Бенефис и другие юмористические рассказы

Джейкобс Уильям Уаймарк

В. В. Джекобс

Бенефис и другие юмористические рассказы

 

 

* * *

Перевод с английского М. Полторацкой

Универсальная библиотека, № 365

Москва

Книгоиздательство "Польза"

В. Антик и К.

1911

Типография Русского Товарищества. Москва.

Телефон 18-35

 

БЕНЕФИС

Джаксон Пеппер бывший лоцман сидел в небольшой гостиной дома № 3-й в Мермед-Пассаже, близ Сонсет-Порта, и с чувством негодующего бессилия нежно ощупывал и поглаживал свою щеку, на которой еще заметен был отпечаток пяти основательных пальцев.

Комната своим образцовым порядком не являла ни малейшего признака пронесшегося по ней урагана, и Джаксон Пеппер, осматриваясь неопределенно вокруг себя, невольно вспомнил о тех тропических грозах, о которых он читал, и которые побивают только предметы, находящиеся у них на пути, оставляя все прочие нетронутыми.

В данном случае он оказался предметом, попавшимся на глаза, и гроза, разразившись над ним, взобралась по маленькой лестнице наверх, предоставляя ему тревожно прислушиваться к ее отдаленному грохоту.

К величайшему его огорчению, гроза вскоре проявила намерение нагрянуть на него снова, и он едва только успел принять развязно-небрежный вид, плохо соответствовавший вышеупомянутым красным пятнам на щеке, когда с лестницы тяжело спустилась и стремительно ворвалась в комнату дюжая, краснолицая, немолодая уже женщина.

— Я опять совершенно больна, благодаря вам, — произнесла она строго. — Надеюсь, что теперь вы довольны своим делом! О, вы еще убьете меня, прежде чем мы с вами развяжемся!

Бывший лоцман беспокойно задвигался на стуле.

— Вы не достойны иметь жену, — продолжала мистрисс Пеппер. — Только злите и расстраиваете! Всякая другая женщина на моем месте давно бы уже вас бросила.

— Но нет еще и трех месяцев, как мы женаты, — напомнил ей Пеппер.

— Не говорите со мной! — вскричала его достойная супруга. — Мне кажется, что прошла уже целая вечность!

— Да, и мне время показалось долгим, — проговорил бывший лоцман, расхрабрившись.

— Вот это прекрасно! — вскричала м-сс Пепперь и сделала два решительных шага по направлению к нему. — Скажите уж прямо, что я вам надоела! Что вы сожалеете, что женились на мне! Трус вы, и больше ничего! О, если бы бедный мой первый муж был жив и сидел в этом кресле вместо вас, как бы я была счастлива!

— Если ему есть охота прийти и занять его, милости просим, — отвечал Пеппер. — Кресло мое, и принадлежало еще отцу моему до меня, но никому на свете я не уступил бы его так охотно, как твоему первому супругу! О, он знал, что делает, когда "Дельфин" потерпел крушение; он был себе на уме! Но я не виню его, однако.

— Что вы хотите сказать? — спросила жена.

— Я уверен, что он не утонул тогда с "Дельфином", — сказал Пеппер, проходя поспешно через комнату и хватаясь за ручку двери, ведшей на лестницу.

— Не утонул? — повторила жена его с презрением. — Так что же с ним сделалось? Где же он находится все эти тридцать лет?

— Прячется! — злобно выпалил Пеппер и быстро поднялся наверх.

Комната верхнего этажа была полна воспоминаний о дорогом покойнике. Портрет его масляными красками висел над камином; маленькие портреты — образцы неумелости и безвкусия фотографа — красовались по всем стенам, между тем как разные лично покойному принадлежавшие предметы, в том числе и мамонтообразная пара морских сапог, помещались в углу. Взгляд Джаксона Пеппера остановился на всем этом с видом искреннего сожаления и раскаяния.

— Вот была бы штука, если бы он-таки появился, в конце концов! — сказал он потихоньку сам себе, садясь на край постели. — Я читал в книгах про такие случаи. И уж верно она была бы разочарована, если бы увидала его теперь. Тридцать лет должны сколько-нибудь изменить человека.

— Джаксон, — закричала жена его снизу, — Я ухожу. Если хочешь обедать, можешь добывать себе обед, где знаешь. А не желаешь, — и так обойдешься!

Наружная дверь с шумом захлопнулась, и Джаксон, прокравшись осторожно к окну, увидал высокую фигуру своей супруги, торжественно шествовавшей по переулку. Затем он снова сел на кровать и опять погрузился в свои размышления.

— Если бы не приходилось оставлять все мое добро, право, я бы уехал, — проговорил он мрачно. — Дома нет ни минуты спокойной. Крик, брань, ругань с утра до ночи! Ах, капитан Будд, хорошо вы меня поддели, когда отправились к рыбам с этим своим бригом! Вернитесь-ка, право, да наденьте опять свои сапоги; мне они не по ноге!

Он вдруг вскочил и стал посреди комнаты разиня рот, между тем как безумная, неясная еще мысль зарождалась у него в мозгу. Он даже заморгал глазами и весь побледнел от волнения. Открыв маленькое, решетчатое окошко, он долго сидел в раздумье, бессознательно глядя вдаль, на переулок и на порт, видневшийся в конце его. Затем надел шляпу и вышел на улицу, все еще погруженный в глубокую думу.

Он еще продолжал раздумывать, когда садился на следующее утро на Лондонский поезд и смотрел из окна вагона на Сонсет-Порт, пока тот не исчез из виду за поворотом. Выражение лица его при этом менялось так часто и быстро, что одна старушка, место которой он машинально занял, отложила свое намерение известить его об этом факте с подобающей строгостью и только завела вполголоса со своей дочерью разговор, где выражала должное порицание невежливости рассеянного м. Пеппера.

Все с тем же сосредоточенным видом он сел в омнибус, причем даже ошибся направлением и только часа через два добрался до небольшого домика, пестро окрашенного в разные цвета. Позвонив, он осведомился о капитане Криппене.

В ответ на его вопрос появился высокий мужчина, с светлыми, голубыми глазами и длинной, седой бородой, и, узнав своего посетителя, с каким-то мычанием радостного удивления втащил его в переднюю, потом втолкнул в приемную и только тогда энергично пожал ему руку и хлопнул его по плечу. Затем он громко кликнул мальчика, отворявшего дверь.

— Крепкого пива, бутылку водки и две длинных трубки! — скомандовал он, когда мальчик появился в дверях и уставился с любопытством на бывшего лоцмана.

При этом дружеском и гостеприимном приеме сердце Джаксона немного сжалось.

— Ну, вот это хорошо, что собрался навестить меня в такую даль, — сказал капитан, когда мальчик исчез, — но ты всегда был добрым малым, Пеппер. А что хозяйка?

— Ужасно! — проговорил Пеппер со стоном.

— Больна? — спросил капитан.

— Зла! — сказал Пеппер. — Дело в том, капитан, — я уж признаюсь вам откровенно — она убивает меня, медленно убивает!

— Футы! — сказал капитан. — Глупости! Просто ты не умеешь с ней справиться.

— Я думал, что может быть вы посоветуете мне, что делать, — сказал Пеппер. — Вчера я сказал сам себе: Пеппер, ступай и повидай капитана Криппена. Если он чего не знает насчет женщин и как с ними справляться, значит этого и знать не стоит! Если кто-нибудь может вытащить тебя из ямы, то именно он. Он и может и, главное, захочет.

— Какая же причина ее дурного расположения духа? — спросил капитан с самым глубокомысленным видом, принимая в то же время бутылки из рук своего посланного и бережно наполняя два стакана.

— Оно у нее природное, — отвечал его приятель плачевно. — Сама она говорить, что у нее очень сильный характер, энергии много. И вдобавок еще, она так щедра! У нее есть замужняя племянница, живет недалеко от нас, и каждый раз, как эта потаскушка приходит к нам и начинает хвалить вещи — мои вещи — она сейчас же отдает их ей. На днях еще она подарила ей диван, да еще хуже того, заставила меня тащить его к ней на квартиру!

— А пробовал ты насмешку, да поязвительнее? — задумчиво осведомился капитан.

— Пробовал, — отвечал Пеппер, содрогаясь. — Именно на днях я сказал — да еще как сказал, совсем грубо: — "Не понравится ли тебе еще что-нибудь, моя милая?" — Но она этого не поняла!

— Нет? — промолвил капитан.

— Нет, — продолжал Пеппер. — Она сказала, что я очень добр, и что ей нравятся часы. И ведь получила-таки их, что бы вы думали! Рыжая ведьма!

Капитан налил себе водки и медленно выпил ее. Видно было, что он глубоко задумался, и что горести приятеля не на шутку его озабочивают.

— Для меня одно спасение, — сказал Пеппер, оканчивая свой трепетный рассказ о претерпеваемых им невзгодах. — Это найти капитана Будда, ее первого мужа.

— Да ведь он умер? — проговорил Криппен, вытаращив глаза. — Не теряй понапрасну времени отыскивать его, дружище.

— Я и не буду, — сказал Пеппер, — но вот его приметы. Он был высок ростом, как вы, с такими же голубыми глазами и прямым, красивым носом, как у вас. Будь он жив, он был бы почти одних лет с вами, и, вероятно, стал бы еще больше походить на вас. Он был моряк; вы также были моряком.

Капитан вытаращил глаза еще более и с изумлением глядел на своего собеседника.

— Он удивительно умел управляться с женщинами, — продолжал Джаксон поспешно, — и вы также на это мастер. А главное, вы так изумительно хорошо умеете представлять, как я никогда и никого еще не видал. С тех пор как я посмотрел на вашу игру в сарае там, в Бристоле, честное слово, мне ни один актер не мог угодить, как есть ни один! Подумать только, как вы умеете изображать кошек — лучше самого Генри Ирвинга!

— Я редко имел случай, морская служба все мешала, — скромно проговорил Криппен.

— У вас талант, — внушительно повторил Пеппер. — Он у вас прирожденный, и вы никогда не перестанете представлять, до самой смерти. Вы не могли бы перестать, даже если б старались — сами знаете, что не могли бы!

Капитан улыбнулся несколько смущенно.

— Ну, и мне бы хотелось, чтобы вы устроили маленькое представление в мой бенефис, — продолжал Пеппер. — Я хочу, чтобы вы изобразили капитана Будда, который утонул на "Дельфине" тридцать лет тому назад! Во всей Англии я одному только человеку доверил бы эту роль — именно вам!

— Изобразить капитана Вудда! — проговорил изумленный Криппен, опуская стакан на стол и уставясь на своего приятеля.

— Вся роль написана вот здесь, — сказал бывший лоцман, вынимая из бокового кармана записную книжку и раскрывая ее перед капитаном. — Я отмечал день за днем все, что она говорила про него, надеясь уличить ее во лжи, но нет, ни разу не удалось! Вот тут сказано все, про его семью, про его корабли, и куча глупостей, которые он говорил, и которые она считает очень остроумными.

— Нет, я этого не могу, — серьезно сказал капитан, перелистывая книжку.

— Могли бы, если бы захотели, — сказал Пеппер, — да и кроме того подумайте, какая эта будет забавная штука для вас. Выучите все это наизусть, потом приезжайте и потребуйте ее. Ее зовут Марта.

— Да тебе-то какая будет из этого польза? — спросил капитан. — Наверно, она скоро догадается, в чем дело.

— Вы приезжаете в Сонсет-Порт, — продолжал Пеппер, подчеркивая каждую свою фразу ударом указательного пальца по столу, — вы требуете свою жену, тщательно упоминая о всем том, что записано здесь, в этой книжке; я отдаю вам Марту и благословляю вас обоих. А затем…

— Ну, и что же затем? — тревожно осведомился Криппен.

— Вы исчезаете! — торжественно заключил Пеппер. — А она, конечно, думая, что первый ее муж еще жив, должна будет меня оставить. Она очень щепетильная женщина, да и кроме того я постараюсь, чтобы соседи узнали обо всем. Я счастлив, вы счастливы, ну а она… если и не будет счастлива, так она этого и заслуживает.

— Я обдумаю хорошенько, — сказал Криппен, — и тогда напишу, извещу тебя.

— Решайтесь сейчас, — сказал Пеппер, нагибаясь к нему и похлопывая его ободрительно по плечу. — Если только вы обещаете, то дело все равно, что сделано. Господи, я кажется сейчас вас вижу, как вы входите в дверь и удивляете ее. Говорите после того, что не талант!

— А что она, как ты скажешь, не дурна собой? — осведомился Криппен.

— Очень красивая женщина, — подтвердил Пеппер, глядя в окно.

— Нет, не могу, — сказал капитан. — Это было бы нехорошо, не честно по отношению к ней.

— Этого я не нахожу, — сказал Пеппер. — Мне бы не следовало жениться на ней, не удостоверившись сначала, что ее первый муж действительно умер. Вот это так нехорошо, Криппен; что ни говорите, а нехорошо!

— Да, если ты ставишь вопрос таким образом, — проговорил капитан нерешительно.

— Выпейте-ка еще водочки, — сказал коварный лоцман.

Капитан выпил еще, и водка, вместе с лестью и усиленными упрашиваниями приятеля, сделали то, что он начал смотреть на его выдумку более благосклонно. Пеппер упорно стоял на своем и так успешно, что когда он расстался с капитаном в этот вечер, тот дал ему честное слово явиться в Сонсет-Порт и изобразить покойного капитана Будда в следующий же четверг.

Бывший лоцман провел промежуточные дни в состоянии какого-то оцепенения, из которого он пробуждался только для того, чтобы поесть, или ответить на распекания своей супруги. Но с наступлением рокового четверга настроение его совершенно изменилось, и он с утра уже пришел в такое состояние сдержанного волнения, что не мог усидеть на месте.

— Господи помилуй! — проворчала мистрисс Пеппер, между тем как он безостановочно шагал взад и вперед по комнате, вскоре после полудня. — Что такое с этим дураком? Не можешь ты пять минуть посидеть смирно?

Бывший лоцман остановился и многозначительно устремил на нее глаза, но, прежде чем он мог отвечать, сердце его так и повернулось в груди, потому что он вдруг увидал лицо капитана Криппена, осторожно заглядывавшего в комнату из-за гераней, стоявших на окне. Прежде чем жена могла уловить направление взгляда мужа, лицо уже исчезло.

— Кто-то посмотрел к нам в окно, — сказал Пеппер с напускным спокойствием, в ответ на поднятые брови супруги.

— Вечно эти бесстыдники! — проворчала ничего не подозревавшая женщина, принимаясь снова за свое вязанье, между тем как муж ее тщетно ждал появления капитана.

Он подождал несколько времени, затем, полумертвый от волнения, зажег свою трубку дрожащими руками и уселся к столу. Взглянув опять в окно, он увидел, как мимо него промелькнула высокая фигура капитана. В продолжении следующих двадцати минут, она появлялась таким образом семь раз, и Пеппер, приходя к тому, довольно естественному заключению, что приятель его намерен провести весь вечер в этом бесплодном времяпрепровождении, решился на смелый шаг.

— Должно быть, жулик, — произнес он громко.

— Кто? — спросила жена.

— Какой-то человек все заглядывает к нам в окно, — отвечал Пеппер с решимостью отчаяния. — Смотрит, пока не заметит, что я на него гляжу, и потом исчезает. Вроде старого моряка капитана, или что-нибудь такое.

— Старого моряка? — повторила жена его, опуская свою работу и оборачиваясь. В голосе ее звучала какая-то странная, нерешительная нотка. Она взглянула в окно и, как раз в эту минуту, фигура капитана опять показалась, но, встретив ее взгляд, поспешно скрылась. С минуту Марта Пеппер сидела неподвижно, потом тихо, как-то растерянно встала, подошла к двери и отворила ее. Переулок был пуст!

— Видишь кого-нибудь? — дрожащим голосом проговорил Пеппер.

Жена покачала головой, но как-то необыкновенно спокойно, и усевшись на свое место, принялась опять за вязанье.

Некоторое время в комнате не слышно было никакого звука, кроме щелканья спиц, да тиканья часов, и только что бывший лоцман пришел к тому заключению, что приятель предоставил его на произвол судьбы, как вдруг раздался тихий стук в дверь.

— Войдите! — закричал Пеппер, вздрогнув.

Дверь медленно отворилась, и высокая фигура капитана Криппена вошла в комнату и остановилась, нервно глядя на них. Аккуратная, придуманная им заранее маленькая речь в решительную минуту совершенно выскочила у него из головы. Он оперся спиной о стену, неловко и смущенно опустил глаза и робко, каким-то сдавленным голосом, проговорил одно только слово:

— Марта!

При этом имени мистрисс Пеппер вскочила и остановилась, раскрыв рот, глядя на него безумными глазами.

— Джем! — проговорила она, задыхаясь. — Джем!..

— Марта!.. — прохрипел опять капитан.

С диким криком мистрисс Пеппер подбежала к нему и, к великому удовольствию своего законного супруга, обхватила руками его шею и осыпала его буйными поцелуями.

— Джем, — закричала она опять. — Неужели это ты? Я просто не могу этому поверить! Где же ты был так долго, все эти годы? Где ты был?

— О, во многих местах, — отвечал капитан, который еще совсем не приготовился отвечать подробно на подобный вопрос. — Но всюду, где бы я ни был, — и он поднял руку театральным жестом, — образ моей дорогой, потерянной жены всегда стоял передо мной.

— Я тебя сейчас же узнала, Джем, — сказала нежно мистрисс Пеппер, приглаживая ему волосы на лбу. — А я, как ты находишь, очень я изменилась?

— Ни на волос, — отвечал капитан, отодвигая ее от себя рукой, и пристально разглядывая ее. — Ты совершенно такая же, как была, когда я увидел тебя в первый раз.

— Но где же ты был? — простонала Марта Пеппер, опуская голову к нему на плечо.

— Когда "Дельфин" погрузился в морскую пучину, из-под ног у меня, предоставляя мне бороться с волнами за свою жизнь и за Марту, — бойко начал капитан, — меня выбросило на необитаемый остров. Я оставался там около трех лет, и был, наконец, спасен экипажем брига, шедшего в Новый Южный Валлис. Там я встретил знакомого из Ливерпуля, который сказал мне, что ты умерла. Ничто уже не влекло меня на родину, и я много лет плавал в австралийских водах, и только недавно узнал, как жестоко я был обманут! Узнал, что мой дорогой цветочек еще цветет и благоденствует.

Головка цветочка снова плотно прижалась к плечу капитана, и знаменитый актер воспользовался этим, чтобы обменяться взглядами с восхищенным Пеппером.

— Если б только ты вернулся пораньше, Джем! — сказала мистрисс Пейпер. — Кто это был? Как звали этого человека?

— Смит, — отвечал осторожный Криппен.

— Если бы ты вернулся пораньше, Джем, — повторила мистрисс Пеппер полузадушенным голосом, — это было бы много лучше. Только три месяца тому назад я вышла замуж вон за того субъекта!

Капитан изобразил мелодраматическое испуганное содрогание с таким успехом, что, не рассчитав, как следует, тяжести своей прекрасной половины, едва устоял на ногах.

— Теперь уж делу не поможешь, я думаю, — сказал он с видом мрачного упрека, — но ты могла бы подождать еще немного, Марта!

— Ну, как бы то ни было, а я твоя жена, — возразила Марта, — и уж постараюсь не потерять тебя опять. Пока ты жив, я не отпущу тебя от себя ни на шаг, глаз с тебя не спущу!

— Пустяки, душа моя, — проговорил капитан, обмениваясь тревожным взглядом с бывшим лоцманом. — Пустяки!

— Нет, не пустяки, Джем, — сказала мистрисс Пеппер, привлекая его рядом с собой на диван и обвивая руками его шею. — Все, что ты рассказал мне, может быть верно, а может и не быть. Почем я знаю, не женат ли ты на какой-нибудь другой женщине. Но, во всяком случае, теперь я тебя нашла, и намерена сохранить.

— Ну, ну… — произнес капитан, как можно нежнее и успокоительнее, насколько позволяло ему странное, щемящее ощущение в сердце.

— Что же касается до того ничтожного человечка, — слезливо продолжала мистрисс Пепнер, — я вышла за него только потому, что он так нестерпимо приставал ко мне. Я никогда не любила его, но он все ходил за мной и все делал предложение. Сколько раз ты мне его делал, Пеппер? Двенадцать или тринадцать?

— Забыл, — коротко ответил бывший лоцман.

— Но я никогда его не любила, — продолжала она. — Ведь я не любила тебя, нисколько не любила, Пеппер, не правда ли?

— Нисколько! — с жаром подтвердил Пеппер. — Наверно ни у одного человека в мире еще не бывало такой сердитой и бессердечной жены, как ты. Это я всегда охотно скажу.

Он едва успел досказать этот панегирик верности своей супруги, как послышался стук в дверь. В комнату вошла дама неопределенных лет, дочь ректора местного прихода, и остановилась в изумлении, глядя на отчаянные, но совершенно бесплодные усилия капитана Криппена вырваться из положения, одинаково смешного и неудобного.

— Мистрисс Пеппер! — проговорила дама в ужасе. — О, мистрисс Пеппер!

— Не беспокойтесь, мисс Уинтроп, все в порядке, — возразила та очень спокойно, снова привлекая на свое широкое и поместительное плечо покрасневшее лицо капитана Криппена. — Это мой первый муж, Джем Будд.

— Боже мой! — вскричала мисс Уинтроп в изумлении. — Воплощенный Энок Арден!

— Кто? — осведомился Пеппер с видом вежливого любопытства.

— Энок Арден, — отвечала мисс Уинтроп. — Один из наших великих поэтов написал чудную поэму про одного моряка, который возвращается домой и застает свою жену замужем за другим, но там, в поэме, первый муж удаляется никем не узнанный, чтобы не нарушать их счастья, и умирает от разбитого сердца.

И она посмотрела на капитана Криппена с таким выражением, точно тот не вполне оправдал ее ожидания.

— Да, — сказал Пеппер, далеко не безутешным тоном, — а теперь мне приходится умирать от разбитого сердца! Ну, что делать, что делать!

— Как это все интересно! — вскричала мисс Уинтроп. — Подождите только немного, я сейчас принесу свой аппарат, и сниму вас вместе, так, как вы теперь!

— О да, пожалуйста, — дружески сказала мистрисс Пеппер.

— Я не хочу, чтобы меня снимали! — проговорил капитан очень сурово.

— Как, даже если я желаю этого, милый? — нежно осведомилась мистрисс Пеппер.

— Даже если бы ты продолжала желать этого всю жизнь, — угрюмо возразил капитан, снова пытаясь отделить свою голову от ее плеча.

— Ну, разве вы не находите, что следует сделать их портрет? — спросила мисс Уинтроп, обращаясь к бывшему лоцману.

— Не вижу в этом ничего дурного, — отвечал тот необдуманно.

— Слышите, что говорит мистер Пеппер? — сказала дама, обращаясь опять к капитану. — Конечно, уж если он не принимает этого так близко к сердцу, то вам и подавно нечего.

— Я поговорю с ним потом, — произнес капитан очень кислым тоном.

— Может быть и правда, лучше сохранить все эта дело пока между нами, — поспешил сказать бывший лоцман, встревоженный выражением лица своего приятеля.

— Ну хорошо, я не буду больше мешать вам, — сказала мисс Уинтроп. — О, посмотрите, как это невежливо с их стороны!

Остальные поспешно обернулись, и успели еще заметить несколько голов, быстро мелькнувших за окном. Капитан Криппен первый прервал молчание.

— Джем! — строго сказала мистрисс Пеппер, не давая ему окончить.

— Капитан Будд! — воскликнула мисс Уинтрои, вся вспыхнув.

Взбешенный капитан вскочил и заходил взад и вперед по комнате. Он посмотрел на бывшего лоцмана, и неудачный заговорщик содрогнулся от его взгляда.

— Не беспокойтесь понапрасну, капитан, — пробормотал он, подмигивая ему с видом, которому тщетно старался придать бодрое и утешительное выражение.

— Я выйду немного пройтись, — сказал капитан, по уходе дочери ректора. — Только, чтобы освежиться.

Мистрисс Пеппер сняла свою шляпу с вешалки около двери и начала надевать ее перед зеркалом.

— Я пойду один, — нервно сказал Криппен, — я хочу поразмыслить немного, обдумать.

— Никогда, Джем, — твердо произнесла мистрисс Пеппер. — Мое место около тебя. Если ты стыдишься того, что люди на тебя смотрят, то я не стыжусь. Я горжусь тобой. Пойдем. Пойдем, покажись им всем, и скажи, кто ты такой. Пока я жива, я не выпущу тебя больше из виду, никогда.

Она начала всхлипывать.

— Ну, что тут делать? — сказал Криппен, оборачиваясь к совершенно озадаченному лоцману.

— Ему-то какое до этого дело? — резко спросила мистрисс Пеппер.

— Ну, нужно же и о нем сколько-нибудь подумать, — сказал капитан, сдерживаясь. — Да и, кроме того, я, право, думаю, что мне лучше будет поступить, как тот человек, в стихах. Дайте мне уйти отсюда и умереть от разбитого сердца. Пожалуй это будет лучше всего.

Мистрис Пеппер взглянула на него пылающими глазами.

— Позвольте мне уйти и умереть от разбитого сердца, — повторил капитан с искренним чувством. — Я предпочитаю это, право, предпочитаю.

Мистрисс Пеппер залилась сердитыми слезами, опять обвила руками его шею, и зарыдала у него на плече. Лоцман, повинуясь отчаянным взглядам приятеля, опустил штору на окне.

— Там собралась целая толпа, — сказал он.

— Пусть их, — любезно ответила жена его. — Они скоро узнают, кто он такой.

Она стояла, держа капитана за руку и время от времени поглаживая ее, и каждый раз, как волнение одолевало ее, опускала голову к нему на жилет. В такие минуты капитан яростно сверкал глазами на бывшего лоцмана, который, будучи от природы довольно слабого характера, не был в состоянии, несмотря на всю свою тревогу, придать своим чертам приличествующую случаю серьезность.

День медленно склонялся к вечеру. Мисс Уинтропп, вообще недолюбливавшая всякие двусмысленные положения, намекнула кое-кому о происшедшем, и несколько посетителей, между прочим, и местный корреспондент какой-то газеты, уже стучались в дверь, но их попросили прийти на следующий день, под довольно правдоподобным предлогом, что так долго разлученная чета желает побыть немного наедине. Все трое сидели молча; бывший лоцман, наморщив брови, тщетно старался разобрать движения губами, которыми капитан порывался ему что-то сказать, каждый раз как представлялась к тому возможность, и значение которых становилось ему несколько понятнее, только когда он подкреплял их угрожающим жестом своего увесистого кулака.

Наконец, мистрисс Пеппер встала и вышла в заднюю комнату приготовить чай. Но так как она оставила дверь открытой, да еще захватила с собой, к тому же, шляпу капитана, то он не мог заключить ничего хорошего из ее временного отсутствия и свирепо обратился к бывшему лоцману.

— Что же теперь делать? — проговорил он яростным шепотом. — Не может это так продолжаться!

— А ведь придется, — прошептал тот в ответ.

— Слушай, ты! — сказал Криппен с угрозой. — Я иду в кухню и все ей объясню. Мне тебя жаль, но я сделал все, что мог. Пойдем и помоги мне объясниться.

Он повернулся к двери, но Пеппер, с силой отчаяния, ухватил его за рукав и удержал.

— Она убьет меня! — прошептал он, задыхаясь.

— Не моя вина, — сказал Криппен, отстраняя его от себя. — Поделом тебе.

— И она скажет всей этой толпе там за окном, — продолжал Пеппер, — и они убьют вас!

Капитан опять опустился на свое место и уставился на него, с лицом, таким же бледным, как и у него.

— Последний поезд отходит в восемь, — поспешно продолжал лоцман. — Это рискованно, но это единственное, что вы можете сделать. Возьмите ее с собой прогуляться по полям, поблизости от вокзала. Оттуда видно подходящий поезд почти за версту. Разочтите хорошенько время и поймайте его; она бегать не может.

Возвращение их жертвы с чайными принадлежностями на подносе положило конец разговору, но капитан выразил свое согласие кивком головы из-за ее спины и уселся пить чай с напускной веселостью.

В первый раз со времени своего удачного появления он сделался разговорчив, и так смело и свободно говорил о разных случаях из жизни человека, которого изображал, что бывший лоцман сидел как на иголках от страха, что он в чем-нибудь да ошибется и проговорится. После чая он предложил прогуляться, и пока ничего не подозревавшая мистрисс Пеппер надевала шляпу, самодовольно похлопал себя но ноге, и доверчиво подмигнул своему товарищу по заговору.

— Я не очень-то хорошо хожу, — сказала невинная мистрисс Пеппер, — так что ты должен идти потише, Джем.

Капитан кивнул головой, и они вышли из дому, по совету Пеппера, задним ходом, чтобы не привлекать внимания собравшихся любопытных.

После их ухода Пеппер сидел некоторое время с трубкой, не спуская тревожных глаз с часовой стрелки, но, наконец, не будучи в состоянии выдерживать долее мучительную неизвестность, он отправился тоже к вокзалу и спрятался за удобно стоявший поблизости вагон с углем.

Он нетерпеливо ждал, устремив глаза на дорогу, по которой должен был показаться капитан. Он посмотрел на часы. Без пяти восемь, а капитана все еще нет! Платформа начала наполняться народом, сторож зазвонил в колокол, в отдалении показалось облачко белого дыма. Как раз в ту минуту, когда Пеппер начинал уже терять всякую надежду, он увидел, наконец, капитана. Раскачиваясь из стороны в сторону, держа шляпу в руке, он, видимо, из последних сил старался догнать поезд, подходивший к станции.

— Не успеет он ни за что! — простонал лоцман. И вдруг у него захватило дыхание; шагах в трехстах или четырехстах позади капитана, ковыляла мистрисс Пеппер, очевидно, в погоне за ним.

Поезд подошел к станции; пассажиры начали входить и выходить из вагонов; захлопнулись двери, и кондуктор уже приложил свисток к губам, когда капитан Криппен, пыхтя, как паровоз, шатаясь взобрался на платформу и ввалился в ближайший вагон третьего класса.

— Ну, едва, едва только захватили, сэр, — сказал начальник станции, захлопывая за ним дверцу вагона.

Капитан упал на скамейку, стараясь отдышаться, и, повернув голову, бросил последний, торжествующий взгляд на дорогу.

— Не беспокойтесь, сэр, — добродушно сказал начальник станции, уловив направление взгляда капитана, и заметив вдали мистрисс Пеппер. — Мы подождем вашу даму.

* * *

Джаксон Пеппер вышел из своего убежища, и глядел вслед отходящему поезду, спрашивая себя с каким-то тупым, смутным недоумением, что-то должно теперь происходить в вагоне. Он стоял неподвижно так долго, что один мягкосердечный сторож, до которого уже дошли слухи о происшедшем, решился подойти к нему и дружески положил ему руку на плечо.

— Вы никогда уже ее не увидите, мистер Пеппер, — сказал он с участием.

Бывший лоцман повернул голову, посмотрел на него пристально, и последняя вспышка гнева, какую ему суждено было проявить когда-либо в его жизни, промелькнула у него на лице.

— Чортов дурак! — проговорил он грубо.

 

ДАЛЬНИЙ РОДСТВЕННИК

Мистер Поттер только что зазвал Этель Спригс в кухню, чтобы проститься с нею получше.

В маленькой приемной мистер Спригс, ощупывая пальцами свой парадный, крахмальный воротничок, нетерпеливо ждал.

— Они прощаются с каждым днем все продолжительнее, — жаловался он.

— Это только естественно, — сказала мистрисс Спригс, поднимая глаза со своего шитья. — Разве ты не помнишь?..

— Нет, не помню, — угрюмо отвечал ее супруг. — Я знаю, что твоему бедному отцу никогда не приходилось надевать для меня крахмальных воротничков; и имей в виду, что после их свадьбы я не буду носить воротника, хотя бы все вы просили меня о том на коленях!

Он поспешно изменил выражение лица при звуке отворявшейся двери и приветливо кивнул головой сильно расфранченному молодому человеку, который прошел через комнату с его дочерью. Эта последняя открыла наружную дверь и, выйдя на крыльцо с м. Поттером, оставила ее непритворенной. Пронзительный сквозной ветер подул на раздраженного м. Спригса. Он громко закашлялся.

— Ваш отец простудился? — озабоченно промолвил м. Петтер.

— Нет, это от чрезмерного куренья, — отвечала молодая девушка. — Он курит с утра до вечера.

Негодующий м. Спригс кашлянул снова, но молодые люди заговорили уже о другом. Разговор их окончился несколько минут спустя веселой возней, во время которой дверь играла роль действующего опахала в вентиляторе.

— Ведь это только недели на две… — поспешно проговорила м-сс Спригс, когда муж ее встал с места.

— Когда они будут скручены, — сказал мстительный м. Спригс, — я пойду к ним и буду хлопать их наружной дверью до…

Он прервал себя на полуслове, так как в эту минуту дочь его, вскочив в комнату, захлопнула дверь так стремительно, что едва не потушила лампы, и заперла ее на ключ. Перед ее раскрасневшимся и смеющимся лицом м. Спригс примолк.

— Что случилось? — спросила она, вглядываясь в него. — Почему ты так смотришь, отец?

— Такой сквозняк… вреден для твоей матери, — слабо проговорил м. Спригс. — Я боюсь, как бы у нее опять не сделался припадок астмы.

Он снова завозился над своим воротничком и, освободившись наконец от тисков врага, положил его на стол и стянул с себя сапоги. Попытка снять также и сюртук была однако очень быстро пересечена его дочерью.

— Ты повадишься делать это, когда будешь приходить к нам в гости, — сказала она.

М. Снригс вздохнул и, закурив коротенькую глиняную трубку, запрещенную в присутствии будущего зятя, стал наблюдать за матерью и дочерью, пока они рассматривали разные материи и обсуждали выкройки и полотнища.

— Если кто не сумеет быть счастливым с ней, — сказал он, полчаса спустя, когда дочь, похлопав его по голове вместо прощанья, ушла к себе в комнату, — тот и не заслуживает быть счастливым.

— Хотелось бы мне, чтобы это было уже сделано, — прошептала его жена. — Она будет в отчаянии, если что случится, а… а Гусси должен выйти через день или два!

— Девушка не виновата в том, что делает ее дядя, — яростно сказал м. Спригс. — Если Альфред откажется от нее из-за этого, то он подлец!

— Гордость его главный недостаток, — уныло проговорила жена.

— Незачем представлять себе неприятности, прежде чем они наступят, — заметил мистер Спригс. — Может быть, Гусси и не придет сюда.

— Он придет прямо сюда, — возразила жена с убеждением, — и постарается вытянуть из меня, что только можно, как он делал и прежде, когда мы были детьми, и у меня заводился какой-нибудь пятачок. Я его знаю.

— Утешься, старушка, — сказал м. Спригс. — Если он придет, то мы постараемся от него отделаться; если же он все-таки не захочет уходить, то мы должны сказать Альфреду, что он был в Австралии, как сказали Этели.

Жена его слабо улыбнулась.

— Это решено, — продолжал м. Спригс. — Во-первых, я думаю, что он постыдится показаться здесь; но если уж явится, то он приехал из Австралии, понимаешь? Так будет удобнее и для него самого. Ведь не думаешь же ты, чтобы он хотел хвастаться тем, где был?

— Ну, а если он придет, пока Альфред будет здесь? — спросила м-сс Спригс.

