БЕНЕФИСЪ

Джаксонъ Пепперъ бывшій лоцманъ сидѣлъ въ небольшой пріемной дома № 3-й въ Мермедъ-Пассажѣ, близъ Сонсетъ-Порта, и съ чувствомъ негодующаго безсилія нѣжно ощупывалъ и поглаживалъ свою щеку, на которой еще замѣтенъ былъ отпечатокъ пяти основательныхъ пальцевъ.

Комната своимъ образцовымъ порядкомъ не являла ни малѣйшаго признака пронесшагося по ней урагана, и Джаксонъ Пепперъ, осматриваясь неопредѣленно вокругъ себя, невольно вспомнилъ о тѣхъ тропическихъ грозахъ, о которыхъ онъ читалъ, и которыя побиваютъ только предметы, находящіеся у нихъ на пути, оставляя всѣ прочіе нетронутыми.

Въ данномъ случаѣ онъ оказался предметомъ, попавшимся на глаза, и гроза, разразившись надъ нимъ, взобралась по маленькой лѣстницѣ наверхъ, предоставляя ему тревожно прислушиваться къ ея отдаленному грохоту.

Къ величайшему его огорчению, гроза вскорѣ проявила намѣреніе нагрянуть на него снова, и онъ едва только успѣлъ принять развязно-небрежный видъ, плохо соотвѣтствовавшій вышеупомянутымъ краснымъ пятнамъ на щекѣ, когда съ лѣстницы тяжело спустилась и стремительно ворвалась въ комнату дюжая, краснолицая, немолодая уже женщина.

— Я опять совершенно больна, благодаря вамъ, — произнесла она строго. — Надѣюсь, что теперь вы довольны своимъ дѣломъ! О, вы еще убьете меня, прежде чѣмъ мы съ вами развяжемся!

Бывшій лоцманъ безпокойно задвигался на стулѣ.

— Вы не достойны имѣть жену, — продолжала мистриссъ Пепперъ. — Только злите и растраиваете! Всякая другая женщина на моемъ мѣстѣ давно бы уже васъ бросила.

— Но нѣтъ еще и трехъ мѣсяцевъ, какъ мы женаты, — напомнилъ ей Пепперъ.

— Не говорите со мной! — вскричала его достойная супруга. — Мнѣ кажется, что прошла уже цѣлая вѣчность!

— Да, и мнѣ время показалось долгимъ, — проговорилъ бывшій лоцманъ, расхрабрившись.

— Вотъ это прекрасно! — вскричала м-ссъ Пепперь и сдѣлала два рѣшительныхъ шага по направленію къ нему. — Скажите ужъ прямо, что я вамъ надоѣла! Что вы сожалѣете, что женились на мнѣ! Трусъ вы, и больше ничего! О, если-бъ бѣдный мой первый мужъ былъ живъ и сидѣлъ въ этомъ креслѣ вмѣсто васъ, какъ бы я была счастлива!

— Если ему есть охота прійти и занять его, милости просимъ, — отвѣчалъ Пепперъ. — Кресло мое, и принадлежало еще отцу моему до меня, но никому на свѣтѣ я не уступилъ бы его такъ охотно, какъ твоему первому супругу! О, онъ зналъ, что дѣлаетъ, когда „Дельфинъ" потерпѣлъ крушеніе; онъ былъ себѣ на умѣ! Но я не виню его, однако.

— Что вы хотите сказать? — спросила жена.

— Я увѣренъ, что онъ не утонулъ тогда съ „Дельфиномъ", — сказалъ Пепперъ, проходя поспѣшно черезъ комнату и схватываясь за ручку двери, ведшей на лѣстницу.

— Не утонулъ? — повторила жена его съ презрѣніемъ. — Такъ что же съ нимъ сдѣлалось? Гдѣ же онъ находится всѣ эти тридцать лѣтъ?

— Прячется! — злобно выпалилъ Пепперъ и быстро поднялся наверхъ.

Комната верхняго этажа была полна воспоминаній о дорогомъ покойникѣ. Портретъ его масляными красками висѣлъ надъ каминомъ; маленькіе портреты — образцы неумѣлости и безвкусія фотографа — красовались по всѣмъ стѣнамъ, между тѣмъ какъ разные лично покойному принадлежавшіе предметы, въ томъ числѣ и мамонтообразная пара морскихъ сапогъ, помѣщались въ углу. Взглядъ Джаксона Пеппера остановился на всемъ этомъ съ видомъ искренняго сожалѣнія и раскаянія.

— Вотъ была бы штука, если-бы онъ-таки появился, въ концѣ концовъ! — сказалъ онъ потихоньку самъ себѣ, садясь на край постели. — Я читалъ въ книгахъ про такіе случаи. И ужъ вѣрно она была бы разочарована, если бы увидала его теперь. Тридцать лѣтъ должны сколько-нибудь измѣнить человѣка.

— Джаксонъ, — закричала жена его снизу, — Я ухожу. Если хочешь обѣдать, можешь добывать себѣ обѣдъ, гдѣ знаешь. А не желаешь, — и такъ обойдешься!

Наружная дверь съ шумомъ захлопнулась, и Джаксонъ, прокравшись осторожно къ окну, увидалъ высокую фигуру своей супруги, торжественно шествовавшей по переулку. Затѣмъ онъ снова сѣлъ на кровать и опять погрузился въ свои размышленія.

— Если бы не приходилось оставлять все мое добро, право, я бы уѣхалъ, — проговорилъ онъ мрачно. — Дома нѣтъ ни минуты спокойной. Крикъ, брань, ругань съ утра до ночи! Ахъ, капитанъ Буддъ, хорошо вы меня поддѣли, когда отправились къ рыбамъ съ этимъ своимъ бригомъ! Вернитесь-ка, право, да надѣньте опять свои сапоги; мнѣ они не по ногѣ!

Онъ вдругъ вскочилъ и сталъ посреди комнаты разиня ротъ, между тѣмъ какъ безумная, неясная еще мысль зарождалась у него въ мозгу. Онъ даже заморгалъ глазами и весь поблѣднѣлъ отъ волненія. Открывъ маленькое, рѣшетчатое окошко, онъ долго сидѣлъ въ раздумьи, безсознательно глядя вдаль, на переулокъ и на портъ, виднѣвшійся въ концѣ его. Затѣмъ надѣлъ шляпу и вышелъ на улицу, все еще погруженный въ глубокую думу.

Онъ еще продолжалъ раздумывать, когда садился на слѣдующее утро на Лондонскій поѣздъ и смотрѣлъ изъ окна вагона на Сонсетъ-Портъ, пока тотъ не исчезъ изъ виду за поворотомъ. Выраженіе лица его при этомъ мѣнялось такъ часто и быстро, что одна старушка, мѣсто которой онъ машинально занялъ, отложила свое намѣреніе извѣстить его объ этомъ фактѣ съ подобающей строгостью и только завела вполголоса съ своей дочерью разговоръ, гдѣ выражала должное порицаніе невѣжливости разсѣяннаго м. Пеппера.

Все съ тѣмъ же сосредоточеннымъ видомъ онъ сѣлъ въ омнибусъ, при чемъ даже ошибся направленіемъ и только часа черезъ два добрался до небольшого домика, пестро окрашеннаго въ разные цвѣта. Позвонивъ, онъ освѣдомился о капитанѣ Криппенѣ.

Въ отвѣтъ на его вопросъ появился высокій мужчина, съ свѣтлыми, голубыми глазами и длинной, сѣдой бородой, и, узнавъ своего посѣтителя, съ какимъ-то мычаніемъ радостнаго удивленія втащилъ его въ переднюю, потомъ втолкнулъ въ пріемную и только тогда энергично пожалъ ему руку и хлопнулъ его по плечу. Затѣмъ онъ громко кликнулъ мальчика, отворявшаго дверь.

— Крѣпкаго пива, бутылку водки и двѣ длинныхъ трубки! — скомандовалъ онъ, когда мальчикъ появился въ дверяхъ и уставился съ любопытствомъ на бывшаго лоцмана.

При этомъ дружескомъ и гостепріимномъ пріемѣ сердце Джаксона немного сжалось.

— Ну, вотъ это хорошо, что собрался навѣстить меня въ такую даль, — сказалъ капитанъ, когда мальчикъ исчезъ, — но ты всегда былъ добрымъ малымъ, Пепперъ. А что хозяйка?

— Ужасно! — проговорилъ Пепперъ со стономъ.

— Больна? — спросилъ капитанъ.

— Зла! — сказалъ Пепперъ. — Дѣло въ томъ, капитанъ, — я ужъ признаюсь вамъ откровенно — она убиваетъ меня, медленно убиваетъ!

— Футы! — сказалъ капитанъ. — Глупости! Просто ты не умѣешь съ ней справиться.

— Я думалъ, что можетъ быть вы посовѣтуете мнѣ, что дѣлать, — сказалъ Пепперъ. — Вчера я сказалъ самъ себѣ: Пепперъ, ступай и повидай капитана Криппена. Если онъ чего не знаетъ насчетъ женщинъ и какъ съ ними справляться, значитъ этого и знать не стоитъ! Если кто-нибудь можетъ вытащить тебя изъ ямы, то именно онъ. Онъ и можетъ и, главное, захочетъ.

— Какая же причина ея дурного расположенія духа? — спросилъ капитанъ съ самымъ глубокомысленнымъ видомъ, принимая въ то же время бутылки изъ рукъ своего посланнаго и бережно наполняя два стакана.

— Оно у нея природное, — отвѣчалъ его пріятель плачевно. — Сама она говорить, что у нея очень сильный характеръ, энергіи много. И вдобавокъ еще, она такъ щедра! У нея есть замужняя племяница, живетъ недалеко отъ насъ, и каждый разъ, какъ эта потаскушка приходитъ къ намъ и начинаетъ хвалить вещи — мои вещи — она сейчасъ же отдаетъ ихъ ей. На дняхъ еще она подарила ей диванъ, да еще хуже того, заставила меня тащить его къ ней на квартиру!

— А пробовалъ ты насмѣшку, да поязвительнѣе? — задумчиво освѣдомился капитанъ.

— Пробовалъ, — отвѣчалъ Пепперъ, содрогаясь. — Именно на дняхъ я сказалъ — да еще какъ сказалъ, совсѣмъ грубо: — „Не понравится ли тебѣ еще что-нибудь, моя милая?" — Но она этого не поняла!

— Нѣтъ? — промолвилъ капитанъ.

— Нѣтъ, — продолжалъ Пепперъ. — Она сказала, что я очень добръ, и что ей нравятся часы. И вѣдь получила-таки ихъ, что бы вы думали! Рыжая вѣдьма!

Капитанъ налилъ себѣ водки и медленно выпилъ ее. Видно было, что онъ глубоко задумался, и что горести пріятеля не на шутку его озабочиваютъ.

— Для меня одно спасеніе, — сказалъ Пепперъ, оканчивая свой трепетный разсказъ о претерпѣваемыхъ имъ невзгодахъ. — Это найти капитана Будда, ея перваго мужа.

— Да вѣдь онъ умеръ? — проговорилъ Криппенъ, вытаращивъ глаза. — Не теряй понапрасну времени отыскивать его, дружище.

— Я и не буду, — сказалъ Пепперъ, — но вотъ его примѣты. Онъ былъ высокъ ростомъ, какъ вы, съ такими же голубыми глазами и прямымъ, красивымъ носомъ, какъ у васъ. Будь онъ живъ, онъ былъ бы почти однихъ лѣтъ съ вами, и, вѣроятно, сталъ бы еще больше походить на васъ. Онъ былъ морякъ; вы также были морякомъ.

Капитанъ вытаращилъ глаза еще болѣе и съ изумленіемъ глядѣлъ на своего собесѣдника.

— Онъ удивительно умѣлъ управляться съ женщинами, — продолжалъ Джаксонъ поспѣшно, — и вы также на это мастеръ. А главное, вы такъ изумительно хорошо умѣете представлять, какъ я никогда и никого еще не видалъ. Съ тѣхъ поръ какъ я посмотрѣлъ на вашу игру въ сараѣ тамъ, въ Бристолѣ, честное слово, мнѣ ни одинъ актеръ не могъ угодить, какъ есть ни одинъ! Подумать только, какъ вы умѣете изображать кошекъ — лучше самого Генри Ирвинга!

— Я рѣдко имѣлъ случай, морская служба все мѣшала, — скромно проговорилъ Криппенъ.

— У васъ талантъ, — внушительно повторилъ Пепперъ. — Онъ у васъ прирожденный, и вы никогда не перестанете представлять, до самой смерти. Вы не могли бы перестать, даже если бъ старались — сами знаете, что не могли бы!

Капитанъ улыбнулся нѣсколько смущенно.

— Ну, и мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы устроили маленькое представленіе въ мой бенефисъ, — продолжалъ Пепперъ. — Я хочу, чтобы вы изобразили капитана Будда, который утонулъ на „Дельфинѣ" тридцать лѣтъ тому назадъ! Во всей Англіи я одному только человѣку довѣрилъ бы эту роль — именно вамъ!

— Изобразить капитана Вудда! — проговорилъ изумленный Криппенъ, опуская стаканъ на столъ и уставясь на своего пріятеля.

— Вся роль написана вотъ здѣсь, — сказалъ бывшій лоцманъ, вынимая изъ бокового кармана записную книжку и раскрывая ее передъ капитаномъ. — Я отмѣчалъ день за днемъ все, что она говорила про него, надѣясь уличить ее во лжи, но нѣтъ, ни разу не удалось! Вотъ тутъ сказано все, про его семью, про его корабли, и куча глупостей, которыя онъ говорилъ, и которыя она считаетъ очень остроумными.

— Нѣтъ, я этого не могу, — серьезно сказалъ капитанъ, перелистывая книжку.

— Могли бы, если бы захотѣли, — сказалъ Пепперъ, — да и кромѣ того подумайте, какая эта будетъ забавная штука для васъ. Выучите все это наизусть, потомъ пріѣзжайте и потребуйте ее. Ее зовутъ Марта.

— Да тебѣ-то какая будетъ изъ этого польза? — спросилъ капитанъ. — Навѣрно, она скоро догадается, въ чемъ дѣло.

— Вы пріѣзжаете въ Сонсетъ-Портъ, — продолжалъ Пепперъ, подчеркивая каждую свою фразу ударомъ указательнаго пальца по столу, — вы требуете свою жену, тщательно упоминая о всемъ томъ, что записано здѣсь, въ этой книжкѣ; я отдаю вамъ Марту и благословляю васъ обоихъ. А затѣмъ…

— Ну, и что же затѣмъ? — тревожно освѣдомился Криппенъ.

— Вы исчезаете! — торжественно заключилъ Пепперъ. — А она, конечно, думая, что первый ея мужъ еще живъ, должна будетъ меня оставить. Она очень щепетильная женщина, да и кромѣ того я постараюсь, чтобы сосѣди узнали обо всемъ. Я счастливъ, вы счастливы, ну а она… если и не будетъ счастлива, такъ она этого и заслуживаетъ.

— Я обдумаю хорошенько, — сказалъ Криппенъ, — и тогда напишу, извѣщу тебя.

— Рѣшайтесь сейчасъ, — сказалъ Пепперъ, нагибаясь къ нему и похлопывая его ободрительно по плечу. — Если только вы обѣщаете, то дѣло все равно, что сдѣлано. Господи, я кажется сейчасъ васъ вижу, какъ вы входите въ дверь и удивляете ее. Говорите послѣ того, что не талантъ!

— А что она, какъ ты скажешь, не дурна собой? — освѣдомился Криппенъ.

— Очень красивая женщина, — подтвердилъ Пепперъ, глядя въ окно.

— Нѣтъ, не могу, — сказалъ капитанъ. — Это было бы не хорошо, не честно по отношенію къ ней.

— Этого я не нахожу, — сказалъ Пепперъ. — Мнѣ бы не слѣдовало жениться на ней, не удостовѣрившись сначала, что ея первый мужъ дѣйствительно умеръ. Вотъ это такъ не хорошо, Криппенъ; что ни говорите, а не хорошо!

— Да, если ты ставишь вопросъ такимъ образомъ, — проговорилъ капитанъ нерѣшительно.

— Выпейте-ка еще водочки, — сказалъ коварный лоцманъ.

Капитанъ выпилъ еще, и водка, вмѣстѣ съ лестью и усиленными упрашиваніями пріятеля, сдѣлали то, что онъ началъ смотрѣть на его выдумку болѣе благосклонно. Пепперъ упорно стоялъ на своемъ и такъ успѣшно, что когда онъ разстался съ капитаномъ въ этотъ вечеръ, тотъ далъ ему честное слово явиться въ Сонсетъ-Портъ и изобразить покойнаго капитана Будда въ слѣдующій же четвергъ.

Бывшій лоцманъ провелъ промежуточные дни въ состояніи какого-то оцѣпенѣнія, изъ котораго онъ пробуждался только для того, чтобы поѣсть, или отвѣтить на распеканія своей супруги. Но съ наступленіемъ рокового четверга настроеніе его совершенно измѣнилось, и онъ съ утра уже пришелъ въ такое состояніе сдержаннаго волненія, что не могъ усидѣть на мѣстѣ.

— Господи помилуй! — проворчала мистриссъ Пепперъ, между тѣмъ какъ онъ безостановочно шагалъ взадъ и впередъ по комнатѣ, вскорѣ послѣ полудня. — Что такое съ этимъ дуракомъ? Не можешь ты пять минуть посидѣть смирно?

Бывшій лоцманъ остановился и многозначительно устремилъ на нее глаза, но, прежде чѣмъ онъ могъ отвѣчать, сердце его такъ и повернулось въ груди, потому что онъ вдругъ увидалъ лицо капитана Криппена, осторожно заглядывавшаго въ комнату изъ-за гераней, стоявшихъ на окнѣ. Прежде чѣмъ жена могла уловить направленіе взгляда мужа, лицо уже исчезло.

— Кто-то посмотрѣлъ къ намъ въ окно, — сказалъ Пепперъ съ напускнымъ спокойствіемъ, въ отвѣтъ на поднятыя брови супруги.

— Вѣчно эти безстыдники! — проворчала ничего не подозрѣвавшая женщина, принимаясь снова за свое вязанье, между тѣмъ какъ мужъ ея тщетно ждалъ появленія капитана.

Онъ подождалъ нѣсколько времени, затѣмъ, полумертвый отъ волненія, зажегъ свою трубку дрожащими руками и усѣлся къ столу. Взглянувъ опять въ окно, онъ увидѣлъ, какъ мимо него промелькнула высокая фигура капитана. Въ продолженіи слѣдующихъ двадцати минутъ, она появлялась такимъ образомъ семь разъ, и Пепперъ, приходя къ тому, довольно естественному заключенію, что пріятель его намѣренъ провести весь вечеръ въ этомъ безплодномъ времяпрепровожденіи, рѣшился на смѣлый шагъ.

— Должно быть, жуликъ, — произнесъ онъ громко.

— Кто? — спросила жена.

— Какой-то человѣкъ все заглядываетъ къ намъ въ окно, — отвѣчалъ Пепперъ съ рѣшимостью отчаянія. Смотритъ, пока не замѣтитъ, что я на него гляжу, и потомъ исчезаетъ. Въ родѣ стараго моряка капитана, или что-нибудь такое.

— Стараго моряка? — повторила жена его, опуская свою работу и оборачиваясь. Въ голосѣ ея звучала какая-то странная, нерѣшительная нотка. Она взглянула въ окно и, какъ разъ въ эту минуту, фигура капитана опять показалась, но, встрѣтивъ ея взглядъ, поспѣшно скрылась. Съ минуту Марта Пепперъ сидѣла неподвижно, потомъ тихо, какъ-то растерянно встала, подошла къ двери и отворила ее. Переулокъ былъ пустъ!

— Видишь кого-нибудь? — дрожащимъ голосомъ проговорилъ Пепперъ.

Жена покачала головой, но какъ-то необыкновенно спокойно, и усѣвшись на свое мѣсто, принялась опять за вязанье.

Нѣкоторое время въ комнатѣ не слышно было никакого звука, кромѣ щелканья спицъ, да тиканья часовъ, и только что бывшій лоцманъ пришелъ къ тому заключенію, что пріятель предоставилъ его на произволъ судьбы, какъ вдругъ раздался тихій стукъ въ дверь.

— Войдите! — закричалъ Пепперъ, вздрогнувъ.

Дверь медленно отворилась, и высокая фигура

капитана Криппена вошла въ комнату и остановилась, нервно глядя на нихъ. Аккуратная, придуманная имъ заранѣе маленькая рѣчь въ рѣшительную минуту совершенно выскочила у него изъ головы. Онъ оперся спиной объ стѣну, неловко и смущенно опустилъ глаза и робко, каким-то сдавленнымъ голосомъ, проговорилъ одно только слово:

— Марта!

При этомъ имени мистриссъ Пепперъ вскочила и остановилась, раскрывъ ротъ, глядя на него безумными глазами.

— Джемъ! — проговорила она, задыхаясь. — Джемъ!..

— Марта!.. — прохрипѣлъ опять капитанъ.

Съ дикимъ крикомъ мистриссъ Пепперъ подбѣжала къ нему и, къ великому удовольствію своего законнаго супруга, обхватила руками его шею и осыпала его буйными поцѣлуями.

— Джемъ, — закричала она опять. — Неужели это ты? Я просто не могу этому повѣрить! Гдѣ же ты былъ такъ долго, всѣ эти годы? Гдѣ ты былъ?

— О, во многихъ мѣстахъ, — отвѣчалъ капитанъ, который еще совсѣмъ не приготовился отвѣчать подробно на подобный вопросъ. — Но всюду, гдѣ бы я ни былъ, — и онъ поднялъ руку театральнымъ жестомъ, — образъ моей дорогой, потерянной жены всегда стоялъ передо мной.

— Я тебя сейчасъ же узнала, Джемъ, — сказала нѣжно мистриссъ Пепперъ, приглаживая ему волосы на лбу. — А я, какъ ты находишь, очень я измѣнилась?

— Ни на волосъ, — отвѣчалъ капитанъ, отодвигая ее отъ себя рукой, и пристально разглядывая ее. — Ты совершенно такая же, какъ была, когда я увидѣлъ тебя въ первый разъ.

— Но гдѣ же ты былъ? — простонала Марта Пепперъ, опуская голову къ нему на плечо.

— Когда „Дельфинъ" погрузился въ морскую пучину, изъ-подъ ногъ у меня, предоставляя мнѣ бороться съ волнами за свою жизнь и за Марту, — бойко началъ капитанъ, — меня выбросило на необитаемый островъ. Я оставался тамъ около трехъ лѣтъ, и былъ, наконецъ, спасенъ экипажемъ брига, шедшаго въ Новый Южный Валлисъ. Тамъ я встрѣтилъ знакомаго изъ Ливерпуля, который сказалъ мнѣ, что ты умерла. Ничто уже не влекло меня на родину, и я много лѣтъ плавалъ въ австралійскихъ водахъ, и только недавно узналъ, какъ жестоко я былъ обманутъ! Узналъ, что мой дорогой цвѣточекъ еще цвѣтетъ и благоденствуетъ.

Головка цвѣточка снова плотно прижалась къ плечу капитана, и знаменитый актеръ воспользовался этимъ, чтобы обмѣняться взглядами съ восхищеннымъ Пепперомъ.

— Если бъ только ты вернулся пораньше, Джемъ! — сказала мистриссъ Пейперъ. — Кто это былъ? Какъ звали этого человѣка?

— Смитъ, — отвѣчалъ осторожный Криппенъ.

— Если бы ты вернулся пораньше, Джемъ, — повторила мистриссъ Пепперъ полузадушеннымъ голосомъ, — это было бы много лучше. Только три мѣсяца тому назадъ я вышла замужъ вонъ за того субъекта!

