лилли направила луч фонаря вверх и увидела надпись «ВЫСТАВОЧНЫЙ ЗАЛ», нанесенную по трафарету на внутреннюю поверхность запертой металлической двери.

Томми первым подошел к двери и выдержал драматическую паузу. Мальчишка улыбнулся.

– Сейчас ты обалдеешь, – сказал он и, словно швейцар, пропускающий гостя в элитный клуб, распахнул дверь. Лилли сделала шаг вперед.

Сперва она замерла, пораженная размером этого места. Прошло немало времени, прежде чем ее мозг начал воспринимать это огромное темное помещение, заполненное гигантскими предметами.

Она не спеша изучала выставочный зал, заставленный новой блестящей сельскохозяйственной техникой, луч фонаря скользил по глянцевым зеленым брызговикам тракторов фирмы «Джон Дир», блестящим, как яблочная карамель, красным клыкам комбайнов «Кейз», гигантским ковшам экскаваторов, огромным лезвиям жаток и бесконечным рядам садовых культиваторов, землеройных машин, транспортеров, тележек и вспомогательного оборудования, сложенных в темноте, словно мертвецы в устланном коврами морге. Высокий – добрые пятьдесят футов – потолок поддерживали массивные леса, светильники давно потухли, в металлических чашах, словно облюбовавшие трещину термиты, копошились птицы.

– Нет, ну зацени, какая прелесть, – восторженно произнес мальчик, шагая по выставочному залу. Звук его шагов тонул в толстом ворсе ковра. Лилли увидела массивный логотип компании на плакате, вывешенном на задней стене: «СЕНТРАЛ МАШИНЕРИ СЕЙЛЗ».

– Господи боже, – пробормотала она, делая еще несколько шагов к центру зала. Лилли чувствовала приятный аромат новой обивки, свежей смазки, девственных покрышек и стальных сочленений, чье мерцание подобно мерцанию драгоценных камней в искусно сделанных оправах.

– Как, черт возьми, ты это нашел?

– Я практически случайно обнаружил тот проход в подвале, – объяснил Томми, обводя тонкой рукой темное помещение. В его голосе звучали нотки гордости, будто он рассказывал о своем научном проекте, занявшем первое место на школьной выставке. – Я просто прогуливался и вдруг заметил, что кое-где с потолка вроде как вода капает, будто вытекает откуда-то. И тогда я понял, что слив находится в полу подвала. Идем!

Он взял ее за руку и повел к боковой двери на другой стороне зала, расположенной прямо за кассой. Лилли достала пистолет. Минуя неприятно пахнущий вестибюль, они осторожно вышли наружу в пасмурный день. Ветер гонял мусор у их ног, пока они изучали территорию «Сентрал Машинери Сейлз» – пустынную парковку, ограждение, уличные фонари и линии электропередач.

– Боже правый, это то, что я думаю? – Лилли кивнула в сторону цистерны. Пузатая емкость размером с «Фольксваген-жук» была изъедена ржавчиной, краска выцвела на солнце, однако надпись на боку все еще можно было прочитать: «ТОПЛИВО».

– Она полная? – спросила Лилли.

– Думаю, да. Айда посмотрим.

Малец пересек покрытую щебнем площадку, подошел к цистерне и постучал по ней кулаком. Глухой вибрирующий звук сопровождался всплеском жидкости внутри цистерны.

– Походу, заполнена наполовину.

Лилли осмотрелась.

– Кажется, забор еще цел. И зомби здесь нет?

– Точняк.

– Боже мой, – она взглянула на мальчика. – Боже… мой…

– Я знаю, – ухмыльнулся он. – Ну так что?

– Боже. Мой.

– Клево, да?

Она пристально смотрела на него.

– Я не уверена до конца, но твоя находка может перевернуть весь наш мир.

– Преподобный, при всем уважении… вы везете нас прямо на территорию индейцев.

Голос доносился из задней части фургона «Виннебаго», он дрожал, будто пробивался сквозь слой жидкости. Джеймс Фрейзер стоял за креслом водителя, ухватившись за ближайший шкафчик для посуды. Автомобиль шумно пробирался по раздолбанной дороге, яростно грохоча и стуча, переворачивая тарелки и сбрасывая с полок книги. Одна из игрушек проповедника с дистанционным управлением перевернулась и раскидала пластмассовые самолеты, модели автомобилей, передатчики и батарейки по полу. Джеймс съеживался на каждом ухабе, подмышки его фланелевой рубашки стали мокрыми от пота. Он выглянул из пассажирского окна, когда фургон проезжал мимо столба ограды, на который была насажена голова зомби. Эдакое предупреждение. Рот на бледном, искаженном вечной мукой лице был раскрыт, будто его обладатель по-прежнему голоден.

– Доверься, Джеймс! Доверься Господу и доверься своему смиренному священнослужителю!

Иеремия кипел энергией, несмотря на утреннее обострение розацеа, обезобразившей его лицо. Одетый в свой фирменный черный сюртук, который морщился под тяжестью патронташа, Иеремия бросил взгляд в зеркало заднего вида и увидел отражение: квадратную челюсть, розовые пятна на щеках и подбородке, увлажненные глаза, крупный нос, уже покрывшийся потемневшими кровеносными сосудами, словно он опустившийся, ушедший в запой алкаш. У кожной болезни была дурная привычка: обострение наступало, когда проповедник меньше всего этого ждал, частенько его провоцировали серьезные потрясения и стресс. И, казалось, болезнь прогрессировала. Годами она приводила лишь к слабой отечности глаз и легкому румянцу, будто Иеремия чего-то стыдился. Однако с недавних пор обострение приняло куда более серьезные формы, вызывая сильное покраснение, жжение в глазах, заставляя проступать на лице кровеносные сосуды. Сегодняшний приступ взял новую планку. С момента, как они покинули лагерь, проповеднику становилось все хуже и хуже.

Колонна находилась в пути уже несколько часов, следуя за проповедником на запад, к границе штата, где разведчики видели следы еще одного суперстада. Официальная цель, которую Иеремия озвучил своим последователям, – разведка: проповедник должен оценить угрозу со стороны «богопротивного» полчища монстров. Однако лишь несколько человек в конвое знали, что Иеремия возвращался на место резни, унесшей жизни его прихода годом ранее. Он возвращался к истокам кровавой реки, в отправную точку, где были сожраны десятки прихожан, его паства. И истинная причина, ведущая Иеремию назад в проклятые земли, – это желание нанести на полотно будущего первые мазки своего нового шедевра.

– Расслабься, Джимми, его преподобие знает, что делает! – прозвучал еще один голос из-за спины Джимми.

В задней части кабины, за «Г»-образным обеденным столом сидели Риз Ли Хоторн и Стивен Пэмбри, в плотных боевых кожанках, заряжая ружья с хорошо знакомыми улыбками – улыбками учеников, которых наставник наградил великой миссией. Риз вогнал обойму в свой «моссберг» двенадцатого калибра, передернул затвор.

– Мы ворвемся и уйдем невредимыми, – заявил Риз. – Действуем быстро, пока никто ничего не понял.

Джеймс нервно провел пальцами по густой копне своих рыжих волос.

– Вы не понимаете… Там, куда мы едем, где река встречается с пустошью… это земля «Скорпионов».

Стивен Пэмбри оторвал взгляд от оружия.

– Банда на мотоциклах, ты о них говоришь?

– Именно!

– Какая банда? – Риз защелкнул затвор и бросил взгляд на Стивена. – О чем это вы?

Стивен вздохнул:

– Разношерстный сброд, подонки из Бирмингема, сбившиеся в кучу после вспышки эпидемии. Они объединились во что-то вроде племени… жрут метамфетамин и наводят страх на всех, кто окажется неподалеку от реки Чаттахучи.

– Они животные! – Джеймс обеспокоенно переводил взгляд с одного мужчины на другого. – Поверьте мне! Стоит на милю подъехать к их территории, и они зажарят вас на шампуре для барбекю!

– Чушь собачья, – пренебрежительно отмахнулся Стивен Пэмбри, – городская легенда.

– Тебе приходилось сталкиваться с кем-нибудь из этих ребят?

– Нет.

– Стало быть, ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

– Ты-то у нас откуда такой эксперт? Сам-то хоть раз с ними сталкивался?

После короткой паузы Джеймс вздохнул.

– Неважно, сталкивался я или нет… Говорю вам, эти парни – чертовски хреновая новость.

Стивен покачал головой и с силой вогнал снаряженный магазин, дополняя свой арсенал восьмизарядным «глоком».

– Держу пари, эти байкеры – беззубые псы, которые могут лишь лаять, пока ветер носит.

Джеймс начал было что-то говорить, однако глубокий баритон с переднего сиденья прервал его:

– Почему бы вам, ребята, не спросить об этом у самих «Скорпионов»?!

Все вскинули головы и пристально взглянули на водителя. Проповедник наклонился вперед в контурном кресле и жал на акселератор.

Фургон фырчал все быстрее, а ветер доносил шум мотоциклетных двигателей, похожий на визг цепной пилы. Риз, Стивен и Джеймс быстро переместились в переднюю часть кемпера, чтобы увидеть тех, о ком говорит проповедник.

Сквозь толстое лобовое стекло были видны равнины, простирающиеся по обоим берегам Чаттахучи под унылым небом цвета магния с серебром, – безводный опустевший край, будто нарисованный сепией, состоящий из полей под паром, брошенных ферм, разбросанных обломков, захламляющих грязные дороги. По обеим сторонам колонны, поднимая в воздух тучи пыли и мусора, неслись с полдюжины навороченных мотоциклов, сближаясь с головной машиной. Чем ближе они становились, тем отчетливее можно было рассмотреть ездоков.

Ближайший мотоциклист выглядел огромным. Это был мужчина с жирными, длинными седыми волосами, развевающимися из-под шлема, похожего на тот, что носил кайзер во время Первой мировой войны; гигантские, похожие на древесные стволы руки сплошь покрывали татуировки. Он был одет в рваный кожаный жилет, на спине – дробовик с обрезанным стволом, а на груди моталось ожерелье из кусков мяса. Они вполне могли быть или не быть человеческими ушами, или пальцами, или кусками лиц, или всем вышеперечисленным. В его зеркальных авиационных очках зловеще отражался фургон – по мере того, как тяжелый «харлей» приближался к нему.

– Будет ли заново собран круг? – весело распевал Иеремия, внимательно наблюдая за приближением первого мотоциклиста. Остальные пятеро не отставали. Большинство из них – облаченные в лохмотья татуированные головорезы в солнцезащитных очках и военной атрибутике, за каждым в масляное небо уходил пылевой вихрь. Некоторые из них достали оружие, вытаскивая его из кобур и сумок. Иеремия осторожно вел фургон, не отклоняясь от маршрута, почти на предельной скорости, по заброшенной дороге у реки, не отрывая глаз от бокового зеркала и отражения предводителя с седыми волосами.

– Уже скоро, Господи, уже скоро!

Прогремел первый выстрел, громкий хлопок, и осколок отлетел от переднего крыла фургона.

– Господи боже мой! – вскричал Риз. – Брат Джей, есть какой-нибудь план?!

Джеймс орал что есть мочи:

– Я же вам говорил! Я ВАМ ГОВОРИЛ!

– Выезжаем на двухполосную, – на удивление спокойно приказал проповедник. – Скажи Лиланду выставить вперед большого Мака, когда мы остановимся.

Риз пополз по полу, чтобы найти рацию, которая упала с полки вместе с остальными книгами, безделушками и посудой.

– Будет ли заново собран круг? – фальшиво вполголоса напевал проповедник, не отрывая глаз от бокового зеркала. Он видел, как крупный мужчина на ближайшем мотоцикле готовился снова выстрелить, а другие готовились дать залп картечью по колесам фургона. Проповедник продолжал радостно: – На небесах, Господи, на небесах!

В самый подходящий момент Иеремия резко вывернул руль, и передний угол массивного фургона врезался в ближайшего мотоциклиста. Раздался глухой стук, который отдался во всех внутренностях фургона, и огромный седой человек взлетел в воздух. Удар отправил тяжелый «харлей» в воздушный поток за автомобилем, где он кувыркался, пока не упал под колеса двум другим мотоциклистам, которые быстро приближались.

В боковом зеркале Иеремия увидел, как они не успели увернуться и столкнулись с летящим кубарем «харлеем», столкновение породило цепную реакцию из крутящегося металла, взрывающихся осколков стеклопластика, криков, фонтанов крови и взлетающих в воздух тел. Хор истеричных криков снаружи казался приглушенным, неразличимым, словно вой ветра.

Оставшиеся три мотоциклиста завернули к востоку, тогда как колонна машин отклонилась вправо, и автомобили по очереди резко остановились в завесе густой пыли. Иеремия моментально это отметил, не отрывая глаз от зеркала. Он убрал ногу с педали.

В вытянутом отражении он увидел, как три оставшихся мотоциклиста ездили кругами, скользя, буксовали и орали друг на друга. Один из них вытащил обрез с пистолетной рукояткой. Иеремия нажал на тормоза, и тяжелый автомобиль, трясясь, остановился в клубах пыли.

Позади с полок упало еще больше игрушек, батарейки покатились по полу. Без промедления, не теряя ни капли энергии, Иеремия перевел рычаг переключения передач в положение «задний ход» и вдавил педаль газа.

Фургон резко накренился.

Сила тяжести бросила молодых людей вперед, Риз налетел на раковину, Стивен и Джеймс изо всех сил старались удержаться.

Фургон с ревом несся назад, силовая установка гудела, встроенная мебель грохотала и грозила развалиться. В зеркале Иеремии было видно, как три выживших мотоциклиста мелькали все ближе и ближе, смотрели вперед с изумлением, беспорядочно пытались прицелиться и сделать несколько выстрелов. Когда тяжелый фургон налетел на них, они пытались броситься врассыпную. Иеремия умело направил заднюю часть кузова с массивным буксирным устройством и стальной лестницей прямо на трех пытающихся спастись.

Раздались крики ужаса.

Удар выбросил двух из трех мотоциклистов в воздух и растер в пыль брошенные «харлеи».

Фургон издал глухой шум, пока сверху сыпалась пыль, обломки и осколки стеклопластика. Иеремия ударил по тормозам. Искореженная хромированная труба с грохотом упала на землю рядом с кабиной фургона, когда он, буксуя, тормозил; еще несколько обломков приземлились в течение нескольких секунд, пока, наконец, на равнину не опустилась милосердная тишина.

Мгновение трое людей в задней части кемпера были ошеломлены и парализованы, пока звуки кроваво-бензиновой капели и затихающих криков не исчезли на ветру. Иеремия потянулся, как старый кот, который только что грелся на солнышке, а сейчас не прочь проверить, что там в его миске.

– Вы там в порядке? – спросил он, поворачиваясь в кресле, чтобы осмотреть своих солдат.

Сначала ни один из них не был в состоянии выдавить ни слова в ответ. Наконец Ризу удалось сказать:

– Так точно, сэр, живы и здоровы.

– Что сейчас произошло? – Джеймс Фрейзер уставился на остальных, его глаза горели. – Что это было?..

– Прогресс, сынок.

Проповедник выбрался из своего вращающегося кресла, сделал глубокий вдох и пробрался в заднюю часть фургона.

– И тебе известно, что говорят о прогрессе.

Джеймс все еще держался за раковину, как будто думал, что может упасть в любой момент.

– Я… не уверен, что точно знаю… что вы имеете в виду. Что говорят о прогрессе?

Проповедник помедлил, улыбнулся и подмигнул молодому человеку.

– Его не остановить.

Потом Иеремия повернулся и поискал в нейлоновом рюкзаке свое мачете.

 

Глава девятая

– Господи, что он делает?

Норма поднесла пухленькую ручку к губам, кончики ее пальцев сильно дрожали. Женщина сидела рядом с водителем на пассажирском сиденье маслкара Майлза Литтлтона, с ужасом взирая на последствия яростной атаки проповедника на банду мотоциклистов. Через окно было видно, как в тумане серого промозглого дня в ста ярдах от машины несколько членов каравана благоговейно стояли вокруг Иеремии, пока он раскраивал черепа павших врагов своим мачете, словно ожидая, что он начнет служить мессу. Иеремия орудовал лезвием с поразительной скоростью и сноровкой. Порывы ветра зловеще раздували полы его плаща, а земля у его ног покрывалась кровавым крошевом кости и бывшей плоти.

– Что за чертовщину он творит? – негромко спросил Майлз. – И почему мы еще не уехали отсюда?

Майлз Литтлтон все еще сжимал рулевое колесо побелевшими от напряжения пальцами, несмотря на то, что его винтажный хот-род уже был припаркован и мотор работал вхолостую – примерно в 60 или в 70 ярдах от места происшествия. Мерный гул двигателя подобно биению материнского сердца всегда успокаивал Майлза. Этот автомобиль – гарантия его безопасности. Парень рос в Детройте, и хотя потом, в возрасте одиннадцати лет, ему и пришлось перебраться в Атланту вместе со своей разведенной, пристрастившейся к героину матерью, годы, проведенные в Мотор-Сити сделали его приверженцем старых добрых, на все сто процентов американских маслкаров конвейерной сборки. В свое время он угонял немало классических моделей, но та единственная, на которой он ездил всегда, та единственная, в которой он жил, с которой он засыпал и просыпался, которую баловал и в которой не чаял души, словом, относился как к первой в жизни девушке, которую случилось поцеловать, была четырехступенчатым «Доджем Челленджер» 1972 года с семилитровым двигателем объемом в 426 кубических дюймов.

Если быть совсем точным, то сейчас они с Нормой сидели в самой усовершенствованной версии этой первой любви, в пожирающем умопомрачительное количество бензина двухдверном хардтоп-седане сливового цвета с металлическим отливом, с навороченным четырехцилиндровым двигателем «Магнум» и роскошной тюнингованной системой выхлопа, который Майлзу удалось сохранить за собой даже в разгар этого невероятного энергетического кризиса, разразившегося вскоре после эпидемии.

– Дай мне минутку, – произнесла Норма. – Я хочу посмотреть, что он будет делать дальше.

На безопасном от них расстоянии Иеремия повернулся к уцелевшим байкерам, лежащим то тут, то там в грязи, цепляющимся за жизнь, избитым и окровавленным. Их тела напоминали трупы солдат, погибших в какой-то жестокой пустынной войне. Иеремия шел в сторону большой фуры с прицепом, простаивавшей неподалеку. Лиланд Баррес высунул голову из окна, помахал рукой и сдал назад на огромной машине, подкатывая ее к месту происшествия. Проповедник и трое подручных начали поднимать пострадавших, перекладывая их на импровизированные носилки. Один за другим трое выживших были погружены в грузовой прицеп.

– Вот что я тебе скажу, – произнес Майлз с горечью, которая читалась и в его взгляде. – Вряд ли эти ребята поедут в больницу.

Норма покачала головой:

– Но как эти сумасшедшие гонщики связаны с теми бедолагами в тоннеле?

– Вроде никак… Видать, мужик совсем рехнулся!

– Я не знаю, – Норма задумчиво грызла ноготь. – Я думаю, он такой же чокнутый, как и мы с тобой. Наверняка у него есть план на долгосрочную перспективу.

– Тем лучше для него… Я по-прежнему за то, чтобы послать это место ко всем чертям и побыстрее свалить отсюда. Это не наше дело. Нас это не касается. Ты понимаешь, что я имею в виду?..

– Я слышу тебя, Малыш, я просто… Мне бы очень хотелось разведать, что у этого жуткого проповедника – от которого у меня уже мурашки по заднице бегут – припасено в рукаве.

– Но зачем? Тебе-то какая разница?

Норма посмотрела на последнего из пострадавших байкеров, тело которого все еще грузили в грузовик.

– Я не знаю. Быть может, мы смогли бы что-нибудь с этим сделать.

– Пойти туда и дать себя убить? Только сунься туда, и ты труп.

Норма вздохнула:

– Возможно. – Она повернулась к нему: – Слушай-ка. Давай заключим сделку.

Майлз покачал головой.

– Только не это. Не втягивай меня в это дерьмо.

– Да ладно, я обещаю, что мы уберемся подальше от этих людей, и достаточно скоро.

Майлз нервно вытер уголки рта.

– Норма, из-за тебя нас обоих грохнут.

– Просто останься со мной на день или два, пока мы не выясним, чем он тут занимается.

– Норма…

– Я обещаю, мы уйдем сразу же, как только что-нибудь выясним.

