Марти Поппер каждый день наблюдал, как Анита ровно без десяти три с трудом открывала тяжелую стеклянную дверь его небольшого ресторанчика.

К этому времени он уже поджидал ее за стойкой с чашкой свежесваренного кофе — так повторялось с понедельника по пятницу. В его заведение обычно сбегались служащие из ближайших учреждений на обеденный перерыв, который был слишком коротким, а потому на тарелках посетителей зачастую оставались недоеденные роллы и кусочки сандвичей. Он вытряхивал окурки из пепельниц в мусорное ведро, после чего подметал пол.

Марти был высоким, солидного вида мужчиной из тех, кто предпочитает в любом возрасте выглядеть подтянутым и занимается своим любимым делом с энтузиазмом, свойственным молодости. Теперь он, стоя у плиты, следил за приготовлением картофеля фри и думал о том, что он управляется со своим предприятием не хуже отца. Он всегда был вежлив с посетителями, и ему нравилось встречать людей, заходивших к нему передохнуть после работы и вкусно поесть, особенно если он хорошо знал их, постоянных клиентов, работавших в зданиях по соседству. Ресторанчик приносил хорошую прибыль, позволявшую ему вместе с младшим братом жить безбедно, платить за просторное жилье в Вест-Сайде, отдыхать на приличных курортах и носить добротные дорогие костюмы. Но пришел день, когда брат решил покинуть его и оставить дело — ему захотелось переехать в другое место и начать новую жизнь. Марти не стал возражать, вручив ему сумму, равную годовой прибыли ресторана, и тем самым разделив доли их наследства. Однако он вовсе не собирался закрывать свое заведение. Семьи у него никогда не было, и, не обремененный никакими иными проблемами и тратами, в глазах младшего брата и племянников Марти всегда оставался щедрым дядюшкой-холостяком.

Его жизнь могла бы сложиться иначе. Много лет назад у него тоже были свои планы и мечты. Ему хотелось сделать удачную карьеру в бизнесе, к тому же его отец не возражал против того, чтобы он сам выбрал, в каком колледже учиться. Но затем с ним произошло то, что вряд ли смогут понять люди молодого поколения. Марти пришлось отправиться служить на Тихоокеанский флот и привыкать там не только к весьма неприятным климатическим условиям, но и к скудному содержанию, выделявшемуся младшему воинскому составу. Так что, натерпевшись от холода и голода, Марти вернулся домой совсем другим человеком: он больше не мечтал о карьере и завоевании места под солнцем, а желал только всегда жить в тепле, никогда не чувствовать недостатка в пище и не уставать до такой степени, что ни рукой, ни ногой не пошевелить. Он, как принято говорить, сделался меланхоликом. Человеком со стойким ощущением, будто жизнь прошла мимо. И это было самое разумное, что могло произойти, поскольку Марти понял: ему все равно не суждено сделать карьеру, даже если бы он и получил блестящее образование.

«Я должен стать опорой для тебя, отец», — повторял он свои слова и тогда, когда ему уже перевалило за пятьдесят. Для его родителей это оказался наилучший выбор. Они достаточно пережили треволнений и страхов за время его отсутствия и несказанно обрадовались его решению больше не покидать дом. Марти был предан отцу и матери настолько, что ухаживал за ними до последнего их вздоха, так и не наняв сиделку, и даже позволял брату периодически жить в его доме. Он оказался чрезвычайно заботливым дядюшкой и с удовольствием проводил выходные с племянниками, давая возможность их вечно загруженным работой родителям хорошенько отдохнуть. Как заметили бы многие его знакомые, Марти был хорошим парнем. И только одно в его жизни было плохо — военная служба оставила в его душе такой тяжелый след, что он стал слишком замкнутым и закрытым. Его характер не позволял удовлетворить единственную и самую насущную для него потребность — жениться, завести семью.

«Из тебя получился бы отличный отец», — говорили ему племянники. Знакомые, соседи и коллеги по работе предлагали Марти в подруги своих дочерей, племянниц, кузин — все сплошь порядочных и хорошо воспитанных девушек, — позднее сватали золовок и своячениц, но все без толку. Марти слишком серьезно относился к проблеме выбора спутницы жизни и не мог, поддавшись минутному влечению, заключить с женщиной брачный союз в надежде прожить с ней счастливо до конца дней. Он боялся разочароваться. Был и более сложный мотив его своеобразной несговорчивости, в котором он признавался своему брату Сэму: Марти надеялся найти самую лучшую на свете женщину. И вот чудо свершилось — десять лет назад в один прекрасный день в его ресторан зашла незнакомка, элегантно одетая, с сияющими молодыми глазами. У нее были удивительно мягкие нежные руки, к которым так хотелось прикоснуться, а ее духи источали тонкий лимонный аромат.

Мистер Марти Поппер, ветеран войны, счастливый дядя и джентльмен в возрасте, влюбился с первого взгляда. Но его неумение заговорить о своих чувствах с объектом обожания стало настоящей проблемой. За все годы их «знакомства» он так и не осмелился признаться ей в своем чувстве.

Анита легко проскользнула между столиками, стоявшими вдоль стены, где несколько школьников, свалив на пол учебники и тетради с домашними заданиями и рассевшись в пластиковых креслах, рассказывали анекдоты, громко смеялись и обсуждали музыкальные новости и клипы, виденные по телевизору. Марти прислушался к их болтовне — сейчас они спорили о том, кто кому нравится, исподволь поглядывая на пожилую пару, сидевшую в отдалении за столиком у окна.

— Кофе со сливками, пожалуйста. — Марти произнес привычную фразу немного громче обычного и поставил на стол синюю чашку, выглядевшую маленькой в его больших сильных руках. Анита положила заранее приготовленный доллар и улыбнулась. Она сделала маленький глоток, и на кромке чашки остался след розовой помады.

— Спасибо, сэр. — Она действительно была ему признательна за то, что он не забывал о ее предпочтениях. С того самого дня, когда она впервые зашла сюда, в его ресторан, она всегда заказывала кофе со сливками.

Боже! Всего лишь «пожалуйста» и «спасибо»! А ведь она казалась ему самой прекрасной женщиной из всех, какие только существуют на свете.

— Я помню, мисс. — Марти улыбнулся, наблюдая за тем, как ее пальцы прикасаются к чашке и как она прикрывает красиво очерченный рот. Когда-то он пытался предложить ей попробовать его пирожные, бисквиты, взбитые сливки, но она всегда отказывалась.

— Только кофе. Спасибо большое, но мне только кофе.

И как всегда, он обратился к их излюбленной теме:

— Знаете, Дакота была тут, но уже ушла четверть часа назад. Она сказала, будто ей нужно кое-что купить для магазина.

— Она, наверное, спрашивала, не согласитесь ли вы продавать ее маффины? Дакота даже написала письмо в рекламный отдел кондитерской сети, что неплохо бы организовать шоу, в котором дети могли бы делиться своими рецептами и учить других готовить. — Анита гордилась предприимчивостью Дакоты и в то же время не могла без смеха вспоминать о том, как недавно девочка попросила мать арендовать в Сентрал-парке место для ее лотка, чтобы продавать выпечку.

— Ну а кто будет провожать тебя туда и присматривать за тобой? — спросила ее тогда Джорджия, стараясь привлечь внимание дочери к проблеме, которая стала бы непреодолимым препятствием к развитию ее бизнеса. Анита знала, что Джорджия говорит это не для того; чтобы отбить у дочери всякую охоту заниматься своим делом — уж кто-кто, а ее мать готова была на все ради Дакоты, — она надеялась помочь ей со временем завоевать самое лучшее место под солнцем. Джорджия даже имя для ребенка выбрала не просто так, а в честь одного из самых преуспевающих штатов. Анита не осуждала ее, помня, что точно так же относилась к своим детям когда-то, обещая им содействие во всех их начинаниях и помощь по мере сил. Но она предвидела и то, с какими сложностями придется столкнуться Джорджии, когда ее дочь достигнет возраста тинейджера. Периодически, оставаясь с ними перед закрытием магазина, Анита становилась свидетельницей зарождавшихся разногласий и споров между матерью и дочерью. И чутье подсказывало ей, что в этих случаях она должна стать на сторону девочки и защищать ее самостоятельность, хотя и понимала, как эти стычки заставляют страдать Джорджию. Отношения постепенно становились весьма напряженными. И началось все это в прошлое лето, когда Дакота вдруг стала удаляться в свою комнату и закрывать за собой дверь, постоянно повторяя, будто она тоже нуждается в своей «личной неприкосновенной территории». Подспудно Анита чувствовала: это вызывающее поведение — только стремление противопоставить себя миру взрослых, пока еще вполне детское, но с годами оно грозит вызвать более серьезные проблемы. Джорджия и сама порой закрывалась в своей комнате, и у нее не было никаких оснований порицать дочь за такие требования. Но с другой стороны, она боялась, как бы эта скрытность не отдалила девочку от нее, а в дальнейшем и вовсе не стала подпитывать ее склонность к сопротивлению любым советам и пожеланиям, исходившим от матери.

