Стол в соседней с магазином комнатке был завален косметикой. К нему даже придвинули зеркало. Раньше это место служило Джорджии будуаром. Всюду валялись коробки с шерстью и стояла приготовленная видеокамера. Анита сидела на высоком стуле и помогала Люси укреплять штатив.

— Я только хочу вас предупредить, Анита, — напомнила ей Люси, поправив ее волосы, — не забывайте об укладке.

Анита осторожно потрогала пальцами свои завитые и политые лаком волосы, настолько затвердевшие, что их не смог бы растрепать даже сильный ветер.

— Нет, конечно, не волнуйтесь, в молодости я укладывала волосы каждый день.

— Пока что придраться не к чему, вы просто неотразимы и очень естественны. Отнеситесь к этому легко, как к маленькому приключению.

Дакота сидела на краю стола, положив ногу на ногу.

— У меня подружка из класса пользовалась спреем. И вы представляете, у нее волосы стали оранжевые.

Анита в тревоге посмотрела на Люси:

— Вряд ли Люси планирует снимать меня с оранжевыми волосами.

— Нет, — подтвердила Дакота, — но если он такой безвредный, то, может, мама разрешит мне им пользоваться…

Анита подняла палец в знак тишины и ничего не сказала, полностью погрузившись в изучение сценария. После длительных дискуссий она, Джорджия и Люси пришли к выводу, что съемки должны проходить в легкой игровой манере — это должен быть просто фильм о клубе, об их встречах. Материал они собирались потом отредактировать, вставить интервью с некоторыми посетительницами и после уже показывать приемы вязания. При таком развитии сценария им удалось бы и показать сам клуб, и дать рекламу магазина Джорджии, и привлечь внимание к искусству вязания. Как советовала Люси, на экране клуб должен выглядеть по-домашнему уютным. Джорджия с несвойственным ей энтузиазмом взялась за составление текста для фильма: следовало так продумать диалоги и объяснения, чтобы они были захватывающими и увлекательными для зрителей. Дакота пришла в восторг от проекта, к тому же в нем требовалась ее помощь. Девочку постоянно спрашивали, достаточно ли развлекательно выглядит передача, нравится ли ей, как построен материал, и в конце концов она признала, что это круче всего, чем они занимались с папой.

Анита готовилась к своему выступлению очень тщательно. Она сделала маникюр, надела свой лучший кардиган небесно-голубого цвета с очень сложным узором, связанный ею много лет назад.

Люси наклонилась к самому уху Аниты. Она старалась говорить потише, чтобы Дакота не услышала ее.

— Вы выглядите моложе как минимум на пять лет. Все супер!

Она прищелкнула языком и улыбнулась.

— Когда люди видят меня на улице, они говорят, я выгляжу на свои шестьдесят пять! — Анита улыбнулась, она никогда не говорила правду о своем возрасте, на самом деле ей исполнилось семьдесят два года.

— О нет, теперь они будут говорить: «Помните ту леди из фильма, лет около пятидесяти?»

В это время появилась Джорджия.

— Дакота, пришел папа; может, покатаешься с ним на велосипеде, — сказала она дочери, читавшей журнал. — Как продвигается съемка?

— У нас небольшой перерыв, — ответила Анита. — Мне нужно немного подкраситься.

Люси собрала оборудование и камеру, съемку отложили до следующего дня. Плохо. Она пыталась отвлечься и заставить себя работать весь день. Она еще никому не сказала о ребенке, даже Уиллу, который писал ей почти каждый день. Как бы от него отделаться? Может, стоит ему намекнуть насчет другого кавалера? Ей совсем не хотелось признаваться ему в том, что у нее будет ребенок. Его ребенок. Да она и не воспринимала этого ребенка как его, он только ее — и все.

Кроме того, необходимо поговорить с Рози, а этого Люси не хотелось больше всего. Но и тянуть дольше уже невозможно. Прошло восемнадцать недель, ребенок должен родиться в конце октября.

К Рождеству она преподнесет матери подарок — внука или внучку.

Люси вышла из комнаты и увидела Пери, стоявшую рядом с Дарвин и обсуждавшую с ней подробности текста для фильма о магазине «Уолкер и дочь». Некоторые поправки в сценарий внесла и Дакота. У Дарвин, к изумлению Люси, сумка была набита зеленой, оранжевой и сиреневой шерстью. Сочетание этих цветов настолько немыслимо, что невозможно даже вообразить вещь, которую та хотела создать. К тому же у нее из сумки торчали спицы номер пятнадцать, еще нераспечатанные, в пластиковой упаковке.