В туманной дали, за клубами пыли и крутящимися вихрями мусора, проповедник возвратился обратно к кемперу, и, судя по виду, он был весьма горд и доволен собой и выглядел весьма впечатляюще.

Майлзу он казался похожим на диктатора одной из стран третьего мира, этакой пиратской копией Фиделя Кастро, и это сходство заставляло Майлза нервничать все больше и больше. Он наконец посмотрел на Норму.

– Ладно, еще один день, и тогда мы унесемся отсюда с гребаным ветром.

Маленькая полноватая женщина прильнула к нему и поцеловала молодого человека в щеку.

Майлз закатил глаза, резким поворотом ключа в замке зажигания вернул свой «Челленджер» к жизни. Мощные системы выхлопа ревели, когда он прибавил оборотов на сверхмощном двигателе. Он видел проповедника, забирающегося обратно в трейлер, и то, как из выхлопной трубы прицепа шел пар. Он и его группа сопровождения покатились восвояси, и Майлз устало вздохнул, наблюдая издали за их движением.

Проповедник и его люди ехали на запад. Несколько часов спустя они спустились с покатой подъездной дороги к усыпанному мусором городскому пляжу вдоль реки Чаттахучи.

Иеремия крепче сжал руль, воспоминания о крещении смертью пробежали по его нервам, подобно колдовскому зелью, этакому коктейлю из кошмаров, страдания и скорби. Он чувствовал всю тяжесть колонны, едущей за ним: седанов, внедорожников и грузовиков, стучащих по щербатой выветренной мостовой, посылающих дрожь по песчаной земле, окружающих его, поддерживающих его, подстрекающих к действию. Он смотрел на серебристую поверхность реки, смыкающуюся с небом у горизонта, рождающую призрачную рябь перед его глазами.

Он едва вписал свой трейлер в крутой поворот и спустился по узкой дороге к городскому парку, название которого он старался не вспоминать, чтобы не тратить на это время, подавив мыслительные усилия волей.

Он потерял половину своих сторонников восемнадцать месяцев назад. Он видел, как отродья дьявола выходили из воды, чтобы пожрать его невинных прихожан, чтобы они вновь восстали в кровавых потоках реки.

Он гнал свой трейлер туда, где дорога обрывалась, к пустынному пирсу, доски которого выбелены солнцем, а сваи стали серыми от времени.

Огромный, черный, как нефть, ворон с шумом взмыл со столба в конце пристани темной кляксой, звук его карканья раздался гулким эхом по низкому, полному угрозы небу и, достигнув слуха Иеремии, заставил мурашки бегать у того между лопатками и ниже по спине, вздымая волоски на коже.

Проповедник припарковался и заглушил двигатель. Он слышал, как остальные попутчики, подъехав, занимали места позади него: так, один за другим, двигатели глохли, пока не наступила тишина.

Внутри кемпера никто не произнес ни слова. Двое из троих молодых людей в автомобиле уже были тут полтора года назад, в тот день, когда прихожанок поглотила река всего через несколько мгновений после того, как Иеремия провел обряд единения. Двое из этих трех молодых людей видели в тот день одетых в белое матрон из толпы, кричащих, крутящихся, выплескивающих содержимое своих артерий в воздух, отчего вода в реке становилась красной, как бычья кровь. Затянувшееся молчание в трейлере наполнило атмосферу чувством своего рода дани памяти к событиям того дня.

– Брат Стивен, свяжись с Эрлом по рации, – произнес Иеремия, наконец отстегивая ремень безопасности. – Скажи ему, чтобы Кенворт подъехал как можно ниже к самому берегу реки.

– Что вы задума..? – Стивен Пэмбри хотел было спросить о том, что было на уме и у других, но никто его не поддержал. У них в руках были все фрагменты целостной картины, но они так и не осознавали, что происходит. Что же, во имя Господа, задумал проповедник?

Выходя из кабины, Иеремия вытащил мачете из-под сиденья и уклончиво пробормотал:

– Все откроется в свое время, брат.

Он шел вниз по тропинке, по земле, густо устланной гравием, а затем и дальше – вдоль доков.

Пропитанный рыбным духом ветер трепал черные, зачесанные назад и давно не мытые волосы Иеремии. Разбитые лодки тут и там лежали, облепленные донными отложениями, зарастая илом и прочими отходами жизнедеятельности реки.

Он провел взглядом по поверхности воды, и желудок сдавил спазм.

Вода выглядела по-прежнему маслянистой, темно-рыжей с явным багряным оттенком, столь же ярким, как и артериальная кровь, хотя где-то на периферии рассудка Иеремия сознавал, что темным янтарным отблескам вода обязана всего лишь красной глине Джорджии, в изобилии скопившейся на богатом илом дне.

Он спрыгнул с края пирса, приземлившись на ковер прибрежных растеньиц.

Его резиновые «веллингтоны» сразу же увязли в иле на полфута. Холод моментально пополз по ногам вверх, заставляя его дрожать. Иеремия покрепче перехватил рукоять мачете и не без усилий побрел по воде туда, где поглубже. Что-то шевелилось вокруг него. Теперь он мог различить объекты, двигающиеся под толщей воды подобно бугристым спинам черепах, поднимающихся из мутной глубины.

Он шлепнул кончиком мачете по поверхности воды, которая теперь почти доходила ему до пояса.

– Соберем снопы, соберем снопы, – повторял он, напевая вполголоса своим басом, представлявшим собой нечто среднее между нещадно фальшивящим Карузо и невыспавшимся Элвисом. Текст гимна отсылал к 126-му Псалму. – Слезы Сам отрет Он в день, когда пойдем мы в радости великой жатву собирать.

Через двадцать пять футов первый липкий скользкий череп поднялся из воды со зловещей ленцой всплывающего крокодила. Некогда он принадлежал женщине, и хотя едва ли что-то можно было сказать касательно ее возраста и примет, длинные волосы свисали прядями, подобно тенетам гигантского паука, вызывая в памяти образ валунов, гладкая поверхность которых поросла испанским мхом. В глазницах, в смутно белеющей кашице копошились черви, сохранившаяся плоть раздулась и распухла, как недоваренное суфле.

– Сестра! – Проповедник воздел руки в приветственном жесте. – Хвала Господу, ты как раз вовремя!

Предмет в воде скрежетал зубами, когда из глубин вокруг него начали всплывать и другие черепа, привлеченные звуками пения Иеремии, подвластные голосу, призывавшему вернуться домой. Их дюжины – принадлежавших обоим полам, являющих собой образец всех мыслимых стадий распада, их обезображенные лики с плотью, раздутой и напоминающей насквозь прогнившую семенную коробочку, которая вот-вот лопнет, устремились на звук напевного голоса Иеремии.

– В день, когда пойдем мы… в радости великой… – напевал проповедник проникновенно. – Соберем снопы…

Огромный человек медленно шел обратно к берегу спиной вперед. То и дело останавливался там, где течение наиболее сильное, и посылал свой призыв по ржавым от крови водам, призывая всех, кто мог на него откликнуться, в движении похожих на тягучую массу речного мха, льнущего к его пояснице. Затхлая вонь, исходящая от реки, перемешивалась с запахом разлагающихся внутренностей. Проповедник хлопал в ладоши так, как если бы он аплодировал, подманивая монстров в сторону, где уже ждал грузовик. Иеремия дошел до илистого берега и не без труда выкарабкался на сушу. Затем повернулся и прокричал:

– Эрл, выходи, открой заднюю дверь и спусти пандус!

Из кабины вылез коренастый, накачанный лысый мужчина в джинсовой куртке и тренировочных штанах и поспешил к задней части прицепа, затем рывком распахнул дверь-гармошку, какие обычно ставят в гаражах. Иеремия сунул руку в карман и извлек маленькую игрушку, которую он нашел в залежах безделушек в фургоне Торндайка. Сделанные из топорно окрашенного пластика заводные клацающие зубы напомнили Иеремии историю из его детства, произошедшую чуть ли не миллион лет назад. Однажды ему уже подарили такую штуку на Хэллоуин, и сейчас он припомнил тот звук, который она издала, упав на самое дно мешка с конфетами. Вернувшись поздно ночью домой, он получил хорошую взбучку от отца за то, что не остался дома в сатанинскую ночь, но все же сохранил клацающие челюсти в ящике своего стола. Теперь же он завел пружину торндайковской игрушки и нажал на кнопку. Она шумно лязгнула челюстями, а пара маленьких мультяшных ножек усердно начали двигаться.

К этому моменту монстры уже добрались до берега реки и начали карабкаться вверх по склону, вытянув вперед покрытые мхом, через который просвечивали кости, руки, из отверстых ртов вместо слюны сочилась грязная пена. Эрл стоял в стороне и потрясенно, с трепетом на грани тошноты взирал на то, как Иеремия ловко забросил игрушку внутрь пустого грузового прицепа. Маленькие челюсти гудели, жужжали и стрекотали, и этот манящий звук гулко раздавался внутри кузова, усиленный волнистым металлом, из которого была сделана обшивка бортов.

Ходячие вскинули головы в направлении этого стрекота и бездумно сбились в кучу, подходя все ближе к прицепу. Когда они наконец неровным шагом дошли до него, некоторым, по-видимому благодаря случайности, удалось пойти по трапу, другие же, кому повезло меньше, упали, пытаясь это проделать. С гордостью отца, взирающего на первые шаги своих малышей, Иеремия наблюдал, как несколько существ, привлеченных клацаньем, исчезли в глубине прицепа. По коже проповедника бегали мурашки, он чувствовал зуд, его глаза жгло, но едва ли он обращал на это внимание в такой момент. Он целиком был поглощен зрелищем того, как хорошо сработала его западня.

– Хватит на сегодня! – наконец произнес он, когда внутрь забралось пятеро существ.

Эрл запрыгнул на бампер и, зацепив верх двери, резким движением быстро и решительно опустил ее вниз. Раздался глухой металлический удар, и губы Иеремии тронула легкая улыбка.

– И всем этим мы обязаны юному Томасу, – объявила Лилли Коул обитателям тоннеля после того, как закончила свою историю о находке сокровищ в «Сентрал Машинери Сейлз» в Коннерсвилле, штат Джорджия. Томми стоял позади ее, пытаясь стереть неловкую улыбку с лица, убрав руки в карманы своего застиранного комбинезона, и нервно выбивал дробь задником походного ботинка по стене тоннеля, слушая речь Лилли. – Он нашел это место по собственной инициативе.

Она одарила парня благодарным взглядом.

– Ему одному принадлежит вся честь открытия.

Пятеро других взрослых усмехнулись и согласно закивали, а Барбара Штерн одобрительно цокнула языком в сторону Томми.

Сидящие на импровизированных стульях за импровизированным столом в импровизированном зале старшие хранили молчание на протяжении всего доклада Лилли. В воздухе витал аромат кофе и жирной земли. Мягкое жужжание установленных наверху генераторов заставляло потолок слегка вибрировать. По другую сторону тоннеля дети тихо играли, читали книжки или возились с куклами. Барбара попросила Бетани Дюпре присмотреть за малышами, пока взрослые будут вести свои разговоры, и теперь третьеклассница кружила над стайкой детишек настороженной наседкой.

Наконец Боб Стуки повел бровью в сторону Томми:

– Да этот парень – настоящий Христофор Колумб.

Лилли, усмехнувшись, ответила Бобу:

– А вы говорили, что он целыми днями бездельничал.

Женщина села за стол, и Боб налил ей немного быстрорастворимого кофе. Лилли попробовала напиток и сказала:

– Думаю, что в той цистерне по меньшей мере тысяча галлонов бензина.

Тут взял слово Дэвид Штерн.

– Так каким же будет наш следующий шаг? Я прекрасно представляю себе ценность топлива, но зачем тащить сюда все оборудование? Имею в виду, что не фермерством же мы тут занимаемся.

Лилли посмотрела на Боба, и во взглядах, которыми они обменялись, читалось волнение.

– Боб и я расходимся во мнениях по поводу того, на чем нужно сфокусировать внимание.

В ответ Боб лишь пожал плечами.

– Полагаю, мы все сейчас сосредоточены лишь на одной чертовой вещи. Лилли, девочка моя, нам нужно выжить.

– Конечно, Боб. – Лилли сделала глубокий вдох. – Думаю, что мы могли бы с тем же успехом вообще не поднимать этот вопрос. Давайте проголосуем?

Глория Пайн оглядела собравшихся за столом. Лицо под козырьком бейсболки наполняло замешательство. Годы украли значительную часть естественной красоты Глории, но, несмотря на морщины, в ее пронзительных голубых глазах по-прежнему светилась сила.

– Я что-то пропустила? За что мы собираемся проголосовать?

Барбара Штерн вздохнула и убрала прядь вьющихся седых волос со лба.

– Дайте-ка я попробую угадать? Лилли хочет вернуться назад в Вудбери, а Боб хочет остаться здесь, в катакомбах, на неопределенно долгий срок.

Мгновение Лилли и Боб пристально смотрели друг на друга, застигнутые врасплох.

Гарольд Стобач усмехнулся, и его скуластое, словно вырезанное из черного дерева лицо наполнилось весельем, а темные глаза засияли. Его рубашка поло была застегнута на все пуговицы, а воротник плотно обхватывал шею сразу под бородкой, что делало его щеголеватым на вид, даже навязчиво элегантным.

– Тем не менее она права, разве нет?

Дэвид Штерн прочистил горло.

– За почти тридцать лет брака я понял одно – женщина всегда права.

– Тише, Дэвид.

Редкие смешки быстро утихли ввиду давящей важности обсуждаемого предмета.

Наконец Глория Пайн посмотрела на Лилли.

– Но она же права, разве нет?

Лилли испустила страдальческий вздох.

– Смотрите, ни для кого уже не секрет, что я хочу вернуться в город. И поверьте мне, я сознаю все «за» и «против». Конечно, здесь чувствуешь себя в большей безопасности. Я это понимаю. Но я не думаю, что мы действительно хорошо продумали долгосрочные последствия жизни под землей.

– Лилли, мы же долго над этим… – начал возражать Боб, но заметил, что Барбара Штерн подняла руку.

– Позволь леди сделать свое дело, Боб.

– Спасибо, Барбара, – Лилли сделала глубокий вдох. – Хорошо, прежде всего вы не сможете здесь жить бесконечно: не имеет значения, насколько хорошо работает вентиляция и насколько чиста вода из этих подземных источников. В конечном итоге ваши мышцы атрофируются. Плюс ко всему, хотя вам и может казаться, что здесь мы неуязвимы для атак ходячих, и даже если это действительно так, как насчет налетов выживших? Эти два генератора наверху для них как неоновые вывески, призывающие: «Нападите на нас!»

Боб махнул рукой в сторону Гарольда.

– Лилли, я уже говорил тебе, что Гарольд и я сейчас работаем над аэростатами для этих генераторов, а еще у нас спортивный зал на подходе. И тут еще целые мили тоннелей, которые мы даже не нанесли на карту. У нас здесь огромное количество пространства – дети смогли бы играть в футбол в этих переходах. И каждый божий день мы работаем над тем, чтобы сделать вентиляцию еще лучше. Короче, если у тебя боязнь тоннелей, то ты всегда можешь выйти на поверхность.

Лилли повернулась к нему.

– Боб, ты не имеешь ни малейшего представления о том, как это скажется на детях.

– О чем ты? С ними же все в порядке.

– В порядке? – Теперь она смотрела на Барбару: – Давай, скажи ему, насколько в порядке их кожа.

Барбара Штерн взглянула на Боба.

– Ну, это довольно сложный вопрос, хуже им или лучше. Я показывала тебе сыпь на лодыжках Мелиссы, у Боба и Лукаса пятна, похожие на начальную стадию крапивницы, на шее и спине, и большая часть детей кашляет. Их иммунная система не справляется с нагрузкой и, похоже, они начинают болеть все чаще. Думаю, что во всем виновата сырость, но эксперт здесь вы…

Боб глубоко вздохнул.

– Хорошо. Смотрите. Сегодня вечером мы снова сделаем вылазку, чтобы добраться до той аптеки, что повстречали, когда поднимались на холм во время нашей последней вылазки. Думаю, что немного кортизоновой мази и спрей для носа сделают свое дело.

– Не в этом дело, Боб, – Лилли обратила свой взгляд на глубоко посаженные глаза старика, похороненные под морщинами и складками на коже. Лицо Боба хранило на себе отпечаток всех нелегких дней и ночей, тяжелого пьянства и тяжелой жизни. Но за его взглядом стояла добытая тяжелым трудом выстраданная мудрость. Лилли чувствовала это, и другие тоже. – Речь идет ведь не только о высыпаниях на коже и насморке. Но еще и о качестве жизни. Это те возможности, которые доступны только на поверхности земли. Вы ведь прекрасно понимаете, о чем я говорю.

– Придержи-ка лошадей на минутку, – Глория с присвистом втянула воздух, в ее глазах поблескивал азарт. – «Качество жизни» в наши дни – прошу прощения за мой французский – это означает не дать сожрать наши задницы. Точка. В точности как ты сама сейчас сказала, Лилли, здесь внизу мы в безопасности. И мне очень жаль, что кто-то допускает другие мысли.

Она взглянула на Боба.

– Мы в безопасности только благодаря этому человеку, что находится перед нами.

Боб только предъявил усталую улыбку.

– Тут я ничего тебе не скажу, Гло… Просто однажды, когда я разведывал обстановку, мне очень повезло.

Она подмигнула ему.

– Кто бы мог подумать… он еще и скромный…

Потом Глория посмотрела на остальных.

– Нет, серьезно, – она перевела взгляд на Лилли. – Здесь я согласна с Бобом. День ото дня мы заставляем вентиляцию работать все лучше и лучше. Здесь внизу прохладно летом и тепло зимой. Мы можем добраться до источников провизии, если она нам понадобится, и мы почти точно знаем, где нам фильтровать родниковую воду.

Боб кивнул.

– Это все правда. Плюс к тому, подумай вот о чем: теперь у нас есть способы передвижения, позволяющие не пробиваться через полчища ходячих. Теперь мы можем добраться до большей части объектов в радиусе десяти миль, не высовывая носа на поверхность.

Лилли издала разочарованный вздох. Она чувствовала, что не смогла изложить аргументы за свою позицию настолько убедительно, чтобы к ним прислушались. Она вспомнила школьные уроки ведения дискуссий и то, как она всегда становилась чересчур эмоциональной, пытаясь сплотить людей вокруг себя, тогда как эмоции затмевали собой красноречие. И только теперь она призналась себе, что именно та самая эмоциональность едва не убила ее в течение последних нескольких месяцев.

Гарольд Стобач взял слово.

– Если кого-нибудь интересует мое мнение, я должен сказать… В общем, я согласен с Бобом и Глорией.

Он опустил взгляд, опасаясь встретиться глазами с Лилли.

– Я думаю… Ну, я просто не вижу никаких плюсов… в том, чтобы пойти назад… ну… вернуться наверх.

Лилли вскинула голову. Затем она с шумом отодвинула стул от стола, встала и принялась мерять шагами комнату.

– Ребята, вы просто не строите планов на долгосрочную перспективу. Не видите ее.

Никто не нашел что возразить. Боб смотрел в пол. Гнетущее молчание тяготило, создавая атмосферу похорон. Лилли понимала, что вопрос, который она задала – неизбежный вопрос о том, может ли вообще в их положении быть какая-либо долгосрочная перспектива, – давно мучил каждого из них в личных мыслях и ночных кошмарах. Она откинула назад прядь волос, упавшую на лицо, закусила губу и глубоко задумалась. Лилли слышала, как Томми нервно постукивал каблуком ботинка по стене позади нее. Наконец она произнесла:

– Ну что же… Хорошо. Давайте голосовать. Все, кто за то, чтобы никуда не идти, остаться здесь, в тоннелях, на… скажем, на обозримое будущее, – она оглядела собравшихся за столом, – поднимите руки.

Медленно, очень осторожно Глория подняла руку. Боб поднял вверх свою. Гарольд Стобач бросил нервный взгляд на Штернов, а потом, не без колебаний, тоже поднял руку. Три голоса за то, чтобы остаться в тоннелях.

– Ладно… Хорошо, – Лилли оглядела группу. – Все те, кто хочет хорошенько потрудиться, чтобы однажды вернуть город себе и вернуться домой, поднимите руки.

Барбара и Дэвид Штерн, нисколько не колеблясь, вскинули руки.

Лилли согласно кивнула и подняла свою.