Капитанъ изобразилъ мелодраматическое испуганное содроганіе съ такимъ успѣхомъ, что, не разсчитавъ, какъ слѣдуетъ, тяжести своей прекрасной половины, едва устоялъ на ногахъ.

— Теперь ужъ дѣлу не поможешь, я думаю, — сказалъ онъ съ видомъ мрачнаго упрека, — но ты могла бы подождать еще немного, Марта!

— Ну, какъ бы то ни было, а я твоя жена, — возразила Марта, — и ужъ постараюсь не потерять тебя опять. Пока ты живъ, я не отпущу тебя отъ себя ни на шагъ, глазъ съ тебя не спущу!

— Пустяки, душа моя, — проговорилъ капитанъ, обмѣниваясь тревожнымъ взглядомъ съ бывшимъ лоцманомъ. — Пустяки!

— Нѣтъ, не пустяки, Джемъ, — сказала мистриссъ Пепперъ, привлекая его рядомъ съ собой на диванъ и обвивая руками его шею. — Все, что ты разсказалъ мнѣ, можетъ быть вѣрно, а можетъ и не быть. Почемъ я знаю, не женатъ ли ты на какой-нибудь другой женщинѣ. Но, во всякомъ случаѣ, теперь я тебя нашла, и намѣрена сохранить.

— Ну, ну… — произнесъ капитанъ, какъ можно нѣжнѣе и успокоительнѣе, насколько позволяло ему странное, щемящее ощущеніе въ сердцѣ.

— Что же касается до того ничтожнаго человѣчка, — слезливо продолжала мистриссъ Пепнеръ, — я вышла за него только потому, что онъ такъ нестерпимо приставалъ ко мнѣ. Я никогда не любила его, но онъ все ходилъ за мной и все дѣлалъ предложеніе. Сколько разъ ты мнѣ его дѣлалъ, Пепперъ? Двѣнадцать или тринадцать?

— Забылъ, — коротко отвѣтилъ бывшій лоцманъ.

— Но я никогда его не любила, — продолжала она. — Вѣдь я не любила тебя, нисколько не любила, Пепперъ, не правда ли?

— Нисколько! — съ жаромъ подтвердилъ Пепперъ. — Навѣрно ни у одного человѣка въ мірѣ еще не бывало такой сердитой и безсердечной жены, какъ ты. Это я всегда охотно скажу.

Онъ едва успѣлъ досказать этотъ панегирикъ вѣрности своей супруги, какъ послышался стукъ въ дверь. Въ комнату вошла дама неопредѣленныхъ лѣтъ, дочь ректора мѣстнаго прихода, и остановилась въ изумленіи, глядя въ отчаянныя, но совершенно безплодныя усилія капитана Криппена вырваться изъ положенія, одинаково смѣшного и неудобнаго.

— Мистриссъ Пепперъ! — проговорила дама въ ужасѣ. — О, мистриссъ Пепперъ!

— Не безпокойтесь, миссъ Уинтропъ, все въ порядкѣ,— возразила та очень спокойно, снова привлекая на свое широкое и помѣстительное плечо покраснѣвшее лицо капитана Криппена. — Это мой первый мужъ, Джемъ Буддъ.

— Боже мой! — вскричала миссъ Уинтропъ въ изумленіи. — Воплощенный Энокъ Арденъ!

— Кто? — освѣдомился Пепперъ съ видомъ вѣжливаго любопытства.

— Энокъ Арденъ, — отвѣчала миссъ Уинтропъ. — Одинъ изъ нашихъ великихъ поэтовъ написалъ чудную поэму про одного моряка, который возвращается домой и застаетъ свою жену замужемъ за другимъ, но тамъ, въ поэмѣ, первый мужъ удаляется никѣмъ не узнанный, чтобы не нарушать ихъ счастья, и умираетъ отъ разбитаго сердца.

И она посмотрѣла на капитана Криппена съ такимъ выраженіемъ, точно тотъ не внолнѣ оправдалъ ея ожиданія.

— Да, — сказалъ Пепперъ, далеко не безутѣшнымъ тономъ, — а теперь мнѣ приходится умирать отъ разбитаго сердца! Ну, что дѣлать, что дѣлать!

— Какъ это все интересно! — вскричала миссъ Уинтропъ. — Подождите только немного, я сейчасъ принесу свой аппаратъ, и сниму васъ вмѣстѣ, такъ, какъ вы теперь!

— О да, пожалуйста, — дружески сказала мистриссъ Пепперъ.

— Я не хочу, чтобы меня снимали! — проговорилъ капитанъ очень сурово.

— Какъ, даже если я желаю этого, милый? — нѣжно освѣдомилась мистриссъ Пепперъ.

— Даже если бы ты продолжала желать этого всю жизнь, — угрюмо возразилъ капитанъ, снова пытаясь отдѣлить свою голову отъ ея плеча.

— Ну, развѣ вы не находите, что слѣдуетъ сдѣлать ихъ портретъ? — спросила миссъ Уинтропъ, обращаясь къ бывшему лоцману.

— Не вижу въ этомъ ничего дурного, — отвѣчалъ тотъ необдуманно.

— Слышите, что говоритъ мистеръ Пепперъ? — сказала дама, обращаясь опять къ капитану. — Конечно, ужъ если онъ не принимаетъ этого такъ близко къ сердцу, то вамъ и подавно нечего.

— Я поговорю съ нимъ потомъ, — произнесъ капитанъ очень кислымъ тономъ.

— Можетъ быть и правда, лучше сохранить все эта дѣло пока между нами, — поспѣшилъ сказать бывшій лоцманъ, встревоженный выраженіемъ лица своего пріятеля.

— Ну хорошо, я не буду больше мѣшать вамъ, — сказала миссъ Уинтропъ. — О, посмотрите, какъ это невѣжливо съ ихъ стороны!

Остальные поспѣшно обернулись, и успѣли еще замѣтить нѣсколько головъ, быстро мелькнувшихъ за окномъ. Капитанъ Криппенъ первый прервалъ молчаніе.

— Джемъ! — строго сказала мистриссъ Пепперъ, не давая ему окончить.

— Капитанъ Буддъ! — воскликнула миссъ Уинтроиъ, вся вспыхнувъ.

Взбѣшенный капитанъ вскочилъ и заходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Онъ посмотрѣлъ на бывшаго лоцмана, и неудачный заговорщикъ содрогнулся отъ его взгляда.

— Не безпокойтесь понапрасну, капитанъ, — пробормоталъ онъ, подмигивая ему съ видомъ, которому тщетно старался придать бодрое и утѣшительное выраженіе.

— Я выйду немного пройтись, — сказалъ капитанъ, по уходѣ дочери ректора. — Только, чтобы освѣжиться.

Мистриссъ Пепперъ сняла свою шляпу съ вѣшалки около двери и начала надѣвать ее передъ зеркаломъ.

— Я пойду одинъ, — нервно сказалъ Криппенъ, — я хочу поразмыслить немного, обдумать.

— Никогда, Джемъ, — твердо произнесла мистриссъ Пепперъ. — Мое мѣсто около тебя. Если ты стыдишься того, что люди на тебя смотрятъ, то я не стыжусь. Я горжусь тобой. Пойдемъ. Пойдемъ, покажись имъ всѣмъ, и скажи, кто ты такой. Пока я жива, я не выпущу тебя больше изъ виду, никогда.

Она начала всхлипывать.

— Ну, что тутъ дѣлать? — сказалъ Криппенъ, оборачиваясь къ совершенно озадаченному лоцману.

— Ему-то какое до этого дѣло? — рѣзко спросила мистриссъ Пепперъ.

— Ну, нужно же и о немъ сколько-нибудь подумать, — сказалъ капитанъ, сдерживаясь. — Да и, кромѣ того, я, право, думаю, что мнѣ лучше будетъ поступить, какъ тотъ человѣкъ, въ стихахъ. Дайте мнѣ уйти отсюда и умереть отъ разбитаго сердца. Пожалуй это будетъ лучше всего.

Мистрисъ Пепперъ взглянула на него пылающими глазами.

— Позвольте мнѣ уйти и умереть отъ разбитаго сердца, — повторилъ капитанъ съ искреннимъ чувствомъ. — Я предпочитаю это, право, предпочитаю.

Мистриссъ Пепперъ залилась сердитыми слезами, опять обвила руками его шею, и зарыдала у него на плечѣ. Лоцманъ, повинуясь отчаяннымъ взглядамъ пріятеля, опустилъ стору на окнѣ.

— Тамъ собралась цѣлая толпа, — сказалъ онъ.

— Пусть ихъ, — любезно отвѣтила жена его. — Они скоро узнаютъ, кто онъ такой.

Она стояла, держа капитана за руку и время отъ времени поглаживая ее, и каждый разъ, какъ волненіе одолѣвало ее, опускала голову къ нему на жилетъ. Въ такія минуты капитанъ яростно сверкалъ глазами на бывшаго лоцмана, который, будучи отъ природы довольно слабаго характера, не былъ въ состояніи, несмотря на всю свою тревогу, придать своимъ чертамъ приличествующую случаю серьезность.

День медленно склонялся къ вечеру. Миссъ Уинтроппъ, вообще недолюбливавшая всякія двусмысленныя положенія, намекнула кое-кому о происшедшемъ, и нѣсколько посѣтителей, между прочимъ, и мѣстный корреспондентъ какой-то газеты, уже стучались въ дверь, но ихъ попросили прійти на слѣдующій день, подъ довольно правдоподобнымъ предлогомъ, что такъ долго разлученная чета желаетъ побыть немного наединѣ. Всѣ трое сидѣли молча; бывшій лоцманъ, наморщивъ брови, тщетно старался разобрать движенія губами, которыми капитанъ порывался ему что-то сказать, каждый разъ какъ представлялась къ тому возможность, и значеніе которыхъ становилось ему нѣсколько понятнѣе, только когда онъ подкрѣплялъ ихъ угрожающимъ жестомъ своего увѣсистаго кулака.

Наконецъ, мистриссъ Пепперъ встала и вышла въ заднюю комнату приготовлять чай. Но такъ какъ она оставила дверь открытой, да еще захватила съ собой, къ тому же, шляпу капитана, то онъ не могъ заключить ничего хорошаго изъ ея временнаго отсутствія и свирѣпо обратился къ бывшему лоцману.

— Что же теперь дѣлать? — проговорилъ онъ яростнымъ шепотомъ. — Не можетъ это такъ продолжаться!

— А вѣдь придется, — прошепталъ тотъ въ отвѣтъ.

— Слушай, ты! — сказалъ Криппенъ съ угрозой. — Я иду въ кухню и все ей объясню. Мнѣ тебя жаль, но я сдѣлалъ все, что могъ. Пойдемъ и помоги мнѣ объясниться.

Онъ повернулся къ двери, но Пепперъ, съ силой отчаянія, ухватилъ его за рукавъ и удержалъ.

— Она убьетъ меня! — прошепталъ онъ, задыхаясь.

— Не моя вина, — сказалъ Криппенъ, отстраняя его отъ себя. — Подѣломъ тебѣ.

— И она скажетъ всей этой толпѣ тамъ за окномъ, — продолжалъ Пепперъ, — и они убьютъ васъ!

Капитанъ опять опустился на свое мѣсто и уставился на него, съ лицомъ, такимъ же блѣднымъ, какъ и у него.

— Послѣдній поѣздъ отходитъ въ восемь, — поспѣшно продолжалъ лоцманъ. — Это рискованно, но это единственное, что вы можете сдѣлать. Возьмите ее съ собой прогуляться по полямъ, поблизости отъ вокзала. Оттуда видно подходящій поѣздъ почти за версту. Разочтите хорошенько время и поймайте его; она бѣгать не можетъ.

Возвращеніе ихъ жертвы съ чайными принадлежностями на подносѣ положило конецъ разговору, но капитанъ выразилъ свое согласіе кивкомъ головы изъ-за ея спины и усѣлся пить чай съ напускной веселостью.

Въ первый разъ со времени своего удачнаго появленія онъ сдѣлался разговорчивъ, и такъ смѣло и свободно говорилъ о разныхъ случаяхъ изъ жизни человѣка, котораго изображалъ, что бывшій лоцманъ сидѣлъ какъ на иголкахъ отъ страха, что онъ въ чемъ-нибудь да ошибется и проговорится. Послѣ чая онъ предложилъ прогуляться, и пока ничего не подозрѣвавшая мистриссъ Пепперъ надѣвала шляпу, самодовольно похлопалъ себя но ногѣ, и довѣрчиво подмигнулъ своему товарищу по заговору.

— Я не очень-то хорошо хожу, — сказала невинная мистриссъ Пепперъ, — такъ что ты долженъ итти потише, Джемъ.

Капитанъ кивнулъ головой, и они вышли изъ дому, по совѣту Пеппера, заднимъ ходомъ, чтобы не привлекать вниманія собравшихся любопытныхъ.

Послѣ ихъ ухода Пепперъ сидѣлъ нѣкоторое время съ трубкой, не спуская тревожныхъ глазъ съ часовой стрѣлки, но, наконецъ, не будучи въ состояніи выдерживать долѣе мучительную неизвѣстность, онъ отправился тоже къ вокзалу и спрятался за удобно стоявшій поблизости вагонъ сь углемъ.

Онъ нетерпѣливо ждалъ, устремивъ глаза на дорогу, по которой долженъ былъ показаться капитанъ. Онъ посмотрѣлъ на часы. Безъ пяти восемь, а капитана все еще нѣтъ! Платформа начала наполняться народомъ, сторожъ зазвонилъ въ колоколъ, въ отдаленіи показалось облачко бѣлаго дыма. Какъ разъ въ ту минуту, когда Пепперъ начиналъ уже терять всякую надежду, онъ увидѣлъ, наконецъ, капитана. Раскачиваясь изъ стороны въ сторону, держа шляпу въ рукѣ, онъ, видимо, изъ послѣднихъ силъ старался догнать поѣздъ, подходившій къ станціи.

— Не успѣетъ онъ ни за что! — простоналъ лоцманъ. И вдругъ у него захватило дыханіе; шагахъ въ трехстахъ или четырехстахъ позади капитана, ковыляла мистриссъ Пепперъ, очевидно, въ погонѣ за нимъ.

Поѣздъ подошелъ къ станціи; пассажиры начали входить и выходить изъ вагоновъ; захлопнулись двери, и кондукторъ уже приложилъ свистокъ къ губамъ, когда капитанъ Криппенъ, пыхтя, какъ паровозъ, шатаясь взобрался на платформу и ввалился въ ближайшій вагонъ третьяго класса.

— Ну, едва, едва только захватили, сэръ, — сказалъ начальникъ станціи, захлопывая за нимъ дверцу вагона.

Капитанъ упалъ на скамейку, стараясь отдышаться, и, повернувъ голову, бросилъ послѣдній, торжествующій взглядъ на дорогу.

— Не безпокойтесь, сэръ, — добродушно сказалъ начальникъ станціи, уловивъ направленіе взгляда капитана, и замѣтивъ вдали мистриссъ Пепперъ. — Мы подождемъ вашу барыню.

* * *

Джаксонъ Пепперъ вышелъ изъ своего убѣжища, и глядѣлъ вслѣдъ отходящему поѣзду, спрашивая себя съ какимъ-то тупымъ, смутнымъ недоумѣніемъ, что-то должно теперь происходить въ вагонѣ. Онъ стоялъ неподвижно такъ долго, что одинъ мягкосердечный сторожъ, до котораго уже дошли слухи о происшедшемъ, рѣшился подойти къ нему и дружески положилъ ему руку на плечо.

— Вы никогда уже ее не увидите, мистеръ Пепперъ, — сказалъ онъ съ участіемъ.

Бывшій лоцманъ повернулъ голову, посмотрѣлъ на него пристально, и послѣдняя вспышка гнѣва, какую ему суждено было проявить когда-либо въ его жизни, промелькнула у него на лицѣ.

— Чортовъ дуракъ! — проговорилъ онъ грубо.

ДАЛЬНІЙ РОДСТВЕННИКЪ

Мистеръ Поттеръ только что зазвалъ Этель Спригсъ въ кухню, чтобы проститься съ нею получше.

Въ маленькой пріемной мистеръ Спригсъ, ощупывая пальцами свой парадный, крахмальный воротничекъ, нетерпѣливо ждалъ.

— Они прощаются съ каждымъ днемъ все продолжительнѣе, — жаловался онъ.

— Это только естественно, — сказала мистриссъ Спригсъ, поднимая глаза съ своего шитья. — Развѣ ты не помнишь?..

— Нѣтъ, не помню, — угрюмо отвѣчалъ ея супругъ. — Я знаю, что твоему бѣдному отцу никогда не приходилось надѣвать для меня крахмальныхъ воротничковъ; и имѣй въ виду, что послѣ ихъ свадьбы я не буду носить воротника, хотя бы всѣ вы просили меня о томъ на колѣняхъ!

Онъ поспѣшно измѣнилъ выраженіе лица при звукѣ отворявшейся двери и привѣтливо кивнулъ головой сильно расфранченному молодому человѣку, который прошелъ черезъ комнату съ его дочерью. Эта послѣдняя открыла наружную дверь и, выйдя на крыльцо съ м. Поттеромъ, оставила ее непритворенной. Пронзительный сквозной вѣтеръ подулъ на раздраженнаго м. Спригса. Онъ громко закашлялся.

— Вашъ отецъ простудился? — озабоченно промолвилъ м. Петтеръ.

— Нѣтъ, это отъ чрезмѣрнаго куренья, — отвѣчала молодая дѣвушка. — Онъ куритъ съ утра до вечера.

Негодующій м. Спригсъ кашлянулъ снова, но молодые люди заговорили уже о другомъ. Разговоръ ихъ окончился нѣсколько минутъ спустя веселой возней, во время которой дверь играла роль дѣйствующаго опахала въ вентиляторѣ.

— Вѣдь это только недѣли на двѣ… — поспѣшно проговорила м-ссъ Спригсъ, когда мужъ ея всталъ съ мѣста.

— Когда они будутъ скручены, — сказалъ мстительный м. Спригсъ, — я пойду къ нимъ и буду хлопать ихъ наружной дверью до…

Онъ прервалъ себя на полу-словѣ, такъ какъ въ эту минуту дочь его, вскочивъ въ комнату, захлопнула дверь такъ стремительно, что едва не потушила лампы, и заперла ее на ключъ. Передъ ея раскраснѣвшимся и смѣющимся лицомъ м. Спригсъ примолкъ.

— Что случилось? — спросила она, вглядываясь въ него. — Зачѣмъ ты такъ смотришь, отецъ?

— Такой сквознякъ… вреденъ для твоей матери, — слабо проговорилъ м. Спригсъ. — Я боюсь, какъ бы у нея опять не сдѣлался припадокъ астмы.

Онъ снова завозился надъ своимъ воротничкомъ и, освободившись наконецъ отъ тисковъ врага, положилъ его на столъ и стянулъ съ себя сапоги. Попытка снять также и сюртукъ была однако очень быстро пересѣчена его дочерью.

— Ты повадишься дѣлать это, когда будешь приходить къ намъ въ гости, — сказала она.

М. Снригсъ вздохнулъ и, закуривъ коротенькую глиняную трубку, запрещенную въ присутствии будущаго зятя, сталъ наблюдать за матерью и дочерью, пока онѣ разсматривали разныя матеріи и обсуждали выкройки и полотнища.

— Если кто не сумѣетъ быть счастливымъ съ ней, — сказалъ онъ, полчаса спустя, когда дочь, похлопавъ его по головѣ вмѣсто прощанья, ушла къ себѣ въ комнату, — тотъ и не заслуживаетъ быть счастливымъ.

— Хотѣлось бы мнѣ, чтобы это было уже сдѣлано, — прошептала его жена. — Она будетъ въ отчаяніи, если что случится, а… а Гусси долженъ выйти черезъ день или два!

— Дѣвушка не виновата въ томъ, что дѣлаетъ ея дядя, — яростно сказалъ м. Спригсъ. — Если Альфредъ откажется отъ нея ради этого, то онъ подлецъ!

— Гордость его главный недостатокъ, — уныло проговорила жена.

— Не зачѣмъ представлять себѣ непріятности, прежде чѣмъ онѣ наступятъ, — замѣтилъ мистеръ Спригсъ. — Можетъ быть, Гусси и не придетъ сюда.

— Онъ придетъ прямо сюда, — возразила жена съ убѣжденіемъ, — и постарается вытянуть изъ меня, что только можно, какъ онъ дѣлалъ и прежде, когда мы были дѣтьми, и у меня заводился какой-нибудь пятачокъ. Я его знаю.

— Утѣшься, старуха, — сказалъ м. Спригсъ. — Если онъ придетъ, то мы постараемся отъ него отдѣлаться; если же онъ все-таки не захочетъ уходить, то мы должны сказать Альфреду, что онъ былъ въ Австраліи, какъ сказали Этели.

Жена его слабо улыбнулась.

— Это рѣшено, — продолжалъ м. Спригсъ. — Во-первыхъ, я думаю, что онъ постыдится показаться здѣсь; но если ужъ явится, то онъ пріѣхалъ изъ Австраліи, понимаешь? Такъ будетъ удобнѣе и для него самого. Вѣдь не думаешь же ты, чтобы онъ хотѣлъ хвастаться тѣмъ, гдѣ былъ?

— Ну, а если онъ придетъ, пока Альфредъ будетъ здѣсь? — спросила м-ссъ Спригсь.

— Тогда я говорю: „Какъ-то ты оставилъ тамъ всѣхъ, въ Австраліи?" — и подмигну ему, — сказалъ находчивый м. Спригсъ.

— Но предположи, что тебя не будетъ здѣсь въ эту минуту? — возразила жена.

— Тогда ты это скажешь и подмигнешь ему, — былъ отвѣтъ. — Нѣтъ, я знаю, что ты не можешь, — прибавилъ онъ поспѣшно, видя, что м-ссъ Спригсъ готова еще на какое-то возраженіе, — ты слишкомъ хорошо была воспитана. Но все же, нужно тебѣ постараться.

Для м-ссъ Спригсъ послужило нѣкоторымъ утѣшеніемъ то обстоятельство, что м. Августусъ Прайсъ выбралъ, въ концѣ концовъ, удобную минуту для своего появленія. Два дня спустя, пока она сидѣла за чаемъ съ своимъ супругомъ, послышался тихій стукъ въ дверь, и безпокойное лицо съ слегка бѣгающими глазами просунулось въ комнату.

— Эмма! — произнесъ печальный голосъ, между тѣмъ какъ верхняя часть туловища непрошеннаго гостя послѣдовала за лицомъ.

— Гусси… — проговорила м-ссъ Спригсъ, вставая въ сильномъ волненіи.

М. Прайсь втянулъ свои ноги въ комнату, притворилъ дверь съ особеннымъ тщаніемъ, провелъ рукавомъ куртки по глазамъ и воззрился съ нѣжностью на своихъ родственниковъ.

— Я вернулся домой умирать, — проговорилъ онъ медленно и, пройдя шатаясь черезъ комнату, обнялъ свою сестру съ большимъ умиленіемъ.

— Отъ чего же это ты собрался умирать? — спросилъ м. Спригсъ, неохотно принимая протянутую ему руку.

— Отъ разбитаго сердца, Джорджъ, — отвѣчалъ его зять, падая въ кресло.

М. Спригсъ что то буркнулъ и, отодвинувъ свой стулъ подальше, слѣдилъ за незванымъ пришельцемъ, пока жена ставила передъ нимъ тарелку. Тревожный взглядъ жены напомнилъ ему ихъ уговоръ для даннаго случая, и онъ откашлялся нѣсколько разъ подрядъ, въ тщетныхъ попыткахъ заговорить.