Пери и Люси обменялись взглядами. Люси улыбнулась, а Дарвин немного нахмурилась.

Потом Люси и Дарвин оглянулись на Джорджию, помогавшую покупательнице выбрать крючок, и наконец направились к двери, причем каждая из них подумала в тот момент об их недавней встрече в клинике. Не говоря ни слова, они спустились по лестнице и вышли на улицу, направившись в сторону Бродвея.

— Я вижу, вы решили завести новое увлечение, — сказала Люси, кивнув на сумку Дарвин.

Люси это показалось забавным — она никак не ожидала, что Дарвин решит учиться вязать. Представить себе такое сложновато. Дарвин всегда с таким азартом несла всю эту научную чепуху, и Люси задевало, что эта девушка ходит на заседания клуба, наблюдает за ними, да еще и в курсе ее личного секрета! Что стряслось с Дарвин? Люси не настолько хорошо знала ее, чтобы догадываться о том, что происходит в ее жизни. Но день был солнечный, погода стояла теплая, люди, отдохнувшие в выходные в ресторанах, кинотеатрах и клубах, выглядели куда более дружелюбными, чем обычно, и Люси тоже не хотелось казаться мрачной и хмурой.

— А у меня для вас кое-что есть, хочу подарить вам. — Дарвин достала из сумки маленький пакетик и сунула его в руку Люси, сухо добавив: — Это древнее китайское средство.

— Зачем? — опешив, спросила Люси и неожиданно почувствовала сожаление из-за того, что всегда саркастически разговаривала с Дарвин, — эта девушка оказалась лучше, чем она думала.

— Это имбирные конфеты. Очень полезны для беременных, — шепотом ответила Дарвин.

— Мы уже ушли из магазина и можем говорить громко, — захихикав, отозвалась Люси. — Я могу хоть прокричать на всю улицу: «У меня будет ребенок!»

Эта мысль приводила ее в восторг. Еще несколько дней назад она испытывала самые разнообразные сомнения. А теперь чувствовала себя счастливой и спокойно разговаривала на эту тему с Дарвин. Раньше она стеснялась своего возраста и того, что она не замужем. А затем неловкость ушла, осталось только прекрасное настроение и ощущение радости. Такой сильной и кружившей голову.

— Да, у вас будет ребенок, — подтвердила Дарвин, немного печально посмотрев на Люси.

— У меня все тесты показали хорошие результаты, это здорово! — сообщила Люси, чуть не прыгая от радости. — Конечно, могут возникнуть проблемы, при поздней беременности это случается, но я не боюсь ничего.

— Ну вот, конфеты помогут вам всегда хорошо себя чувствовать, — сказала Дарвин.

— Это действительно специальные китайские конфеты, которые вы получили от мамы или кого-нибудь из родных?

Дарвин рассмеялась.

— Боже мой, Люси, нет, я прочла о них в журнале о женском здоровье, — ответила она, покачав головой. — Вы, видимо, совсем перестали замечать окружающих, если вам в голову приходят такие мысли. Я, по-вашему, похожа на примерную азиатскую девочку? Я же американка, ничем от вас не отличаюсь и давно уже не соблюдаю никаких обычаев.

Люси тоже засмеялась, смутившись:

— Я и правда немного старомодно мыслю.

— Я выпью за то, чтобы у вас все было хорошо! Давайте зайдем в кафе, вы возьмете молоко, а я — здешнюю имитацию кофе!

— Давайте!

Дарвин открыла перед ней дверь и пропустила ее вперед.

— Я тоже весьма довольна собой — вот научилась справляться со спицами, — призналась Дарвин. Она помолчала минуту и добавила: — Вязание — такая удивительная вещь, как загадка, которую надо разгадать.

— О да! Я даже не думала, что вы станете вязать!

— Я просто хочу понять, как это делается, вряд ли я займусь этим всерьез.

— Правильно. Возьмите, пожалуйста, мне тоже один маффин.

Дарвин заказала два маффина, два низкокалорийных молочных коктейля для Люси и кофе для себя. Когда она обращалась к официантке, разглядела в ней что-то совсем детское, какую-то подростковую робость. Они взяли поднос и подошли к столику, где сидел один мужчина.