– Кто бы мог подумать… У нас ничья.

– Постой-ка! – Барбара Штерн указала на Томми Дюпре, который стоял рядом, все еще подпирая собой стену тоннеля. Молодой человек держал руку высоко поднятой, а его румяное веснушчатое лицо искажала гримаса возмущения. Барбара сердито пробормотала:

– А он кто же, по-вашему? Безголосое угощение для ходячих?

На этот день были назначены две независимые вылазки за продовольствием и другими полезными вещами, одна под землей, другая на поверхности.

Первая, в которой участвовали Боб Стуки и Глория Пайн, начиналась вскоре после полудня. Они шли по карте, которую Боб сам вручную перерисовал с листа полевой съемки 140-летней давности. Они отправились в путь вниз по магистральному водопроводу, едва протиснувшись через восточные заграждения, а затем повернули на юг и пошли вниз по боковым тоннелям, которые до сих пор оставались неисследованными. Их цель – неработающее оборудование горнодобывающей компании, которое, если верить геодезическим данным округа, находилось сразу за восточным берегом реки. Они верили, что все виды припасов – включая и лекарства – до сих пор могут храниться там.

Тем временем Лилли и Томми Дюпре должны были пройти маршем около трех миль вниз по главному тоннелю провала у реки Элкинс-Крик, затем прокопать лаз в грязевых наносах и покинуть подземелье неподалеку от моста Пилсона, где множество изуродованных тел ходячих было разбросано в беспорядке на берегу залива, подобно погибшим времен Гражданской войны, прах которых истлел почти без остатка под безжалостным солнцем.

Свет, ветер и запах гниющей плоти на мягкой подстилке соснового леса, усыпанной скорлупками орехов пекан, производили настолько гнетущее впечатление, что у Лилли и Томми кружилась голова, когда они продирались сквозь тени деревьев вдоль берега ручья. Они двигались еще около мили, пока наконец не пришли к тайному автопарку Боба, припаркованному в сени огромных вековых дубов, где несколько внедорожников и пикапов были надежно укрыты маскировочной сеткой. Боб и Дэвид Штерн уже рисковали своими жизнями на прошлой неделе, когда спасали эти машины из Вудбери и Карлинвилля, где все уже кишело ходячими. Теперь Лилли и Томми быстро и молча реквизировали один из внедорожников: сняли завесу из листьев, нашли ключи на солнцезащитном козырьке, там, где их оставил Боб, завели двигатель и, осторожно переехав через возвышение, выехали на подъездную дорогу, которая вилась вдоль реки.

Пятнадцать минут спустя Лилли вылетела по съезду на устланные обломками по́лосы Девятнадцатого шоссе и направилась на юг. Ее задача – попытаться достичь Тифтона или даже Валдосты (это дальше, чем все, куда они когда-либо выбирались за припасами) до того, как стемнеет; а конечная цель ее путешествия – новый источник пропана, батарей, электрических лампочек и топлива, которое еще не было разобрано. Имелся в виду гипермаркет близ городка Кордел (12 000 жителей).

Она отметила, что топливный датчик изрядно обтрепанной «РАВ4» показывал бак, полный на три четверти, и объяснила Томми, что в таких случаях всегда следует удостовериться, что они не выходят за грань «точки невозврата». Томми никогда не слышал это выражение, и для него оно звучало зловеще, но Лилли объяснила: это означает только, что они должны убедиться в наличии достаточного количества горючего, чтобы вернуться домой.

В течение продолжительного времени они ехали по кладбищу разбитых машин вдоль оцепеневших грузовиков, превратившихся, благодаря смене сезонов, в огромные кучи листьев, и их остовы, заросшие кудзу, все глубже погружались в лужи вязкого битума. Маневрируя среди обломков, Лилли и Томми вели праздные разговоры о будущем, надеясь, что где-то впереди действительно было это будущее.

Томми начал вспоминать о покойных отце и матери, которые погибли в результате беспорядков, захлестнувших Вудбери в прошлом месяце. Он говорил о них как о героях, прощая им их фанатичность. Лилли была поражена зрелостью суждений мальчика. Вполне возможно, что она сейчас наблюдала побочный эффект бедствия. По-видимому, встреча с ним отлучила детей от нормального детства. Вероятно, оно одарило подростков за неизбежные потери, которые рано или поздно коснутся любого живого человека. Казалось, трагические события нескольких последних месяцев заставили Томми Дюпре почувствовать себя на своем месте, и это целиком захватило внимание Лилли.

Они ехали и болтали по дороге, ехали все дальше и говорили о загробной жизни, и Боге, и об Апокалипсисе, и о возможных причинах эпидемии, и понемногу обо всем в подлунном мире, что Томми только мог себе вообразить.

Они проехали мимо по меньшей мере дюжины заправочных станций, которые теперь лежали в руинах, с опрокинутыми колонками, многократно разграбленными служебными помещениями и с цистернами, на дне которых сухо, как в гробу. Они говорили еще немного.

Они говорили так долго, и разговор настолько захватил Лилли, что она сделала то, чего, как она думала раньше, невозможно сотворить даже раз в миллион лет. Она забыла о топливном датчике.

 

Глава десятая

Помятая «Тойота РАВ4» затормозила, поднимая клубы пыли, сила инерции бросила Тома на приборную панель, и только ремень безопасности, протянутый через плечо, не дал ему сломать нос. Парень откинулся на сиденье, судорожно моргая. Воцарилась мертвая тишина. Лилли мертвой хваткой держалась за рулевое колесо, смотрела прямо перед собой, глубоко дыша.

– Что… Что случилось? – Томми уставился на нее. – Что это?

– Я не могу поверить.

– Во что?

– Я не верю в то, что сейчас произошло.

– Что?.. Говори! Что?!

– Дело не в… – она начала объяснять, но тут же отвлеклась на окружающий мир: густой лес по обеим сторонам шоссе, перевернутый автобус в кювете в нескольких ярдах далее по дороге. Все вокруг реагировало на чужую машину, вторгшуюся в ядовитую экосистему: деревья в глубине леса дрожали, в ветер вплетались шум и шепоты, в воздухе пахло опасностью.

Лилли не могла поверить в то, что она натворила.

Томми вытянул шею, чтобы увидеть указатель уровня бензина. Стрелка была чуть выше буквы «Е».

– Черт… Черт.

Он глянул через лобовое стекло. Неподалеку, за больными стволами сосен, кто-то двигался. На противоположной тропинке выполз из-под обломков бледный мертвец без половины лица. Ста ярдами дальше по дороге пара ободранных трупов в запачканных кровью больничных халатах медленно раскачивалась туда-сюда на фоне блеклого рваного билборда Туристической Комиссии Флориды, на котором была изображена одетая в бикини сексуальная девушка на залитом солнцем пляже со словами: «Когда вам плохо, нам хорошо».

Лилли злобно ударила по рулю.

– Черт! Черт! ЧЕРТ!

– Так, ладно, ведь у нас же осталось немного бензина, так? Так ведь?!

Лилли перестала бить рулевое колесо и начала пристально разглядывать свою ладонь с выражением, равно выражающим отчаяние, ярость, стыд и ужас.

– О чем я думала? Как я, блин, могла быть настолько тупой?! Тупая! ТУПАЯ!

– Ну, ведь у нас же осталось немного, да?

Она вытерла рот, попыталась собраться с мыслями. Периферическим зрением она заметила фигуры, выходящие из леса и медленно, но уверенно двигающиеся в их сторону. Небо заволокли темные тучи, приближалась буря. Запах гнили просочился через систему вентиляции.

– Недостаточно, чтобы вернуться назад, Томми. Это и есть главная проблема. У нас не хватит бензина, чтобы вернуться, потому что мы проехали…

– Но, может быть, нам стоит повернуть назад и посмотреть, как далеко мы сможем уехать?

Лилли увидела в зеркало заднего вида трех ходячих мертвецов, и они подходили все ближе. Они словно роботы ковыляли к внедорожнику с вытянутыми руками, двое мужчин и женщина, все очень старые. Как раз возраст упадка. Возможно, раньше они были пациентами дома престарелых. Они щелкали черными зубами, словно пираньи, жадно пережевывая воздух с диким чувством голода. От этого у Лилли волосы встали дыбом.

– Я не уверена, что это нам поможет.

– Мы не можем просто сидеть здесь.

– Держись, – Лилли открыла планшетку, лежащую рядом, быстро нашла что-то среди фантиков от конфет и пультов гаражной двери. Она вытащила фонарик, карманный нож, зажигалку и коробку тридцатишестиграновых пуль двадцать второго калибра для «ругера».

– Бери рюкзаки!

– Выходим?!

– Просто возьми рюкзаки, Томми! И не задавай вопросов, а просто делай, что я говорю!

Он повернулся и взял рюкзаки с заднего сиденья, затем передал их Лилли. Она сложила предметы из планшетки в рюкзак, проверила коробку с патронами, передернула затвор «ругера», проверила магазин.

– Посмотри под сиденьем, там должен быть лом. Возьми его!

Парень нашел лом.

– И открой бардачок! – приказала Лилли.

Томми откинул панель.

– Что мне нужно искать?

– Карты. Бери все карты, которые найдешь!

Парень искал карты, а Лилли смотрела в зеркало заднего вида на трех мертвых стариков, те подошли уже совсем близко. Твари пытались пробить автомобиль головами, из пастей сочилась черная желчь, а глаза были настолько широко распахнуты, что походили на серебряные отражатели. Лилли дернула селектор коробки вниз и поставила на заднюю передачу.

– Томми, держись! – крикнула она.

Она утопила педаль газа в пол, и двигатель начал реветь. Шины со стальными дисками крутились как сумасшедшие на песчаном покрытии дороги, а затем нашли опору, и автомобиль ушел назад. Твари мелькали в зеркале, а их глаза перед столкновением стали совсем огромными.

Автомобиль содрогнулся от глухих звуков мокрых костей и хрящей, хрустящих под колесами и заставляющих Лилли моментально потерять управление на скользкой дороге из мертвых. «РАВ4» несло назад по дорожному покрытию, пропитанному кровью.

Секундой позже Лилли резко нажала педаль тормоза и заставила несущийся автомобиль остановиться.

– ДЕРЖИСЬ!

Она переключила передачу, и внедорожник устремился вперед. Теперь два мертвяка возле билборда преграждали дорогу и, качаясь, шли на них. Прямо им навстречу посередине дороги, не обращая никакого внимания на происходящее, летело 3500 фунтов японской стали.

Удар отбросил одного ходячего в воздух с силой катапульты и разорвал другого надвое, отправив половину торса в лес с красным шлейфом, как у кометы, а другую половину затянув под колеса ускоряющегося автомобиля, которые превратили эту часть туловища в костяную муку. Лилли держала педаль нажатой, а руль – прямо. «РАВ4» уехала с места действия.

– И что теперь?! Что теперь, Лилли?! – Парень крутился на сиденье, вглядываясь через заднее стекло в кровавое месиво, что осталось позади.

– Возьми все, что ты принес с собой! Рюкзак, мачете, воду, другой пистолет!

Парень пробрался назад, чтобы собрать свои вещи и закрепить их на поясе. Автомобиль грохотал по выбоинам, пока Лилли пыталась вывернуть на нормальное покрытие.

– Мы спрячем машину в безопасном месте и попытаемся найти хоть немного топлива!

Она ехала по изгибу шоссе, миновала разоренный завод, а затем спустилась с холма в долину, состоящую из давно заброшенных фермерских угодий, которые уже полностью заросли и пришли в запустение. Все это произошло до того, как она поняла, что машина сожгла последние капли топлива в баке.

Они на последних парах въехали на парковку, после чего им пришлось выйти и затолкать машину за одно из зданий. К тому времени, когда они выдвинулись пешком на юг, день уже уступил место вечеру.

– Полегче, ковбой! – Норма Саттерс схватилась за дверь автомобиля. Майлз Литтлтон мчался по Пятьсот двадцатой государственной автостраде Джорджии к западу от Олбани. Он лавировал на своем маслкаре между брошенными машинами так, будто спортсмен-лыжник на слаломе во время Олимпийских игр, еле избегая углов, почти врезаясь боком в обломки. Он вел машину с отточенным мастерством профессионала, мальчик с улицы, ДНК которого была модифицирована при помощи осевой смазки и угарного газа. Его кудри прикрывал трехцветный берет в стиле Боба Марли, а глаза с длинными ресницами фиксировались на белых полосах, что уходили под капот, как будто они – вспышки на часах гипнотизера. Его золотой зуб блестел. Он спешил.

– Ты сказала дать газу, – ворчал он почти про себя. – Я и дал.

– Но я не сказала: «Убей нас».

Норма пристально смотрела через лобовое стекло и спустя какое-то время заметила впереди группу ходячих, топчущихся на обочине. Они выглядели как пассажиры с сезонными билетами, ждущие поезд, который никогда не прибудет. Майлз направил машину прямо на них.

Норма закрыла глаза.

– Боже, только не снова!

Она почувствовала тяжелый удар, как будто машина ударилась о булыжник, и лишь после этого открыла глаза.

Внешняя сторона пассажирского окна стала темно-красной от крови, выплеснувшейся от удара. Частички мозга и волосы, ткани мертвого тела облепили стекло, и теперь их сметало с машины потоком встречного ветра. Майлз хихикал. Норма глядела в боковое зеркало и видела, что человеческие останки все дальше: ходячие, убитые боковым ударом «Челленджера», превратились в отвратительные части тела и безголовые туловища, разбросанные по обочине.

Она взглянула на него.

– Мы можем просто сфокусироваться на поиске этих людей?

– К черту этих людей. Нам нужно просто быстро выбраться отсюда!

– Майлз, мы говорили об этом тысячу раз…

– Я не хочу принимать участие в этом всем, – пробурчал он. – Поехавшие проповедники ведут святые войны и устраивают апокалипсис – к черту! Это не имеет ко мне никакого отношения. И к тебе тоже! То, что планирует этот ублюдок по поводу этих игрушек и прочего дерьма, – не просто сумасшествие, это самое настоящее зло! Лучше мы найдем остров, забабахаем по косячку и будем под кайфом до конца наших дней в этом мире.

– Я думала, что ты христианин! – Она устремила пренебрежительный взгляд на своего суррогатного сына. – Мы не можем просто закрыть на это глаза, Майлз.

– Как мы, черт побери, найдем этих людей, а?

– Мы найдем, не волнуйся. – Она указала пальцем на мятую карту в руке. – Едем по этой дороге, пока не доберемся до Двадцать девятой, а затем поедем на юг. Они должны быть где-то недалеко от Вудбери.

– Они в каком-то чертовом тоннеле, зайка, они под землей, помнишь? Как ты, черт побери, собираешься искать их в гребаном тоннеле?! Ты что, убить нас хочешь?

– Мы найдем их. Они же должны выходить подышать воздухом хоть когда-то.

– Я даже не знаю, хватит ли бензина, чтобы добраться туда.

– Я думала, что – по твоим словам – в багажнике есть канистры, и этого достаточно, чтобы добраться до побережья и обратно два раза подряд. Ты мне соврал, мой мальчик?

– Я не планировал ехать в Чаттахучи с этим ублюдком.

Норма устало выдохнула и сложила маленькие пухлые руки на груди. Она носила ветхий кардиган поверх церковного платья, и все равно дрожала от прохлады вечера. Уже смеркалось. Небо окрасилось в сине-фиолетовый цвет, а низкие облака плавно вышли из-за горизонта серыми монолитными фигурами.

– Боже милостивый! Что за мир… – проворчала она.

Майлз потряс головой.

– Предположим, что мы нашли этих людей. Что ты им, черт возьми, скажешь?

Она глянула вниз.

– Я расскажу им все.

– А что, если этот народ такой же поехавший, как и тот проповедник? Только подумай об этом! Что, если эти люди – такое же зло, как Гарлиц?

Норма снова посмотрела через стекло пассажирской двери: все, что они проезжали, теперь было окрашено в красный благодаря кровавой «тонировке» стекла.

– И да поможет нам всем Бог.

Тьма накрыла Лилли и Томми, когда они бесшумно крались по проселочной дороге, проходящей между двумя табачными полями. Они шли по одному вдоль разломанной ограды и переговаривались в основном при помощи жестов и кивков, чтобы не привлекать к себе внимание ходячих.

За последний час они заметили, что число мертвецов в этом районе увеличилось, некоторых из них они убили вручную. Один вышел из кювета и бросился на них с устрашающей скоростью. У Лилли в последний момент получилось снести ему голову ржавым мачете. Несколько минут спустя другой удивил их, когда они взбирались на брошенный зерноподъемник: ходячий вывалился из заплесневелой кладовки. Парень отреагировал, направив лом прямо ему в левое ухо.

Теперь Лилли волновало то, что они могут случайно привлечь внимание стада. На ее «ругере» имелся глушитель, но не хотелось тратить и так незначительный запас патронов. Она хотела бы остаться внутри здания, ну, или хотя бы под крышей, ибо до наступления ночи, судя по небу, оставалось совсем немного. Шум сверчков уже давно окружил их, а воздух стал выразительно промозглым, как это обычно бывает в поле на закате. Самая худшая часть происходящего, как бы там ни было, это запах смерти, доносимый ветром. Лилли могла распознать едкий, гнойный, тошнотворный смрад, исходящий от стада, за милю. Только от группы этих тварей могло так вонять, и эта вонь заставила спину Лилли надолго покрыться «гусиной кожей».

Они дошли до одинокого перекрестка и остановились. Лилли хотела было прошептать что-то парню, когда табак начал шелестеть и трястись. Женщина увидела фигуру внушительных размеров, направлявшуюся прямо к ним из-за стеблей, а шум рычащего дыхания заглушил светлячков. Она оттолкнула парня за себя и достала «ругер».

Из зарослей табака вылез огромных размеров мужчина в грязном рабочем комбинезоне, рыча с чувством бездонного голода, присущим монстру. Его мертвенно-бледное лицо было искажено, а глаза практически светились в сумерках.

У него была странная маленькая шляпа, которая смотрелась очень комично на огромной синюшной голове, а пахнул он, как кишащее личинками опарышей мясо и жженое дерьмо.

Лилли выстрелила один раз – звук был похож на то, как если бы она палила через мокрое одеяло. Прямо в голову твари. Задняя часть его головы взорвалась розовыми струйками, и мертвяк тотчас же упал.

Какое-то время Лилли и парень просто стояли там, смотря на упавшую тварь. Почему-то Лилли привлекла его одежда. Она наклонилась и присмотрелась. Шляпа, ранее нахлобученная на голову ходячего, упала набок, и Лилли подняла ее. Ткань в тонкую полоску, серебристый, покрытый въевшейся грязью козырек – все это выглядело очень знакомым. Но Лилли никак не могла определить… Она глядела на рабочий комбинезон, покрытый запекшейся кровью, серый, фабричный, в тонкую полоску, на пустой пояс для инструментов, прикрепленный к талии.

– Он был инженером. – Томми Дюпре удивленно указал на ботинки.

Лилли взглянула на парня.

– Да… Точно… Железнодорожник.

Она встала и посмотрела на север.

– Что означает… Я уверена, что где-то здесь должна быть станция, или сортировочная, или что-то вроде того.

Парень встал и вдохновенно поглядел на север, на темнеющий горизонт.

– Знаешь что? Я думаю, что-то должно быть там, с другой стороны фермы, – он указал пальцем. – Видишь водонапорную башню? Клянусь, там находится станция, о которой ты говоришь. Пойдем!

Он начал двигаться на север, в уставших ногах будто развернулись пружины.

– И кто тут «Тупой»? – нарушил тишину Боб. Голос отдался эхом в длинном, прямом стволе шахты.

Почти час они с Глорией прозябали в боковом тоннеле в поисках наблюдательного пункта горнодобывающей компании, а под ногами хрустела пыль и пепел. За это время они успели обсудить неизбежное возвращение в Вудбери. Боб был уверен, что поиски не напрасны: шахтеры, возможно, оставили здесь свои запасы, когда сворачивали лавочку много лет назад.

– О ком ты? – Глория шла прямо за Бобом с фонарем в одной руке, желтый свет освещал бесконечный тоннель из камня и пыльных, заросших паутиной опорных балок.

Около десяти минут назад они натолкнулись на провалившийся участок, который, скорее всего, был выработан, так как сюда стекала канализация, после чего прошли через узкий проход – точнее, пускай и с трудом, но пролезли. На другой стороне провала – старинная шахта, в которой стоял запах дизельного топлива и сухой гнили.