— Может быть, посмотрим фильм вместе? — предлагала ей Джорджия, надеясь, что дочь откроет дверь и впустит ее.

Но Дакота отвечала: сейчас она не хочет ничего смотреть, поскольку занята.

Слышать такое из-за закрытой двери явилось для Джорджии жестоким испытанием.

Но бывали и другие вечера, когда Дакота с удовольствием проводила время рядом с матерью и проявляла к ней необычайную нежность и внимание, чем тоже смущала и пугала Джорджию, усматривавшую в таких колебаниях настроения не слишком утешительные перспективы для их отношений.

Что ж, такова вечная драма родительской любви, которая повторяется из века в век, из поколения в поколение и исчерпывается словами: «Дети рано или поздно уходят и начинают жить своей жизнью».

Как-то раз, когда Джорджия пришла укладывать ее спать, Дакота сказала:

— Ты не знаешь, что такое стресс, и ничего не можешь понять. Моя жизнь — это сплошной стресс, мама, и вообще мне очень тяжело, ведь я учусь уже в седьмом классе.

Но Джорджию угнетали не только сложности в общении с дочерью, были вещи и посерьезнее — ее неустойчивый бизнес: в одни месяцы он приносил хорошую прибыль, в другие — в два-три раза меньшую. Конечно, она жила не только тем, что зарабатывала сама. Джеймс присылал ей деньги на учебу и содержание дочери, а после того как Дакота перешла в седьмой класс, он даже решил сделать нечто большее и открыл в банке счет на имя дочери. Но для Джорджии это означало только одно: через некоторое время этот человек начнет претендовать на свою долю внимания и любви со стороны Дакоты. Само возвращение в Нью-Йорк ее бывшего любовника не сулило никакой радости.

Она уже ясно видела: он нацелен завоевать свое место в сердце Дакоты. И Джорджия не была уверена, что его попытки окажутся бесплодными. Всю свою жизнь она стремилась заменить Дакоте отца, и больше всего ей хотелось, чтобы ее дочь никогда не пожелала называться «мисс Джеймс».

Разве можно ее осуждать за это после всего случившегося?

Но она слишком плохо представляла себе детскую психологию — при появлении Джеймса Дакота пришла в полный восторг.

Джорджия надеялась, что привычка Дакоты отвечать «Я занята» распространится и на отношения с Джеймсом. И ее дочь будет так же уклоняться от общения с ним, как она делала это, когда пряталась от матери. Кроме того, она рассчитывала отвязаться от Джеймса, сославшись и на свою собственную занятость, и на загруженность Дакоты.

Но как бы не так.

Джеймс проявил не просто настойчивость, а откровенную назойливость. Он весьма агрессивно требовал разрешения и возможности видеться с дочерью. Он звонил им, подкарауливал у дверей магазина, приходил в ресторан Марти, куда Дакота забегала поесть после школы. Он преследовал ее всюду, куда бы она ни направлялась, танцевал вокруг нее на задних лапках и пытался привлечь ее внимание всеми доступными способами.

Первым побуждением Джорджии было броситься и дать ему пощечину, послать ко всем чертям и пригрозить полицией. В конце концов, она имела право пожаловаться на эти домогательства и сказать, будто он нарушает их покой. Когда Джеймс пришел к ее магазину, Джорджия вышла на пару минут, попросила его больше не появляться и тут же захлопнула дверь. Ей совершенно не хотелось, чтобы этот человек снова вторгался в ее жизнь.

Появление отца Дакоты повергло Джорджию в такое замешательство, что она прибежала в свою комнату и, закрывшись там, долго сидела в полной прострации и отчаянии, не представляя, как теперь вести себя и как избавиться от него наивернейшим способом.

Джорджия не доверяла ему и не слушала Аниту, пытавшуюся втолковать, что ей нечего бояться. Однако Джеймс как отец Дакоты располагал определенными законными правами и мог обратиться к адвокату. По совету Аниты она решилась поговорить с дочерью и подошла к этой чертовой вечно закрытой двери, находившейся по соседству с ее спальней, и постучалась.

В ответ последовала тишина. Джорджия постучала снова, попросив разрешения войти.

— Да? Что вам угодно? — раздался голос ее дочери, словно она не знала, кто стоит за дверью.

— Это твоя мама, — сухо отозвалась Джорджия, — мне надо поговорить с тобой.

Они и раньше говорили о Джеймсе. Таковы были условия договоренности Джорджии и ее любовника еще до рождения дочери — она не должна скрывать от нее правду об отце. Договоренность! Джорджия никогда не нарушала своих обещаний и не позволяла себе плохо говорить о Джеймсе, но как раз теперь, когда она видела, как страстно Дакота стремилась к общению с ним, ей пришлось пожалеть о своей порядочности и корректности.

И Анита тоже уже сожалела о том, что слишком настаивала на более терпимом отношении к Джеймсу. Ее беспокоила все возраставшая потребность Дакоты в новоиспеченном отце, ее интерес к нему и готовность познакомиться с ним еще ближе. Девочка никак не могла дождаться его появления.

И наконец он приехал.

О да, Дакота волновалась перед встречей с отцом, но все же она была привязана к матери и доверяла ей куда больше, что, впрочем, не помешало ей задавать вопросы, скрывавшие невольное подозрение насчет Джорджии: не намеренно ли она когда-то рассталась с Джеймсом, отняв у отца дочь.

— Ты наверняка сама заставила его уйти, да? — спросила ее однажды Дакота, пристально поглядев на мать.

Джорджия собралась с духом и, как заклинание, повторила про себя слова Аниты: не следует посвящать ребенка во все подробности ее отношений с Джеймсом и открывать истинную причину их разрыва. Дакота в таком возрасте все равно не сможет понять их, но наверняка затаит обиду на мать и станет считать ее виноватой в том, что выросла без отца.

Дакота мрачно выслушала в ответ какую-то легковесную ложь, придуманную Джорджией на ходу, и возразила:

— Может быть, ты его и не любила, но почему я должна страдать из-за этого? — Она подняла голову, оторвавшись от поваренной книги, в которой внимательно разглядывала иллюстрации.

Это неприятное столкновение произошло как раз в ту пору, когда Дакота уже начала требовать к себе более серьезного отношения, желала носить более взрослую одежду и стала открыто подкрашивать глаза, собираясь в школу. Кроме того, она уже считала вполне допустимым ходить вместе с друзьями на кинофильмы с предупреждением «Детям до тринадцати не рекомендуется». И уж наверняка тайно от матери смотрела и запретные фильмы ужасов. По телефону с одноклассницами Дакота Нередко болтала допоздна, причем на каком-то тинейджерском сленге, явно маскируя отнюдь не невинные дружеские темы.

— Мне не нравится этот жаргон, который я вчера слышала от тебя, — не выдержав, как-то раз сказала за ужином Джорджия, но Дакота, должно быть, восприняла это замечание как обидную попытку оказать на нее давление и чуть не залилась слезами.

— А ты что, подслушиваешь мои телефонные разговоры? — вскричала она. — Может, ты еще полицейского ко мне приставишь, чтобы я чего-нибудь не натворила?

Она выбежала из-за стола и демонстративно хлопнула дверью своей комнаты.

Джорджия лишь тяжко вздохнула в растерянности. Она не знала, чего теперь больше в характере ее дочери — детской капризности или недетского агрессивного упрямства, и в чем причина таких перепадов настроения и бурных реакций на ее наставления. Виновата ли в этом стрессовая ситуация и усложнившаяся школьная программа? Или это влияние гормональных изменений подросткового периода? А что, если все это из-за попытки Джеймса вторгнуться в их жизнь? И все же Джорджия догадывалась: происходит нечто не совсем обычное — в душе ее дочери идет какая-то борьба, являвшаяся проекцией испорченных отношений между ее родителями.

— Я не знаю, что делать, чтобы она перестала обижаться на меня, — в отчаянии пожаловалась Джорджия Аните, после того как поссорилась с дочерью, отказавшись купить ей специальную плиту для приготовления печенья. Плита была очень дорогой, почти полторы тысячи долларов, а Джорджия намеревалась потратить эту сумму на более полезные вещи — на необходимые бытовые мелочи и уроки музыки для дочери.