— Мнѣ очень жаль, что мы не можемъ пригласить тебя пожить съ нами, Гусси, въ особенности, если ты такъ боленъ, — сказалъ онъ, наконецъ, — но можетъ быть ты почувствуешь себя лучше, послѣ того какъ немного закусишь?

М. Прайсъ, только что собиравшійся взять кусокъ хлѣба съ масломъ, остановился и, закрывъ глаза, испустилъ слабый стонъ. — Я не переживу ночь, — пробормоталъ онъ.

— Вотъ въ томъ-то и дѣло, — съ живостью сказалъ м. Спригсъ. — Видишь ли, Этель выходитъ замужъ черезъ двѣ недѣли, и если бы ты умеръ здѣсь, пришлось бы отложить свадьбу!

— Я могъ бы протянуть и дольше, если бы за мной былъ хорошій уходъ, — сказалъ гость, открывая глаза.

— И кромѣ того, Этель не знаетъ, гдѣ ты былъ, — продолжалъ м. Спригсъ. — Мы сказали ей, что ты уѣхалъ въ Австралію. Она выходитъ за очень щепетильнаго молодого человѣка — колоніальнаго торговца — и если бы онъ узналъ, въ чемъ дѣло, это вышло бы неловко.

М. Прайсъ опять закрылъ глаза, но вѣки ихъ слегка подергивались.

— Нѣкоторое время онъ даже никакъ не могъ примириться съ тѣмъ, что я каменщикъ, — продолжалъ м. Спригсъ. — А что бы онъ сказалъ тебѣ!

— Скажите ему, что я вернулся изъ Австраліи, если хотите, — слабо произнесъ м. Прайсъ. — Мнѣ все равно.

М. Спригсъ опять откашлялся. — Да, но видишь ли, мы сказали Этели, что ты тамъ живешь очень хорошо, — сказалъ онъ со смущеннымъ смѣхомъ, — и она, по-дѣвичьи, раздула это, понимаешь, тѣмъ болѣе, что Альфредъ очень много толкуетъ о своихъ родственникахъ.

— Это не бѣда, — сказалъ сговорчивый м. Прайсъ. — Вы говорите, что хотите; я не буду вамъ противорѣчить.

— Да, но дѣло въ томъ, что у тебя видъ не такой, чтобы можно было предположить, что у тебя есть деньги, — сказала сестра его съ нетерпѣніемъ. — Взгляни на себя, на свою одежду.

М. Прайсъ поднялъ руку. — Это легко устроить, — замѣтилъ онъ. — Пока я выпью немного чайку, Джоржъ можетъ сходить и купить мнѣ новую. Ты возьми то, въ чемъ я буду выглядѣть богаче Джорджъ — самое лучшее было бы черный сюртукъ, но предоставляю это тебѣ. Можетъ быть нарядный, модный жилетъ, свѣтлые брюки и пару хорошихъ сапогъ, № 7-й, пошире.

Онъ выпрямился на стулѣ и, игнорируя полный сокрушенія взглядъ, которымъ обмѣнялись мужъ и жена, налилъ себѣ чашку чаю и взялъ кусокъ пирога.

— А у тебя есть деньги? — спросилъ м. Спригсъ послѣ продолжительной паузы.

— Я оставилъ ихъ тамъ… въ Австраліи! — отвѣчалъ м. Прайсъ съ несвоевременной шутливостью.

— А вѣдь тебѣ лучше, не правда ли? — рѣзко замѣтилъ его зять. — А какъ поживаетъ разбитое сердце?

— Поправится совершенно подъ моднымъ жилетомъ, — былъ отвѣтъ. — И разъ какъ ты ужъ возьмешься за дѣло, Джорджъ, то пріобрѣти мнѣ заодно и булавку для галстука, такъ будетъ лучше. И если бы могъ расщедриться на золотые часы съ цѣпочкой…

Его прервалъ бѣшеный взрывъ м. Спригса, нѣсколько несвязный перечень всѣхъ прошедшихъ подвиговъ м. Прайса, вмѣстѣ съ совершенно противозаконными и анти-христіанскими пожеланіями для его будущаго.

— Ты только теряешь время, — спокойно сказалъ м. Прайсъ, когда тотъ остановился, чтобы перевести духъ. — Не покупай ничего, если не хочешь. Я только хочу помочь тебѣ, вотъ и все. Мнѣ нѣтъ дѣла до того, если кто узнаетъ, гдѣ я находился. Я былъ невиновенъ. А если ты поддаешься грѣховному тщеславію, то и плати за него.

М. Спригсъ овладѣлъ собой съ большимъ трудомъ.

— Уйдешь ли ты, если я дамъ тебѣ золотой? — спросилъ онъ спокойно.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ М. Прайсъ съ безмятежной улыбкой. — Я имѣю лучшее понятіе о стоимости денегъ. Да и кромѣ того, я хочу увидать мою милую племянницу и посмотрѣть, достаточно ли хорошъ для нея этотъ молодой человѣкъ.

— Два золотыхъ? — подсказалъ его зять.

М. Прайсъ покачалъ головой.

— Я не могъ бы согласиться, — сказалъ онъ спокойно. — Изъ справедливости къ самому себѣ не могъ бы. Вы почувствуете себя одинокими, когда лишитесь Этели, и я останусь, чтобы развлекать васъ.

Каменщикъ едва не разразился снова, но, повинуясь взгляду жены, крѣпко сжалъ губы и послушно послѣдовалъ за ней наверхъ. М. Прайсъ, набивъ свою трубку изъ пакета съ табакомъ, лежавшаго на каминѣ, подмигнулъ себѣ одобрительно въ зеркало и тихо улыбнулся, услышавъ наверху звонъ пересчитываемыхъ монетъ.

— Обрати особенное вниманіе на размѣръ, — сказалъ онъ, когда М. Спригсъ сошелъ внизъ и снялъ съ гвоздя свою шляпу. — На пару дюймовъ покороче твоего роста, и много поуже въ поясѣ.

М. Спригсъ поглядѣлъ на него пристально и сурово и, съ трескомъ захлопнувъ за собою дверь, пошелъ внизъ по улицѣ. Оставшись одинъ, м. Прайсъ началъ обходить комнату, разсматривая и изслѣдуя все, въ ней находившееся, потомъ, подтащивъ къ огню покойное кресло, протянулъ ноги на каминную рѣшетку и снова погрузился въ свои мечтанія.

Два часа спустя онъ сидѣлъ на этомъ самомъ мѣстѣ совершенно преображенный и сіяющій. Его тонкія ноги скрывались подъ свѣтлыми, клѣтчатыми брюками; расшитый жилетъ и изящный сюртукъ украшалъ верхнюю часть его особы, а большой хризантемъ въ петлицѣ довершалъ подобіе австралійскаго милліонера, какъ понималъ его м. Спригсъ.

— Порядочные часы съ цѣпочкой, и немного денегъ въ карманѣ, и я буду чувствовать себя прекрасно, — прошепталъ м. Прайсъ.

— Больше ты отъ меня ничего не получишь, — яростно проговорилъ м. Спригсъ. — Я истратилъ всѣ свои деньги до послѣдней копейки!

— Кромѣ тѣхъ, которыя въ банкѣ, — сказалъ зять его. — Я знаю, что тебѣ нуженъ лишній день на то, чтобы получить ихъ, а потому назначимъ для часовъ и цѣпочки, положимъ, субботу.

М. Спригсъ безпомощно взглянулъ на жену, но она уклонилась отъ его взгляда. Онъ обернулся и сталъ смотрѣть какъ зачарованный на м. Прайса, и получилъ въ отвѣтъ весело одобрительный кивокъ головы.

— Я пойду съ тобой и выберу ихъ, — добавилъ м. Прайсъ. — Это избавитъ тебя отъ лишняго труда, если не отъ расхода.

Онъ засунулъ руки въ карманы и, широко раскинувъ ноги, запрокинулъ голову на спинку кресла и началъ выпускать струйки дыма къ потолку. Онъ все еще пребывалъ въ этомъ удобномъ положеніи, когда вернулась домой Этель въ сопровожденіи м. Поттера.

— Это… это твой дядя Гусси, — сказала м-ссъ Спригсъ, когда дѣвушка остановилась посреди комнаты, глядя на посѣтителя.

— Изъ Австраліи, — какъ-то неясно выговорилъ ея мужъ.

М. Прайсъ улыбнулся, и племянница, замѣтивъ, что онъ вынулъ трубку изо рта и провелъ задомъ руки по губамъ, подошла и поцѣловала его въ бровь. Затѣмъ представили м. Поттера, который удостоился любезнаго пріема, причемъ м. Прайсъ распространился о необыкновенномъ его сходствѣ съ однимъ молодымъ его пріятелемъ, который только что получилъ наслѣдство въ 40,000 фунтовъ годового дохода.

— Это почти то же, что и вы имѣете, дядя? — смѣло освѣдомилась миссъ Спригсъ.

М. Прайсъ показалъ на нее головой и, казалось, размышлялъ. — Нѣсколько болѣе, — сказалъ онъ наконецъ, — нѣсколько болѣе.

М. Поттеръ рѣзко перевелъ дыханіе; м. Спригсъ, только что нагнувшійся надъ каминомъ за уголькомъ для трубки, едва не свалился въ огонь. Наступило внушительное молчаніе.

— Деньги еще не все, — сказалъ м. Прайсъ, обводя взоромъ вокругъ себя и покачивая головой. — Онѣ тогда только хороши, когда можно раздавать ихъ.

Глаза его все продолжали блуждать по комнатѣ и остановились наконецъ окончательно на м. Поттеръ. Молодой человѣкъ замѣтилъ съ трепетомъ, что они такъ и свѣтились расположеніемъ къ нему.

— И представить себѣ только, что вы пріѣхали, не сказавъ никому ни слова, и сдѣлали намъ всѣмъ такой сюрпризъ! — воскликнула Этель.

— Я чувствовалъ, что долженъ повидать васъ всѣхъ еще разъ передъ смертью, — просто отвѣчалъ ея дядя. — Я предполагалъ ограничиться короткимъ посѣщеніемъ, но твои отецъ и мать и слышать не хотятъ о томъ, чтобы я опять уѣхалъ сегодня же.

— Конечно, нѣтъ, — сказала Этель, помогавшая молчаливой миссъ Спригсъ накрывать на столъ къ ужину.

— Когда я заикнулся объ отъѣздѣ, твой отецъ такъ и пригвоздилъ меня къ креслу, — продолжалъ правдивый м. Прайсъ.

— И отлично сдѣлалъ, — сказала дѣвушка. — А теперь, пододвигайте-ка сюда ваше кресло и будемъ ужинать, а вы разскажите намъ все про Австралію.

М. Прайсъ подвинулъ свое кресло, но отъ разсказовъ объ Австраліи отказался, замѣтивъ очень неблагодарнымъ образомъ, что ему до смерти надоѣло самое ея названіе. Онъ предпочелъ вмѣсто того обсуждать прошедшее и будущее м. Поттера. Между прочимъ онъ узналъ, что этотъ юный джентльменъ человѣкъ очень разсчетливый и бережливый, и что его сбереженія, благодаря маленькому, удачно полученному наслѣдству, доходятъ до ста десяти фунтовъ.

— Альфредъ пробудетъ у Пальмера и Мей еще годъ, а потомъ мы откроемъ свое дело, — сказала Этель.

— И прекрасно сдѣлаете, — одобрилъ м. Прайсъ. — Я люблю видѣть, когда молодые люди сами пробиваютъ себѣ дорогу, — прибавилъ онъ выразительно. — Это для нихъ полезно.

Всѣмъ было ясно, что онъ почувствовалъ сразу большую симпатію къ м. Поттеру. Онъ обсуждалъ съ нимъ колоніальную торговлю съ видомъ богатаго человѣка, ищущаго, гдѣ бы выгоднѣе помѣстить свой капиталъ, и нѣсколько разъ неопредѣленно намекалъ о своемъ намѣреніи вернуться въ Англію, послѣ прощальнаго посѣщенія Австраліи, и поселиться поблизости отъ семьи. Послѣ ужина онъ принялъ предложенную ему м. Поттеромъ сигару, а когда молодой человѣкъ простился — въ необычно поздній часъ — онъ проводилъ его до дому.

То было начало цѣлаго ряда пріятныхъ вечеровъ, и м. Прайсъ, купившій въ ближайшей книжной лавочкѣ книгу объ Австраліи, уже не скупился на разсказы о своихъ тамошнихъ похожденіяхъ. Золотые часы съ цѣпочкой, произведшіе значительную брешь въ запасномъ капитальцѣ его зятя, придавали солидный видъ его жилету, и булавка съ великолѣпнымъ поддѣльнымъ брилліантомъ блистала въ его галстукѣ. Подъ вліяніемъ хорошей и обильной пищи и всевозможныхъ домашнихъ удобствъ, онъ поправлялся съ каждымъ днемъ, и несчастный м. Спригсъ тщетно напрягалъ мозги, чтобы придумать, какъ уберечь себя отъ дальнѣйшихъ претензій зятя. Со второго дня знакомства онъ уже называлъ м. Поттера „Альфъ", и молодые люди выслушивали съ большимъ вниманіемъ его лекціи на тему „О деньгахъ, какъ ихъ добывать, и какъ сохранять".

Собственные его пріемы въ отношеніи м. Спригса служили тому примѣромъ, о которомъ онъ однако же умалчивалъ. Начавъ съ шиллинговъ, онъ перешелъ затѣмъ и на полу-кроны, и ободренный успѣхомъ, однажды вечеромъ смѣло попросилъ полъ-фунта стерлинговъ, чтобы купить на него свадебный подарокъ. М-ссъ Спригсъ увлекла своего въ конецъ измученнаго и потерявшаго всякое терпѣніе мужа въ кухню, и начала шепотомъ убѣждать его.

— Давай ему, что онъ проситъ, пока они не обвѣнчаны, — умоляла она. — Послѣ того Альфреду ничего уже нельзя будетъ сдѣлать, и къ тому же тогда ему самому выгоднѣе будетъ умалчивать обо всемъ этомъ.

М. Спригсъ, бывшій всю жизнь разсчетливымъ человѣкомъ, досталъ полъ-фунта и передалъ его м. Прайсу съ придачей нѣсколькихъ, вновь изобрѣтенныхъ имъ эпитетовъ, которые этотъ послѣдній выслушалъ совершенно невозмутимо. Въ самомъ дѣлѣ, его блестящіе глаза и пріятная улыбка, казалось, показывали, что онъ смотритъ на нихъ скорѣе какъ на комплименты, чѣмъ какъ на что-либо другое.

— Я телеграфировалъ сегодня утромъ въ Австралію, — сказалъ онъ, пока всѣ они сидѣли въ этотъ вечеръ за ужиномъ.

— Насчетъ моихъ денегъ? — съ живостью спросилъ м. Поттеръ.

М. Прайсъ быстро сдѣлалъ ему угрожающій знакъ бровями. — Нѣтъ, велѣлъ моему главному приказчику прислать сюда свадебный подарокъ для васъ, — сказалъ онъ, поспѣшно смягчая свое выраженіе лица подъ взглядомъ м. Спригса. — У меня есть тамъ какъ разъ то, что нужно, а здѣсь я не вижу ничего подходящаго и достаточно хорошаго.

Молодая чета разсыпалась въ благодарностяхъ.

— Что такое вы хотѣли сказать насчетъ вашихъ денегъ? — спросилъ м. Спригсъ, обращаясь къ своему будущему зятю.

— Ничего, — уклончиво отвѣчалъ молодой человѣкъ.

— Это секретъ, — сказалъ м. Прайсъ.

— Насчетъ чего? — настаивалъ м. Спригсъ, возвышая голосъ.

— Это маленькое частное дѣльце между мной и дядей Гусси, — сказалъ м. Паттеръ нѣсколько натянуто.

— Вы… вы не давали ему денегъ взаймы? — проговорилъ каменщикъ, заикаясь.

— Не говори глупостей, отецъ, — рѣзко сказала миссъ Спригсъ. — На что могутъ понадобиться дядѣ Гусси ничтожныя деньги Альфреда? Если ужъ ты хочешь знать, то Альфредъ вынимаетъ ихъ изъ банка, потому что дядя берется помѣстить ихъ для него.

Взгляды м. и м-ссъ Спригсъ и м. Прайса скрестились въ тройномъ поединкѣ.

Послѣдній заговорилъ прежде всѣхъ.

— Я помѣщу ихъ въ свое предпріятіе, — сказалъ онъ съ угрожающимъ взглядомъ, — въ Австраліи.

— И онъ не хотѣлъ, чтобы знали о его великодушіи, — прибавилъ м. Поттеръ.

Совершенно сбитый съ толку, м. Спригсъ безпомощно оглянулся вокругъ стола. Нога его жены прижала его ногу, и губы его какъ-то сами собой сомкнулись, какъ у автомата.

— Я не знала, что ваши деньги на текущемъ счету, — сказала м-ссъ Спригсъ дрожащимъ голосомъ.

— Я подавалъ спеціальное прошеніе, и мнѣ обѣщали ихъ въ пятницу, — отвѣчалъ м. Паттеръ, улыбаясь. — Не каждый день представляется такой прекрасный случай.

Онъ наполнилъ стаканъ дяди Гусси, и этотъ джентльменъ сейчасъ же поднялъ его и провозгласилъ тостъ за здоровье молодой четы.

— Если бы случилось что-нибудь теперь, чтобы разстроить ихъ свадьбу, они были бы неутѣшны на всю жизнь, я вижу это, — сказалъ онъ съ быстрымъ взглядомъ на сестру.

— Неутѣшны навсегда, — подтвердилъ м. Поттеръ замогильнымъ голосомъ, сжимая подъ столомъ руку мнссъ Спригсъ.

— Любовь, — это единственное, что стоитъ имѣть, — продолжалъ м. Прайсъ, слѣдя за зятемъ уголкомъ глаза. — Деньги — ничто!

М. Спригсъ опорожнилъ свой стаканъ и, насупивъ брови, началъ разрисовывать узоры на скатерти тупой стороной ножа. Нога жены все еще сжимала его ногу, и онъ ждалъ отъ нея указаній.

Но въ первый разъ въ жизни м-ссъ Спригсъ не могла ничего указать ему. Даже когда м. Поттеръ удалился и Этель ушла къ себѣ наверхъ, она все еще оставалась безгласной. Нѣкоторое время она сидѣла неподвижно, смотря на огонь и взглядывая изрѣдка на дядю Гусси, курившаго сигару, потомъ встала и нагнулась надъ мужемъ.

— Дѣлай, что самъ сочтешь за лучшее, — сказала она измученнымъ голосомъ. — Покойной ночи!

— Что это все значитъ, насчетъ денегъ Альфреда? — грозно спросилъ м. Спригсъ, когда дверь затворилась за ней.

— Я помѣщу ихъ въ свое дѣло, — отвѣчалъ дядя Гусси кроткимъ голосомъ, — въ свое дѣло въ Австраліи.

— Го, го! Тебѣ придется сначала перемолвить объ этомъ словечко со мной! — сказалъ Спригсъ.

Тотъ откинулся на спинку кресла и продолжалъ безмятежно смаковать свою сигару.

— Ты дѣлай, что хочешь, — сказалъ онъ хладнокровно. — Конечно, если ты все скажешь Альфреду, то я денегъ не получу, но Этель не получитъ его. Кромѣ того онъ тогда узнаетъ, сколько лжи ты тутъ наговорилъ.

— Я удивляюсь, какъ ты еще можешь глядѣть мнѣ въ глаза! — проговорилъ взбѣшенный каменщикъ.

— И я дамъ ему понять, что ты долженъ былъ попользоваться половиной его ста десяти фунтовъ, да потомъ одумался, — продолжалъ невозмутимый м. Прайсъ. — Это такого рода юноша, который всему повѣритъ. Дай ему Богъ здоровья!

М. Спригсъ вскочилъ со стула и сталъ надъ шуриномъ съ сжатыми кулаками. М. Прайсь отвѣтилъ яростно вызывающимъ взглядомъ.

— Если ты такъ щепетиленъ, то можешь пополнить ему эту потерю, — сказалъ онъ медленно. Я знаю, что ты всегда откладывалъ, да и Эммѣ досталось по наслѣдству кое-что изъ того, чѣмъ слѣдовало бы воспользоваться мнѣ. Когда ты кончишь ломать комедію, я пойду спать. До свиданья!

Онъ поднялся, зѣвая, и направился къ двери, а м. Спригсъ, поборовъ въ себѣ мгновенное поползновеніе растерзать его на куски и выбросить на улицу, потушилъ лампу и пошелъ наверхъ до утра обсуждать положеніе съ женой.

На слѣдующій день онъ ушелъ на работу, такъ и не придя еще ни къ какому рѣшенію, но съ все болѣе крѣпнущимъ убѣжденіемъ, что м. Прайсу придется предоставить поступать, какъ ему заблагоразсудится. До свадьбы оставалось уже только пять дней, и въ домѣ шли поспѣшныя приготовленія къ торжеству. Для оправданія непреодолимаго припадка унынія, онъ сослался на безумную зубную боль, хотя и оставался глухимъ къ разнымъ лекарствамъ, рекомендуемымъ дядей Гусси, такъ же какъ и къ имени прекраснаго дантиста, который трижды сломалъ зубъ м. Поттера, прежде чѣмъ его вырвалъ.

Къ дядѣ Гусси онъ относился только что не грубо при людяхъ, а наединѣ расточалъ ему леденящія кровь угрозы. М. Прайсъ, приписывая это послѣднее обстоятельство зубной боли, также разнообразилъ свое обращеніе съ зятемъ, смотря по обществу, въ которомъ они находились, рекомендуя ему при свидѣтеляхъ прополаскивать ротъ водкой и другія пріятныя средства, а съ глазу на глазъ совѣтуя набрать въ ротъ воды и сидѣть надъ огнемъ, пока вода не закипитъ.

Въ четвергъ утромъ м. Спригсу было особенно плохо; въ четвергъ же вечеромъ онъ пришелъ домой довольный и сіяющій. Онъ съ какимъ то особеннымъ размахомъ повѣсилъ свою шляпу на гвоздикъ, поцѣловалъ жену и, не обращая никакого вниманія на неодобрительное выраженіе лица м. Прайса, продѣлалъ нѣсколько неуклюжихъ па, приплясывая, передъ каминомъ.

— Или получилъ наслѣдство? — освѣдомился его шуринъ, бросая на него очень кислый взглядъ.

— Нѣтъ, но спасъ состояніе, — весело отвѣчалъ м. Спригсъ. — Удивляюсь только, какъ я не подумалъ объ этомъ самъ!

— Не подумалъ о чемъ? — спросилъ м. Прайсъ.

— Ты это скоро узнаешь, — отвѣчалъ м. Спригсъ, — Пеняй только на себя самого.

Дядя Гусси подозрительно втянулъ въ себя воздухъ. М-ссъ Спригсъ попросила мужа объясниться яснѣе.

— Я выбрался изъ затрудненія, — отвѣчалъ ея мужъ, придвигая свой стулъ къ чайному столу. — Никто не пострадаетъ, кромѣ Гусси.

— Ага! — рѣзко воскликнулъ этотъ джентльменъ.

— Я отпросился сегодня съ работы, — продолжалъ м. Спригсъ, улыбаясь женѣ довольной улыбкой, — и пошелъ навѣстить одного моего пріятеля, Биля Уайтъ, полисмена, и разсказалъ ему про Гусси.

М. Прайсъ застылъ на стулѣ въ неподвижной позѣ.

— И… слѣдуя… его… совѣту, — медленно протянулъ м. Спригсъ, потягивая горячій чай, — я написалъ въ Скотландъ-Ярдъ заявленіе о томъ, что Августъ Прайсъ, освобожденный до срока арестантъ, старается обманнымъ образомъ пріобрѣсти 110 фунтовъ стерлинговъ.