– Шляпа, – пояснил Боб, занося палец над плечом и указывая на бейсболку, которую носила Глория.

Кстати, казалось, что она таскала ее всегда, будто это талисман.

– Там написано, что ты с Тупым, так вот, я просто поинтересовался…

– А что, если это кто-то определенный? – Она улыбнулась сама себе.

– Так. Муж? Парень?

– Нет. Никого определенного, Боб. Я полагаю, можно сказать, что это любой человек, с которым я когда-либо встречалась.

– Ох. Все плохо, да?

– Ох, не надо тебе об этом знать.

– Жаль это слышать.

– Представь, я не знаток людей и не могу критиковать тебя за это.

– Ну, так или иначе, я надеюсь, что однажды удача повернется к тебе лицом.

– Спасибо, Боб. – Она смотрела ему в затылок, пока они шли друг за другом в узком тоннеле. – Вот почему хорошо встретить человека, похожего на меня саму, вроде как интеллектуала.

– Ничего об этом не знаю. – Он усмехнулся. – Меня много в чем обвиняют.

– Ты во многом напоминаешь мне моего отца.

– Без шуток.

– Нет, серьезно, он был интеллектуалом-самоучкой, читал все время. Большую часть жизни он водил фуру, слушал книги на кассетах.

– Он, наверное, был хорошим человеком.

– Он был, – Глория продолжала идти, но некоторое время молча, так как думала о своем старике. – Он был добрым, немного стеснительным, но он знал обо всем понемногу.

Он шли молча какое-то время, пока Боб не сказал:

– Твой отец… Он?..

– Он умер раньше, чем все покатилось к чертям. И слава Богу. Я единственный ребенок. Моя мама была в доме престарелых в Саванне, когда все случилось. Ее сердце не выдержало, когда все это пошло на юг. Я похоронила ее сама на кладбище для бедняков и бродяг в Хайнсвилле.

Она справилась с неожиданным приступом печали и скорби, пока шла.

– Не самый лучший момент в моей жизни, скажу я тебе.

– Жаль это слышать, Гло.

Она отмахнулась.

– Это чудо, что я добралась до Вудбери. Я сказала себе, что должна идти на запад, в горы, чтобы стать отшельником. – Она рассмеялась. – И точно могу тебе сказать, что автостоп – не лучший способ путешествовать.

Тишина ушла, под ботинками стоял хруст, слышался треск лампы.

– А как ты оказался здесь, Боб?

– Я путешествовал с… – Он опустил голову, поднял свой «коулман» и увидел что-то в темноте прямо перед ними. – Стой… Погоди.

Они резко остановились. Боб осторожно взял Глорию за руку. Она не двигалась. Где-то в пятидесяти футах впереди, блокируя проход, отсвечивая в лучах лампы, стояла маленькая вагонетка для угля. Они осторожно подошли к ней. Эта вагонетка была размером с детскую коляску, покрыта плесенью и паутиной, а деревянные колеса практически полностью окаменели от возраста. Чем ближе они подходили, тем яснее Глория понимала, что вагонетка покрыта кровью.

Боб остановился возле и решил посмотреть поближе. Глория наклонилась, высоко держа свою лампу.

– Это что, кровь?

Боб провел пальцем по поверхности вагонетки.

– Да. Точно. Старая.

– Насколько, как ты думаешь?

– Сложно сказать. Не древняя. Ей не десятилетия… Ну, может, год или два.

Он посмотрел вниз. Глория перевела взгляд следом за пучком света, когда он наткнулся на пару рельс, вкопанных, как укрепленные артерии, в грязный пол тоннеля.

– Мы определенно недалеко от управления горной промышленности, – решился сказать Боб. – Согласно карте, оно должно находиться прямо над нами.

Он пошел по рельсам.

– Будь рядом.

Глория сделала, как он сказал, идя прямо за ним. Ее волосы тут же встали дыбом. Настигло такое знакомое покалывающее ощущение в основании позвоночника (оно возникало у нее каждый раз, когда она чувствовала, что что-то идет не так), но она игнорировала его. Она полностью доверяла Бобу.

Она шла за ним так близко, что могла дотронуться до кончиков его густых темных волос, свисающих с воротника, и она понимала, что только и хотела это сделать: потрогать его волосы, запустить пальцы в эти замечательные, черные волосы, покрытые сединой. Она тут же отогнала от себя это желание, говоря себе, что это, скорее, профессиональный интерес, профдеформация – пожизненно чувствовать себя сотрудником салона красоты.

Почти двадцать лет она была самым лучшим колористом и парикмахером в салоне большого города, который назывался Портерсвилл, штат Джорджия. Она уже давно потеряла счет, сколько голов она окрасила, причесала и подстригла, но сейчас, когда мир вывесил табличку «Не работает» и члены постапокалиптического общества решили не следить за прическами, она стала сильно скучать по ножницам в руке.

С другой стороны, Глория понимала, что ее интерес к структуре грязной пышной прически Боба Стуки являлся, возможно, чем-то большим, нежели просто мышечной памятью. У нее слабость к мужчинам. Однако в настоящее время, слабость к кому-либо могла привести к большим проблемам – это могло разбить сердце, или хуже, это могло даже убить.

– Ладно… Вот мы и пришли, – пробормотал Боб в полушаге впереди, и его голос послал холодный ток по позвоночнику Глории. Она увидела, как его рука резко поднялась, а затем, в свете фонаря, она смогла разглядеть то же, что и он.

– Святые угодники.

Она остановилась и просто смотрела, и ей стало тяжело дышать, когда она попыталась осознать факт того, что у человека, сидящего у стены тоннеля в тридцати футах от них, отсутствовала верхняя часть головы. Также казалось, что у него отсутствовала нижняя челюсть. Он был одет в стандартный грязный комбинезон и рубашку рабочего угольной шахты, исчерченную кровавым веером чернильного цвета, линии которого переползали с трупа на стену за ним. Он все еще держал свой пистолет, которым застрелился, в холодной, мертвой руке.

Они подошли ближе и увидели в свете лампы еще двоих мертвых шахтеров. Один лежал где-то в двадцати пяти футах от самоубийцы, а второй сидел у противоположной стены. У каждого из них была ужасная травма – прямое попадание в голову. Боб присел рядом с жертвой самоубийства, как детектив из убойного отдела, властный, но утративший вкус к жизни.

– Похоже, сначала он избавил от мучений других, а потом и сам застрелился.

Глория остановилась напротив одного из тел и осветила ужасающие останки. Личинки уже давно наелись плоти этих бедных мужчин и ушли, оставив после себя серые впалые шкурки внутри рабочей одежды. Глория задрожала.

– Судя по всему, это случилось недавно.

Боб осмотрелся по сторонам. Он заметил несколько деревянных ступенек, прибитых к стене, и направил свет на самый верх, туда, где через некое подобие люка, блокирующего вход и выход, опускался столб пыли.

– Я не могу сказать: то ли они тут застряли, а затем, поняв, что им не выбраться, прикончили друг друга, или…

Он остановился, как будто счел бесполезным заканчивать мысль. Глория посмотрела на завал поверх лестницы.

– Или они застрелились по необходимости. – Она снова взглянула на пистолет, навеки оставшийся в руке мертвеца.

– Эпидемия случилась где-то полтора года назад… Так? А это все могло произойти как раз в то же время. – Она шмыгнула носом, аллергия дала о себе знать. – Как думаешь, пистолет все еще можно использовать?

Боб подошел к трупу и вырвал из его мертвой руки полицейский пистолет тридцать восьмого калибра. На полу он разглядел старые, выцветшие и затвердевшие фантики от конфет, валяющиеся вокруг тела, сломанный карандаш, куски бумаги в грязи. Он проверил барабан и нашел еще три заряда. Глория обнаружила лопату, лежащую около стены рядом с двумя остальными телами.

– Это может сгодиться, – произнесла она.

– Дай-ка посмотреть.

Боб взял лопату, подошел к лестнице и воткнул свое орудие земляную стену, идущую от потолка, в котором находился люк. Песок лавиной посыпался вниз с завала.

– Гло, отойди, – приказал он, полез по лестнице вверх и замахнулся лопатой. – Похоже, что оно отсырело.

Минуту спустя после того, как Боб, ворча и тяжело дыша, пробил несколько футов земли, он спрыгнул вниз. Причем успел до того, как грязь скатилась вниз одной большой лавиной. Тоннель наполнился пылью, едкой туманной завесой, которая отбросила Глорию к противоположной стене. Она закашлялась, держа воротник розовой кофточки с логотипом «Хелло Китти» так, чтобы он закрывал рот и ноздри.

Когда черная пыль наконец-то осела, а ступеньки снова стали видны, и можно было забираться наверх, Боб взглянул на Глорию.

– Я бы сказал: «Дамы – вперед», но, наверно, не в этот раз.

– После вас, Боб.

Она показала жестом на лестницу, и Боб кивнул. Он передернул затвор своего «глока», прикрепил фонарь к ремню и начал подъем. Глория видела, как верхняя часть тела Боба исчезла в проеме потолка. Затем она последовала за ним, и никто из них не задумался, что присутствие лопаты говорило не только о том, что горняки могли бы отсюда выбраться при желании, но скорее о том, что они не хотели этого, чтобы их не нашли… Хотели, чтобы их не нашло то, что находилось в комнате над ними.

 

Глава одиннадцатая

Лилли и Томми убили еще троих ходячих по пути к сортировочной станции, которая принадлежала той же железнодорожной ветке, что проходила через Вудбери.

Томми шел впереди, стиснув в руках лом, а Лилли поспешала сзади, подстреливая тварей из пистолета с глушителем – сначала кондуктора, потом бывшего рабочего станции, и, наконец, ей попался еще один инженер. Они пробрались мимо водонапорных башен, станционных зданий, через склады, ряды контейнеров и вагоны-платформы, выстроенные вдоль погрузочных платформ под высокими, темными, обесточенными фонарями. Лилли легко перепрыгнула с пути на путь: рельсы стелились по земле, заросшей сорняками, и расходились в стороны, как спицы огромного вагонного колеса.

Полтора года запустения превратили сортировочную станцию в стоячее болото, состоящее из тухлой воды, жуков и ржавчины; ползучие заросли кудзу и лозы вернонии заняли все свободное место. Они приблизились к небольшому двухэтажному зданию в северо-восточном углу станционной территории, возле главного пути и парковки (Лилли полагала, что это лучшее место, чтобы поискать припасы), и начали осматривать здание в поисках. Окна типа жалюзи оказались плотно закрыты и зашиты досками, но оставалась еще целая куча вариантов: проходы, крытые галереи и двери служебного входа.

Они дошли до погрузочной платформы, забрались на нее и поспешили к закрытой двери технической станции. Попытались открыть ее – безуспешно. Тогда они направились к неприметной двери запасного входа. Она не поддалась, ржавые болты и петли заклинило. Лилли почувствовала, как внутри нарастала тревога. Не потому, что она подозревала опасность внутри здания или в непосредственной близости, а из-за слабого дуновения той самой вони, которая заставляла позвоночник вытягиваться в струну. Глубокая, темная, масляная природа этой вони говорила ей о толпах мертвецов, которые собирались в еще большие толпы. Последнее, чего она бы хотела, – умереть на этой Богом забытой станции. Лилли указала на одно из забитых окон.

– Томми, попробуй сломать одну из тех досок.

Парень подошел к заколоченному окну и вколотил лом в проем. Как только Томми Дюпре с силой нажал на свое орудие, раздался громкий звук ломающейся древесины. Окно со скрипом поддалось, открылась узкая щель. Томми вжал планку внутрь, чтобы человек смог пролезть… Ему это удалось, но с трудом. Томми первым пробрался в здание вокзала. Лилли пролезла за ним, ругая себя за второй кусок пирога, съеденный этим утром.

Она приземлилась на холодный паркетный пол, который на протяжении десятилетий царапали подошвами обуви и колесами чемоданов. Лилли оказалась в помещении, похожем на пещеру, со стенами, расписанными граффити, и высоким стеклянным потолком, с опор которого свисали летучие мыши. Ребра жесткости на потолке были опутаны паутиной и облеплены птичьими гнездами. Она осмотрела обломки и перевернутые тележки, вентиляционные трубы, разграбленные кабинеты за разбитыми стеклянными дверями, кассовые аппараты, находящиеся за билетными кассами, заваленные хламом прилавки, засыпанные упаковками монет и старыми, уже давно отмененными билетами. В этом месте все было перевернуто вверх дном. Лилли упала духом. В мечтах, когда она попадала в такие места, как это, в них обязательно находился Рог Изобилия, драгоценные клады, дымящаяся жареная говядина и картофельное пюре с чесноком, лежащие на тонком фарфоре.

Она повернулась к парню и только хотела что-то сказать ему, как вдруг он вскрикнул.

– Смотри! – Томми бежал по покрытому мусором полу к передней части здания. – Здесь есть все что угодно!

– О боже, – Лилли заметила то, что его так восхитило, и побежала следом. К ее удивлению, она не чувствовала ни смрада, который стоял снаружи здания, ни назойливого шума, доносившегося издалека, как жужжание высоковольтных линий.

– Я не могу поверить, что оно все еще цело! Черт возьми!

Они с минуту стояли как вкопанные перед торговым автоматом. То ли для предыдущих мародеров это было слишком сложно, или, возможно, они просто не успели разграбить все, но автомат стоял нетронутый. Как минимум в семь футов высотой – огромный агрегат по продаже еды, с целым стеклом спереди и щелью для монет. Лилли увидела энергетики, содовую, сок, бутилированную воду, кукурузные чипсы, попкорн, шоколадные батончики, жевательную резинку, конфеты в виде колечек, фруктовые конвертики и даже щипчики для ногтей, одноразовые бритвы, зубные щетки, ролики для чистки одежды и подушки для путешествий.

– Это шикарно, – воскликнул Томми, и прозвучало это так, будто он описывал Сикстинскую капеллу.

– Смотри, тут даже батарейки есть! – Трепет в голосе Лилли стал ощутимым – она бы с таким же трепетом говорила об Эльдорадо, стране сказочных богатств.

– И даже фруктовые пироги! Я думал, что их перестали выпускать!

– Давай найдем что-нибудь, в чем можно все это унести. Идем!

Они рыскали по территории станции, заглядывая за двери стенных шкафов, осматривая все в вестибюлях и под билетными стойками. В одном из кабинетов они обнаружили большую серую спортивную сумку с надписью «БРИНКС», смятую, лежащую в углу и опустошенную давным-давно черт знает кем.

– Отлично! – Лилли подняла ее.

Она была слишком возбуждена, чтобы заметить характерную вонь ходячих, которые собирались в лесу неподалеку от станции.

– Давай испробуем этот лом на автомате!

Они принесли сумку к аппарату и попытались вскрыть сервисную дверь на задней стороне, однако безуспешно. Замок держался крепко, и конец лома едва ли был способен поддеть стальную пластину.

Наконец Томми произнес:

– Отойди-ка на секунду.

И со всей силы ударил ломом по стеклу. Оно с треском разбилось, осколки упали внутрь автомата, а некоторые из них рассыпались по полу, заставляя Лилли отпрыгнуть назад. Они приступили к сбору товаров с полок, как можно быстрее складывая все в огромную сумку.

Томми выкорчевал некоторые большие предметы с помощью лома. Банки с содовой катались под ногами, и маленькие коробочки с брецелями и кукурузными колечками валились на пол. Парень опустился на колени и взял каждую из них так, будто собирал золотые самородки из потока воды. Покончив с содержимым автомата, они отправились проверить остальные комнаты.

В старом затхлом офисе администратора они обнаружили свой Рог Изобилия в стенном шкафу: девятивольтовые батарейки, тонер, бумагу, степлеры, лупу, фонарики, скрепки, банки с кофе, подсластители и сухие сливки. На верхней полке Лилли нашла просто какой-то Святой Грааль.

– Бинго! – вскричала она, ликуя, и достала две старые, завернутые в пленку, покрытые пылью коробки с шестидесятиваттными лампочками «Дженерал Электрик».

Они аккуратно завернули лампочки в несколько слоев бумаги из мужского туалета, а затем также сложили в сумку.

– А она потяжелела, – отметила Лилли, приподняв набитую торбу с пола.

Она была слишком растеряна, чтобы расслышать треск, доносящийся снаружи, этот зуммерный сигнал сотни искаженных рыков, приближающихся к зданию.

– Как мы, блин, понесем это все?

– Там есть ремень, – ответил Томми.

– Да, но проблема в том…

– Вот, вот так, – Томми вынул ремень из ее рук. Он накинул его на себя, а затем вскинул вес на плечо.

– Видишь? Легко и просто! – Он начал демонстрировать, как легко ходить с тяжелой сумкой, но она подбила его под колени, и парень всем весом упал на пол, приземляясь прямо на мягкое место.

– Да, я поняла, что ты имеешь в виду, – произнесла Лилли с каменным выражением лица.

Томми опустил глаза.

– Черт.

– Легко и просто, – сказала Лилли. Она только собиралась начать смеяться, но внезапно склонила голову набок, как будто услышала что-то важное. – Погоди-ка… Черт. Черт, черт, черт.

– Что? – Томми взглянул на нее. – Что случилось?

– Ты чувствуешь?

– Нет… Что?!

Она помчался по комнате к окну, которое они разбили, чтобы попасть внутрь.

– Блин, блин, блин, блин, – бормотала она, выглядывая сквозь пролом в досках. – Черт возьми.

Вдалеке возникли фигуры, идущие на станцию из-за деревьев и с дороги, а также с полей. Они волочились, врезаясь друг в друга, издавая эти ужасные скрипучие звуки, заставляющие волосы Лилли вставать дыбом. Ходячие практически вплотную подошли к территории станции. Они были словно пчелы, которых притягивал нектар – человеческие движения, запах человека и шум.

– Так, без паники, – Лилли вернулась в комнату, кусая ногти, в поисках выхода. Она осмотрела комнату. Подвала нет. Они окружены со всех сторон. Томми подхватил от Лилли ее настроение, словно камертон.

– Это толпа? – Он выглянул из окна. – Вот же черт! – Он повернулся к Лилли. – Черт!

– Так, давай успокоимся и будем следить за языком.

– Серьезно?

– Дай-ка подумать, я не могу сконцентрироваться.

Вонь усиливалась, как будто сам фундамент здания вдруг превратился в морг, наполненный гниющими трупами. Шум снаружи усиливался, как от турбины, которая, рыча, вращалась все быстрее и быстрее.

– Может, мы можем просто остаться внутри, – Томми слез с подоконника. – Может, мы сможем подождать, пока они уйдут? Может, они пройдут мимо.

– Слишком много «может быть», – Лилли ходила туда-сюда, осматривала стены, заглядывала в разграбленные офисы, думала, паниковала. – Я не думаю, что мы сможем остаться здесь.

– Почему?

Она посмотрела на него и сглотнула.

– Потому что мне кажется, что они могут почувствовать наш запах.

Томми еще раз выглянул в окно и, увидев что-то важное, показал пальцем.

– Стой! – Теперь он говорил шепотом, боясь, что первые ряды этой орды могут услышать их. – Погоди!

– Что?

Он повернулся и серьезно взглянул на нее.

– Кажется, я знаю, как мы сможем сбежать.

Через некоторое время Боб и Глория с молчаливым ужасом осматривали странное внутреннее помещение, а точнее, погрузочную зону «Хеддонфилдской горнодобывающей компании», которая сейчас была освещена мягким, зеленым естественным дневным светом. Это место, похоже, просело конусом, и то, что раньше было лабиринтом из боксов для технического обслуживания, комнат хранения и рабочих столов – все это было сопоставимо по ширине и длине с самолетным ангаром, – стало похоже на сюрреалистичное гнездо свисающих растений, корней и гниющего мха. Все поверхности выглядели так, будто их засыпало лавиной плесени и пыли. Высокие створчатые окна были разбиты то ли стихией, то ли бродягами, а корни древних сосен пробрались через щели и распространились, подобно щупальцам, по стенам и полу. Ковер из мха и зеленого лишайника покрывал все: рабочие столы, кабинеты, вагонетки, инструменты, газовые баллоны, лопаты, буры, а запах перегноя и земли висел в воздухе. Холодный ветер носился по помещению, разнося листву по полу.

– Как будто мы находимся внутри киблеровского дерева эльфов, – заметила Глория, передергивая затвор «глока» и аккуратно ступая по рыхлому полу.