— Не волнуйся, пусть лучше она ненавидит тебя сейчас; зато когда закончится ее подростковый период, скажет спасибо и поймет, что ты была права, — успокоила Анита.

Анита смотрела на Марти с восхищением: ей нравились его темные, тронутые сединой волосы, крепкие большие руки, четко очерченный выразительный рот и подбородок.

— Представляете, — она улыбнулась, посмотрев Марти в глаза, — маленькая мисс решила, будто она достигла такого совершенства в выпечке, что даже меня пытается учить, как правильно готовить кексы. — Анита вздохнула. — Яйцо учит престарелую курицу.

— Ну уж не такую престарелую, — мягко улыбаясь, возразил Марти. — И наверняка она делает это от незнания всех ваших секретов.

Вот так повторялось из раза в раз — Анита и Марти разговаривали о Дакоте, пользуясь этой темой, чтобы на самом деле тайно беседовать о своей любви. Марти очень нравилась Дакота, она казалась ему идеальной внучкой для Аниты, ведь ее настоящих внуков он никогда не видел. И Анита всегда с охотой обсуждала с ним все, что касалось девочки.

Они говорили о трудностях воспитания детей, о начальной школе, о летних лагерях отдыха… И каждый раз, когда Марти слушал рассказы Аниты о том, как ей тяжело разубедить Дакоту смотреть какой-нибудь взрослый фильм или какой серьезной проблемой оборачивается отказ купить мороженое, он думал, что и сам мог бы пригласить в кино эту женщину. Выбрать фильм, который ей понравился бы, или сводить ее в какое-нибудь кафе и угостить самым изысканным из всех известных ему десертов. Можно даже взять с собой Дакоту и предложить отправиться всем вместе попробовать немецкие шоколадные пирожные, наверняка перед ними не сможет устоять ни ребенок, ни взрослый. Но для этого нужно хотя бы назначить время и место свидания или обменяться номерами телефонов.

И всякий раз ему что-то мешало предпринять решающий шаг — то Анита уже собиралась уходить, то появлялся новый клиент и просил бутылку воды, то школьники забегали посмотреть телевизор. И в конце концов он смирялся, повторяя себе: не стоит навязываться, нужно подождать, пока Анита сама не предложит ему что-нибудь.

Но вместо этого Анита каждый раз улыбалась ему, благодарила за прекрасный кофе, быстро собиралась и направлялась к стеклянной двери, чтобы, покинув его ресторанчик, войти в магазин «Уолкер и дочь».

Но вот наконец Марти, преодолев свою робость и откашлявшись после нескольких глубоких вздохов, спросил Аниту, не согласится ли она с ним пообедать. Прямо сегодня. Анита вдруг ощутила странное волнение и нехватку кислорода, как будто в помещении стало слишком душно.

— Сегодня пятница, — быстро произнесла она, выпив остатки кофе и отодвинув чашку, чтобы накинуть плащ и ринуться к двери. Ее бледное лицо даже вспыхнуло от раздражения: как посмел Марти нарушить такой привычный и непоколебимый распорядок ее жизни своими глупыми предложениями! — Я не могу, собирается клуб вязания, и моим девочкам нужна помощь; мне надо идти.

И она ушла.

Посетительница, выглядевшая немного необычно в своей мальчишеской кепке, с сумкой, напоминавшей мешок почтальона, из которой выглядывал желто-коричневый конверт, появилась в тот день у дверей магазина не первый раз — Джорджии уже трижды доводилось видеть ее раньше. С тех пор как в журнале напечатали статью об их клубе, к ней частенько забредали разного рода любопытствующие особы — просто так, от нечего делать поглазеть на происходящее. И Джорджия так и не решила, идет ли это на пользу ее предприятию или, наоборот, мешает. Она переглянулась со своей помощницей Пери, переставлявшей книги по вязанию на полку повыше. Конечно же, Джорджия предпочла бы, чтобы ее компаньонкой всегда была Анита, но, увы, у нее не было возможности платить жалованье двум помощницам. Приходилось радоваться уже тому, что Пери за небольшие деньги взяла на себя наиболее утомительные обязанности, а Анита по мере сил помогала справляться с наплывом клиентов. Если бы не они, утро Джорджии начиналось бы с самого неприятного процесса — перебирания ящиков с пряжей и проверки каталогов. А общение с ними придавало ей сил и бодрости и скрашивало будничную рутину.

— Посмотри на нее, — шепотом сказала Джорджия своей помощнице, кивнув в сторону странной посетительницы. — Она купила тесьму и позумент и пришла опять.

Рыжеволосая незнакомка быстро просмотрела весь товар, выставленный в магазине, затем подошла к другой покупательнице — брюнетке — и оглядела ее с головы до ног. Та неожиданно повернулась и беспокойно посмотрела на любопытную особу.

— Я хотела бы купить еще тесьмы, если можно, — сказала рыжая, обратившись к Джорджии и продолжая взглядом изучать комнату.

— Она у вас уже закончилась? — поинтересовалась Джорджия, стараясь сохранять спокойствие.

Девушка равнодушно посмотрела на нее, а затем отошла и села за стол, постучав пальцами по его пластиковой поверхности. Ее странное поведение взбудоражило некоторых посетительниц, другие же, увлеченные выбором кашемира, даже не обратили внимания на происходящее.

— К чему бы все это? — прошептала Пери.

— Она не первый раз сюда является — уже несколько дней подряд приходит, как только я открываю дверь; и мне кажется, во вторник я видела ее в ресторане Марти, — совсем тихо произнесла Джорджия. — Я не знаю: то ли она ненормальная, то ли просто ломает комедию, чтобы узнать, как на нее отреагируют.

Посидев минут десять, девица наконец встала и под пристальными любопытными взглядами других женщин очень медленно направилась к выходу. А через минуту в магазине появилась Анита с пылающими румянцем щеками.

— Я думала, у нас тут что-то экстраординарное случилось! — воскликнула она. — Я видела на лестнице девушку с огромной сумкой. Она выскочила как сумасшедшая.

— А… так ты уже видела нашу таинственную гостью? Она не похожа на обычную покупательницу, — отозвалась Джорджия. — Пришла утром, и я решила, будто она вообще забрела к нам случайно. Я постаралась рассказать ей вкратце о пряже и попыталась помочь с выбором, но она словно и не замечала меня, а потом купила тесьму. — Джорджия не подавала виду, что взволнована. В магазин нередко заходили самые разные люди, и не со всеми удавалось найти общий язык. — Но потом она вернулась и купила еще столько же тесьмы, а потом еще… Может, она просто заходит к нам погреться, когда замерзнет на улице.

— Или она наркоманка, или чокнутая, — предположила Пери. — Я бы вам посоветовала, леди, хорошенько за ней присматривать и не подпускать ее к спицам и ножницам, если она еще раз вернется. Я должна бежать, чтобы успеть на поезд, и не смогу остаться сегодня на мастер-класс.

Она надела красный кардиган, застегнув его на все пуговицы, и замотала шею шарфом, чтобы понадежнее защититься от холодного мартовского воздуха, а на голову нахлобучила черную вязаную шапочку. Взглянув на себя в зеркало и оставшись удовлетворенной своим внешним видом, Пери быстро подкрасила губы ярко-алой помадой, которая всегда оставляла на щеке Дакоты огромное красное пятно прощального поцелуя, и пулей выскочила за дверь. Если Анита считалась крестной феей Дакоты, то Пери — идеалом в духе Барби.

— Ей тут нравится, правда? — с надеждой спросила Анита, когда дверь захлопнулась.

Джорджия кивнула в ответ. Она привыкла к тому, что помощницы у нее появляются ненадолго и быстро увольняются. На подработку в ее магазин нанимались студентки, а через пару месяцев уходили из-за возникающих проблем с учебой. Конечно, магазин расположен достаточно выгодно, по пути к метро, желающие работать в нем всегда нашлись бы, но Джорджия нуждалась в постоянной помощнице, которая осталась бы с ней на более длительный срок. Пери Гейл оказалась не такой, как все. Три года назад она закончила приличный колледж и теперь собиралась поступать в юридическую академию. К Джорджии ее привело желание немного подзаработать за лето, к тому же она рассчитывала попривыкнуть к столичной жизни. Но когда однажды Джорджия поинтересовалась, не планирует ли она уйти и поискать себе более достойное место, Пери сказала, что хотела бы остаться в магазине.