— Тогда я говорю: "Как-то ты оставил там всех, в Австралии?" — и подмигну ему, — сказал находчивый м. Спригс.

— Но предположи, что тебя не будет здесь в эту минуту? — возразила жена.

— Тогда ты это скажешь и подмигнешь ему, — был ответ. — Нет, я знаю, что ты не можешь, — прибавил он поспешно, видя, что м-сс Спригс готова еще на какое-то возражение, — ты слишком хорошо была воспитана. Но все же, нужно тебе постараться.

Для м-сс Спригс послужило некоторым утешением то обстоятельство, что м. Августус Прайс выбрал, в конце концов, удобную минуту для своего появления. Два дня спустя, пока она сидела за чаем со своим супругом, послышался тихий стук в дверь, и беспокойное лицо со слегка бегающими глазами просунулось в комнату.

— Эмма! — произнес печальный голос, между тем как верхняя часть туловища непрошеного гостя последовала за лицом.

— Гусси… — проговорила м-сс Спригс, вставая в сильном волнении.

М. Прайсь втянул свои ноги в комнату, притворил дверь с особенным тщанием, провел рукавом куртки по глазам и воззрился с нежностью на своих родственников.

— Я вернулся домой умирать, — проговорил он медленно и, пройдя шатаясь через комнату, обнял свою сестру с большим умилением.

— От чего же это ты собрался умирать? — спросил м. Спригс, неохотно принимая протянутую ему руку.

— От разбитого сердца, Джордж, — отвечал его шурин, падая в кресло.

М. Спригс что то буркнул и, отодвинув свой стул подальше, следил за незваным пришельцем, пока жена ставила перед ним тарелку. Тревожный взгляд жены напомнил ему их уговор для данного случая, и он откашлялся несколько раз подряд, в тщетных попытках заговорить.

— Мне очень жаль, что мы не можем пригласить тебя пожить с нами, Гусси, в особенности, если ты так болен, — сказал он, наконец, — но может быть ты почувствуешь себя лучше, после того как немного закусишь?

М. Прайс, только что собиравшийся взять кусок хлеба с маслом, остановился и, закрыв глаза, испустил слабый стон.

— Я не переживу ночь, — пробормотал он.

— Вот в том-то и дело, — с живостью сказал м. Спригс. — Видишь ли, Этель выходит замуж через две недели, и если бы ты умер здесь, пришлось бы отложить свадьбу!

— Я мог бы протянуть и дольше, если бы за мной был хороший уход, — сказал гость, открывая глаза.

— И кроме того, Этель не знает, где ты был, — продолжал м. Спригс. — Мы сказали ей, что ты уехал в Австралию. Она выходит за очень щепетильного молодого человека — колониального торговца — и если бы он узнал, в чем дело, это вышло бы неловко.

М. Прайс опять закрыл глаза, но веки их слегка подергивались.

— Некоторое время он даже никак не мог примириться с тем, что я каменщик, — продолжал м. Спригс. — А что бы он сказал тебе!

— Скажите ему, что я вернулся из Австралии, если хотите, — слабо произнес м. Прайс. — Мне все равно.

М. Спригс опять откашлялся.

— Да, но видишь ли, мы сказали Этели, что ты там живешь очень хорошо, — сказал он со смущенным смехом, — и она, по-девичьи, раздула это, понимаешь, тем более, что Альфред очень много толкует о своих родственниках.

— Это не беда, — сказал сговорчивый м. Прайс. — Вы говорите, что хотите; я не буду вам противоречить.

— Да, но дело в том, что у тебя вид не такой, чтобы можно было предположить, что у тебя есть деньги, — сказала сестра его с нетерпением. — Взгляни на себя, на свою одежду.

М. Прайс поднял руку.

— Это легко устроить, — заметил он. — Пока я выпью немного чайку, Джорж может сходить и купить мне новую. Ты возьми то, в чем я буду выглядеть богаче Джордж — самое лучшее было бы черный сюртук, но предоставляю это тебе. Может быть нарядный, модный жилет, светлые брюки и пару хороших сапог, № 7-й, пошире.

Он выпрямился на стуле и, игнорируя полный сокрушения взгляд, которым обменялись муж и жена, налил себе чашку чаю и взял кусок пирога.

— А у тебя есть деньги? — спросил м. Спригс после продолжительной паузы.

— Я оставил их там… в Австралии! — отвечал м. Прайс с несвоевременной шутливостью.

— А ведь тебе лучше, не правда ли? — резко заметил его зять. — А как поживает разбитое сердце?

— Поправится совершенно под модным жилетом, — был ответ. — И раз как ты уж возьмешься за дело, Джордж, то приобрети мне заодно и булавку для галстука, так будет лучше. И если бы мог расщедриться на золотые часы с цепочкой…

Его прервал бешеный взрыв м. Спригса, несколько несвязный перечень всех прошедших подвигов м. Прайса, вместе с совершенно противозаконными и антихристианскими пожеланиями для его будущего.

— Ты только теряешь время, — спокойно сказал м. Прайс, когда тот остановился, чтобы перевести дух. — Не покупай ничего, если не хочешь. Я только хочу помочь тебе, вот и все. Мне нет дела до того, если кто узнает, где я находился. Я был невиновен. А если ты поддаешься греховному тщеславию, то и плати за него.

М. Спригс овладел собой с большим трудом.

— Уйдешь ли ты, если я дам тебе золотой? — спросил он спокойно.

— Нет, — отвечал М. Прайс с безмятежной улыбкой. — Я имею лучшее понятие о стоимости денег. Да и кроме того, я хочу увидать мою милую племянницу и посмотреть, достаточно ли хорош для нее этот молодой человек.

— Два золотых? — подсказал его зять.

М. Прайс покачал головой.

— Я не мог бы согласиться, — сказал он спокойно. — Из справедливости к самому себе не мог бы. Вы почувствуете себя одинокими, когда лишитесь Этели, и я останусь, чтобы развлекать вас.

Каменщик едва не разразился снова, но, повинуясь взгляду жены, крепко сжал губы и послушно последовал за ней наверх. М. Прайс, набив свою трубку из пакета с табаком, лежавшего на камине, подмигнул себе одобрительно в зеркало и тихо улыбнулся, услышав наверху звон пересчитываемых монет.

— Обрати особенное внимание на размер, — сказал он, когда М. Спригс сошел вниз и снял с гвоздя свою шляпу. — На пару дюймов покороче твоего роста, и много поуже в поясе.

М. Спригс поглядел на него пристально и сурово и, с треском захлопнув за собою дверь, пошел вниз по улице. Оставшись один, м. Прайс начал обходить комнату, рассматривая и исследуя все, в ней находившееся, потом, подтащив к огню покойное кресло, протянул ноги на каминную решетку и снова погрузился в свои мечтания.

Два часа спустя он сидел на этом самом месте совершенно преображенный и сияющий. Его тонкие ноги скрывались под светлыми, клетчатыми брюками; расшитый жилет и изящный сюртук украшал верхнюю часть его особы, а большой хризантем в петлице довершал подобие австралийского миллионера, как понимал его м. Спригс.

— Порядочные часы с цепочкой, и немного денег в кармане, и я буду чувствовать себя прекрасно, — прошептал м. Прайс.

— Больше ты от меня ничего не получишь, — яростно проговорил м. Спригс. — Я истратил все свои деньги до последней копейки!

— Кроме тех, которые в банке, — сказал его шурин. — Я знаю, что тебе нужен лишний день на то, чтобы получить их, а потому назначим для часов и цепочки, положим, субботу.

М. Спригс беспомощно взглянул на жену, но она уклонилась от его взгляда. Он обернулся и стал смотреть как зачарованный на м. Прайса, и получил в ответ весело одобрительный кивок головы.

— Я пойду с тобой и выберу их, — добавил м. Прайс. — Это избавит тебя от лишнего труда, если не от расхода.

Он засунул руки в карманы и, широко раскинув ноги, запрокинул голову на спинку кресла и начал выпускать струйки дыма к потолку. Он все еще пребывал в этом удобном положении, когда вернулась домой Этель в сопровождении м. Поттера.

— Это… это твой дядя Гусси, — сказала м-сс Спригс, когда девушка остановилась посреди комнаты, глядя на посетителя.

— Из Австралии, — как-то неясно выговорил ее муж.

М. Прайс улыбнулся, и племянница, заметив, что он вынул трубку изо рта и провел задом руки по губам, подошла и поцеловала его в бровь. Затем представили м. Поттера, который удостоился любезного приема, причем м. Прайс распространился о необыкновенном его сходстве с одним молодым его приятелем, который только что получил наследство в 40,000 фунтов годового дохода.

— Это почти то же, что и вы имеете, дядя? — смело осведомилась мисс Спригс. М. Прайс показал на нее головой и, казалось, размышлял.

— Несколько более, — сказал он наконец, — несколько более.

М. Поттер резко перевел дыхание; м. Спригс, только что нагнувшийся над камином за угольком для трубки, едва не свалился в огонь. Наступило внушительное молчание.

— Деньги еще не все, — сказал м. Прайс, обводя взором вокруг себя и покачивая головой. — Они тогда только хороши, когда можно раздавать их.

Глаза его все продолжали блуждать по комнате и остановились наконец окончательно на м. Поттер. Молодой человек заметил с трепетом, что они так и светились расположением к нему.

— И представить себе только, что вы приехали, не сказав никому ни слова, и сделали нам всем такой сюрприз! — воскликнула Этель.

— Я чувствовал, что должен повидать вас всех еще раз перед смертью, — просто отвечал ее дядя. — Я предполагал ограничиться коротким посещением, но твои отец и мать и слышать не хотят о том, чтобы я опять уехал сегодня же.

— Конечно, нет, — сказала Этель, помогавшая молчаливой мисс Спригс накрывать на стол к ужину.

— Когда я заикнулся об отъезде, твой отец так и пригвоздил меня к креслу, — продолжал правдивый м. Прайс.

— И отлично сделал, — сказала девушка. — А теперь, пододвигайте-ка сюда ваше кресло и будем ужинать, а вы расскажите нам все про Австралию.

М. Прайс подвинул свое кресло, но от рассказов об Австралии отказался, заметив очень неблагодарным образом, что ему до смерти надоело самое ее название. Он предпочел вместо того обсуждать прошедшее и будущее м. Поттера. Между прочим он узнал, что этот юный джентльмен человек очень расчетливый и бережливый, и что его сбережения, благодаря маленькому, удачно полученному наследству, доходят до ста десяти фунтов.

— Альфред пробудет у Пальмера и Мей еще год, а потом мы откроем свое дело, — сказала Этель.

— И прекрасно сделаете, — одобрил м. Прайс. — Я люблю видеть, когда молодые люди сами пробивают себе дорогу, — прибавил он выразительно. — Это для них полезно.

Всем было ясно, что он почувствовал сразу большую симпатию к м. Поттеру. Он обсуждал с ним колониальную торговлю с видом богатого человека, ищущего, где бы выгоднее поместить свой капитал, и несколько раз неопределенно намекал о своем намерении вернуться в Англию, после прощального посещения Австралии, и поселиться поблизости от семьи. После ужина он принял предложенную ему м. Поттером сигару, а когда молодой человек простился — в необычно поздний час — он проводил его до дому.

То было начало целого ряда приятных вечеров, и м. Прайс, купивший в ближайшей книжной лавочке книгу об Австралии, уже не скупился на рассказы о своих тамошних похождениях. Золотые часы с цепочкой, произведшие значительную брешь в запасном капитальце его зятя, придавали солидный вид его жилету, и булавка с великолепным поддельным бриллиантом блистала в его галстуке. Под влиянием хорошей и обильной пищи и всевозможных домашних удобств, он поправлялся с каждым днем, и несчастный м. Спригс тщетно напрягал мозги, чтобы придумать, как уберечь себя от дальнейших претензий шурина. Со второго дня знакомства он уже называл м. Поттера "Альф", и молодые люди выслушивали с большим вниманием его лекции на тему "О деньгах, как их добывать, и как сохранять".

Собственные его приемы в отношении м. Спригса служили тому примером, о котором он однако же умалчивал. Начав с шиллингов, он перешел затем и на полу-кроны, и ободренный успехом, однажды вечером смело попросил пол-фунта стерлингов, чтобы купить на него свадебный подарок. М-сс Спригс увлекла своего вконец измученного и потерявшего всякое терпение мужа в кухню, и начала шепотом убеждать его.

— Давай ему, что он просит, пока они не обвенчаны, — умоляла она. — После того Альфреду ничего уже нельзя будет сделать, и к тому же тогда ему самому выгоднее будет умалчивать обо всем этом.

М. Спригс, бывший всю жизнь расчетливым человеком, достал пол-фунта и передал его м. Прайсу с придачей нескольких, вновь изобретенных им эпитетов, которые этот последний выслушал совершенно невозмутимо. В самом деле, его блестящие глаза и приятная улыбка, казалось, показывали, что он смотрит на них скорее как на комплименты, чем как на что-либо другое.

— Я телеграфировал сегодня утром в Австралию, — сказал он, пока все они сидели в этот вечер за ужином.

— Насчет моих денег? — с живостью спросил м. Поттер.

М. Прайс быстро сделал ему угрожающий знак бровями. — Нет, велел моему главному приказчику прислать сюда свадебный подарок для вас, — сказал он, поспешно смягчая свое выражение лица под взглядом м. Спригса. — У меня есть там как раз то, что нужно, а здесь я не вижу ничего подходящего и достаточно хорошего.

Молодая чета рассыпалась в благодарностях.

— Что такое вы хотели сказать насчет ваших денег? — спросил м. Спригс, обращаясь к своему будущему зятю.

— Ничего, — уклончиво отвечал молодой человек.

— Это секрет, — сказал м. Прайс.

— Насчет чего? — настаивал м. Спригс, возвышая голос.

— Это маленькое частное дельце между мной и дядей Гусси, — сказал м. Паттер несколько натянуто.

— Вы… вы не давали ему денег взаймы? — проговорил каменщик, заикаясь.

— Не говори глупостей, отец, — резко сказала мисс Спригс. — На что могут понадобиться дяде Гусси ничтожные деньги Альфреда? Если уж ты хочешь знать, то Альфред вынимает их из банка, потому что дядя берется поместить их для него.

Взгляды м. и м-сс Спригс и м. Прайса скрестились в тройном поединке.

Последний заговорил прежде всех.

— Я помещу их в свое предприятие, — сказал он с угрожающим взглядом, — в Австралии.

— И он не хотел, чтобы знали о его великодушии, — прибавил м. Поттер.

Совершенно сбитый с толку, м. Спригс беспомощно оглянулся вокруг стола. Нога его жены прижала его ногу, и губы его как-то сами собой сомкнулись, как у автомата.

— Я не знала, что ваши деньги на текущем счету, — сказала м-сс Спригс дрожащим голосом.

— Я подавал специальное прошение, и мне обещали их в пятницу, — отвечал м. Паттер, улыбаясь. — Не каждый день представляется такой прекрасный случай.

Он наполнил стакан дяди Гусси, и этот джентльмен сейчас же поднял его и провозгласил тост за здоровье молодой четы.

— Если бы случилось что-нибудь теперь, чтобы расстроить их свадьбу, они были бы неутешны на всю жизнь, я вижу это, — сказал он с быстрым взглядом на сестру.

— Неутешны навсегда, — подтвердил м. Поттер замогильным голосом, сжимая под столом руку мнсс Спригс.

— Любовь, — это единственное, что стоит иметь, — продолжал м. Прайс, следя за зятем уголком глаза. — Деньги — ничто!

М. Спригс опорожнил свой стакан и, насупив брови, начал разрисовывать узоры на скатерти тупой стороной ножа. Нога жены все еще сжимала его ногу, и он ждал от нее указаний.

Но в первый раз в жизни м-сс Спригс не могла ничего указать ему. Даже когда м. Поттер удалился и Этель ушла к себе наверх, она все еще оставалась безгласной. Некоторое время она сидела неподвижно, смотря на огонь и взглядывая изредка на дядю Гусси, курившего сигару, потом встала и нагнулась над мужем.

— Делай, что сам сочтешь за лучшее, — сказала она измученным голосом. — Покойной ночи!

— Что это все значит, насчет денег Альфреда? — грозно спросил м. Спригс, когда дверь затворилась за ней.

— Я помещу их в свое дело, — отвечал дядя Гусси кротким голосом, — в свое дело в Австралии.

— Го, го! Тебе придется сначала перемолвить об этом словечко со мной! — сказал Спригс.

Тот откинулся на спинку кресла и продолжал безмятежно смаковать свою сигару.

— Ты делай, что хочешь, — сказал он хладнокровно. — Конечно, если ты все скажешь Альфреду, то я денег не получу, но Этель не получит его. Кроме того он тогда узнает, сколько лжи ты тут наговорил.

— Я удивляюсь, как ты еще можешь глядеть мне в глаза! — проговорил взбешенный каменщик.

— И я дам ему понять, что ты должен был попользоваться половиной его ста десяти фунтов, да потом одумался, — продолжал невозмутимый м. Прайс. — Это такого рода юноша, который всему поверит. Дай ему Бог здоровья!

М. Спригс вскочил со стула и стал над шурином со сжатыми кулаками. М. Прайсь ответил яростно вызывающим взглядом.

— Если ты так щепетилен, то можешь пополнить ему эту потерю, — сказал он медленно. Я знаю, что ты всегда откладывал, да и Эмме досталось по наследству кое-что из того, чем следовало бы воспользоваться мне. Когда ты кончишь ломать комедию, я пойду спать. До свиданья!

Он поднялся, зевая, и направился к двери, а м. Спригс, поборов в себе мгновенное поползновение растерзать его на куски и выбросить на улицу, потушил лампу и пошел наверх до утра обсуждать положение с женой.

На следующий день он ушел на работу, так и не придя еще ни к какому решению, но со все более крепнущим убеждением, что м. Прайсу придется предоставить поступать, как ему заблагорассудится. До свадьбы оставалось уже только пять дней, и в доме шли поспешные приготовления к торжеству. Для оправдания непреодолимого припадка уныния, он сослался на безумную зубную боль, хотя и оставался глухим к разным лекарствам, рекомендуемым дядей Гусси, так же как и к имени прекрасного дантиста, который трижды сломал зуб м. Поттера, прежде чем его вырвал.

К дяде Гусси он относился только что не грубо при людях, а наедине расточал ему леденящие кровь угрозы. М. Прайс, приписывая это последнее обстоятельство зубной боли, также разнообразил свое обращение с зятем, смотря по обществу, в котором они находились, рекомендуя ему при свидетелях прополаскивать рот водкой и другие приятные средства, а с глазу на глаз советуя набрать в рот воды и сидеть над огнем, пока вода не закипит.

В четверг утром м. Спригсу было особенно плохо; в четверг же вечером он пришел домой довольный и сияющий. Он с каким то особенным размахом повесил свою шляпу на гвоздик, поцеловал жену и, не обращая никакого внимания на неодобрительное выражение лица м. Прайса, проделал несколько неуклюжих па, приплясывая, перед камином.

— Или получил наследство? — осведомился его шурин, бросая на него очень кислый взгляд.

— Нет, но спас состояние, — весело отвечал м. Спригс. — Удивляюсь только, как я не подумал об этом сам!

— Не подумал о чем? — спросил м. Прайс.

— Ты это скоро узнаешь, — отвечал м. Спригс, — Пеняй только на себя самого.

Дядя Гусси подозрительно втянул в себя воздух. М-сс Спригс попросила мужа объясниться яснее.

— Я выбрался из затруднения, — отвечал ее муж, придвигая свой стул к чайному столу. — Никто не пострадает, кроме Гусси.

— Ага! — резко воскликнул этот джентльмен.

— Я отпросился сегодня с работы, — продолжал м. Спригс, улыбаясь жене довольной улыбкой, — и пошел навестить одного моего приятеля, Биля Уайта, полисмена, и рассказал ему про Гусси.

М. Прайс застыл на стуле в неподвижной позе.

— И… следуя… его… совету, — медленно протянул м. Спригс, потягивая горячий чай, — я написал в Скотланд-Ярд заявление о том, что Август Прайс, освобожденный до срока арестант, старается обманным образом приобрести 110 фунтов стерлингов.

М. Прайс, бледный и задыхающийся, встал и смотрел на него молча.

— Что великолепно, как говорит Биль, — продолжал м. Спригс с величайшим наслаждением, — это, что Гусси придется опять попутешествовать. Ему нужно скрыться, потому что, если они его поймают, то заставят отсидеть остальное время. И Биль говорит, что если он будет писать письма кому-нибудь из нас, то тем легче будет найти его. Тебе лучше всего отправляться с первым же поездом в Австралию.

— Когда… в какое время… ты отправил… это заявление? — спросил дядя Гусси дрожащим голосом.

— Часа в два, — отвечал м. Спригс, смотря на часы. — Полагаю, что тебе как раз еще хватит времени.

М. Прайс поспешно подошел к маленькому боковому столику и, схватив свою шляпу, нахлобучил ее по самые глаза. Он остановился на минуту на пороге, чтобы взглянуть вверх и вниз по улице, потом дверь тихонько затворилась за ним. М-сс Спригс взглянула на мужа.

— Отозван в Австралию экстренной телеграммой, — проговорил тот, подмигивая. — Биль Уайт молодец, как есть молодец!

— О, Джордж, — сказала жена его, — неужели ты в самом деле написал это заявление?

М. Спригсь подмигнул ей вторично.

 

ВСЕ ДЕЛО В ПЛАТЬЕ

— Не люблю я женщин на корабле, — сердито сказал старый боцман. — Пойдут они задавать тебе всякие дурацкие вопросы, а обойдись только с ними невежливо, не отвечай, — сейчас пожалуются шкиперу. А если и будешь вежлив и любезен, то что толку? Разве заслужишь щепотку табаку, или шиллинг, или что-нибудь такое? Ничуть не бывало; только скажут "спасибо", да и скажут-то так, будто ты еще должен быть благодарен, что они с тобой заговорили.

И какие же они противные! Попроси только девушку вежливо, по-хорошему, сойти с каната, который ты хочешь собрать, и она посмотрит на тебя так, точно ты обязан век дожидаться, пока ей угодно будет двинуться. А попробуй-ка, дерни его из-под нее не сказавшись, так и места себе не найдешь на корабле! Один человек, которого я знавал — он умер теперь, бедный малый, и оставил трех вдов, оплакивающих свою незаменимую потерю — говаривал не раз, что при всей его опытности, женщины до конца оставались для него такими же загадками, как когда он в первый раз женился.

Конечно, бывает иногда, что попадает на бак, девушка под видом парня, и служит как обыкновенный матрос, или юнга, и никто об этом и не догадывается. Это случалось прежде, да вероятно будет случаться и вперед.

С нами была раз курьезная история на бриге "Лондонская Башня", на котором я служил экономом. Шли мы из Ливерпуля в Мельбурн с разным грузом, и перед самым отплытием приняли нового юнгу, которого записали в судовую книгу под именем Генри Мало. Ну, и первое, что мы заметили у этого самого Генри, это что он страх как не любил работать и постоянно болел морской болезнью. Бывало, как только требуется что-нибудь сделать, сейчас этот мальчишка отправляется в трюм и валяется там, какая бы ни была погода.

Тогда Биль Доусет, как говорится, усыновил его и сказал, что сделает-таки из него моряка. Мне кажется, что если бы Генри предоставили выбор отца, то он выбрал бы любого из нас, только не Биля, а я так и вовсе предпочел бы быть сиротой, чем сыном кого бы то ни было из них. Биль сначала только орудовал языком — уж и язык же у него был! Но когда это не помогло, он начал угощать малого подзатыльниками. Конечно, в этом ничего нет дурного, одна польза для мальчишки, который должен учиться зарабатывать свое пропитание, но Генри обыкновенно так ревел, что нам всем становилось за него стыдно.

Биль, наконец, просто стал бояться трогать его и попробовал пробирать его насмешками. Но тогда мы увидели, что Генри умеет насмешничать еще в десять раз лучше Биля — он всех кругом обговаривал и, так сказать, прямо вырывал слова изо рта у Биля и их же обращал против него. Тогда Биль опять пускал в ход свое природное оружие, и кончилось тем, что недели через две после отплытия, малый взобрался на палубу и пожаловался шкиперу на Биля, что он очень ругается.

— Ругается? — переспросил старик, сверкая на него глазами, точно хотел съесть его. — Как же он ругается?

— Скверно ругается, сэр, — отвечал Генри.

— Повтори, — сказал шкипер. Генрн даже вздрогнул.

— Не могу, сэр, — отвечал он очень серьезно, — но совсем… совсем так, как вы вчера разговаривали с гребцами.

— Убирайся на свое место! — заревел шкипер, — сию минуту убирайся, и чтоб я больше об этом не слыхал. Сидел бы лучше в девичьем пансионе, коли так!

— Я знаю, что мне следовало бы там быть, сэр, — прохныкал Генри, — да я никак не ожидал, что здесь так будет.

Старик вытаращил на него глаза; потом протер их и опять вытаращил, а Генри вытер слезы и стоит, смотрит в пол.

— Праведное небо! — сказал, наконец, старик, вроде как бы задушенным голосом. — Не говори мне, что ты девчонка!

— Не буду, если вы не желаете, — сказал Генри и опять вытер глаза.

— Как же вас зовут? — спросил, наконец, старик.

— Мери Мало, сэр, — отвечал Генри очень кротко.

— Что же вас заставило так поступить? — спросил опять шкипер.

— Отец хотел меня выдать за человека, которого я не люблю, — отвечала мисс Мало. — Он все любовался моими волосами, так вот я их и обрезала. Но тогда я испугалась того, что сделала, и так как уж была похожа на мальчика, то и решила отправиться в море.

— Ну, хороша для меня ответственность! — сказал шкипер, и затем позвал своего помощника, который только что вышел на палубу, и спросил его совета. Помощник был очень строгий и совестливый человек — для помощника — и это его так поразило, что он сначала даже не мог говорить.

— Ее придется отделить, — сказал он наконец.

— Конечно придется, — сказал шкипер, и позвал меня и велел очистить для нее свободную каюту (мы брали иногда и пассажиров на бригъ) и отнести туда ее сундук.

— У вас верно найдется там какое-нибудь платье? — спросил он как-то озабоченно.

— Только вот такое, — отвечала мисс Мало застенчиво.

— И пришли мне сюда Доусета, — прибавил шкипер, обращаясь ко мне.

Мы почти вытолкнули на палубу бедного Биля, и по тому, как шкипер накинулся на него, можно было подумать, что он величайший злодей в мире! Он уже просил прощенья у барышни, и так, и этак, а когда вернулся к нам, то был до того смущен, что просто уж не помнил, что говорить, и даже извинился перед своим братом матросом, за то, что наступил ему на ногу.

Тогда шкипер провел мисс Мало вниз, на ее новую квартиру, и к величайшему своему удивлению подметил, как третий офицер, большой любитель дамского общества, отплясывал себе какого-то трепака в пустой кают-компании.

В этот самый вечер шкипер и помощник составили между собой комитет, чтобы решить, что делать. Все, что ни посоветует помощник, то шкипер сейчас же осуждает, а если шкипер что-нибудь предложит, помощник немедленно заявляет, что это невозможно. И после того как комитет заседал три часа подряд безуспешно, они начали браниться; по крайней мере шкипер ругал помощника, а тот все повторял, что если б не дисциплина, он назвал бы такого человека, который сказал бы шкиперу две — три вещи, которые ему было бы очень полезно выслушать.

— Ей нужно иметь костюм, говорят вам, — кричал шкипер очень разгоряченный, — или по крайней мере хоть платье!

— Какая же разница между костюмом и платьем? — спрашивал помощник.

— Есть разница, — повторял шкипер.

— Какая же? — твердил свое помощник.

— Бесполезно было бы вам объяснять, — сказал шкипер. — У некоторых людей головы слишком тупы.

— Вот, что верно, то верно, — согласился помощник.

И на этом комитет прекратил свое заседание; но утром, за завтраком, они опять помирились и уж чего, чего только ни выделывали перед мисс Мало. Удивительно, какую разницу произвела в девушке одна ночь отдыха! Она вымылась прекрасно, чисто-на-чисто, завила себе волосы и начесала их на лоб, — они у нее были довольно длинные, — и комитет только поджимал губы и поглядывал друг на друга, пока мистер Фишер разговаривал с ней и подкладывал ей кушанья на тарелку.

После завтрака она вышла на палубу и стояла, облокотясь на фальшборт, и опять-таки разговаривая с м. Фишером. Смеялась она тоже очень мило, хотя раньше я этого и не замечал, пока она была на баке; положим, что тогда ей было совсем не до смеха. А пока она стояла там, наверху, забавляясь, смотря как мы все работаем, комитет опять собрался внизу, чтобы рассуждать о ней.

Когда я сошел в каюту, она походила на портняжную мастерскую. На столе лежали шелковые платки и всякие такие штуки, и шкипер стоял над ними, с большими ножницами в руках, не зная как приступить к делу.

— Я не буду затевать ничего большего, — сказал он, наконец. — Только что-нибудь такое, чтобы набросить на ее мужскую одежду.

Помощник не отвечал, он весь был поглощен другим занятием. Он рисовал платья на маленьком клочке бумаги и смотрел на них сбоку, наклонив голову, чтобы видеть, не окажутся ли они таким образом лучше.

— Ну, слава Богу, придумал! — вскричал вдруг старик. — Где тот халат, который подарила вам ваша жена?

Помощник поднял голову.

— Право не знаю, — сказал он медленно, — я куда-то затерял его.

— Ну, не может же он быть далеко, — настаивал шкипер. — Из него как раз выйдет хорошее платье.

— Вряд ли, — отвечал помощник, — он не будет хорошо сидеть. А знаете, о чем я думал?

— Ну? — сказал шкипер.

— Если взять штуки три из ваших новых фланелевых рубашек? — сказал помощник. — Они ведь очень темные и сидеть будут отлично.

— Попробуем сначала ваш халат, — говорил шкипер добродушно. — Это легче. Я помогу вам отыскать его.

— Понять не могу, куда я его девал, — сказал помощник.

— Ну, ну, поищем у вас в каюте, — говорил старик.

Они пошли в каюту помощника, и, к большому его удивлению, халат оказался преспокойно висящим как раз за дверью, на гвоздике.

Это был прекрасный халат — теплое, мягкое сукно, отделанное шнурком — и шкипер опять вооружился своими ножницами и так и впился в него глазами. Потом он отрезал осторожно верхнюю часть с двумя висящими рукавами и передал ее помощнику.

— Мне это не нужно, мистер Джаксон, — сказал он медленно, — а вам пожалуй пригодится.

— Пока вы заняты этим, не приняться ли мне за те три рубашки? — спросил м. Джаксон.

— Какие три рубашки? — спросил шкипер, тщательно отрезая пуговицы.

— Да ваши, — отвечал м. Джаксон. — Посмотрим, кто из нас смастерит лучше платье?

— Нет, м. Джаксон, — сказал старик, — я уверен, что у вас ничего не выйдет из моих рубашек. У вас нет этого самого дарования. Да и кроме того, они мне нужны.

— Так же, как и мне мой халат, если уж на то пошло, — пробурчал помощник недовольным тоном.

— Так зачем же вы мне его дали? — говорит шкипер. — Право в другой раз не мешало бы вам знать повернее, чего вы хотите, а чего нет, м. Джаксон!

Помощник не сказал больше ни слова. Он сидел и наблюдал за стариком, как тот вдел нитку в иголку и начал сшивать спереди полы халата. И право, когда он их сшил, вышло совсем недурно, и мисс Мало была, видимо, очень довольна. Она, право, выглядела в нем совсем красавицей, с ее синей матросской рубашкой, с кушаком из шелковых платков вокруг пояса — и я сразу заметил, что третий офицер совсем размяк,

— Ну теперь вы более походите на ту девушку которую привык видеть ваш отец, — сказал шкипер. — Сейчас я немного натрудил палец, но потом я сделаю вам и шляпу.

— Интересно будет взглянуть на нее, — сказал помощник.

— Это очень легко, — сказал шкипер. — Я видел, как их делает моя жена. Она их называет токами. Нужно только сделать форму из картона, а потом натянуть на нее материю.

Платье это произвело удивительную перемену в девушке. Просто удивительную. Она словно сразу переродилась и превратилась в барышню. И вся кают-компания смотрела ей в глаза и повиновалась каждому ее слову, а что касается меня, то право она, кажется, думала, что я нарочно приставлен к ней, чтобы ей прислуживать.

Да и нужно сказать, что ей повезло. Погода стояла все время прекрасная, так что дела особенного ни у кого не было, и если только она не выслушивала добрые советы шкипера или помощника, то уж наверно болтала со вторым, или с третьим офицером, которые оба за ней ухаживали. М. Скотт, второй офицер, первые два-три дня не обращал на нее никакого внимания, и я только потому заметил, что он влюблен, что он стал невежливо обходиться с м. Фишером, и вдруг перестал ругаться, да так внезапно, что я удивляюсь, как это ему не повредило.

Мне кажется, что сначала девушке нравилось их внимание, но через несколько времени оно ей решительно надоело. Ей, правда, не давали ни минуты покоя, бедняжке. Если она стояла на палубе, смотря за борт, сейчас же подходил к ней третий офицер и начинал говорить, как из романа, про море, про уединенную жизнь моряков, а м. Скотт, я сам слышал, повторял ей стихи. Шкипер тоже услыхал это, и так как он относился подозрительно ко всяким стихам, да и недослышал их как следует, то позвал его с себе и велел повторить их при нем. Верно он и тут не слишком-то хорошо понял, в чем дело, потому что позвал помощника и велел опять повторить, чтобы и тот слышал. Помощник сказал, что это все ерунда, и тогда шкипер объявил м. Скотту, что если он еще когда-нибудь поймает его на чем-нибудь подобном, то даст ему себя знать.

Несомненно, что оба молодые человека были совершенно искренни. Как-то раз она сказала, что никогда, никогда не полюбит человека, который пьет и курит, и что же бы вы думали? Сейчас же оба молодца принесли ей свои трубки, чтобы она их бросила в море; и мучились же они потом, видя как курят другие! Просто жалость была смотреть.

Наконец, дошло до того, что помощник, который, как я уже говорил, был человек очень щепетильный, предложил опять собраться комитету. Дело было очень серьезное, и он произнес длинную, торжественную речь о том, что он сам отец семейства, и что второй и третий офицеры слишком внимательны к мисс Мало, и что обязанность шкипера остановить это.

— Как? — говорит шкипер.

— Прекратите игру в шашки и в карты, и чтение стихов, — говорит помощник. — Девушке оказывается слишком много внимания; это вскружит ей голову. Употребите свою власть, сэр, и запретите это.

Шкипер так был поражен этими словами, что не только запретил всякую игру, но еще не позволил молодым людям говорить с девушкой иначе, как за столом или во время общего разговора. Никому из них это не понравилось, хотя девушка и сделала вид, что довольна, и в продолжение целой недели в нашей каюте царствовала тишина, чтобы не сказать — скука.

Все опять пошло по-старому после одного очень любопытного случая. Я только что подал в каюту вечерний чай и остановился у палубной лестницы, чтобы пропустить шкипера и м. Фишера, как вдруг мы услыхали звук громкой пощечины. Все мы сразу бросились в каюту, и там увидали помощника, который держался рукой за щеку с таким видом, будто его оглушил громовый удар, и мисс Мало, которая так и сверкала на него глазами.

— Мистер Джаксон! — говорит шкипер страшным голосом, — что это значит?

— Спросите у нее, — кричит помощник. — Она должно быть с ума сошла, или что-нибудь такое!

— Что это значит, мисс Мало? — говорит шкипер.