М. Прайсъ, блѣдный и задыхающійся, всталъ и смотрѣлъ на него молча.

— Что великолѣпно, какъ говоритъ Биль, — продолжалъ м. Спригсъ съ величайшимъ наслажденіемъ, — это, что Гусси придется опять попутешествовать. Ему нужно скрыться, потому что, если они его поймаютъ, то заставятъ отсидѣть остальное время. И Биль говоритъ, что если онъ будетъ писать письма кому-нибудь изъ насъ, то тѣмъ легче будетъ найти его. Тебѣ лучше всего отправляться съ первымъ же поѣздомъ въ Австралію.

— Когда… въ какое время… ты отправилъ… это заявленіе? — спросилъ дядя Гусси дрожащимъ голосомъ.

— Часа въ два, — отвѣчалъ м. Спригсъ, смотря на часы. — Полагаю, что тебѣ какъ разъ еще хватитъ времени.

М. Прайсъ поспѣшно подошелъ къ маленькому боковому столику и, схвативъ свою шляпу, нахлобучилъ ее по самые глаза. Онъ остановился на минуту на порогѣ, чтобы взглянуть вверхъ и внизъ по улицѣ, потомъ дверь тихонько затворилась за нимъ. М-ссъ Спригсъ взглянула на мужа.

— Отозванъ въ Австралію экстренной телеграммой, — проговорилъ тотъ, подмигивая. — Биль Уайтъ молодецъ, какъ есть молодецъ!

— О, Джорджъ, — сказала жена его, — неужели ты въ самомъ дѣлѣ написалъ это заявленіе?

М. Спригсь подмигнулъ ей вторично.

ВСЕ ДѢЛО ВЪ ПЛАТЬѢ

— Не люблю я женщинъ на кораблѣ, — сердито сказалъ старый боцманъ. — Пойдутъ онѣ задавать тебѣ всякіе дурацкіе вопросы, а обойдись только съ ними не вѣжливо, не отвѣчай, — сейчасъ пожалуются шкиперу. А если и будешь вѣжливъ и любезенъ, то что толку? Развѣ заслужишь щепотку табаку, или шиллингъ, или что-нибудь такое? Ничуть не бывало; только скажутъ „спасибо", да и скажутъ-то такъ, будто ты еще долженъ быть благодаренъ, чго онѣ съ тобой заговорили.

И какія же онѣ противные! Попроси только дѣвушку вѣжливо, по-хорошему, сойти съ каната, который ты хочешь собрать, и она посмотритъ на тебя такъ, точно ты обязанъ вѣкъ дожидаться, пока ей угодно будетъ двинуться. А попробуй-ка, дерни его из-подъ нея не сказавшись, такъ и мѣста себѣ не найдешь на кораблѣ! Одинъ человѣкъ, котораго я знавалъ — онъ умеръ теперь, бѣдный малый, и оставилъ трехъ вдовъ, оплакивающихъ свою незамѣнимую потерю — говаривалъ не разъ, что при всей его опытности, женщины до конца оставались для него такими же загадками, какъ когда онъ въ первый разъ женился.

Конечно, бываетъ иногда, что попадаетъ на бакъ, дѣвушка подъ видомъ парня, и служитъ какъ обыкновенный матросъ, или юнга, и никто объ этомъ и не догадывается. Это случалось прежде, да вѣроятно будетъ случаться и впередъ.

Съ нами была разъ курьезная исторія на бригѣ „Лондонская Башня", на которомъ я служилъ экономомъ. Шли мы изъ Ливерпуля въ Мельбурнъ съ разнымъ грузомъ, и передъ самымъ отплытіемъ приняли новаго юнгу, котораго записали въ судовую книгу подъ именемъ Генри Мало. Ну, и первое, что мы замѣтили у этого самаго Генри, это что онъ страхъ какъ не любилъ работать и постоянно болѣлъ морской болѣзнью. Бывало, какъ только требуется что-нибудь сдѣлать, сейчасъ этотъ мальчишка отправляется въ трюмъ и валяется тамъ, какая бы ни была погода.

Тогда Биль Доусетъ, какъ говорится, усыновилъ его и сказалъ, что сдѣлаетъ-таки изъ него моряка. Мнѣ кажется, что если бы Генри предоставили выборъ отца, то онъ выбралъ бы любаго изъ насъ, только не Биля, а я такъ и вовсе предпочелъ бы быть сиротой, чѣмъ сыномъ кого бы то ни было изъ нихъ. Биль сначала только орудовалъ языкомъ — ужъ и языкъ же у него былъ! но когда это не помогло, онъ началъ угощать малаго подзатыльниками. Конечно, въ этомъ ничего нѣтъ дурного, одна польза для мальчишки, который долженъ учиться зарабатывать свое пропитаніе, но Генри обыкновенно такъ ревѣлъ, что намъ всѣмъ становилось за него стыдно.

Биль, наконецъ, просто сталъ бояться трогать его и попробовалъ пробирать его насмѣшками. Но тогда мы увидѣли, что Генри умѣетъ насмѣшничать еще въ десять разъ лучше Биля — онъ всѣхъ кругомъ обговаривалъ и, такъ сказать, прямо вырывалъ слова изо рта у Биля и ихъ же обращалъ противъ него. Тогда Биль опять пускалъ въ ходъ свое природное оружіе, и кончилось тѣмъ, что недѣли черезъ двѣ послѣ отплытія, малый взобрался на палубу и пожаловался шкиперу на Биля, что онъ очень ругается.

— Ругается? — переспросилъ старикъ, сверкая на него глазами, точно хотѣлъ съѣсть его. — Какъ же онъ ругается?

— Скверно ругается, сэръ, — отвѣчалъ Генри.

— Повтори, — сказалъ шкиперъ.

Генрн даже вздрогнулъ. — Не могу, сэръ, — отвѣчалъ онъ очень серьезно, — но совсѣмъ… совсѣмъ такъ, какъ вы вчера разговаривали съ гребцами.

— Убирайся на свое мѣсто! — заревѣлъ шкиперъ, — сію минуту убирайся, и чтобъ я больше объ этомъ не слыхалъ. Сидѣлъ бы лучше въ дѣвичьемъ пансіонѣ, коли такъ!

— Я знаю, что мнѣ слѣдовало бы тамъ быть, сэръ, — прохныкалъ Генри, — да я никакъ не ожидалъ, что здѣсь такъ будетъ.

Старикъ вытаращилъ на него глаза; потомъ протеръ ихъ и опять вытаращилъ, а Генри вытеръ слезы и стоитъ, смотритъ въ полъ.

— Праведное небо! — сказалъ, наконецъ, старикъ, въ родѣ какъ бы задушеннымъ голосомъ. — Не говори мнѣ, что ты дѣвчонка!

— Не буду, если вы не желаете, — сказалъ Генри и опять вытеръ глаза.

— Какъ же васъ зовутъ? — спросилъ, наконецъ, старикъ.

— Мери Мало, сэръ, — отвѣчалъ Генри очень кротко.

— Что же васъ заставило такъ поступить? — спросилъ опять шкиперъ.

— Отецъ хотѣлъ меня выдать за человѣка, котораго я не люблю, — отвѣчала миссъ Мало. — Онъ все любовался моими волосами, такъ вотъ я ихъ и обрѣзала. Но тогда я испугалась того, что сдѣлала, и такъ какъ ужъ была похожа на мальчика, то и рѣшила отправиться въ море.

— Ну, хороша для меня отвѣтственность! — сказалъ шкиперъ, и затѣмъ позвалъ своего помощника, который только что вышелъ на палубу, и спросилъ его совѣта. Помощникъ былъ очень строгій и совѣстливый человѣкъ — для помощника — и это его такъ поразило, что онъ сначала даже не могъ говорить.

— Ее придется отдѣлить, — сказалъ онъ наконецъ.

— Конечно придется, — сказалъ шкиперъ, и позвалъ меня и велѣлъ очистить для нея свободную каюту (мы брали иногда и пассажировъ на бригъ) и отнести туда ея сундукъ.

— У васъ вѣрно найдется тамъ какое-нибудь платье? — спросилъ онъ какъ-то озабоченно.

— Только вотъ такое, — отвѣчала миссъ Мало застѣнчиво.

— И пришли мнѣ сюда Доусета, — прибавилъ шкиперъ, обращаясь ко мнѣ.

Мы почти вытолкнули на палубу бѣднаго Биля, и по тому, какъ шкиперъ накинулся на него, можно было подумать, что онъ величайшій злодѣй въ мірѣ! Онъ уже просилъ прощенья у барышни, и такъ, и этакъ, а когда вернулся кь намъ, то былъ до того смущенъ, что просто ужъ не помнилъ, что говорить, и даже извинился передъ своимъ братомъ матросомъ, за то, что наступилъ ему на ногу.

Тогда шкиперъ провелъ миссъ Мало внизъ, на ея новую квартиру, и къ величайшему своему удивленію подмѣтилъ, какъ третій офицеръ, большой любитель дамскаго общества, отплясывалъ себѣ какого-то трепака въ пустой каютъ-компаніи.

Въ этотъ самый вечеръ шкиперъ и помощникъ составили между собой комитетъ, чтобы рѣшить, что дѣлать. Все, что ни посовѣтуетъ помощникъ, то шкиперъ сейчасъ же осуждаетъ, а если шкиперъ что-нибудь предложитъ, помощникъ немедленно заявляетъ, что это невозможно. И послѣ того какъ комитетъ засѣдалъ три часа подрядъ безуспѣшно, они начали браниться; по крайней мѣрѣ шкиперъ ругалъ помощника, а тотъ все повторялъ, что если бъ не дисциплина, онъ назвалъ бы такого человѣка, который сказалъ бы шкиперу двѣ, три вещи, которыя ему было бы очень полезно выслушать.

— Ей нужно имѣть костюмъ, говорятъ вамъ, — кричалъ шкиперъ очень разгоряченный, — или по крайней мѣрѣ хоть платье!

— Какая же разница между костюмомъ и платьемъ? — спрашивалъ помощникъ.

— Есть разница, — повторялъ шкиперъ.

— Какая же? — твердилъ свое помощникъ.

— Безполезно было бы вамъ объяснять, — сказалъ шкиперъ. — У нѣкоторыхъ людей головы слишкомъ тупы.

— Вотъ, что вѣрно, то вѣрно, — согласился помощникъ.

И на этомъ комитетъ прекратилъ свое засѣданіе; но утромъ, за завтракомъ, они опять помирились и ужъ чего, чего только ни выдѣлывали передъ миссъ Мало. Удивительно, какую разницу произвела въ дѣвушкѣ одна ночь отдыха! Она вымылась прекрасно, чисто-на-чисто, завила себѣ волосы и начесала ихъ на лобъ, — они у нея были довольно длинные, — и комитетъ только поджималъ губы и поглядывалъ другъ на друга, пока мистеръ Фишеръ разговаривалъ съ ней и подкладывалъ ей кушанья ва тарелку.

Послѣ завтрака она вышла на палубу и стояла, облокотясь на брустверъ, и опять-таки разговаривая съ м. Фишеромъ. Смѣялась она тоже очень мило, хотя раньше я этого и не замѣчалъ, пока она была на бакѣ; положимъ, что тогда ей было совсѣмъ не до смѣха. А пока она стояла тамъ, наверху, забавляясь, смотря какъ мы всѣ работяемъ, комитетъ опять собрался внизу, чтобы разсуждать о ней.

Когда я сошелъ въ каюту, она походила на портняжную мастерскую. На столѣ лежали шелковые платки и всякія такія штуки, и шкиперъ стоялъ надъ ними, съ большими ножницами въ рукахъ, не зная какъ приступить къ дѣлу.

— Я не буду затѣвать ничего большаго, — сказалъ онъ, наконецъ. — Только что-нибудь такое, чтобы набросить на ея мужскую одежду.

Помощникъ не отвѣчалъ: онъ весь былъ поглощенъ другимъ занятіемъ. Онъ рисовалъ платья на маленькомъ клочкѣ бумаги и смотрѣлъ на нихъ сбоку, наклонивъ голову, чтобы видѣть, не окажутся ли они такимъ образомъ лучше.

— Ну, слава Богу, придумалъ! — вскричалъ вдругъ старикъ. — Гдѣ тотъ халатъ, который подарила вамъ ваша жена?

Помощникъ поднялъ голову. — Право не знаю, — сказалъ онъ медленно, — я куда-то затерялъ его.

— Ну, не можетъ же онъ быть далеко, — настаивалъ шкиперъ. — Изъ него какъ разъ выйдетъ хорошее платье.

— Врядъ ли, — отвѣчалъ помощникъ, — онъ не будетъ хорошо сидѣть. А знаете, о чемъ я думалъ?

— Ну? — сказалъ шкиперъ.

— Если взять штуки три изъ вашихъ новыхъ фланелевыхъ рубашекъ? — сказалъ помощникъ. — Онѣ вѣдь очень темныя и сидѣть будутъ отлично.

— Попробуемъ сначала вашъ халатъ, — говорилъ шкиперъ добродушно. — Это легче. Я помогу вамъ отыскать его.

— Понять не могу, куда я его дѣвалъ, — сказалъ помощникъ.

— Ну, ну, поищемъ у васъ въ каютѣ, — говорилъ старикъ.

Они пошли въ каюту помощника, и, къ большому его удивленію, халатъ оказался преспокойно висящимъ какъ разъ за дверью, на гвоздикѣ.

Это былъ прекрасный халатъ — теплое, мягкое сукно, отдѣланное шнуркомъ — и шкиперъ опять вооружился своими ножницами и такъ и впился въ него глазами. Потомъ онъ отрѣзалъ осторожно верхнюю часть съ двумя висящими рукавами и передалъ ее помощнику.

— Мнѣ это не нужно, мистеръ Джаксонъ, — сказалъ онъ медленно, — а вамъ пожалуй пригодится.

— Пока вы заняты этимъ, не приняться ли мнѣ за тѣ три рубашки? — спросилъ м. Джаксонъ.

— Какія три рубашки? — спросилъ шкиперъ, тщательно отрѣзая пуговицы.

— Да ваши, — отвѣчалъ м. Джаксонъ. — Посмотримъ, кто изъ насъ смастеритъ лучше платье?

— Нѣтъ, м. Джаксонъ, — сказалъ старикъ, — я увѣренъ, что у васъ ничего не выйдетъ изъ моихъ рубашекъ. У васъ нѣтъ этого самаго дарованія. Да и кромѣ того, онѣ мнѣ нужны.

— Такъ же, какъ и мнѣ мой халатъ, если ужъ на то пошло, — пробурчалъ помощникъ недовольвымъ тономъ.

— Такъ зачѣмъ же вы мнѣ его дали? — говоритъ шкиперъ. — Право въ другой разъ не мѣшало бы вамъ знать повѣрнѣе, чего вы хотите, а чего нѣтъ, м. Джаксонъ!

Помощникъ не сказалъ больше ни слова. Онъ сидѣлъ и наблюдалъ за старикомъ, какъ тотъ вдѣлъ нитку въ иголку и началъ сшивать спереди полы халата. И право, когда онъ ихъ сшилъ, вышло совсѣмъ недурно, и миссъ Мало была, видимо, очень довольна. Она, право, выглядѣла въ немъ совсѣмъ красавицей, съ ея синей матросской рубашкой, съ кушакомъ изъ шелковыхъ платковъ вокругъ пояса — и я сразу замѣтилъ, что третій офицеръ совсѣмъ размякъ,

— Ну теперь вы болѣе походите на ту дѣвушку, которую привыкъ видѣть вашъ отецъ, — сказалъ шкиперъ. — Сейчасъ я немного натрудилъ палецъ, но потомъ я сдѣлаю вамъ и шляпу.

— Интересно будетъ взглянуть на нее, — сказалъ помощникъ.

— Это очень легко, — сказалъ шкиперъ. — Я видѣлъ, какъ ихъ дѣлаетъ моя жена. Она ихъ называетъ токами. Нужно только сдѣлать форму изъ картона, а потомъ натянуть на нее матерію.

Платье это произвело удивительную перемѣну въ дѣвушкѣ. Просто удивительную. Она словно сразу переродилась и превратилась въ барышню. И вся кают-компанія смотрѣла ей въ глаза и повиновалась каждому ея слову, а что касается меня, то право она, кажется, думала, что я нарочно приставленъ къ ней, чтобы ей прислуживать.

Да и нужно сказать, что ей повезло. Погода стояла все время прекрасная, такъ что дѣла особеннаго ни у кого не было, и если только она не выслушивала добрые совѣты шкипера или помощника, то ужъ навѣрно болтала со вторымъ, или съ третьимъ офицеромъ, которые оба за ней ухаживали. М. Скоттъ, второй офицеръ, первые два, три дня не обращалъ на нее никакого вниманія, и я только потому замѣтилъ, что онъ влюбленъ, что онъ сталъ невѣжливо обходиться съ м. Фишеромъ, и вдругъ пересталъ ругаться, да такъ внезапно, что я удивляюсь, какъ это ему не повредило.

Мнѣ кажется, что сначала дѣвушкѣ нравилось ихъ вниманіе, но черезъ нѣсколько времени оно ей рѣшительно надоѣло. Ей, правда, не давали ни минуты покоя, бѣдняжкѣ. Если она стояла на палубѣ, смотря за бортъ, сейчасъ же подходилъ къ ней третій офицеръ и начиналъ говорить, какъ изъ романа, про море, про уединенную жизнь моряковъ, а м. Скоттъ, я самъ слышалъ, повторялъ ей стихи. Шкиперъ тоже услыхалъ это, и такъ какъ онъ относился подозрительно ко всякимъ стихамъ, да и не дослышалъ ихъ какъ слѣдуетъ, то позвалъ его съ себѣ и велѣлъ повторить ихъ при немъ. Вѣрно онъ и тутъ не слишкомъ-то хорошо понялъ, въ чемъ дѣло, потому что позвалъ помощника и велѣлъ опять повторить, чтобы и тотъ слышалъ. Помощникъ сказалъ, что это все ерунда, и тогда шкиперъ объявилъ м. Скотту, что если онъ еще когда-нибудь поймаетъ его на чем-нибудь подобномъ, то дастъ ему себя знать.

Несомнѣнно, что оба молодые человѣка были совершенно искренни. Как-то разъ она сказала, что никогда, никогда не полюбитъ человѣка, который пьетъ и куритъ, и что же бы вы думали? Сейчасъ же оба молодца принесли ей свои трубки, чтобы она ихъ бросила въ море; и мучились же они потомъ, видя какъ курятъ другіе! Просто жалость была смотрѣть.

Наконецъ, дошло до того, что помощникъ, который, какъ я уже говорилъ, былъ человѣкъ очень щепетильный, предложилъ опять собраться комитету. Дѣло было очень серьезное, и онъ произнесъ длинную, торжественную рѣчь о томъ, что онъ самъ отецъ семейства, и что второй и третій офицеры слишкомъ внимательны къ миссъ Мало, и что обязанность шкипера остановить это.

— Какъ? — говоритъ шкиперъ.

— Прекратите игру въ шашки и въ карты, и чтеніе стиховъ, — говоритъ помощникъ. — Дѣвушкѣ оказывается слишкомъ много вниманія; это вскружитъ ей голову. Употребите свою власть, сэръ, и запретите это.

Шкиперъ такъ былъ пораженъ этими словами, что не только запретилъ всякую игру, но еще не позволилъ молодымъ людямъ говорить съ дѣвушкой иначе, какъ за столомъ или во время общаго разговора. Никому изъ нихъ это не понравилось, хотя дѣвушка и сдѣлала видъ, что довольна, и въ продолженіе цѣлой недѣли въ нашей каютѣ царствовала тишина, чтобы не сказать — скука.

Все опять пошло по-старому послѣ одного очень любопытнаго случая. Я только что подалъ въ каюту вечерній чай и остановился у палубной лѣстницы, чтобы пропустить шкипера и м. Фишера, какъ вдругъ мы услыхали звукъ громкой пощечины. Всѣ мы сразу бросились въ каюту, и тамъ увидали помощника, который держался рукой за щеку съ такимъ видомъ, будто его оглушилъ громовый ударъ, и миссъ Мало, которая такъ и сверкала на него глазами.

— Мистеръ Джаксонъ! — говоритъ шкиперъ страшнымъ голосомъ, — что это значитъ?

— Спросите у нея, — кричитъ помощникъ. — Она должно быть съ ума сошла, или что-нибудь такое!

— Что это значитъ, миссъ Мало? — говоритъ шкиперъ.

— Спросите у него, — отвѣчаетъ миссъ Мало, дыша тяжело и прерывисто.

— Мистеръ Джаксонъ, — говоритъ шкиперъ очень строго, — что вы такое надѣлали?

— Ничего! — завопилъ помощникъ.

— Неужели то, что я слышалъ, была пощечина? — говоритъ шкиперъ.

— Да, пощечина, — отвѣчаетъ помощникъ, скрежеща зубами.

— Пощечина вамъ? — спрашиваетъ опять шкиперъ.

— Ну да. Я же говорю вамъ, что она съ ума сошла! — говоритъ помощникъ. — Я сидѣлъ здѣсь совершенно тихо и спокойно, когда она вдругъ подошла и ударила меня по лицу.

— За что же вы его ударили? — спросилъ опять старикъ у дѣвушки.

— За то, что онъ заслужилъ этого, — отвѣчала миссъ Мало.

Шкиперъ покачалъ головой и посмотрѣлъ на помощника такъ печально, что тотъ началъ шагать взадъ и впередъ по каютѣ и стучать по столу кулакомъ.

— Если бы я не слышалъ этого самъ, то ни за что не повѣрилъ бы, — говоритъ шкиперъ. — И вы къ тому же еще отецъ семейства! Хорошій примѣръ подаете вы молодымъ людямъ, нечего сказать.

— Пожалуйста, не говорите больше объ этомъ, — попросила миссъ Мало. — Я увѣрена, что онъ и самъ теперь жалѣетъ.

— Хорошо, — сказалъ шкиперъ, — но вы понимаете, мистеръ Джаксонъ, что хотя я и не слѣжу за вашимъ поведеніемъ, но вы уже не имѣете права говорить съ этой барышней. Кромѣ того, вы должны считать себя исключеннымъ изъ комитета.

— Чортъ бы побралъ комитетъ! — закричалъ помощникъ. — Чортъ…

Онъ оглянулся кругомъ, и глаза у него точно хотѣли выскочить изъ головы; потомъ вдругъ сразу закрылъ ротъ и ушелъ на палубу. Онъ никогда уже не вспоминалъ про эту исторію, да и вообще почти не говорилъ ни съ кѣмъ, до самаго конца плаванія. Молодые люди опять принялись за свои карты и шашки, но онъ точно не замѣчалъ ихъ, и ни разу не заговаривалъ со шкиперомъ, пока тотъ самъ не обращался къ нему.

Наконецъ добрались мы до Мельбурна, и первымъ же дѣломъ шкиперъ далъ нашей барышнѣ денегъ, чтобы она съѣздила на берегъ и купила себѣ платье. Онъ сдѣлалъ это очень деликатнымъ манеромъ; предложилъ ей ея жалованье, какъ юнгѣ, и я никогда не видывалъ, чтобы кто-нибудь такъ удивился и обрадовался, какъ она. Шкиперъ поѣхалъ съ ней на берегъ, такъ какъ у нея былъ немного странный видъ, чтобы отпустить ее одну, но черезъ часъ онъ вернулся безъ нея.

— Я думалъ, что она можетъ быть уже на бригѣ, — сказалъ онъ м. Фишеру. — Я какъ-то потерялъ ее изъ виду, пока дожидался около одного магазина.