Семья Пери находилась не в Нью-Йорке. Ее мать жила в Чикаго, накануне поступления Пери в академию она прилетела в Нью-Йорк и посоветовала дочери оставить магазин. Мать опасалась, как бы такая загруженность не помешала учебе. Но Пери возразила, что она вполне довольна своей работой. Джорджия ожидала от нее совсем другого поведения, почти не сомневаясь: Пери не замедлит уволиться, если появится возможность зарабатывать триста долларов в час, а не в месяц. Но Пери осталась и работала каждый день, а в свободное время вязала свитеры и читала «Вог» на английском, итальянском и французском языках. Она была в высшей степени творческим человеком, предприимчивым и обаятельным — за это ее все любили: и Джорджия, и клиенты. Такая сотрудница оказалась настоящим подарком судьбы. До появления Пери все время у Джорджии уходило только на заботы о магазине, проверку товара, подсчет прибыли, продумывание дальнейших закупок. Чем бы она ни занималась, она думала только о магазине, а между тем ей приходилось быть не только хозяйкой, но и матерью. Конечно, есть Анита, обожаемая, бесценная Анита, но она немолода, а Пери полна энергии, сил и готовности усовершенствовать все, что попадалось в поле ее зрения. В возрасте Пери Джорджия уже забеременела, и где-то в глубине души она постоянно испытывала угрызения совести: у Пери нет ребенка, который помешал бы ее карьере, но у нее работа, отнимающая все свободное время. Но Джорджия и не думала вмешиваться в частную жизнь Пери и о чем-либо ее расспрашивать; иногда она видела, как девушка беседует с Анитой или с молоденькими покупательницами, часто посещавшими магазин, но никогда не позволяла себе прислушиваться к разговорам. К тому же Пери обладала потрясающей способностью ладить с людьми — почти все постоянные клиентки были ее подружками. Для Джорджии это оказалось более чем ценно.

Хотя Джорджия ни за что на свете не призналась бы в том, что ей нравится легкомысленная болтовня Пери и сплетни, иногда рассказываемые ею о друзьях, веселые истории о походах в бар или катаниях на лыжах, слушая ее, она вспоминала о своем прошлом, о молодости, когда она тоже могла делать все, что ей хотелось. Времени для развлечений было полно, деньги тратились без всякого смысла и счета, и порой приходилось экономить, обедая на полтора доллара в день. И все этого ради того, чтобы в выходные отправиться в дорогой ресторан или в клуб с друзьями. А сколько раз она в холодную погоду возвращалась домой пешком, поскольку билет на метро оказывался не по карману. Конечно, теперь все это смешно вспоминать. А потом она встретила Джеймса, и ее жизнь переменилась — она начала мечтать о доме и счастливом семейном будущем. Наверное, влюбленность ослепила ее… Только теперь Джорджия осознала, сколь сильно она заблуждалась и какими фальшивыми были их отношения. И свои счета, даже проживая с Джеймсом, она оплачивала сама. С чего она вообще взяла, будто Джеймс любил ее и хранил верность? Только на том основании, что они вместе ужинали в пиццерии и смотрели по ночам комедии? В свои двадцать четыре года она оказалась слишком наивна, чтобы понимать такие вещи. И на что она тратила деньги? На такси и дизайнерскую обувь, в которой было бы не стыдно показаться в каком-нибудь клубе? Джорджия до сих пор носила эти чертовы ботинки — они оказались очень крепкими, но лучше бы тогда ей было покупать хорошую еду в недорогих магазинах, а не мечтать о том, какая блестящая жизнь ждет ее впереди. Если бы она более трезво оценивала ситуацию, то поняла бы: ее положение девочки на побегушках в издательстве никак не могло привязать к ней Джеймса, полностью сконцентрированного на своей карьере.

Джорджия больше так никого и не полюбила после него. Что-то случилось с ней — вероятно, она просто утратила способность доверять кому бы то ни было. С тех пор как она со слезами на глазах смотрела на Джеймса, привезшего ее вещи, она потеряла всякий интерес к романтическим переживаниям. И это касалось не только секса — Джорджия не желала больше заводить друзей и вообще сближаться с людьми. «Я словно выдохлась», — призналась она как-то раз своей старой знакомой, у которой тоже не сложилась личная жизнь.

Джорджия встретила Аниту, когда была беременна и снимала квартиру над ресторанчиком Марти. Через несколько месяцев родилась Дакота… И это стало началом ее новой жизни. Открыв свой магазин, Джорджия вынуждена была поддерживать какие-то связи с людьми, но это было деловое партнерство, приятельство или взаимоотношения работодателя и служащего. Она ни с кем не разговаривала по душам, оставаясь замкнутым молчаливым слушателем. Она помнила, как звали родственников чужих людей, помнила даже клички их кошек и собак, но свое мнение вслух никогда не высказывала. Мисс Уолкер казалась одиночкой, жившей сама по себе и никого не подпускавшей близко.

Да, Джорджия Уолкер была одиночкой.

Неожиданно для себя после длительного общения с Пери Джорджия вдруг обнаружила, что начала привязываться к этой девушке и дорожить ею; присутствие Пери было ей необходимо, как стакан прохладной воды в жаркий и сухой полдень. Она вносила нечто освежающее и умиротворяющее в замкнутое напряжение, окружавшее Джорджию изо дня в день.

В некотором смысле Пери интересовала ее не только как сотрудник, но и как человек, за судьбу которого она беспокоилась. Материнский инстинкт побуждал Джорджию заботиться о молодой девушке и ее будущем, и она решила, что пришло время всерьез побеседовать с ней. Хотела ли Пери остаться в магазине и действительно ли это предел ее мечтаний? И что произойдет, когда девушка наконец задумает уйти от нее? У Пери была мечта стать хорошим дизайнером, она посещала вечерние курсы, стараясь не пропускать ни одного занятия. Пери даже зарегистрировала себе доменное имя для будущего сайта, но руки никак не доходили до завершения проекта. Сайт предполагалось сделать и для магазина Джорджии, чтобы привлечь побольше покупателей и выйти на более высокий уровень. О да, насчет деятельной и целеустремленной натуры Пери Джорджия не беспокоилась — у той всегда хватало планов и идей, но ее родители вовсе не приветствовали увлечение дочери и ее надежды продвинуться в дизайнерской сфере. Они хотели видеть Пери успешным юристом, нотариусом или адвокатом. А девушка думала о создании коллекции собственных модных вязаных сумочек, и если бы Джорджия согласилась принять участие в этом проекте…

— Я устала слышать от матери одну и ту же фразу: «Ты должна делать так и так и никак не иначе». Не хочу из-за этого давления отказываться от своих интересов и ближайшие пятьдесят лет чувствовать, что мой потенциал загублен в угоду каким-то ее приоритетам… — призналась Пери. — Я попытаюсь заняться тем, что мне нравится, и продолжу учиться в академии; одно другому не мешает. В конце концов, я хочу реализоваться не только как женщина, но и как человек, который ценит красоту и умеет ее создавать.

Джорджия восхищалась такой смелостью и упорством Пери, ее желанием бороться за свое будущее, а не плыть по течению. Прошло два года, а она все еще ходила на курсы дизайна. Сайт так и не был создан, зато Пери начала делать и продавать свои вязаные и плетеные сумки в магазине Джорджии и на блошином рынке; и, надо сказать, они пользовались спросом. Кажется, девушка нашла общий язык с Дакотой, свято верившей в ее успех и надеявшейся со временем стать вице-президентом дизайнерской фирмы Пери или самой лучшей моделью для ее коллекций. Но пока это были лишь фантазии.

— Сегодня какой-то странный день, — заметила Анита, посмотрев на Джорджию, когда Пери ушла. Она все еще не могла успокоиться после сцены в ресторане Марти, и Джорджия тоже казалась заметно озабоченной поведением своей непрошеной гостьи.

— Девушка что-то зачастила сюда; но, может, я зря паникую? Не думаю, будто она опасна и способна что-нибудь натворить. — Джорджия старалась говорить как можно тише, чтобы не распугать других покупательниц. — Она не похожа на моих обычных клиенток. Пери сказала, она немного странновата, и еще добавила, что сюда заходила эдакая мисс Спонтанность-с-Оттенком-Высокомерия. Пришла с журналом и заявила, что хочет сделать на заказ очень дорогое платье, но поскольку меня не было, — Джорджия оглянулась вокруг, — ничего объяснять больше не стала, даже не сказала ни кто она, ни откуда, оставила только имя и номер телефона и ушла. Она потребовала позвонить ей немедленно. Меня немного насторожило это «немедленно»…

— Поэтому ты, разумеется, и не стала звонить. — Анита знала Джорджию слишком хорошо и понимала, откуда у нее хроническое недоверие к людям. — Послушай, некоторые женщины бывают немного истеричны, но это отнюдь не значит, будто они опасны или с ними нельзя иметь деловые отношения.