— Спросите у него, — отвечает мисс Мало, дыша тяжело и прерывисто.

— Мистер Джаксон, — говорит шкипер очень строго, — что вы такое наделали?

— Ничего! — завопил помощник.

— Неужели то, что я слышал, была пощечина? — говорит шкипер.

— Да, пощечина, — отвечает помощник, скрежеща зубами.

— Пощечина вам? — спрашивает опять шкипер.

— Ну да. Я же говорю вам, что она с ума сошла! — говорит помощник. — Я сидел здесь совершенно тихо и спокойно, когда она вдруг подошла и ударила меня по лицу.

— За что же вы его ударили? — спросил опять старик у девушки.

— За то, что он заслужил это, — отвечала мисс Мало.

Шкипер покачал головой и посмотрел на помощника так печально, что тот начал шагать взад и вперед по каюте и стучать по столу кулаком.

— Если бы я не слышал этого сам, то ни за что не поверил бы, — говорит шкипер. — И вы к тому же еще отец семейства! Хороший пример подаете вы молодым людям, нечего сказать.

— Пожалуйста, не говорите больше об этом, — попросила мисс Мало. — Я уверена, что он и сам теперь жалеет.

— Хорошо, — сказал шкипер, — но вы понимаете, мистер Джаксон, что хотя я и не слежу за вашим поведением, но вы уже не имеете права говорить с этой барышней. Кроме того, вы должны считать себя исключенным из комитета.

— Чорт бы побрал комитет! — закричал помощник. — Чорт…

Он оглянулся кругом, и глаза у него точно хотели выскочить из головы; потом вдруг сразу закрыл рот и ушел на палубу. Он никогда уже не вспоминал про эту историю, да и вообще почти не говорил ни с кем, до самого конца плавания. Молодые люди опять принялись за свои карты и шашки, но он точно не замечал их, и ни разу не заговаривал со шкипером, пока тот сам не обращался к нему.

Наконец добрались мы до Мельбурна, и первым же делом шкипер дал нашей барышне денег, чтобы она съездила на берег и купила себе платье. Он сделал это очень деликатным манером; предложил ей ее жалованье, как юнге, и я никогда не видывал, чтобы кто-нибудь так удивился и обрадовался, как она. Шкипер поехал с ней на берег, так как у нее был немного странный вид, чтобы отпустить ее одну, но через час он вернулся без нее.

— Я думал, что она может быть уже на бриге, — сказал он м. Фишеру. — Я как-то потерял ее из виду, пока дожидался около одного магазина.

Ну, они посуетились, поволновались, и потом отправились на берег искать ее, и вернулись в 8 часов, очень встревоженные, опять ни с чем.

Прошло и 9 часов, а ее и следа не было. М. Фишер и м. Скотт были в ужасном состоянии, а шкипер разослал всех до одного человека на берег на поиски. Искали они ее и там, и здесь, и в том и в другом квартале, и явились наконец на бриг в полночь, до того измученные, что почти не могли стоять, не держась за что-нибудь, и до того расстроенные, что едва могли говорить. Ни один из офицеров, кроме м. Джаксона, не ложился в ту ночь, а едва рассвело, как они уже опять поспешили на поиски.

Ну, одним словом, она исчезла так бесследно, словно свалилась за борт, и кое-кто из ребят уже поглядывали на окружавшие волны, как бы ожидая, что вот-вот всплывет ее тело. Часам к двенадцати почти все мы пришли к тому убеждению, что ее похитили, и м. Фишер высказал несколько замечаний насчет мельбурнской полиции, от которых полисменам бы не поздоровилось, если бы они могли их услышать.

Я только что хотел подавать обед, когда дошли до нас первые слухи о ней. К бригу пристали трое самых обтрепанных и угрюмых шкиперов, каких мне когда-либо доводилось видеть, и заявили, что им нужно переговорить с нашим шкипером. Все они выстроились на палубе в ряд, и имели такой вид, точно собирались заплакать.

— Доброго утра, капитан Гарт, — сказал один из них, когда наш старик вышел к ним вместе с помощником.

— Доброго утра, — говорит он.

— Знакомо ли вам это? — спросил вдруг один, показывая ему на конце своей палки халат-юбку мисс Мало.

— Боже милосердный! — говорит шкипер. — Надеюсь, что ничего не случилось с этой бедной девушкой?

Три капитана все в раз закачали головами.

— Ее уже больше нет, — сказал второй из них.

— Как же это случилось? — спросил шкипер, очень тихо.

— Она сняла это… — сказал первый капитан, указывая на халат.

— И что же?.. простудилась? — спросил шкипер, тараща на него глаза.

Все три капитана опять закачали головами, и я заметил, что они следили друг за другом, чтобы делать это разом.

— Я не понимаю, — говорит шкипер.

— Я и то боялся, что вы не поймете, — сказал первый капитан. — Она сняла с себя это…

— Вы уже это говорили, — прервал его наш старик, довольно резко.

— И сделалась снова мальчишкой, — продолжал тот. — Да еще самым разбитным, хитрым разбойником-мальчишкой, какого я когда-либо встречал, а перенанимал я их на своем веку не мало!

Он оглянулся на остальных, и тут уж все они трое так и покатились со смеху, и начали приплясывать по палубе и хлопать друг друга по плечу, словно взбесились. Потом они спросили, кому именно досталась пощечина, и кто м. Фишер, а кто м. Скотт, и сказали нашему шкиперу, какой он добрый, славный человек, как хорошо выполнил свою роль отца. Целая куча лодок с зеваками собралась вокруг нашего брига, и как мы ни отбивались кусками угля и полными ушатами воды, мы не могли разогнать их. Мы стали посмешищем для всего города; и то ли еще было, когда, дня два спустя, мимо нас тихо прошел пароход, и мы увидали первого из приезжавших к нам капитанов, который стоял на мостике и насмешливо на нас поглядывал, между тем как в двух шагах от него, на носу, кривлялся этот чертенок-мальчишка, усиленно приседая и посылая нам воздушные поцелуи. Шкипер чуть с ума не сошел от стыда и досады!

 

АДМИРАЛ ПЕТЕРС

Мистер Джордж Буртон, моряк в отставке с пенсией, сидел у двери своей квартиры, благодушно и безмятежно любуясь морем. Лето только что начиналось, и воздух был густо напоен ароматом многочисленных цветов; трубка м. Буртона была пуста и остыла, а кисет его с табаком остался в доме. Удостоверившись в этом, он тихонько покачал головой и, уступая убаюкивающему влиянию глубокой тишины и спокойствия всего его окружающего, отложил в сторону бесполезную трубку и задремал.

Разбудил его полчаса спустя звук шагов. Высокий, крепко сложенный мужчина подходил к нему по дороге из города, и м. Буртон, сонно поглядывая на него, старался припомнить, где он видал его прежде. Но даже когда незнакомец остановился над ним, глядя на него с улыбкой, память упорно отказывалась сослужить ему службу, и он сидел, выпучив глаза на красивое бритое лицо с маленькой бахромой седеющих бакенбард, в ожидании разъяснения.

— Джордж, дружище! — сказал незнакомец, хлопнув его изо всей силы по плечу. — Как поживаешь?

— Чор… то-есть, Бог мой, — сказал м. Буртон поправившись. — Неужели это Джо Стайль? А я и не узнал тебя без твоей бороды!

— Да, это я, — отвечал новоприбывший. — Я совершенно случайно узнал, где ты живешь, Джордж; я было предложил старому Дингелю повесить мою койку рядом с его на недельку или на две, а он сказал мне про тебя. Славное, спокойное местечко ваш Сикомб. А тебе посчастливилось получить пенсию, Джордж?

— Я заслужил ее, — резко сказал м. Буртон, которому послышалось что-то двусмысленное в замечании приятеля.

— Конечно, заслужил, — возразил м. Стайль. — Заслужил и я, да не получил. Ну, ну, плохое то сердце, которое ничему не радуется. А как насчет той выпивки, о которой ты прежде говаривал, Джордж?

— Тепер я почти совсем не пью, — отвечал хозяин дома.

— Я думал о себе, — сказал м. Стайль. — Терпеть не могу этой дряни, но доктор говорит что она мне необходима. Ты ведь знаешь, что такое эти доктора, Джордж?

М. Буртон не удостоил его ответом, но встал и ввел его в дом.

— Очень удобное помещение, Джордж, — заметил м. Стайль, одобрительно поглядывая вокруг себя. — Чистехонько и похоже на корабль. Я рад, что встретил старика Дингеля. Иначе, я пожалуй никогда бы и не увиделся с тобой, а ведь мы такие друзья!

Хозяин что-то пробурчал, вытащил из глубины маленького шкапчика бутылку виски и стакан и поставил их на стол. После некоторого колебания он достал и другой стакан.

— За наши благородные личности! — произнес м. Стайль с оттенком упрека в голосе. — И чтобы нам никогда не забывать старой дружбы.

М. Буртон поддержал тост.

— Я почти не знаю теперь, что это такое Джо, — сказал он медленно. — Ты не поверишь как скоро можно потерять вкус к водке.

М. Сталль отвечал, что верит ему на слово.

— У вас тут есть кое-где маленькие порядочные трактирчики, — заметил он. — Я проходил мимо одного, называется "Петух с цветком". Недурненькое, уютное местечко, чтобы провести вечерок.

— Я никогда туда не хожу, — поспешно сказал м. Буртон. — Я… один мой друг не любит трактиров.

— Да что это он? — тревожно осведомился его приятель.

— Это… это она, — несколько смущенно пояснил м. Буртон.

М. Стайль откинулся на спинку стула и поглядел на него с изумлением. Затем, опомнившись, он протянул руку за бутылкой.

— Выпьем за ее здоровье! — проговорил он густым басом. — Как ее зовут?

— Мистрис Доттон, — был ответ.

М. Стайль, приложив руку к сердцу, выпил за нее с чувством; потом, снова наполнив стакан, выпил еще за "счастливую парочку".

— Она очень строга насчет питья, — сказал м. Бургон, глядя на происходившее довольно сурово.

— А есть… того? — спросил м. Сгайль, хлопнув себя по карману, где ничто не звякнуло в ответ.

— Она зажиточна, — неловко отвечал хозяин. — У нее маленькая бумажная лавочка в городе; старинное, верное дело. Она из методисток и очень строгой нравственности.

— Как раз то, что тебе нужно, — заметил м. Стайль, ставя стакан на стол. — А что ты скажешь насчет прогулки?

М. Буртон изъявил согласие и, спрятав черную бутылку обратно в шкап, повел своего товарища вдоль прибрежных утесов к городу, отстоявшему в полумиле от их местечка. Дорогой м. Стайль развлекал его рассказами о приключениях, бывших с ним с тех пор, как они расстались. Особенная развязность в обращении и напыщенность манер объяснялись им тем, что он был одно время на сцене.

— Только выходные роли, — проговорил он, покачивая головой. — Единственная разговорная роль, какую я когда-либо исполнял, состояла в кашле. Ах, если бы ты только слышал этот кашель, Джордж!

М. Буртон вежливо выразил свое сожаление и посмотрел на приятеля с беспокойством. М. Стайль, все еще покачивая головой над не успешностью своей карьеры, очевидно держал путь прямо на "Петуха с цветком".

— Только выпить стакан пивка, — пояснил он, но, войдя в трактир, передумал и потребовал виски. М. Буртон, жертвуя своим принципом давнишней дружбе, также выпил с ним. Внутренность трактира как нельзя более оправдывала мнение м. Стайля об его уютности, и минут через десять он был уже в наилучших отношениях с постоянными посетителями. В эту маленькую, старомодную зальцу с ее громко тикающими часами, ее плетеными стульями и потрескавшимся кувшином для воды, наполненном розами, он внес атмосферу оживления большего города и рассказы о виденных им заморских больших городах. Его начали угощать, и м. Буртон, довольный приемом, оказанным его приятелю, также разделил с ним угощение, хотя и более умеренно. Пробило девять часов прежде, чем они собрались уходить, и то только по просьбе хозяина.

— Славные ребята, — проговорил м. Стайль, переваливаясь через порог на тихий, прохладный вечерний воздух. — Ухвати-ка меня… за руку, Джордж. Поддержи меня… немного.

М. Буртон исполнил желание товарища, и тот, успокоившись насчет своей устойчивости, затянул песню. Он пропел громогласно несколько куплетов из новейшей комической оперы, а затем, снова обратившись к м. Буртону, чтобы тот смотрел в оба и не давал ему споткнуться, пустился в пляс, тяжело передвигая ноги.

М. Буртон, добросовестно поддерживая его, принужден был поспевать за ним, бросая в то же время тревожные взгляды вдоль пустынной дороги. Налево от них морской прибой тихо плескался под утесами на песчаной отмели; направо были разбросаны два или три домика, у дверей которых появлялись изредка то тот, то другой из их обитателей, и с немым изумлением следили за происходившим.

— Пляши же, Джордж, — сказал м. Стайль: находивший своего приятеля скорее помехой для своих движений.

— Шт!.. перестань!.. — бешено прошипел м. Буртон, заметивший вдруг женскую фигуру, выходившую из освещенной двери одного домика и очевидно прощавшуюся с его хозяевами.

М. Стайль ответил ему оглушительным ревом и м. Буртон, отчаянно прильнув к своему отплясывающему приятелю, из опасения чего-нибудь еще худшего, мог только бросить умоляющий взгляд на м-сс Доттон, пока они протанцовывали мимо нее. Было еще достаточно светло для того, чтобы можно было различить выражение ее лица, и он доставил веселого м. Стайля домой в расположении духа, отнюдь не соответствовавшем тем прыжкам и телодвижением, которые поневоле пришлось ему выделывать.

Обращение его за завтраком на следующее утро было так неприветливо, что м. Станль, вставший свежий как маргаритка, и уже прогулявшийся по утесам, чтобы подышать морским воздухом, даже несколько обиделся.

— Ты ступай и повидайся с ней, — сказал он тревожно. — Не теряй ни минуты. Объясни ей, что это действие морского воздуха на старый солнечный удар.

— Она не так глупа, — мрачно возразил м. Буртон.

Он молча докончил свой завтрак и, оставив объятого раскаянием м. Стайля сидящим на пороге с трубкой, отправился к вдове, обдумывая дорогой как бы лучше объяснить ей все происшедшее. Покрытое свежим румянцем лицо м-сс Доттон изменилась, когда он вошел в лавку, и ее все еще красивые глаза взглянули на него с презрительным вопросом.

— Я… я видел вас вчера вечером, — робко начал м. Буртон.

— Я также вас видела, — сказала м-сс Доттон. — Сначала я не поверила своим глазам.

— Это был мой старый корабельный товарищ, — сказал м. Буртон. — Мы не видались с ним несколько лет, и свидание так на него подействовало.

— В самом деле? — произнесла вдова. — И свидание, да и "Петух с цветком" также. Я уже об этом слышала.

— Он непременно хотел пойти, — проговорил несчастный.

— Вам незачем было итти, — был резкий ответ.

— Я принужден был итти, — сказал м. Буртон, с трудом переводя дух. — Он… он старый мой начальник, и я нарушил бы дисциплину, если б отказал.

— Начальник? — повторила м-сс Доттон.

— Старый мой адмирал, — сказал м. Буртон, опять едва не поперхнувшись. — Вы слыхали, как я рассказывал про адмирала Петерса?

— Адмирал? — проговорила изумленная вдова. — И так ведет себя!

— Это настоящий, старый морской волк, — сказал м. Буртон. — Он гостит у меня, но конечно не хочет, чтобы знали, кто он. Я не мог отказать выпить с ним. Он мне приказал так сказать.

— Да, пожалуй что и так, — проговорила м-сс Доттон, смягчаясь. — И как подумаешь, что он гостит у вас!

— Он приехал вчера вечером на денек, но я думаю, что он уедет домой через час или два, — сказал м. Буртон, нашедший теперь прекрасное оправдание для ускорения отъезда приятеля.

Лицо м-сс Доттон омрачилось.

— Право, — прошептала она, — как бы мне хотелось его видеть! Вы столько мне про него рассказывали. Если он уедет не так скоро, и если вам вздумается зайти с ним ко мне сегодня вечерком, я буду очень рада.

— Я скажу ему, — отвечал м. Буртон, удивляясь внезапной перемене в ее обращении.

— Вы, кажется, говорили когда-то, что он дядя лорда Букфаста? — осведомилась м-сс Доттон как бы случайно.

— Да, — сказал м. Буртон с совершенно излишней угрюмостью в тоне. — Говорил.

— И подумать только, что адмирал живет у вас! — снова воскликнула м-сс Доттон.

— Настоящий старый морской волк, — повторил м. Буртон, — и кроме того, он не хочет, чтобы об этом узнали. Это секрет между нами тремя, мистрисс Доттон.

— Конечно, — согласилась вдова. — Можете передать адмиралу, что я не скажу ни одной живой душе, — прибавила она жеманясь.

М. Буртон поблагодарил ее и поспешил удалиться из опасения, как бы м. Стайль не вздумал последовать за ним, прежде чем узнает о своем внезапном повышении. Однако он нашел его по-прежнему мирно сидящим с трубкой на пороге дома.

— Я пробуду у тебя недельку или две, — с живостью сказал м. Сгайль, как только приятель рассказал ему в чем дело. — Тебе принесет огромную пользу, если увидят, что ты в дружеских отношениях с адмиралом, а я при случае замолвлю за тебя доброе словечко.

М. Буртон покачал головой.

— Нет, она может догадаться, — сказал он медленно. — Я думаю, что тебе лучше всего будет отправиться домой после обеда, Джо, и может быть заглянуть к ней по дороге, на минуту. Ты и в полчаса мог бы многое сказать про меня.

— Нет, Джордж, — отвечал м. Стайль улыбаясь с величайшим благодушием. — Если уж я принимаюсь за дело, то не стану делать кое-как. К тому же, роль адмирала хорошая, разговорная роль. Желал бы я знать, можно ли мне подражать в разговоре старому Петерсу?

— Конечно нет, — сказал встревоженный м. Буртон. — Ты не знаешь, как она строга и щепетильна.

М. Стайль вздохнул и сказал, что постарается сделать все возможное и без этого. Он провел большую часть дня с трубкой на берегу моря, а когда настал вечер, выбрился очень тщательно и усиленно вычистил свой саржевый костюм, приготовляясь к визиту.

М. Буртон совершил церемонию представления довольно неловко. М. Стайль принял величественный вид, имевший в себе немало достоинства; м-сс Доттон, в черном шелковом платье и брошке-камее, принадлежавшей еще ее матери, выглядела также не менее важно, и м. Буртон ощутил странное чувство неравенства по отношению к ним.

— Эта комната слишком мала, чтобы принимать вас в ней, адмирал Петерс, — сказала вдова, предлагая ему стул.

— Но она удобна, сударыня, — сказал м. Стайль, бросая одобрительный взгляд вокруг себя. — Вот посмотрели бы вы на некоторые дворцы, в которых я бывал за границей! Все напоказ, и никакого удобства. Ни одного покойного кресла во всей зале. А что касается до антимакассаров…

— Вы долго здесь пробудете, адмирал Петерс? — осведомилась сильно польщенная хозяйка.

— Сам еще не знаю, — был ответ. — Я намеревался сначала только заехать к моему честному, старому приятелю, Буртону — лучший человек в моем экипаже, — но он так гостеприимен, упрашивает меня прогостить у него несколько недель.

— Но адмирал говорит, что должен ехать завтра утром, — твердо вмешался м. Буртон.

— Если не получу за завтраком письма, Буртон, — безмятежно возразил м. Стайль.

М. Буртон покосился на него с таким видом, который имел в себе несомненные мятежнические задатки.

— О, надеюсь, что вы его получите, — проговорила вдова.

— Думаю, что получу, — сказал м. Станль, обмениваясь взглядами с приятелем. — Одно, что может помешать, это мои родственники; они непременно хотят, чтобы я ехал с ними к лорду Туфтону, в его имение.

М-сс Доттон просто дрожала от радости, что находится в обществе человека, имеющего таких знакомых. — Какая должна быть для вас разница, — прошептала она. — Роскошная жизнь на берегу, после всех опасностей на море!

— А, — сказал м. Стайль, — правда, правда!

— Страшные сражения! — проговорила м-сс Доттон, закрывая глаза и содрогаясь.

— К ним легко привыкаешь, — просто отвечал герой. — Кажется, что самое жаркое дело, в котором я участвовал, было при бомбардировке Александрии. Я стоял один. Все люди, которые не были еще убиты, разбежались, и бомбы лопались вокруг меня словно… словно фейерверк.

Вдова всплеснула руками и опять содрогнулась.

— Я стоял как раз за ним, ожидая его приказаний, — сказал м. Буртон.

— Вы? — резко проговорил м. Стайль. — Вы? Я что-то не помню этого, Буртон.

— Как? — сказал м. Буртон, слабо усмехаясь. — Я стоял прямо позади вас, сэр. Если вы припомните, сэр, я еще сказал вам, что дело порядочно жаркое?

М. Стайль сделал вид, что соображает.

— Нет, Буртон, — сказал он сурово. — Нет, насколько память мне не изменяет, я был там один.

— Осколком ядра с меня даже сорвало шляпу, сэр, — упорствовал м. Буртон, делая похвальные усилия, чтобы сдержать свою злость.

— Довольно, старик, — сказал м. Стайль резко. — Ни слова более, вы забываетесь!

Он обратился к вдове и начал опять болтать о своих "родственниках", чтобы отвлечь ее внимание от м. Буртона, которого, казалось, вот, вот хватит апоплексический удар, или же он лопнет от ярости, что было бы одинаково неприятно.

— Мои родственники слыхали про Буртона, — сказал он, бросая украдкой взгляд на этого обиженного джентльмена, чтобы видеть, начинает ли он приходить в себя. — Действительно, — он часто разделял со мной опасность. Мы с ним бывали не раз в довольно тесных переделках. Помните те две ночи, которые мы с вами провели, спрятавшись в трубе дворца Занзибарского Султана, Буртон?

— Еще бы не помнить! — скал м. Буртон, немного оправившись.

— Залезли в такую тесноту, что едва могли дышать, — продолжал м. Стайл.

— Пока я жив, никогда этого не забуду, — сказал м. Буртон, который думал, что приятель хочет загладить перед ним свою недавнюю вину.

— О, расскажите мне это, адмирал Петерс! — вскричала м-сс Доттон.

— Наверно Буртон вам уже рассказывал? — сказал м. Стайль.

— Никогда не промолвил ни слова, — отвечала вдова, глядя с упреком на сбитого с толку Буртона.

— Так расскажите же теперь, Буртон, — сказал м. Стайль.

— Вы рассказываете лучше меня, сэр, — отвечал тот.

— Нет, нет, — сказал м. Стайль, изобретательность которого подчас изменяла ему. — Рассказывайте вы. Это ваш рассказ.

Вдова смотрела то на того, то на другого.

— Скорее ваш, сэр, — сказал м. Буртон.

— Нет, я не расскажу, — сказал м. Стайль. — Это было бы несправедливо по отношению к вам, Буртон. Я совсем упустил это из виду, когда начал. Конечно, вы были тогда еще молоды…

— Я не сделал ничего такого, чего бы следовало стыдиться, сэр, — проговорил м. Буртон, трясясь от ярости.

— А для меня будет очень жестоко, если я ничего не услышу, — сказала м-сс Доттон с самым своим обворожительным видом.

М. Стайль бросил на нее выразительный взгляд и, поджав губы, кивнул по направлению к м. Буртону.

— Во всяком случае, вы также были со мной в трубе, сэр, — сказал этот злополучный господин.

— Да, — возразил тот строго, — но для чего я там был, старик?

М. Буртон не в силах был отвечать; он мог только вытаращив на него глаза, вне себя от бешенства.

— Для чего же вы там были, адмирал Петерс? — осведомилась вдова.

— Я был там, сударыня, — внушительно отвечал невозможный м. Стайль, — я был там, чтобы спасти жизнь Буртону. Я никогда не покидал своих людей в опасности, никогда. В какие бы переделки они ни попадали, я всегда употреблял все усилия, чтобы вытащить их оттуда. До меня дошел слух, что Буртон задыхается в трубе дворца любимой жены султана, и я…

— Любимой… жены… султана? — проговорила, м-сс Доттон, едва переводя дыхание и вытаращив глаза на м. Буртона, который как то бессильно съежился на своем стуле и глядел разинув рот, в немом изумлении, на изобретательного м. Стайля. — Бог мой! Я… я никогда не слыхивала ничего подобного. Ну, должна сказать, что я удивлена!..

— И я также, — прохрипел м. Буртон. — Я… я…

— Как же вы спаслись, адмирал Петерс? — спросила вдова, отворачиваясь с негодованием от легкомысленного Буртона.

М. Стайль покачал головой.

— Рассказать вам это, значило бы замешать в дело французского консула, — сказал он мягко. — Мне не следовало вовсе упоминать об этом приключении. Буртон был, оказывается, благоразумнее меня.

Вдова пробормотала что-то в знак согласия и снова окинула прозаическую фигуру своего прежнего поклонника взглядом, полным презрительного любопытства. С некоторой нерешительностью она пригласила адмирала поужинать у нее, и была, видимо, в восторге, когда он согласился.

М. Стайль вполне наслаждался своей ролью адмирала, сожалея единственно только о том, что не было тут какого-нибудь опытного театрального режиссера, чтобы видеть, как он ее проводит. По мере того, как вечер приближался к концу, важность его все увеличивалась; от добродушного протежирования злосчастного Буртона он перешел мало помалу к строгости, и начал уже даже прикрикивать на него. А раз, когда он спросил у него, имеет ли он намерение ему противоречить, выражение его лица было так страшно, что хозяйка побледнела и вся затряслась от волнения.

У м. Буртона, в свою очередь, было такое же выражение лица, когда они сошли с крыльца м-сс Доттон, и он в откровенных, выразительных словах спросил у м. Стайля, что означает его поведение?

— Трудная была роль, — Джордж, — возразил тот. — Нам следовало бы сначала немного прорепетировать ее. Я сделал все, что мог.

— Все, что мог? — яростно закричал м. Буртон. — Врал на меня неизвестно что, и командовал, словно мальчишкой!

— Мне пришлось исполнять роль без всякой подготовки, Джордж, — повторил м. Стайль твердо. — Ты сам прежде всего вовлек себя в затруднение, назвав меня адмиралом. В следующий раз я постараюсь сделать лучше.

М. Буртон с злобной гримасой отрезал, что никакого следующего раза не будет, но м. Стайль на это только улыбнулся, как человек, несравненно лучше осведомленный. Не слушая равно ни намеков, ни даже просьб отправиться поискать себе потехи куда-нибудь в другом месте, он продолжал жить у товарища, и тому вскоре пришлось испытать все неудобства и невзгоды, обыкновенно обильно усеивающие путь лжеца.

Когда они опять посетили вдову, возникло новое осложнение: всякому даже самому поверхностному наблюдателю, стало бы очевидно, что она и м. Стайль пришлись сильно по вкусу друг другу. Они тут же начали обмениваться нежными взглядами, а в третье посещение м. Буртону пришлось быть изумленным и скандализованным свидетелем сильнейшего и самого определенного флирта. Отчаянная попытка с его стороны перевести разговор на более безопасную и, по его мнению, более подходящую тему, только подчеркнула его поражение. Ни тот, ни другая не обратили на него никакого внимания, и, минуту спустя, м. Стайль назвал вдову "дерзкой плутовкой" и сказал, что она напоминает ему герцогиню Марфорд.

— Было время, когда я считал ее самой прелестной женщиной в Англии, — сказал он выразительно.

М-сс Доттон наивно улыбалась и опускала глазки. М. Стайль придвинул свой стул поближе к ней и взглянул на приятеля.

— Буртон, — сказал он.

— Сэр? — огрызнулся тот.

— Сбегайте домой и принесите мне мою трубку, — сказал м. Стайль. — Я забыл ее на камине.

М. Буртон колебался, и так как вдова случайно смотрела в другую сторону, он погрозил кулаком своему высшему начальству.

— Ну, скорее, — произнес м. Стайль повелительно.

— Очень сожалею, сэр, — сказал м. Буртон, несчастное положение которого сделало его находчивым, — но я разбил ее.

— Разбил? — повторил тот.

— Да, сэр, — сказал м. Буртон. — Я уронил ее на пол и нечаянно наступил на нее; раздробил на мелкие кусочки.

М. Стайль выбранил его как следует за его небрежность и спросил, знает ли он, что эта трубка — подарок итальянского посланника?

— Буртон всегда был неловок, — сказал он, обращаясь к вдове. — Когда он был со мной на "Разрушителе", его так и звали "Буртон-Увалень"; это было его постоянное прозвище.

И во весь остальной вечер он то говорил комплименты вдове, то рассказывал анекдоты про Буртона, которые все имели целью выставить в нелестном свете его ум и поведение. И несчастная жертва, после двух или трех бесплодных попыток к противоречию, могла только молча и бессильно злиться, видя пристрастное ослепление хозяйки дома. Едва только они успели выйти на улицу, как его долго сдерживаемое раздражение вылилось в целом потоке ругательств по адресу бессовестного товарища.

— Не могу же я изменить того, что я красив, — возразил тот, самодовольно ухмыляясь.

— Твоя красота не повредила бы никому, — сказал м. Буртон, скрипящим голосом. — Все дело в этом адмиральстве. Оно вскружило ей голову.

М. Станль улыбнулся.

— Она, конечно, скажет "да", как только я этого захочу, — заметил он. — И помни, Джордж, что твой прибор всегда будет накрыт у нас, когда бы тебе ни вздумалось зайти.

— О, в самом деле! — возразил м. Буртон с злобной усмешкой. — Но представь себе, что я не далее как завтра утром расскажу ей всю правду насчет тебя. Если уж она не может достаться мне, то пусть же и тебе не достается!

— Да, это повредит и твоим шансам, — сказал м. Стайль. — Она никогда не простит тебе, что ты ее так одурачил. А пожалуй и жаль будет, что мы не получим ее, ни тот, ни другой.

— Ты змея! — дико закричал м. Буртон. — Змея, которую я отогрел на своей груди!

— Ну, к чему говорить такие неделикатные вещи, Джордж, — с упреком сказал м. Стайнь, останавливаясь у двери их дома. — Сядем-ка лучше, да обсудим все потихоньку.

М. Буртон вошел вслед за ним в комнату и расположился на первом попавшемся стуле, в ожидании.

— Она очевидно увлечена мной, — медленно начал м. Стайль. — Очевидно также, что если ты скажешь ей правду, это может испортить мои шансы. Не говорю, чтобы испортило их наверно, но может испортить. А раз как дело обстоит так, я согласен уехать отсюда не повидавшись с ней, завтра же утром с 6 часовым поездом, если только мне дадут настоящую цену.

— Настоящую цену? — повторил м. Буртон.

— Конечно, — невозмутимо отвечал ничем не смущающийся м. Стайль. — Она еще женщина ничего себе — для ее лет — да и лавчонка тоже недурненькая.

М. Буртон, скрывая свою злость, сделал вид, что размышляет. — Если пол-соверена… — сказал он наконец.

— Пол-дурака! — нетерпеливо прервал м. Стайль. — Мне нужно десять фунтов. Ты только что получил свою пенсию, а кроме того, ты всегда был бережлив и, наверно, откладывал.

— Десять фунтов! — проговорил м. Буртон задыхаясь. — Или ты думаешь, что у меня в саду золотые рудники? М. Стайль откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу.

— Я не уступлю ни копейки, — сказал он твердо. — Десять фунтов и билет на обратный проезд. Если же ты будешь ругаться, то я назначу двенадцать.

— Что же я объясню м-сс Доттон? — спросил м. Буртон, после четверти часа напрасных пререканий.

— Все, что хочешь, — отвечал его великодушный приятель. — Скажи ей, что я помолвлен с своей двоюродной сестрой, и что наша свадьба откладывается только вследствие моего эксцентричного поведения. И еще можешь сказать, что произошла эта эксцентричность от осколка бомбы, ранившей меня в голову. Наговори сколько хочешь вранья; я никогда уже сюда не вернусь, и обличать тебя не буду. А если она будет стараться разузнать что-нибудь про адмирала, то напомни ей, что она обещала сохранить его приезд в тайне.

Более часа м. Буртон просидел неподвижно на месте, обсуждая выгоды и невыгоды предложенной ему сделки, и наконец — так как м. Стайль решительно ни на что другое не соглашался — ударил с ним по рукам и отправился спать в состоянии духа, граничащем с помешательством и готовностью убить человека.

Он поднялся на следующее утро очень рано, и, отвечая как можно резче и короче на все замечания м. Стайля, который был в прекрасном настроении, отправился с ним на вокзал, чтобы увериться в его отъезде.

Утро было прелестное, ясное и прохладное, и несмотря на все постигшие его невзгоды, расположение духа м. Буртона начало проясняться при мысли о близком освобождении. Омрачилось оно снова только при входе в кассу вокзала, когда бессовестный м. Стайль решительно потребовал билет 1 класса.

— Где же видано, чтоб адмирал ехал в третьем! — заметил он с негодованием.

— Но ведь никто не знает, что ты адмирал! — убеждал м. Буртон, стараясь подделаться ему в тон.

— Нет, но я чувствую себя адмиралом, — сказал м. Стайль, ударяя себя но карману. — Мне всегда любопытно было узнать, как чувствуют себя люди, едущие в 1 классе. Да и кроме того, ты можешь это сказать м-сс Доттон.

— Я мог бы ей сказать и так, — заметил м. Буртон.

М. Стайль сделал вид, будто сильно возмущен этими словами, и так как времени оставалось уже немного, то м. Буртон, пыхтя и отдуваясь так, что почти не мог выговорить ни слова, купил билет 1 класса и проводил путешественника до вагона.

М. Стайль уселся подле окна и, удобно откинувшись на спинку дивана, протянул ноги на противоположное сиденье. Прозвучал звонок, и дверцы вагонов захлопнулись.

— Ну, прощай, Джордж, — сказал путешественник, высунув голову в окно. — Очень приятно провел у тебя время.

— Счастливо отделался! — бешено пробормотал м. Буртон.

М. Стайль покачал головой.

— Я уступаю тебе дешево, — проговорил он медленно. — Если б только не одно маленькое обстоятельство, непременно сам бы заполучил вдову.

— Какое такое маленькое обстоятельство? — спросил м. Буртон, когда поезд уже тронулся.

— Жена моя! — отвечал м. Стайль, и широкая улыбка расплылась по его лицу. — Я женат! Ну, прощай, Джордж. Не забудь поклониться от меня, когда зайдешь.

 

ПАССАЖИР

Способ, каким капитан "Бесстрашного" пробирался по пристани, несомненно напоминал скорее приемы охотника за оленями, чем мирного, прозаичного хозяина судна, возвращающегося на свой корабль. Он прокрался сначала вокруг пирамиды пустых ящиков, спрятался за пустую бочку, юркнул оттуда к фонарному столбу и, наконец, из глубоких недр парового подъемного крана, окинул украдкой мелодраматическим взглядом палубу своего судна.

Обыкновенный наблюдатель не нашел бы нигде ни малейшего повода к таким тревожным предосторожностям. Палуба была, правда, несколько скользкая, но опасная разве только для неопытного новичка; люки были закрыты, и в освещенной кухне можно было издали разглядеть повара, двигавшегося вокруг своей плиты с спокойной неторопливостью, обличавшей в нем сознание полной безопасности и ничем невозмущенную совесть.

Бросив последний робкий взгляд назад шкипер спустился с крана и легко ступил на палубу.