Ну, они посуетились, поволновались, и потомъ отправились на берегъ искать ее, и вернулись въ 8 часовъ, очень встревоженные, опять ни съ чѣмъ.

Прошло и 9 часовъ, а ея и слѣда не было. М. Фишеръ и м. Скоттъ были въ ужасномъ состояніи, а шкиперъ разослалъ всѣхъ до одного человѣка на берегъ на поиски. Искали они ее и тамъ, и здѣсь, и въ томъ и въ другомъ кварталѣ, и отъявились наконецъ на бригъ въ полночь, до того измученные, что почти не могли стоять, не держась за что-нибудь, и до того разстроенные, что едва могли говорить. Ни одинъ изъ офицеровъ, кромѣ м. Джаксона, не ложился въ ту ночь, а едва разсвѣло, какъ они уже опять поспѣшили на поиски.

Ну, однимъ словомъ, она исчезла такъ безслѣдно, словно свалилась за бортъ, и кое-кто изъ ребятъ уже поглядывали на окружавшія волны, какъ бы ожидая, что вотъ-вотъ всплыветъ ея тѣло. Часамъ къ двѣнадцати почти всѣ мы пришли къ тому убѣжденію, что ее похитили, и м. Фишеръ высказалъ нѣсколько замѣчаній насчетъ мельбурнской полиціи, отъ которыхъ полисменамъ бы не поздоровилось, если бы они могли ихъ услышать.

Я только что хотѣлъ подавать обѣдъ, когда дошли до насъ первые слухи о ней. Къ бригу пристали трое самыхъ обтрепанныхъ и угрюмыхъ шкиперовъ, какихъ мнѣ когда-либо доводилось видѣть, и заявили, что имъ нужно переговорить съ нашимъ шкиперомъ. Всѣ они выстроились на палубѣ въ рядъ, и имѣли такой видъ, точно собирались заплакать.

— Добраго утра, капитанъ Гартъ, — сказалъ одинъ изъ нихъ, когда нашъ старикъ вышелъ къ нимъ вмѣстѣ съ помощникомъ.

— Добраго утра, — говоритъ онъ.

— Знакомо ли вамъ это? — спросилъ вдругъ одинъ, показывая ему на концѣ своей палки халатъ-юбку миссъ Мало.

— Боже милосердный! — говоритъ шкиперъ. — Надѣюсь, что ничего не случилось съ этой бѣдной дѣвушкой?

Три капитана всѣ въ разъ закачали головами.

— Ея уже больше нѣтъ, — сказалъ второй изъ нихъ.

— Какъ же это случилось? — спросилъ шкиперъ, очень тихо.

— Она сняла это… — сказалъ первый капитанъ, указывая на халатъ.

— И что же?.. простудилась? — спросилъ шкиперъ, тараща на него глаза.

Всѣ три капитана опять закачали головами, и я замѣтилъ, что они слѣдили другъ за другомъ, чтобы дѣлать это разомъ.

— Я не понимаю, — говоритъ шкиперъ.

— Я и то боялся, что вы не поймете, — сказалъ первый капитанъ. — Она сняла съ себя это…

— Вы уже это говорили, — прервалъ его нашъ старикъ, довольно рѣзко.

— И сдѣлалась снова мальчишкой, — продолжалъ тотъ. — Да еще самымъ разбитнымъ, хитрымъ разбойникомъ — мальчишкой, какого я когда-либо встрѣчалъ, а перенанималъ я ихъ на своемъ вѣку не мало!

Онъ оглянулся на остальныхъ, и тутъ ужъ всѣ они трое такъ и покатились со смѣху, и начали приплясывать по палубѣ и хлопать другъ друга по плечу, словно взбѣсились. Потомъ они спросили, кому именно досталась пощечина, и кто м. Фишеръ, а кто м. Скоттъ, и сказали нашему шкиперу, какой онъ добрый, славный человѣкъ, какъ хорошо выполнилъ свою роль отца. Цѣлая куча лодокъ съ зѣваками собралась вокругъ нашего брига, и какъ мы ни отбивались кусками угля и полными ушатами воды, мы не могли разогнать ихъ. Мы стали посмѣшищемъ для всего города; и то ли еще было, когда, дня два спустя, мимо насъ тихо прошелъ пароходъ, и мы увидали перваго изъ пріѣзжавшихъ къ намъ капитановъ, который стоялъ на мостикѣ и насмѣшливо на насъ поглядывалъ, между тѣмъ какъ въ двухъ шагахъ отъ него, на носу, кривлялся этотъ чертенокъ-мальчишка, усиленно присѣдая и посылая намъ воздушные поцѣлуи. Шкиперъ чуть съ ума не сошелъ отъ стыда и досады!

АДМИРАЛЪ ПЕТЕРСЪ

Мистеръ Джорджъ Буртонъ, морякъ въ отставкѣ съ пенсіей, сидѣлъ у двери своей квартиры, благодушно и безмятежно любуясь моремъ. Лѣто только что начиналось, и воздухъ былъ густо напоенъ ароматомъ многочисленныхъ цвѣтовъ; трубка м. Буртона была пуста и остыла, а кисетъ его съ табакомъ остался въ домѣ. Удостовѣрившись въ этомъ, онъ тихонько покачалъ головой и, уступая убаюкивающему вліянію глубокой тишины и спокойствія всего его окружающаго, отложилъ въ сторону безполезную трубку и задремалъ.

Разбудилъ его полчаса спустя звукъ шаговъ. Высокій, крѣпко сложенный мужчина подходилъ къ нему по дорогѣ изъ города, и м. Буртонъ, сонно поглядывая на него, старался припомнить, гдѣ онъ видалъ его прежде. Но даже когда незнакомецъ остановился надъ нимъ, глядя на него съ улыбкой, память упорно отказывалась сослужить ему службу, и онъ сидѣлъ, выпуча глаза на красивое бритое лицо съ маленькой бахрамой сѣдѣющихъ бакенбардъ, въ ожиданіи разъясненія.

— Джорджъ, дружище! — сказалъ незнакомецъ, хлопнувъ его изо всей силы по плечу. — Какъ поживаешь?

— Чор… то-есть, Богъ мой, — сказалъ м. Буртонъ поправившись. — Неужели это Джо Стайль? А я и не узналъ тебя безъ твоей бороды!

— Да, это я, — отвѣчалъ новоприбывший. — Я совершенно случайно узналъ, гдѣ ты живешь, Джорджъ; я было предложилъ старому Дингелю повѣсить мою койку рядомъ съ его на недѣльку или на двѣ, а онъ сказалъ мнѣ про тебя. Славное, спокойное мѣстечко вашъ Сикомбъ. А тебѣ посчастливилось получить пенсію, Джорджъ?

— Я заслужилъ ее, — рѣзко сказалъ м. Буртонъ, которому послышалось что-то двусмысленное въ замѣчаніи пріятеля.

— Конечно, заслужилъ, — возразилъ м. Стайль. — Заслужилъ и я, да не получилъ. Ну, ну, плохое то сердце, которое ничему не радуется. А какъ насчетъ той выпивки, о которой ты прежде говаривалъ, Джорджъ?

— Теперъ я почти совсѣмъ не пью, — отвѣчалъ хозяинъ дома.

— Я думалъ о себѣ, — сказалъ м. Стайль. — Терпѣть не могу этой дряни, но докторъ говоритъ что она мнѣ необходима. Ты вѣдь знаешь, что такое эти доктора, Джорджъ?

М. Буртонъ не удостоилъ его отвѣтомъ, но всталъ и ввелъ его въ домъ.

— Очень удобное помѣщеніе, Джорджъ, — замѣтилъ м. Стайль, одобрительно поглядывая вокругъ себя. — Чистехонько и похоже на корабль. Я радъ, что встрѣтилъ старика Дингеля. Иначе, я пожалуй никогда бы и не увидѣлся съ тобой, а вѣдь мы такія друзья!

Хозяинъ что-то пробурчалъ, вытащилъ изъ глубины маленькаго шкапчика бутылку виски и стаканъ и поставилъ ихъ на столъ. Послѣ нѣкотораго колебанія онъ досталъ и другой стаканъ.

— За наши благородныя личности! — произнесъ м. Стайль съ оттѣнкомъ упрека въ голосѣ.— И чтобы намъ никогда не забывать старой дружбы.

М. Буртонъ поддержалъ тостъ.

— Я почти не знаю теперь, что это такое Джо, — сказалъ онъ медленно. — Ты не повѣришь какъ скоро можно потерять вкусъ къ водкѣ.

М. Сталль отвѣчалъ, что вѣритъ ему на-слово.

— У васъ тутъ есть кое-гдѣ маленькіе порядочные трактирчики, — замѣтилъ онъ. — Я проходилъ мимо одного, называется „Пѣтухъ съ цвѣткомъ". Недурненькое, уютное мѣстечко, чтобы провести вечерокъ.

— Я никогда туда не хожу, — поспѣшно сказалъ м. Буртонъ. — Я… одинъ мой другъ не любитъ трактировъ.

— Да что это онъ? — тревожно освѣдомился его пріятель.

— Это… это она, — нѣсколько смущенно пояснилъ м. Буртонъ.

М. Стайль откинулся на спинку стула и поглядѣлъ на него съ изумленіемъ. Затѣмъ, опомнившись, онъ протянулъ руку за бутылкой.

— Выпьемъ за ея здоровье! — проговорилъ онъ густымъ басомъ. — Какъ ее зовутъ?

— Мистрисъ Доттонъ, — былъ отвѣтъ.

М. Стайль, приложивъ руку къ сердцу, выпилъ за нее съ чувствомъ; потомъ, снова наполнивъ стаканъ, выпилъ еще за „счастливую парочку".

— Она очень строга насчетъ питья, — сказалъ м. Бургонъ, глядя на происходившее довольно сурово.

— А есть… того? — спросилъ м. Сгайль, хлопнувъ себя по карману, гдѣ ничто не звякнуло въ отвѣтъ.

— Она зажиточна, — неловко отвѣчалъ хозяинъ. — У нея маленькая бумажная лавочка въ городѣ; старинное, вѣрное дѣло. Она изъ методистокъ и очень строгой нравственности.

— Какъ разъ то, что тебѣ нужно, — замѣтилъ м. Стайль, ставя стаканъ на столъ. — А что ты скажешь насчетъ прогулки?

М. Буртонъ изъявилъ согласіе и, спрятавъ черную бутылку обратно въ шкапъ, повелъ своего товарища вдоль прибрежныхъ утесовъ къ городу, отстоявшему въ полу-милѣ отъ ихъ мѣстечка. Дорогой м. Стайль развлекалъ его разсказами о приключеніяхъ, бывшихъ съ нимъ съ техъ поръ, какъ они разстались. Особенная развязность въ обращеніи и напыщенность манеръ объяснялись имъ тѣмъ, что онъ былъ одно время на сценѣ.

— Только выходныя роли, — проговорилъ онъ, покачивая головой. — Единственная разговорная роль, какую я когда-либо исполнялъ, состояла въ кашлѣ. Ахъ, если бы ты только слышалъ этотъ кашель, Джорджъ!

М. Буртонъ вѣжливо выразилъ свое сожалѣніе и посмотрѣлъ на пріятеля съ безпокойствомъ. М. Стайль, все еще покачивая головой надъ неуспѣшностью своей карьеры, очевидно держалъ путь прямо на „Пѣтуха съ цвѣткомъ".

— Только выпить стаканъ пивка, — пояснилъ онъ, но, войдя въ трактиръ, передумалъ и потрѣбовалъ виски. М. Буртонъ, жертвуя своимъ принципомъ давнишней дружбѣ, также выпилъ съ нимъ. Внутренность трактира какъ нельзя болѣе оправдывала мнѣніе м. Стайля объ его уютности, и минутъ черезъ десять онъ былъ уже въ наилучшихь отношеніяхъ съ постоянными посѣтителями. Въ эту маленькую, старомодную зальцу съ ея громко тикающими часами, ея плетеными стульями и потрескавшимся кувшиномъ для воды, наполненномъ розами, онъ внесъ атмосферу оживленія большаго города и разсказы о видѣнныхъ имъ заморскихъ большихъ городахъ. Его начали угощать, и м. Буртонъ, довольный пріемомъ, оказаннымъ его пріятелю, также раздѣлилъ съ нимъ угощеніе, хотя и болѣе умѣренно. Пробило девять часовъ прежде, чѣмъ они собрались уходить, и то только по просьбѣ хозяина.

— Славные ребята, — проговорилъ м. Стайль, переваливаясь черезъ порогъ на тихій, прохладный вечерній воздухъ. — Ухвати-ка меня… за руку, Джорджъ. Поддержи меня… немного.

М. Буртонъ исполнилъ желаніе товарища, и тотъ, успокоившись насчетъ своей устойчивости, затянулъ пѣсню. Онъ пропѣлъ громогласно нѣсколько куплетовъ изъ новѣйшей комической оперы, а затѣмъ, снова обратившись къ м. Буртону, чтобы тотъ смотрѣлъ въ оба и не давалъ ему споткнуться, пустился въ плясъ, тяжело передвигая ноги.

М. Буртонъ, добросовѣстно поддерживая его, принужденъ былъ поспѣвать за нимъ, бросая въ то же время тревожные взгляды вдоль пустынной дороги. Налѣво отъ нихъ морской прибой тихо плескался подъ утесами на песчаной отмели; направо были разбросаны два или три домика, у дверей которыхъ появлялись изрѣдка то тотъ, то другой изъ ихъ обитателей, и съ нѣмымъ изумленіемъ слѣдили за происходившимъ.

— Пляши же, Джорджъ, — сказалъ м. Стайль: находившій своего пріятеля скорѣе помѣхой для своихъ движеній.

— Штъ!.. перестань!.. — бѣшено прошипѣлъ м. Буртонъ, замѣтившій вдругъ женскую фигуру, выходившую изъ освѣщенной двери одного домика и очевидно прощавшуюся съ его хозяевами.

М. Стайль отвѣтилъ ему оглушительнымъ ревомъ и м. Буртонъ, отчаянно прильнувъ къ своему отплясывающему пріятелю, изъ опасенія чего-нибудь еще худшаго, могъ только бросить умоляющій взглядъ на м-ссъ Доттонъ, пока они протанцовывали мимо нея. Было еще достаточно свѣтло для того, чтобы можно было различить выраженіе ея лица, и онъ доставилъ веселаго м. Стайля домой въ расположеніи духа, отнюдь не соотвѣтствовавшемъ тѣмъ прыжкамъ и тѣлодвиженіемъ, которые поневолѣ пришлось ему выдѣлывать.

Обращеніе его за завтракомъ на слѣдующее утро было такъ непривѣтливо, что м. Станль, вставшій свѣжій какъ маргаритка, и уже прогулявшійся по утесамъ, чтобы подышать морскимъ воздухомъ, даже нѣсколько обидѣлся.

— Ты ступай и повидайся съ ней, — сказалъ онъ тревожно. — Не теряй ни минуты. Объясни ей, что это дѣйствіе морскаго воздуха на старый солнечный ударъ.

— Она не такъ глупа, — мрачно возразилъ м. Буртонъ.

Онъ молча докончилъ свой завтракъ и, оставивъ объятаго раскаяніемъ м. Стайля сидящимъ на порогѣ съ трубкой, отправился къ вдовѣ, обдумывая дорогой какъ бы лучше объяснить ей все происшедшее. Покрытое свѣжимъ румянцемъ лицо м-ссъ Доттонъ измѣнилась, когда онъ вошелъ въ лавку, и ея все еще красивые глаза взглянули на него съ презрительнымъ вопросомъ.

— Я… я видѣлъ васъ вчера вечеромъ, — робко началъ м. Буртонъ.

— Я также васъ видѣла, — сказала м-ссъ Доттонъ. — Сначала я не повѣрила своимъ глазамъ.

— Это былъ мой старый корабельный товарищъ, — сказалъ м. Буртонъ. — Мы не видались съ нимъ нѣсколько лѣтъ, и свиданіе такъ на него подѣйствовало.

— Въ самомъ дѣлѣ? — произнесла вдова. — И свиданіе, да и „Пѣтухъ съ цвѣткомъ" также. Я уже объ этомъ слышала.

— Онъ непремѣнно хотѣлъ пойти, — проговорилъ несчастный.

— Вамъ незачѣмъ было итти, — былъ рѣзкій отвѣтъ.

— Я принужденъ былъ итти, — сказалъ м. Буртонъ, съ трудомъ переводя духъ. — Онъ…онъ старый мой начальникъ, и я нарушилъ бы дисциплину, если бъ отказалъ.

— Начальникъ? — повторила м-ссъ Доттонъ.

— Старый мой адмиралъ, — сказалъ м. Буртонъ, опять едва не поперхнувшись. — Вы слыхали, какъ я разсказывалъ про адмирала Петерса?

— Адмиралъ? — проговорила изумленная вдова. — И такъ ведетъ себя!

— Это настоящій, старый морской волкъ, — сказалъ м. Буртонъ. — Онъ гоститъ у меня, но конечно не хочетъ, чтобы знали, кто онъ. Я не могъ отказать выпить съ нимъ. Онъ мнѣ приказалъ такъ сказать.

— Да, пожалуй что и такъ, — проговорила м-ссъ Доттонъ, смягчаясь. — И какъ подумаешь, что онъ гоститъ у васъ!

— Онъ пріѣхалъ вчера вечеромъ на денекъ, но я думаю, что онъ уѣдетъ домой черезъ часъ или два, — сказалъ м. Буртонъ, нашедшій теперь прекрасное оправданіе для ускоренія отъѣзда пріятеля.

Лицо м-ссъ Доттонъ омрачилось.

— Право, — прошептала она, — какъ бы мнѣ хотѣлось его видѣть! Вы столько мнѣ про него разсказывали. Если онъ уѣдетъ не такъ скоро, и если вамъ вздумается зайти съ нимъ ко мнѣ сегодня вечеркомъ, я буду очень рада.

— Я скажу ему, — отвѣчалъ м. Буртонъ, удивляясь внезапной перемѣнѣ въ ея обращеніи.

— Вы, кажется, говорили когда-то, что онъ дядя лорда Букфаста? — освѣдомилась м-ссъ Доттонъ какъ бы случайно.

— Да, — сказалъ м. Буртонъ съ совершенно излишней угрюмостью въ тонѣ. — Говорилъ.

— И подумать только, что адмиралъ живетъ у васъ! — снова воскликнула м-ссъ Доттонъ.

— Настоящій старый морской волкъ, — повторилъ м. Буртонъ, — и кромѣ того, онъ не хочетъ, чтобы объ этомъ узнали. Это секретъ между нами тремя, мистриссъ Доттонъ.

— Конечно, — согласилась вдова. — Можете передать адмиралу, что я не скажу ни одной живой душѣ, — прибавила она жеманясь.

М. Буртонъ поблагодарилъ ее и поспѣшилъ удалиться изъ опасенія, какъ бы м. Стайль не вздумалъ послѣдовать за нимъ, прежде чѣмъ узнаетъ о своемъ внезапномъ повышеніи. Однако онъ нашелъ его попрежнему мирно сидящимъ съ трубкой на порогѣ дома.

— Я пробуду у тебя недѣльку или двѣ, — съ живостью сказалъ м. Сгайль, какъ только пріятель разсказалъ ему въ чемъ дѣло. — Тебѣ принесетъ огромную пользу, если увидятъ, что ты въ дружескихъ отношеніяхъ съ адмираломъ, а я при случаѣ замолвлю за тебя доброе словечко.

М. Буртонъ покачалъ головой.

— Нѣтъ, она можетъ догадаться, — сказалъ онъ медленно. — Я думаю, что тебѣ лучше всего будетъ отправиться домой послѣ обѣда, Джо, и можетъ быть заглянуть къ ней по дорогѣ, на минуту. Ты и въ полчаса могъ бы многое сказать про меня.

— Нѣтъ, Джорджъ, — отвѣчалъ м. Стайль улыбаясь съ величайшимъ благодушіемъ. — Если ужъ я принимаюсь за дѣло, то не стану дѣлать кое-какъ. Къ тому же, роль адмирала хорошая, разговорная роль. Желалъ бы я знать, можно ли мнѣ подражать въ разговорѣ старому Петерсу?

— Конечно нѣтъ, — сказалъ встревоженный м. Буртонъ. — Ты не знаешь, какъ она строга и щепетильна.

М. Стайль вздохнулъ и сказалъ, что постарается сдѣлать все возможное и безъ этого. Онъ провелъ большую часть дня съ трубкой на берегу моря, а когда насталъ вечеръ, выбрился очень тщательно и усиленно вычистилъ свой саржевый костюмъ, приготовляясь къ визиту.

М. Буртонъ совершилъ церемонію представленія довольно неловко. М. Стайль принялъ величественный видъ, имѣвшій въ себѣ немало достоинства; м-ссъ Доттонъ, въ черномъ шелковомъ платьѣ и брошкѣ-камеѣ, принадлежавшей еще ея матери, выглядѣла также не менѣе важно, и м. Буртонъ ощутилъ странное чувство неравенства по отношенію къ нимъ.

— Эта комната слишкомъ мала, чтобы принимать васъ въ ней, адмиралъ Петерсъ, — сказала вдова, предлагая ему стулъ.

— Но она удобна, сударыня, — сказалъ м. Стайль, бросая одобрительный взглядъ вокругъ себя. — Вотъ посмотрѣли бы вы на нѣкоторые дворцы, въ которыхъ я бывалъ за границей! Все напоказъ, и никакого удобства. Ни одного покойнаго кресла во всей залѣ. А что касается до антимакассаровъ…

— Вы долго здѣсь пробудете, адмиралъ Петерсъ? — освѣдомилась сильно польщенная хозяйка.

— Самъ еще не знаю, — былъ отвѣтъ. — Я намѣревался сначала только заѣхать къ моему честному, старому пріятелю, Буртону — лучшій человѣкъ въ моемъ экипажѣ, — но онъ такъ гостепріименъ, упрашиваетъ меня прогостить у него нѣсколько недѣль.

— Но адмиралъ говоритъ, что долженъ ѣхать завтра утромъ, — твердо вмѣшался м. Буртонъ.

— Если не получу за завтракомъ письма, Буртонъ, — безмятежно возразилъ м. Стайль.

М. Буртонъ покосился на него съ такимъ видомъ, который имѣлъ въ себѣ несомнѣнные мятежническіе задатки.

— О, надѣюсь, что вы его получите, — проговорила вдова.

— Думаю, что получу, — сказалъ м. Станль, обмѣниваясь взглядами съ пріятелемъ. — Одно, что можетъ помѣшать, это мои родственники; они непремѣнно хотятъ, чтобы я ѣхалъ съ ними къ лорду Туфтону, въ его имѣніе.

М-ссъ Доттонъ просто дрожала отъ радости, что находится въ обществѣ человѣка, имѣющаго такихъ знакомыхъ. — Какая должна быть для васъ разница, — прошептала она. — Роскошная жизнь на берегу, послѣ всѣхъ опасностей на морѣ!

— А, — сказалъ м. Стайль, — правда, правда!

— Страшныя сраженія! — проговорила м-ссъ Доттонъ, закрывая глаза и содрагаясь.

— Къ нимъ легко привыкаешь, — просто отвѣчалъ герой. — Кажется, что самое жаркое дѣло, въ которомъ я участвовалъ, было при бомбардировкѣ Александріи. Я стоялъ одинъ. Всѣ люди, которые не были еще убиты, разбѣжались, и бомбы лопались вокругъ меня словно… словно фейерверкъ.

Вдова всплеснула руками и опять содрогнулась.

— Я стоялъ какъ разъ за нимъ, ожидая его приказаній, — сказалъ м. Буртонъ.

— Вы? — рѣзко проговорилъ м. Стайль. — Вы? Я что-то не помню этого, Буртонъ.