— Я люблю вязать, люблю свою работу и с удовольствием помогаю тем, кто ко мне обращается, — возразила Джорджия.

Она слегка покривила душой: ее отношение к людям и работе не столь уж безмятежно и у нее был опыт весьма неприятных переживаний из-за подобных деловых отношений. Однажды ей пришлось сделать несколько заказных вещей для одного из журналов, публикующих модели детской одежды. И сотрудничество оказалось не таким уж удачным — оно помотало ей нервы и расстроило своими результатами. Но по-другому и не бывает с тем, кто начинает свой бизнес в таком городе, как Нью-Йорк. С тех пор она весьма осторожно относилась к заказам от незнакомых людей и не спешила принимать на себя какие-либо обязательства, справедливо полагая, что пусть лучше денег у нее будет меньше, но и проблем тоже. Легко и просто можно договориться только с хорошими знакомыми.

К тому же Джорджия порой не особенно ловко умела скрывать свое недоверчивое и даже враждебное отношение, и это немало вредило ее деловым планам. Анита в этом смысле оказалась гораздо мудрее, проще, к тому же она была обеспечена и смотрела на все не только с позиции заработка. У нее не было такого почти непреодолимого предубеждения против людей с деньгами, каким страдала Джорджия со времени разрыва с Джеймсом.

Анита терпеливо ожидала, пока Джорджия все обдумает и снова захочет поговорить с ней.

— Это не проблема, дорогая моя. Таковы особенности любого предприятия, любого бизнеса: клиент, покупатель, заказчик всегда считает себя выше того, к кому обращается за услугой. Возможно, эта женщина хотела подчеркнуть свое превосходство, но, вероятно, в ее настойчивости есть и другая мотивация.

— Обещаю тебе, я позвоню ей сегодня вечером, сразу после того как закроется клуб. — Джорджия тряхнула кудрявой головой. — Думаю, у меня как раз будет время подумать. Дакота собиралась приготовить сегодня свои пирожные, ей не терпится попробовать новый рецепт, которым она так гордится. Представляешь, она никак не хочет оставить эту затею с продажей выпечки и даже пыталась уломать Марти взять у нее партию на распространение. Я думаю, надо его предупредить. И еще она интересовалась у меня, как составляют бизнес-план.

— Марти уже все знает — она заходила к нему после школы и пыталась убедить попробовать пирожные, — отозвалась Анита, наливая себе кофе.

— Насколько я знаю Марти, он готов содействовать любой безумной идее моей дочери! Не удивлюсь, если он возьмется продавать ее пирожные! — Джорджия рассмеялась. — Он хороший человек, и можно не беспокоиться о Дакоте, если он берется за ней присматривать.

Анита кивнула, сунув перчатки в сумку.

— Ну расскажи же мне, чем Марти занимается? — Джорджия повесила плащ Аниты на вешалку. — Что он сегодня делает? Печет бублики или бисквиты? Он действительно очень привлекательный мужчина… Анита, ты не находишь? Не стоит слишком волноваться по поводу этой девицы, которую ты встретила на лестнице; думаю, она больше не появится. Может быть, ты хочешь сегодня передохнуть немного, просто посидеть?

Анита повернулась к Джорджии.

— Я могу и не отдыхать, — сказала она. — Марти пригласил меня поужинать — сегодня, насколько я поняла. Я не очень себе представляю, как это будет выглядеть. Но тем не менее он это сказал…

— Это серьезно? О Боже, Анита! Фантастика! — Джорджия в восторге хлопнула в ладоши. — И что ты ему ответила?

— Джорджия! Разумеется, я отказалась! У нас сегодня клуб, и мне предстоит показать, как вязать вещи в классическом стиле.

Анита не могла взглянуть на Джорджию, опасаясь увидеть в ее глазах осуждение. Она знала, что отказ от приглашения очень расстроит Марти.

— Очень зря, честное слово, люди завтракают, обедают и ужинают независимо оттого, какие у них дела, — мягко урезонила ее Джорджия с явно недовольным видом. — Ты действительно не хочешь больше ни с кем встречаться после смерти Стэна?

— Ну, это не совсем так — у меня было несколько свиданий лет пять назад, и, надо признаться, мы весьма мило проводили время. — Анита наконец повернулась к Джорджии, скрывая свое замешательство. Джорджия прекрасно понимала, что Аните не слишком-то хочется обсуждать с ней свою личную жизнь.

— Мне кажется, ты не права: незачем разбивать ему сердце, если тебе и самой необходимо внимание и поддержка мужчины, тем более он так тебе подходит, — пролепетала Джорджия. — Марти — замечательный человек, серьезный, а ты, отвергая его ухаживания, ведешь себя как девочка-подросток! — Она набралась смелости, чтобы все это выпалить. Несмотря на то что они считались довольно близкими подругами, такие слова все же переходили грань допустимого, и Джорджия чувствовала себя неловко. Да и выглядело это как-то подозрительно — словно кроме материнской заботы со стороны Аниты ей требовалось вдобавок и отцовское внимание Марти. Но Анита не спешила спорить с ней, глядя на нее совершенно растерянными влажными глазами.

— Стэн был не просто замечательный. — Ее голос дрогнул, но тут же по-прежнему стал твердым и уверенным. — И потом, все это слишком неожиданно; с чего бы мне сразу бежать к нему на свидание? Я могу выпить с ним кофе и после обеда.

Она улыбнулась, немного успокоившись, и прошла к столу в центре комнаты, где уже разместились постоянные участницы пятничных собраний, обсуждая особенности вязания из толстой пряжи.

— Бекки, ты все еще вяжешь свой шарф? — громко спросила Анита. — Если еще не закончен, то сегодняшнее занятие тебе пригодится: я покажу, как быстрее всего связать объемный рисунок. — Она посмотрела на Джорджию. — Можно считать клубный вечер открытым. — И добавила шепотом: — Я надеюсь, ты все-таки позвонишь той женщине!

«Да!» — с готовностью ответила Джорджия Аните, предоставив ей право взять руководство собранием в свои руки. Она почувствовала себя спокойнее: наконец-то все вошло в свою обычную колею. Теперь она могла сосредоточиться на своих мыслях и все хорошенько обдумать. Блюдо с румяными кексами уже стояло на столе, под ним — скромно подсунутая бумажка с просьбой написать отзывы об угощении.

Следовало выполнить обещание, данное Аните. Джорджия медлила. Посидев немного за столом, она пересела за компьютер, чтобы заполнить счета на заказанную шерсть, однако все ее мысли вращались вокруг таинственной посетительницы. Что ж такого? Она позвонит ей чуть позже… Она принялась искать в Интернете информацию, но потом, так и не вспомнив, чего хотела, открыла свой почтовый ящик.

«Неужели это моя настоящая жизнь?» — прочла она тему одного из сообщений, присланных близкой подругой, живущей в Нью-Йорке. Письмо ее заинтересовало, и она кликнула на кнопку «Открыть сообщение».

Какое бесполезное времяпрепровождение! Я должна сидеть и делать, что мне говорят. А мне твердят: надо врать людям, что все хорошо, все просто замечательно, а на самом деле — сплошной кризис, экономика в развале. Раньше мне это легко давалось, теперь — нет. Думаю, тебе повезло, раз не надо всем этим заниматься. Забегу к тебе сегодня вечером. Передай Дакоте, что ее печенье потрясающее, просто слов нет.

Кейси.

P.S. Ты, случайно, не имела дела с журналистами, а то недавно мне попалась на глаза какая-то заметка о магазине рукоделия в Вест-Сайде. Может быть, это о твоем предприятии?

Кейси Сильвермен старше Джорджии на девять лет и ниже ее ростом на целый фут. Они познакомились в издательстве, где вместе работали, когда Джорджия еще не стала матерью и хозяйкой магазина. Кейси была главным редактором, но она никогда не заносилась и всегда находила время поболтать с юной сотрудницей за чашкой кофе, обсудить с ней рабочие вопросы, дать полезный совет. В некотором смысле Джорджия заменяла ей компаньонку, когда той требовалось с кем-нибудь поговорить по душам и поделиться своими проблемами. С этой задачей справиться оказалось нетрудно — достаточно было позволить Кейси болтать обо всем, что ее интересовало, о работе, сотрудниках, которые ей не нравились. Джорджия внимательно слушала ее и вовремя выражала понимание или согласие, и Кейси этого вполне хватало. Она единственная в издательстве знала о скоротечном романе Джорджии с Джеймсом и о том, чем закончились их отношения. Сама Кейси Сильвермен дважды была замужем, и оба раза неудачно.

— Я вышла замуж, только чтобы убедиться, что этого не следовало делать, — сказала она однажды.