– Смотри за теми выходами.

Боб держал в руке свой «триста пятьдесят седьмой». Он подошел к одному из выходов. Многие из арочных проходов оказались открыты, а их двери свободно висели на старых петлях. Бобу не нравился запах, доносящийся от входа, как и шум, вплетающийся в свист ветра. Он приблизился к открытой двери. Из глубин зеленого мохового вестибюля появилась неясная тень, и послышался хрип, издаваемый омертвевшими голосовыми связками. Боб поднял револьвер. Из-за угла появился мужчина-ходячий. Он находился в тридцати пяти футах от Боба. Плелся на костлявых, истощенных ногах, с не менее исхудавшим лицом, и его униформа, изношенная и сгнившая, придавала этой твари вид мумии. Атмосфера разложения, царящая под землей, сделала свое дело. Его глаза, а точнее, то, что от них осталось, сверкали в глубоких выемках. С его зубов стекала черная слизь. Тварь приблизилась к Бобу. Боб прицелился и выстрелил. Звук выстрела в закрытом помещении похож на залп из гаубицы. Глория аж подпрыгнула. Удар стодвадцатиграновых металлических разрывных пуль оторвал верхнюю часть головы ходячего. Из открытого черепа вытекла кровь и мозговая жидкость, а сам мертвец рухнул в лужу из собственной слизи.

– Глория, – спокойно сказал ей Боб, отходя от арки. Он услышал еще больше звуков. – Нам нужно немедленно выбираться отсюда.

Глория ползала по полу рядом с ячейками для сумок.

– Я понимаю, только я думаю, что сначала нам нужно взять кое-какие вещи. Это место – золотая жила.

– Вообще-то это угольная шахта, – поправил ее Боб, засовывая револьвер в кобуру.

Он взглянул на тени, проглядывающие в дальнем дверном проеме и подходящие все ближе и ближе, наполняя воздух запахом испражнений и червивого мяса. Возможно, что вся компания – механики, секретари, большинство менеджеров среднего звена – превратилась в этих существ и оказалась запертой в этом кошмаре. Может быть, они искали здесь убежища сразу после начала эпидемии… Возможно, они вернулись сюда после того, как умерли. Так или иначе, сейчас они все находились там, в этой сраной зеленой оранжерее, и были очевидно голодны.

– Гло, собери все, что ты хочешь забрать с собой, но давай унесем наши головы отсюда как можно скорее.

Она, тяжело дыша, тащила за собой канистру с дизельным топливом.

– Посмотри на это, Боб!

– Черт возьми, Глория, у нас нет времени! – Боб слышал бурлящие звуки снаружи вестибюля. Он побежал к двери и захлопнул ее, прижимая к косяку, а вонь от мертвецов заставила его задохнуться на мгновение. Он подтянул к себе стул и прижал им дверь. – Давай, хватай, что нужно, и валим!

Глория схватила несколько шашек динамита и что-то из первой помощи, несколько инструментов, ножовку, скотч, ацетиленовую горелку, шахтерские каски с лампами, гаечные ключи всех размеров, моток веревки, бобину предохранителя и бутылки алкоголя. Она расшвыряла в стороны канистры кислорода, старые ботинки, грейферы, всякий шахтерский хлам, назначение которого не могла определить. В то же время Боб поспешно подставил стремянку к высокому окну.

Дверь на другой стороне комнаты трещала от пытающихся попасть внутрь мертвецов. Боб поставил стремянку под сломанную створу:

– Гло, шевели задницей, я не шучу! Сейчас же!

Боб взобрался по лестнице, пока Глория тащила полный мешок через комнату. Она начала подниматься, Боб схватил ее и потянул вверх, когда дверь с треском разломилась и толпа ходячих мертвецов заполнила комнату.

На некоторых все еще была надета офисная одежда, вероятно, это бывшие работники из Хеддонфилда, пиджаки и рубашки покрыты гноем и засохшей кровью. Глаза мертвецов рыскали по комнате в поисках движения и человеческой плоти.

– Черт, черт, черт! – Глория карабкалась вслед за Бобом, который доламывал остатки окна. Он пытался подтянуть Глорию вверх, когда один из мертвецов, все еще в очках, бросился на ее ноги.

– Гло, берегись!

На полпути к верху лестницы кто-то схватил ее за лодыжку, она едва успела оттянуть ее, когда зубы женщины практически вцепились в ее оголенную плоть. Он вскрикнула и начала бить ногой в лицо мертвой секретарши.

Кости существа начали хрустеть под ударами, а Глория продолжала бить ее пяткой, пока та не отпустила. Из глаз, ноздрей и ушей существа потекла кровь. Глория ударила еще раз изо всех сил, череп женщины провалился внутрь, и она упала, с грохотом ударяясь о пол.

– Держи мою руку! – Боб подтянул Глорию и вытащил через сломанную раму, разбитое стекло порвало ее одежду и поранило кожу. Набитый мешок сперва застрял, но она с силой потянула и наконец оказалась на земле под окном.

Приятный бриз с сосновым запахом и дневной свет позволили вздохнуть свободно. Глория лежала в позе эмбриона в тополином пуху. Голова кружилась от избытка адреналина, когда она переворачивалась на спину. Она чувствовала, как будто была под землей целую вечность. Она взглянула на небо. Боб сбил ногой лестницу, и она упала на головы мертвецам. Глория лежала, уставившись на верхушки деревьев. Она пыталась восстановить дыхание. Боб наклонился к ней.

– Ты в порядке? Поговори со мной.

– Я в порядке, – произнесла она, глядя на переплетающиеся ветви древних дубов. Тонкий слой тумана зацепился за кроны деревьев, из-за чего лес казался очень древним.

– Ты уверена? – Боб внимательно посмотрел на нее.

– Абсолютно.

Хотя голова еще немного кружилась, ей удалось сесть.

– Мы, черт возьми, были на самом краю, да?

– Даже слишком близко, – сказал Боб, касаясь ее щеки. – Ты точно в порядке?

Она вздохнула:

– Да, давай убираться отсюда.

Он помог ей встать и осмотрелся вокруг. Лес казался довольно тихим. Сквозь деревья была видна тропинка, похоже, что недалеко на холме виднелась асфальтированная дорога. Боб взглянул на Глорию.

– Ты можешь идти?

Она кивнула:

– Еще как.

Они начали двигаться к краю поляны, когда боль пронзила бедро Глории. Она споткнулась, и Боб подхватил ее.

– Тихонько.

– Я в порядке, мне нужна минутка, передохнуть. – Она сбросила мешок и упала на землю. Боб наклонился к ней, и она посмотрела на него в упор. – Сядь, Боб, ты действуешь мне на нервы.

– Прости.

Он сел рядом на старую опавшую хвою.

– Да ты молоток, Гло. Даже не верится, что ты утащила все это с собой.

Она улыбнулась ему, сняла кепку, провела пальцами по волосам.

– Я не смогла устоять – никогда не знаешь, где пригодится хорошая шашка динамита, чтобы сварганить барбекю.

– Здесь с тобой не поспоришь – к сожалению.

– Спасибо, что вытащил меня оттуда. – Она наклонилась и поцеловала его в щеку. – Я бы не справилась без тебя.

– Не благодари. – Он улыбнулся в ответ, и она увидела что-то сверкающее в его темных глазах, что-то вдумчивое на его исчерченном глубокими морщинами лице. – Мы должны приглядывать друг за другом.

– Гм-м, я тут заметила на днях, что ты приглядываешь за мной, – сказала она с хитрой улыбкой.

– Ты меня раскусила. – Боб подмигнул. – Виноват.

Он достал фляжку и протянул:

– Не хочешь смочить горло?

– Не откажусь. – Она сделала большой глоток и отдала фляжку обратно. Теперь Глория смотрела, как Боб пьет. – Похоже, ты перешел на безалкогольные напитки?

Он кивнул:

– Да, и иногда позволяю себе кока-колу, если у меня праздничное настроение.

– Я горжусь тобой, Боб.

– Каждый может бросить… Именно это отличает нас от пьяниц.

– Я уверена, что у тебя все получится.

Они смотрели друг на друга. Боб дотронулся рукой до ее волос. Она взяла его за руку. Он наклонился к ней, и они поцеловались. Они застыли в поцелуе, их переполнила настолько сильная страсть, что они не слышали ни звука приближающейся машины, ни скрипа тормозов, ни открывающихся дверей автомобиля.

– Клянусь могилой матери, я видела, как двое вылезли из того разваливающегося здания.

Норма Саттерс, стоя на луговой траве, всматривалась в вершину холма. Ее платье раздувал ветер, кожа блестела от пота. Она прищурилась, чтобы лучше видеть, и вытянула шею, но безрезультатно.

– Я ничего не выдумываю, Майлз. Говорю же, я видела их, мужчину и женщину.

– Ты думаешь, это те, из тоннеля? – Молодой угонщик стоял позади нее, пытаясь настроить дешевый бинокль. «Додж» с незаглушенным мотором и распахнутыми дверями стоял позади.

– Я не знаю.

Майлз посмотрел в бинокль:

– Стой, кажется, я что-то вижу.

– Дай мне, – произнесла Норма и забрала бинокль. В конце концов она увидела двух людей в тени деревьев. Она настроила фокус. – Так-так, кажется, они и не задумываются, что на них могут напасть.

Боб нежно опустил Глорию на землю, они все еще целовались. Он чувствовал ее аромат. Время замерло. Он не думал о Меган. Он не думал ни о чем. Ни о том времени, когда он был тинейджером в Слибелле, Луизиана, ни о том, как посещал клуб джентльменов, его не волновал ни страх, ни опасность. Он думал лишь о спокойном море, образ которого пробудил в нем аромат Глории, о ее нежных пальцах у него на шее, о ее губах, зеленых глазах, ее дыхании у него на лице.

Боб уткнулся в ее грудь и вдохнул ее запах, который поднял его над землей. Глория издала сладкий стон. Она раздвинула ноги и прижалась к нему, их дыхание смешалось. Но что-то идет не так. Боб прикоснулся к лицу Глории. Она взглянула на него.

– В чем дело? Я сделала что-то не так?

– Похоже, у тебя жар. – Он тронул ее лоб. – Да ты горишь.

Она моргнула, сглотнула с трудом и снова на него посмотрела.

– Нет, нет, нет. – Боб замер в ужасе, глядя на ее ногу. – О боже!

Она перевела глаза на оголенный участок кожи, ближе к лодыжке, и увидела окровавленный след укуса, похоже, оставленный бывшей секретаршей.

Боб услышал какой-то звук и инстинктивно схватился за револьвер.

Норма Саттерс окликнула их:

– Извините. Здравствуйте!

Ее пухлое тело протискивалось между двумя деревьями. Она пыталась быть вежливой, насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации.

– Извините! Мы не вооружены и не причиним вам вреда!

Она помахала руками над головой в знак дружелюбия, походя на регулировщика на взлетной полосе.

– У меня всего один вопрос! Среди вас нет случайно никого по имени Лилли? Мы ищем женщину по имени Лилли Коул.

 

Глава двенадцатая

Окно здания распахнулось, две секции рамы вылетели, выбитые плечом Лилли. Томми Дюпре появился в проеме и, перепрыгнув через подоконник, полетел в воздухе и неуклюже приземлился на утрамбованную землю. Ему здорово мешал рюкзак весом в пятьдесят фунтов, с продуктами из торгового аппарата. За ним появилась сама Лилли, протиснулась через дыру и спрыгнула вниз с «ругером» в руках. Приземление получилось жестким, и она моментально приняла стойку израильских коммандос, которой научил ее Боб. Она твердо стояла на обеих ногах и сохраняла равновесие, хотя на спине был закреплен груз размером с небольшой шкаф, а на груди – контейнер с горючим объемом в двадцать галлонов.

Воздух наполнился гнилым ароматом смерти и звуками, издаваемыми тремя или четырьмя сотнями ходячих. Томми, не моргнув и глазом, без колебаний и задержек бросился прямо к центральной железнодорожной колее, не обращая внимания на то, что сортировочная забита, словно автобус в час пик, только не людьми, а мертвецами. И они преграждали людям путь к цели. Сжимая изо всей силы лом и издав яростный боевой клич, он наклонился, словно футболист-защитник во время атаки, и бросился вперед. Он ворвался в группу из трех мертвецов, раскидал двух мужчин и девушку в стороны. Они споткнулись, неловко размахивая тощими руками, и увлекли друг друга на землю.

Ближайшая группа мертвецов, насчитывающая двадцать-тридцать тварей, обратила свои кажущиеся одурманенными взоры на стычку, их акульи глаза уставились на Томми. Толпа двигалась, словно подчиняясь законам пчелиного улья. Находящиеся на удалении мертвяки еще не знали об оказавшихся среди них живых. А ближайшие ряды уже подчинялись зову химии и, прикованные взглядами к добыче, медленно, двигаясь тяжелой поступью, смыкались вокруг теплых дышащих тел.

Если задаться целью описать внешность ходячего, первая ассоциация, которая приходила в голову обычного человека, – жертва инсульта. Жертва рассерженная, свирепая, голодающая и с замашками каннибала. Но стадо производило иное впечатление. Когда ходячие сбивались в стадо, которое иногда достигало такой численности, что превращалось в настоящее полчище, они становились угрозой и сеяли разрушения почти библейских масштабов. Они сливались в жуткое стихийное бедствие, пробуждающее в людях самые древние, заложенные на генетическом уровне страхи. Они становились сродни неумолимой силе природы.

Лилли Коул всем своим существом чувствовала, как ее пробирал этот глубокий первородный страх, пока она следовала за мальчиком к железной дороге. Ее охватило головокружение, угрожающее лишить скорости и дыхания, а возможно, даже довести до смертельного обморока. Она не отрывала взгляда от Томми Дюпре.

Паренек продолжал рваться вперед, атакуя одного ходячего за другим. С криками, ударами и пинками он обрушивался на них, едва успевая уклоняться, чтобы не получить рану или укус бесчисленных зубов. Он опустил лом на голову пожилой оборванки с седыми волосами и тут же вытащил его обратно с воем, напоминающим истеричный лай гиены. И тут же яростно всадил лом в другого мертвяка, наступающего на него слева.

Лилли следовала прямо за ним, продолжая сжимать в руках «ругер». Она сделала несколько выстрелов, попадая в головы наступающих на мальчика мертвяков. Одно за другим их тела валились на землю, становясь кучами мокрой, покореженной плоти. Ее сердце отчаянно билось, а взгляд затуманивался с каждым шагом по усеянной камнями земле.

Томми достиг поворотной площадки, перепрыгнул через внешние рельсы и взобрался на одинокую платформу в центре пути. Лилли в одно мгновение взобралась на поворотный стол позади мальчика, и ей пришлось атаковать еще троих мертвецов, серых от обезвоживания, в рваной крестьянской одежде. Ее выстрелы взорвали черепа, розовая кровавая взвесь замерцала на солнце, а ходячие забились в агонии на земле – постепенно успокаиваясь и приходя в естественное состояние для мертвецов.

Томми уже скинул рюкзак и подхватил с платформы длиннющую деревянную жердь.

Позади него Лилли забралась на противоположный край вагона и избавилась от груза, сбросив огромную сумку и топливный бак на гниющие доски. Платформа скрипела и постанывала, когда Томми взял жердь побольше, поднял ее вверх, а потом с размаху воткнул в землю рядом с рельсами. Он бросил взгляд через плечо.

– По моему сигналу… ТОЛКАЙ! – крикнула Лилли с заднего края платформы.

Она тоже схватила одну из жердей и теперь держала ее так, будто собиралась грести веслом, стоя в лодке.

К этому моменту стадо подобралось еще ближе, привлеченное сутолокой на платформе. Многие неловко пробирались через рельсы и сорняки к центральному пути, когтистые руки скребли воздух, почерневшие губы, будто желатиновые извивающиеся черви, шевелились вокруг гниющих зубов.

– Давайте уже! – орал Томми и лупил мертвецов по рукам деревяшкой, чувствуя, что когти тварей цепляли край его штанины.

– ТЕПЕРЬ ВМЕСТЕ – ТОЛКАЙ! – Лилли воткнула жердь в землю изо всех сил, в то время как Томми на переднем краю платформы сделал то же самое.

Поначалу открытый вагон едва двигался. Колеса с трудом вырывались из подлеска, избавлялись от клубов сорняков медленно, со скрипом и треском. Лилли выкладывалась полностью, толкая так сильно, как только могла. Она чувствовала, как платформа вырывалась из объятий кудзу, дикой ивы и вернонии, и стальные колеса начинали проворачиваться на чистых рельсах.

Появилось еще больше ходячих, преграждая путь.

Томми ударил маленькую мертвую женщину ботинком и пробил ей череп, посильнее отталкиваясь. Тщедушное тело упало под вагон, и колеса разрезали ей ноги надвое. Платформа набрала скорость. Теперь Лилли будто гребла что есть сил, тянула и толкала, тянула и толкала деревянную жердь, заставляя вагон двигаться все быстрее и быстрее по главной железнодорожной ветке.

Рядом с ней Томми так же яростно отталкивался жердью от земли, пока не случилось нечто неожиданное.

– Мы едем вниз! – прокричала Лилли сзади, ветер трепал ее волосы, платформа сильно вибрировала и набирала скорость, двигаясь под уклоном вниз. Она отбросила жердь. Томми опустил свою деревяшку и присел, держась за железную скобу, чтобы не упасть.

Рельсы плавно сворачивали направо. Несколько зомби подобрались к краю шпал, наткнулись на них и упали. Колеса врезались в груду плоти и размололи ее. Томми завопил, глядя, как оторванная рука перевалилась через край платформы, оставляя позади кровавый след.

Платформа ехала все быстрее и быстрее. Лес вокруг них начал принимать размытые очертания. Лилли понимала, что они двигались уже со скоростью тридцать или сорок миль в час. Колеса барабанили по рельсам в синкопированном ритме, а темп все ускорялся. Томми начал хихикать, потом хихиканье превратилось в маниакальный смех, а маниакальный смех – в победный вопль:

– Поймайте нас сейчас, вы, УБЛЮДКИ! ВЫ ДЕРЬМО! ВЫ ГРУДА МЕШКОВ! ВЫ СЛИЗНИ!

Лилли бросила взгляд через плечо, увидела толпу мертвецов и оценила увеличивающееся расстояние. Вот так просто. Они проскочили и свободны от нашествия саранчи.

Она повернулась и отметила, что платформа неслась вниз со все увеличивающейся скоростью. Лилли осознала, что в этой ситуации нет ничего смешного. Праздновать тут нечего.

Они находились в бешеном вагоне, который невозможно остановить.

– Не двигайся! Пожалуйста, Гло! Это единственный способ! – Боб Стуки сидел, скорчившись, на заднем пассажирском кресле «Доджа Челленджер», в узком пространстве между сиденьями, в то время как автомобиль гнал быстрее шестидесяти миль в час к северу по Девятнадцатому шоссе.

Рюкзак Боба был раскрыт на полу между ног, импровизированные хирургические инструменты разложены на старой газете перед ним. Глория лежала на спине, прижав плечи к дальней двери и перекинув ноги через колени Боба.

– Я не знаю, Боб… – Она сжала его руку, корчась и пьянея от ужаса. – Не знаю, не знаю, ничего не хочу знать об этом!

Она закрыла лицо руками, слезы текли между пальцами.

Причитания звучали так, будто она хихикала. Ее тело ослабло, завалилось на бок, седеющие волосы слиплись от пота. Глория тяжело дышала:

– Я не знаю, я не знаю, я не знаю, не…

– Хорошо, дорогая, посмотри на меня, – Боб мягко повернулся и укачивал ее голову в своих руках.

– Ты должна попытаться дышать и оставаться как можно более спокойной. У нас есть всего несколько минут, и нет иного выхода. Все пройдет гораздо проще, если ты будешь спокойна.

Он погладил ее волосы.

– Посмотри на меня, Глория. Это старый Боб. Ты можешь мне доверять. Ты обязательно сделаешь это, и ты обязательно нас всех переживешь. Теперь, конфетка, я хочу услышать, как ты это говоришь.

– Что говорю? Ты хочешь, чтобы я что?!

– Я хочу услышать, как ты говоришь, что собираешься нас всех пережить. Да ладно, скажи это!

Он поставил небольшую пластиковую бутылку между ног, полил дезинфицирующей жидкостью свои большие, узловатые руки и растер их. Между его ногами на газете лежали многие из тех предметов, что они нашли в офисе шахтеров, в том числе ацетиленовая горелка, технический спирт, комплект первой помощи, штауферка и ножовка. Он взглянул на нее.