— Какъ? — сказалъ м. Буртонъ, слабо усмѣхаясь. — Я стоялъ прямо позади васъ, сэръ. Если вы пряпомните, сэръ, я еще сказалъ вамъ, что дѣло порядочно жаркое?

М. Стайль сдѣлалъ видъ, что соображаетъ.

— Нѣтъ, Буртонъ, — сказалъ онъ сурово. — Нѣтъ; насколько память мнѣ не измѣняетъ, я былъ тамъ одинъ.

— Осколкомъ ядра съ меня даже сорвало шляпу, сэръ, — упорствовалъ м. Буртонъ, дѣлая похвальныя усилія, чтобы сдержать свою злость.

— Довольно, старикъ, — сказалъ м. Стайль рѣзко. — Ни слова болѣе, вы забываетесь!

Онъ обратился къ вдовѣ и началъ опять болтать о своихъ „родственникахъ", чтобы отвлечь ея вниманіе отъ м. Буртона, котораго, казалось, вотъ, вотъ хватитъ апоплексическій ударъ, или же онъ лопнетъ отъ ярости, что было бы одинаково непріятно.

— Мои родственники слыхали про Буртона, — сказалъ онъ, бросая украдкой взглядъ на этого обиженнаго джентльмена, чтобы видѣть, начинаетъ ли онъ приходить въ себя. — Дѣйствительно, — онъ часто раздѣлялъ со мной опасность. Мы съ нимъ бывали не разъ въ довольно тѣсныхъ передѣлкахъ. Помните тѣ двѣ ночи, которыя мы съ вами провели, спрятавшись въ трубе дворца Занзибарскаго Султана, Буртонъ?

— Еще бы не помнить! — скалъ м. Буртонъ, немного оправившись.

— Залѣзли въ такую тѣсноту, что едва могли дышать, — продолжалъ м. Стайлъ.

— Пока я живъ, никогда этого не забуду, — сказалъ м. Буртонъ, который думалъ, что пріятель хочетъ загладить передъ нимъ свою недавнюю вину.

— О, разскажите мнѣ это, адмиралъ Петерсъ! — вскричала м-ссъ Доттонъ.

— Навѣрно Буртонъ вамъ уже разсказывалъ? — сказалъ м. Стайль.

— Никогда не промолвилъ ни слова, — отвѣчала вдова, глядя съ упрекомъ на сбитаго съ толку Буртона.

— Такъ разскажите же теперь, Буртонъ, — сказалъ м. Стайль.

— Вы разсказываете лучше меня, сэръ, — отвѣчалъ тотъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, — сказалъ м. Стайль, изобрѣтательность котораго подчасъ измѣняла ему. — Разсказывайте вы. Это вашъ разсказъ.

Вдова смотрѣла то на того, то на другого.

— Скорѣе вашъ, сэръ, — сказалъ м. Буртонъ.

— Нѣтъ, я не разскажу, — сказалъ м. Стайль. — Это было бы несправедливо по отношенію къ вамъ, Буртонъ. Я совсѣмъ упустилъ это изъ виду, когда началъ. Конечно, вы были тогда еще молоды…

— Я не сдѣлалъ ничего такого, чего бы слѣдовало стыдиться, сэръ, — проговорилъ м. Буртонъ, трясясь отъ ярости.

— А для меня будетъ очень жестоко, если я ничего не услышу, — сказала м-ссъ Доттонъ съ самымъ своимъ обворожительнымъ видомъ.

М. Стайль бросилъ на нее выразительный взглядъ и, поджавъ губы, кивнулъ по направленію къ м. Буртону.

— Во всякомъ случаѣ, вы также были со мной въ трубѣ, сэръ, — сказалъ этотъ злополучный господинъ.

— Да, — возразилъ тотъ строго, — но для чего я тамъ былъ, старикъ?

М. Буртонъ не въ силахъ былъ отвѣчать; онъ могъ только вытаращивъ на него глаза, внѣ себя отъ бѣшенства.

— Для чего же вы тамъ были, адмиралъ Петерсъ? — освѣдомилась вдова.

— Я былъ тамъ, сударыня, — внушительно отвѣчалъ невозможный м. Стайль, — я былъ тамъ, чтобы спасти жизнь Буртону. Я никогда не покидалъ своихъ людей въ опасности, никогда. Въ какія бы передѣлки они ни попадали, я всегда употреблялъ всѣ усилія, чтобы вытащить ихъ оттуда. До меня дошелъ слухъ, что Буртонъ задыхается въ трубѣ дворца любимой жены султана, и я…

— Любимой… жены… султана? — проговорила, м-ссъ Доттонъ, едва переводя дыханіе и вытаращивъ глаза на м. Буртона, который какъ то безсильно съежился на своемъ стулѣ и глядѣлъ разинувъ ротъ, въ нѣмомъ изумленіи, на изобрѣтательнаго м. Стайля. — Богъ мой! Я… я никогда не слыхивала ничего подобнаго. Ну, должна сказать, что я удивлена!..

— И я также, — прохрипѣлъ м. Буртонъ. — Я… я…

— Какъ же вы спаслись, адмиралъ Петерсъ? — спросила вдова, отворачиваясь съ негодованіемъ отъ легкомысленнаго Буртона.

М. Стайль покачалъ головой.

— Разсказать вамъ это, значило бы замѣшать въ дѣло французскаго консула, — сказалъ онъ мягко. — Мнѣ не слѣдовало вовсе упоминать объ этомъ приключеніи. Буртонъ былъ, оказывается, благоразумнѣе меня.

Вдова пробормотала что-то въ знакъ согласія и снова окинула прозаическую фигуру своего прежняго поклонника взглядомъ, полнымъ презрительнаго любопытства. Съ нѣкоторой нерѣшительностью она пригласила адмирала поужинать у нея, и была, видимо, въ восторгѣ, когда онъ согласился.

М. Стайль вполнѣ наслаждался своей ролью адмирала, сожалѣя единственно только о томъ, что не было тутъ какого-нибудь опытнаго театральнаго режиссера, чтобы видѣть, какъ онъ ее проводитъ. По мѣрѣ того, какъ вечеръ приближался къ концу, важность его все увеличивалась; отъ добродушнаго протежированія злосчастнаго Буртона онъ перешелъ мало по малу къ строгости, и началъ уже даже прикрикивать на него. А разъ, когда онъ спросилъ у него, имѣетъ ли онъ намѣреніе ему противорѣчить, выраженіе его лица было такъ страшно, что хозяйка поблѣднѣла и вся затряслась отъ волненія.

У м. Буртона, въ свою очередь, было такое же выраженіе лица, когда они сошли съ крыльца м-ссъ Доттонъ, и онъ въ откровенныхъ, выразительныхъ словахъ спросилъ у м. Стайля, что означаетъ его поведеніе?

— Трудная была роль, — Джорджъ, — возразилъ тотъ. — Намъ слѣдовало бы сначала немного прорепетировать ее. Я сдѣлалъ все, что могъ.

— Все, что могъ? — яростно закричалъ м. Буртонъ. — Вралъ на меня неизвѣстно что, и командовалъ, словно мальчишкой!

— Мнѣ пришлось исполнять роль безъ всякой подготовки, Джорджъ, — повторилъ м. Стайль твердо. — Ты самъ прежде всего вовлекъ себя въ затрудненіе, назвавъ меня адмираломъ. Въ слѣдующій разъ я постараюсь сдѣлать лучше.

М. Буртонъ съ злобной гримасой отрѣзалъ, что никакого слѣдующаго раза не будетъ, но м. Стайль на это только улыбнулся, какъ человѣкъ, несравненно лучше освѣдомленный. Не слушая равно ни намековъ, ни даже просьбъ отправиться поискать себѣ потѣхи куда-нибудь въ другомъ мѣстѣ, онъ продолжалъ жить у товарища, и тому вскорѣ пришлось испытать всѣ неудобства и невзгоды, обыкновенно обильно усѣивающія путь лжеца.

Когда они опять посѣтили вдову, возникло новое осложненіе: всякому даже самому поверхностному наблюдателю, стало бы очевидно, что она и м. Стайль пришлись сильно по вкусу другъ другу. Они тутъ же начали обмѣниваться нѣжными взглядами, а въ третье посѣщеніе м. Буртону пришлось быть изумленнымъ и скандализованнымъ свидѣтелемъ сильнѣйшаго и самаго опредѣленнаго флирта. Отчаянная попытка съ его стороны перевести разговоръ на болѣе безопасную и, по его мнѣнію, болѣе подходящую тему, только подчеркнула его пораженіе. Ни тотъ, ни другая не обратили на него никакого вниманія, и, минуту спустя, м. Стайль назвалъ вдову „дерзкой плутовкой" и сказалъ, что она напоминаетъ ему герцогиню Марфордъ.

— Было время, когда я считалъ ее самой прелестной женщиной въ Англіи, — сказалъ онъ выразительно.

М-ссъ Доттонъ наивно улыбалась и опускала глазки. М. Стайль придвинулъ свой стулъ поближе къ ней и взглянулъ на пріятеля.

— Буртонъ, — сказалъ онъ.

— Сэръ? — огрызнулся тотъ.

— Сбѣгайте домой и принесите мнѣ мою трубку, — сказалъ м. Стайль. — Я забылъ ее на каминѣ.

М. Буртонъ колебался, и такъ какъ вдова случайно смотрѣла въ другую сторону, онъ погрозилъ кулакомъ своему высшему начальству.

— Ну, скорѣе, — произнесъ м. Стайль повелительно.

— Очень сожалѣю, сэръ, — сказалъ м. Буртонъ, несчастное положеніе котораго сдѣлало его находчивымъ, — но я разбилъ ее.

— Разбилъ? — повторилъ тотъ.

— Да, сэръ, — сказалъ м. Буртонъ. — Я уронилъ ее на полъ и нечаянно наступилъ на нее; раздробилъ на мелкіе кусочки.

М. Стайль выбранилъ его какъ слѣдуетъ за его небрежность и спросилъ, знаетъ ли онъ, что эта трубка — подарокъ итальянскаго посланника?

— Буртонъ всегда былъ неловокъ, — сказалъ онъ, обращаясь къ вдовѣ. — Когда онъ былъ со мной на „Разрушителѣ", его такъ и звали „Буртонъ-Увалень"; это было его постоянное прозвище.

И во весь остальной вечеръ онъ то говорилъ комплименты вдовѣ, то разсказывалъ анекдоты про Буртона, которые всѣ имѣли цѣлью выставить въ нелестномъ свѣтѣ его умъ и поведеніе. И несчастная жертва, послѣ двухъ или трехъ безплодныхъ попытокъ къ противорѣчію, могла только молча и безсильно злиться, видя пристрастное ослѣпленіе хозяйки дома. Едва только они успѣли выйти на улицу, какъ его долго сдерживаемое раздраженіе вылилось въ цѣломъ потокѣ ругательствъ по адресу безсовѣстнаго товарища.

— Не могу же я измѣнить того, что я красивъ, — возразилъ тотъ, самодовольно ухмыляясь.

— Твоя красота не повредила бы никому, — сказалъ м. Буртонъ, скрипящимъ голосомъ. — Все дѣло въ этомъ адмиральствѣ. Оно вскружило ей голову.

М. Станль улыбнулся. — Она, конечно, скажетъ „да", какъ только я этого захочу, — замѣтилъ онъ. — И помни, Джорджъ, что твой приборъ всегда будетъ накрытъ у насъ, когда бы тебѣ ни вздумалось зайти.

— О, въ самомъ дѣлѣ! — возразилъ м. Буртонъ съ злобной усмѣшкой. — Но представь себѣ, что я не далѣе какъ завтра утромъ разскажу ей всю правду насчетъ тебя. Если ужъ она не можетъ достаться мнѣ, то пусть же и тебѣ не достается!

— Да, это повредитъ и твоимъ шансамъ, — сказалъ м. Стайль. — Она никогда не проститъ тебѣ, что ты ее такъ одурачилъ. А пожалуй и жаль будетъ, что мы не получимъ ее, ни тотъ, ни другой.

— Ты змѣя! — дико закричалъ м. Буртонъ. — Змѣя, которую я отогрѣлъ на своей груди!

— Ну, къ чему говорить такія неделикатныя вещи, Джорджъ, — съ упрекомъ сказалъ м. Стайнь, останавливаясь у двери ихъ дома. — Сядемъ-ка лучше, да обсудимъ все потихоньку.

М. Буртонъ вошелъ вслѣдъ за нимъ въ комнату и расположился на первомъ попавшемся стулѣ, въ ожиданіи.

— Она очевидно увлечена мной, — медленно началъ м. Стайль. — Очевидно также, что если ты скажешь ей правду, это можетъ испортить мои шансы. Не говорю, чтобы испортило ихъ навѣрно, но можетъ испортить. А разъ какъ дѣло обстоитъ такъ, я согласенъ уѣхать отсюда не повидавшись съ ней, завтра же утромъ съ 6 часовымъ поѣздомъ, если только мнѣ дадутъ настоящую цѣну.

— Настоящую цѣну? — повторилъ м. Буртонъ.

— Конечно, — невозмутимо отвѣчалъ ничѣмъ не смущающійся м. Стайль. — Она еще женщина ничего себѣ — для ея лѣтъ — да и лавчонка тоже недурненькая.

М. Буртонъ, скрывая свою злость, сдѣлалъ видъ, что размышляетъ. — Если полъ-соверена… — сказалъ онъ наконецъ.

— Полъ-дурака! — нетерпѣливо прервалъ м. Стайль. — Мнѣ нужно десять фунтовъ. Ты только что получилъ свою пенсію, а кромѣ того, ты всегда былъ бережливъ и, навѣрно, откладывалъ.

— Десять фунтовъ! — проговорилъ м. Буртонъ задыхаясь. — Или ты думаешь, что у меня въ саду золотые рудники?

М. Стайль откинулся на спинку стула и закинулъ ногу на ногу. — Я не уступлю ни копейки, — сказалъ онъ твердо. — Десять фунтовъ и билетъ на обратный проѣздъ. Если же ты будешь ругаться, то я назначу двѣнадцать.

— Что же я объясню м-ссъ Доттонъ? — спросилъ м. Буртонъ, послѣ четверти часа напрасныхъ пререканій.

— Все, что хочешь, — отвѣчалъ его великодушный пріятель. — Скажи ей, что я помолвленъ съ своей двоюродной сестрой, и что наша свадьба откладывается только вслѣдствіе моего экцентричнаго поведенія. И еще можешь сказать, что произошла эта экцентричность отъ осколка бомбы, ранившей меня въ голову. Наговори сколько хочешь вранья; я никогда уже сюда не вернусь, и обличать тебя не буду. А если она будетъ стараться разузнать что-нибудь про адмирала, то напомни ей, что она обѣщала сохранить его пріѣздъ въ тайнѣ.

Болѣе часа м. Буртонъ просидѣлъ неподвижно на мѣстѣ, обсуждая выгоды и невыгоды предложенной ему сдѣлки, и наконецъ — такъ какъ м. Стайль рѣшительно ни на что другое не соглашался — ударилъ съ нимъ по рукамъ и отправился спать въ состояніи духа, граничащемъ съ помѣшательствомъ и готовностью убить человѣка.

Онъ поднялся на слѣдующее утро очень рано, и, отвѣчая какъ можно рѣзче и короче на всѣ замѣчанія м. Стайля, который былъ въ прекрасномъ настроеніи, отправился съ нимъ на вокзалъ, чтобы увѣриться въ его отъѣздѣ.

Утро было прелестное, ясное и прохладное, и несмотря на всѣ постигшія его невзгоды, расположеніе духа м. Буртона начало проясняться при мысли о близкомъ освобожденіи. Омрачилось оно снова только при входѣ въ кассу вокзала, когда безсовѣстный м. Стайль рѣшительно потребовалъ билетъ 1 класса.

— Гдѣ же видано, чтобъ адмиралъ ѣхалъ въ третьемъ! — замѣтилъ онъ съ негодованіемъ.

— Но вѣдь никто не знаетъ, что ты адмиралъ! — убѣждалъ м. Буртонъ, стараясь поддѣлаться ему въ тонъ.

— Нѣтъ, но я чувствую себя адмираломъ, — сказалъ м. Стайль, ударяя себя но карману. — Мнѣ всегда любопытно было узнать, какъ чувствуютъ себя люди, ѣдущіе вь 1 классѣ. Да и кромѣ того, ты можешь это сказать м-ссъ Доттонъ.

— Я могъ бы ей сказать и такъ, — замѣтилъ м. Буртонъ.

М. Стайль сдѣлалъ видъ, будто сильно возмущенъ этими словами, и такъ какъ времени оставалось уже немного, то м. Буртонъ, пыхтя и отдуваясь такъ, что почти не могъ выговорить ни слова, купилъ билетъ 1 класса и проводилъ путешественника до вагона.

М. Стайль усѣлся подлѣ окна и, удобно откинувшись на спинку дивана, протянулъ ноги на противуположное сидѣнье. Прозвучалъ звонокъ, и дверцы вагоновъ захлопнулись.

— Ну, прощай, Джорджъ, — сказалъ путешественникъ, высунувъ голову въ окно. — Очень пріятно провелъ у тебя время.

— Счастливо отдѣлался! — бѣшено пробормоталъ м. Буртонъ.

М. Стайль покачалъ головой.

— Я уступаю тебѣ дешево, — проговорилъ онъ медленно. — Если бъ только не одно маленькое обстоятельство, непремѣнно самъ бы заполучилъ вдову.

— Какое такое маленькое обстоятельство? — спросилъ м. Буртонъ, когда поѣздъ уже тронулся.

— Жена моя! — отвѣчалъ м. Стайль, и широкая улыбка расплылась по его лицу. — Я женатъ! Ну, прощай, Джорджъ. Не забудь поклониться оть меня, когда зайдешь.

ПАССАЖИРЪ

Способъ, какимъ капитанъ „Безстрашнаго" пробирался по пристани, несомнѣнно напоминалъ скорѣе пріемы охотника за оленями, чѣмъ мирнаго, прозаичнаго хозяина судна, возвращающагося на свой корабль. Онъ прокрался сначала вокругъ пирамиды пустыхъ ящиковъ, спрятался за пустую бочку, юркнулъ оттуда къ фонарному столбу и, наконецъ, изъ глубокихъ нѣдръ парового подъемнаго крана, окинулъ украдкой мелодраматическимъ взглядомъ палубу своего судна.

Обыкновенный наблюдатель не нашелъ бы нигдѣ ни малѣйшаго повода къ такимъ тревожнымъ предосторожностямъ. Палуба была, правда, нѣсколько скользкая, но опасная развѣ только для неопытнаго новичка; люки были закрыты, и въ освѣщенной кухнѣ можно было издали разглядѣть повара, двигавшагося вокругъ своей плиты съ спокойной неторопливостью, обличавшей въ немъ сознаніе полной безопасности и ничѣмъ невозмущенную совѣсть.

Бросивъ послѣдній робкій взглядъ назадъ шкиперъ спустился съ крана и легко ступилъ на палубу.

— Штъ! — сказалъ поваръ, спокойно выходя изъ кухни, — я все караулилъ, когда вы вернетесь.

— Чертовски хорошее у тебя понятіе о караулѣ, — съ раздраженіемъ проговорилъ шкиперъ. — Ну, что такое?

Поваръ ткнулъ пальцемъ по направленію къ каютѣ. — Онъ тамъ, внизу, — прошепталъ онъ хриплымъ шепотомъ. — Помощникъ сказалъ, чтобы вы подошли къ лѣстницѣ, когда вернетесь, и просвистали: „Good sow the king", и тогда онъ выйдетъ къ вамъ и вы рѣшите, что надо дѣлать.

— Просвистать! — проговорилъ шкиперъ, тщетно стараясь увлажнить языкомъ свои пересохшія губы. — Да я не могъ бы теперь свистнуть даже для спасенія своей жизни!

— Помощникъ не знаетъ, что дѣлать, а это былъ бы вашъ снгналъ, — продолжалъ поваръ. — Онъ тамъ съ нимъ, внизу, поитъ его и забавляетъ.

— Ну такъ ступай ты и просвисти, — сказалъ шкиперъ.

Поваръ обтеръ ротъ задней стороной руки. — А какъ это будетъ? — спросилъ онъ тревожно. — Никогда не могу запомнить всѣ эти напѣвы.

— Ахъ, ну такъ пошелъ и вели Билю просвистать, — съ нетерпѣніемъ произнесъ шкиперъ.

Позванный потихоньку поваромъ, Биль вылѣзъ съ бака и, узнавъ, что отъ него требовалось, выпятилъ губы и издалъ такой рѣзкій, пронзительный свистъ, что чуть не оглушилъ перепуганнаго шкипера. Свистъ этотъ произвелъ на помощника какъ бы волшебное дѣйствіе. Онъ взлетѣлъ стрѣлой по лѣстницѣ и закрылъ ротъ Билю не слишкомъ-то нѣжно, рукой, дрожавшей отъ волненія. Затѣмъ затворилъ дверь на лѣстницу, какъ можно тише и осторожнѣе, и заперъ ее на задвижку.

— Ну, теперь все благополучно, — сказалъ онъ запыхавшись шкиперу. — Онъ нашъ плѣнникъ! Онъ выпилъ четыре стакана водки, и, кажется, его клонитъ ко сну.

— Но кто же впустилъ его въ каюту? — сердито спросилъ шкиперъ. — Хорошъ порядокъ, что я не могу отлучиться съ корабля на часъ или на два безъ того, чтобы не найти при возвращеніи свою каюту занятой чортъ знаетъ кѣмъ!

— Онъ самъ себя впустилъ, — сказалъ поваръ, которому вдругъ пришло въ голову воспользоваться этимъ удобнымъ случаемъ, чтобы незамѣтно упомянуть о блюдѣ, разбитомъ имъ наканунѣ. — Онъ самъ себя впустилъ, и я даже такъ удивился, чтобы не сказать испугался, что уронилъ большое блюдо и разбилъ его.

— Что же онъ сказалъ? — спросилъ шкиперъ.

— Синее блюдо, — продолжалъ поваръ, желавшій разъ навсегда выяснить этотъ вопросъ на чистоту, — то, у котораго на одномъ концѣ желобокъ, чтобы подливка могла стекать.

— Что онъ сказалъ? — проревѣлъ шкиперъ.

— Сказалъ: — „Ага, старикъ", — говоритъ, — „отличился ты однако!" — отвѣчалъ правдивый поваръ.

Шкиперъ съ яростью обратился къ помощнику.

— Когда поваръ пришелъ и доложилъ мнѣ о немъ, — сказалъ тотъ въ отвѣтъ, — я сейчасъ же понялъ въ чемъ дѣло; я сошелъ и заговорилъ съ нимъ какъ можно хитрѣе и политичнѣе.

— Интересно бы знать, что вы сказали, — пробормоталъ шкиперъ.

— Ну что же, если вы полагаете, что сдѣлаете лучше моего, то идите внизъ и сами съ нимъ объясняйтесь, — горячо возразилъ помощникъ. — Въ сущности вѣдь онъ къ вамъ пришелъ; онъ вашъ гость.

— Ну, не обижайтесь, Бобъ, — сказалъ шкиперъ. — Я ровно ничего не хотѣлъ сказать такого.

— Я знать ничего не знаю о бѣгахъ, — продолжалъ помощникъ съ видомъ оскорбленнаго достоинства. — И никогда въ жизни не имѣлъ ни долговъ, ни какихъ бы то ни было денежныхъ затрудненій, потому что меня дома воспитали хорошо и предупредили о томъ, что можетъ случиться; но не могу я не узнать судебнаго пристава, когда вижу его.