— Шт! — сказал повар, спокойно выходя из кухни, — я все караулил, когда вы вернетесь.

— Чертовски хорошее у тебя понятие о карауле, — с раздражением проговорил шкипер. — Ну, что такое?

Повар ткнул пальцем по направлению к каюте. — Он там, внизу, — прошептал он хриплым шепотом. — Помощник сказал, чтобы вы подошли к лестнице, когда вернетесь, и просвистали: "Good sow the king", и тогда он выйдет к вам и вы решите, что надо делать.

— Просвистать! — проговорил шкипер, тщетно стараясь увлажнить языком свои пересохшие губы. — Да я не мог бы теперь свистнуть даже для спасения своей жизни!

— Помощник не знает, что делать, а это был бы ваш сигнал, — продолжал повар. — Он там с ним, внизу, поит его и забавляет.

— Ну так ступай ты и просвисти, — сказал шкипер.

Повар обтер рот задней стороной руки. — А как это будет? — спросил он тревожно. — Никогда не могу запомнить все эти напевы.

— Ах, ну так пошел и вели Билю просвистать, — с нетерпением произнес шкипер.

Позванный потихоньку поваром, Биль вылез с бака и, узнав, что от него требовалось, выпятил губы и издал такой резкий, пронзительный свист, что чуть не оглушил перепуганного шкипера. Свист этот произвел на помощника как бы волшебное действие. Он взлетел стрелой по лестнице и закрыл рот Билю не слишком-то нежно, рукой, дрожавшей от волнения. Затем затворил дверь на лестницу, как можно тише и осторожнее, и запер ее на задвижку.

— Ну, теперь все благополучно, — сказал он запыхавшись шкиперу. — Он наш пленник! Он выпил четыре стакана водки, и, кажется, его клонит ко сну.

— Но кто же впустил его в каюту? — сердито спросил шкипер. — Хорош порядок, что я не могу отлучиться с корабля на час или на два без того, чтобы не найти при возвращении свою каюту занятой чорт знает кем!

— Он сам себя впустил, — сказал повар, которому вдруг пришло в голову воспользоваться этим удобным случаем, чтобы незаметно упомянуть о блюде, разбитом им накануне. — Он сам себя впустил, и я даже так удивился, чтобы не сказать испугался, что уронил большое блюдо и разбил его.

— Что же он сказал? — спросил шкипер.

— Синее блюдо, — продолжал повар, желавший раз навсегда выяснить этот вопрос на чистоту, — то, у которого на одном конце желобок, чтобы подливка могла стекать.

— Что он сказал? — проревел шкипер.

— Сказал: — "Ага, старик", — говорит, — "отличился ты однако!" — отвечал правдивый повар.

Шкипер с яростью обратился к помощнику.

— Когда повар пришел и доложил мне о нем, — сказал тот в ответ, — я сейчас же понял в чем дело; я сошел и заговорил с ним как можно хитрее и политичнее.

— Интересно бы знать, что вы сказали, — пробормотал шкипер.

— Ну что же, если вы полагаете, что сделаете лучше моего, то идите вниз и сами с ним объясняйтесь, — горячо возразил помощник. — В сущности ведь он к вам пришел; он ваш гость.

— Ну, не обижайтесь, Боб, — сказал шкипер. — Я ровно ничего не хотел сказать такого.

— Я знать ничего не знаю о бегах, — продолжал помощник с видом оскорбленного достоинства. — И никогда в жизни не имел ни долгов, ни каких бы то ни было денежных затруднений, потому что меня дома воспитали хорошо и предупредили о том, что может случиться; но не могу я не узнать судебного пристава, когда вижу его.

— Что же мне делать? — простонал шкипер, слишком удрученный, чтобы рассердиться даже на такую непочтительность подчиненного. — Он принес мне повестку об аресте. Я погиб, если он меня поймает!

— Ну, но моему крайнему разумению, единственным для вас спасением будет пропустить это плавание, — сказал помощник не глядя на него. — Я могу довести корабль до места, вполне как следует.

— Ни за что! — яростно прервал шкипер.

— Ну и попадетесь, — сказал помощник.

— Вам давно уже не терпится управлять этим судном, — сердито продолжал шкипер. — Вы могли бы отделаться от него, если бы хотели. Ему совершенно незачем было лезть вниз, в мою каюту.

— Я уже все перепробовал, что только мог придумать, — спокойно сказал помощник.

— Ну, хорошо же! — свирепо проговорил шкипер. — Он пришел ко мне на корабль без спросу, и, чорт побери, может и оставаться на нем. Отчаливать.

— Но, — заикнулся было помощник, — что если…

— Отчаливать! — повторил шкипер. — Он пришел на мой корабль, так я же прокачу его даром!

— А где же вы с помощником будете спать? — осведомился повар, который придерживался пессимистического взгляда на жизнь и часто страдал предчувствиями.

— На твоей койке, — грубо отвечал шкипер. — Отчаливайте же, слышите вы там!

Люди повиновались, усмехаясь, и вскоре шхуна уже плыла в темноте вниз по реке, между тем как шкипер прислушивался с тревогой, не услышит ли первых признаков пробуждения своего пленника.

Он напрасно прислушивался всю ночь, потому что узник не подавал ни малейшего признака жизни, но в шесть часов утра, когда "Бесстрашный" был уже в виду Пора и запрыгал как пробка по волнам, помощник сообщил, что из каюты доносятся глухие стоны.

— Пусть его стонет, — коротко отрезал шкипер. — И чем больше, тем лучше.

— Я пойду посмотрю, что с ним, — сказал помощник.

— Оставайтесь на месте, — резко проговорил шкипер.

— Но как же, не думаете же вы уморить несчастного голодом?

— Это до меня не касается, — кровожадно возразил шкипер. — Если человек вздумал вломиться в мою каюту и оставаться в ней, это его дело. Я не обязан знать, что он там, и если я предпочитаю запереть свою каюту и ночевать на баке, где больше всякой нечисти, чем в десяти других баках, взятых вместе, и где воняет вдвое хуже, чем в десяти других баках, соединенных в один, это уж мое дело.

— Да, но ведь и мне не особенно приятно ночевать на нижней палубе, — проворчал помощник. — Я могу сойти и лечь к себе на койку. Меня он не тронет.

— Вы сделали так, как я хочу, приятель, — сказал шкипер.

— Я помощник, — мрачно проговорил тот.

— А я хозяин этого корабля, — возразил шкипер. — И уж если хозяин может оставаться на нижней палубе, то грошовый помощник и подавно!

— Команде это не нравится, — продолжал возражать помощник.

— Чорт бы побрал команду! — вежливо пожелал шкипер. — А что касается до голодной смерти, то у меня там в каюте есть бутылка с водой, не говоря уже о кувшине, и мешок с сухарями под столом.

Помощник отошел посвистывая, а шкипер, который в душе далеко не был так спокоен, как хотел показать, начал соображать и придумывать всевозможные способы выпутаться из того затруднения, которое, как он предвидел, неминуемо ожидало его по прибытии в порт.

— Каков он из себя? — осведомился он у повара.

— Высокий, видно, что сильный малый, — был ответ.

— Так что, пожалуй, подымет скандал, если я пошлю тебя и Биля связать его и заткнуть ему глотку, когда мы войдем в гавань? — продолжал шкипер.

Повар ответил, что судя по наружности, "скандал" далеко еще не подходящее слово для того, что несомненно произойдет.

— Понять не могу, почему он сидит так смирно, — сказал шкипер. — Вот что меня смущает.

— Верно выжидает время, — утешительно подсказал повар. — По всему видно, что это человек бывалый, опытный; а кроме того, наверно, у него морская болезнь.

День прошел медленно, и с наступлением ночи смутное чувство чего-то таинственного и неладного овладело всеми на корабле. Рулевой оробел и польстил Билю просьбой рассказать ему сказку, для того только, чтобы он остался с ним на палубе. Он имел полное основание предполагать, что знает уже наизусть все сказки своего товарища, но в конце концов оказалось, что была одна, про узника, который превратился в кошку, выскочил через пушечный люк на палубу и по ночам взбирается на спины людей, стоящих на руле; этой сказки он никогда раньше не слыхивал. И он заявил Билю, насколько мог внушительнее, что и не желает больше никогда ее слышать.

Ночь прошла, и наступил второй день, а таинственный пассажир все не шевелился. Команда стала беспрестанно прислушиваться у двери на лестницу и заглядывать в люк; но дверь в спальную каюту была затворена, а в кают-кампании все было тихо и молчаливо, как в могиле. Шкипер ходил по палубе с озабоченным лицом, и после обеда, не будучи в состоянии переносить далее эту неизвестность, вежливо попросил помощника сходить вниз и разузнать, в чем дело.

— Не хотелось бы мне, признаюсь, — сказал тот, пожимая плечами.

— Пусть бы уж он лучше вручил мне повестку, только бы отделаться от него, — сказал шкипер. — Мне Бог весть какие страшные мысли лезут в голову.

— Ну, так почему же вы не идете вниз сами? — сказал помощник. — Он не замедлил бы вручить ее вам, ничуть не сомневаюсь.

— Ну, он пожалуй только хитрит и притворяется, а я вовсе не хочу потворствовать ему, если у него все ладно, — сказал шкипер. — Я прошу вас об этом, как о личном одолжении, Боб.

— Я пойду, если повар тоже пойдет, — отвечал помощник после некоторого молчания.

Повар видимо колебался.

— Ступай сейчас, повар, — резко проговорил шкипер. — Не заставляй ждать помощника. Но только ни в каком случае, ни за что не выпускайте его на палубу.

Помощник подошел к лестнице и, спокойно отворив запертую дверь, начал спускаться вниз, в сопровождении повара. Последовала минута страшного ожидания, затем внизу раздался дикий крик, и оба, как сумасшедшие, выскочили обратно на палубу.

— Что такое? — воскликнул побледневший шкипер.

Помощник, опираясь на рулевое колесо, чтобы не упасть, раскрыл рот, но не мог произнести ни слова; повар, с безжизненно висящими вдоль туловища руками, с остановившимися, как бы стеклянными глазами, представлял собою такое зрелище, от которого экипаж испуганно отшатнулся.

— Что… случилось?.. — повторил шкипер, заикаясь.

Тогда заговорил помощник с усилием овладев собою.

— Можете не трудиться опять запирать лестницу, — медленно проговорил он.

Лицо шкипера из бледного сделалось серым.

— Почему же? — спросил он дрожащим голосом.

— Он умер! — был торжественный ответ.

— Глупости, быть не может… — едва произнес шкипер трясущимися губами. — Он притворяется… или может быть ему дурно сделалось… Попробовали вы привести его в себя?

— Нет, — отвечал помощник. — Не стану вас обманывать. Я не остался там приводить его в чувство, да не думаю, чтобы и вы захотели остаться.

— Ступай вниз и погляди, нельзя ли разбудить его, повар, — приказал шкипер.

— Ну, только уж не я, — проговорил повар, содрогаясь.

Двое из людей пошли и заглянули украдкой в люк. Пустая кают компания выглядела как-то особенно уныло и мрачно; дверь в спальню была полуотворена. Не было решительно ничего такого, что могло бы удовлетворить их любопытство, но вернувшись оттуда они имели такой вид, будто только что видели привидение.

— Что же теперь делать? — беспомощно проговорил шкипер.

— Ничего нельзя сделать, — сказал помощник. — Он вне пределов нашей помощи.

— Я не о нем теперь думаю, — прошептал шкипер.

— Ну, а для вас самое лучшее будет удрать, как только мы достигнем Плимута, — сказал помощник. — Мы будем скрывать это дело как можно дольше, чтобы дать вам время скрыться. Ведь тут виселицей пахнет!

Несчастный хозяин "Бесстрашного" вытер лоб, облитый холодным потом.

— Верить не могу, чтоб он умер! — проговорил он медленно. — Кто пойдет со мной вниз взглянуть?

— Лучше оставьте это дело в покое, — с участием сказал помощник. — Зрелище далеко не из приятных, и по крайней мере теперь все мы можем принести присягу в том, что вы не тронули его ни единым пальцем, и даже не подходили к нему близко.

— Кто пойдет со мной? — повторил шкипер. — Я уверен, что это все штуки, и что он вдруг вскочит и вручит мне повестку, но чувствую, что должен удостовериться.

Он встретил взгляд Биля, и этот достойный моряк, после короткой борьбы с своими нервами, поплелся за ним. Шкипер, оттолкнув в сторону помощника, который хотел было задержать его, спустился первым и, войдя в каюту, остановился в нерешительности; Биль стоял как раз за его спиной.

— Отвори дверь, Биль, — проговорил он медленно.

— После вас, сэр, — отвечал благовоспитанный Биль.

Шкипер подошел осторожно к двери и вдруг, сразу, отворил ее. Затем он отступил с резким криком и нервно оглянулся вокруг себя. Постель была пуста.

— Куда же он исчез? — прошептал дрожащий Биль.

Шкипер не отвечал, но как-то слабо и беспомощно, точно слепой, начал ощупывать руками по всей каюте. Помещение было маленькое, и обыскать его заняло не много времени; оба мужчины уселись один против другого и глядели друг на друга в немом изумлении.

— Да где же он? — проговорил, наконец, Биль. Шкипер беспомощно покачал головой, и готов уже был приписать эту тайну какому-нибудь сверхъестественному влиянию, как вдруг истина промелькнула перед ним во всей своей ничем не прикрашенной простоте, и он сразу понял в чем дело.

— Это помощник, — медленно проговорил он, — помощник и повар… Теперь я все понимаю… Здесь вовсе и не было никого. Это была такая штучка со стороны помощника, чтобы завладеть кораблем! Ну, Биль, если хочешь послушать, как я угощу сейчас обоих негодяев, идем на палубу!

И Биль последовал за ним, улыбаясь и заранее предвкушая приятное зрелище.

 

НАШЛА КОСА НА КАМЕНЬ

— Он ге-рой, вот он что такое, сэр — сказал повар, выливая за борт котел грязной воды.

— Что такое? — спросил шкипер.

— Ге-рой, — отвечал повар, выговаривая слова очень медленно и внятно. — Ге-рой в настоящей жизни; малый, которого — говорю за всю нашу нижнюю палубу — все мы гордимся иметь с собой на шхуне!

— А я и не знал, что он хорошо плавает, — сказал шкипер, смотря с любопытством на неуклюжего, средних лет человека, который сидел около люка, уныло поглядывая вниз, на воду.

— И вовсе он не хорошо плавает, — возразил повар, — и оттого то он еще более ге-рой, по-моему.

— А он разделся? — спросил помощник.

— Ничуть, — отвечал восхищенный повар, — даже штанов не снял, даже шляпы, которая так и потонула.

— Ты врешь, повар, — проговорил герой, на минуту поднимая на них глаза.

— Как, разве ты снял штаны, Джордж? — с беспокойством осведомился повар.

— Я швырнул шляпу на мостовую, — проворчал Джордж, не глядя на них.

— Ну, во всяком случае, ты бросился через насыпь за этой бедной девушкой, как настоящий англичанин, не так ли? — сказал повар.

Ответа не последовало.

— Не так ли? — повторил он умильно.

— Что же, ты хотел, чтоб я бросился как немец, что ли, или еще как? — свирепо спросил Джордж.

— Ведь это все его скромность, — сказал повар, обращаясь к своим собеседникам с видом хозяина, показывающего редкий экземпляр какого-нибудь замечательного животного. — Он терпеть не может, чтоб мы об этом говорили. Он чуть не утонул! Еще бы немного, и конец, но к счастью подошел спасательный катер, запустил багром как раз в самое дно его штанов и вытащил его. Встань-ка, да покажи им твои штаны, Джордж!

— Ну, если я встану, так тебе не поздоровится, малый! — проговорил Джордж прерывающимся от ярости голосом.

— Что я говорю, не скромен ли он? — сказал повар. — Просто на душе становится хорошо, как его послушаешь! И он был точно такой же, когда его вытащили на берег, и толпа собралась вокруг него, и начали ему пожимать руки и похлопывать по плечу.

— Что же, не понравилось ему это? — осведомился помощник.

— Ну, может быть, они и правда хватили немного через край, — согласился повар. — Один старик, который не мог подойти довольно близко, даже погладил его по голове своей палкой, но все же это делалось от души, в похвалу и в честь ему.

— Я горжусь тобой, Джордж, — сказал шкипер сердечно.

— И мы все также, — подтвердил помощник.

Джордж что-то пробурчал.

— Я выхлопочу ему медаль, — сказал шкипер. — А были там свидетели, повар?

— Сколько угодно, — отвечал тот. — И я всем сказал его имя и адрес: — Шхуна "Джон-Генрих", из Лаймгауза, — говорю, — это так сказать его квартира, а Джордж Купер его имя.

— Ты наболтал чортову пропасть лишнего, вислоухий дурак, — проговорил герой.

— Ну, вот опять его скромность, — сказал повар, многозначительно улыбаясь. — Он просто так и набит скромностью, этот Джордж! Посмотрели бы вы на него, когда какой-то там господин снял с него фортеграфию!

— Снял что? — спросил шкипер, сильно заинтересованный.

— Его фортеграфию, — повторил повар. — Какой-то молодой человек, который снимал виды для газеты. Он снял Джорджа как он был, мокрого, прямо из воды, и потом снял, когда ему уже вытерли лицо, и еще снял, когда он сидел на земле и ругался с каким-то человеком, который спросил у него, очень ли он промок.

— И ты сказал ему, где я живу и что делаю? — прервал Джордж, оборачиваясь к нему и потрясая кулаком. — Ведь сказал?

— Сказал, — просто отвечал повар, — и когда-нибудь ты сам скажешь мне за это спасибо, Джордж.

Тот издал какой-то рев и, вскочив на ноги, бросился без оглядки вниз, на бак, отвесив по пути такой удар в бок встречному матросу, который приятельски потрепал его по плечу, что едва не перешиб ему ребра. Оставшиеся на палубе переглянулись.

— Ну, не знаю, — сказал помощник, пожимая плечами, — но думается мне, что если-б я спас жизнь кому-нибудь из своих ближних, то ничего бы не имел против того, чтоб со мной об этом говорили!

— Вы так думаете? — сказал шкипер, слегка выпрямляясь. — А если когда-нибудь это действительно с вами случится, то пожалуй будете другого мнения.

— Не вижу, почему бы вам знать об этом больше моего, — отрезал помощник.

Шкипер слегка откашлялся.

— В моей жизни были одна или две вещицы, которых я не слишком-то стыжусь, — проговорил он скромно.

— Ну, этим еще хвалиться нечего, — сказал помощник, нарочно делая вид, что не понимает его.

— Я хочу сказать, — резко проговорил шкипер, — что были одна или две вещи, которыми всякий другой стал бы гордиться. Но я горжусь тем, что ни единая живая душа о них не знает!

— Вполне этому верю, — согласился помощник и отошел с вызывающей улыбкой.

Шкипер хотел следовать за ним, чтобы попенять на совершенно излишнюю двусмысленность его замечаний, когда внимание его было привлечено каким-то шумом и возней на баке. Оказалось, что по любезному приглашению повара, помощник шкипера и один из матросов с брига "Прилежный", стоявшего на якоре борт о борт с их шхуной, явились к ним и сошли вниз посмотреть на Джорджа. Но прием, оказанный им там, сильно подорвал репутацию гостеприимства шхуны "Джон-Генрих", и они выбрались поспешно опять на палубу, заявляя во всеуслышание, что не желают более видеть его никогда, во всю свою жизнь, и продолжали громко выкрикивать обидные замечания все время, пока перебирались обратно на борт своего корабля.

Шкипер медленно подошел к лестнице и заглянул вниз, на бак.

— Джордж, — закричал он.

— Сэр? — угрюмо отозвался герой.

— Приди ко мне в каюту, — сказал капитан, отходя. — Я хочу с тобой поговорить.

Джордж встал и, проговорив сначала несколько страшных ругательств по адресу повара, который выдержал их с благородной твердостью, вышел на палубу и последовал за шкипером в каюту.

По приглашению своего начальника, он грузно и неловко опустился на скамью, но лицо его прояснилось и даже расплылось в улыбку, когда шкипер поставил на стол бутылку и два стакана.

— За твое здоровье, Джордж, — сказал шкипер, подвигая к нему полный стакан и поднеся другой ко рту.

— Ваше уважаемое, сэр, — отвечал Джорж, медленно и с наслаждением прополаскивая себе рот ромом, прежде чем проглотить его. Затем он тяжело вздохнул и, поставив пустой стакан на стол, опустил свою большую, косматую голову на грудь.

— Спасение жизни ближних, кажется, не слишком-то тебе по нутру, Джордж, — сказал шкипер. — Я люблю скромность, но ты, по моему, уж пересаливаешь.

— Это не скромность, сэр, — возразил Джордж. — Это проклятая эта фотография! Как подумаю о ней, так всего и обдаст жаром.

— На твоем месте я не стал бы так принимать это к сердцу, Джордж, — сказал шкипер с участием. — Мало ли кто не хорош собой; не в наружности дело.

— Да и я не говорю о наружности, — сказал Джордж очень недовольным тоном. — Моя наружность для меня хороша; каков есть, таков и есть. Но все-таки, именно благодаря наружности, так сказать, я теперь попался, как нельзя хуже!

— Еще стаканчик рому, Джордж? — сказал шкипер, любопытство которого было сильно возбуждено. — Я не желаю узнавать твоей тайны, ни мало не желаю. Но при моем положении, я как капитан, если с кем-нибудь из моего экипажа случается беда, считаю своим долгом протянуть ему руку помощи, если могу.

— На свете лучше бы жилось, если бы было на нем побольше таких людей, как вы, — проговорил Джордж, приходя в умиление по мере того, как вдыхал в себя аромат соблазнительного напитка. — Но если эта газета, с этими картинами, попадет в руки одной личности, я пропал!

— Ни коим образом, если только я могу помешать этому, Джордж, — твердо произнес шкипер. — Что ты хочешь сказать этим словом "пропал?"

Матрос опять опустил свой стакан на стол и, нагнувшись вперед, изобразил губами какое-то слово; потом медленно откинулся назад, следя за произведенным им эффектом.

— Что такое? — спросил шкипер.

Тот опять проделал ту же историю, но шкипер мог только разобрать, что он выговаривает какое-то длинное слово; значение же его опять осталось для него непонятным.

— Можешь говорить немного погромче, — проворчал он.

— Двоеженство! — торжественно выговорил Джордж, переводя дыхание.

— Как, ты? — воскликнул шкипер. Тот кивнул головой.

— И если только моей первой попадется эта газета, и она увидит мою рожу и прочтет мое имя, я готов! Вот и будет мне награда за спасение жизни. Семь лет!

— Удивляюсь тебе, Джордж, — сказал шкипер строго. — И еще жена-то у тебя такая славная!

— Я и не говорю ничего против № 2-го, — проворчал Джордж, — а вот № 1-й никуда не годился! Я ее бросил восемь лет тому назад. Она была дрянь последняя. Я сначала проехался в Австралию только для того, чтобы забыть ее, и больше уж не видал ее. Что же мне будет, если она увидит все это, про меня, в газете?

— А что она, мстительная, так сказать, женщина? — осведомился шкипер, — то-есть злая, сердитая?

— Злая! — подтвердил супруг двух жен. — Если б эта женщина могла запрятать меня в тюрьму, она на голове бы заходила от радости!

— Ну, если дойдет дело до худшего, я сделаю для тебя все, что могу, — сказал шкипер. — Тебе лучше никому не говорить об этом ни слова.

— Уж я-то понятно не скажу, — с жаром проговорил Джорж, вставая. — И конечно, вы…

— Можешь на меня положиться, — сказал шкипер с самым важным видом.

Несколько раз в течение этого вечера он раздумывал о тайне, доверенной ему матросом, и, не зная в точности как относится закон к двоеженству, обратился к содействию командира "Прилежного", сидя с ним, в его каюте, за мирной партией в пикет. Благодаря многократным явкам в суде по разным делам о столкновениях судов и об испорченных грузах, господин этот приобрел солидное знание законов, установившее за ним репутацию признанного авторитета по всей реке, от Лондонского Моста до Нора.

Вопрос, которым интересовался хозяин шхуны "Джон-Генрих", был из деликатных, и с похвальным желанием сохранить тайну героя, он завел речь очень издалека. Он начал с грабежа, потом перешел на покушение на убийство, и наконец-то коснулся двоеженства, по поводу нашумевшего незадолго перед тем процесса.

— Какого рода двоеженство? — осведомился командир брига.

— Ну, обыкновенно, две жены, — отвечал капитан Томсет.

— Да, да, — возразил тот, — но я имел в виду, нет ли в вашем деле каких-нибудь смягчающих вину обстоятельств, так, чтобы можно было просить у суда снисхождения?

— В моем деле! — проговорил Томсет, выпучив глаза. — Да это вовсе не мое дело.

— Ну, конечно нет, — сказал капитан Стубс.

— Что вы хотите сказать этим "конечно нет"? — с негодованием спросил хозяин шхуны.

— Ваша сдача, — сказал Стубс, подвигая к нему карты.

— Вы не ответили на мой вопрос, — настаивал капитан Томсет, глядя на него враждебно.

— Бывают вопросы, — медленно проговорил капитан Стубс, — которые лучше оставлять без ответа. Если когда-нибудь вы познакомитесь с судами, приятель, так близко, как познакомился с ними я, то узнаете, что первый принцип английского законодательства тот, что никто не обязан сам себя выдавать.

— Так вы намерены сказать, что думаете, будто я о себе говорю? — закричал капитан Томсет.

— Ничего я не намерен сказать, — сказал капитан Стубс, кладя обе свои большие, жилистые руки на стол, — но когда человек приходит ко мне в каюту и начинает обхаживать вокруг да около, а потом спрашивает у меня мое мнение о двоеженстве, не могу я не подумать кое-чего. Мы живем в свободной стране и думать никакой закон не запрещает. Ну, полно, капитан, сознайтесь во всем откровенно, и я сделаю для вас все, что могу.

— Вы — форменный идиот! — яростно проговорил капитан Томсет.

Капитап Стубс кротко покачал головой и улыбнулся с видом бесконечного терпения.

— Может быть, — сказал он скромно, — может быть! но все же есть одна вещь, на которую я способен, а именно, я могу читать в душе у каждого человека.

— И у меня, вероятно, тоже прочли в душе? — иронически осведомился капитан Томсет.

— И очень легко, приятель, — отвечал тот, все еще сохраняя, хотя и с видимым усилием, свое судейское спокойствие и достоинство. — Видал я таких и прежде. Помню в особенности одного; он теперь отсиживает свои четырнадцать лет, бедняга! Но вы не бойтесь, капитан: ваша тайна у мена совершенно сохранна.

Капитан Томсет вскочил и забегал взад вперед по каюте, но капитан Стубс оставался совершенно хладнокровен. По его словам, он видал таких и прежде. Они представляли собой интересный материал для любителя изучать человеческую природу, и он смотрел на своего посетителя с видом участливого любопытства. Наконец, капитан Томсет не выдержал: он уселся опять на место и, чтобы спасти свое доброе имя, пожертвовал репутацией Джорджа.

— Я так и знал, что это — или вы сами, или кто-нибудь такой, в ком ваше доброе сердце заставляет вас принимать участие, — сказал сконфуженный Стубс, принимаясь снова за прерванную игру. — Вы не можете совладать с своим лицом, капитан. Пока вы думали об опасности, которой подвергается этот бедный малый, оно так и содрогалось у вас от волнения. Оно ввело меня в заблуждение, сознаюсь, но ведь не часто приходится встречаться с таким чувствительным сердцем, как ваше.

Капитан Томсет, с загоревшимися дружеским чувством глазами, ухватил своего приятеля за руку, и пока шли партия за партией, выслушал от него полный курс законов о двоеженстве, переданный чрезвычайно умело и подробно, и иллюстрированный примерами и анекдотами, рассчитанными на то, чтоб устрашить самого смелого человека и заставить его задуматься, прежде чем вступать в брак.

— Но предположим, что эта женщина явится на шхуну за бедным Джоржем, — сказал капитан Томсет, — что нам тогда делать?

— Первое дело — выиграть время, — сказал капитань Стубс. — Проведите ее как-нибудь.

— То-есть куда? Прочь со шхуны, вы хотите сказать? — спросил тот.

— Нет, нет, — возразил юрист. — Обманите ее, сделайте вид, что он болен, не может никого видеть. Да вот, честное слово, нашел!

— Пусть его ложится на койку и притворится мертвым, — продолжал он голосом, дрожащим от восторга перед собственной изобретательностью. — У вас на баке довольно темно, не зажигайте только огня и скажите ему, чтоб лежал смирно.

Глаза капитана Томсета выразили на этот раз несколько сомнительное восхищение перед хитростью приятеля.

— А не будет ли это слишком внезапно? — попробовал он возразить.

Капитан Стубс взглянул на него с видом невыразимого лукавства и медленно прищурил один глаз.

— Он простудился, когда бросился в воду, — отчеканил он.

— Ну, вы мастер своего дела, — от души проговорил Томсет, — всегда скажу, что мастер! Смотрите же, чтобы все это оставалось совершенно между нами.

Он посмотрел на часы и, пожав руку знаменитому юристу, вернулся на свой корабль. Капитан Стубс, оставшись один, докурил свою трубку и удалился на покой; а помощник его, который во все время консультации лежал на соседней койке, тщетно стараясь заснуть, почесал у себя в затылке, и начал сам придумывать некую маленькую хитрость. Засыпая, он имел о ней еще не совсем ясное представление, но когда проснулся на следующее утро, она так и блеснула у него в мозгу во всей полноте своей созревшей красоты.

Он вышел на палубу улыбаясь и, облокотясь на борт, долго, пристально созерцал Джорджа, который сидел на носу шхуны и мрачно прислушивался к тому, что читал вслух повар, державший в руках листок газеты.

— Что-нибудь интересное, повар? — спросил помощник.

— Насчет Джорджа, сэр, — отвечал повар, приостанавливая свое чтение. — Вот тут и картинки про него.

Он подошел к борту и протянул газету помощнику, весело улыбнувшись, когда этот последний издал восклицание радостного удивления, будто бы вызванное сходством изображений. — Удивительно, — сказал он, нарочно погромче. — Просто удивительно! Я никогда в жизни не видывал такого поразительного сходства. Ты прославишься, Джордж; все лондонские газеты перепечатают твой портрет. А вот здесь и имя выставлено: "Джордж Купер, матрос на шхуне "Джон-Генрих", из Лаймгауза".

Он протянул газету обратно повару и отвернулся, посмеиваясь, между тем как Джордж, не будучи в силах сдерживаться более, поднялся ругаясь на ноги и отправился вниз, на бак, чтобы там высиживать свое бешенство в молчании. Немного погодя, помощник капитана Стубса, после очень веселого и очень конфиденциального разговора с своим экипажем, принарядился, закурил трубку и отправился на берег.

Следующие час или два Джордж то скрывался на баке, то снова появлялся на палубе, откуда бросал тревожные, полные смущения взгляды на хлопотливую толпу, покрывавшую набережную. Капитан Томсет передал ему, под видом собственных своих соображений, как было решено ему поступить в случае опасности, и хотя матрос выслушал его с некоторым недоверием, однако сейчас же отправился вниз и прибрал свою постель.

— Почти невероятно, чтобы ей попалась на глаза именно эта газета, — сказал шкипер успокоительным тоном.

— Люди всегда уж видят то, что им как раз не следует видеть, — проворчал Джордж. — Увидит кто-нибудь такой, кто знает нас обоих, и непременно ей покажет.

— Вон там какая-то дама садится в лодку, — проговорил шкипер, взглянув на набережную. — Не она же, в самом деле!

С этими словами он обернулся к матросу, но еще не успел договорить, как Джордж уже был внизу и поспешно раздевался, чтобы приступить к исполнению своей роли.

— Если кто-нибудь меня спросит, — сказал он повару, следившему с большим удивлением за его лихорадочными движениями, — отвечай, что я умер.

— Ты… что? — спросил повар.

— Умер, — повторил Джорж. — Умер! Скончался сегодня в десять часов утра. Понимаешь ты, болван?

— Не могу сказать, чтобы понимал, — возразил повар несколько обиженно.

— Скажи всем, что я умер, — повторил Джордж поспешно. — Ну, повар, голубчик, уложи меня как следует. Я тебе отплачу тем же в один прекрасный день.

Вместо того, чтобы повиноваться, перепуганный повар бросился на палубу, с целью заявить капитану, что Джордж сошел с ума, но, застав его как раз посреди поспешного объяснения с остальным экипажем, остановился и начал жадно прислушиваться. Между тем лодка плыла действительно прямо к шхуне, управляемая пожилым гребцом в одном жилете поверх рубашки, и единственным пассажиром в ней была дама очень солидных размеров, которая рассматривала покрывавшие реку суда сквозь густую, черную вуаль.

Через минуту лодка поравнялась со шхуной, и лодочник, встав на ноги, закинул причал на борт. Шкипер, глядя на приезжую, внутренне содрогнулся и от души пожелал, чтоб Джордж оказался хорошим актером.

— Мне нужно видеть мистера Купера, — сказала дама, взобравшись на палубу с помощью лодочника.

— Я очень сожалею, но вам нельзя видеть его, сударыня, — вежливо сказал шкипер.

— А, в самом деле? — произнесла дама, слегка возвышая голос. — Ступайте-ка, да скажите ему, что его законная, венчанная жена, которую он бросил, — здесь, на корабле!

— Это ни к чему не поведет, сударыня, — сказал шкипер, глубоко чувствовавший весь драматизм положения. — Боюсь, что он не послушает вас.

— Ну, я полагаю, что мне удастся убедить его, — сказала дама, поджимая губы. — Где он?

— Там, наверху, — отвечал шкипер, снимая шляпу.

— Вы меня не думайте провести вашим враньем, — сказала дама, предварительно окинув пытливым взглядом обе мачты.

— Он умер! — торжественно произнес шкипер.

Гостья всплеснула руками и пошатнулась. Ближе всех к ней стоял повар, и он обхватил ее обеими руками за талию и прижал к себе. Сердобольный помощник побежал вниз за водкой, между тем как она повалилась навзничь на палубу, увлекая за собой и протестующего повара.

— Бедная женщина! — сказал шкипер.

— Не держи ее так крепко, повар, — сказал один из людей. — Совсем не за чем так ее стискивать.

— Похлопай ее по ладоням, — посоветовал другой.

— Сам похлопай, — сердито буркнул повар, потому что, взглянув вверх, увидал вдруг весь экипаж "Прилежного", который, прильнув к борту своего брига, следил за происходившим не только с любопытством, но и с видимым наслаждением.

— Не оставляйте меня, — проговорила вдова, проглотив водку и поднимаясь на ноги.

— Стой подле нее, повар, — строго приказал шкипер.

— Стою, стою, сэр, — отвечал повар.

Они отправились вниз целой процессией, капитан и помощник впереди, затем повар со своей прекрасной ношей, заглушавшей рыдания платком, и наконец весь остальной экипаж.

— Отчего же он умер? — спросила она шепотом, прерываемым рыданиями.

— Простудился в воде, — прошептал шкипер в ответ.

— Я не вижу его, — прошептала она, — здесь так темно. Нет ли у кого спичек? А, да вот они.

И прежде чем кто-либо мог вступиться и помешать ей, она взяла коробку спичек, зажгла одну и нагнулась над неподвижным Джорджем, молча рассматривая его плотно закрытые глаза и открытый рот.

— Вы подожжете постель, — тихонько сказал помощник, видя, что спичка выпала у нее из рук.