— Извините, — сказала ему Дарвин, — уступите место беременной женщине?

Он мгновенно вскочил из-за стола:

— Без проблем.

«Потрясающе!» — подумала Люси. Ей еще не приходило в голову начать пользоваться своим положением. А ведь оно давало ей массу преимуществ и право на такое трепетное, осторожное отношение окружающих.

— Вообще-то я не думаю, будто эти кексы такие же вкусные, как у Дакоты, но других все равно нет, — заметила Дарвин, расставляя на столе тарелки и стаканы.

— Скажите мне, сколько с меня, я обязательно вам верну.

— О, вы никогда не расплатитесь, — улыбнулась Дарвин собственной шутке. — Астрономическая сумма. Когда я приехала сюда из Сиэтла, меня поразили здешние цены на продукты питания. Очень низкие.

— Это странно. Я думала, у нас все довольно дорого. Ну, можно поговорить о еде… или об одежде, вы пока еще стройная, а мне вот уже явно надо покупать новый балахон.

— Вы пока тоже нормально выглядите.

— Дарвин, не обманывайте меня и не льстите, — возразила Люси. Ей все больше нравилась эта девушка, как и мысль о том, что они могли бы стать друзьями.

Беременность, еще не очень заметная для окружающих, все-таки успела отрицательно сказаться на ее внешности, и встречаться с Уиллом она посчитала невозможным. Хотя Люси и раньше носила не очень узкую одежду, теперь она все время спрашивала себя, достаточно ли объемны ее кофты, чтобы скрыть фигуру.

— Вообще-то я немного устала сегодня, — добавила Люси после короткой паузы.

Дарвин понимающе кивнула, молча пережевывая маффин и издавая время от времени угукающий звук.

— Что вы скажете насчет «Энни-холл»? Я хочу зайти туда и подобрать свитер размером побольше. Мне, собственно, сегодня делать нечего.

— Мне кажется, в «Энни-холл» нет больших размеров, — отозвалась Дарвин.

— Ну, если мисс Ученость против, я выберу что-нибудь другое.

— Нет, я не против, — возразила Дарвин, — но я, честно говоря, очень плохо разбираюсь в одежде.

— Я вам помогу, — заверила ее Люси. — Идемте со мной, Дарвин. Я всю неделю работаю, и мне даже некогда забежать в магазин, а я скоро не влезу ни в одну кофту. Я и вам что-нибудь подберу. Например, вам нужна новая юбка?

— Обычно я покупаю вещи случайно, но вам доверюсь с удовольствием! — воскликнула Люси с улыбкой.

«Добро пожаловать домой», — подумала Дарвин, открыв дверь, пройдя в гостиную и взглянув на календарь с тюльпанами, висевший над столом. Уже апрель. Сколько времени прошло с той ночи, когда с ней случайно оказался Элон? Она достала телефон, решив позвонить Дэну.

«Добрый день, вы позвонили Дэну. В данный момент меня нет дома. Будьте любезны, оставьте сообщение, и я непременно вам перезвоню».

Автоответчик! Его теперь очень трудно застать. Они говорили по телефону несколько дней назад, но Дэн был очень уставшим, еле-еле ворочал языком. Она боялась, вдруг он догадается, начнет подозревать ее, но на самом деле он просто не мог ничего знать о случившемся.

Дарвин плюхнулась на диван, рядом на полу валялось белье, которое она до сих пор так и не отнесла в стирку. Зато она мылась чаще, чем обычно, словно до сих пор стремясь смыть с себя чужие прикосновения. Ей хотелось избавиться от всего, к чему притрагивался Элон, — от полотенец, простыней, даже от подушек. На следующий же день после инцидента она постирала свои джинсы, трусы и кофту, перестирала всю одежду и протерла мебель. На кухне даже плита блестела после ее уборки. Линолеум в прихожей она вымыла с порошком, и туалет тоже.

Она перетерла все, словно преступник, стремившийся избавиться от отпечатков пальцев.

Дарвин встала с дивана и принялась запихивать белье в сумку. Но уже направившись к двери, она вспомнила, что хотела позаниматься сегодня — вот уже несколько дней она собиралась это сделать и никак не могла себя заставить. Оставив сумку, Дарвин села за стол. Все равно прачечная уже закрыта. Она подумала, что после той ночи ничего не хотела делать — ни готовить, ни заниматься. Она даже спать в своей постели спокойно не могла. Ужасное ощущение загрязненности преследовало ее и во сне. Как ей хотелось забыть все, вычеркнуть из своего сознания и из своей жизни навсегда!