— Что же мнѣ дѣлать? — простоналъ шкиперъ, слишкомъ удрученный, чтобы разсердиться даже на такую непочтительность подчиненнаго. — Онъ принесъ мнѣ повѣстку объ арестѣ. Я погибъ, если онъ меня поймаетъ!

— Ну, но моему крайнему разумѣнію, единственнымъ для васъ спасеніемъ будетъ пропустить это плаваніе, — сказалъ помощникъ не глядя на него. — Я могу довести корабль до мѣста, вполнѣ какъ слѣдуетъ.

— Ни за что! — яростно прервалъ шкиперъ.

— Ну и попадетесь, — сказалъ помощникъ.

— Вамъ давно уже не терпится управлять этимъ судномъ, — сердито продолжалъ шкиперъ. — Вы могли бы отдѣлаться отъ него, если бы хотѣли. Ему совершенно незачѣмъ было лѣзть внизъ, въ мою каюту.

— Я уже все перепробовалъ, что только могъ придумать, — спокойно сказалъ помощникъ.

— Ну, хорошо же! — свирѣпо проговорилъ шкиперъ. — Онъ пришелъ ко мнѣ на корабль безъ спросу, и, чортъ побери, можетъ и оставаться на немъ. Отчаливать.

— Но, — заикнулся было помощникъ, — что если…

— Отчаливать! — повторилъ шкиперъ. — Онъ пришелъ на мой корабль, такъ я же прокачу его даромъ!

— А гдѣ же вы съ помощникомъ будете спать? — освѣдомился поваръ, который придерживался пессимистическаго взгляда на жизнь и часто страдалъ предчувствіями.

— На твоей койкѣ, — грубо отвѣчалъ шкиперъ. — Отчаливайте же, слышите вы тамъ!

Люди повиновались, усмѣхаясь, и вскорѣ шкуна уже плыла въ темнотѣ внизъ по рѣкѣ, между тѣмъ какъ шкиперъ прислушивался съ тревогой, не услышитъ ли первыхъ признаковъ пробужденія своего плѣнника.

Онъ напрасно прислушивался всю ночь, потому что узникъ не подавалъ ни малѣйшаго признака жизни, но въ шесть часовъ утра, когда „Безстрашный" былъ уже въ виду Пора и запрыгалъ какъ пробка по волнамъ, помощникъ сообщилъ, что изъ каюты доносятся глухіе стоны.

— Пусть его стонетъ, — коротко отрѣзалъ шкиперъ. — И чѣмъ больше, тѣмъ лучше.

— Я пойду посмотрю, что съ нимъ, — сказалъ помощникъ.

— Оставайтесь на мѣстѣ, — рѣзко проговорилъ шкиперъ.

— Но какъ же, не думаете же вы уморить несчастнаго голодомъ?

— Это до меня не касается, — кровожадно возразилъ шкиперъ. — Если человѣкъ вздумалъ вломиться въ мою каюту и оставаться въ ней, это его дѣло. Я не обязанъ знать, что онъ тамъ, и если я предпочитаю запереть свою каюту и ночевать на бакѣ, гдѣ больше всякой нечисти, чѣмъ въ десяти другихъ бакахъ, взятыхъ вмѣстѣ, и гдѣ воняетъ вдвое хуже, чѣмъ въ десяти другихъ бакахъ, соединенныхъ въ одинъ, это ужъ мое дѣло.

— Да, но вѣдь и мнѣ не особенно пріятно ночевать на нижней палубѣ, — проворчалъ помощникъ. — Я могу сойти и лечь къ себѣ на койку. Меня онъ не тронетъ.

— Вы сдѣлали такъ, какъ я хочу, пріятель, — сказалъ шкіперъ.

— Я помощникъ, — мрачно проговорилъ тотъ.

— А я хозяинъ этого карабля, — возразилъ шкиперъ. — И ужъ если хозяинъ можетъ оставаться на нижней палубѣ, то грошевый помощникъ и подавно!

— Командѣ это не нравится, — продолжалъ возражать помощникъ.

— Чортъ бы побралъ команду! — вѣжливо пожелалъ шкиперъ. — А что касается до голодной смерти, то у меня тамъ въ каютѣ есть бутылка съ водой, не говоря уже о кувшинѣ, и мѣшокъ съ сухарями подъ столомъ.

Помощникъ отошелъ посвистывая, а шкіперъ, который въ душѣ далеко не былъ такъ спокоенъ, какъ хотѣлъ показать, началъ соображать и придумывать всевозможные способы выпутаться изъ того затрудненія, которое, какъ онъ предвидѣлъ, неминуемо ожидало его по прибытіи въ портъ.

— Каковъ онъ изъ себя? — освѣдомился онъ у повара.

— Высокій, видно, что сильный малый, — былъ отвѣтъ.

— Такъ что, пожалуй, подыметъ скандалъ, если я пошлю тебя и Биля связать его и заткнуть ему глотку, когда мы войдемъ въ гавань? — продолжалъ шкиперъ.

Поваръ отвѣтилъ, что судя по наружности, „скандалъ" далеко еще не подходящее слово для того, что несомнѣнно произойдетъ.

— Понять не могу, почему онъ сидитъ такъ смирно, — сказалъ шкиперъ. — Вотъ что меня смущаетъ.

— Вѣрно выжидаетъ время, — утѣшительно подсказалъ поваръ. — По всему видно, что это человѣкъ бывалый, опытный; а кромѣ того, навѣрно, у него морская болѣзнь.

День прошелъ медленно, и съ наступленіемъ ночи смутное чувство чего-то таинственнаго и неладнаго овладѣло всѣми на караблѣ. Рулевой оробѣлъ и польстилъ Билю просьбой разсказать ему сказку, для того только, чтобы онъ остался съ нимъ на палубѣ. Онъ имѣлъ полное основаніе предполагать, что знаетъ уже наизусть всѣ сказки своего товарища, но въ концѣ концовъ оказалось, что была одна, про узника, который превратился въ кошку, выскочилъ черезъ пушечный люкъ на палубу и по ночамъ взбирается на спины людей, стоящихъ на рулѣ; этой сказки онъ никогда раньше не слыхивалъ. И онъ заявилъ Билю, насколько могъ внушительнѣе, что и не желаетъ больше никогда ее слышать.

Ночь прошла, и наступилъ второй день, а таинственный пассажиръ все не шевелился. Команда стала безпрестанно прислушиваться у двери на лѣстницу и заглядывать въ люкъ; но дверь въ спальную каюту была затворена, а въ каютъ-кампаніи все было тихо и молчаливо, какъ въ могилѣ. Шкиперъ ходилъ по палубѣ съ озабоченнымъ лицомъ, и послѣ обѣда, не будучи въ состояніи переносить далѣе эту неизвѣстность, вѣжливо попросилъ помощника сходить внизъ и разузнать, въ чемъ дѣло.

— Не хотѣлось бы мнѣ, признаюсь, — сказалъ тотъ, пожимая плечами.

— Пусть бы ужъ онъ лучше вручилъ мнѣ повѣстку, только бы отдѣлаться отъ него, — сказалъ шкиперъ. — Мнѣ Богь вѣсть какія страшныя мысли лѣзуть въ голову.

— Ну, такъ почему же вы не идете внизъ сами? — сказалъ помощникъ. — Онъ не замедлилъ бы вручить ее вамъ, ничуть не сомнѣваюсь.

— Ну, онъ пожалуй только хитритъ и притворяется, а я вовсе не хочу потворствовать ему, если у него все ладно, — сказалъ шкиперъ. — Я прошу васъ объ этомъ, какъ о личномъ одолженіи, Бобъ.

— Я пойду, если поваръ тоже пойдеть, — отвѣчалъ помощникъ послѣ нѣкотораго молчанія.

Поваръ видимо колебался.

— Ступай сейчасъ, поваръ, — рѣзко проговорилъ шкиперъ. — Не заставляй ждать помощника. Но только ни въ какомъ случаѣ, ни за что не выпускайте его на палубу.

Помощникъ подошелъ къ лѣстницѣ и, спокойно отворивъ запертую дверь, началъ спускаться внизъ, въ сопровожденіи повара. Послѣдовала минута страшнаго ожиданія, затѣмъ внизу раздался дикій крикъ, и оба, какъ сумасшедшіе, выскочили обратно на палубу.

— Что такое? — воскликнулъ поблѣдневшій шкиперъ.

Помощникъ, опираясь на рулевое колесо, чтобы не упасть, раскрылъ ротъ, но не могъ произнести ни слова; поваръ, съ безжизненно висящими вдоль туловища руками, съ остановившимися, какъ бы стеклянными глазими, представлялъ собою такое зрѣлище, отъ котораго экипажъ испуганно отшатнулся.

— Что… случилось?.. — повторилъ шкиперъ, заикаясь.

Тогда заговорилъ помощникъ съ усиліемъ овладѣвъ собою.

— Можете не трудиться опять запирать лѣстницу, — медленно проговорилъ онъ.

Лицо шкипера изъ блѣднаго сдѣлалось сѣрымъ.

— Почему же? — спросилъ онъ дрожащимъ голосомъ.

— Онъ умеръ! — былъ торжественный отвѣтъ.

— Глупости, быть не можетъ… — едва произнесъ шкиперъ трясущимися губами. — Онъ притворяется… или можетъ быть ему дурно сдѣлалось… Попробовали вы привести его въ себя?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ помощникъ. — Не стану васъ обманывать. Я не остался тамъ приводить его въ чувство, да не думаю, чтобы и вы захотѣли остаться.

— Ступай внизъ и погляди, нельзя ли разбудить его, поваръ, — приказалъ шкиперъ.

— Ну, только ужъ не я, — проговорилъ поваръ, содрагаясь.

Двое изъ людей пошли и заглянули украдкой въ люкъ. Пустая каютъ компанія выглядѣла какъ-то особенно уныло и мрачно; дверь въ спальню была полуотворена. Не было рѣшительно ничего такого, что могло бы удовлетворить ихъ любопытство, но вернувшись оттуда они имѣли такой видъ, будто только что видѣли привидѣніе.

— Что же теперь дѣлать? — безпомощно проговорилъ шкиперъ.

— Ничего нельзя сдѣлать, — сказалъ помощникъ. — Онъ внѣ предѣловъ нашей помощи.

— Я не о немъ теперь думаю, — прошепталъ шкиперъ.

— Ну, а для васъ самое лучшее будетъ удрать, какъ только мы достигнемъ Плимута, — сказалъ помощникъ. — Мы будемъ скрывать это дѣло какъ можно дольше, чтобы дать вамъ время скрыться. Вѣдь тутъ висѣлицей пахнетъ!

Несчастный хозяинъ „Безстрашнаго" вытеръ лобъ, облитый холоднымъ потомъ.

— Вѣрить не могу, чтобъ онъ умеръ! — проговорилъ онъ медленно. — Кто пойдетъ со мной внизъ взглянуть?

— Лучше оставьте это дѣло въ покоѣ, — съ участіемъ сказалъ помощникъ. — Зрѣлище далеко не изъ пріятныхъ, и по крайней мѣрѣ теперь всѣ мы можемъ принести присягу въ томъ, что вы не тронули его ни единымъ пальцемъ, и даже не подходили къ нему близко.

— Кто пойдетъ со мной? — повторилъ шкиперъ. — Я увѣренъ, что это все штуки, и что онъ вдругъ вскочитъ и вручитъ мнѣ повѣстку, но чувствую, что долженъ удостовѣриться.

Онъ встрѣтилъ взглядъ Биля, и этотъ достойный морякъ, послѣ короткой борьбы съ своими нервами, поплелся за нимъ. Шкиперъ, оттолкнувъ въ сторону помощника, который хотѣлъ было задержать его, спустился первым и, войдя въ каюту, остановился въ нерѣшительности; Биль стоялъ какъ разъ за его спиной.

— Отвори дверь, Биль, — проговорилъ онъ медленно.

— Послѣ васъ, сэръ, — отвѣчалъ благовоспитанный Биль.

Шкиперъ подошелъ осторожно къ двери и вдругъ, сразу, отворилъ ее. Затѣмъ онъ отступилъ съ рѣзкимъ крикомъ и нервно оглянулся вокругъ себя. Постель была пуста.

— Куда же онъ исчезъ? — прошепталъ дрожащій Биль.

Шкиперъ не отвѣчалъ, но какъ-то слабо и безпомощно, точно слѣпой, началъ ощупывать руками по всей каютѣ. Помѣщеніе было маленькое, и обыскать его заняло не много времени; оба мужчины усѣлись одинъ противъ другого и глядѣли другъ на друга въ нѣмомъ изумленіи.

— Да гдѣ же онъ? — проговорилъ, наконецъ, Биль. Шкиперъ безпомощно покачалъ головой, и готовъ уже былъ приписать эту тайну какому-нибудь сверхестественному вліянію, какъ вдругъ истина промелькнула передъ нимъ во всей своей ничѣмъ не прикрашенной простотѣ, и онъ сразу понялъ въ чемъ дѣло.

— Это помощникъ, — медленно проговорилъ онъ, — помощникъ и поваръ… Теперь я все понимаю… Здѣсь вовсе и не было никаго. Это была такая штучка со стороны помощника, чтобы завладѣть кораблемъ! Ну, Биль, если хочешь послушать, какъ я угощу сейчасъ обоихъ негодяевъ, идемъ на палубу!

И Биль послѣдовалъ за нимъ, улыбаясь и заранѣе предвкушая пріятное зрѣлище.

НАШЛА КОСА НА КАМЕНЬ

— Онъ ге-рой, вотъ онъ что такое, сэръ — сказалъ поваръ, выливая за бортъ котелъ грязной воды.

— Что такое? — спросилъ шкиперъ.

— Ге-рой, — отвѣчалъ поваръ, выговаривая слова очень медленно и внятно. — Ге-рой въ настоящей жизни; малый, котораго — говорю за всю нашу нижнюю палубу — всѣ мы гордимся імѣть съ собой на шкунѣ!

— А я и не зналъ, что онъ хорошо плаваетъ, — сказалъ шкиперъ, смотря съ любопытствомъ на неуклюжаго, среднихъ лѣтъ человѣка, который сидѣлъ около люка, уныло поглядывая внизъ, на воду.

— И вовсе онъ не хорошо плаваетъ, — возразилъ поваръ, — и оттого то онъ еще болѣе ге-рой, помоему.

— А онъ раздѣлся? — спросилъ помощникъ.

— Ничуть, — отвѣчалъ восхищенный поваръ, — даже штановъ не снялъ, даже шляпы, которая такъ и потонула.

— Ты врешь, поваръ, — проговорилъ герой, на минуту поднимая на нихъ глаза.

— Какъ, развѣ ты снялъ штаны, Джорджъ? — съ безпокойствомъ освѣдомился поваръ.

— Я швырнулъ шляпу на мостовую, — проворчалъ Джорджъ, не глядя на нихъ.

— Ну, во всякомъ случаѣ, ты бросился черезъ насыпь за этой бѣдной дѣвушкой, какъ настоящій англичанинъ, не такъ ли? — сказалъ поваръ.

Отвѣта не послѣдовало.

— Не такъ ли? — повторилъ онъ умильно.

— Что же, ты хотѣлъ, чтобъ я бросился какъ нѣмецъ, что ли, или еще какъ? — свирѣпо спросилъ Джорджъ.

— Вѣдь это все его скромность, — сказалъ поваръ, обращаясь къ своимъ собесѣдникамъ съ видомъ хозяина, показывающаго рѣдкій экземпляръ какого-нибудь замѣчательнаго животнаго. — Онъ терпѣть не можетъ, чтобъ мы объ этомъ говорили. Онъ чуть не утонулъ! Еще бы немного, и конецъ, но къ счастью подошелъ спасательный катеръ, запустилъ багромъ какъ разъ въ самое дно его штановъ и вытащилъ его. Встань-ка, да покажи имъ твои штаны, Джорджъ!

— Ну, если я встану, такъ тебѣ не поздоровится, малый! — проговорилъ Джорджъ прерывающимся отъ ярости голосомъ.

— Что я говорю, не скроменъ ли онъ? — сказалъ поваръ. — Просто на душѣ становится хорошо, какъ его послушаешь! И онъ былъ точно такой же, когда его вытащили на берегъ, и толпа собралась вокругъ него, и начали ему пожимать руки и похлопывать по плечу.

— Что же, не понравилось ему это? — освѣдомился помощникъ.

— Ну, можетъ быть, они и правда хватили немного черезъ край, — согласился поваръ. — Одинъ старикъ, который не могъ подойти довольно близко, даже погладилъ его по головѣ своей палкой, но все же это дѣлалось отъ души, въ похвалу и въ честь ему.

— Я горжусь тобой, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ сердечно.

— И мы всѣ также, — подтвердилъ помощникъ.

Джорджъ что-то пробурчалъ.

— Я выхлопочу ему медаль, — сказалъ шкиперъ. — А были тамъ свидѣтели, поваръ?

— Сколько угодно, — отвѣчалъ тотъ. — И я всѣмъ сказалъ его имя и адресъ: — Шкуна „Джонъ-Генрихъ", изъ Лаймгауза, — говорю, — это такъ сказать его квартира, а Джорджъ Куперъ его имя.

— Ты наболталъ чортову пропасть лишняго, вислоухій дуракъ, — проговорилъ герой.

— Ну, вотъ опять его скромность, — сказалъ поваръ, многозначительно улыбаясь. — Онъ просто такъ и набитъ скромностью, этотъ Джорджъ! Посмотрѣли бы вы на него, когда какой-то тамъ господинъ снялъ съ него фотографію!

— Снялъ что? — спросилъ шкиперъ, сильно заинтересованный.

— Его фортеграфію, — повторилъ поваръ. — Какой-то молодой человѣкъ, который снималъ виды для газеты. Онъ снялъ Джорджа какъ онъ былъ, мокраго, прямо изъ воды, и потомъ снялъ, когда ему уже вытерли лицо, и еще снялъ, когда онъ сидѣлъ на землѣ и ругался съ какимъ-то человѣкомъ, который спросилъ у него, очень ли онъ промокъ.

— И ты сказалъ ему, гдѣ я живу и что дѣлаю? — прервалъ Джорджъ, оборачиваясь къ нему и потрясая кулакомъ. — Вѣдь сказалъ?

— Сказалъ, — просто отвѣчалъ поваръ, — и когда-нибудь ты самъ скажешь мнѣ за это спасибо, Джорджъ.

Тотъ издалъ какой-то ревъ и, вскочивъ на ноги, бросился безъ оглядки внизъ, на бакъ, отвѣсивъ по пути такой ударъ въ бокъ встрѣчному матросу, который пріятельски потрепалъ его по плечу, что едва не перешибъ ему ребра. Оставшіеся на палубѣ переглянулись.

— Ну, не знаю, — сказалъ помощникъ, пожимая плечами, — но думается мнѣ, что если-бъ я спасъ жизнь кому-нибудь изъ своихъ ближнихъ, то ничего бы не имѣлъ противъ того, чтобъ со мной объ этомъ говорили!

— Вы такъ думаете? — сказалъ шкиперъ, слегка выпрямляясь. — А если когда-нибудь это дѣйствительно съ вами случится, то пожалуй будете другого мнѣнія.

— Не вижу, почему бы вамъ знать объ этомъ больше моего, — отрѣзалъ помощникъ.

Шкиперъ слегка откашлялся.

— Въ моей жизни были одна или двѣ вещицы, которыхъ я не слишкомъ-то стыжусь, — проговорилъ онъ скромно.

— Ну, этимъ еще хвалиться нечего, — сказалъ помощникъ, нарочно дѣлая видъ, что не понимаетъ его.

— Я хочу сказать, — рѣзко проговорилъ шкиперъ, — что были одна или двѣ вещи, которыми всякій другой сталъ бы гордиться. Но я горжусь тѣмъ, что ни единая живая душа о нихъ не знаетъ!

— Вполнѣ этому вѣрю, — согласился помощникъ и отошелъ съ вызывающей улыбкой.

Шкиперъ хотѣлъ слѣдовать за нимъ, чтобы попенять на совершенно излишнюю двусмысленность его замѣчаній, когда вниманіе его было привлечено какимъ-то шумомъ и возней на бакѣ. Оказалось, что по любезному приглашенію повара, помощникъ шкипера и одинъ изъ матросовъ съ брига „Прилежный", стоявшаго на якорѣ борть о борть съ ихъ шкуной, явились къ нимъ и сошли внизъ посмотрѣть на Джорджа. Но пріемъ, оказанный имъ тамъ, сильно подорвалъ репутацію гостепріимства шкуны „Джонъ-Генрихъ", и они выбрались поспѣшно опять на палубу, заявляя во всеуслышаніе, что не желаютъ болѣе видѣть его никогда, во всю свою жизнь, и продолжали громко выкрикивать обидныя замѣчанія все время, пока перебирались обратно на бортъ своего корабля.

Шкиперъ медленно подошелъ къ лѣстницѣ и заглянулъ внизъ, на бакъ.

— Джорджъ, — закричалъ онъ.

— Сэръ? — угрюмо отозвался герой.

— Приди ко мнѣ въ каюту, — сказалъ капитанъ, отходя. — Я хочу съ тобой поговорить.

Джорджъ всталъ и, проговоривъ сначала нѣсколько страшныхъ ругательствъ по адресу повара, который выдержалъ ихъ съ благородной твердостью, вышелъ на палубу и послѣдовалъ за шкиперомъ въ каюту.

По приглашенію своего начальника, онъ грузно и неловко опустился на скамью, но лицо его прояснилось и даже расплылось въ улыбку, когда шкиперъ поставилъ на столъ бутылку и два стакана.

— За твое здоровье, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ, подвигая къ нему полный стаканъ и поднеся другой ко рту.

— Ваше уважаемое, сэръ, — отвѣчалъ Джоржъ, медленно и съ наслажденіемъ прополаскивая себѣ ротъ ромомъ, прежде чѣмъ проглотить его. Затѣмъ онъ тяжело вздохнулъ и, поставивъ пустой стаканъ на столъ, опустилъ свою большую, косматую голову на грудь.

— Спасеніе жизни ближнихъ, кажется, не слишкомъ-то тебѣ по нутру, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ. — Я люблю скромность, но ты, по моему, ужъ пересаливаешь.

— Это не скромность, сэръ, — возразилъ Джорджъ. — Это проклятая эта фотографія! Какъ подумаю о ней, такъ всего и обдастъ жаромъ.

— На твоемъ мѣстѣ я не сталъ бы такъ принимать это къ сердцу, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ съ участіемъ. — Мало ли кто не хорошъ собой; не въ наружности дѣло.

— Да и я не говорю о наружности, — сказалъ Джорджъ очень недовольнымъ тономъ. — Моя наружность для меня хороша; каковъ есть, таковъ и есть. Но все-таки, именно благодаря наружности, такъ сказать, я теперь попался, какъ нельзя хуже!

— Еще стаканчикъ рому, Джорджъ? — сказалъ шкиперъ, любопытство котораго было сильно возбуждено. — Я не желаю узнавать твоей тайны, ни мало не желаю. Но при моемъ положеніи, я какъ капитанъ, если съ кѣмъ-нибудь изъ моего экипажа случается бѣда, считаю своимъ долгомъ протянуть ему руку помощи, если могу.

— На свѣтѣ лучше бы жилось, если бы было на немъ побольше такихъ людей, какъ вы, — проговорилъ Джорджъ, приходя въ умиленіе по мѣрѣ того, какъ вдыхалъ въ себя ароматъ соблазнительнаго напитка. — Но если эта газета, съ этими картинами, попадетъ въ руки одной личности, я пропалъ!

— Ни коимъ образомъ, если только я могу помѣшать этому, Джорджъ, — твердо произнесъ шкиперъ. — Что ты хочешь сказать этимъ словомъ „пропалъ?"