— Это уже не повредит ему, — прошептала вдова со слезами.

Но помощник, отлично видевший, что тело слегка поежилось, был другого мнения.

— Ничто уже ему не повредит, — продолжала вдова, всхлипывая и зажигая другую спичку. — О, если б только он мог встать и поговорить со мной!

В первую минуту помощник, знавший характер Джорджа, был убежден, что он так и сделает, когда увидал вторую тлеющую спичку, упавшую ему за воротник, на голую шею.

— Не смотрите больше, — тревожно сказал шкипер. — Вы ему этим не поможете.

Посетительница передала ему спички и в продолжение нескольких минут рыдала молча.

— Мы сделали для него все, что могли, сказал наконец шкипер. — А вам бы теперь лучше вернуться домой и прилечь немного отдохнуть.

— Вы очень добры, право, — прошептала она, отворачиваясь. — Я пришлю за ним сегодня вечером.

Все вздрогнули, в особенности мертвец.

— То есть, как? — проговорил шкипер, заикаясь.

— Он был для меня дурным мужем, — продолжала она все тем же рыдающим шепотом, — но все же я хочу похоронить его честно и благородно.

— Лучше предоставьте это нам, — сказал шкипер. — Мы, пожалуй, могли бы сделать это дешевле.

— Нет, я пришлю сегодня вечером, — решительно произнесла вдова. — А что, это его платье?

— Последнее, которое пришлось ему надевать, — с пафосом произнес шкипер, указывая на кучу сложенной одежды. — А вот и сундук его, все так, как он оставил, бедный малый.

Неутешная вдова нагнулась и, приподняв крышку, со слезами покачала головой, рассматривая содержимое сундука. Потом она связала все платье в узел, который засунула себе под мышку, взяла, не переставая рыдать, часы, ножик и несколько мелких денег из сундука, между тем как люди молча жестами спрашивали у покойника, смотревшего на нее через край своей койки, что им делать.

— Вероятно, ему должны сколько-нибудь денег? — осведомилась она, оборачиваясь к шкиперу.

— О, безделицу, несколько шиллингов, — проговорил тот неуверенно.

— Я возьму их, — проговорила она, протягивая руку.

Капитан опустил руку в карман и, в свою очередь, вопросительно взглянул на усопшего; но глаза Джорджа были снова плотно сомкнуты для всего земного, и после минутного колебания, шкипер медленно отсчитал деньги ей на руку.

Она опустила монеты в карман и, окинув неподвижную фигуру на койке еще одним прощальным взглядом, повернулась, чтобы уходить. Процессия снова направилась на палубу, но уже не в прежнем порядке. Повар заботливо держался в арьергарде.

— Если найдутся у него еще какие-нибудь вещи… — сказала она, останавливаясь около борта, чтобы покрепче перехватить под руку узел с платьем.

— Вы их получите, — сказал капитан, который уже составлял в уме план, как устроить похороны Джорджа до ее возвращения.

Очень утешенная, по-видимому, этим обещанием, она дала себя спустить в лодку, которая ждала ее у борта. Возбуждение экипажа брига, следившего за всеми ее движениями с живейшим интересом, перешло пределы всякого приличия, когда они увидели, что она плывет к берегу с целым узлом на коленях.

— Можешь теперь выйти, — сказал шкипер, заметив лицо Джорджа у отверстия люка.

— Уехала она? — тревожно спросил матрос.

Капитан кивнул головой, и дикий вопль восторга вырвался у экипажа брига, когда Джордж вышел на палубу в своем чересчур легком костюме и, прячась за спинами товарищей, осторожно заглянул за борт.

— Где же она? — спросил он.

Шкипер указал ему на лодку.

— Эта? — вскричал Джордж, вздрагивая. — Эта? Да это вовсе не моя жена!

— Не твоя жена? — проговорил шкипер, вытаращив глаза. — Так чья же?

— Какого же чорта я знаю! — закричал Джордж, в своем волнении совершенно забывая всякую дисциплину. — Говорят вам, что это не жена моя!

— Может быть это такая, про которую ты забыл? — подсказал ему шкипер потихоньку.

Джордж взглянул на него и поперхнулся.

— Никогда даже не видал ее прежде! — простонал он. — Разрази меня на этом месте, если я лгу! Зовите ее назад! Остановите ее!

Помощник бросился на корму и начал подтягивать шлюпку, но Джордж вдруг схватил его за руку.

— Нет, — сказал он с горечью, — пусть ее! Она, кажется, знает слишком много для меня. Кто-то такой поговорил с ней!

Та же мысль тревожила и шкипера, и он пытливо озирался вокруг себя, ища объяснения на чьем-нибудь лице. Ему показалось, что он нашел его, когда встретился глазами с помощником капитана брига, и он остановился в нерешительности; между тем лодка достигла пристани; женщина, выпрыгнув на берег, помахала торжественно своим узлом по направлению к шхуне и исчезла.

 

Приложения

 

Универсальная библиотека

Книгоиздательство „ПОЛЬЗА" В. Антикъ и К°

Аннотация напечатана на 2–4 страницах обложки

сборника "Бенефис".

Цена номера 10 к

1. Ибсенъ. Кукольный Домъ. (Нора).

2. Ибсенъ. Врагъ народа.

3. Ибсенъ. Привидѣнія.

4. Ибсенъ. Гедда Габлеръ.

5. Ибсенъ. Строитель Сольнесъ.

6. Ибсенъ. Эллида.

7. Бьернсонъ. Свыше силъ, ч. I

8. Бьернсонъ. Свыше силъ, ч. II.

9. Гауптманъ. Передъ восход. солнца.

10. Шницлеръ. Зеленый попугай и др.

11. Метерлинкъ. Монна Ванна.

12. Пшибышевскій. Снѣгъ.

13. Ибсенъ. Росмерсхольмъ.

14. Гауптманъ. Роза Берндъ.

15. Гауптманъ Эльга.

16. Шницлеръ. Сказка.

17. Аннунціо. Дочь Іоріо.

18. Жеромскій. Лѣсные отголоски и др.

19. Метерлинкъ. Сестра Беатриса.

20. Амичисъ. Учительница рабочихъ.

21. Уайльдъ. Саломея.

22. Гауптманъ. Геншель.

23. Гейермансъ. Всѣхъ Скорбящихъ.

24. Пшибышевскій. Вѣчная сказка.

25. Гауптманъ. Одинокіе люди.

26-27. Фибихъ. Бабья деревня.

28. Гофмансталь. Свадьба Зобеиды.

29. Гофмансталь. Смерть Тиціана.

30. Делла Граціэ. Катастрофа.

31. Де-Кюрель. Новый кумиръ.

32-33. „Изъ одного русла". Сборникъ съ пред. Э. Ожешко.

34. Ибсенъ. Когда мы, мертвые, проснемся.

35. Гейзе. Марія изъ Магдалы.

36. Лемонье. Пьесы.

37. Гауптманъ. Михаэль Крамеръ.

38. Бетхеръ. Шквалъ.

39. Шницлеръ. Сумеречныя души.

40. Леконтъ де Лиль Эринніи.

41. Уайльдъ. Вѣеръ леди Уиндермайръ.

42. Коппе. Северо Торелли.

43-44. Блэчфордъ. Страна чудесъ.

45. Пшибышевскій. Ради счастья.

46. Шницлеръ. Поручикъ Густль.

47. Метерлинкъ. Чудо Святого Анто-нія. Аріана и Синяя Борода

48. Аннунціо. Сильнѣе любви.

49-50. Гауптманъ. Потонув. колоколъ

51. Гауптманъ. Праздникъ міра.

52-53. Ибсенъ. Отступничество Цезаря.

54-55. Гамсунъ. Панъ.

56. Шоу. Промыселъ г-жи Уорренъ.

57. Геббель. Юдиѳь.

58-59. Аннунціо. Корабль.

60. Верхарнъ. Монастырь.

61. Стриндбергъ. Отецъ.

62. Метерлинкъ. Слѣпые.

63. Шоу. Фарисеи.

64. Гамсунъ Викторія.

65. Лагерлёфъ. Легенда одной усадьбы.

66. Ибсенъ. Столпы общества.

67. Дрейеръ. Семнадцатилѣтніе.

68. Гофмансталь. Женщина въ окнѣ.

69. Верхарнъ. Зори.

70. Шницлеръ. Смеерть.

71-72. Франсъ. Источникъ Св. Клары.

73. Пшибышевскій. Пляска любви и смерти. Золотое руно. Гости.

74. Стриндбергъ. Товарищи.

75-76. Гедбергъ. іуда.

77. Зудерманъ. Іоаннъ.

73. Тетмайеръ. Бездна.

79. Стриндбергъ. Графиня Юлія.

80. Ибсенъ. Дикая утка.

81. Фрапанъ. Спасит. нравственности.

82. Метерлинкъ. Пелеасъ и Мелизанда.

83. Аданъ. Византія.

84. Флоберъ. Иродіада и др.

85. Яничекъ. Женщина.

86. Меримэ. Карменъ.

87. Ибсенъ. Маленькій Эйольфъ.

88. Стриндбергь. Пепелище.

89. Фибихъ. Борьба за мужчину.

90. Гофмансталь. Эдипъ и Сфинксъ.

91-92. Шницлеръ. Фрау Берта Гарланъ.

93-94. Меримэ. Жакерія.

95. Шницлеръ. Часы жизни.

96. Таро. Слава Дингли.

97. Шницлеръ. Жена мудреца.

98. Шницлеръ Забава.

99-100. Гамсунъ. Голодъ.

101. Гамсунъ. У вратъ царства.

102. Шницлеръ. Безъ запрета.

103. Пшибышевскій. Обрученіе.

104. Метерлинкъ Аглавена и Селизета.

105 Лагерлёфъ. Дениги г-на Арне.

106. Шницлеръ. Маріонетки.

107. Эчегарай. Великій Галеото.

108. Гальбе. Юность.

109. Шницлеръ. Интермеццо.

110-111. Ибсенъ. Императоръ Юліанъ.

112-113. Пшибышевскій. Сыны земли.

114. Г. Манъ. Флейты и кинжалы.

115. Арценгруберъ. Нашла коса на камѳнь.

116-117. Шницлеръ. Покрывало Беатриче.

118. Роденбахъ. Мертвый Брюгге.

119. Седербергъ. Гертруда.

120. Бергстремъ. Карэнъ Борнеманъ.

121. Гамсунъ. Вечерняя заря.

122. Понтоплиданъ. Молодая любовь.

123. Тетмайеръ. Разсказы и фантазіи.

124. Шницлеръ. Крикъ жизни.

125. В.де-Лиль-Аданъ. Тайна эшафота.

126. Оревильи. Дьявольскія маски

127. Аннунціо. Джованни Эпископо.

128. Метерлинкъ. Жуазель.

129-130. Гамсунъ. Подъ осенними звѣзд.

131. Шницлеръ. Одинокій путь.

132-133. Сигурдъ. Исторія одной жизни.

134. Шницлеръ. Греческ. танцовщица.

135. Мультатули. Письма любви.

136. Шницлеръ. Анатоль.

137. В. де-Лиль-Аданъ. Жестокіе разсказы

138. Энгель. Надъ пучиной.

139. Гофмансталь Авантюристъ и пѣвица.

140-143. Пшибышевскій. Homo Sapiens.

144. Уайльдъ. Идеальный мужъ.

145. Додэ. Тартаренъ изъ Тараскона.

146. Гамсунъ. Мечтатель.

147. Ибсенъ. Джонъ Габріэль Боркманъ.

148-149. Ибсенъ. Ерандъ.

150. Гейбергъ. Трагедія любви.

151. Обстфельдеръ. Крестъ.

152. Пшибышевскій. De profnubis.

153-154. Гамсунъ. Редакторъ Люнге.

155. Аннунціо. Мертвый городъ.

156. Гюго. Послѣдній день осужденнаго на смерть.

157. Шницлеръ. Послѣдняя воля.

158. Метерлинкъ. Принцесса Малэнъ.

159-160. Роденбахъ. Звонарь.

161-162. Гейерстамъ Книга о маленькомъ братцѣ.

163. Золя. Осада мельницы и др.

164-165. Гамсунъ. Поросль.

166. Пшибышевскiй Requiem aetercnam.

167-168. Пшибышевскій. Дѣти сатаны.

169. Пшибышевскій. Андрогина и др.

170. Аннунціо. Джіоконда.

171. Аннунціо. Факіелъ подъ мѣрой.

172. Сенкевичъ. Пойдемъ за нимъ!

173. Гарборгъ. Проповѣдникъ.

174. Розеггеръ. Молитва плотника и др.

175. Ибсенъ. Фру Ингеръ изъ Эстрота.

176-177. Гонкуръ. Элиза.

178. Бангь. Таинственные разсказы.

179. Аннунціо. Сонъ весенняго утра.

180. Ожье. Клерикалы.

181. Омптеда. О смерти и др. новеллы.

182. Уайльдъ. De profundis.

183. Гамсунъ. Воинствующая жизнь.

184. Прево. Куколка.

185. Гамсунъ. Подъ полумѣсяцемъ.

186. Конопницкая. Прометей и Сизифъ.

187. Гаукландъ. Бѣлыя ночи.

188. Г. Манъ. Актриса.

189. Мюссе. Сынъ Тиціана. Мушка.

190-191. Уэллсъ. Борьба міровъ.

192. Рейтеръ. Женскія души.

193-194. Додэ. Письма съ мельницы.

195-196. Гауптманъ. Заложница Карла В.

197-199. Г. Манъ. Голосъ крови.

200. Метерлинкъ. Сѳмь принцессъ.

201-202. Гамсунъ. Сьеста.

203. Гамсунъ. Драма жизни

204. Аннунціо. Слава.

205-207. Уайльдъ. Портретъ Доріана Грея.

208. Килландъ. Маленькія новеллы.

209-211. Бангъ. Безнадежно погибающіе.

212. Прево. Мѣщаночка.

213-214. Ибсенъ. Борцы за престолъ.

215. Гамсунъ. Царица Тамара.

216. Ибсенъ. Союзъ молодежи.

217-218. Вассерманъ. Сестры.

219 Гофманъ. Дожъ и Догаресса. Автоматъ.

220. Гейбергъ. Балконъ. Тетя Ульрикка.

221-223. Бурже. Ученикъ.

224. Т. Манъ. Тристанъ. Тоніо Крегеръ.

225. Аннунціо. Дѣвственницы.

226-229. Пшибышевскій. День Суда.

230. Бангъ. Избранныя новеллы.

231. Грубинскій. Бунтъ и др. разск.

232. Ванъ Лербергь. Панъ.

233. Шницлеръ. Графиня Мицци.

234-235. Красинскій. Иридіонъ.

236. Зудерманъ. Огни Ивановой ночи.

237. Гольдони. Хозяйка гостиницы.

238. Крагъ. Ночныя тѣни.

239. Iонасъ Ли. Тролль.

240. Шиллеръ. Марія Стюартъ.

241. Метерлинкъ Синяя птица.

242-245. Войничъ. Оводъ.

246. Зудерманъ. Родина.

247. Пшибышевскій. Надъ моремъ.

248. Луисъ. Человѣкъ въ пурпурѣ и др.

249. Гауптманъ. Стрѣлочникъ Тиль.

250. Шоу. Цезарь и Клѳопатра.

251-253. Келлерманъ. Ингеборгъ.

254. Пшибышевскій. Синагога Сатаны.

255-258. Гамсунъ. Мистеріи.

259-260. Мирбо. Очагъ.

261. Поленцъ. Деревенскіе разсказы.

262-265. Тетмайеръ. Ангелъ смерти

266-267. Жулавскій. Эросъ и Психея.

268. Де Гурмонъ. Цвѣта.

269. Левертинъ. Рококо.

270. Эркманъ-Шатріанъ. Рейнскіе разсказы.

271-274. Лагерлёфъ. Чудеса Антихриста.

275. Лагерлёфъ. Легенды.

276-277. Нѣмоевсній. Письма ненормальнаго чѳловѣка.

278-280. Мирбо. Голгоѳа.

281. Д'Аннунціо. Перевозчикъ и др.

282-285. Уэллсъ. Война въ воздухѣ.

286. Батайль. Дѣва неразумная.

287-290. Д'Аннунціо. Наслажденіе.

291. Г. Манъ. Злые.

292-293. Лагерлёфъ. Легенды о Христѣ.

294. Твэнъ. Жизнь на Миссиссиппи.

295. Уайльдъ. Женщина, о которой говорить не стоитъ.

296-297. Жулавскій. Iйола.

298. Тетмайеръ. Орлицы.

299. Прево. Женскія письма.

300. Уайльдъ. Какъ важно быть серьезн.

301-302. Гамсунъ. Въ сказочной странѣ.

303. Гауптманъ. Бобровая шуба.

304-305. Лоти. Матросъ.

306. Ленгіель. Тайфунъ.

307. Лагерлёфъ. Королевы въ Кунгахэллѣ.

308-309. Стендаль. Ченчи и др. разск.

310. Стриндбергъ. Любовь и хлѣбъ.

311-313. Стриндбергъ. На шхерахъ.

314. Д'Аннунціо. Дѣвственная земля.

315. Ибаньесъ. Двойной выстрѣлъ.

316-318. Г. Манъ. Діана.

319. Т. Манъ. Фіоренца.

320. Винниченко. Купля и др. разск.

321-323. Реймонтъ. Мужики (Осень).

324. Бьернсонъ. Когда цвѣтетъ новое вино.

325. Прево. Замужество Жульенны.

326. Бэкъ. Парижанка.

327-329.Тетмайеръ. Марина изъ Грубаго.

330. Уайльдъ. Счастливый принцъ.

331. Твэнъ. Похищеніе бѣлаго слона.

332-335. Аннунціо. Торжество смерти.

336. Гординъ. Миреле Эфросъ.

337. Шоу. Ученикъ дьявола.

339 Реймонтъ. Встрѣча и др.

340. Уайльдъ. Домъ изъ гранат. яблокъ.

341-344. Гамсунъ. Новь.

345. К. Михаэлисъ. Мамочка.

346-348. Ренье. Первая страсть.

349. Пшибышевскій. Пиръ жизни.

350. Бомарше. Женитьба Фигаро.

351. Мартовичъ. Войтъ и др. разск.

352-354. Г. Манъ. Минерва.

355. Сетэлэ. Дитя горя.

356-357. Франсъ. Тайсъ.

358. Гординъ. Сатана.

359-360. Джеромъ. Трое въ одной лодкѣ.

361-352. Гамсунъ. Въ когтяхъ у жизни.

363. Прево. Женщины.

364. Гейбергъ. Главный выигрышъ.

365. Джекобсъ. Бенифисъ и др.

366-369. Реймонтъ. Мужики (Зима).

370. Тетмайеръ. Къ небу и др. разск.

371. Нансенъ. Миніатюры.

372. Джеромъ. Новая утопія и др.

373-375. Г. Манъ. Венера.

376. Моррисъ. Сонъ про Джона Болла.

377. Ибаньесъ. Луна Бенаморъ.

* * *

501. Л. Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича. Хозяинъ и работникъ.

502. Л. Н.Толстой. Крейцер. соната.

503. Л. Н. Толстой. Власть тьмы.

504. Л. Н. Толстой. Плоды просвѣщ.

505. Л. Н. Толстой. Корней Васильевъ и др. разсказы.

506-507. Къ волѣ. Крѣпостное право въ народной поэзіи. Составилъ Н. Бродскій.

508-509. Рабство и воля. Крѣпостное право въ русской литературѣ. Со-став. И. Розановъ и Н. Сидоровъ.

510. Л. Н. Толстой. Легенды и разск.

511. Л. Н. Толстой. Первый винокуръ и др. разсказы.

512. Н. В. Гоголь. Вечера на хуторѣ близъ Диканьки, ч. I.

513. Н. В. Гоголь. Вечера на хуторѣ близъ Дйканьки, ч. II.

514. Н. М. Карамзинъ. Бѣдная Лиза и др. повѣсти.

* * *

Заказы не менѣе, чѣмъ на одинъ рубль, исполняются Главной Конторой (Москва, Козицкій, 2, тел. 124-24) наложеннымъ платежомъ.

 

Рассказы сборника в старой орфографии

 

БЕНЕФИСЪ

Джаксонъ Пепперъ бывшій лоцманъ сидѣлъ въ небольшой пріемной дома № 3-й въ Мермедъ-Пассажѣ, близъ Сонсетъ-Порта, и съ чувствомъ негодующаго безсилія нѣжно ощупывалъ и поглаживалъ свою щеку, на которой еще замѣтенъ былъ отпечатокъ пяти основательныхъ пальцевъ.

Комната своимъ образцовымъ порядкомъ не являла ни малѣйшаго признака пронесшагося по ней урагана, и Джаксонъ Пепперъ, осматриваясь неопредѣленно вокругъ себя, невольно вспомнилъ о тѣхъ тропическихъ грозахъ, о которыхъ онъ читалъ, и которыя побиваютъ только предметы, находящіеся у нихъ на пути, оставляя всѣ прочіе нетронутыми.

Въ данномъ случаѣ онъ оказался предметомъ, попавшимся на глаза, и гроза, разразившись надъ нимъ, взобралась по маленькой лѣстницѣ наверхъ, предоставляя ему тревожно прислушиваться къ ея отдаленному грохоту.

Къ величайшему его огорчению, гроза вскорѣ проявила намѣреніе нагрянуть на него снова, и онъ едва только успѣлъ принять развязно-небрежный видъ, плохо соотвѣтствовавшій вышеупомянутымъ краснымъ пятнамъ на щекѣ, когда съ лѣстницы тяжело спустилась и стремительно ворвалась въ комнату дюжая, краснолицая, немолодая уже женщина.

— Я опять совершенно больна, благодаря вамъ, — произнесла она строго. — Надѣюсь, что теперь вы довольны своимъ дѣломъ! О, вы еще убьете меня, прежде чѣмъ мы съ вами развяжемся!

Бывшій лоцманъ безпокойно задвигался на стулѣ.

— Вы не достойны имѣть жену, — продолжала мистриссъ Пепперъ. — Только злите и растраиваете! Всякая другая женщина на моемъ мѣстѣ давно бы уже васъ бросила.

— Но нѣтъ еще и трехъ мѣсяцевъ, какъ мы женаты, — напомнилъ ей Пепперъ.

— Не говорите со мной! — вскричала его достойная супруга. — Мнѣ кажется, что прошла уже цѣлая вѣчность!

— Да, и мнѣ время показалось долгимъ, — проговорилъ бывшій лоцманъ, расхрабрившись.

— Вотъ это прекрасно! — вскричала м-ссъ Пепперь и сдѣлала два рѣшительныхъ шага по направленію къ нему. — Скажите ужъ прямо, что я вамъ надоѣла! Что вы сожалѣете, что женились на мнѣ! Трусъ вы, и больше ничего! О, если-бъ бѣдный мой первый мужъ былъ живъ и сидѣлъ въ этомъ креслѣ вмѣсто васъ, какъ бы я была счастлива!

— Если ему есть охота прійти и занять его, милости просимъ, — отвѣчалъ Пепперъ. — Кресло мое, и принадлежало еще отцу моему до меня, но никому на свѣтѣ я не уступилъ бы его такъ охотно, какъ твоему первому супругу! О, онъ зналъ, что дѣлаетъ, когда „Дельфинъ" потерпѣлъ крушеніе; онъ былъ себѣ на умѣ! Но я не виню его, однако.

— Что вы хотите сказать? — спросила жена.

— Я увѣренъ, что онъ не утонулъ тогда съ „Дельфиномъ", — сказалъ Пепперъ, проходя поспѣшно черезъ комнату и схватываясь за ручку двери, ведшей на лѣстницу.

— Не утонулъ? — повторила жена его съ презрѣніемъ. — Такъ что же съ нимъ сдѣлалось? Гдѣ же онъ находится всѣ эти тридцать лѣтъ?

— Прячется! — злобно выпалилъ Пепперъ и быстро поднялся наверхъ.

Комната верхняго этажа была полна воспоминаній о дорогомъ покойникѣ. Портретъ его масляными красками висѣлъ надъ каминомъ; маленькіе портреты — образцы неумѣлости и безвкусія фотографа — красовались по всѣмъ стѣнамъ, между тѣмъ какъ разные лично покойному принадлежавшіе предметы, въ томъ числѣ и мамонтообразная пара морскихъ сапогъ, помѣщались въ углу. Взглядъ Джаксона Пеппера остановился на всемъ этомъ съ видомъ искренняго сожалѣнія и раскаянія.

— Вотъ была бы штука, если-бы онъ-таки появился, въ концѣ концовъ! — сказалъ онъ потихоньку самъ себѣ, садясь на край постели. — Я читалъ въ книгахъ про такіе случаи. И ужъ вѣрно она была бы разочарована, если бы увидала его теперь. Тридцать лѣтъ должны сколько-нибудь измѣнить человѣка.

— Джаксонъ, — закричала жена его снизу, — Я ухожу. Если хочешь обѣдать, можешь добывать себѣ обѣдъ, гдѣ знаешь. А не желаешь, — и такъ обойдешься!

Наружная дверь съ шумомъ захлопнулась, и Джаксонъ, прокравшись осторожно къ окну, увидалъ высокую фигуру своей супруги, торжественно шествовавшей по переулку. Затѣмъ онъ снова сѣлъ на кровать и опять погрузился въ свои размышленія.

— Если бы не приходилось оставлять все мое добро, право, я бы уѣхалъ, — проговорилъ онъ мрачно. — Дома нѣтъ ни минуты спокойной. Крикъ, брань, ругань съ утра до ночи! Ахъ, капитанъ Буддъ, хорошо вы меня поддѣли, когда отправились къ рыбамъ съ этимъ своимъ бригомъ! Вернитесь-ка, право, да надѣньте опять свои сапоги; мнѣ они не по ногѣ!

Онъ вдругъ вскочилъ и сталъ посреди комнаты разиня ротъ, между тѣмъ какъ безумная, неясная еще мысль зарождалась у него въ мозгу. Онъ даже заморгалъ глазами и весь поблѣднѣлъ отъ волненія. Открывъ маленькое, рѣшетчатое окошко, онъ долго сидѣлъ въ раздумьи, безсознательно глядя вдаль, на переулокъ и на портъ, виднѣвшійся въ концѣ его. Затѣмъ надѣлъ шляпу и вышелъ на улицу, все еще погруженный въ глубокую думу.

Онъ еще продолжалъ раздумывать, когда садился на слѣдующее утро на Лондонскій поѣздъ и смотрѣлъ изъ окна вагона на Сонсетъ-Портъ, пока тотъ не исчезъ изъ виду за поворотомъ. Выраженіе лица его при этомъ мѣнялось такъ часто и быстро, что одна старушка, мѣсто которой онъ машинально занялъ, отложила свое намѣреніе извѣстить его объ этомъ фактѣ съ подобающей строгостью и только завела вполголоса съ своей дочерью разговоръ, гдѣ выражала должное порицаніе невѣжливости разсѣяннаго м. Пеппера.

Все съ тѣмъ же сосредоточеннымъ видомъ онъ сѣлъ въ омнибусъ, при чемъ даже ошибся направленіемъ и только часа черезъ два добрался до небольшого домика, пестро окрашеннаго въ разные цвѣта. Позвонивъ, онъ освѣдомился о капитанѣ Криппенѣ.

Въ отвѣтъ на его вопросъ появился высокій мужчина, съ свѣтлыми, голубыми глазами и длинной, сѣдой бородой, и, узнавъ своего посѣтителя, съ какимъ-то мычаніемъ радостнаго удивленія втащилъ его въ переднюю, потомъ втолкнулъ въ пріемную и только тогда энергично пожалъ ему руку и хлопнулъ его по плечу. Затѣмъ онъ громко кликнулъ мальчика, отворявшаго дверь.

— Крѣпкаго пива, бутылку водки и двѣ длинныхъ трубки! — скомандовалъ онъ, когда мальчикъ появился въ дверяхъ и уставился съ любопытствомъ на бывшаго лоцмана.

При этомъ дружескомъ и гостепріимномъ пріемѣ сердце Джаксона немного сжалось.

— Ну, вотъ это хорошо, что собрался навѣстить меня въ такую даль, — сказалъ капитанъ, когда мальчикъ исчезъ, — но ты всегда былъ добрымъ малымъ, Пепперъ. А что хозяйка?

— Ужасно! — проговорилъ Пепперъ со стономъ.

— Больна? — спросилъ капитанъ.

— Зла! — сказалъ Пепперъ. — Дѣло въ томъ, капитанъ, — я ужъ признаюсь вамъ откровенно — она убиваетъ меня, медленно убиваетъ!

— Футы! — сказалъ капитанъ. — Глупости! Просто ты не умѣешь съ ней справиться.

— Я думалъ, что можетъ быть вы посовѣтуете мнѣ, что дѣлать, — сказалъ Пепперъ. — Вчера я сказалъ самъ себѣ: Пепперъ, ступай и повидай капитана Криппена. Если онъ чего не знаетъ насчетъ женщинъ и какъ съ ними справляться, значитъ этого и знать не стоитъ! Если кто-нибудь можетъ вытащить тебя изъ ямы, то именно онъ. Онъ и можетъ и, главное, захочетъ.

— Какая же причина ея дурного расположенія духа? — спросилъ капитанъ съ самымъ глубокомысленнымъ видомъ, принимая въ то же время бутылки изъ рукъ своего посланнаго и бережно наполняя два стакана.

— Оно у нея природное, — отвѣчалъ его пріятель плачевно. — Сама она говорить, что у нея очень сильный характеръ, энергіи много. И вдобавокъ еще, она такъ щедра! У нея есть замужняя племяница, живетъ недалеко отъ насъ, и каждый разъ, какъ эта потаскушка приходитъ къ намъ и начинаетъ хвалить вещи — мои вещи — она сейчасъ же отдаетъ ихъ ей. На дняхъ еще она подарила ей диванъ, да еще хуже того, заставила меня тащить его къ ней на квартиру!

— А пробовалъ ты насмѣшку, да поязвительнѣе? — задумчиво освѣдомился капитанъ.

— Пробовалъ, — отвѣчалъ Пепперъ, содрогаясь. — Именно на дняхъ я сказалъ — да еще какъ сказалъ, совсѣмъ грубо: — „Не понравится ли тебѣ еще что-нибудь, моя милая?" — Но она этого не поняла!

— Нѣтъ? — промолвилъ капитанъ.

— Нѣтъ, — продолжалъ Пепперъ. — Она сказала, что я очень добръ, и что ей нравятся часы. И вѣдь получила-таки ихъ, что бы вы думали! Рыжая вѣдьма!

Капитанъ налилъ себѣ водки и медленно выпилъ ее. Видно было, что онъ глубоко задумался, и что горести пріятеля не на шутку его озабочиваютъ.

— Для меня одно спасеніе, — сказалъ Пепперъ, оканчивая свой трепетный разсказъ о претерпѣваемыхъ имъ невзгодахъ. — Это найти капитана Будда, ея перваго мужа.

— Да вѣдь онъ умеръ? — проговорилъ Криппенъ, вытаращивъ глаза. — Не теряй понапрасну времени отыскивать его, дружище.

— Я и не буду, — сказалъ Пепперъ, — но вотъ его примѣты. Онъ былъ высокъ ростомъ, какъ вы, съ такими же голубыми глазами и прямымъ, красивымъ носомъ, какъ у васъ. Будь онъ живъ, онъ былъ бы почти однихъ лѣтъ съ вами, и, вѣроятно, сталъ бы еще больше походить на васъ. Онъ былъ морякъ; вы также были морякомъ.

Капитанъ вытаращилъ глаза еще болѣе и съ изумленіемъ глядѣлъ на своего собесѣдника.

— Онъ удивительно умѣлъ управляться съ женщинами, — продолжалъ Джаксонъ поспѣшно, — и вы также на это мастеръ. А главное, вы такъ изумительно хорошо умѣете представлять, какъ я никогда и никого еще не видалъ. Съ тѣхъ поръ какъ я посмотрѣлъ на вашу игру въ сараѣ тамъ, въ Бристолѣ, честное слово, мнѣ ни одинъ актеръ не могъ угодить, какъ есть ни одинъ! Подумать только, какъ вы умѣете изображать кошекъ — лучше самого Генри Ирвинга!

— Я рѣдко имѣлъ случай, морская служба все мѣшала, — скромно проговорилъ Криппенъ.

— У васъ талантъ, — внушительно повторилъ Пепперъ. — Онъ у васъ прирожденный, и вы никогда не перестанете представлять, до самой смерти. Вы не могли бы перестать, даже если бъ старались — сами знаете, что не могли бы!

Капитанъ улыбнулся нѣсколько смущенно.

— Ну, и мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы устроили маленькое представленіе въ мой бенефисъ, — продолжалъ Пепперъ. — Я хочу, чтобы вы изобразили капитана Будда, который утонулъ на „Дельфинѣ" тридцать лѣтъ тому назадъ! Во всей Англіи я одному только человѣку довѣрилъ бы эту роль — именно вамъ!

— Изобразить капитана Вудда! — проговорилъ изумленный Криппенъ, опуская стаканъ на столъ и уставясь на своего пріятеля.

— Вся роль написана вотъ здѣсь, — сказалъ бывшій лоцманъ, вынимая изъ бокового кармана записную книжку и раскрывая ее передъ капитаномъ. — Я отмѣчалъ день за днемъ все, что она говорила про него, надѣясь уличить ее во лжи, но нѣтъ, ни разу не удалось! Вотъ тутъ сказано все, про его семью, про его корабли, и куча глупостей, которыя онъ говорилъ, и которыя она считаетъ очень остроумными.

— Нѣтъ, я этого не могу, — серьезно сказалъ капитанъ, перелистывая книжку.

— Могли бы, если бы захотѣли, — сказалъ Пепперъ, — да и кромѣ того подумайте, какая эта будетъ забавная штука для васъ. Выучите все это наизусть, потомъ пріѣзжайте и потребуйте ее. Ее зовутъ Марта.

— Да тебѣ-то какая будетъ изъ этого польза? — спросилъ капитанъ. — Навѣрно, она скоро догадается, въ чемъ дѣло.

— Вы пріѣзжаете въ Сонсетъ-Портъ, — продолжалъ Пепперъ, подчеркивая каждую свою фразу ударомъ указательнаго пальца по столу, — вы требуете свою жену, тщательно упоминая о всемъ томъ, что записано здѣсь, въ этой книжкѣ; я отдаю вамъ Марту и благословляю васъ обоихъ. А затѣмъ…

— Ну, и что же затѣмъ? — тревожно освѣдомился Криппенъ.

— Вы исчезаете! — торжественно заключилъ Пепперъ. — А она, конечно, думая, что первый ея мужъ еще живъ, должна будетъ меня оставить. Она очень щепетильная женщина, да и кромѣ того я постараюсь, чтобы сосѣди узнали обо всемъ. Я счастливъ, вы счастливы, ну а она… если и не будетъ счастлива, такъ она этого и заслуживаетъ.

— Я обдумаю хорошенько, — сказалъ Криппенъ, — и тогда напишу, извѣщу тебя.

— Рѣшайтесь сейчасъ, — сказалъ Пепперъ, нагибаясь къ нему и похлопывая его ободрительно по плечу. — Если только вы обѣщаете, то дѣло все равно, что сдѣлано. Господи, я кажется сейчасъ васъ вижу, какъ вы входите въ дверь и удивляете ее. Говорите послѣ того, что не талантъ!

— А что она, какъ ты скажешь, не дурна собой? — освѣдомился Криппенъ.

— Очень красивая женщина, — подтвердилъ Пепперъ, глядя въ окно.