– Да ладно, Глория, скажи это.

– Хорошая попытка, Боб.

Она испустила сухой, саркастичный смешок. Звучал он так, будто она уже обезумела от страха.

– Хорошая гребаная попытка.

– Эй! – Он бросил бутылку и схватил ее за плечи, встряхнул и повторил с досадой: – Кто здесь медик? Три кампании и почетная награда в Ираке – я не умею оживлять разбившихся парашютистов, зато, когда речь идет о полевой хирургии, я как чертова Флоренс Найтингейл! Так что делай, что я говорю, и повторяй за мной. «Я!» Скажи это! «Я!»

Она сглотнула. Посмотрела на него мутными бегающими глазами.

– Я…

– Я собираюсь пережить всех вас, парни!

Ее голос сломался, стал наполовину рыданием.

– Я собираюсь… пережить вас, парни.

– Это точно! И раз ты права, то уж права. А я сейчас…

Голос с переднего сиденья прервал его:

– Сэр, – молодой автоугонщик перекрикивал рев двигателя, сидя за рулевым колесом. – Могу я предложить?

– Только предлагай быстро!

Боб наклонился к ремню, расстегнул его и потянул из шлеек наружу.

– Через секунду мне нужны будут все руки на борту.

– Сэр, я не пытаюсь учить вас, что надо делать, – молодой водитель нервно взглянул в зеркало заднего вида. Он сделал это, параллельно объезжая обломки на дороге и совершая такие сложные маневры, после которых большинство других водителей отправились бы в кювет.

– Но там, впереди, есть стоянка для отдыха, мы можем завернуть туда – и вы сделаете это на столе для пикника или внутри беседки…

– Нет времени!

Боб сжал дергающуюся ногу Глории и держал, перетягивая ремнем на два дюйма выше раны. След укуса уже воспалился, и стригущий лишай красного цвета уже расцвел вокруг раны. Опыт Боба, особенно при работе с огнестрельными травмами, подсказывал, что сепсис может распространяться в течение минуты. Это могло привести к тому, что кровяное давление резко упадет, наступит шок, и внутренние органы начнут функционировать с перебоями, как мигающие фонари в шторм.

К сожалению, у него не было никакого мерила, по которому можно было бы отсчитывать время распространения этой заразы, когда человек укушен ходячим, и не было опыта в работе с подобными инфекциями.

– Просто продолжай двигаться в северном направлении по Девятнадцатому шоссе так же быстро, только сильно не виляй, – приказал он молодому водителю. – Следуй по Ханасс-Милл, а вот там повернешь на запад на Джеффа Дэвиса!

– Но что насчет…

– Просто следуй маршруту! – Голос Боба звучал, как натянутые струны фортепиано. Он пальпировал ногу Глории, чувствуя вдоль сухожилия ниже колена пульс ее малоберцовой артерии. – Чтобы спасти ее, нам надо добраться как можно быстрее до нашего подобия медпункта в подземелье – некоторые вещи я смогу сделать только там!

Женщина на пассажирском сиденье обернулась и посмотрела на Боба дружелюбным взглядом:

– Вы не хотите дать ей остальную часть выпивки? Боб, так ведь?

– Да, мэм, правильно. Конечно. Было бы хорошо.

Боб кивнул и начал затягивать ремень вокруг ноги Глории, затягивая жгут насколько это возможно. Он продел конец ремня через пряжку и сильно его дернул, отрезав путь крови к ране, что заставило Глорию тихо застонать, бормоча что-то неслышное и неразборчивое. Пять минут назад они дали ей половину пинты «Мэд Дог», которую Норма Саттерс сохранила в тайнике своей сумочки, вместе с парой обезболивающих таблеток, которые Майлз Литтлтон держал в бардачке. Теперь наркотики и выпивка начали действовать на нервные окончания Глории.

– Вот и она. – Норма наклонилась вперед и открыла отсек для перчаток. Она порылась в содержимом сумочки, выудила нужные предметы, обернулась и протянула полупустую бутылку с «Мэд Дог» и пузырек с таблетками, будто они, словно старейшины индейских племен, обменивались в знак мира самым ценным.

– Если она примет еще две таблетки секонала с остатками этой выпивки… ох, Господи, она даже не будет помнить, какой год сейчас на дворе.

Лаконичный кивок от Боба.

– Хорошо, давай, хорошо. Быстро дадим ей выпить это.

Они дали Глории обезболивающее и выпивку, та закашлялась и плюнула, но в конце концов съела все это. Глория отрыгнула, икнула, испустила пару мучительных рыданий и, успокоившись, произнесла:

– Никогда не думала, что я буду вот так тусоваться с Бобом Стуки.

Она засмеялась. На самом деле это скорее страдальческий визг, чем смех, и говорила она запыхавшись – наркотик уже подействовал, – лихорадочно говорила с болезненной иронией:

– Гуляем! – Она хихикала и хихикала, и ее хихиканье переросло в искаженные бормотания, но вскоре замолкло.

Боб подложил полотенце под ее ногу. Затем поднял ножовку.

– Не хочешь потанцевать, мистер Стуки? – нечленораздельно бормотала Глория. – Часто сюда заходишь? – Продолжительное хихиканье. – Мы нигде раньше не встречались?

Боб вгрызся ножовкой в ее лодыжку.

– БУДЬ ГОТОВ СПРЫГНУТЬ!

Голос Лилли, едва слышный на ветру, достиг ушей Томми Дюпре мгновенно, прежде чем он увидел резкий поворот рельсов в паре сотен ярдов. Он лежал ничком, на животе, сжимая железную скобу сбоку платформы, жмурясь от порывов ветра, а вагон продолжал нестись в сторону крутого изгиба пути, колеса стучали все сильнее, ходовая начинала дрожать и трястись. Лилли Коул лежала в десяти футах от него, так же на животе, держась за чугунную сцепку в передней части платформы.

Томми понимал, что Лилли абсолютно права: они собирались покинуть вагон в тот самый момент, когда он зайдет в поворот, и им стоило поторопиться. У Томми получилось подняться, не растеряв поклажу и не соскользнув с края на землю. Он присел, тощие ноги согнулись под тяжестью тела, теплый весенний ветер щипал лицо мальчика, заставляя глаза слезиться.

– НА СЧЕТ «ТРИ»!

В передней части платформы Лилли также поднялась на корточки и готовилась к прыжку. В этот безумный момент, скорчившись на ветру, с кипящей в мозгу паникой, Томми думал о субботнем выпуске мультфильмов. Он вспомнил, как Дорожный Бегун слетал с обрыва, оседлав валун или бревно, и в самый последний момент – когда валун уже готов был разбиться о землю – выполнял маленький изящный кувырок, спрыгивал с камня и идеально точно приземлялся на краю только что образовавшейся воронки. А ведь это именно то, что они сейчас собирались сделать. А если это просто физически невозможно? Если сумасшедший гамбит Лилли не соответствовал основным законам физики?

– РАЗ!

Поворот вырисовывался все ближе и ближе, уже всего в сотне ярдов. Томми опустил центр тяжести и готовился сделать достойный прыжок. Стволы деревьев мерцали по краям пути, как будто они приближались к скорости света.

– ДВА!

Томми сжимал железный рычаг сзади себя так сильно, что вибрации от колес продирали сухожилия и встряхивали все кости, будто посылая разряды электрического тока через него. Он задержал дыхание и пристально посмотрел на размытый силуэт Лилли, на ее спину у передней части платформы. Томми распрямился и подбодрил себя, бормоча, что готов сплясать рок-н-ролл. Взгляд на Лилли Коул – в десяти футах впереди, плечи напряжены и собраны, ноги точно под ней, колени чуть наружу, как у ловца в бейсболе – наполнил Томми Дюпре внезапным и неожиданным ощущением собственного мужества.

Перефразируя своего покойного отца, Томми последует за этой женщиной и в долину смертной тени.

– ТРИ!

Размахивая руками и ногами, Томми взмыл в воздух. На короткий миг весь огромный груз дерева, железа и металла унесся от него, словно земля под ним внезапно начала проваливаться или разверзлась, чтобы поглотить вагон. Томми жестко приземлился на плечо и перекатился через него. Рюкзак порвался, и его содержимое стало высыпаться: чипсы из тортильи, конфеты, маникюрные ножницы, одноразовые бритвы, зубные щетки, щетки для одежды, подушки для путешествий… все упало на землю вокруг. Боль пронзила его тело, будто Томми ударили молотом в основание спины. Он неловко вышел из переката, ударившись в ствол живого дуба. Столкновение выбило весь воздух из легких, а перед глазами у него начали плясать огоньки. С трудом переводя дыхание, он попытался сесть и увидел, как Лилли приземлилась рядом. Ее огромный рюкзак ударил ее по спине, и Лилли болезненно вскрикнула. Землю сотряс глухой стук, потом металлический звон – и наступила тишина.

Что-то внезапно заслонило солнце, что-то невероятное – и внимание Томми устремилось к небесам над вершинами деревьев. Там парила шестидесятифутовая открытая платформа. Она лениво вращалась в воздухе несколько мгновений, перед тем как спланировать по дуге на соседнюю поляну. Эта картина достойна пера Магритта, настоящий локомотив в огне. Вагон рухнул в траву за поворотом.

Земля вздрогнула.

Томми испустил вздох – то ли шока, то ли облегчения, – наблюдая, как массивный вагон катился, переворачиваясь, еще сотню футов или около того перед тем, как остановиться окончательно, теряя колесные пары и рессоры, которые отлетали в сторону и зарывались в высокую траву. Воздух наполнился облаком пыли, которая поднималась над местом аварии и быстро рассеивалась по ветру. Томми опустил голову и издал еще один вздох облегчения. В десяти футах от него Лилли уже сумела подняться на ноги.

– Ты в порядке, парень? – спросила она, хромая к нему.

– Думаю, да.

Томми принял вертикальное положение. Его шатает от головокружения.

– Это было… вау!

Она ощупала Томми, чтобы понять, не ранен ли он.

– Похоже, ты и вправду невредим.

– Да что же это, что ты говоришь такое? Я полностью поврежден! Просто в куски.

Лилли отпустила холодный смешок:

– Да. Полностью. Но это все же лучше, чем альтернативный вариант событий.

Они услышали шум. То ли звук сломанной ветки где-то там, за деревьями. То ли шаркающие шаги.

Лилли глянула через плечо и никого не увидела… пока.

– Не время гладить друг друга по спинке, – произнесла она, замечая тени в лесу. – Шум нашей небольшой разгрузки вагона привлечет сюда толпу. Идем.

Лилли подобрала лакомства, вывалившиеся из рюкзака Томми.

– Давай-ка сложим это все обратно и уберемся отсюда к чертям.

Вопль Глории звучал в замкнутом пространстве кабины «Челленджера» с силой сирены, возвещающей о воздушной атаке. Кровь заливала Боба с ног до головы, а машина начала вилять. Боб давил на лодыжку, ручка ножовки скользила в окровавленных ладонях, кровь пропитывала штаны на его коленях и заливалась в швы между сиденьями. Он знал, что должен спешить. Чем медленнее он резал, тем мучительнее была боль.

Глория закричала еще громче – скрипуче, пронзительно завыла, в голосе скрежетал металл, когда Боб добрался до кости. Он сжал зубы, и ребристое лезвие вгрызлось в твердую, хрупкую ткань. Он давил все сильнее. Глория потеряла сознание, ее тело обмякло.

– Почти, почти, почти! – бормотал он и издавал хрюкающие звуки, пытаясь сломать лодыжку, наваливаясь на лезвие всем телом.

– Черт ПОБЕРИ! – выругался Боб, когда лезвие соскользнуло с кости. – Мне нужен рычаг получше!

– Ох, Боже, Боже, Бог Иисус, Боже, милый Боженька… – бормотала Норма Саттерс, уткнувшись себе в колени. Ее голова тряслась, а плечи придавило горем.

Боб неуклюже выбрался из-под кровавого месива, в которое превратилась нога, и попытался сменить положение, пробираясь между спинками сидений и Глорией, чтобы сесть к ней лицом и быстро закончить дело. Она застонала. Частично в сознании, в бреду от боли, с трясущейся головой, она шептала его имя.

– Я здесь, дорогая, – мягко ответил Боб и продолжил: – Еще одна секунда, один выстрел перетерпеть, и все закончится.

Казалось, что время замедлилось, а потом и вовсе остановилось, пока Боб перепиливал оставшиеся несколько сантиметров кости и в конце концов оторвал ее ногу – на три дюйма выше щиколотки. Она выскользнула из рук Боба и упала в лужу крови, которая натекла на автомобильном коврике внизу. Сиденья тоже все в крови. Боб быстро схватил горелку и зажигалку, пустил ацетилен и выбил искру.

Звук, с которым язычок синего пламени вырвался из горелки, заставил Норму Саттерс вздрогнуть на переднем сиденье – даже несмотря на то, что она глядела в сторону в течение всей операции. Боб прижег сочащийся кровью, зазубренный огрызок. Пахло ужасно – едким, черным дымом, – но это вовсе не самое ужасное.

Хуже всего звук. Шипение поджаривающейся плоти будет жить в воспоминаниях каждого из пассажиров «Доджа Челленджер» до конца их дней. Боб чувствовал, как что-то внутри него умерло, убрал палец с кнопки горелки и потушил пламя, оставляя на культе черный смолистый колпачок.

Каким-то невероятным образом у Майлза получалось держать машину ровно на дороге со скоростью пятьдесят миль в час на протяжении всей операции. Теперь он смотрел в зеркало заднего вида:

– Готово?

– Готово, – ответил Боб, глядя вниз на отрезанную ногу и вытирая липкие кровавые руки полотенцем. – Привези нас домой так быстро, как только сможешь. Мы еще не выбрались из леса.

Он оценил то количество крови, которое собралось на полу на ковриках, на обшивке сиденья и даже на стеклах. Машина изнутри выглядела так, будто здесь зарезали животное. Он прижал полотенце к культе и нежно погладил Глорию по щеке.

Она пыталась говорить, но вместо слов получался тоненький свист, похожий на вздох.

– Ты справишься, детка, – нежно говорил ей Боб, гладя горящую щеку.

Она слабо пробормотала в ответ:

– Прости, Боб… но не справлюсь… пожалуй, нет.

Боб взглянул на нее. Он в смущении покачала головой из стороны в сторону. Она просто не был уверен в том, что правильно расслышал только что. Поэтому он наклонился и приложил ухо к ее искусанным обескровленным губам.

– Повтори, милая.

Слова вышли наружу вместе со вздохом, еще больше ослабляющим ее голос:

– Я бы… предпочла бы… просто… знаешь ли… пусть это… похоже, мне конец.

 

Глава тринадцатая

– Подожди… Что? – Боб Стуки глядел в умиротворенное лицо женщины, в то время как на ее курносые черты ложилась жуткая невозмутимость. Боб запаниковал.

– Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.

Она пристально смотрела на него глазами, покрытыми мрачной мутной пленкой страдания.

– Отпусти меня, Боб.

– Черт, нет!

Ее веки закрылись:

– Это была… хорошая пробежка.

Он потряс ее.

– Останься с нами! Нет причины…

– Н-нет… для этого слишком много сил… у меня нет.

– Глория! Глория!

Он тряс ее, бил по лицу. Он даже не заметил, что плачет.

– Нет никакой причины для!.. Гло! НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!

Ее глаза теперь были закрыты, голова завалилась набок, она мягко хрипела в преддверии смерти. Губы шептали что-то совсем неразборчиво, так тихо, что Бобу приходилось прижать ухо к ее трепещущему рту.

– Сделай так, чтобы я… не…

– ГЛОРИЯ!

– …не вернулась…

– ГЛОРИЯ!

С долгим вздохом:

– …Пожалуйста, удостоверься, что…

– ГЛОРИЯ!

Он тряс ее снова и снова. Слезы застилали Бобу глаза. Он чувствовал привкус меди на языке – привкус соли и окисленного металла – когда машина виляла. Боба прижало к двери, он тряс Глорию, приподнимая… И едва заметил изменение в ее маленьком тельце. Оно совсем обмякло.

– ГЛОРИЯ! ГЛОРИЯ! ГЛОРИЯ!

Боб держал ее и плакал, как вдруг понял, что кончики пальцев его правой руки упираются в нежную плоть как раз над ее сонной артерией.

Пульса не было.

Этот факт дошел до сознания Боба за одну наносекунду, прежде чем он осознал, что именно он сейчас должен совершить.

Боб нахмурился, слеза сорвалась с края нижнего века и сползла вниз по лицу. Он вытянул пистолет из-за спины, где тот застрял между ремнем и потной кожей. Он опустился на сиденье рядом с кровавыми останками Глории Пайн. Затем Боб Стуки издал душераздирающий крик.

Внутри салона маслкара выстрел прозвучал сухо и «плоско», как будто лопнул шарик, как раз в тот момент, когда машина с грохотом вывернула на перекресток Семьдесят четвертого и Восемнадцатого шоссе. Звонкий плевок «магнума» прозвучал приглушенно, будто смятый между стекол и стальных переборок автомобиля, а дальше его почти совсем погасил моток тряпья, прижатого к черепу Глории Пайн. Послышался низкий «бум», который легко можно было принять по ошибке за звук проколотой шины или удара покрышки о рытвину – если бы не явственное, бьющее в спину эхо, которое теперь разносилось по верхушкам деревьев ближайшего леса.

Любому, кто находился в радиусе пяти миль, оно могло напомнить грохот летней грозы на горизонте или кипение шторма, назревающего в отдалении.

Лилли Коул остановилась на тропе и глянула вверх. Она наклонила голову и прислушивалась, ожидая еще звука выстрелов, но это был единственный глухой взрыв, теперь растворившийся в дуновении ветра. На секунду она задумалась, не почудилось ли ей.

– Ты слышал это? – прошептала она молодому человеку, идущему сзади.

Томми утомленно вздохнул.

– Слышал что? Нет. Что это было? Зомби?

– Нет… Мне показалось, я слышала… Неважно.

Лилли глубоко вздохнула и подтянула ремешки рюкзака повыше. Они впивались в заднюю часть шеи в течение последних пары миль, и сейчас она слышала легкий хруст сухожилий при потягивании. Ее рюкзак весил тонну и казался тяжелее с каждой секундой. Она затянула крепления.

– Пойдем… Надо двигаться… Мы почти пришли.

Они продолжали спускаться по каменистой, поросшей сорняками тропинке, извивающейся сквозь чащу.

Пять минут спустя они увидели отблеск металла сквозь просвет в зелени, и Лилли тихо выставила руку, останавливая Томми. Она услышала голоса. Лилли жестами приказала мальчику тихо присесть и замереть на секунду. Она согнулась, скинула свой рюкзак, забралась в него, достала бинокль и всмотрелась через линзы в блеск фиолетового металла, видный сквозь лапы сосен и высокую траву. Лилли различила переднюю часть машины, припаркованной около смотрового люка. Похоже, двери машины были открыты, и виднелись силуэты трех или более людей, сидящих внутри.

Женский голос произнес что-то вроде:

– С вами все в порядке?

Сиплый мужской голос ответил:

– Секунду… Я в порядке… Одну секунду.

Лилли покрылась мурашками. Она одновременно чувствовала несколько вещей: в равной степени панику, смущение и странное облегчение. Она узнала голос Боба Стуки, но он звучал необычно – истощенно и с дрожью. И она не узнала второго говорившего.

Вдруг она услышала звук шаркающих шагов на некотором расстоянии позади, за деревьями, и низкий гул.

Лилли обернулась и встретилась взглядом с истощенным мальчиком.

– Томми, – прошептала она. – Послушай меня. Достань свой лом.

– Хорошо, но…

– Шшш, просто сделай это и следуй за мной.

Лилли наклонилась к рюкзаку, положила в него бинокль и застегнула молнию. Затем она вынула «ругер» из-за ремня и прошептала:

– Сзади нас движутся мертвецы, и я не совсем уверена, что там впереди происходит с Бобом и теми людьми, кто они и чего хотят. Но я точно знаю: что-то не так. Я предпочитаю обезопасить себя, чем потом жалеть.

Мальчик кивнул.

– Я понял. Я готов.

– Говорить буду я.

Еще один кивок.