Как бы то ни было, Кейси стала постоянной клиенткой Джорджии и регулярно покупала у нее шерсть, чтобы связать очередной свитер. Но она была слишком занята, чтобы успеть завершить хоть одно из своих начинаний. Джорджия неоднократно предлагала ей довязать что-нибудь, Кейси не соглашалась, она просто куда-то складывала свои неоконченные изделия, за несколько лет их, наверное, накопилась целая кладовка. Их обеих устраивала такая необременительная дружба. Они встречались в магазине и никогда не приглашали друг друга в гости, что весьма необычно, если учесть их четырнадцатилетнее знакомство. К тому же и по телефону они общались нечасто. Этакая своеобразная нью-йоркская дружба на расстоянии. Дружба двух человек, ощущающих себя чужаками в большом городе, несмотря на то что у каждого свое дело и более или менее стабильное существование. Что-то препятствовало их сближению, и они просто поддерживали некоторую связь друг с другом. У Кейси детей не было, поэтому их жизненный опыт сильно разнился и давал мало почвы для взаимопонимания. Но так ли уж это плохо? Джорджия давно уже вышла из того возраста, когда мечтают о друзьях, способных понимать с полуслова, готовых проводить вместе дни и ночи и разделяющих все ваши интересы. Это время безвозвратно прошло, и теперь она могла довольствоваться другими, более спокойными формами взаимоотношений.

Узнав в Сети цены на билеты до Эдинбурга, Джорджия, вздохнув, подумала: может быть, к лету ей удастся накопить денег, чтобы навестить свою бабушку Грэнни и привезти к ней Дакоту.

Они не виделись уже целый год, и Джорджия мечтала приехать к матери отца, посидеть, как заведено, у камина на низенькой скамеечке с вязаньем и поговорить обо всем на свете. Отец Джорджии — энергичный и трудолюбивый эмигрант из Шотландии очень дорожил своей скромной фермой в Пенсильвании. Он был человеком молчаливым и сдержанным, а вот его жена поговорить любила. С раннего детства Джорджия только и занималась тем, что спорила с матерью; это противостояние продолжалось и по сей день. И самое удивительное, за пределами дома, среди соседей и знакомых, об этой женщине сложилось мнение как о тихой, сговорчивой и весьма уравновешенной особе, и мало кому было известно: Бесс Уолкер — настоящий домашний тиран. Стычки с матерью стали неплохим психологическим тренингом для Джорджии, они научили ее тому, что жизнь — это не только подарки к Рождеству и горячие яблочные пироги, как часто считают дети, выросшие в счастливых семьях. И именно эти тягостные воспоминания («Я сказала, ты должна делать только это и ничего другого») о жесткости матери заставили Джорджию обливаться слезами в парке в тот день, когда к ней подсела незнакомка, назвавшаяся Анитой. Что ее всегда изумляло в поведении матери, так это ее неистощимая страсть ссориться и говорить другим неприятные вещи.

Джорджия унаследовала отцовский характер: как и отец, она не слишком любила вступать в пререкания и сморить. Но ее мать, казалось, была одержима постоянной потребностью раздражать своих близких и почти никогда — знакомых и соседей. В конце концов, с любым человеком можно найти общий язык, подобрать к нему ключ. Например, с дочерью Джорджия всегда обходилась ласково, по несколько раз на дню говорила, что любит ее, — даже сейчас, когда Дакоте исполнилось двенадцать лет, поскольку девочка все еще нуждалась в таком проявлении привязанности. Эта линия поведения часто сглаживала конфликты, возникавшие между ними. Другие люди были погрубее и попроще; чтобы избегать ненужных конфликтов, откупались подарками от тех, кого могли случайно или сознательно обидеть. Именно таким оказался Джеймс, приносивший своим любовницам букеты цветов. Но вот мать Джорджии оставалась непреклонной в своем стремлении даже незначительные разногласия превращать в грандиозные скандалы.

Родители Джорджии поженились неожиданно для всех — это был брак того типа, о котором обычно соседи и друзья с недоумением замечают; «Что он в ней нашел?» Но только вопрос должен задаваться в обратном порядке: «Что она нашла в нем?» И действительно, выбор матери Джорджия находила странным — ее отец являл собой полную противоположность экспансивной и властолюбивой супруге. Наверное, выходя за него замуж, она мыслила прагматично, и только: приятный и низкий мужской голос позитивно воздействует на цыплят, индеек и коров… Но могла быть и другая причина — она решилась на это замужество, надеясь обрести в своем молодом избраннике энергичного и честолюбивого спутника жизни, способного, заработав и поднакопив денег на ферме, переехать жить с ней в большой город. Однако она упустила самое главное — земля для Тома Уолкера была не просто источником дохода, а любовью всей его жизни. Что же касается отца, то он женился на Бесс из-за ее красивой фигуры; в лице супруги к тому же он мечтал обрести гарантию стабильного существования и семейного уюта.

Но для Джорджии символом и основой стабильности, а также и самым близким человеком стала как раз не мать, а отец. Он тихо сидел за столом во время ужина со своей неизменной газетой и улыбался, пока мать пилила и ругала дочь за невыученные уроки. Он никогда ни в чем ее не упрекал и даже не вмешивался в их ссоры, зато непреклонно настаивал на том, чтобы раз в три года дочка ездила в Шотландию, к его матери в Торнхилл, на ферму, находившуюся неподалеку от городка Дамфри. К сожалению, бывать там чаще Джорджия не могла из-за дороговизны подобного путешествия. И все равно мать продолжала возмущаться даже из-за этих редких поездок, уверяя, будто на них уходят все накопленные деньги, предназначенные на покупку новой стиральной машины или мягкой мебели. Отец отправлял ее к бабушке осенью, в то время, когда в школе им давали пару недель каникул, чтобы помочь на ферме с уборкой урожая. Но сам он не мог сопровождать ее в этих путешествиях, поскольку не решался оставить свои владения без присмотра. В доме Грэнни она надевала старые деревенские ботинки и отправлялась с бабушкой в поля, где работали другие женщины. Все собирались вместе в послеполуденный перерыв, когда на опушке леса на траве расстилались шерстяные скатерти. Изредка они заходили в небольшую местную забегаловку, где можно было передохнуть, часок-другой посидев на мягком диване.

Тогда-то бабушка и брала с собой огромную сумку с вязаньем и пряжей. В то время Джорджия еще не умела справляться со спицами так успешно, чтобы вязать самостоятельно, и поэтому чаще всего помогала Грэнни либо закрывать последний ряд, либо вязала какие-нибудь наиболее простые детали. Но это были ее первые и очень важные уроки мастерства. Уже тогда ей доставляло удовольствие наблюдать за мельканием спиц, превращающих нить в чудесной красоты плетение. Ее руки запоминали намного больше, чем могли зафиксировать глаза. Таким образом она почти ради забавы освоила множество маленьких хитростей, мало известных современным женщинам. Ее бабушка никогда не выпускала из рук спицы; казалось, она даже спала с ними. Отдыхала ли в своей комнате, или сидела во дворе, или грелась вечером у камина — она все время держала при себе шерсть и волшебные палочки, при помощи которых создавала необычайные узоры. Бабушка научила ее истинному восхищению качеством и свойствами пряжи. Те руки, что шлепали ее, если она не слушалась, учили обращаться с ниткой и усваивать множество полезных навыков. Вязание словно скрепило их дружбу — старой женщины и ребенка; стало неотъемлемой частью их жизни, о чем бы они ни говорили и где бы ни находились. Грэнни вязала не только для внучки, но и для младшего брата Джорджии Донни и непременно укладывала в ее сумку несколько шарфов и свитеров для него каждый раз, когда приходило время возвращаться.

Ее мать ненавидела эти поездки, как и саму необходимость сопровождать в них Джорджию, не выносила дождливую погоду, скучные дни, когда можно было только сидеть дома в ожидании, пока выглянет солнце, чтобы выйти прогуляться в сад. Бесс никогда не училась вязать, она вообще не хотела ничему учиться у свекрови и терпеть не могла Джорджию за то, что та проводила свое свободное время за этим старомодным занятием. А вот Джорджия обожала эти поездки в Шотландию, и незатейливая похвала бабушки: «Это сделано очень хорошо» — оказывалась для нее дороже мнения всех прочих людей. Самые счастливые воспоминания ее детства связаны именно с этими днями, проведенными с Грэнни, когда она начала увлекаться вязанием, ставшим впоследствии для нее источником средств к существованию и постоянной жизненной потребностью.