— Нѣтъ, не могу, — сказалъ капитанъ. — Это было бы не хорошо, не честно по отношенію къ ней.

— Этого я не нахожу, — сказалъ Пепперъ. — Мнѣ бы не слѣдовало жениться на ней, не удостовѣрившись сначала, что ея первый мужъ дѣйствительно умеръ. Вотъ это такъ не хорошо, Криппенъ; что ни говорите, а не хорошо!

— Да, если ты ставишь вопросъ такимъ образомъ, — проговорилъ капитанъ нерѣшительно.

— Выпейте-ка еще водочки, — сказалъ коварный лоцманъ.

Капитанъ выпилъ еще, и водка, вмѣстѣ съ лестью и усиленными упрашиваніями пріятеля, сдѣлали то, что онъ началъ смотрѣть на его выдумку болѣе благосклонно. Пепперъ упорно стоялъ на своемъ и такъ успѣшно, что когда онъ разстался съ капитаномъ въ этотъ вечеръ, тотъ далъ ему честное слово явиться въ Сонсетъ-Портъ и изобразить покойнаго капитана Будда въ слѣдующій же четвергъ.

Бывшій лоцманъ провелъ промежуточные дни въ состояніи какого-то оцѣпенѣнія, изъ котораго онъ пробуждался только для того, чтобы поѣсть, или отвѣтить на распеканія своей супруги. Но съ наступленіемъ рокового четверга настроеніе его совершенно измѣнилось, и онъ съ утра уже пришелъ въ такое состояніе сдержаннаго волненія, что не могъ усидѣть на мѣстѣ.

— Господи помилуй! — проворчала мистриссъ Пепперъ, между тѣмъ какъ онъ безостановочно шагалъ взадъ и впередъ по комнатѣ, вскорѣ послѣ полудня. — Что такое съ этимъ дуракомъ? Не можешь ты пять минуть посидѣть смирно?

Бывшій лоцманъ остановился и многозначительно устремилъ на нее глаза, но, прежде чѣмъ онъ могъ отвѣчать, сердце его такъ и повернулось въ груди, потому что онъ вдругъ увидалъ лицо капитана Криппена, осторожно заглядывавшаго въ комнату изъ-за гераней, стоявшихъ на окнѣ. Прежде чѣмъ жена могла уловить направленіе взгляда мужа, лицо уже исчезло.

— Кто-то посмотрѣлъ къ намъ въ окно, — сказалъ Пепперъ съ напускнымъ спокойствіемъ, въ отвѣтъ на поднятыя брови супруги.

— Вѣчно эти безстыдники! — проворчала ничего не подозрѣвавшая женщина, принимаясь снова за свое вязанье, между тѣмъ какъ мужъ ея тщетно ждалъ появленія капитана.

Онъ подождалъ нѣсколько времени, затѣмъ, полумертвый отъ волненія, зажегъ свою трубку дрожащими руками и усѣлся къ столу. Взглянувъ опять въ окно, онъ увидѣлъ, какъ мимо него промелькнула высокая фигура капитана. Въ продолженіи слѣдующихъ двадцати минутъ, она появлялась такимъ образомъ семь разъ, и Пепперъ, приходя къ тому, довольно естественному заключенію, что пріятель его намѣренъ провести весь вечеръ въ этомъ безплодномъ времяпрепровожденіи, рѣшился на смѣлый шагъ.

— Должно быть, жуликъ, — произнесъ онъ громко.

— Кто? — спросила жена.

— Какой-то человѣкъ все заглядываетъ къ намъ въ окно, — отвѣчалъ Пепперъ съ рѣшимостью отчаянія. Смотритъ, пока не замѣтитъ, что я на него гляжу, и потомъ исчезаетъ. Въ родѣ стараго моряка капитана, или что-нибудь такое.

— Стараго моряка? — повторила жена его, опуская свою работу и оборачиваясь. Въ голосѣ ея звучала какая-то странная, нерѣшительная нотка. Она взглянула въ окно и, какъ разъ въ эту минуту, фигура капитана опять показалась, но, встрѣтивъ ея взглядъ, поспѣшно скрылась. Съ минуту Марта Пепперъ сидѣла неподвижно, потомъ тихо, какъ-то растерянно встала, подошла къ двери и отворила ее. Переулокъ былъ пустъ!

— Видишь кого-нибудь? — дрожащимъ голосомъ проговорилъ Пепперъ.

Жена покачала головой, но какъ-то необыкновенно спокойно, и усѣвшись на свое мѣсто, принялась опять за вязанье.

Нѣкоторое время въ комнатѣ не слышно было никакого звука, кромѣ щелканья спицъ, да тиканья часовъ, и только что бывшій лоцманъ пришелъ къ тому заключенію, что пріятель предоставилъ его на произволъ судьбы, какъ вдругъ раздался тихій стукъ въ дверь.

— Войдите! — закричалъ Пепперъ, вздрогнувъ.

Дверь медленно отворилась, и высокая фигура

капитана Криппена вошла въ комнату и остановилась, нервно глядя на нихъ. Аккуратная, придуманная имъ заранѣе маленькая рѣчь въ рѣшительную минуту совершенно выскочила у него изъ головы. Онъ оперся спиной объ стѣну, неловко и смущенно опустилъ глаза и робко, каким-то сдавленнымъ голосомъ, проговорилъ одно только слово:

— Марта!

При этомъ имени мистриссъ Пепперъ вскочила и остановилась, раскрывъ ротъ, глядя на него безумными глазами.

— Джемъ! — проговорила она, задыхаясь. — Джемъ!..

— Марта!.. — прохрипѣлъ опять капитанъ.

Съ дикимъ крикомъ мистриссъ Пепперъ подбѣжала къ нему и, къ великому удовольствію своего законнаго супруга, обхватила руками его шею и осыпала его буйными поцѣлуями.

— Джемъ, — закричала она опять. — Неужели это ты? Я просто не могу этому повѣрить! Гдѣ же ты былъ такъ долго, всѣ эти годы? Гдѣ ты былъ?

— О, во многихъ мѣстахъ, — отвѣчалъ капитанъ, который еще совсѣмъ не приготовился отвѣчать подробно на подобный вопросъ. — Но всюду, гдѣ бы я ни былъ, — и онъ поднялъ руку театральнымъ жестомъ, — образъ моей дорогой, потерянной жены всегда стоялъ передо мной.

— Я тебя сейчасъ же узнала, Джемъ, — сказала нѣжно мистриссъ Пепперъ, приглаживая ему волосы на лбу. — А я, какъ ты находишь, очень я измѣнилась?

— Ни на волосъ, — отвѣчалъ капитанъ, отодвигая ее отъ себя рукой, и пристально разглядывая ее. — Ты совершенно такая же, какъ была, когда я увидѣлъ тебя въ первый разъ.

— Но гдѣ же ты былъ? — простонала Марта Пепперъ, опуская голову къ нему на плечо.

— Когда „Дельфинъ" погрузился въ морскую пучину, изъ-подъ ногъ у меня, предоставляя мнѣ бороться съ волнами за свою жизнь и за Марту, — бойко началъ капитанъ, — меня выбросило на необитаемый островъ. Я оставался тамъ около трехъ лѣтъ, и былъ, наконецъ, спасенъ экипажемъ брига, шедшаго въ Новый Южный Валлисъ. Тамъ я встрѣтилъ знакомаго изъ Ливерпуля, который сказалъ мнѣ, что ты умерла. Ничто уже не влекло меня на родину, и я много лѣтъ плавалъ въ австралійскихъ водахъ, и только недавно узналъ, какъ жестоко я былъ обманутъ! Узналъ, что мой дорогой цвѣточекъ еще цвѣтетъ и благоденствуетъ.

Головка цвѣточка снова плотно прижалась къ плечу капитана, и знаменитый актеръ воспользовался этимъ, чтобы обмѣняться взглядами съ восхищеннымъ Пепперомъ.

— Если бъ только ты вернулся пораньше, Джемъ! — сказала мистриссъ Пейперъ. — Кто это былъ? Какъ звали этого человѣка?

— Смитъ, — отвѣчалъ осторожный Криппенъ.

— Если бы ты вернулся пораньше, Джемъ, — повторила мистриссъ Пепперъ полузадушеннымъ голосомъ, — это было бы много лучше. Только три мѣсяца тому назадъ я вышла замужъ вонъ за того субъекта!

Капитанъ изобразилъ мелодраматическое испуганное содроганіе съ такимъ успѣхомъ, что, не разсчитавъ, какъ слѣдуетъ, тяжести своей прекрасной половины, едва устоялъ на ногахъ.

— Теперь ужъ дѣлу не поможешь, я думаю, — сказалъ онъ съ видомъ мрачнаго упрека, — но ты могла бы подождать еще немного, Марта!

— Ну, какъ бы то ни было, а я твоя жена, — возразила Марта, — и ужъ постараюсь не потерять тебя опять. Пока ты живъ, я не отпущу тебя отъ себя ни на шагъ, глазъ съ тебя не спущу!

— Пустяки, душа моя, — проговорилъ капитанъ, обмѣниваясь тревожнымъ взглядомъ съ бывшимъ лоцманомъ. — Пустяки!

— Нѣтъ, не пустяки, Джемъ, — сказала мистриссъ Пепперъ, привлекая его рядомъ съ собой на диванъ и обвивая руками его шею. — Все, что ты разсказалъ мнѣ, можетъ быть вѣрно, а можетъ и не быть. Почемъ я знаю, не женатъ ли ты на какой-нибудь другой женщинѣ. Но, во всякомъ случаѣ, теперь я тебя нашла, и намѣрена сохранить.

— Ну, ну… — произнесъ капитанъ, какъ можно нѣжнѣе и успокоительнѣе, насколько позволяло ему странное, щемящее ощущеніе въ сердцѣ.

— Что же касается до того ничтожнаго человѣчка, — слезливо продолжала мистриссъ Пепнеръ, — я вышла за него только потому, что онъ такъ нестерпимо приставалъ ко мнѣ. Я никогда не любила его, но онъ все ходилъ за мной и все дѣлалъ предложеніе. Сколько разъ ты мнѣ его дѣлалъ, Пепперъ? Двѣнадцать или тринадцать?

— Забылъ, — коротко отвѣтилъ бывшій лоцманъ.

— Но я никогда его не любила, — продолжала она. — Вѣдь я не любила тебя, нисколько не любила, Пепперъ, не правда ли?

— Нисколько! — съ жаромъ подтвердилъ Пепперъ. — Навѣрно ни у одного человѣка въ мірѣ еще не бывало такой сердитой и безсердечной жены, какъ ты. Это я всегда охотно скажу.

Онъ едва успѣлъ досказать этотъ панегирикъ вѣрности своей супруги, какъ послышался стукъ въ дверь. Въ комнату вошла дама неопредѣленныхъ лѣтъ, дочь ректора мѣстнаго прихода, и остановилась въ изумленіи, глядя въ отчаянныя, но совершенно безплодныя усилія капитана Криппена вырваться изъ положенія, одинаково смѣшного и неудобнаго.

— Мистриссъ Пепперъ! — проговорила дама въ ужасѣ. — О, мистриссъ Пепперъ!

— Не безпокойтесь, миссъ Уинтропъ, все въ порядкѣ,— возразила та очень спокойно, снова привлекая на свое широкое и помѣстительное плечо покраснѣвшее лицо капитана Криппена. — Это мой первый мужъ, Джемъ Буддъ.

— Боже мой! — вскричала миссъ Уинтропъ въ изумленіи. — Воплощенный Энокъ Арденъ!

— Кто? — освѣдомился Пепперъ съ видомъ вѣжливаго любопытства.

— Энокъ Арденъ, — отвѣчала миссъ Уинтропъ. — Одинъ изъ нашихъ великихъ поэтовъ написалъ чудную поэму про одного моряка, который возвращается домой и застаетъ свою жену замужемъ за другимъ, но тамъ, въ поэмѣ, первый мужъ удаляется никѣмъ не узнанный, чтобы не нарушать ихъ счастья, и умираетъ отъ разбитаго сердца.

И она посмотрѣла на капитана Криппена съ такимъ выраженіемъ, точно тотъ не внолнѣ оправдалъ ея ожиданія.

— Да, — сказалъ Пепперъ, далеко не безутѣшнымъ тономъ, — а теперь мнѣ приходится умирать отъ разбитаго сердца! Ну, что дѣлать, что дѣлать!

— Какъ это все интересно! — вскричала миссъ Уинтропъ. — Подождите только немного, я сейчасъ принесу свой аппаратъ, и сниму васъ вмѣстѣ, такъ, какъ вы теперь!

— О да, пожалуйста, — дружески сказала мистриссъ Пепперъ.

— Я не хочу, чтобы меня снимали! — проговорилъ капитанъ очень сурово.

— Какъ, даже если я желаю этого, милый? — нѣжно освѣдомилась мистриссъ Пепперъ.

— Даже если бы ты продолжала желать этого всю жизнь, — угрюмо возразилъ капитанъ, снова пытаясь отдѣлить свою голову отъ ея плеча.

— Ну, развѣ вы не находите, что слѣдуетъ сдѣлать ихъ портретъ? — спросила миссъ Уинтропъ, обращаясь къ бывшему лоцману.

— Не вижу въ этомъ ничего дурного, — отвѣчалъ тотъ необдуманно.

— Слышите, что говоритъ мистеръ Пепперъ? — сказала дама, обращаясь опять къ капитану. — Конечно, ужъ если онъ не принимаетъ этого такъ близко къ сердцу, то вамъ и подавно нечего.

— Я поговорю съ нимъ потомъ, — произнесъ капитанъ очень кислымъ тономъ.

— Можетъ быть и правда, лучше сохранить все эта дѣло пока между нами, — поспѣшилъ сказать бывшій лоцманъ, встревоженный выраженіемъ лица своего пріятеля.

— Ну хорошо, я не буду больше мѣшать вамъ, — сказала миссъ Уинтропъ. — О, посмотрите, какъ это невѣжливо съ ихъ стороны!

Остальные поспѣшно обернулись, и успѣли еще замѣтить нѣсколько головъ, быстро мелькнувшихъ за окномъ. Капитанъ Криппенъ первый прервалъ молчаніе.

— Джемъ! — строго сказала мистриссъ Пепперъ, не давая ему окончить.

— Капитанъ Буддъ! — воскликнула миссъ Уинтроиъ, вся вспыхнувъ.

Взбѣшенный капитанъ вскочилъ и заходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Онъ посмотрѣлъ на бывшаго лоцмана, и неудачный заговорщикъ содрогнулся отъ его взгляда.

— Не безпокойтесь понапрасну, капитанъ, — пробормоталъ онъ, подмигивая ему съ видомъ, которому тщетно старался придать бодрое и утѣшительное выраженіе.

— Я выйду немного пройтись, — сказалъ капитанъ, по уходѣ дочери ректора. — Только, чтобы освѣжиться.

Мистриссъ Пепперъ сняла свою шляпу съ вѣшалки около двери и начала надѣвать ее передъ зеркаломъ.

— Я пойду одинъ, — нервно сказалъ Криппенъ, — я хочу поразмыслить немного, обдумать.

— Никогда, Джемъ, — твердо произнесла мистриссъ Пепперъ. — Мое мѣсто около тебя. Если ты стыдишься того, что люди на тебя смотрятъ, то я не стыжусь. Я горжусь тобой. Пойдемъ. Пойдемъ, покажись имъ всѣмъ, и скажи, кто ты такой. Пока я жива, я не выпущу тебя больше изъ виду, никогда.

Она начала всхлипывать.

— Ну, что тутъ дѣлать? — сказалъ Криппенъ, оборачиваясь къ совершенно озадаченному лоцману.

— Ему-то какое до этого дѣло? — рѣзко спросила мистриссъ Пепперъ.

— Ну, нужно же и о немъ сколько-нибудь подумать, — сказалъ капитанъ, сдерживаясь. — Да и, кромѣ того, я, право, думаю, что мнѣ лучше будетъ поступить, какъ тотъ человѣкъ, въ стихахъ. Дайте мнѣ уйти отсюда и умереть отъ разбитаго сердца. Пожалуй это будетъ лучше всего.

Мистрисъ Пепперъ взглянула на него пылающими глазами.

— Позвольте мнѣ уйти и умереть отъ разбитаго сердца, — повторилъ капитанъ съ искреннимъ чувствомъ. — Я предпочитаю это, право, предпочитаю.

Мистриссъ Пепперъ залилась сердитыми слезами, опять обвила руками его шею, и зарыдала у него на плечѣ. Лоцманъ, повинуясь отчаяннымъ взглядамъ пріятеля, опустилъ стору на окнѣ.

— Тамъ собралась цѣлая толпа, — сказалъ онъ.

— Пусть ихъ, — любезно отвѣтила жена его. — Они скоро узнаютъ, кто онъ такой.

Она стояла, держа капитана за руку и время отъ времени поглаживая ее, и каждый разъ, какъ волненіе одолѣвало ее, опускала голову къ нему на жилетъ. Въ такія минуты капитанъ яростно сверкалъ глазами на бывшаго лоцмана, который, будучи отъ природы довольно слабаго характера, не былъ въ состояніи, несмотря на всю свою тревогу, придать своимъ чертамъ приличествующую случаю серьезность.

День медленно склонялся къ вечеру. Миссъ Уинтроппъ, вообще недолюбливавшая всякія двусмысленныя положенія, намекнула кое-кому о происшедшемъ, и нѣсколько посѣтителей, между прочимъ, и мѣстный корреспондентъ какой-то газеты, уже стучались въ дверь, но ихъ попросили прійти на слѣдующій день, подъ довольно правдоподобнымъ предлогомъ, что такъ долго разлученная чета желаетъ побыть немного наединѣ. Всѣ трое сидѣли молча; бывшій лоцманъ, наморщивъ брови, тщетно старался разобрать движенія губами, которыми капитанъ порывался ему что-то сказать, каждый разъ какъ представлялась къ тому возможность, и значеніе которыхъ становилось ему нѣсколько понятнѣе, только когда онъ подкрѣплялъ ихъ угрожающимъ жестомъ своего увѣсистаго кулака.

Наконецъ, мистриссъ Пепперъ встала и вышла въ заднюю комнату приготовлять чай. Но такъ какъ она оставила дверь открытой, да еще захватила съ собой, къ тому же, шляпу капитана, то онъ не могъ заключить ничего хорошаго изъ ея временнаго отсутствія и свирѣпо обратился къ бывшему лоцману.

— Что же теперь дѣлать? — проговорилъ онъ яростнымъ шепотомъ. — Не можетъ это такъ продолжаться!

— А вѣдь придется, — прошепталъ тотъ въ отвѣтъ.

— Слушай, ты! — сказалъ Криппенъ съ угрозой. — Я иду въ кухню и все ей объясню. Мнѣ тебя жаль, но я сдѣлалъ все, что могъ. Пойдемъ и помоги мнѣ объясниться.

Онъ повернулся къ двери, но Пепперъ, съ силой отчаянія, ухватилъ его за рукавъ и удержалъ.

— Она убьетъ меня! — прошепталъ онъ, задыхаясь.

— Не моя вина, — сказалъ Криппенъ, отстраняя его отъ себя. — Подѣломъ тебѣ.

— И она скажетъ всей этой толпѣ тамъ за окномъ, — продолжалъ Пепперъ, — и они убьютъ васъ!

Капитанъ опять опустился на свое мѣсто и уставился на него, съ лицомъ, такимъ же блѣднымъ, какъ и у него.

— Послѣдній поѣздъ отходитъ въ восемь, — поспѣшно продолжалъ лоцманъ. — Это рискованно, но это единственное, что вы можете сдѣлать. Возьмите ее съ собой прогуляться по полямъ, поблизости отъ вокзала. Оттуда видно подходящій поѣздъ почти за версту. Разочтите хорошенько время и поймайте его; она бѣгать не можетъ.

Возвращеніе ихъ жертвы съ чайными принадлежностями на подносѣ положило конецъ разговору, но капитанъ выразилъ свое согласіе кивкомъ головы изъ-за ея спины и усѣлся пить чай съ напускной веселостью.

Въ первый разъ со времени своего удачнаго появленія онъ сдѣлался разговорчивъ, и такъ смѣло и свободно говорилъ о разныхъ случаяхъ изъ жизни человѣка, котораго изображалъ, что бывшій лоцманъ сидѣлъ какъ на иголкахъ отъ страха, что онъ въ чемъ-нибудь да ошибется и проговорится. Послѣ чая онъ предложилъ прогуляться, и пока ничего не подозрѣвавшая мистриссъ Пепперъ надѣвала шляпу, самодовольно похлопалъ себя но ногѣ, и довѣрчиво подмигнулъ своему товарищу по заговору.

— Я не очень-то хорошо хожу, — сказала невинная мистриссъ Пепперъ, — такъ что ты долженъ итти потише, Джемъ.

Капитанъ кивнулъ головой, и они вышли изъ дому, по совѣту Пеппера, заднимъ ходомъ, чтобы не привлекать вниманія собравшихся любопытныхъ.

Послѣ ихъ ухода Пепперъ сидѣлъ нѣкоторое время съ трубкой, не спуская тревожныхъ глазъ съ часовой стрѣлки, но, наконецъ, не будучи въ состояніи выдерживать долѣе мучительную неизвѣстность, онъ отправился тоже къ вокзалу и спрятался за удобно стоявшій поблизости вагонъ сь углемъ.

Онъ нетерпѣливо ждалъ, устремивъ глаза на дорогу, по которой долженъ былъ показаться капитанъ. Онъ посмотрѣлъ на часы. Безъ пяти восемь, а капитана все еще нѣтъ! Платформа начала наполняться народомъ, сторожъ зазвонилъ въ колоколъ, въ отдаленіи показалось облачко бѣлаго дыма. Какъ разъ въ ту минуту, когда Пепперъ начиналъ уже терять всякую надежду, онъ увидѣлъ, наконецъ, капитана. Раскачиваясь изъ стороны въ сторону, держа шляпу въ рукѣ, онъ, видимо, изъ послѣднихъ силъ старался догнать поѣздъ, подходившій къ станціи.

— Не успѣетъ онъ ни за что! — простоналъ лоцманъ. И вдругъ у него захватило дыханіе; шагахъ въ трехстахъ или четырехстахъ позади капитана, ковыляла мистриссъ Пепперъ, очевидно, въ погонѣ за нимъ.

Поѣздъ подошелъ къ станціи; пассажиры начали входить и выходить изъ вагоновъ; захлопнулись двери, и кондукторъ уже приложилъ свистокъ къ губамъ, когда капитанъ Криппенъ, пыхтя, какъ паровозъ, шатаясь взобрался на платформу и ввалился въ ближайшій вагонъ третьяго класса.

— Ну, едва, едва только захватили, сэръ, — сказалъ начальникъ станціи, захлопывая за нимъ дверцу вагона.

Капитанъ упалъ на скамейку, стараясь отдышаться, и, повернувъ голову, бросилъ послѣдній, торжествующій взглядъ на дорогу.

— Не безпокойтесь, сэръ, — добродушно сказалъ начальникъ станціи, уловивъ направленіе взгляда капитана, и замѣтивъ вдали мистриссъ Пепперъ. — Мы подождемъ вашу барыню.

* * *

Джаксонъ Пепперъ вышелъ изъ своего убѣжища, и глядѣлъ вслѣдъ отходящему поѣзду, спрашивая себя съ какимъ-то тупымъ, смутнымъ недоумѣніемъ, что-то должно теперь происходить въ вагонѣ. Онъ стоялъ неподвижно такъ долго, что одинъ мягкосердечный сторожъ, до котораго уже дошли слухи о происшедшемъ, рѣшился подойти къ нему и дружески положилъ ему руку на плечо.

— Вы никогда уже ее не увидите, мистеръ Пепперъ, — сказалъ онъ съ участіемъ.

Бывшій лоцманъ повернулъ голову, посмотрѣлъ на него пристально, и послѣдняя вспышка гнѣва, какую ему суждено было проявить когда-либо въ его жизни, промелькнула у него на лицѣ.

— Чортовъ дуракъ! — проговорилъ онъ грубо.

 

ДАЛЬНІЙ РОДСТВЕННИКЪ

Мистеръ Поттеръ только что зазвалъ Этель Спригсъ въ кухню, чтобы проститься съ нею получше.

Въ маленькой пріемной мистеръ Спригсъ, ощупывая пальцами свой парадный, крахмальный воротничекъ, нетерпѣливо ждалъ.

— Они прощаются съ каждымъ днемъ все продолжительнѣе, — жаловался онъ.

— Это только естественно, — сказала мистриссъ Спригсъ, поднимая глаза съ своего шитья. — Развѣ ты не помнишь?..

— Нѣтъ, не помню, — угрюмо отвѣчалъ ея супругъ. — Я знаю, что твоему бѣдному отцу никогда не приходилось надѣвать для меня крахмальныхъ воротничковъ; и имѣй въ виду, что послѣ ихъ свадьбы я не буду носить воротника, хотя бы всѣ вы просили меня о томъ на колѣняхъ!

Онъ поспѣшно измѣнилъ выраженіе лица при звукѣ отворявшейся двери и привѣтливо кивнулъ головой сильно расфранченному молодому человѣку, который прошелъ черезъ комнату съ его дочерью. Эта послѣдняя открыла наружную дверь и, выйдя на крыльцо съ м. Поттеромъ, оставила ее непритворенной. Пронзительный сквозной вѣтеръ подулъ на раздраженнаго м. Спригса. Онъ громко закашлялся.

— Вашъ отецъ простудился? — озабоченно промолвилъ м. Петтеръ.

— Нѣтъ, это отъ чрезмѣрнаго куренья, — отвѣчала молодая дѣвушка. — Онъ куритъ съ утра до вечера.

Негодующій м. Спригсъ кашлянулъ снова, но молодые люди заговорили уже о другомъ. Разговоръ ихъ окончился нѣсколько минутъ спустя веселой возней, во время которой дверь играла роль дѣйствующаго опахала въ вентиляторѣ.

— Вѣдь это только недѣли на двѣ… — поспѣшно проговорила м-ссъ Спригсъ, когда мужъ ея всталъ съ мѣста.

— Когда они будутъ скручены, — сказалъ мстительный м. Спригсъ, — я пойду къ нимъ и буду хлопать ихъ наружной дверью до…

Онъ прервалъ себя на полу-словѣ, такъ какъ въ эту минуту дочь его, вскочивъ въ комнату, захлопнула дверь такъ стремительно, что едва не потушила лампы, и заперла ее на ключъ. Передъ ея раскраснѣвшимся и смѣющимся лицомъ м. Спригсъ примолкъ.

— Что случилось? — спросила она, вглядываясь въ него. — Зачѣмъ ты такъ смотришь, отецъ?

— Такой сквознякъ… вреденъ для твоей матери, — слабо проговорилъ м. Спригсъ. — Я боюсь, какъ бы у нея опять не сдѣлался припадокъ астмы.

Онъ снова завозился надъ своимъ воротничкомъ и, освободившись наконецъ отъ тисковъ врага, положилъ его на столъ и стянулъ съ себя сапоги. Попытка снять также и сюртукъ была однако очень быстро пересѣчена его дочерью.

— Ты повадишься дѣлать это, когда будешь приходить къ намъ въ гости, — сказала она.

М. Снригсъ вздохнулъ и, закуривъ коротенькую глиняную трубку, запрещенную въ присутствии будущаго зятя, сталъ наблюдать за матерью и дочерью, пока онѣ разсматривали разныя матеріи и обсуждали выкройки и полотнища.

— Если кто не сумѣетъ быть счастливымъ съ ней, — сказалъ онъ, полчаса спустя, когда дочь, похлопавъ его по головѣ вмѣсто прощанья, ушла къ себѣ въ комнату, — тотъ и не заслуживаетъ быть счастливымъ.

— Хотѣлось бы мнѣ, чтобы это было уже сдѣлано, — прошептала его жена. — Она будетъ въ отчаяніи, если что случится, а… а Гусси долженъ выйти черезъ день или два!

— Дѣвушка не виновата въ томъ, что дѣлаетъ ея дядя, — яростно сказалъ м. Спригсъ. — Если Альфредъ откажется отъ нея ради этого, то онъ подлецъ!

— Гордость его главный недостатокъ, — уныло проговорила жена.

— Не зачѣмъ представлять себѣ непріятности, прежде чѣмъ онѣ наступятъ, — замѣтилъ мистеръ Спригсъ. — Можетъ быть, Гусси и не придетъ сюда.

— Онъ придетъ прямо сюда, — возразила жена съ убѣжденіемъ, — и постарается вытянуть изъ меня, что только можно, какъ онъ дѣлалъ и прежде, когда мы были дѣтьми, и у меня заводился какой-нибудь пятачокъ. Я его знаю.

— Утѣшься, старуха, — сказалъ м. Спригсъ. — Если онъ придетъ, то мы постараемся отъ него отдѣлаться; если же онъ все-таки не захочетъ уходить, то мы должны сказать Альфреду, что онъ былъ въ Австраліи, какъ сказали Этели.

Жена его слабо улыбнулась.

— Это рѣшено, — продолжалъ м. Спригсъ. — Во-первыхъ, я думаю, что онъ постыдится показаться здѣсь; но если ужъ явится, то онъ пріѣхалъ изъ Австраліи, понимаешь? Такъ будетъ удобнѣе и для него самого. Вѣдь не думаешь же ты, чтобы онъ хотѣлъ хвастаться тѣмъ, гдѣ былъ?

— Ну, а если онъ придетъ, пока Альфредъ будетъ здѣсь? — спросила м-ссъ Спригсь.

— Тогда я говорю: „Какъ-то ты оставилъ тамъ всѣхъ, въ Австраліи?" — и подмигну ему, — сказалъ находчивый м. Спригсъ.

— Но предположи, что тебя не будетъ здѣсь въ эту минуту? — возразила жена.

— Тогда ты это скажешь и подмигнешь ему, — былъ отвѣтъ. — Нѣтъ, я знаю, что ты не можешь, — прибавилъ онъ поспѣшно, видя, что м-ссъ Спригсъ готова еще на какое-то возраженіе, — ты слишкомъ хорошо была воспитана. Но все же, нужно тебѣ постараться.

Для м-ссъ Спригсъ послужило нѣкоторымъ утѣшеніемъ то обстоятельство, что м. Августусъ Прайсъ выбралъ, въ концѣ концовъ, удобную минуту для своего появленія. Два дня спустя, пока она сидѣла за чаемъ съ своимъ супругомъ, послышался тихій стукъ въ дверь, и безпокойное лицо съ слегка бѣгающими глазами просунулось въ комнату.

— Эмма! — произнесъ печальный голосъ, между тѣмъ какъ верхняя часть туловища непрошеннаго гостя послѣдовала за лицомъ.

— Гусси… — проговорила м-ссъ Спригсъ, вставая въ сильномъ волненіи.

М. Прайсь втянулъ свои ноги въ комнату, притворилъ дверь съ особеннымъ тщаніемъ, провелъ рукавомъ куртки по глазамъ и воззрился съ нѣжностью на своихъ родственниковъ.

— Я вернулся домой умирать, — проговорилъ онъ медленно и, пройдя шатаясь черезъ комнату, обнялъ свою сестру съ большимъ умиленіемъ.

— Отъ чего же это ты собрался умирать? — спросилъ м. Спригсъ, неохотно принимая протянутую ему руку.

— Отъ разбитаго сердца, Джорджъ, — отвѣчалъ его зять, падая въ кресло.

М. Спригсъ что то буркнулъ и, отодвинувъ свой стулъ подальше, слѣдилъ за незванымъ пришельцемъ, пока жена ставила передъ нимъ тарелку. Тревожный взглядъ жены напомнилъ ему ихъ уговоръ для даннаго случая, и онъ откашлялся нѣсколько разъ подрядъ, въ тщетныхъ попыткахъ заговорить.

— Мнѣ очень жаль, что мы не можемъ пригласить тебя пожить съ нами, Гусси, въ особенности, если ты такъ боленъ, — сказалъ онъ, наконецъ, — но можетъ быть ты почувствуешь себя лучше, послѣ того какъ немного закусишь?

М. Прайсъ, только что собиравшійся взять кусокъ хлѣба съ масломъ, остановился и, закрывъ глаза, испустилъ слабый стонъ. — Я не переживу ночь, — пробормоталъ онъ.

— Вотъ въ томъ-то и дѣло, — съ живостью сказалъ м. Спригсъ. — Видишь ли, Этель выходитъ замужъ черезъ двѣ недѣли, и если бы ты умеръ здѣсь, пришлось бы отложить свадьбу!

— Я могъ бы протянуть и дольше, если бы за мной былъ хорошій уходъ, — сказалъ гость, открывая глаза.

— И кромѣ того, Этель не знаетъ, гдѣ ты былъ, — продолжалъ м. Спригсъ. — Мы сказали ей, что ты уѣхалъ въ Австралію. Она выходитъ за очень щепетильнаго молодого человѣка — колоніальнаго торговца — и если бы онъ узналъ, въ чемъ дѣло, это вышло бы неловко.

М. Прайсъ опять закрылъ глаза, но вѣки ихъ слегка подергивались.

— Нѣкоторое время онъ даже никакъ не могъ примириться съ тѣмъ, что я каменщикъ, — продолжалъ м. Спригсъ. — А что бы онъ сказалъ тебѣ!

— Скажите ему, что я вернулся изъ Австраліи, если хотите, — слабо произнесъ м. Прайсъ. — Мнѣ все равно.

М. Спригсъ опять откашлялся. — Да, но видишь ли, мы сказали Этели, что ты тамъ живешь очень хорошо, — сказалъ онъ со смущеннымъ смѣхомъ, — и она, по-дѣвичьи, раздула это, понимаешь, тѣмъ болѣе, что Альфредъ очень много толкуетъ о своихъ родственникахъ.

— Это не бѣда, — сказалъ сговорчивый м. Прайсъ. — Вы говорите, что хотите; я не буду вамъ противорѣчить.

— Да, но дѣло въ томъ, что у тебя видъ не такой, чтобы можно было предположить, что у тебя есть деньги, — сказала сестра его съ нетерпѣніемъ. — Взгляни на себя, на свою одежду.

М. Прайсъ поднялъ руку. — Это легко устроить, — замѣтилъ онъ. — Пока я выпью немного чайку, Джоржъ можетъ сходить и купить мнѣ новую. Ты возьми то, въ чемъ я буду выглядѣть богаче Джорджъ — самое лучшее было бы черный сюртукъ, но предоставляю это тебѣ. Можетъ быть нарядный, модный жилетъ, свѣтлые брюки и пару хорошихъ сапогъ, № 7-й, пошире.

Онъ выпрямился на стулѣ и, игнорируя полный сокрушенія взглядъ, которымъ обмѣнялись мужъ и жена, налилъ себѣ чашку чаю и взялъ кусокъ пирога.

— А у тебя есть деньги? — спросилъ м. Спригсъ послѣ продолжительной паузы.

— Я оставилъ ихъ тамъ… въ Австраліи! — отвѣчалъ м. Прайсъ съ несвоевременной шутливостью.

— А вѣдь тебѣ лучше, не правда ли? — рѣзко замѣтилъ его зять. — А какъ поживаетъ разбитое сердце?

— Поправится совершенно подъ моднымъ жилетомъ, — былъ отвѣтъ. — И разъ какъ ты ужъ возьмешься за дѣло, Джорджъ, то пріобрѣти мнѣ заодно и булавку для галстука, такъ будетъ лучше. И если бы могъ расщедриться на золотые часы съ цѣпочкой…

Его прервалъ бѣшеный взрывъ м. Спригса, нѣсколько несвязный перечень всѣхъ прошедшихъ подвиговъ м. Прайса, вмѣстѣ съ совершенно противозаконными и анти-христіанскими пожеланіями для его будущаго.