Матросъ опять опустилъ свой стаканъ на столъ и, нагнувшись впередъ, изобразилъ губами какое-то слово; потомъ медленно откинулся назадъ, слѣдя за произведеннымъ имъ эффектомъ.

— Что такое? — спросилъ шкиперъ.

Тоть опять продѣлалъ ту же исторію, но шкиперъ могъ только разобрать, что онъ выговариваетъ какое-то длинное слово; значеніе же его опять осталось для него непонятнымъ.

— Можешь говорить немного погромче, — проворчалъ онъ.

— Двоеженство! — торжественно выговорилъ Джорджъ, переводя дыханіе.

— Какъ, ты? — воскликнулъ шкиперъ.

Тотъ кивнулъ головой. — И если только моей первой попадется эта газета, и она увидитъ мою рожу и прочтетъ мое имя, я готовъ! Вотъ и будетъ мнѣ награда за спасеніе жизни. Семь лѣть!

— Удивляюсь тебѣ, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ строго. — И еще жена-то у тебя такая славная!

— Я и не говорю ничего противъ № 2-го, — проворчалъ Джорджъ, — а вотъ № 1-й никуда не годился! Я ее бросилъ восемь лѣтъ тому назадъ. Она была дрянь послѣдняя. Я сначала проѣхался въ Австралію только для того, чтобы забыть ее, и больше ужъ не видалъ ее. Что же мнѣ будетъ, если она увидитъ все это, про меня, въ газетѣ?

— А что она, мстительная, такъ сказать, женщина? — освѣдомился шкиперъ, — то-есть злая, сердитая?

— Злая! — подтвердилъ супругъ двухъ женъ. — Если бъ эта женщина могла запрятать меня въ тюрьму, она на головѣ бы заходила отъ радости!

— Ну, если дойдетъ дѣло до худшаго, я сдѣлаю для тебя все, что могу, — сказалъ шкиперъ. — Тебѣ лучше никому не говорить объ этомъ ни слова.

— Ужъ я-то понятно не скажу, — съ жаромъ проговорилъ Джоржъ, вставая. — И конечно, вы…

— Можешь на меня положиться, — сказалъ шкиперъ съ самымъ важнымъ видомъ.

Нѣсколько разъ въ теченіе этого вечера онъ раздумывалъ о тайнѣ, довѣренной ему матросомъ, и, не зная въ точности какъ относится законъ къ двоеженству, обратился къ содѣйствію командира „Прилежнаго", сидя съ нимъ, въ его каютѣ, за мирной партіей въ пикетъ. Благодаря многократнымъ явкамъ въ судѣ по разнымъ дѣламъ о столкновеніяхъ судовъ и объ испорченныхъ грузахъ, господинъ этотъ пріобрѣлъ солидное знаніе законовъ, установившее за нимъ репутацію признаннаго авторитета по всей рѣкѣ, отъ Лондонскаго Моста до Нора.

Вопросъ, которымъ интересовался хозяинъ шкуны „Джонъ-Генрихъ", былъ изъ деликатныхъ, и съ похвальнымъ желаніемъ сохранить тайну героя, онъ завелъ рѣчь очень издалека. Онъ началъ съ грабежа, потомъ перешелъ на покушеніе на убійство, и наконецъ-то коснулся двоеженства, по поводу нашумѣвшаго незадолго передъ тѣмъ процесса.

— Какого рода двоеженство? — освѣдомился командиръ брига.

— Ну, обыкновенно, двѣ жены, — отвѣчалъ капитанъ Томсетъ.

— Да, да, — возразилъ тотъ, — но я имѣлъ въ виду, нѣтъ ли въ вашемъ дѣлѣ какихъ-нибудь смягчающихъ вину обстоятельствъ, такъ, чтобы можно было просить у суда снисхожденія?

— Въ моемъ дѣлѣ! — проговорилъ Томсетъ, выпучивъ глаза. — Да это вовсе не мое дѣло.

— Ну, конечно нѣтъ, — сказалъ капитанъ Стубсъ.

— Что вы хотите сказать этимъ „конечно нѣтъ"? — съ негодованіемъ спросилъ хозяинъ шкуны.

— Ваша сдача, — сказалъ Стубсъ, подвигая къ нему карты.

— Вы не отвѣтили на мой вопросъ, — настаивалъ капитанъ Томсетъ, глядя на него враждебно.

— Бываютъ вопросы, — медленно проговорилъ капитанъ Стубсъ, — которые лучше оставлять безъ отвѣта. Если когда-нибудь вы познакомитесь съ судами, пріятель, такъ близко, какъ познакомился съ ними я, то узнаете, что первый принципъ англійскаго законодательства тотъ, что никто не обязанъ самъ себя выдавать.

— Такъ вы намѣрены сказать, что думаете, будто я о себѣ говорю? — закричалъ капитанъ Томсетъ.

— Ничего я не намѣренъ сказать, — сказалъ капитанъ Стубсъ, кладя обѣ свои большія, жилистыя руки на столъ, — но когда человѣкъ приходитъ ко мнѣ въ каюту и начинаетъ обхаживать вокругъ да около, а потомъ спрашиваетъ у меня мое мнѣніе о двоеженствѣ, не могу я не подумать кое-чего. Мы живемъ въ свободной странѣ и думать никакой законъ не запрещаетъ. Ну, полно, капитанъ, сознайтесь во всемъ откровенно, и я сдѣлаю для васъ все, что могу.

— Вы — форменный идіотъ! — яростно проговорилъ капитанъ Томсетъ.

Капитапъ Стубсъ кротко покачалъ головой и улыбнулся съ видомъ безконечнаго терпѣнія.

— Можетъ быть, — сказалъ онъ скромно, — можетъ быть! но все же есть одна вещь, на которую я способенъ, а именно, я могу читать въ душѣ у каждаго человѣка.

— И у меня, вѣроятно, тоже прочли въ душѣ? — иронически освѣдомился капитанъ Томсетъ.

— И очень легко, пріятель, — отвѣчалъ тотъ, все еще сохраняя, хотя и съ видимымъ усиліемъ, свое судейское спокойствіе и достоинство. — Видалъ я такихъ и прежде. Помню въ особенности одного; онъ теперь отсиживаетъ свои четырнадцать лѣтъ, бѣдняга! Но вы не бойтесь, капитанъ: ваша тайна у мена совершенно сохранна.

Капитанъ Томсетъ вскочилъ и забѣгалъ взадъ впередъ по каютѣ, но капитанъ Стубсъ оставался совершенно хладнокровенъ. По его словамъ, онъ видалъ такихъ и прежде. Они представляли собой интересный матеріалъ для любителя изучать человѣческую природу, и онъ смотрѣлъ на своего посѣтителя съ видомъ участливаго любопытства. Наконецъ, капитанъ Томсетъ не выдержалъ: онъ усѣлся опять на мѣсто и, чтобы спасти свое доброе имя, пожертвовалъ репутаціей Джорджа.

— Я такъ и зналъ, что это — или вы сами, или кто-нибудь такой, въ комъ ваше доброе сердце заставляетъ васъ принимать участіе, — сказалъ сконфуженный Стубсъ, принимаясь снова за прерванную игру. — Вы не можете совладать съ своимъ лицомъ, капитанъ. Пока вы думали объ опасности, которой подвергается этотъ бѣдный малый, оно такъ и содрогалось у васъ отъ волненія. Оно ввело меня въ заблужденіе, сознаюсь, но вѣдь не часто приходится встрѣчаться съ такимъ чувствительнымъ сердцемъ, какъ ваше.

Капитанъ Томсетъ, съ загорѣвшимися дружескимъ чувствомъ глазами, ухватилъ своего пріятеля за руку, и пока шли партія за партіей, выслушалъ отъ него полный курсъ законовъ о двоеженствѣ, переданный чрезвычайно умѣло и подробно, и иллюстрированный примѣрами и анекдотами, разсчитанными на то, чтобъ устрашить самаго смѣлаго человѣка и заставить его задуматься, прежде чѣмъ вступать въ бракъ.

— Но предположимъ, что эта женщина явится на шкуну за бѣднымъ Джоржемъ, — сказалъ капитанъ Томсетъ, — что намъ тогда дѣлать?

— Первое дѣло — выиграть время, — сказалъ капитань Стубсъ. — Проведите ее какъ-нибудь.

— То-есть куда? Прочь со шкуны, вы хотите сказать? — спросилъ тотъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, — возразилъ юристъ. — Обманите ее, сдѣлайте видъ, что онъ боленъ, не можетъ никого видѣть. Да вотъ, честное слово, нашелъ!

— Пусть его ложится на койку и притворится мертвымъ, — продолжалъ онъ голосомъ, дрожащимъ отъ восторга передъ собственной изобрѣтательностью. — У васъ на бакѣ довольно темно, не зажигайте только огня и скажите ему, чтобъ лежалъ смирно.

Глаза капитана Томсета выразили на этоть разъ нѣсколько сомнительное восхищеніе передъ хитростью пріятеля.

— А не будетъ ли это слишкомъ внезапно? — попробовалъ онъ возразить.

Капитанъ Стубсъ взглянулъ на него съ видомъ невыразимаго лукавства и медленно прищурилъ одинъ глазъ.

— Онъ простудился, когда бросился въ воду, — отчеканилъ онъ.

— Ну, вы мастеръ своего дѣла, — отъ души проговорилъ Томсетъ, — всегда скажу, что мастеръ! Смотрите же, чтобы все это оставалось совершенно между нами.

Онъ посмотрѣлъ на часы и, пожавъ руку знаменитому юристу, вернулся на свой корабль. Капитанъ Стубсъ, оставшись одинъ, докурилъ свою трубку и удалился на покой; а помощникъ его, который во все время консультаціи лежалъ на сосѣдней койкѣ, тщетно стараясь заснуть, почесалъ у себя въ затылкѣ, и началъ самъ придумывать нѣкую маленькую хитрость. Засыпая, онъ имѣлъ о ней еще не совсѣмъ ясное представленіе, но когда проснулся на слѣдующее утро, она такъ и блеснула у него въ мозгу во всей полнотѣ своей созрѣвшей красоты.

Онъ вышелъ на палубу улыбаясь и, облокотясь на бортъ, долго, пристально созерцалъ Джорджа, который сидѣлъ на носу шкуны и мрачно прислушивался къ тому, что читалъ вслухъ поваръ, державшій въ рукахъ листокъ газеты.

— Что-нибудь интересное, поваръ? — спросилъ помощникъ.

— Насчетъ Джорджа, сэръ, — отвѣчалъ поваръ, пріостанавливая свое чтеніе. — Вотъ тутъ и картинки про него.

Онъ подошелъ къ борту и протянулъ газету помощнику, весело улыбнувшись, когда этотъ послѣдній издалъ восклицаніе радостнаго удивленія, будто бы вызванное сходствомъ изображеній. — Удивительно, — сказалъ онъ, нарочно погромче. — Просто удивительно! Я никогда въ жизни не видывалъ такого поразительнаго сходства. Ты прославишься, Джорджъ; всѣ лондонскія газеты перепечатаютъ твой портретъ. А вотъ здѣсь и имя выставлено: „Джорджъ Куперъ, матросъ на шкунѣ „Джонъ-Генрихъ", изъ Лаймгауза".

Онъ протянулъ газету обратно повару и отвернулся, посмѣиваясь, между тѣмъ какъ Джорджъ, не будучи въ силахъ сдерживаться болѣе, поднялся ругаясь на ноги и отправился внизь, на бакъ, чтобы тамъ высиживать свое бѣшенство въ молчанiи. Немного погодя, помощникъ капитана Стубса, послѣ очень веселаго и очень конфиденціальнаго разговора съ своимъ экипажемъ, принарядился, закурилъ трубку и отправился на берегъ.

Слѣдующіе часъ или два Джорджъ то скрывался на бакѣ, то снова появлялся на палубѣ, откуда бросалъ тревожные, полные смущенія взгляды на хлопотливую толпу, покрывавшую набережную. Капитанъ Томсетъ передалъ ему, подъ видомъ собственныхъ своихъ соображеній, какъ было рѣшено ему поступить въ случаѣ опасности, и хотя матросъ выслушалъ его съ нѣкоторымъ недовѣріемъ, однако сейчасъ же отправился внизъ и прибралъ свою постель.

— Почти невѣроятно, чтобы ей попалась на глаза именно эта газета, — сказалъ шкиперъ успокоительнымъ тономъ.

— Люди всегда ужъ видятъ то, что имъ какъ разъ не слѣдуетъ видѣть, — проворчалъ Джорджъ. — Увидитъ кто-нибудь такой, кто знаетъ насъ обоихъ, и непремѣнно ей покажетъ.

— Вонъ тамъ какая-то дама садится въ лодку, — проговорилъ шкиперъ, взглянувъ на набережную. — Не она же, въ самомъ дѣлѣ!

Съ этими словами онъ обернулся къ матросу, но еще не успѣлъ договорить, какъ Джорджъ уже былъ внизу и поспѣшно раздѣвался, чтобы приступить къ исполненію своей роли.

— Если кто-нибудь меня спроситъ, — сказалъ онъ повару, слѣдившему съ большимъ удивленіемъ за его лихорадочными движеніями, — отвѣчай, что я умеръ.

— Ты… что? — спросилъ поваръ.

— Умеръ, — повторилъ Джоржъ. — Умеръ! Скончался сегодня въ десять часовъ утра. Понимаешь ты, болванъ?

— Не могу сказать, чтобы понималъ, — возразилъ поваръ нѣсколько обиженно.

— Скажи всѣмъ, что я умеръ, — повторилъ Джорджъ поспѣшно. — Ну, поваръ, голубчикъ, уложи меня какъ слѣдуетъ. Я тебѣ отплачу тѣмъ же въ одннъ прекрасный день.

Вмѣсто того, чтобы повиноваться, перепуганный поваръ бросился на палубу, съ цѣлью заявить капитану, что Джорджъ сошелъ съ ума, но, заставъ его какъ разъ посреди поспѣшнаго объясненія съ остальнымъ экипажемъ, остановился и началъ жадно прислушиваться. Между тѣмъ лодка плыла дѣйствительно прямо къ шкунѣ, управляемая пожилымъ гребцомъ въ одномъ жилетѣ поверхъ рубашки, и единственнымъ пассажиромъ въ ней была дама очень солидныхъ размѣровъ, которая разсматривала покрывавшія рѣку суда сквозь густую, черную вуаль.

Черезъ минуту лодка поравнялась со шкуной, и лодочникъ, вставъ на ноги, закинулъ причалъ на бортъ. Шкиперъ, глядя на пріѣзжую, внутренне содрогнулся и отъ души пожелалъ, чтобъ Джорджъ оказался хорошимъ актеромъ.

— Мнѣ нужно видѣть мистера Купера, — сказала дама, взобравшись на палубу съ помощью лодочника.

— Я очень сожалѣю, но вамъ нельзя видѣть его, сударыня, — вѣжливо сказалъ шкиперъ.

— А, въ самомъ дѣлѣ? — произнесла дама, слегка возвышая голосъ. — Ступайте-ка, да скажите ему, что его законная, вѣнчанная жена, которую онъ бросилъ, — здѣсь, на кораблѣ!

— Это ни къ чему не поведетъ, сударыня, — сказалъ шкиперъ, глубоко чувствовавшій весь драматизмъ положенія. — Боюсь, что онъ не послушаетъ васъ.

— Ну, я полагаю, что мнѣ удастся убѣдить его, — сказала дама, поджимая губы. — Гдѣ онъ?

— Тамъ, наверху, — отвѣчалъ шкиперъ, снимая шляпу.

— Вы меня не думайте провести вашимъ враньемъ, — сказала дама, предварительно окинувъ пытливымъ взглядомъ обѣ мачты.

— Онъ умеръ! — торжественно произнесъ шкиперъ.

Гостья всплеснула руками и пошатнулась. Ближе всѣхъ къ ней стоялъ поваръ, и онъ обхватилъ ее обѣими руками за талію и прижалъ къ себѣ. Сердобольный помощникъ побѣжалъ внизъ за водкой, между тѣмъ какъ она повалилась навзничь на палубу, увлекая за собой и протестующаго повара.

— Бѣдная женщина! — сказалъ шкиперъ.

— Не держи ее такъ крѣпко, поваръ, — сказалъ одинъ изъ людей. — Совсѣмъ не за чѣмъ такъ ее стискивать.

— Похлопай ее по ладонямъ, — посовѣтовалъ другой.

— Самъ похлопай, — сердито буркнулъ поваръ, потому что, взглянувъ вверхъ, увидалъ вдругъ весь экипажъ „Прилежнаго", который, прильнувъ къ борту своего брига, слѣдилъ за происходившимъ не только съ любопытствомъ, но и съ видимымъ наслажденіемъ.

— Не оставляйте меня, — проговорила вдова, проглотивъ водку и поднимаясь на ноги.

— Стой подлѣ нея, поваръ, — строго приказалъ шкиперъ.

— Стою, стою, сэръ, — отвѣчалъ поваръ.

Они отправились внизъ цѣлой процессіей, капитанъ и помощникъ впереди, затѣмъ поваръ съ своей прекрасной ношей, заглушавшей рыданія платкомъ, и наконецъ весь остальной экипажъ.

— Отчего же онъ умеръ? — спросила она шепотомъ, прерываемымъ рыданіями.

— Простудился въ водѣ,— прошепталъ шкиперь въ отвѣтъ.

— Я не вижу его, — прошептала она, — здѣсь такъ темно. Нѣтъ ли у кого спичекъ? А, да вотъ онѣ.

И прежде чѣмъ кто-либо могъ вступиться и помѣшать ей, она взяла коробку спичекъ, зажгла одну и нагнулась надъ неподвижнымъ Джорджемъ, молча разсматривая его плотно закрытые глаза и открытый ротъ.

— Вы подожжете постель, — потихонько сказалъ помощникъ, видя, что спичка выпала у нея изъ рукъ.

— Это уже не повредитъ ему, — прошептала вдова со слезами.

Но помощникъ, отлично видѣвшій, что тѣло слегка поежилось, былъ другого мнѣнія.

— Ничто уже ему не повредитъ, — продолжала вдова, всхлипывая и зажигая другую спичку. — О, если бъ только онъ могъ встать и поговорить со мной!

Въ первую минуту помощникъ, узнавшій характеръ Джорджа, былъ убѣжденъ, что онъ такъ и сдѣлаетъ, когда увидалъ вторую тлѣющую спичку, упавшую ему за воротникъ, на голую шею.

— Не смотрите больше, — тревожно сказалъ шкиперъ. — Вы ему этимъ не поможете.

Посѣтительница передала ему спички и въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ рыдала молча.

— Мы сдѣлали для него все, что могли, сказалъ наконецъ шкиперъ. — А вамъ бы теперь лучше вернуться домой и прилечь немного отдохнуть.

— Вы очень добры, право, — прошептала она, отворачиваясь. — Я пришлю за нимъ сегодня вечеромъ.

Всѣ вздрогнули, въ особенности мертвецъ.

— То есть, какъ? — проговорилъ шкиперъ, заикаясь.

— Онъ былъ для меня дурнымъ мужемъ, — продолжала она все тѣмъ же рыдающимъ шепотомъ, — но все же я хочу похоронить его честно и благородно.

— Лучше предоставьте это намъ, — сказалъ шкиперъ. — Мы, пожалуй, могли бы сдѣлать это дешевле.

— Нѣтъ, я пришлю сегодня вечеромъ, — рѣшительно произнесла вдова. — А что, это его платье?

— Послѣднее, которое пришлось ему надѣвать, — съ паѳосомъ произнесъ шкиперъ, указывая на кучу сложенной одежды. — А вотъ и сундукъ его, все такъ, какъ онъ оставилъ, бѣдный малый.

Неутѣшная вдова нагнулась и, приподнявъ крышку, со слезами покачала головой, разсматривая содержимое сундука. Потомъ она связала все платье въ узелъ, который засунула себѣ подъ мышку, взяла, не переставая рыдать, часы, ножикъ и нѣсколько мелкихъ денегъ изъ сундука, между тѣмъ какъ люди молча жестами спрашивали у покойника, смотрѣвшаго на нее черезъ край своей койки, что имъ дѣлать.

— Вѣроятно, ему должны сколько-нибудь денегъ? — освѣдомилась она, оборачиваясь къ шкиперу.

— О, бездѣлицу, нѣсколько шиллинговъ, — проговорилъ тотъ неувѣрено.

— Я возьму ихъ, — проговорила она, протягивая руку.

Капитанъ опустилъ руку въ карманъ и, въ свою очередь, вопросительно взглянулъ на усопшаго; но глаза Джорджа были снова плотно сомкнуты для всего земного, и послѣ минутнаго колебанія, шкиперъ медленно отсчиталъ деньги ей на руку.

Она опустила монеты въ карманъ и, окинувъ неподвижную фигуру на койкѣ еще однимъ прощальнымъ взглядомъ, повернулась, чтобы уходить. Процессія снова направилась на палубу, но уже не въ прежнемъ порядкѣ. Поваръ заботливо держался въ арьергардѣ.

— Если найдутся у него еще какія-нибудь вещи… — сказала она, останавливаясь около борта, чтобы покрѣпче перехватить подъ руку узелъ съ платьемъ.

— Вы ихъ получите, — сказалъ капитанъ, который уже составлялъ въ умѣ планъ, какъ устроить похороны Джорджа до ея возвращенія.

Очень утѣшенная, повидимому, этимъ обѣщаніемъ, она дала себя спустить въ лодку, которая ждала ее у борта. Возбужденіе экипажа брига, слѣдившаго за всѣми ея движеніями съ живѣйшимъ интересомъ, перешло предѣлы всякаго приличія, когда они увидѣли, что она плыветъ къ берегу съ цѣлымъ узломъ на колѣняхъ.

— Можешь теперь выйти, — сказалъ шкиперъ, замѣтивъ лицо Джорджа у отверстія люка.

— Уѣхала она? — тревожно спросилъ матросъ.

Капитанъ кивнулъ головой, и дикій вопль во

сторга вырвался у экипажа брига, когда Джорджъ вышелъ на палубу въ своемъ черезъ чуръ легкомъ костюмѣ и, прячась за спинами товарищей, осторожно заглянуль за бортъ.

— Гдѣ же она? — спросилъ онъ.

Шкиперъ указалъ ему на лодку.

— Эта? — вскричалъ Джорджъ, вздрагивая. — Эта? Да это вовсе не моя жена!

— Не твоя жена? — проговорилъ шкиперъ, вытаращивъ глаза. — Такъ чья же?

— Какого же чорта я знаю! — закричалъ Джорджъ, въ своемъ волненіи совершенно забывая всякую дисциплину. — Говорятъ вамъ, что это не жена моя!

— Можетъ быть это такая, про которую ты забылъ? — подсказалъ ему шкиперъ потихоньку.

Джорджъ взглянулъ на него и поперхнулся.

— Никогда даже не видалъ ее прежде! — простоналъ онъ. — Разрази меня на этомъ мѣстѣ, если я лгу! Зовите ее назадъ! Остановите ее!

Помощникъ бросился на корму и началъ подтягивать шлюпку, но Джорджъ вдругъ схватилъ его за руку.

— Нѣтъ, — сказалъ онъ съ горечью, — пусть ее! Она, кажется, знаетъ слишкомъ много для меня. Кто-то такой поговорилъ съ ней!

Та же мысль тревожила и шкипера, и онъ пытливо озирался вокругъ себя, ища объясненія на чьемъ-нибудь лицѣ. Ему показалось, что онъ нашелъ его, когда встрѣтился глазами съ помощникомъ капитана брига, и онъ остановился въ нерѣшительности; между тѣмъ лодка достигла пристани; женщина, выпрыгнувъ на берегъ, помахала торжественно своимъ узломъ по направленію къ шкунѣ и исчезла.