Дакота никогда не видела прабабушку, и Джорджия страшно сожалела о том, что так и не смогла привезти свою дочку в Шотландию, всякий раз из-за нехватки денег откладывая поездку на более поздний срок. Конечно, она переживала, если узнавала, что Грэнни подхватила простуду или чувствует себя неважно, — ведь в ее возрасте любая проблема со здоровьем могла оказаться роковой.

Ах, если бы только они теперь были вместе, если бы все когда-то сложилось по-другому…

Джорджия закрыла глаза и предалась воспоминаниям, уронив голову на руки. Она чувствовала себя невыносимо уставшей.

Она стремилась уберечь Дакоту от повторения ее ошибок, ей хотелось, чтобы Анита ответила взаимностью Марти и больше не чувствовала себя такой одинокой. Она хотела, чтобы Пери смогла добиться признания своих дизайнерских заслуг и успешно продавала свои сумочки; чтобы люди наконец увидели преимущества ручной работы и отказались от ширпотреба; чтобы ее вещи тоже продавались крупнейшими магазинами и торговыми компаниями, поскольку они красивы, практичны и по-настоящему добротны.

И снова мысленно она возвращалась к Марти. Вежливому, воспитанному, сдержанному и влюбленному Марти. Как же он был заботлив и внимателен, когда они заходили к нему пообедать, он всегда пытался развлечь их приятной беседой.

— Тук-тук! Гостей здесь принимают? — раздался за дверью низкий голос. — Здравствуй, у тебя все в порядке?

У нее все сжалось внутри. Джорджия разглядела в щель высокую фигуру Джеймса в синем пальто, дорогие кожаные перчатки и шарф. Она нахмурилась и подошла к двери.

— До воскресенья еще два дня, Джеймс. — Стараясь сохранять спокойствие, она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

— Я помню, но у меня тут была деловая встреча, и я подумал: забегу к вам, заберу Дакоту на часок-другой.

— И все-таки какой сегодня день? Наверное, у меня неправильный календарь? — спросила она ледяным тоном.

Где же взять спокойствие? Менее всего ей хотелось устраивать скандал, который обязательно привлек бы внимание посетителей магазина.

— Пятница, Джорджия, я помню. Но может быть, это все-таки не так важно? И потом, я же вижу, ты сейчас все равно занята, — указал он на компьютер, игнорируя ее возмущение.

Как всегда, самоуверенный, привлекательный и холеный. Сколько он заработал на сегодняшней сделке, хотелось бы знать? И как он отреагирует, если она спустит его с лестницы? Она посмотрела на мышку, лежавшую на столе, раздумывая, не запустить ли ею ему в голову.

— Что не так? Разве ты не говорила, что я могу приходить в любое время?

— Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду! — Она метнулась к столу в порыве ярости, но сдержалась. — Человек обычно говорит так, чтобы его оставили в покое! Раньше надо было думать!

— Когда я работал во Франции, у меня не хватало времени даже чашку чаю выпить, — сухо ответил Джеймс. — Работа приносила деньги, которые я тебе посылал. Ведь ты же не собираешься возвращать их мне, не правда ли? Я вернулся домой и хочу видеть свою дочь. Заметь, я не претендую ни на что, хотя по закону мог бы.

— Мы договаривались, что ты будешь встречаться с ней по воскресеньям, черт возьми! — Лицо Джорджии покраснело. — Сегодня не воскресенье! Не воскресенье! — Она стукнула кулаком по столу, отодвинув мышку. Ей нужно взять себя в руки и не показывать, насколько он бесит ее. — И ты знаешь это.

Тут она явственно ощутила запах орехового масла и горячей выпечки, просочившийся в полуоткрытую дверь.

— О Боже, нет! — взмолилась Джорджия.

— Папа! — Дакота появилась на пороге, подбежала к Джеймсу с тарелкой пирожных и бросилась в его объятия. — Я пекла их для тебя!

Джорджия нахмурилась, отвернувшись; ей хотелось крикнуть дочери, чтобы прекратила врать.

— Ну и немножко для наших гостей в клубе, — хихикая, добавила Дакота. — Хочешь попробовать?

— О да, милая, я ощутил их потрясающий аромат еще на улице!

Джорджия смотрела на них в гневе: Джеймс сумел очаровать дочь, он просто гипнотизировал ее, и не важно, кто из них искренен, а кто — нет. Она ничего не могла с этим поделать.

— Миссис Филипс зайдет завтра часов в одиннадцать, чтобы обсудить детали ее вечернего платья. По-моему, ей не терпится как можно скорее заказать его, но я ее уверила, что она может рассчитывать на меня. Думаю, заказ будет очень выгодный. — Джорджия села на табуретку, продолжая разговаривать с Анитой. В этот вечер она еле-еле смогла дождаться, когда все закончится и гости наконец уйдут. Она чувствовала себя ужасно уставшей, измотанной, ей вполне хватило неприятных переживаний при виде того, как Дакота надевает пальто и шарф, чтобы пойти с Джеймсом поужинать. Ей хотелось остановить ее, крикнуть, что она разбивает ей сердце. Но вместо этого Джорджия строго и холодно напомнила Джеймсу:

— Она должна быть дома в половине десятого вечера и ни минутой позже. Жаль, ты пропустишь сегодняшнее занятие в клубе, — добавила она, обращаясь к дочери.

— Ничего, мам, зато мои пирожные всем понравятся, — весело отозвалась Дакота.

Господи, как же она ненавидела этого мерзавца!

— Что же мне с ним делать? — в растерянности прошептала Джорджия, когда Джеймс ушел, забрав Дакоту с собой. — Кейси, я просто не знаю, как жить дальше, — пожаловалась она подруге.

— Все к лучшему, детка, — ответила Кейси, снимая свое пальто из верблюжьей шерсти и отряхивая воротник от снега, она повесила его на вешалку у двери, оставшись в деловом костюме, поскольку забежала прямо с работы.

Джорджию передернуло от холода, когда она подумала, что подруга шла по улице в таких тонких колготках.

— Я начала кое-что новенькое сегодня: хочу связать свитерок с надписью на груди «Найми меня». Буду периодически ходить в нем по городу.

— Неужели все так плохо? — спросила Джорджия, всегда думавшая, что Кейси твердо стоит на ногах. Признаки экономического кризиса уже начали проявляться в том, что учиться вязанию в клуб приходило все больше и больше женщин, боявшихся потерять работу. Они подстраховывались, пытаясь найти дополнительные источники доходов. Кейси же — дама очень энергичная и оценивавшая себя высоко, и уж она точно не станет мириться с безработицей или понижением зарплаты и вряд ли согласится засесть в четырех стенах своей квартиры, чтобы заниматься вязанием. Она, что называется, настоящая столичная жительница, которая будет сражаться за привычный социальный статус и уровень доходов до последнего. Кейси без высокомерия относилась к женщинам, не сумевшим сделать карьеру и стать независимыми и самостоятельными, но сама ни за что не позволила бы себе опуститься до их положения. Джорджия ее за это очень уважала.

Кейси смогла успешно выстоять в ранние девяностые, когда о стабильности не было и речи, она умело переждала все «отливы» и «провалы» и наверняка не отступится перед нынешним кризисом.

— Меня все достало, честное слово, — сказала она Джорджии. — Я не просто просиживаю штаны в этом чертовом офисе и, заметь, хорошо работаю, а они решили выкинуть меня вон. — Она преувеличивала; дело еще не дошло до того, чтобы начали увольнять людей такого уровня, но в некотором смысле Кейси говорила правду: ее позиции пошатнулись и угрожали со временем рухнуть. Пока еще в ее опыте и умении работать нуждались и не стали бы рисковать, избавляясь от такого полезного сотрудника, но не факт, что будущее окажется столь же обнадеживающим.

Конечно, Кейси никуда не уедет из Нью-Йорка — она не мыслила себе жизни за пределами этого города. И слишком любила его летние кафе, дорогие магазины, сезонные распродажи, высокий уровень сервиса, премьеры в мюзик-холлах и театрах и даже толпы туристов, глазеющих на достопримечательности в центре. Это в прямом смысле город ее души. Ее дом. В другом месте она зачахла бы от скуки. Кейси была просто неспособна мириться с провинциальной тишиной и рутиной. Она привыкла менять прически и цвет волос в зависимости от моды нового сезона и никогда не понимала, как можно прожить без этого. Постоянство ей претило. Нью-Йорк был ее единственной подлинной любовью, с которой она ни за что на свете не согласилась бы расстаться и которой никогда не смогла бы изменить. Кейси так привязалась к своей городской квартире, что ужасалась от одной только мысли о перемене места жительства. По долгу службы она объехала всю Америку и Европу, но ее интересы целиком сосредоточились на Нью-Йорке. Единственное, что представлялось ей достойным внимания, — это Манхэттен. Джорджия восхищалась ею и считала необычайно упорным и сильным человеком, умеющим взять от жизни все возможное.