Единственная вещь, которую она не выбросила после той проклятой ночи, — это пакетик из-под кексов, которые она набрала тогда в клубе. Он до сих пор источал аромат ванили и шоколада, с ним были связаны приятные воспоминания об общении с Люси и Анитой.

Как теперь она посмотрит в глаза Дэну? Достойна ли она того, чтобы смотреть на него?

Ее указательный палец онемел от постоянно тыкавшегося наконечника спицы; она вязала уже второй час, но еле-еле справилась с первым рядом. Как только Люси это делает? Ничего скучнее нельзя придумать, чем ковыряние шерсти спицами.

Ну надо же! У нее опять спустилось несколько петель, да еще и клубок укатился, запутавшись вокруг лампы и ножки стола.

— Черт бы побрал эти долбаные нитки! — закричала Дарвин, наклоняясь и шаря рукой по полу. Временами ей казалось, что пытаться контролировать мотки шерсти — это как играть с бомбой.

Она нашла себе развлечение, чтобы отключиться от своих проблем. И все эти усилия даже нельзя назвать работой, люди считают подобное занятие всего лишь хобби.

Она решила полностью измениться и больше не хотела жить как прежде, пришло время выбросить все устаревшие предрассудки о женском предназначении. («Будь феминисткой, или как там это еще называется, Дарвин, — сказала ей однажды мать, — но не веди себя распущенно, это недопустимо». Ее родители даже не подозревали, какие у нее теперь возникли проблемы с Дэном.)

Он не принадлежал к традиционному типу патриархальных мужчин, считавших себя сильнее женщины и пытавшихся подавить ее. «Самое лучшее — это равенство, — говорил он. — Хотя я до сих пор полагаю, что нельзя позволять женщине взваливать на себя слишком большой груз». Самое лучшее — это равенство; хорошо бы, все мужчины так думали.

Но теперь ее угнетало даже не это. В голове непрестанно крутились мысли о родительском доме, разговоры о том, как можно жить, а как нельзя, прежние установки и система ценностей — и это стало для нее настоящей проблемой. Она до сих пор верила: есть правильные вещи, а есть неправильные.

О да, она давно преодолела предубеждение относительно деления работы на мужскую и женскую и считала, что женщине позволено заниматься любой деятельностью без всяких ограничений, она может на равных работать с мужчиной и добиться успеха.

Но это касалось деловых отношений, а в области сексуальных связей ее убеждения были совершенно иными. Женщина не может позволить себе поддаваться инстинктивным порывам. Дарвин верила: ее чистота — необходимое и неотъемлемое достоинство, пренебрегать которым нельзя.

Правильное и неправильное — граница между ними лежала как раз в области секса. Нет, она не осуждала сексуальные меньшинства или беспорядочные связи других людей, просто для нее подобное неприемлемо. Такое поведение оказалось несовместимо с ее личными ценностями — с представлениями о браке например. («Я до сих пор не могу понять, верю ли я все еще в институт брака», — призналась она Дэну однажды ночью, время их счастья было слишком кратким, слишком зыбким, чтобы она не усомнилась в его стабильности.)

Она провела столько мучительных часов, переживая крайнее отвращение к своему приключению с Элоном. Сам факт случившегося повергал ее в ужас, она не могла найти себе оправдание. Если бы стереть из памяти все это, выстирать свой мозг и прополоскать его, как все вещи, которые осквернило его присутствие… Ее жизнь сломана, разбита, она больше не считала себя достойной любви, верности, достойной иметь мужа…

Она надеялась, что они никогда не расстанутся. Теперь Дарвин понимала это со всей ясностью, и перспектива потерять Дэна оказалась для нее страшнее, чем сознание своего морального падения.

Значит, ей нужно было измениться, пойти против самой себя.

Кто посмеет критиковать ее за это? Разве она могла представить себе жизнь без Дэна? Она потратила все свои душевные силы на борьбу с моралью, внушенной ей дома, и это была борьба с собственным «я», самая страшная из всех, какие есть на свете. Следовало отбросить все вечные вопросы истины и лжи, добра и зла — все, что вбили ей в голову, поскольку отношения с Дэном ценнее всей этой шелухи. Да, она готова заплатить эту цену за них, переступить через себя и свои убеждения.