— Ты только теряешь время, — спокойно сказалъ м. Прайсъ, когда тотъ остановился, чтобы перевести духъ. — Не покупай ничего, если не хочешь. Я только хочу помочь тебѣ, вотъ и все. Мнѣ нѣтъ дѣла до того, если кто узнаетъ, гдѣ я находился. Я былъ невиновенъ. А если ты поддаешься грѣховному тщеславію, то и плати за него.

М. Спригсъ овладѣлъ собой съ большимъ трудомъ.

— Уйдешь ли ты, если я дамъ тебѣ золотой? — спросилъ онъ спокойно.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ М. Прайсъ съ безмятежной улыбкой. — Я имѣю лучшее понятіе о стоимости денегъ. Да и кромѣ того, я хочу увидать мою милую племянницу и посмотрѣть, достаточно ли хорошъ для нея этотъ молодой человѣкъ.

— Два золотыхъ? — подсказалъ его зять.

М. Прайсъ покачалъ головой.

— Я не могъ бы согласиться, — сказалъ онъ спокойно. — Изъ справедливости къ самому себѣ не могъ бы. Вы почувствуете себя одинокими, когда лишитесь Этели, и я останусь, чтобы развлекать васъ.

Каменщикъ едва не разразился снова, но, повинуясь взгляду жены, крѣпко сжалъ губы и послушно послѣдовалъ за ней наверхъ. М. Прайсъ, набивъ свою трубку изъ пакета съ табакомъ, лежавшаго на каминѣ, подмигнулъ себѣ одобрительно въ зеркало и тихо улыбнулся, услышавъ наверху звонъ пересчитываемыхъ монетъ.

— Обрати особенное вниманіе на размѣръ, — сказалъ онъ, когда М. Спригсъ сошелъ внизъ и снялъ съ гвоздя свою шляпу. — На пару дюймовъ покороче твоего роста, и много поуже въ поясѣ.

М. Спригсъ поглядѣлъ на него пристально и сурово и, съ трескомъ захлопнувъ за собою дверь, пошелъ внизъ по улицѣ. Оставшись одинъ, м. Прайсъ началъ обходить комнату, разсматривая и изслѣдуя все, въ ней находившееся, потомъ, подтащивъ къ огню покойное кресло, протянулъ ноги на каминную рѣшетку и снова погрузился въ свои мечтанія.

Два часа спустя онъ сидѣлъ на этомъ самомъ мѣстѣ совершенно преображенный и сіяющій. Его тонкія ноги скрывались подъ свѣтлыми, клѣтчатыми брюками; расшитый жилетъ и изящный сюртукъ украшалъ верхнюю часть его особы, а большой хризантемъ въ петлицѣ довершалъ подобіе австралійскаго милліонера, какъ понималъ его м. Спригсъ.

— Порядочные часы съ цѣпочкой, и немного денегъ въ карманѣ, и я буду чувствовать себя прекрасно, — прошепталъ м. Прайсъ.

— Больше ты отъ меня ничего не получишь, — яростно проговорилъ м. Спригсъ. — Я истратилъ всѣ свои деньги до послѣдней копейки!

— Кромѣ тѣхъ, которыя въ банкѣ, — сказалъ зять его. — Я знаю, что тебѣ нуженъ лишній день на то, чтобы получить ихъ, а потому назначимъ для часовъ и цѣпочки, положимъ, субботу.

М. Спригсъ безпомощно взглянулъ на жену, но она уклонилась отъ его взгляда. Онъ обернулся и сталъ смотрѣть какъ зачарованный на м. Прайса, и получилъ въ отвѣтъ весело одобрительный кивокъ головы.

— Я пойду съ тобой и выберу ихъ, — добавилъ м. Прайсъ. — Это избавитъ тебя отъ лишняго труда, если не отъ расхода.

Онъ засунулъ руки въ карманы и, широко раскинувъ ноги, запрокинулъ голову на спинку кресла и началъ выпускать струйки дыма къ потолку. Онъ все еще пребывалъ въ этомъ удобномъ положеніи, когда вернулась домой Этель въ сопровожденіи м. Поттера.

— Это… это твой дядя Гусси, — сказала м-ссъ Спригсъ, когда дѣвушка остановилась посреди комнаты, глядя на посѣтителя.

— Изъ Австраліи, — какъ-то неясно выговорилъ ея мужъ.

М. Прайсъ улыбнулся, и племянница, замѣтивъ, что онъ вынулъ трубку изо рта и провелъ задомъ руки по губамъ, подошла и поцѣловала его въ бровь. Затѣмъ представили м. Поттера, который удостоился любезнаго пріема, причемъ м. Прайсъ распространился о необыкновенномъ его сходствѣ съ однимъ молодымъ его пріятелемъ, который только что получилъ наслѣдство въ 40,000 фунтовъ годового дохода.

— Это почти то же, что и вы имѣете, дядя? — смѣло освѣдомилась миссъ Спригсъ.

М. Прайсъ показалъ на нее головой и, казалось, размышлялъ. — Нѣсколько болѣе, — сказалъ онъ наконецъ, — нѣсколько болѣе.

М. Поттеръ рѣзко перевелъ дыханіе; м. Спригсъ, только что нагнувшійся надъ каминомъ за уголькомъ для трубки, едва не свалился въ огонь. Наступило внушительное молчаніе.

— Деньги еще не все, — сказалъ м. Прайсъ, обводя взоромъ вокругъ себя и покачивая головой. — Онѣ тогда только хороши, когда можно раздавать ихъ.

Глаза его все продолжали блуждать по комнатѣ и остановились наконецъ окончательно на м. Поттеръ. Молодой человѣкъ замѣтилъ съ трепетомъ, что они такъ и свѣтились расположеніемъ къ нему.

— И представить себѣ только, что вы пріѣхали, не сказавъ никому ни слова, и сдѣлали намъ всѣмъ такой сюрпризъ! — воскликнула Этель.

— Я чувствовалъ, что долженъ повидать васъ всѣхъ еще разъ передъ смертью, — просто отвѣчалъ ея дядя. — Я предполагалъ ограничиться короткимъ посѣщеніемъ, но твои отецъ и мать и слышать не хотятъ о томъ, чтобы я опять уѣхалъ сегодня же.

— Конечно, нѣтъ, — сказала Этель, помогавшая молчаливой миссъ Спригсъ накрывать на столъ къ ужину.

— Когда я заикнулся объ отъѣздѣ, твой отецъ такъ и пригвоздилъ меня къ креслу, — продолжалъ правдивый м. Прайсъ.

— И отлично сдѣлалъ, — сказала дѣвушка. — А теперь, пододвигайте-ка сюда ваше кресло и будемъ ужинать, а вы разскажите намъ все про Австралію.

М. Прайсъ подвинулъ свое кресло, но отъ разсказовъ объ Австраліи отказался, замѣтивъ очень неблагодарнымъ образомъ, что ему до смерти надоѣло самое ея названіе. Онъ предпочелъ вмѣсто того обсуждать прошедшее и будущее м. Поттера. Между прочимъ онъ узналъ, что этотъ юный джентльменъ человѣкъ очень разсчетливый и бережливый, и что его сбереженія, благодаря маленькому, удачно полученному наслѣдству, доходятъ до ста десяти фунтовъ.

— Альфредъ пробудетъ у Пальмера и Мей еще годъ, а потомъ мы откроемъ свое дело, — сказала Этель.

— И прекрасно сдѣлаете, — одобрилъ м. Прайсъ. — Я люблю видѣть, когда молодые люди сами пробиваютъ себѣ дорогу, — прибавилъ онъ выразительно. — Это для нихъ полезно.

Всѣмъ было ясно, что онъ почувствовалъ сразу большую симпатію къ м. Поттеру. Онъ обсуждалъ съ нимъ колоніальную торговлю съ видомъ богатаго человѣка, ищущаго, гдѣ бы выгоднѣе помѣстить свой капиталъ, и нѣсколько разъ неопредѣленно намекалъ о своемъ намѣреніи вернуться въ Англію, послѣ прощальнаго посѣщенія Австраліи, и поселиться поблизости отъ семьи. Послѣ ужина онъ принялъ предложенную ему м. Поттеромъ сигару, а когда молодой человѣкъ простился — въ необычно поздній часъ — онъ проводилъ его до дому.

То было начало цѣлаго ряда пріятныхъ вечеровъ, и м. Прайсъ, купившій въ ближайшей книжной лавочкѣ книгу объ Австраліи, уже не скупился на разсказы о своихъ тамошнихъ похожденіяхъ. Золотые часы съ цѣпочкой, произведшіе значительную брешь въ запасномъ капитальцѣ его зятя, придавали солидный видъ его жилету, и булавка съ великолѣпнымъ поддѣльнымъ брилліантомъ блистала въ его галстукѣ. Подъ вліяніемъ хорошей и обильной пищи и всевозможныхъ домашнихъ удобствъ, онъ поправлялся съ каждымъ днемъ, и несчастный м. Спригсъ тщетно напрягалъ мозги, чтобы придумать, какъ уберечь себя отъ дальнѣйшихъ претензій зятя. Со второго дня знакомства онъ уже называлъ м. Поттера „Альфъ", и молодые люди выслушивали съ большимъ вниманіемъ его лекціи на тему „О деньгахъ, какъ ихъ добывать, и какъ сохранять".

Собственные его пріемы въ отношеніи м. Спригса служили тому примѣромъ, о которомъ онъ однако же умалчивалъ. Начавъ съ шиллинговъ, онъ перешелъ затѣмъ и на полу-кроны, и ободренный успѣхомъ, однажды вечеромъ смѣло попросилъ полъ-фунта стерлинговъ, чтобы купить на него свадебный подарокъ. М-ссъ Спригсъ увлекла своего въ конецъ измученнаго и потерявшаго всякое терпѣніе мужа въ кухню, и начала шепотомъ убѣждать его.

— Давай ему, что онъ проситъ, пока они не обвѣнчаны, — умоляла она. — Послѣ того Альфреду ничего уже нельзя будетъ сдѣлать, и къ тому же тогда ему самому выгоднѣе будетъ умалчивать обо всемъ этомъ.

М. Спригсъ, бывшій всю жизнь разсчетливымъ человѣкомъ, досталъ полъ-фунта и передалъ его м. Прайсу съ придачей нѣсколькихъ, вновь изобрѣтенныхъ имъ эпитетовъ, которые этотъ послѣдній выслушалъ совершенно невозмутимо. Въ самомъ дѣлѣ, его блестящіе глаза и пріятная улыбка, казалось, показывали, что онъ смотритъ на нихъ скорѣе какъ на комплименты, чѣмъ какъ на что-либо другое.

— Я телеграфировалъ сегодня утромъ въ Австралію, — сказалъ онъ, пока всѣ они сидѣли въ этотъ вечеръ за ужиномъ.

— Насчетъ моихъ денегъ? — съ живостью спросилъ м. Поттеръ.

М. Прайсъ быстро сдѣлалъ ему угрожающій знакъ бровями. — Нѣтъ, велѣлъ моему главному приказчику прислать сюда свадебный подарокъ для васъ, — сказалъ онъ, поспѣшно смягчая свое выраженіе лица подъ взглядомъ м. Спригса. — У меня есть тамъ какъ разъ то, что нужно, а здѣсь я не вижу ничего подходящаго и достаточно хорошаго.

Молодая чета разсыпалась въ благодарностяхъ.

— Что такое вы хотѣли сказать насчетъ вашихъ денегъ? — спросилъ м. Спригсъ, обращаясь къ своему будущему зятю.

— Ничего, — уклончиво отвѣчалъ молодой человѣкъ.

— Это секретъ, — сказалъ м. Прайсъ.

— Насчетъ чего? — настаивалъ м. Спригсъ, возвышая голосъ.

— Это маленькое частное дѣльце между мной и дядей Гусси, — сказалъ м. Паттеръ нѣсколько натянуто.

— Вы… вы не давали ему денегъ взаймы? — проговорилъ каменщикъ, заикаясь.

— Не говори глупостей, отецъ, — рѣзко сказала миссъ Спригсъ. — На что могутъ понадобиться дядѣ Гусси ничтожныя деньги Альфреда? Если ужъ ты хочешь знать, то Альфредъ вынимаетъ ихъ изъ банка, потому что дядя берется помѣстить ихъ для него.

Взгляды м. и м-ссъ Спригсъ и м. Прайса скрестились въ тройномъ поединкѣ.

Послѣдній заговорилъ прежде всѣхъ.

— Я помѣщу ихъ въ свое предпріятіе, — сказалъ онъ съ угрожающимъ взглядомъ, — въ Австраліи.

— И онъ не хотѣлъ, чтобы знали о его великодушіи, — прибавилъ м. Поттеръ.

Совершенно сбитый съ толку, м. Спригсъ безпомощно оглянулся вокругъ стола. Нога его жены прижала его ногу, и губы его какъ-то сами собой сомкнулись, какъ у автомата.

— Я не знала, что ваши деньги на текущемъ счету, — сказала м-ссъ Спригсъ дрожащимъ голосомъ.

— Я подавалъ спеціальное прошеніе, и мнѣ обѣщали ихъ въ пятницу, — отвѣчалъ м. Паттеръ, улыбаясь. — Не каждый день представляется такой прекрасный случай.

Онъ наполнилъ стаканъ дяди Гусси, и этотъ джентльменъ сейчасъ же поднялъ его и провозгласилъ тостъ за здоровье молодой четы.

— Если бы случилось что-нибудь теперь, чтобы разстроить ихъ свадьбу, они были бы неутѣшны на всю жизнь, я вижу это, — сказалъ онъ съ быстрымъ взглядомъ на сестру.

— Неутѣшны навсегда, — подтвердилъ м. Поттеръ замогильнымъ голосомъ, сжимая подъ столомъ руку мнссъ Спригсъ.

— Любовь, — это единственное, что стоитъ имѣть, — продолжалъ м. Прайсъ, слѣдя за зятемъ уголкомъ глаза. — Деньги — ничто!

М. Спригсъ опорожнилъ свой стаканъ и, насупивъ брови, началъ разрисовывать узоры на скатерти тупой стороной ножа. Нога жены все еще сжимала его ногу, и онъ ждалъ отъ нея указаній.

Но въ первый разъ въ жизни м-ссъ Спригсъ не могла ничего указать ему. Даже когда м. Поттеръ удалился и Этель ушла къ себѣ наверхъ, она все еще оставалась безгласной. Нѣкоторое время она сидѣла неподвижно, смотря на огонь и взглядывая изрѣдка на дядю Гусси, курившаго сигару, потомъ встала и нагнулась надъ мужемъ.

— Дѣлай, что самъ сочтешь за лучшее, — сказала она измученнымъ голосомъ. — Покойной ночи!

— Что это все значитъ, насчетъ денегъ Альфреда? — грозно спросилъ м. Спригсъ, когда дверь затворилась за ней.

— Я помѣщу ихъ въ свое дѣло, — отвѣчалъ дядя Гусси кроткимъ голосомъ, — въ свое дѣло въ Австраліи.

— Го, го! Тебѣ придется сначала перемолвить объ этомъ словечко со мной! — сказалъ Спригсъ.

Тотъ откинулся на спинку кресла и продолжалъ безмятежно смаковать свою сигару.

— Ты дѣлай, что хочешь, — сказалъ онъ хладнокровно. — Конечно, если ты все скажешь Альфреду, то я денегъ не получу, но Этель не получитъ его. Кромѣ того онъ тогда узнаетъ, сколько лжи ты тутъ наговорилъ.

— Я удивляюсь, какъ ты еще можешь глядѣть мнѣ въ глаза! — проговорилъ взбѣшенный каменщикъ.

— И я дамъ ему понять, что ты долженъ былъ попользоваться половиной его ста десяти фунтовъ, да потомъ одумался, — продолжалъ невозмутимый м. Прайсъ. — Это такого рода юноша, который всему повѣритъ. Дай ему Богъ здоровья!

М. Спригсъ вскочилъ со стула и сталъ надъ шуриномъ съ сжатыми кулаками. М. Прайсь отвѣтилъ яростно вызывающимъ взглядомъ.

— Если ты такъ щепетиленъ, то можешь пополнить ему эту потерю, — сказалъ онъ медленно. Я знаю, что ты всегда откладывалъ, да и Эммѣ досталось по наслѣдству кое-что изъ того, чѣмъ слѣдовало бы воспользоваться мнѣ. Когда ты кончишь ломать комедію, я пойду спать. До свиданья!

Онъ поднялся, зѣвая, и направился къ двери, а м. Спригсъ, поборовъ въ себѣ мгновенное поползновеніе растерзать его на куски и выбросить на улицу, потушилъ лампу и пошелъ наверхъ до утра обсуждать положеніе съ женой.

На слѣдующій день онъ ушелъ на работу, такъ и не придя еще ни къ какому рѣшенію, но съ все болѣе крѣпнущимъ убѣжденіемъ, что м. Прайсу придется предоставить поступать, какъ ему заблагоразсудится. До свадьбы оставалось уже только пять дней, и въ домѣ шли поспѣшныя приготовленія къ торжеству. Для оправданія непреодолимаго припадка унынія, онъ сослался на безумную зубную боль, хотя и оставался глухимъ къ разнымъ лекарствамъ, рекомендуемымъ дядей Гусси, такъ же какъ и къ имени прекраснаго дантиста, который трижды сломалъ зубъ м. Поттера, прежде чѣмъ его вырвалъ.

Къ дядѣ Гусси онъ относился только что не грубо при людяхъ, а наединѣ расточалъ ему леденящія кровь угрозы. М. Прайсъ, приписывая это послѣднее обстоятельство зубной боли, также разнообразилъ свое обращеніе съ зятемъ, смотря по обществу, въ которомъ они находились, рекомендуя ему при свидѣтеляхъ прополаскивать ротъ водкой и другія пріятныя средства, а съ глазу на глазъ совѣтуя набрать въ ротъ воды и сидѣть надъ огнемъ, пока вода не закипитъ.

Въ четвергъ утромъ м. Спригсу было особенно плохо; въ четвергъ же вечеромъ онъ пришелъ домой довольный и сіяющій. Онъ съ какимъ то особеннымъ размахомъ повѣсилъ свою шляпу на гвоздикъ, поцѣловалъ жену и, не обращая никакого вниманія на неодобрительное выраженіе лица м. Прайса, продѣлалъ нѣсколько неуклюжихъ па, приплясывая, передъ каминомъ.

— Или получилъ наслѣдство? — освѣдомился его шуринъ, бросая на него очень кислый взглядъ.

— Нѣтъ, но спасъ состояніе, — весело отвѣчалъ м. Спригсъ. — Удивляюсь только, какъ я не подумалъ объ этомъ самъ!

— Не подумалъ о чемъ? — спросилъ м. Прайсъ.

— Ты это скоро узнаешь, — отвѣчалъ м. Спригсъ, — Пеняй только на себя самого.

Дядя Гусси подозрительно втянулъ въ себя воздухъ. М-ссъ Спригсъ попросила мужа объясниться яснѣе.

— Я выбрался изъ затрудненія, — отвѣчалъ ея мужъ, придвигая свой стулъ къ чайному столу. — Никто не пострадаетъ, кромѣ Гусси.

— Ага! — рѣзко воскликнулъ этотъ джентльменъ.

— Я отпросился сегодня съ работы, — продолжалъ м. Спригсъ, улыбаясь женѣ довольной улыбкой, — и пошелъ навѣстить одного моего пріятеля, Биля Уайтъ, полисмена, и разсказалъ ему про Гусси.

М. Прайсъ застылъ на стулѣ въ неподвижной позѣ.

— И… слѣдуя… его… совѣту, — медленно протянулъ м. Спригсъ, потягивая горячій чай, — я написалъ въ Скотландъ-Ярдъ заявленіе о томъ, что Августъ Прайсъ, освобожденный до срока арестантъ, старается обманнымъ образомъ пріобрѣсти 110 фунтовъ стерлинговъ.

М. Прайсъ, блѣдный и задыхающійся, всталъ и смотрѣлъ на него молча.

— Что великолѣпно, какъ говоритъ Биль, — продолжалъ м. Спригсъ съ величайшимъ наслажденіемъ, — это, что Гусси придется опять попутешествовать. Ему нужно скрыться, потому что, если они его поймаютъ, то заставятъ отсидѣть остальное время. И Биль говоритъ, что если онъ будетъ писать письма кому-нибудь изъ насъ, то тѣмъ легче будетъ найти его. Тебѣ лучше всего отправляться съ первымъ же поѣздомъ въ Австралію.

— Когда… въ какое время… ты отправилъ… это заявленіе? — спросилъ дядя Гусси дрожащимъ голосомъ.

— Часа въ два, — отвѣчалъ м. Спригсъ, смотря на часы. — Полагаю, что тебѣ какъ разъ еще хватитъ времени.

М. Прайсъ поспѣшно подошелъ къ маленькому боковому столику и, схвативъ свою шляпу, нахлобучилъ ее по самые глаза. Онъ остановился на минуту на порогѣ, чтобы взглянуть вверхъ и внизъ по улицѣ, потомъ дверь тихонько затворилась за нимъ. М-ссъ Спригсъ взглянула на мужа.

— Отозванъ въ Австралію экстренной телеграммой, — проговорилъ тотъ, подмигивая. — Биль Уайтъ молодецъ, какъ есть молодецъ!

— О, Джорджъ, — сказала жена его, — неужели ты въ самомъ дѣлѣ написалъ это заявленіе?

М. Спригсь подмигнулъ ей вторично.

 

ВСЕ ДѢЛО ВЪ ПЛАТЬѢ

— Не люблю я женщинъ на кораблѣ, — сердито сказалъ старый боцманъ. — Пойдутъ онѣ задавать тебѣ всякіе дурацкіе вопросы, а обойдись только съ ними не вѣжливо, не отвѣчай, — сейчасъ пожалуются шкиперу. А если и будешь вѣжливъ и любезенъ, то что толку? Развѣ заслужишь щепотку табаку, или шиллингъ, или что-нибудь такое? Ничуть не бывало; только скажутъ „спасибо", да и скажутъ-то такъ, будто ты еще долженъ быть благодаренъ, чго онѣ съ тобой заговорили.

И какія же онѣ противные! Попроси только дѣвушку вѣжливо, по-хорошему, сойти съ каната, который ты хочешь собрать, и она посмотритъ на тебя такъ, точно ты обязанъ вѣкъ дожидаться, пока ей угодно будетъ двинуться. А попробуй-ка, дерни его из-подъ нея не сказавшись, такъ и мѣста себѣ не найдешь на кораблѣ! Одинъ человѣкъ, котораго я знавалъ — онъ умеръ теперь, бѣдный малый, и оставилъ трехъ вдовъ, оплакивающихъ свою незамѣнимую потерю — говаривалъ не разъ, что при всей его опытности, женщины до конца оставались для него такими же загадками, какъ когда онъ въ первый разъ женился.

Конечно, бываетъ иногда, что попадаетъ на бакъ, дѣвушка подъ видомъ парня, и служитъ какъ обыкновенный матросъ, или юнга, и никто объ этомъ и не догадывается. Это случалось прежде, да вѣроятно будетъ случаться и впередъ.

Съ нами была разъ курьезная исторія на бригѣ „Лондонская Башня", на которомъ я служилъ экономомъ. Шли мы изъ Ливерпуля въ Мельбурнъ съ разнымъ грузомъ, и передъ самымъ отплытіемъ приняли новаго юнгу, котораго записали въ судовую книгу подъ именемъ Генри Мало. Ну, и первое, что мы замѣтили у этого самаго Генри, это что онъ страхъ какъ не любилъ работать и постоянно болѣлъ морской болѣзнью. Бывало, какъ только требуется что-нибудь сдѣлать, сейчасъ этотъ мальчишка отправляется въ трюмъ и валяется тамъ, какая бы ни была погода.

Тогда Биль Доусетъ, какъ говорится, усыновилъ его и сказалъ, что сдѣлаетъ-таки изъ него моряка. Мнѣ кажется, что если бы Генри предоставили выборъ отца, то онъ выбралъ бы любаго изъ насъ, только не Биля, а я такъ и вовсе предпочелъ бы быть сиротой, чѣмъ сыномъ кого бы то ни было изъ нихъ. Биль сначала только орудовалъ языкомъ — ужъ и языкъ же у него былъ! но когда это не помогло, онъ началъ угощать малаго подзатыльниками. Конечно, въ этомъ ничего нѣтъ дурного, одна польза для мальчишки, который долженъ учиться зарабатывать свое пропитаніе, но Генри обыкновенно такъ ревѣлъ, что намъ всѣмъ становилось за него стыдно.

Биль, наконецъ, просто сталъ бояться трогать его и попробовалъ пробирать его насмѣшками. Но тогда мы увидѣли, что Генри умѣетъ насмѣшничать еще въ десять разъ лучше Биля — онъ всѣхъ кругомъ обговаривалъ и, такъ сказать, прямо вырывалъ слова изо рта у Биля и ихъ же обращалъ противъ него. Тогда Биль опять пускалъ въ ходъ свое природное оружіе, и кончилось тѣмъ, что недѣли черезъ двѣ послѣ отплытія, малый взобрался на палубу и пожаловался шкиперу на Биля, что онъ очень ругается.

— Ругается? — переспросилъ старикъ, сверкая на него глазами, точно хотѣлъ съѣсть его. — Какъ же онъ ругается?

— Скверно ругается, сэръ, — отвѣчалъ Генри.

— Повтори, — сказалъ шкиперъ.

Генрн даже вздрогнулъ. — Не могу, сэръ, — отвѣчалъ онъ очень серьезно, — но совсѣмъ… совсѣмъ такъ, какъ вы вчера разговаривали съ гребцами.

— Убирайся на свое мѣсто! — заревѣлъ шкиперъ, — сію минуту убирайся, и чтобъ я больше объ этомъ не слыхалъ. Сидѣлъ бы лучше въ дѣвичьемъ пансіонѣ, коли такъ!

— Я знаю, что мнѣ слѣдовало бы тамъ быть, сэръ, — прохныкалъ Генри, — да я никакъ не ожидалъ, что здѣсь такъ будетъ.

Старикъ вытаращилъ на него глаза; потомъ протеръ ихъ и опять вытаращилъ, а Генри вытеръ слезы и стоитъ, смотритъ въ полъ.

— Праведное небо! — сказалъ, наконецъ, старикъ, въ родѣ какъ бы задушеннымъ голосомъ. — Не говори мнѣ, что ты дѣвчонка!

— Не буду, если вы не желаете, — сказалъ Генри и опять вытеръ глаза.

— Какъ же васъ зовутъ? — спросилъ, наконецъ, старикъ.

— Мери Мало, сэръ, — отвѣчалъ Генри очень кротко.

— Что же васъ заставило такъ поступить? — спросилъ опять шкиперъ.

— Отецъ хотѣлъ меня выдать за человѣка, котораго я не люблю, — отвѣчала миссъ Мало. — Онъ все любовался моими волосами, такъ вотъ я ихъ и обрѣзала. Но тогда я испугалась того, что сдѣлала, и такъ какъ ужъ была похожа на мальчика, то и рѣшила отправиться въ море.

— Ну, хороша для меня отвѣтственность! — сказалъ шкиперъ, и затѣмъ позвалъ своего помощника, который только что вышелъ на палубу, и спросилъ его совѣта. Помощникъ былъ очень строгій и совѣстливый человѣкъ — для помощника — и это его такъ поразило, что онъ сначала даже не могъ говорить.

— Ее придется отдѣлить, — сказалъ онъ наконецъ.

— Конечно придется, — сказалъ шкиперъ, и позвалъ меня и велѣлъ очистить для нея свободную каюту (мы брали иногда и пассажировъ на бригъ) и отнести туда ея сундукъ.

— У васъ вѣрно найдется тамъ какое-нибудь платье? — спросилъ онъ какъ-то озабоченно.

— Только вотъ такое, — отвѣчала миссъ Мало застѣнчиво.

— И пришли мнѣ сюда Доусета, — прибавилъ шкиперъ, обращаясь ко мнѣ.

Мы почти вытолкнули на палубу бѣднаго Биля, и по тому, какъ шкиперъ накинулся на него, можно было подумать, что онъ величайшій злодѣй въ мірѣ! Онъ уже просилъ прощенья у барышни, и такъ, и этакъ, а когда вернулся кь намъ, то былъ до того смущенъ, что просто ужъ не помнилъ, что говорить, и даже извинился передъ своимъ братомъ матросомъ, за то, что наступилъ ему на ногу.

Тогда шкиперъ провелъ миссъ Мало внизъ, на ея новую квартиру, и къ величайшему своему удивленію подмѣтилъ, какъ третій офицеръ, большой любитель дамскаго общества, отплясывалъ себѣ какого-то трепака въ пустой каютъ-компаніи.

Въ этотъ самый вечеръ шкиперъ и помощникъ составили между собой комитетъ, чтобы рѣшить, что дѣлать. Все, что ни посовѣтуетъ помощникъ, то шкиперъ сейчасъ же осуждаетъ, а если шкиперъ что-нибудь предложитъ, помощникъ немедленно заявляетъ, что это невозможно. И послѣ того какъ комитетъ засѣдалъ три часа подрядъ безуспѣшно, они начали браниться; по крайней мѣрѣ шкиперъ ругалъ помощника, а тотъ все повторялъ, что если бъ не дисциплина, онъ назвалъ бы такого человѣка, который сказалъ бы шкиперу двѣ, три вещи, которыя ему было бы очень полезно выслушать.

— Ей нужно имѣть костюмъ, говорятъ вамъ, — кричалъ шкиперъ очень разгоряченный, — или по крайней мѣрѣ хоть платье!

— Какая же разница между костюмомъ и платьемъ? — спрашивалъ помощникъ.

— Есть разница, — повторялъ шкиперъ.

— Какая же? — твердилъ свое помощникъ.

— Безполезно было бы вамъ объяснять, — сказалъ шкиперъ. — У нѣкоторыхъ людей головы слишкомъ тупы.

— Вотъ, что вѣрно, то вѣрно, — согласился помощникъ.

И на этомъ комитетъ прекратилъ свое засѣданіе; но утромъ, за завтракомъ, они опять помирились и ужъ чего, чего только ни выдѣлывали передъ миссъ Мало. Удивительно, какую разницу произвела въ дѣвушкѣ одна ночь отдыха! Она вымылась прекрасно, чисто-на-чисто, завила себѣ волосы и начесала ихъ на лобъ, — они у нея были довольно длинные, — и комитетъ только поджималъ губы и поглядывалъ другъ на друга, пока мистеръ Фишеръ разговаривалъ съ ней и подкладывалъ ей кушанья ва тарелку.

Послѣ завтрака она вышла на палубу и стояла, облокотясь на брустверъ, и опять-таки разговаривая съ м. Фишеромъ. Смѣялась она тоже очень мило, хотя раньше я этого и не замѣчалъ, пока она была на бакѣ; положимъ, что тогда ей было совсѣмъ не до смѣха. А пока она стояла тамъ, наверху, забавляясь, смотря какъ мы всѣ работяемъ, комитетъ опять собрался внизу, чтобы разсуждать о ней.

Когда я сошелъ въ каюту, она походила на портняжную мастерскую. На столѣ лежали шелковые платки и всякія такія штуки, и шкиперъ стоялъ надъ ними, съ большими ножницами въ рукахъ, не зная какъ приступить къ дѣлу.

— Я не буду затѣвать ничего большаго, — сказалъ онъ, наконецъ. — Только что-нибудь такое, чтобы набросить на ея мужскую одежду.

Помощникъ не отвѣчалъ: онъ весь былъ поглощенъ другимъ занятіемъ. Онъ рисовалъ платья на маленькомъ клочкѣ бумаги и смотрѣлъ на нихъ сбоку, наклонивъ голову, чтобы видѣть, не окажутся ли они такимъ образомъ лучше.

— Ну, слава Богу, придумалъ! — вскричалъ вдругъ старикъ. — Гдѣ тотъ халатъ, который подарила вамъ ваша жена?

Помощникъ поднялъ голову. — Право не знаю, — сказалъ онъ медленно, — я куда-то затерялъ его.

— Ну, не можетъ же онъ быть далеко, — настаивалъ шкиперъ. — Изъ него какъ разъ выйдетъ хорошее платье.

— Врядъ ли, — отвѣчалъ помощникъ, — онъ не будетъ хорошо сидѣть. А знаете, о чемъ я думалъ?

— Ну? — сказалъ шкиперъ.

— Если взять штуки три изъ вашихъ новыхъ фланелевыхъ рубашекъ? — сказалъ помощникъ. — Онѣ вѣдь очень темныя и сидѣть будутъ отлично.

— Попробуемъ сначала вашъ халатъ, — говорилъ шкиперъ добродушно. — Это легче. Я помогу вамъ отыскать его.

— Понять не могу, куда я его дѣвалъ, — сказалъ помощникъ.

— Ну, ну, поищемъ у васъ въ каютѣ, — говорилъ старикъ.

Они пошли въ каюту помощника, и, къ большому его удивленію, халатъ оказался преспокойно висящимъ какъ разъ за дверью, на гвоздикѣ.

Это былъ прекрасный халатъ — теплое, мягкое сукно, отдѣланное шнуркомъ — и шкиперъ опять вооружился своими ножницами и такъ и впился въ него глазами. Потомъ онъ отрѣзалъ осторожно верхнюю часть съ двумя висящими рукавами и передалъ ее помощнику.

— Мнѣ это не нужно, мистеръ Джаксонъ, — сказалъ онъ медленно, — а вамъ пожалуй пригодится.

— Пока вы заняты этимъ, не приняться ли мнѣ за тѣ три рубашки? — спросилъ м. Джаксонъ.

— Какія три рубашки? — спросилъ шкиперъ, тщательно отрѣзая пуговицы.

— Да ваши, — отвѣчалъ м. Джаксонъ. — Посмотримъ, кто изъ насъ смастеритъ лучше платье?

— Нѣтъ, м. Джаксонъ, — сказалъ старикъ, — я увѣренъ, что у васъ ничего не выйдетъ изъ моихъ рубашекъ. У васъ нѣтъ этого самаго дарованія. Да и кромѣ того, онѣ мнѣ нужны.

— Такъ же, какъ и мнѣ мой халатъ, если ужъ на то пошло, — пробурчалъ помощникъ недовольвымъ тономъ.

— Такъ зачѣмъ же вы мнѣ его дали? — говоритъ шкиперъ. — Право въ другой разъ не мѣшало бы вамъ знать повѣрнѣе, чего вы хотите, а чего нѣтъ, м. Джаксонъ!

Помощникъ не сказалъ больше ни слова. Онъ сидѣлъ и наблюдалъ за старикомъ, какъ тотъ вдѣлъ нитку въ иголку и началъ сшивать спереди полы халата. И право, когда онъ ихъ сшилъ, вышло совсѣмъ недурно, и миссъ Мало была, видимо, очень довольна. Она, право, выглядѣла въ немъ совсѣмъ красавицей, съ ея синей матросской рубашкой, съ кушакомъ изъ шелковыхъ платковъ вокругъ пояса — и я сразу замѣтилъ, что третій офицеръ совсѣмъ размякъ,

— Ну теперь вы болѣе походите на ту дѣвушку, которую привыкъ видѣть вашъ отецъ, — сказалъ шкиперъ. — Сейчасъ я немного натрудилъ палецъ, но потомъ я сдѣлаю вамъ и шляпу.