Как раз в этот самый момент в дверях появилась Люси с большой пластиковой сумкой в руке, до отказа набитой мотками шерсти альпака оливкового и серого цветов, приготовленной к очередному клубному вечеру. Где-то с краю из этой шерстяной массы выглядывали острые концы спиц. При виде гостьи Кейси оживилась, радуясь еще одному слушателю, которому можно поведать подробности ее рабочих перипетий. Но Джорджия знала, что эта замкнутая дама вряд ли будет прилежно внимать ее откровениям, поскольку слишком озабочена своими собственными проблемами и интересами.

— Здравствуйте, Джорджия. — Гостья вежливо кивнула и прошла мимо стола, за которым сидели и перешептывались Анита и Дарвин, лакомясь кексами. Джорджия уныло посмотрела на них и подумала, что скучает по Дакоте и не может простить ей сегодняшнего предательства. Она непременно выскажет свое неудовольствие, как только дочь вернется домой. Придвинув стул, она уселась рядом с Кейси. Дарвин, сторонившаяся Джорджии, скромно пересела на другой конец стола, поближе к месту, где Люси выбирала себе шерсть на полке. Люси была немолода, немного младше, чем мать Джорджии, но держалась в отличие от нее очень тихо, не привлекая к себе внимания. Раньше она приходила в клуб поучиться вязать одну сложную модель, и Джорджия даже подумала, что могла бы устроить для нее индивидуальные занятия. Но похоже, эта дама выбирала шерсть, начинала вязать, но никогда не заканчивала работу. И так повторялось снова и снова: она опять покупала немного шерсти и снова приходила на занятия, поскольку, видимо, ее навыков в вязании не хватало, чтобы довести до ума хотя бы одну из задуманных ею вещей.

Однако в ней было заметно то редкое упрямство, которое обещало со временем перерасти в настоящее увлечение. Так начинали многие в их клубе — приходили поначалу от скуки или из любопытства, а потом становились страстными поклонницами вязания.

— Мне кажется, я никогда так и не сумею ничего сделать, — почти рыдающим голосом произнесла Люси.

Дарвин насторожилась и нервно поморщилась — она очень боялась, когда с ней заговаривали незнакомые посетительницы.

— Может быть, вам надо еще немного поучиться? — предположила девушка. — Любая работа требует некоторого навыка. Вот мне, например, пришлось очень много учиться, а потом я сама стала объяснять, как следует писать научные работы. — Она съела кусочек кекса, явно ей понравившегося. — Такова моя точка зрения, хотя вы можете с ней не согласиться.

— Угу, ну конечно. Может, мне еще надо поучиться и петли провязывать? — язвительно отозвалась женщина.

Анита спокойно и внимательно посмотрела на нее, а затем на Джорджию, уже привыкшую и к таким посетительницам.

Пора было начинать занятие, но поскольку никакой официальной процедуры открытия у них не существовало, Анита ждала минуты, когда все почувствуют себя готовыми. Ей не мешали ни перешептывания, ни даже болтовня женщин друг с другом, она все равно подходила индивидуально к каждой и помогала разобраться со всеми трудностями, поэтому присутствие разговорчивой Кейси в тот вечер нисколько ее не смутило.

Ей следовало только помнить главное: она должна сначала показать процесс вязания всем, а затем помочь тем, кто нуждался в дополнительных разъяснениях.

— Наверное, будет лучше, — заметила Джорджия, — если все вместе освоят наиболее важные моменты и принципы вязания, а для этого лучше всем вязать одну и ту же модель.

— А если эта модель не очень интересная, например, она слишком сложная или немодная? — спросила Дарвин.

— Хм… зато это будет очень наглядно и полезно, — возразила Джорджия и затем добавила: — Я знаю, многие из вас уже работают над своими собственными проектами. Они наверняка очень хороши, но нельзя забывать о том, что среди нас есть новички и те, кто не очень знаком со спецификой вязания. Поэтому лучше, если все будут вязать одно и то же, тогда и у начинающих появится возможность кое-чему научиться у своих более опытных коллег. И к тому же Аните будет легче обучать вас.

Анита, мгновенно оценив перспективность новшества, кивнула красивой седой головой.

— Великолепная идея, — прошептала она Джорджии, — ты просто необычайно предусмотрительна.

— В связи с этим изменением в нашей программе я всем сделаю скидку на десять процентов на шерсть для общей модели!

Она положила на стол книгу, содержавшую огромное количество самых разнообразных моделей, и, пролистав ее, указала на трикотажный свитер простой вязки с открытым воротом, украшенным несложным узором. Для него понадобились бы самые обычные круговые спицы. Он выглядел весьма симпатично, содержал все основные элементы вязки и мог бы удаться даже самым неопытным участницам клуба, таким как Люси.

А Люси в тот вечер вела себя необычно пассивно. Джорджия наблюдала, как она целых пятнадцать минут сидела, смотрела в окно и еще долго не брала в руки свои спицы. А ее огромная сумка? Люси с ней не расставалась, несмотря на то что она производила впечатление контейнера, в котором могло поместиться содержимое внушительной домашней кладовки. Ее кофта придавала груди такой объем, что фигура казалась на три размера крупнее, а лак на ногтях облупился. И выглядела она уставшей, измотанной… Джорджия не хотела тревожить ее — она лучше, чем кто бы то ни было, понимала потребность на некоторое время уйти в себя, отключиться от окружающих. Внезапно она снова подумала о Дакоте. Какое блюдо она захочет заказать на ужин? Возьмет ли картошку фри с кетчупом или со сладким соусом?

— Папочка, ты такой смешной! — болтает она, наверное, пока они идут в кафе. — Мама всегда сердится, и потом она постоянно занята, все время работает. Ты мне купишь велосипед?

У Джорджии промелькнула мысль, что пора закрыть дверь, поскольку все равно никто уже больше не придет на занятие, а случайные покупатели будут только отвлекать собравшихся.

В это мгновение дверь толкнули снаружи, и Джорджия вздрогнула от неожиданности, увидев, кто вошел.

— Робертс! — воскликнула внезапно появившаяся навязчивая рыжеволосая покупательница, которая приходила за тесьмой и так всех встревожила еще утром. Она пошатнулась, словно во сне, и шагнула вперед, остановившись за спиной Дарвин, которая сидела на стуле, откинув на спинку свои темные длинные волосы.

— Что такое?.. — спросила в испуге Джорджия, но незнакомка снова рванулась вперед и вскрикнула:

— Помогите!

Она схватилась за стул, женщины поднялись и бросились к ней. Листы с вязальными схемами, распечатанные недавно Джорджией, рассыпались по всей комнате. Все переполошились, повскакивали со своих мест и окружили незнакомку.

— Помогите! Вызовите полицию! Остановите ее! Джорджия, о Боже! Звоните в девять-один-один!

Джорджия застыла от изумления, чувствуя только руку Аниты на своем плече. Все, кто стоял вокруг, смотрели на пол в каком-то оцепенении. Таинственная эксцентричная клиентка потеряла сознание. Мальчишеская кепка, свалившись с ее головы, лежала рядом. Женщины приподняли девушку с пола, но она не произнесла ни слова. Тушь и слезы текли по ее лицу. Небольшая портативная видеокамера валялась на полу, вдребезги разбитая. Видимо, один из осколков порезал ее лоб, на нем была заметна красная полоса. «Неужели это я ее толкнула?» — в ужасе спросила себя Джорджия. Она оглянулась на остальных свидетельниц происшествия, но окружающие уже начали понемногу успокаиваться, рассаживаясь по своим местам. Все, кроме незнакомки — та пришла в себя и разрыдалась.

— Робертс, — всхлипывала она. — Робертс…

Наконец Анита решила навести порядок. Люси послали за водой, Дарвин — за бинтами, Кейси принялась успокаивать девушку, а Анита помогла усадить плачущую незнакомку в кресло. Необычная гостья выглядела совершенно потрясенной и взвинченной. Джорджия опустилась на колени перед ней, стараясь ее успокоить. Но девушка плакала не умолкая. Анита молча ждала, когда той надоест рыдать и силы ее иссякнут. Вскоре девушка действительно затихла и стала рассматривать всех, кто стоял рядом с ней. Наконец она заговорила, очень робко, так, точно ей едва хватало воздуха, чтобы произносить слова. Джорджия вся сжалась в комок от напряжения. Гостья откашлялась, вытерла слезы и еще раз посмотрела на каждую из женщин по очереди.

— Кто… кто-нибудь видел здесь Джулию Робертс?