Часом позже она заставила себя встать и перебраться на диван. Необходимо хоть немного поспать. Но вместо этого она сжимала в руке телефон и плакала. Если бы она только знала номер Люси. Может быть, его знает Пери? На сумке с бельем лежали листки с текстом рассказа о магазине для фильма, который они делали вместе с Джорджией, Анитой и Люси. Только половина восьмого, но, может, они уже открылись? Она набрала номер и стала ждать, пока в трубке не раздался голос, сообщивший ей, что она позвонила в магазин «Уолкер и дочь».

— Скажите, а Пери на месте?

— Пери отпросилась на сегодня, я могу вам чем-нибудь помочь?

— Джорджия? Это Дарвин. — Она перевела дыхание, попытавшись успокоиться. Ей хотелось посоветоваться с Джорджией, но, вместо того чтобы заговорить, она молчала, стараясь не расплакаться снова.

— Дарвин? — Голос Джорджии стал тревожным и напряженным. — У вас все в порядке?

— Я… Пери… мне сказала, я могу позвонить, — произнесла Дарвин после паузы. Она надеялась поговорить с Пери о случившемся между ней и Элоном. Но ничего не получилось. Джорджия теперь подумает, будто у нее с головой плохо. Она и так считает ее странной. Дарвин откашлялась и добавила: — Я хотела спросить ее о некоторых моментах в тексте для фильма, то есть мне надо прояснить кое-какие вопросы.

— Отлично, я могу вам ответить вместо нее. Я знаю, там есть сложности в описании ассортимента товара, не все разбираются в типах шерсти. У вас проблемы с видами спиц или с шерстью? Давайте по порядку обсудим неясности… — Джорджия начала спокойно и подробно рассказывать ей о том, какой товар предлагает ее магазин, и Дарвин словно поддалась чарам ее тихого приятного голоса. Он подействовал на нее как лучшее успокоительное. — Конечно, чтобы составить текст, необходимо хорошо разбираться в вязании, но вы всегда можете обратиться ко мне, и я постараюсь помочь и сделаю все, что в моих силах, — сказала Джорджия. — Вязание довольно специфическое занятие, здесь много нюансов, понять которые можно только имея опыт, но, освоившись с ними, вам станет проще в дальнейшем.

— О, я не стремлюсь достичь мастерства, просто хочу узнать, как это делается.

— Я знаю, Дарвин, я знаю. Я поражаюсь тому, что вы вообще надумали учиться. Неужели вы и субботний день собираетесь провести со спицами? У вас не с кем пойти на свидание?

— Я же замужем. — Она покраснела, вспомнив об Элоне.

— Ну так это прекрасно! Вы, наверное, решили научиться вязать, чтобы было чем заняться в период беременности?

— Нет, я просто одна здесь, Дэн работает в госпитале в Лос-Анджелесе. — Она старалась говорить как можно более беззаботным тоном. — Это временно, он переберется сюда чуть позже. Но сейчас не получается жить вместе. Обстоятельства не позволяют.

Она тихо рассмеялась.

— Вы удивительная девушка, Дарвин, от вас не знаешь, чего ожидать, — отозвалась Джорджия. — Я рада, что вы у нас бываете.

— И я тоже, это всегда очень интересно, — сказала Дарвин, теперь она сама начинала верить, будто нет никакой проблемы и у нее все замечательно. Дэн приедет к ней, и она познакомит его со всеми своими подругами. И тут она снова вспомнила об Элоне… Он может узнать правду, но даже если и так, Дэн ни за что не поверит… Разве он поверил бы, что она станет завсегдатаем клуба вязания?

Две женщины как ни в чем не бывало принялись обсуждать вопросы учебы и диссертации Дарвин, планы Джорджии на развитие клуба, подробности съемок фильма с Люси и даже школьные дела Дакоты.

А затем распрощались, пожелав друг другу хорошего настроения, — Джорджия никогда не нарушала традиции их маленькой семьи. Как всегда по субботам, настало время завтрака с Дакотой, из кухни тянулся вкусный аромат только что испеченных ее дочкой тарталеток.

Джорджия уже надела свои лучший костюм и пила кофе, заказанный в ресторанчике Марти, сидя за столом и читая «Таймс». По субботам магазин не работал, но она все равно всегда находилась на рабочем месте. В короткой юбке Джорджия чувствовала себя не очень комфортно, да и в талии уже немного тесновато — всему виной небось пирожные Дакоты.