Лилли поднялась, беззвучно проложила путь сквозь листву по направлению к просвету, сжимая «ругер» обеими руками – словно коммандо, – несмотря на то, что он не заряжен. Подойдя к припаркованной машине, она увидела, что это старый драндулет: он вздрагивал и дребезжал, как храпящий монстр. Машину припарковали так, чтобы на нее падал свет из полуоткрытого люка тоннеля. Подойдя ближе, она увидела Боба, стоящего на коленях у распахнутой задней двери машины, будто он молился или умолял кого-то, распростертого на задних сиденьях. Его плечи были горестно опущены, как если бы голова весила миллион тонн. Огромная черная женщина в ветхом цветастом платье и с пышной прической стояла снаружи, у передней двери, сжимая руки и уважительно ожидая, когда Боб закончит свое важное дело.

Лилли остановилась у сплетения рогоз и подлеска, растущих на границе с поляной. Она направила оружие на полную женщину.

– Боб?!

Боб удивленно поднял голову.

– Лилли? – Он огляделся вокруг. – Это ты?

Лилли сделала шаг из кустов к просвету, за ней шел мальчик, держа лом как можно более угрожающе.

– Какого черта тут происходит? – требовательно воскликнула Лилли, держа женщину на мушке. – Кто эти люди, Боб?

– Спокойно, Лилли, девочка. – Боб говорил, то и дело хрипя и замолкая, как будто он едва находил в себе силы на разговор. – Это друзья.

Лилли начала говорить что-то еще, когда водительская дверь машины открылась и молодой афроамериканец в поношенной толстовке и с маленькими косичками вылез из машины с поднятыми руками.

– Мы на вашей стороне, мэм!

– Это правда.

Полная женщина тоже подняла руки и компанейски слегка улыбнулась Лилли.

– Я Норма, а это Майлз.

– Боб, что случилось? – Лилли заметила тело, распростертое на заднем сиденье, увидела лужу ярко-алой крови, разлившуюся внутри машины, и ее желудок сжался.

Она услышала, как поспешно двигаются по лесу ходячие.

– Это Глория? Что случилось? Как она?

Боб посмотрел на Лилли, и одно отчаянное страдальческое мотание головы сказало Лилли практически все, что ей нужно было знать. Боб не произнес ни единого слова. Она опустила пистолет и почувствовала холод в груди. Склонила голову и вздохнула так, будто у нее сердце разрывалось.

– О господи… Не говори мне, что она… И что тебе пришлось…

– Лилли? – Голос Томми вывел женщину из шока. – Четыре холодненьких подходят.

Лилли обернулась и запихнула пистолет за спину, затем достала ржавое мачете из самодельных ножен на бедре.

– Назад, Томми.

– Но как же…

– Просто делай, как я говорю!

Лилли увидела четверку, продирающуюся через кустарники на расстоянии около тридцати футов: женщина и трое мужчин в поношенной рабочей одежде. На них заметны следы по меньшей мере двух лет гниения, их лица и открытые участки тела настолько повреждены разложением, что казалось, они сделаны из штукатурки с отвратительными накладками из серой ткани вокруг заостренных скул. Лилли начала говорить:

– Все отойдите, и…

Она услышала движение сзади и затем лающий голос Боба:

– ПОСТОРОНИСЬ!

Лилли краем глаза заметила быстрое движение. Боб отскочил от машины, направляясь к ней. Прежде чем Лилли успела хоть как-то отреагировать, Боб выхватил мачете у нее из рук.

– БОБ, ПОДОЖДИ!

Он рванулся к тварям, фыркая, как разъяренный дикий бык. Он набросился на первого, ударяя его между грудью и плечом, делая такое глубокое отверстие в его шее, что череп перекосился и откинулся за спину. Черная кровь начала хлестать из отверстия за секунду до того, как существо упало, голова при этом ударилась вверх тормашками о его собственную спину, нити артерий и сухожилий походили на мертвые провода какого-то неработающего прибора.

– Боб?!

Лилли глазела на Боба Стуки, который перехватил ржавое кровавое мачете обеими руками – будто Бейб Рут вышел на подачу с бейсбольной битой, – сильно размахнулся и погрузился в резню, потопил себя в ней, не обращая внимания на полные ужаса глаза выживших товарищей.

Лилли Коул видела резню ходячих и прежде. Она была свидетельницей того, как человек, известный под именем Губернатор, открыл огонь из целой армады пулеметов пятидесятого калибра и бесчисленных автоматических штурмовых винтовок по толпе тварей, собравшихся за заборами тюрьмы общего режима в сельской Джорджии. Облака кровавого тумана и ошметки плоти, наполнившие воздух при истребления той конкретной толпы, будут еще долго живы в ее памяти. Она видела и более мелкие бойни – как в тот раз, когда банда мужчин в Мариетте загнала в угол небольшую группу зубастых в зоне отгрузочного дока позади Пигги Вигги и последовательно расчленяла их и давила головы задними шинами массивных бортовых грузовиков. Но она никогда – никогда – не видела ничего, похожего на это.

Катарсическое неистовство Боба по отношению к группе монстров продолжилось широким дуговым ударом мачете в череп следующего ходячего. Лезвие ударило в череп существа прямо над мочкой уха и отсекло верхние две трети черепа начисто, будто бы Боб открутил крышку с бутылки. Лохмотья кожи черепа и частички костей взмыли в воздух, будто розовый хвост кометы, вращаясь и постепенно планируя на землю. На туловище осталась только кровавая пустая глотка с дрожащими челюстями, которые продолжали вибрировать и пытаться жевать, прежде чем тело сдалось и рухнуло на землю.

Остальные два существа делали тщетные попытки атаковать Боба, но темноволосый мужчина уже повернулся к ним и, издавая первобытные звуки, быстро и эффектно забил кончик лезвия надо ртом каждого из них, в носовые пазухи, лезвие прошло сквозь теменные доли и вышло через макушки черепов. Один за другим оставшиеся мертвецы свалились на землю.

Боб глубоко вздохнул и издал рык чистой первобытной ярости – усиленной агонией потери – прямо перед тем, как разбить ботинком голову одного из упавших. Мокрый треск заставил большинство зрителей позади него с отвращением отвернуться – всех, за исключением Лилли. Она обхватила рукой плечи Томми Дюпре и прижала его лицо к своему животу, мягко прошептав:

– Я думаю, тебе правда не стоит это видеть.

В это время Боб все еще сжимал мачете обеими руками и теперь глазел на бездвижную массу. Потом с силой порубил обмякшие конечности и тела, как бы начиная яростную сессию рубки дров. Лилли смотрела почти стоически, с болезненным любопытством. В действительности она была влюблена в этого человека и гордилась им – гордилась, что он перестал пить, что он нашел тоннели, гордилась, что он спас жизни своих товарищей, что он был голосом разума, всегда был преданным и был настоящим другом. В последние дни Лилли замечала мелкие знаки того, что Боб симпатизировал Глории, а теперь это…

Лилли продолжала смотреть без особых эмоций, как Боб ударял с плеча, рубил и втыкал лезвие в кучу мертвых сухожилий и упрямых костей, топча их ботинками. Кровь брызгала во все стороны и попадала на него, покрывая изможденное лицо, жаля горящие глаза. Он выглядел как демоническое создание, и это затрагивало что-то глубоко внутри Лилли Коул. Чего бы это ни стоило, думала она.

Боб отделил ногу от тела одним движением, голову от шеи, верхнюю часть туловища от нижней, он уже весь покрылся кровью. Пытался ли он переиграть фиаско с ампутацией в машине? Изгонял ли он что-то более глубокое, более опасное из своей души? Лилли не могла точно этого сказать, но ей это и не важно. Боб запыхался. Лезвие на секунду застряло, и Боб издал еще один дикий крик, почти такой же по силе своей гортанной ярости, но с болью.

В этот момент Лилли поняла, что Боб плачет, атакуя мертвых существ. Его слезы капали с лица при каждом яростном ударе, его рыдания смешивались с одышкой.

– Хватит, – произнесла Лилли, сделав шаг к нему. – Достаточно.

Она подошла к нему сзади, в то время как он продолжал избивать тварей на земле. Его силы были на исходе. Голова опустилась, удары становились все слабее. Рыдания забрали все его силы. Лилли осторожно приблизилась. Она нежно положила руку на его плечо, и Боб подпрыгнул от неожиданности ее прикосновения.

Он повернулся и встретился с ней своими лихорадочными глазами, которые теперь сияли безумием.

– Что! ЧТО!

Лилли ничего не ответила, она только молча кивнула и задержала руку на его плече, продолжала кивать и не отворачивалась.

Боб позволил себе разрыдаться и упал в ее объятия, горе ослабило хватку на кровавом мачете. Оружие выскользнуло на землю.

Теперь Боб потерял контроль над собой.

Лилли держала его и давала выплакать все, что скопилось внутри, до тех пор, пока ничего не осталось.

Они собрались под землей, в тенях бокового тоннеля, в мертвой тишине. Сидели на складных стульях и держали бумажные стаканчики с растворимым кофе, мрачно уставившись в пол и слушая плохие новости, о которых вещал им низкий голос Нормы Саттерс.

Некоторые из них надеялись, что священник мертв, думая, что он исчез в хаосе полчищ, нагрянувших на Вудбери в прошлом месяце. Теперь они сидели очень смирно и слушали с мрачными выражениями на лицах. Норма рассказывала, как священник наткнулся на ее церковь со своими двумя приспешниками. Она описывала, как он присоединился к ней в поиске Майлза и скрытного каравана, и как священник захватил колонну, когда пастырь умер, и как он почти сразу же начал действовать странно и эксцентрично.

Затем она остановилась. Остальные ждали. Норма облизнула потрескавшиеся губы, на секунду заглянула в глаза каждого слушателя, оценивая, как и когда, и следует ли ей вообще рассказывать о главной сути дела, ради которого она здесь. Наконец она прочистила горло и произнесла очень мягко, обычным тоном:

– Он создает армию мертвецов.

Лилли попросила ее повторить то, что она только что сказала, и Норма повторила, но Лилли нужно было услышать это еще и в третий раз, чтобы понять значение сказанного и критически его оценить.

Ее воспоминания об ужасе Губернатора, о ходячих мертвецах и ужасных смертях были еще достаточно свежи в памяти, чтобы вызывать ночные кошмары, и она слишком хорошо помнила массу зубастых за заборами той ужасной тюрьмы, в которой она убила Филипа Блейка. Она также помнила Иеремию, который пытался разрушить Вудбери, ломая баррикады и призывая толпы мертвецов. В течение двух лет, с тех пор как разразилась эпидемия, многие пытались использовать зомби разными способами – как полчища, как оружие или как угрозу, – но никто еще никогда не пытался сделать это таким бредовым образом, как этот.

– Я боюсь, тебе придется объяснить, о чем конкретно ты говоришь, – в конце концов сказала Лилли полной черной женщине, сидящей напротив нее.

Одетая в поношенной цветастое платье, натянутое по швам, с выпирающей массивной грудью, Норма Саттерс обладала тем теплым, «приземленным» лицом, которое Лилли всегда ассоциировала с медсестрами, учителями и воспитательницами. Против своей воли Лилли доверяла этой женщине и ее молодому компаньону – малолетнему преступнику.

Норма сделала глоток холодного кофе и продолжила:

– Пару ночей назад я не могла глаз сомкнуть… сильно ворочалась до середины ночи. Я думаю, старый мозг просто перегружен волнениями. Поэтому я встала и немного прошлась.

Из другой части тоннелей раздался детский смех, заставив Лилли и остальных подпрыгнуть. Барбара Штерн согласилась занять детей играми и накормить их ланчем, пока Норма и Майлз рассказывали свою историю остальным взрослым, но каждые несколько секунд дети непроизвольно давали о себе знать. Лилли взглянула на свои руки и увидела, что они слегка дрожат, и это вызвало в ней гнев. Она едва смирилась со смертью Глории Пайн – они должны были где-то похоронить ее в ближайшее время, – а теперь еще и это.

– Я собиралась уже вернуться в кровать, – произнесла Норма. – Я гуляла, наверно, около получаса, обходя вокруг всей колонны, когда вдруг я увидела мигающий в чаще свет. Сначала я думала, что у меня галлюцинации. Подошла немного ближе и услышала шум, доносящийся из-за деревьев, и это мерцание. Я услышала ужасающие звуки, идущие от того света, – человеческие стоны, рычание зомби и тому подобное, я не знаю, что еще.

Норма вздрогнула, и Лилли почувствовала, будто холодный палец коснулся ее позвоночника, отправляя волну мурашек по задней поверхности бедер – при воспоминании о лице и зачесанных на затылок волосах дилера подержанных машин, Иеремии. Дэвид Штерн сидел с одной стороны от Лилли, а Гарольд Стобач с другой, и она чувствовала, как вставали дыбом волосы каждого из них. Томми Дюпре сидел позади нее, и она слушала ровное дыхание мальчика с замиранием сердца. Боб ушел куда-то, пытаясь справиться с тоской по Глории. Лилли волновалась за него. Он много потерял за последние месяцы.

– Любопытство кошку сгубило, – продолжала Норма, – и я подошла достаточно близко, чтобы в конце концов увидеть, что происходит в том лесу, не выдавая себя.

Она снова сделала паузу. Все замерли в ожидании.

– Помните, что этот сумасшедший священник собирал этих мертвецов бог знает для какой цели, пытал байкеров целыми днями, и я представления не имела, что он задумал, но глубоко внутри знала, что это все связано. Поэтому я и спряталась за деревом и увидела самую странную на свете вещь.

Секундная пауза нависла над Лилли, как тяжелое ярмо.

– У священника было около десяти монстров, и будь я проклята, если это не выглядело так, как будто он играл с ними.

Дэвид Штерн поднял бровь.

– Что ты имеешь в виду – играл с ними?

Норма опустила глаза и еще раз глубоко вздохнула, как будто сам разговор об этом мог иметь физические последствия.

– Помните, во Флориде раньше устраивали собачьи гонки? Ужасной вещью были эти гонки, все эти тяжело заработанные деньги потом спускались на ликер и всякие глупости. В любом случае, я не знаю, видели ли вы их когда-нибудь, но там на треке есть маленький металлический кролик, который неожиданно возникает и затем появляется вдоль всей дороги, чтобы собаки могли преследовать его и бежать быстрее…

– Извините, мэм, – вмешался Дэвид. – Со всем уважением, как, черт возьми, эта петрушка относится ко всему вышесказанному? Простите мою наглость.

Она пристально на него посмотрела.

– Я как раз приближаюсь к этому, вам бы потерпеливее быть; моя мама всегда говорила, что, если бы слова были пятаками, я была бы богатой девочкой. В любом случае… Необходимо понимать, что все детали этого пазла были прямо передо мной – пытки байкеров, попытки собрать ходячих в одном месте, как если бы они были игрушечными болванчиками. – Она глубоко вздохнула и встряхнула головой. – В одном из жилых автофургонов, который мы нашли по пути, были игрушки. Это, должно быть, была богатая семья, дети избалованы и все такое, потому что там были машинки, и самолеты с пультом управления, и тому подобные вещи, аккумуляторы для батареек, камеры, электрогитары и все возможные виды гаджетов, которые вы бы даже никогда не подумали использовать… Но угадайте что?

Она поглядела на угрюмые лица слушателей и сделала глубокий вздох. Вот оно.

– Тут я вижу этого свихнувшегося священника, ведущего группу мертвецов, как будто они настоящие танцоры, выполняющие двойной шаг. У него было это смонтированное устройство – работающий от батарейки магнитофон, и мигающий осветитель для фотоаппарата, и маленькая машинка на пульте управления… и он играл запись стонов умирающих людей. Клянусь. Я никогда не слышала ничего подобного – стоны людей, которых пытали до смерти, и мигающий таким образом свет.

Она сделала пульсирующий жест маленьким пухлым кулачком. Встряхнула головой, но прежде чем она смогла продолжить, Лилли Коул произнесла свою мысль мягким шепотом, почти не дыша.

– Павлов…

Все головы повернулись к Лилли. Она чувствовала их горящие нервные взгляды на своей коже. Она продолжила:

– Павлов… Как с собакой Павлова… Он тренирует их.

Дэвид Штерн смотрел вниз и едва слышно бормотал:

– Это невозможно.

– Ну, видите ли, это в некотором роде спорный вопрос, – заметила Норма, – потому что я видела, как ходячие следовали за этой штукой, словно овцы за собакой, ведущей стадо. У священника был пульт управления – один из этих маленьких нажимных переключателей – и он водил этих монстров, как… как проклятый Волшебник страны Оз. И это еще не все.

Она на секунду глотнула воздуха.

– Пару дней спустя он отправил половину людей, бывших с ним, на миссию, о которой он не рассказал остальным. Мне стало к тому моменту очень любопытно, поэтому я попросила Майлза вывезти меня к пустоши, к этому равнинному лугу неподалеку от нашего лагеря, где стоял старый грузовик священника.

Майлз Литтлтон, все еще незнакомая для Лилли фигура, промямлил что-то со своего места позади полной женщины. Лилли не смогла разобрать ни слова. Он говорил мягко, лицо опущено, голос нервный и застенчивый.

– Продолжай, Майлз, – подбодрила Норма Саттерс. – Скажи им, что он делал.

Молодой человек глубоко вздохнул и поднял голову.

– Хорошо, итак, мы использовали этот грузовик для перевозки дерьма, правильно? Для вывоза обломков с дорог и дерьма. Но когда я увидел, что они делали с этим чертовым грузовиком той ночью, я не мог поверить своим глазам. Они вздернули одного из байкеров сзади, привязали его к буксиру, как тело какого-то мертвого животного, истекавшего кровью, и все такое дерьмо, и он был… он все еще… он делал…

Молодой человек поколебался секунду, не находя слов, мучимый самим процессом описания того, что видел. Норма развернулась, хлопнула его по колену и сказала:

– Не торопись, брат. Ничего страшного.

Майлз вздохнул, вспоминая весь этот ужас.

– Этот парень был все еще жив… Едва жив. Он кричал, как резаная свинья… и один из них держал мигающий осветитель фотоаппарата… и они ехали довольно медленно… и тогда я понял, что толпа следовала за ними, монстры следовали за этим ужасным криком того умирающего парня… и тогда… тогда до меня дошло, что делал священник.

Лилли уставилась на него.

– Что же, черт возьми, он делал?

– Он обучал их.

Лилли зевнула.

– Это я поняла, поняла уже, но зачем? Какова финальная ставка? Что, черт возьми, он учит этих зомби делать?

В течение довольно долгого времени Майлз и Норма просто смотрели друг на друга. Они так долго собирались с духом, чтобы ответить, что возникшая пауза заставила Лилли и других, собравшихся в тоннеле в тот день, чувствовать себя очень неуютно.

 

Глава четырнадцатая

Проповедник стоял на отдаленной лужайке: один, без оружия, в фиолетовом мерцании сумерек на мягкой, пружинящей траве. В конце дня ветер совсем стих, и уже начала наползать ночная прохлада. Тополиный пух лениво проплывал в лучах заходящего солнца. Гудение цикад и сверчков звучало в голове белым шумом, убаюкивало Иеремию, вызывая трансцендентно-полубессознательное состояние медитативных воспоминаний.

ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА!

Иеремия моргнул, на мгновение ослепленный остаточным сиянием на сетчатке глаз. Он моргнул снова, пока глаза не привыкли. Теперь он ясно видел, что ходячие окружили его, а некоторые близко настолько, что могли до него дотянутся и коснуться. Черная вонь и низкий хрип разлагающихся голосовых связок наваливались на него с огромной силой. И все же… и все же… ни один из сотни или около того оживших трупов не шевелился. Словно они праздно ждали на одном месте, зеркала их разума пустовали, а отвердевшие, высохшие мозги обрабатывали какой-то внешний сигнал, который они пока не способны были принять. Из-за этого окружения Иеремия чувствовал себя облагороженным, полным сил, всемогущим, стоя там, посреди орды, окруженный мертвыми, которым нет числа и чьи глаза сейчас были прикованы к чему-то в небе в гипнотическом трансе.

ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА!

В толпе, сразу слева от себя, проповедник заметил бывшего почтальона – существо, что когда-то было человеком, теперь кренилось на одну сторону, униформа на боку разорвалась, и оттуда ссыпались внутренности, прямо в почтовую сумку, что привычно свисала с тощего плеча. Оно месяцами носило свои кишки таким образом, словно в поисках адресата. Многие другие износились, подверглись воздействию погоды и разложились до состояния, когда уже не узнать в них творение Божье – просто мешки гниющей плоти, которые все еще ухитрялись ходить. Когда-нибудь, уже скоро, некоторые из них развалятся и начнут смешиваться с землей, но даже на секунду не отвлекутся от своей основной задачи по поиску пропитания. Будут ли продолжать щелкать их зубы после того, как мягкие ткани давно превратятся в прах?

ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА! ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА! ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА!

Иеремия твердо стоял на ногах, незыблемо – и он не волновался, не паниковал. Он слышал голос своего отца, пропитый и глубокий, тот самый, что наполнял его ужасом и почтением в темноте детской по ночам: «Да-а, если я пойду и долиною смертной тени, то не убоюсь зла, потому что я – самый отмороженный сукин сын в этой долине».

Иеремия помнил, как однажды его отец послал за ульями – одна из сумасбродных идей старика на тему прибавки к военным выплатам и пенсии, – чтобы превратить задний двор их ранчо в Джексонвиле в пчелиные угодья. Тем летом Иеремию раздирали противоречия переходного возраста, так что он вел себя соответствующе – пил и курил, проводил время с этими распутными девчонками из языческого учреждения, известного как государственный университет Флориды.

Его старик напился однажды ночью и потащил единственного сына к ульям. И от того, что он сделал той ночью, до сих пор остались шрамы не только на плоти правой руки проповедника, но и на самой сути его души.

Эхо пьяного баритона старика все еще разносилось в воспоминаниях Иеремии.

– Да уж, самое время научиться не обращать внимания на соблазны мирских женщин, на яд пчелиных маток.

Иеремия помнил: он кричал, как резаная свинья, когда отец схватил его за руку и всадил ее в глубину самого большого улья.

Словно миллион иголок вонзались в плоть Иеремии той ночью, заставляя руку гореть огнем, распространяя волны ужасной, горячей электрической агонии по его жилам и нервам. Он помнил, что потерял сознание от боли через минуту, под гаснущий голос старика:

– Только так и можно, парень… умерщвление плоти… только так можно защититься… только так можно противостоять соблазнам этих потаскух.

ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА! ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА! ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА! ЩЕЛЧОК-ВСПЫШКА!

Вспышки серебристого света, повторяющиеся через неравные интервалы, вытряхнули Иеремию из грез, и он оглянулся через плечо назад.

Он увидел стрелу крана на ржавом ветхом тягаче в тридцати ярдах. Фотостробоскоп, который он нашел в кемпере семьи из Чикаго, теперь был примотан скотчем к стреле на самом верху, у блока. Мерцающий маяк, загоняющий в головы стада неслышные поведенческие триггеры, невидимые нити кукловода. Воздух дрожал от долбящей скрипучей музыки человеческого страдания – криков умирающих, которая лилась из керамических громкоговорителей. Это самым странным образом успокаивало Иеремию: он чувствовал толпу вокруг, словно косяки рыб сбивались вместе вокруг живого кораллового рифа, не обращая на него внимания, касаясь его боками, зачарованные голосом и светом.

Проповедник почти чувствовал себя в безопасности посреди вонючего моря мертвецов. Наконец он внутри улья и неподвластен, всемогущ, посланник Бога, последний миссионер умирающей земли. Он вспомнил волну осенней прохлады, прошедшую через Джексонвиль тем летом, превратившую пчел в вялых, одурманенных призраков того, чем они были когда-то. Он помнил, как очнулся после умерщвления на твердой земле рядом с ульем – и не чувствовал ничего. Ощущение холода, онемения, пустоты. Он помнил, как смотрел на свою руку, испятнанную кровью там, где в нее погрузились жала, как шипы длинных роз. Тогда ему казалось, что рука, которую слегка покалывало, спит. И все же в Иеремии не было ненависти к отцу, стоявшему над ним подобно грубо отесанному голему, подобно рассерженному ветхозаветному Богу. Старик улыбался. Без сомнения, он думал о жизненном цикле пчел.

Когда пчела жалит, она не может потом выдернуть зазубренное жало. И оставляет в коже не только жало, но и часть брюшка и пищеварительной системы, а в дополнение изрядную долю мышц, нервов и плоти. Огромная рваная рана в брюшке убивает пчелу, но прежде она успевает улететь прочь на движке, который еще долго работает даже после того, как отрубили зажигание.

«Мои пчелы», – думал Иеремия Гарлиц, почти величественно озирая внешние границы окружающей его орды. Он вдыхал облако резинового, тошнотворно-мясного аромата, вонь разложившейся плоти, давно перешедшей смертный рубеж. Он поднял мускулистые руки к небесам и ликовал: «Мои пчелы, мои преданные пчелы…»

Позже той ночью она нашла его в дальнем конце бокового тоннеля, отмеченного как временный госпиталь.

Воздух пахнул торфом и мускусом, а единственный фонарь на батарейках, поставленный на табуретку у входа, едва давал достаточно света. Некогда тоннель был домом для подземной реки, теперь его каменные стены сглажены временем, утрамбованная земля пола покрыта брезентом. Теперь в нем прятался скромный лазарет. Вдоль каждой стены выстроены плотницкие козлы, на которых расположились импровизированные носилки из досок. В углу стоял металлический стеллаж с коробками марли, тюбиками мази, хлопковыми лентами и бутылками домашнего хлебного спирта.

Боб Стуки сидел на полу рядом с металлическими полками, повернувшись спиной к осторожно приближающейся посетительнице, скрестив ноги и опустив голову. Он тихо напевал старинный кантри-мотив, немного фальшивя. Рядом на козлах лежало тело, завернутое в поеденное молью покрывало. С края свисала бледная маленькая рука. Боб держал ее в своей, словно успокаивал маленького ребенка, а не взрослую женщину. Бейсболка, которую она некогда носила, теперь лежала у Боба на коленях.

– Боб? – Голос Лилли едва ли громче шепота. Она знала, что происходит, и это зрелище как будто сжимало ее сердце тисками. – Боб, мне очень жаль, но нам нужно поговорить.

Он ничего не ответил. Просто продолжил напевать песню, которую Лилли внезапно узнала. Когда-то Боб постоянно ставил кассету Джорджа Джонса в своем старом большом пикапе «Додж Рэм». Его любимой мелодией – той, что он затер практически до дыр, – была «Он разлюбил ее сегодня». Теперь он напевал заунывную слезливую песню, попадая мимо нот.

– Боб, у нас проблемы, и мне нужно…

Лилли заметила то, что заставило ее внезапно остановиться. Паника ледяной змеей свернулась в желудке. Когда Боб и Лилли оборудовали небольшой госпиталь, они добыли несколько разных видов антисептиков. В том числе технический спирт, которого нашлось в избытке. Ящики, и ящики, и ящики с денатуратом в задней части бесхозной аптеки. Еще Боб отыскал кое-что в выгоревшем, обугленном каркасе «Капли росы», паба в Вудбери, куда он частенько захаживал, будучи алкоголиком. Боб вспомнил, что видел бутылки с этиловым и хлебным спиртом за стойкой бара, куда огонь не добрался.

– Ты заметила, что у нас всегда проблемы, Лилли? – Во второй руке, не той, что сжимала руку умершей, была кварта хлебного спирта. Он сделал новый глоток обжигающей жидкости и поморщился. – Мы живем среди, черт их дери, проблем.

У Лилли опустились руки. Ее надежда, и вера в Боба, и в будущее Боба, будущее их всех сдувались с почти слышимым шипением, выходя наружу с долгим, мучительным выдохом.

– Ох, Боб… не надо так. Соберись.

Он пристыженно опустил взгляд.

– Оставь меня.

– Ты не можешь позволить этому уничтожить себя, – она осторожно миновала носилки и села на пол рядом с Бобом. – Здесь нет ни единого человека, который не испытал бы горечи утраты.

Боб смотрел куда угодно, но не на нее.

– Мне не нужен мозгоправ. Просто пусть меня оставят в покое.

Лилли глядела в пол. Краем глаза она видела на коленях Боба старую хлопковую бейсболку, которую обычно носила Глория – такую старую и поношенную, что от выпуклых букв, образующих фразу: «Я С ИДИОТОМ», осталась только тень. Каждые несколько секунд Боб ставил бутылку и гладил козырек, словно это – воробушек, которого нужно вылечить.

Лилли покачала головой.

– Она была великой женщиной.

Боб сделал еще глоток.

– Это точно, Лил-л-ли, девочка, – он выговорил ее имя так, словно там содержалась дополнительная «л», после чего добавил: – Это точно.

– Она была крутая.

– Ага.

– Надо будет провести службу.

– Это хорошо, Лилли, девочка. Ты проведешь, – теперь его голос окреп, и в нем зазвучало плохо скрытое бешенство. – Ты проведешь службу, я точно приду послушать.

Лилли глубоко вздохнула и выждала несколько секунд, прежде чем сказать:

– Я помню, как Джош получил выстрел в голову от мясника, – я думала, что никогда не приду в себя. Я просто решила, что для меня все кончено, что я ничего не могу поделать, так что чего дергаться. Но я не сдалась, я решила… знаешь… жить одним днем.

– Хорошо тебе.

– Боб, хватит. Не надо так со мной поступать.

Он бросил на нее взгляд.

– Я не делаю тебе ничего… Это не тебя касается! – его рев заставил ее вздрогнуть. – Не все тебя касается!

Она сдержала порыв дать ему пощечину.

– Это нечестно даже в самом отдаленном приближении.

– В жизни все нечестно, – его голос смягчился. – Никогда не было… и уж чертовски точно нечестно сейчас.

Лилли покачала головой, вперилась в пол и позволила звучать еще одному аккорду тишины, полной страдания, пока Боб тихо пил и погружался в свою боль. Лилли старалась глубоко дышать и пыталась придумать, как его расшевелить. Он был нужен ей сейчас, может быть, больше, чем когда-либо. Она начала было что-то говорить, но оборвала сама себя.

Кто она такая, чтобы давать советы этому человеку? Кто она, нахрен, такая, чтобы пытаться быть образцом, пытаться навязать определенное поведение Бобу Стуки? У Лилли хватало своих страхов, своих гребаных проблем. Ее нервы были натянуты так же туго, как у Боба – если не туже. И она заметила, что ее характер стал хуже, ее сильнее трясло и кошмары все настойчивее с тех пор, как они были вынуждены спуститься под землю. Почти каждый раз, когда Лилли удавалось урвать клочок времени для сна – что происходило довольно нерегулярно с тех пор, как они поселились в тоннелях, – на нее обрушивался шквал проклятых бесконечных видений, наполненных клаустрофобией: двери автобуса закрывались перед ее мертвым отцом, ее подруга Меган болталась в петле, ее бывший любовник Джош лежал обезглавленным посреди бойни, и все возможные повторяющиеся варианты ловушек, клеток, запертых комнат, тюремных камер и бесконечных коридоров, тянущихся без конца в никуда. Но одно повторялось чаще прочих, то, что действительно не давало ей покоя, – практически фотореалистичное видение того дня, когда она убила ребенка.

Ты знаешь, что это накатывает. Это всегда начинается одинаково. Ты пригибаешься и укрываешься за изрешеченным пулями грузовиком, а воздух перед государственной тюрьмой Джорджии кипит от выстрелов. Ты всегда поднимаешься одинаково: твои зубы стиснуты, мощная винтовка сжата в потных ладонях, во рту – привкус старых монет, и солнце заливает сиянием твои глаза, но ты видишь бесформенную фигуру в семидесяти пяти ярдах вдалеке, что с трудом пробирается через раскаленный тюремный двор. Каждый раз все летит в ту же кроличью нору. Ты чувствуешь холодное давление оптического прицела возле глаза, размытая фигура в перекрестье (незнакомый человек, прижимающий к животу бомбу). И эта огромная, потная, поблескивающая от сала голова с повязкой на глазу орет на тебя: «СНИМИ ИХ, БЫСТРО!»

Всегда одно и то же. Всегда. Всегда этот отдающийся в небе эхом взрыв в замедленной съемке, далекий кровавый туман, обволакивающий две фигуры, большую и маленькую, женщину и ребенка, чья кровь смешивается, словно при таинстве. Безымянный мужчина – это женщина. Бомба – это ребенок. Ты только что убила обоих. Хладнокровно. По прихоти безумца.

Лилли закрыла глаза и попыталась выгнать безжалостные кошмары из сознания.

– Знаешь что, – произнесла она, глядя на Боба Стуки. – Дай-ка и мне.

Сбитый с толку таким поворотом, он поднял на нее взгляд, затуманенный и размытый.

– Что?.. Этого?

– Давай сюда, – Лилли выхватила у него бутылку. Сделала глоток, и жидкость ободрала горло, как колючая проволока, а потом зажгла пламя в животе. Она поморщилась и проглотила остальное. После четвертого или пятого глотка ее горло, нёбо и язык онемели.

Боб глядел на нее изучающе, видел, как Лилли содрогнулась в жидкой пылающей агонии.

– То еще средство заставить меня бросить, – в его голосе не было и толики шутки.

– Сверни башку еще одной, – попросила Лилли.

– Слушаюсь, мэм. – Он повернулся и взял стеклянную бутылку со средней полки. Скрутил крышку и сделал солидный глоток, после чего передал спирт Лилли.

Она выпила, вытерла рот и заглянула ему прямо в глаза.

– Мы больше не можем позволить себе горевать. Слышишь меня? Понимаешь, что я говорю? Это было за прошлое.

Он кивнул.

– Четко и ясно.

И Лилли рассказала ему в точности то, что Норма и Майлз говорили ей про проповедника.

– Я знал, что нужно было прикончить этого больного ублюдка, когда был шанс, – проворчал Боб, переварив всю историю. Плохие новости, казалось, немного его протрезвили, сделали капризным, подобно обидчивому ребенку, которого только что разбудили прежде времени. – Проклятые трясуны хуже гребаных комаров.

– Это еще не все, – добавила Лилли. Эту часть она приберегла напоследок. – Самое плохое – это что он планирует на торжественное открытие своего небольшого мега-эксперимента.

Боб не сказал ни слова, просто сделал еще глоток из бутылки и ожидал продолжения.

– Он готовит вторжение. – Лилли пристально смотрела на Боба. Выпивка уже начала действовать, мешая сохранять равновесие, рассыпая по периферии зрения полупрозрачные мягкие сияющие пятнышки.

– Вторжение куда?

– К нам.

Боб несколько секунд глядел ей в глаза, едва заметно дрожа, будто с трудом справлялся с этой игрой в гляделки.

– И как, к дьяволу, он думает?..

Боб замолк. Они переглянулись, и Боб отвел взгляд. Лилли видела, что он обдумывает мысль, рассматривает с разных сторон; когда он бывал пьян, осознание приходило волнами, словно разворачивался парус. Наконец он посмотрел на Лилли.

– Может, пришло время просто свернуть дело. Обойтись малой кровью.

Лилли одарила его сердитым взглядом.

– К’кого хрена ты несешь? – теперь ее речь заплеталась. Лилли сглотнула. Вкус желчи на языке. – Говоришь о том, чтобы сдаться? Сдаться этому маньяку? Ты сошел с ума?

– Я разве сказал «сдаться»? Я не говорю о сдаче. Пригаси мотор.

– Тогда о чем ты говоришь?

Боб потер свои покрасневшие глаза с набрякшими веками.

– Я говорю о том, чтобы спасти, что можно, и свалить отсюда.

Лилли на секунду замолкла.

Боб смотрел на нее изучающе:

– Я знаю, что ты собираешься сказать. Я знаю, о чем ты думаешь.

– О чем я думаю?

– Что ты никогда не оставишь свой ненаглядный Вудбери какому-то сбрендившему святоше из медвежьего угла с щербиной за душой. Я прав?

Лилли уставилась в пол.

– Что-то вроде того, – она подняла взгляд. – Боб, мы можем убрать этого парня – мы уже делали так раньше. Мы можем пристрелить его – получить преимущество и прижать его задницу.

– Что, отряд боевиков?

– Да, мы могли бы…

– Теперь ты сошла с ума.

– Боб…

– Послушай меня. Это крикливое трепло все же куда больше, чем просто захолустный проповедник. Он безумец, к тому же самой паршивой разновидности – он организованный безумец. Он может задурить людям головы. Он может управлять большими группами. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Лилли вздохнула. Прежний подъем от алкоголя теперь превратился в полноценную волну дурноты. Она проглотила отрыжку и ощутила, как бурлит ее желудок.

– Поверь мне, его можно остановить, – в конце концов произнесла она.

– Лилли, девочка, иногда самая удачная стратегия нападения – это отступление. Выжженная земля. Мы ни хрена ему не оставим. И убедимся, что…

– Нет! Стой! – Лилли часто задышала в слабой попытке унять тошноту, поднимающуюся в горле. Она покачала головой. – Я не буду уничтожать мой город из-за какого-то злобного мудилы.

– Это не твой город, Лилли. Он принадлежит всем нам.

– Ну, в данный момент он принадлежит ходячим, и я не собираюсь поджимать хвост и бежать. Это ссыкливое дерьмо, Боб, и ты это знаешь.

Боб швырнул бутылку в стену. Стекло раскололось, и жидкость разлетелась брызгами. Лилли вздрогнула, а голос Боба прозвучал тихо и натянуто:

– Все верно, я – ссыкливое дерьмо. Я трус. Почему? Потому что я рожден, чтобы выживать. И к этой профессии трусость прилагается. А гребаные герои – дохнут. – Он тяжело взглянул на нее, с горечью поджал губы. – Слушай, если у тебя есть идея получше – я весь обратился в слух.

– Да-а-а, у меня есть идея получше. Я же говорю, мы находим этого придурка и убиваем, как бешеного пса.

– Лилли, вытряхни паутину из головы. Этот парень окружен собственной маленькой армией последователей, да еще теперь похоже, что он нашел способ превратить в оружие проклятых жмуриков. Ты хочешь туда сунуться – поступай как знаешь. А я сваливаю! И детей я забираю с собой. И если еще у кого достанет здравого смысла – я с радостью их приму.

Лилли пнула ногой полку и опрокинула на пол ряд бутылок, некоторые из них разбились.

– Отлично! Какая разница! Вали! Я сама с ним разберусь!

– Лилли…

Она вскочила на ноги, едва не опрокидывая всю полку целиком.

– Вали! Уматывай! Какого хрена ты ждешь?!

– Придержи коней, успокойся… – сейчас Боб говорил тихо. Он поднялся, взял ее за плечи. – Я знаю, у тебя были мечты, и ты видела, как однажды мы вернемся туда – и это здорово, я понимаю. Но эти люди не заслуживают смерти только потому, что у одной молодой леди яйца больше, чем у кого-либо еще.

– ВАЛИ! – сила крика заставила ее пошатнуться. Головокружение, адреналин и тошнота навалились одновременно, едва не сбивая с ног. Лилли вынуждена была схватиться за полку, чтобы не упасть. – Вперед, с Богом! Я соберу тебе гребаный обед в дорогу!

Боб смотрел на нее, сжимая кулаки, его лицо пылало от ярости.

– ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПРОСТО ВЗЯТЬ И ПРИКАЗАТЬ!

Внезапно он замолк. Сзади, у входа в тоннель, раздался звук, и Боб мгновенно вскинулся и прервал тираду. Лилли тоже услышала, и ее гнев прошел, словно в лицо выплеснули ведро ледяной воды. Она обернулась и увидела Томми Дюпре, который стоял на входе, его силуэт был очерчен светом фонаря позади.

– Я знаю, как нам побить этих ублюдков, – тихий голос Томми звучал хрипло от сдерживаемого напряжения.

Одетый в грязный отцовский кардиган, Томми Дюпре, чье маленькое румяное лицо сморщилось в решительной и упрямой гримасе, выглядел сейчас старше своих лет. Сжав кулаки, он стоял в арочном проходе, словно в раме из изъеденных червями балок и старых земляных стен. Томми был похож на маленького часового с мрачной военной диорамы. Может, его изменило время, проведенное с Лилли в глуши. Кажется, он повзрослел на годы за последние ужасные месяцы.

Боб повернулся и взглянул на мальчика.

– Извини, сынок, я не расслышал.

Томми сделал глубокий вдох и повторил сказанное:

– Я знаю, как мы можем отправить всех этих говнюков обратно в ад, откуда они появились.

Лилли посмотрела на Боба, потом снова на мальчика, после чего горячий, маслянистый позыв заставил ее упасть на колени и вырвать на покрытый брезентом пол тоннеля.