Дарвин расхаживала из угла в угол, держа в руках ложку и стаканчик йогурта, а Люси жевала пирожное с кремом, одно из выложенных Дакотой на большую тарелку. Люси — в черных брюках и белой рубашке, такой же широкой и свободной, как все ее свитера, — выглядела элегантной, посвежевшей и довольной.

— Отлично выглядите, Люси! — сказала Джорджия. — Только вот рубашка немного патриархального покроя, сейчас носят более узкие фасоны. Мисс Чжу со мной, наверное, согласится.

Дарвин рассмеялась:

— Нет, я так не считаю, Люси очень идет. Я плохо разбираюсь в моде, но думаю, вы не правы, Джорджия Уолкер!

Люси и Анита переглянулись и понимающе кивнули друг другу. Джорджия пожала плечами и улыбнулась.

— Вообще-то нам надо бы поработать, — пробормотала Анита. — Мы сегодня будем что-нибудь делать, Люси?

Анита проявляла удивительную настойчивость и работоспособность, она хотела закончить съемки непременно к началу июня, поскольку решила навестить семью Натана в Атланте.

Джорджия подумала о том, что приближается тридцатое мая, национальный День памяти, считавшийся официальным началом лета… Как она проведет его и что будет делать в июне, в июле, в августе?.. Пасхальный ужин получился восхитительным, Джеймс вел себя необычайно вежливо, и ягненок был приготовлен потрясающе, все прошло по-семейному спокойно и мило, но затем… Поцелуй… Он перевернул все ее планы, поднял такую смуту в ее душе, и теперь она не знала, что с собой делать. А потом он пригласил ее на прогулку, но в Сентрал-парк они не попали и пошли втроем в зоопарк смотреть на полярных медведей и обезьян. Джорджия вспоминала об этом как о недосягаемой идиллии, в которую ее осторожность не позволяла поверить. Всего лишь обычный счастливый воскресный день любой нью-йоркской семьи. Но не ее… У нее никогда такого не было, и теперь она боялась принимать подобный подарок судьбы как должное, ей все время казалось, будто все внезапно закончится и она снова останется наедине со своими проблемами и серыми бесконечными буднями…

«Будь осторожна, Джорджия Уолкер. Тебе придется дорого заплатить, если ты потеряешь бдительность, поскольку Джеймсу, как всегда, что-то от тебя нужно, у него наверняка есть какие-то задние мысли и планы насчет Дакоты… Он хочет забрать у тебя дочь… — До сих пор Джорджия не могла смириться с мыслью, что Дакота в равной мере нуждается и в отце, и в матери. — Он хочет увезти ее в Балтимор. И День памяти идеально подходит для такой поездки…»

Джорджия почувствовала, как внутри у нее словно снова затвердевает глыба льда. Едва она представила себе, что Джеймс целовал ее и приглашал на прогулку с определенным расчетом, неприязнь к нему тут же вернулась. Он рассчитывает на ее глупую доверчивость. Джеймс не изменился. Он просто ищет к ней подходы, чтобы опять манипулировать ею. Он пытается окутать ее показной иллюзией романтики и любви и принудить ее отдать ему дочь. Джеймс собирается забрать ее и увезти к своим родным…

Как она могла так нелепо попасться на эту удочку? Он всегда останется таким, как раньше. Джорджия для него только одна из любовниц, каких у него было множество. Почему-то в период их любовных отношений он никогда не заговаривал с ней о поездке в Балтимор и не приглашал ее в гости к своей семье, а теперь ему вдруг пришло в голову сделать это…

Дакота с радостью согласилась с ним поехать. Но Джорджия все же разгадала скрытые мотивы этой игры.

Она не отпустит дочь из города с отцом, который появился всего несколько месяцев назад, что бы он там ни обещал и как бы ее ни уговаривал. И потом, как доверить ему присматривать за Дакотой?

А что, если он не привезет ее обратно?

Нет, она никогда этого не допустит…

— Я не позволю тебе это сделать, Джеймс, никогда! — прошептала Джорджия, закрывая глаза и представляя себе, как Дакота бросится вон из комнаты, хлопнет дверью и наверняка прокричит очень громко:

— Я тебя ненавижу, мама, ненавижу!