— Интересно будетъ взглянуть на нее, — сказалъ помощникъ.

— Это очень легко, — сказалъ шкиперъ. — Я видѣлъ, какъ ихъ дѣлаетъ моя жена. Она ихъ называетъ токами. Нужно только сдѣлать форму изъ картона, а потомъ натянуть на нее матерію.

Платье это произвело удивительную перемѣну въ дѣвушкѣ. Просто удивительную. Она словно сразу переродилась и превратилась въ барышню. И вся кают-компанія смотрѣла ей въ глаза и повиновалась каждому ея слову, а что касается меня, то право она, кажется, думала, что я нарочно приставленъ къ ней, чтобы ей прислуживать.

Да и нужно сказать, что ей повезло. Погода стояла все время прекрасная, такъ что дѣла особеннаго ни у кого не было, и если только она не выслушивала добрые совѣты шкипера или помощника, то ужъ навѣрно болтала со вторымъ, или съ третьимъ офицеромъ, которые оба за ней ухаживали. М. Скоттъ, второй офицеръ, первые два, три дня не обращалъ на нее никакого вниманія, и я только потому замѣтилъ, что онъ влюбленъ, что онъ сталъ невѣжливо обходиться съ м. Фишеромъ, и вдругъ пересталъ ругаться, да такъ внезапно, что я удивляюсь, какъ это ему не повредило.

Мнѣ кажется, что сначала дѣвушкѣ нравилось ихъ вниманіе, но черезъ нѣсколько времени оно ей рѣшительно надоѣло. Ей, правда, не давали ни минуты покоя, бѣдняжкѣ. Если она стояла на палубѣ, смотря за бортъ, сейчасъ же подходилъ къ ней третій офицеръ и начиналъ говорить, какъ изъ романа, про море, про уединенную жизнь моряковъ, а м. Скоттъ, я самъ слышалъ, повторялъ ей стихи. Шкиперъ тоже услыхалъ это, и такъ какъ онъ относился подозрительно ко всякимъ стихамъ, да и не дослышалъ ихъ какъ слѣдуетъ, то позвалъ его съ себѣ и велѣлъ повторить ихъ при немъ. Вѣрно онъ и тутъ не слишкомъ-то хорошо понялъ, въ чемъ дѣло, потому что позвалъ помощника и велѣлъ опять повторить, чтобы и тотъ слышалъ. Помощникъ сказалъ, что это все ерунда, и тогда шкиперъ объявилъ м. Скотту, что если онъ еще когда-нибудь поймаетъ его на чем-нибудь подобномъ, то дастъ ему себя знать.

Несомнѣнно, что оба молодые человѣка были совершенно искренни. Как-то разъ она сказала, что никогда, никогда не полюбитъ человѣка, который пьетъ и куритъ, и что же бы вы думали? Сейчасъ же оба молодца принесли ей свои трубки, чтобы она ихъ бросила въ море; и мучились же они потомъ, видя какъ курятъ другіе! Просто жалость была смотрѣть.

Наконецъ, дошло до того, что помощникъ, который, какъ я уже говорилъ, былъ человѣкъ очень щепетильный, предложилъ опять собраться комитету. Дѣло было очень серьезное, и онъ произнесъ длинную, торжественную рѣчь о томъ, что онъ самъ отецъ семейства, и что второй и третій офицеры слишкомъ внимательны къ миссъ Мало, и что обязанность шкипера остановить это.

— Какъ? — говоритъ шкиперъ.

— Прекратите игру въ шашки и въ карты, и чтеніе стиховъ, — говоритъ помощникъ. — Дѣвушкѣ оказывается слишкомъ много вниманія; это вскружитъ ей голову. Употребите свою власть, сэръ, и запретите это.

Шкиперъ такъ былъ пораженъ этими словами, что не только запретилъ всякую игру, но еще не позволилъ молодымъ людямъ говорить съ дѣвушкой иначе, какъ за столомъ или во время общаго разговора. Никому изъ нихъ это не понравилось, хотя дѣвушка и сдѣлала видъ, что довольна, и въ продолженіе цѣлой недѣли въ нашей каютѣ царствовала тишина, чтобы не сказать — скука.

Все опять пошло по-старому послѣ одного очень любопытнаго случая. Я только что подалъ въ каюту вечерній чай и остановился у палубной лѣстницы, чтобы пропустить шкипера и м. Фишера, какъ вдругъ мы услыхали звукъ громкой пощечины. Всѣ мы сразу бросились въ каюту, и тамъ увидали помощника, который держался рукой за щеку съ такимъ видомъ, будто его оглушилъ громовый ударъ, и миссъ Мало, которая такъ и сверкала на него глазами.

— Мистеръ Джаксонъ! — говоритъ шкиперъ страшнымъ голосомъ, — что это значитъ?

— Спросите у нея, — кричитъ помощникъ. — Она должно быть съ ума сошла, или что-нибудь такое!

— Что это значитъ, миссъ Мало? — говоритъ шкиперъ.

— Спросите у него, — отвѣчаетъ миссъ Мало, дыша тяжело и прерывисто.

— Мистеръ Джаксонъ, — говоритъ шкиперъ очень строго, — что вы такое надѣлали?

— Ничего! — завопилъ помощникъ.

— Неужели то, что я слышалъ, была пощечина? — говоритъ шкиперъ.

— Да, пощечина, — отвѣчаетъ помощникъ, скрежеща зубами.

— Пощечина вамъ? — спрашиваетъ опять шкиперъ.

— Ну да. Я же говорю вамъ, что она съ ума сошла! — говоритъ помощникъ. — Я сидѣлъ здѣсь совершенно тихо и спокойно, когда она вдругъ подошла и ударила меня по лицу.

— За что же вы его ударили? — спросилъ опять старикъ у дѣвушки.

— За то, что онъ заслужилъ этого, — отвѣчала миссъ Мало.

Шкиперъ покачалъ головой и посмотрѣлъ на помощника такъ печально, что тотъ началъ шагать взадъ и впередъ по каютѣ и стучать по столу кулакомъ.

— Если бы я не слышалъ этого самъ, то ни за что не повѣрилъ бы, — говоритъ шкиперъ. — И вы къ тому же еще отецъ семейства! Хорошій примѣръ подаете вы молодымъ людямъ, нечего сказать.

— Пожалуйста, не говорите больше объ этомъ, — попросила миссъ Мало. — Я увѣрена, что онъ и самъ теперь жалѣетъ.

— Хорошо, — сказалъ шкиперъ, — но вы понимаете, мистеръ Джаксонъ, что хотя я и не слѣжу за вашимъ поведеніемъ, но вы уже не имѣете права говорить съ этой барышней. Кромѣ того, вы должны считать себя исключеннымъ изъ комитета.

— Чортъ бы побралъ комитетъ! — закричалъ помощникъ. — Чортъ…

Онъ оглянулся кругомъ, и глаза у него точно хотѣли выскочить изъ головы; потомъ вдругъ сразу закрылъ ротъ и ушелъ на палубу. Онъ никогда уже не вспоминалъ про эту исторію, да и вообще почти не говорилъ ни съ кѣмъ, до самаго конца плаванія. Молодые люди опять принялись за свои карты и шашки, но онъ точно не замѣчалъ ихъ, и ни разу не заговаривалъ со шкиперомъ, пока тотъ самъ не обращался къ нему.

Наконецъ добрались мы до Мельбурна, и первымъ же дѣломъ шкиперъ далъ нашей барышнѣ денегъ, чтобы она съѣздила на берегъ и купила себѣ платье. Онъ сдѣлалъ это очень деликатнымъ манеромъ; предложилъ ей ея жалованье, какъ юнгѣ, и я никогда не видывалъ, чтобы кто-нибудь такъ удивился и обрадовался, какъ она. Шкиперъ поѣхалъ съ ней на берегъ, такъ какъ у нея былъ немного странный видъ, чтобы отпустить ее одну, но черезъ часъ онъ вернулся безъ нея.

— Я думалъ, что она можетъ быть уже на бригѣ, — сказалъ онъ м. Фишеру. — Я какъ-то потерялъ ее изъ виду, пока дожидался около одного магазина.

Ну, они посуетились, поволновались, и потомъ отправились на берегъ искать ее, и вернулись въ 8 часовъ, очень встревоженные, опять ни съ чѣмъ.

Прошло и 9 часовъ, а ея и слѣда не было. М. Фишеръ и м. Скоттъ были въ ужасномъ состояніи, а шкиперъ разослалъ всѣхъ до одного человѣка на берегъ на поиски. Искали они ее и тамъ, и здѣсь, и въ томъ и въ другомъ кварталѣ, и отъявились наконецъ на бригъ въ полночь, до того измученные, что почти не могли стоять, не держась за что-нибудь, и до того разстроенные, что едва могли говорить. Ни одинъ изъ офицеровъ, кромѣ м. Джаксона, не ложился въ ту ночь, а едва разсвѣло, какъ они уже опять поспѣшили на поиски.

Ну, однимъ словомъ, она исчезла такъ безслѣдно, словно свалилась за бортъ, и кое-кто изъ ребятъ уже поглядывали на окружавшія волны, какъ бы ожидая, что вотъ-вотъ всплыветъ ея тѣло. Часамъ къ двѣнадцати почти всѣ мы пришли къ тому убѣжденію, что ее похитили, и м. Фишеръ высказалъ нѣсколько замѣчаній насчетъ мельбурнской полиціи, отъ которыхъ полисменамъ бы не поздоровилось, если бы они могли ихъ услышать.

Я только что хотѣлъ подавать обѣдъ, когда дошли до насъ первые слухи о ней. Къ бригу пристали трое самыхъ обтрепанныхъ и угрюмыхъ шкиперовъ, какихъ мнѣ когда-либо доводилось видѣть, и заявили, что имъ нужно переговорить съ нашимъ шкиперомъ. Всѣ они выстроились на палубѣ въ рядъ, и имѣли такой видъ, точно собирались заплакать.

— Добраго утра, капитанъ Гартъ, — сказалъ одинъ изъ нихъ, когда нашъ старикъ вышелъ къ нимъ вмѣстѣ съ помощникомъ.

— Добраго утра, — говоритъ онъ.

— Знакомо ли вамъ это? — спросилъ вдругъ одинъ, показывая ему на концѣ своей палки халатъ-юбку миссъ Мало.

— Боже милосердный! — говоритъ шкиперъ. — Надѣюсь, что ничего не случилось съ этой бѣдной дѣвушкой?

Три капитана всѣ въ разъ закачали головами.

— Ея уже больше нѣтъ, — сказалъ второй изъ нихъ.

— Какъ же это случилось? — спросилъ шкиперъ, очень тихо.

— Она сняла это… — сказалъ первый капитанъ, указывая на халатъ.

— И что же?.. простудилась? — спросилъ шкиперъ, тараща на него глаза.

Всѣ три капитана опять закачали головами, и я замѣтилъ, что они слѣдили другъ за другомъ, чтобы дѣлать это разомъ.

— Я не понимаю, — говоритъ шкиперъ.

— Я и то боялся, что вы не поймете, — сказалъ первый капитанъ. — Она сняла съ себя это…

— Вы уже это говорили, — прервалъ его нашъ старикъ, довольно рѣзко.

— И сдѣлалась снова мальчишкой, — продолжалъ тотъ. — Да еще самымъ разбитнымъ, хитрымъ разбойникомъ — мальчишкой, какого я когда-либо встрѣчалъ, а перенанималъ я ихъ на своемъ вѣку не мало!

Онъ оглянулся на остальныхъ, и тутъ ужъ всѣ они трое такъ и покатились со смѣху, и начали приплясывать по палубѣ и хлопать другъ друга по плечу, словно взбѣсились. Потомъ они спросили, кому именно досталась пощечина, и кто м. Фишеръ, а кто м. Скоттъ, и сказали нашему шкиперу, какой онъ добрый, славный человѣкъ, какъ хорошо выполнилъ свою роль отца. Цѣлая куча лодокъ съ зѣваками собралась вокругъ нашего брига, и какъ мы ни отбивались кусками угля и полными ушатами воды, мы не могли разогнать ихъ. Мы стали посмѣшищемъ для всего города; и то ли еще было, когда, дня два спустя, мимо насъ тихо прошелъ пароходъ, и мы увидали перваго изъ пріѣзжавшихъ къ намъ капитановъ, который стоялъ на мостикѣ и насмѣшливо на насъ поглядывалъ, между тѣмъ какъ въ двухъ шагахъ отъ него, на носу, кривлялся этотъ чертенокъ-мальчишка, усиленно присѣдая и посылая намъ воздушные поцѣлуи. Шкиперъ чуть съ ума не сошелъ отъ стыда и досады!

 

АДМИРАЛЪ ПЕТЕРСЪ

Мистеръ Джорджъ Буртонъ, морякъ въ отставкѣ съ пенсіей, сидѣлъ у двери своей квартиры, благодушно и безмятежно любуясь моремъ. Лѣто только что начиналось, и воздухъ былъ густо напоенъ ароматомъ многочисленныхъ цвѣтовъ; трубка м. Буртона была пуста и остыла, а кисетъ его съ табакомъ остался въ домѣ. Удостовѣрившись въ этомъ, онъ тихонько покачалъ головой и, уступая убаюкивающему вліянію глубокой тишины и спокойствія всего его окружающаго, отложилъ въ сторону безполезную трубку и задремалъ.

Разбудилъ его полчаса спустя звукъ шаговъ. Высокій, крѣпко сложенный мужчина подходилъ къ нему по дорогѣ изъ города, и м. Буртонъ, сонно поглядывая на него, старался припомнить, гдѣ онъ видалъ его прежде. Но даже когда незнакомецъ остановился надъ нимъ, глядя на него съ улыбкой, память упорно отказывалась сослужить ему службу, и онъ сидѣлъ, выпуча глаза на красивое бритое лицо съ маленькой бахрамой сѣдѣющихъ бакенбардъ, въ ожиданіи разъясненія.

— Джорджъ, дружище! — сказалъ незнакомецъ, хлопнувъ его изо всей силы по плечу. — Какъ поживаешь?

— Чор… то-есть, Богъ мой, — сказалъ м. Буртонъ поправившись. — Неужели это Джо Стайль? А я и не узналъ тебя безъ твоей бороды!

— Да, это я, — отвѣчалъ новоприбывший. — Я совершенно случайно узналъ, гдѣ ты живешь, Джорджъ; я было предложилъ старому Дингелю повѣсить мою койку рядомъ съ его на недѣльку или на двѣ, а онъ сказалъ мнѣ про тебя. Славное, спокойное мѣстечко вашъ Сикомбъ. А тебѣ посчастливилось получить пенсію, Джорджъ?

— Я заслужилъ ее, — рѣзко сказалъ м. Буртонъ, которому послышалось что-то двусмысленное въ замѣчаніи пріятеля.

— Конечно, заслужилъ, — возразилъ м. Стайль. — Заслужилъ и я, да не получилъ. Ну, ну, плохое то сердце, которое ничему не радуется. А какъ насчетъ той выпивки, о которой ты прежде говаривалъ, Джорджъ?

— Теперъ я почти совсѣмъ не пью, — отвѣчалъ хозяинъ дома.

— Я думалъ о себѣ, — сказалъ м. Стайль. — Терпѣть не могу этой дряни, но докторъ говоритъ что она мнѣ необходима. Ты вѣдь знаешь, что такое эти доктора, Джорджъ?

М. Буртонъ не удостоилъ его отвѣтомъ, но всталъ и ввелъ его въ домъ.

— Очень удобное помѣщеніе, Джорджъ, — замѣтилъ м. Стайль, одобрительно поглядывая вокругъ себя. — Чистехонько и похоже на корабль. Я радъ, что встрѣтилъ старика Дингеля. Иначе, я пожалуй никогда бы и не увидѣлся съ тобой, а вѣдь мы такія друзья!

Хозяинъ что-то пробурчалъ, вытащилъ изъ глубины маленькаго шкапчика бутылку виски и стаканъ и поставилъ ихъ на столъ. Послѣ нѣкотораго колебанія онъ досталъ и другой стаканъ.

— За наши благородныя личности! — произнесъ м. Стайль съ оттѣнкомъ упрека въ голосѣ.— И чтобы намъ никогда не забывать старой дружбы.

М. Буртонъ поддержалъ тостъ.

— Я почти не знаю теперь, что это такое Джо, — сказалъ онъ медленно. — Ты не повѣришь какъ скоро можно потерять вкусъ къ водкѣ.

М. Сталль отвѣчалъ, что вѣритъ ему на-слово.

— У васъ тутъ есть кое-гдѣ маленькіе порядочные трактирчики, — замѣтилъ онъ. — Я проходилъ мимо одного, называется „Пѣтухъ съ цвѣткомъ". Недурненькое, уютное мѣстечко, чтобы провести вечерокъ.

— Я никогда туда не хожу, — поспѣшно сказалъ м. Буртонъ. — Я… одинъ мой другъ не любитъ трактировъ.

— Да что это онъ? — тревожно освѣдомился его пріятель.

— Это… это она, — нѣсколько смущенно пояснилъ м. Буртонъ.

М. Стайль откинулся на спинку стула и поглядѣлъ на него съ изумленіемъ. Затѣмъ, опомнившись, онъ протянулъ руку за бутылкой.

— Выпьемъ за ея здоровье! — проговорилъ онъ густымъ басомъ. — Какъ ее зовутъ?

— Мистрисъ Доттонъ, — былъ отвѣтъ.

М. Стайль, приложивъ руку къ сердцу, выпилъ за нее съ чувствомъ; потомъ, снова наполнивъ стаканъ, выпилъ еще за „счастливую парочку".

— Она очень строга насчетъ питья, — сказалъ м. Бургонъ, глядя на происходившее довольно сурово.

— А есть… того? — спросилъ м. Сгайль, хлопнувъ себя по карману, гдѣ ничто не звякнуло въ отвѣтъ.

— Она зажиточна, — неловко отвѣчалъ хозяинъ. — У нея маленькая бумажная лавочка въ городѣ; старинное, вѣрное дѣло. Она изъ методистокъ и очень строгой нравственности.

— Какъ разъ то, что тебѣ нужно, — замѣтилъ м. Стайль, ставя стаканъ на столъ. — А что ты скажешь насчетъ прогулки?

М. Буртонъ изъявилъ согласіе и, спрятавъ черную бутылку обратно въ шкапъ, повелъ своего товарища вдоль прибрежныхъ утесовъ къ городу, отстоявшему въ полу-милѣ отъ ихъ мѣстечка. Дорогой м. Стайль развлекалъ его разсказами о приключеніяхъ, бывшихъ съ нимъ съ техъ поръ, какъ они разстались. Особенная развязность въ обращеніи и напыщенность манеръ объяснялись имъ тѣмъ, что онъ былъ одно время на сценѣ.

— Только выходныя роли, — проговорилъ онъ, покачивая головой. — Единственная разговорная роль, какую я когда-либо исполнялъ, состояла въ кашлѣ. Ахъ, если бы ты только слышалъ этотъ кашель, Джорджъ!

М. Буртонъ вѣжливо выразилъ свое сожалѣніе и посмотрѣлъ на пріятеля съ безпокойствомъ. М. Стайль, все еще покачивая головой надъ неуспѣшностью своей карьеры, очевидно держалъ путь прямо на „Пѣтуха съ цвѣткомъ".

— Только выпить стаканъ пивка, — пояснилъ онъ, но, войдя въ трактиръ, передумалъ и потрѣбовалъ виски. М. Буртонъ, жертвуя своимъ принципомъ давнишней дружбѣ, также выпилъ съ нимъ. Внутренность трактира какъ нельзя болѣе оправдывала мнѣніе м. Стайля объ его уютности, и минутъ черезъ десять онъ былъ уже въ наилучшихь отношеніяхъ съ постоянными посѣтителями. Въ эту маленькую, старомодную зальцу съ ея громко тикающими часами, ея плетеными стульями и потрескавшимся кувшиномъ для воды, наполненномъ розами, онъ внесъ атмосферу оживленія большаго города и разсказы о видѣнныхъ имъ заморскихъ большихъ городахъ. Его начали угощать, и м. Буртонъ, довольный пріемомъ, оказаннымъ его пріятелю, также раздѣлилъ съ нимъ угощеніе, хотя и болѣе умѣренно. Пробило девять часовъ прежде, чѣмъ они собрались уходить, и то только по просьбѣ хозяина.

— Славные ребята, — проговорилъ м. Стайль, переваливаясь черезъ порогъ на тихій, прохладный вечерній воздухъ. — Ухвати-ка меня… за руку, Джорджъ. Поддержи меня… немного.

М. Буртонъ исполнилъ желаніе товарища, и тотъ, успокоившись насчетъ своей устойчивости, затянулъ пѣсню. Онъ пропѣлъ громогласно нѣсколько куплетовъ изъ новѣйшей комической оперы, а затѣмъ, снова обратившись къ м. Буртону, чтобы тотъ смотрѣлъ въ оба и не давалъ ему споткнуться, пустился въ плясъ, тяжело передвигая ноги.

М. Буртонъ, добросовѣстно поддерживая его, принужденъ былъ поспѣвать за нимъ, бросая въ то же время тревожные взгляды вдоль пустынной дороги. Налѣво отъ нихъ морской прибой тихо плескался подъ утесами на песчаной отмели; направо были разбросаны два или три домика, у дверей которыхъ появлялись изрѣдка то тотъ, то другой изъ ихъ обитателей, и съ нѣмымъ изумленіемъ слѣдили за происходившимъ.

— Пляши же, Джорджъ, — сказалъ м. Стайль: находившій своего пріятеля скорѣе помѣхой для своихъ движеній.

— Штъ!.. перестань!.. — бѣшено прошипѣлъ м. Буртонъ, замѣтившій вдругъ женскую фигуру, выходившую изъ освѣщенной двери одного домика и очевидно прощавшуюся съ его хозяевами.

М. Стайль отвѣтилъ ему оглушительнымъ ревомъ и м. Буртонъ, отчаянно прильнувъ къ своему отплясывающему пріятелю, изъ опасенія чего-нибудь еще худшаго, могъ только бросить умоляющій взглядъ на м-ссъ Доттонъ, пока они протанцовывали мимо нея. Было еще достаточно свѣтло для того, чтобы можно было различить выраженіе ея лица, и онъ доставилъ веселаго м. Стайля домой въ расположеніи духа, отнюдь не соотвѣтствовавшемъ тѣмъ прыжкамъ и тѣлодвиженіемъ, которые поневолѣ пришлось ему выдѣлывать.

Обращеніе его за завтракомъ на слѣдующее утро было такъ непривѣтливо, что м. Станль, вставшій свѣжій какъ маргаритка, и уже прогулявшійся по утесамъ, чтобы подышать морскимъ воздухомъ, даже нѣсколько обидѣлся.

— Ты ступай и повидайся съ ней, — сказалъ онъ тревожно. — Не теряй ни минуты. Объясни ей, что это дѣйствіе морскаго воздуха на старый солнечный ударъ.

— Она не такъ глупа, — мрачно возразилъ м. Буртонъ.

Онъ молча докончилъ свой завтракъ и, оставивъ объятаго раскаяніемъ м. Стайля сидящимъ на порогѣ съ трубкой, отправился къ вдовѣ, обдумывая дорогой какъ бы лучше объяснить ей все происшедшее. Покрытое свѣжимъ румянцемъ лицо м-ссъ Доттонъ измѣнилась, когда онъ вошелъ въ лавку, и ея все еще красивые глаза взглянули на него съ презрительнымъ вопросомъ.

— Я… я видѣлъ васъ вчера вечеромъ, — робко началъ м. Буртонъ.

— Я также васъ видѣла, — сказала м-ссъ Доттонъ. — Сначала я не повѣрила своимъ глазамъ.

— Это былъ мой старый корабельный товарищъ, — сказалъ м. Буртонъ. — Мы не видались съ нимъ нѣсколько лѣтъ, и свиданіе такъ на него подѣйствовало.

— Въ самомъ дѣлѣ? — произнесла вдова. — И свиданіе, да и „Пѣтухъ съ цвѣткомъ" также. Я уже объ этомъ слышала.

— Онъ непремѣнно хотѣлъ пойти, — проговорилъ несчастный.

— Вамъ незачѣмъ было итти, — былъ рѣзкій отвѣтъ.

— Я принужденъ былъ итти, — сказалъ м. Буртонъ, съ трудомъ переводя духъ. — Онъ…онъ старый мой начальникъ, и я нарушилъ бы дисциплину, если бъ отказалъ.

— Начальникъ? — повторила м-ссъ Доттонъ.

— Старый мой адмиралъ, — сказалъ м. Буртонъ, опять едва не поперхнувшись. — Вы слыхали, какъ я разсказывалъ про адмирала Петерса?

— Адмиралъ? — проговорила изумленная вдова. — И такъ ведетъ себя!

— Это настоящій, старый морской волкъ, — сказалъ м. Буртонъ. — Онъ гоститъ у меня, но конечно не хочетъ, чтобы знали, кто онъ. Я не могъ отказать выпить съ нимъ. Онъ мнѣ приказалъ такъ сказать.

— Да, пожалуй что и такъ, — проговорила м-ссъ Доттонъ, смягчаясь. — И какъ подумаешь, что онъ гоститъ у васъ!

— Онъ пріѣхалъ вчера вечеромъ на денекъ, но я думаю, что онъ уѣдетъ домой черезъ часъ или два, — сказалъ м. Буртонъ, нашедшій теперь прекрасное оправданіе для ускоренія отъѣзда пріятеля.

Лицо м-ссъ Доттонъ омрачилось.

— Право, — прошептала она, — какъ бы мнѣ хотѣлось его видѣть! Вы столько мнѣ про него разсказывали. Если онъ уѣдетъ не такъ скоро, и если вамъ вздумается зайти съ нимъ ко мнѣ сегодня вечеркомъ, я буду очень рада.

— Я скажу ему, — отвѣчалъ м. Буртонъ, удивляясь внезапной перемѣнѣ въ ея обращеніи.

— Вы, кажется, говорили когда-то, что онъ дядя лорда Букфаста? — освѣдомилась м-ссъ Доттонъ какъ бы случайно.

— Да, — сказалъ м. Буртонъ съ совершенно излишней угрюмостью въ тонѣ. — Говорилъ.

— И подумать только, что адмиралъ живетъ у васъ! — снова воскликнула м-ссъ Доттонъ.

— Настоящій старый морской волкъ, — повторилъ м. Буртонъ, — и кромѣ того, онъ не хочетъ, чтобы объ этомъ узнали. Это секретъ между нами тремя, мистриссъ Доттонъ.

— Конечно, — согласилась вдова. — Можете передать адмиралу, что я не скажу ни одной живой душѣ, — прибавила она жеманясь.

М. Буртонъ поблагодарилъ ее и поспѣшилъ удалиться изъ опасенія, какъ бы м. Стайль не вздумалъ послѣдовать за нимъ, прежде чѣмъ узнаетъ о своемъ внезапномъ повышеніи. Однако онъ нашелъ его попрежнему мирно сидящимъ съ трубкой на порогѣ дома.

— Я пробуду у тебя недѣльку или двѣ, — съ живостью сказалъ м. Сгайль, какъ только пріятель разсказалъ ему въ чемъ дѣло. — Тебѣ принесетъ огромную пользу, если увидятъ, что ты въ дружескихъ отношеніяхъ съ адмираломъ, а я при случаѣ замолвлю за тебя доброе словечко.

М. Буртонъ покачалъ головой.

— Нѣтъ, она можетъ догадаться, — сказалъ онъ медленно. — Я думаю, что тебѣ лучше всего будетъ отправиться домой послѣ обѣда, Джо, и можетъ быть заглянуть къ ней по дорогѣ, на минуту. Ты и въ полчаса могъ бы многое сказать про меня.

— Нѣтъ, Джорджъ, — отвѣчалъ м. Стайль улыбаясь съ величайшимъ благодушіемъ. — Если ужъ я принимаюсь за дѣло, то не стану дѣлать кое-какъ. Къ тому же, роль адмирала хорошая, разговорная роль. Желалъ бы я знать, можно ли мнѣ подражать въ разговорѣ старому Петерсу?

— Конечно нѣтъ, — сказалъ встревоженный м. Буртонъ. — Ты не знаешь, какъ она строга и щепетильна.

М. Стайль вздохнулъ и сказалъ, что постарается сдѣлать все возможное и безъ этого. Онъ провелъ большую часть дня съ трубкой на берегу моря, а когда насталъ вечеръ, выбрился очень тщательно и усиленно вычистилъ свой саржевый костюмъ, приготовляясь къ визиту.

М. Буртонъ совершилъ церемонію представленія довольно неловко. М. Стайль принялъ величественный видъ, имѣвшій въ себѣ немало достоинства; м-ссъ Доттонъ, въ черномъ шелковомъ платьѣ и брошкѣ-камеѣ, принадлежавшей еще ея матери, выглядѣла также не менѣе важно, и м. Буртонъ ощутилъ странное чувство неравенства по отношенію къ нимъ.

— Эта комната слишкомъ мала, чтобы принимать васъ въ ней, адмиралъ Петерсъ, — сказала вдова, предлагая ему стулъ.

— Но она удобна, сударыня, — сказалъ м. Стайль, бросая одобрительный взглядъ вокругъ себя. — Вотъ посмотрѣли бы вы на нѣкоторые дворцы, въ которыхъ я бывалъ за границей! Все напоказъ, и никакого удобства. Ни одного покойнаго кресла во всей залѣ. А что касается до антимакассаровъ…

— Вы долго здѣсь пробудете, адмиралъ Петерсъ? — освѣдомилась сильно польщенная хозяйка.

— Самъ еще не знаю, — былъ отвѣтъ. — Я намѣревался сначала только заѣхать къ моему честному, старому пріятелю, Буртону — лучшій человѣкъ въ моемъ экипажѣ, — но онъ такъ гостепріименъ, упрашиваетъ меня прогостить у него нѣсколько недѣль.

— Но адмиралъ говоритъ, что долженъ ѣхать завтра утромъ, — твердо вмѣшался м. Буртонъ.

— Если не получу за завтракомъ письма, Буртонъ, — безмятежно возразилъ м. Стайль.

М. Буртонъ покосился на него съ такимъ видомъ, который имѣлъ въ себѣ несомнѣнные мятежническіе задатки.

— О, надѣюсь, что вы его получите, — проговорила вдова.

— Думаю, что получу, — сказалъ м. Станль, обмѣниваясь взглядами съ пріятелемъ. — Одно, что можетъ помѣшать, это мои родственники; они непремѣнно хотятъ, чтобы я ѣхалъ съ ними къ лорду Туфтону, въ его имѣніе.

М-ссъ Доттонъ просто дрожала отъ радости, что находится въ обществѣ человѣка, имѣющаго такихъ знакомыхъ. — Какая должна быть для васъ разница, — прошептала она. — Роскошная жизнь на берегу, послѣ всѣхъ опасностей на морѣ!

— А, — сказалъ м. Стайль, — правда, правда!

— Страшныя сраженія! — проговорила м-ссъ Доттонъ, закрывая глаза и содрагаясь.

— Къ нимъ легко привыкаешь, — просто отвѣчалъ герой. — Кажется, что самое жаркое дѣло, въ которомъ я участвовалъ, было при бомбардировкѣ Александріи. Я стоялъ одинъ. Всѣ люди, которые не были еще убиты, разбѣжались, и бомбы лопались вокругъ меня словно… словно фейерверкъ.

Вдова всплеснула руками и опять содрогнулась.

— Я стоялъ какъ разъ за нимъ, ожидая его приказаній, — сказалъ м. Буртонъ.

— Вы? — рѣзко проговорилъ м. Стайль. — Вы? Я что-то не помню этого, Буртонъ.

— Какъ? — сказалъ м. Буртонъ, слабо усмѣхаясь. — Я стоялъ прямо позади васъ, сэръ. Если вы пряпомните, сэръ, я еще сказалъ вамъ, что дѣло порядочно жаркое?

М. Стайль сдѣлалъ видъ, что соображаетъ.

— Нѣтъ, Буртонъ, — сказалъ онъ сурово. — Нѣтъ; насколько память мнѣ не измѣняетъ, я былъ тамъ одинъ.

— Осколкомъ ядра съ меня даже сорвало шляпу, сэръ, — упорствовалъ м. Буртонъ, дѣлая похвальныя усилія, чтобы сдержать свою злость.

— Довольно, старикъ, — сказалъ м. Стайль рѣзко. — Ни слова болѣе, вы забываетесь!

Онъ обратился къ вдовѣ и началъ опять болтать о своихъ „родственникахъ", чтобы отвлечь ея вниманіе отъ м. Буртона, котораго, казалось, вотъ, вотъ хватитъ апоплексическій ударъ, или же онъ лопнетъ отъ ярости, что было бы одинаково непріятно.

— Мои родственники слыхали про Буртона, — сказалъ онъ, бросая украдкой взглядъ на этого обиженнаго джентльмена, чтобы видѣть, начинаетъ ли онъ приходить въ себя. — Дѣйствительно, — онъ часто раздѣлялъ со мной опасность. Мы съ нимъ бывали не разъ въ довольно тѣсныхъ передѣлкахъ. Помните тѣ двѣ ночи, которыя мы съ вами провели, спрятавшись въ трубе дворца Занзибарскаго Султана, Буртонъ?

— Еще бы не помнить! — скалъ м. Буртонъ, немного оправившись.

— Залѣзли въ такую тѣсноту, что едва могли дышать, — продолжалъ м. Стайлъ.

— Пока я живъ, никогда этого не забуду, — сказалъ м. Буртонъ, который думалъ, что пріятель хочетъ загладить передъ нимъ свою недавнюю вину.

— О, разскажите мнѣ это, адмиралъ Петерсъ! — вскричала м-ссъ Доттонъ.

— Навѣрно Буртонъ вамъ уже разсказывалъ? — сказалъ м. Стайль.

— Никогда не промолвилъ ни слова, — отвѣчала вдова, глядя съ упрекомъ на сбитаго съ толку Буртона.

— Такъ разскажите же теперь, Буртонъ, — сказалъ м. Стайль.

— Вы разсказываете лучше меня, сэръ, — отвѣчалъ тотъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, — сказалъ м. Стайль, изобрѣтательность котораго подчасъ измѣняла ему. — Разсказывайте вы. Это вашъ разсказъ.

Вдова смотрѣла то на того, то на другого.

— Скорѣе вашъ, сэръ, — сказалъ м. Буртонъ.

— Нѣтъ, я не разскажу, — сказалъ м. Стайль. — Это было бы несправедливо по отношенію къ вамъ, Буртонъ. Я совсѣмъ упустилъ это изъ виду, когда началъ. Конечно, вы были тогда еще молоды…

— Я не сдѣлалъ ничего такого, чего бы слѣдовало стыдиться, сэръ, — проговорилъ м. Буртонъ, трясясь отъ ярости.

— А для меня будетъ очень жестоко, если я ничего не услышу, — сказала м-ссъ Доттонъ съ самымъ своимъ обворожительнымъ видомъ.

М. Стайль бросилъ на нее выразительный взглядъ и, поджавъ губы, кивнулъ по направленію къ м. Буртону.

— Во всякомъ случаѣ, вы также были со мной въ трубѣ, сэръ, — сказалъ этотъ злополучный господинъ.

— Да, — возразилъ тотъ строго, — но для чего я тамъ былъ, старикъ?

М. Буртонъ не въ силахъ былъ отвѣчать; онъ могъ только вытаращивъ на него глаза, внѣ себя отъ бѣшенства.

— Для чего же вы тамъ были, адмиралъ Петерсъ? — освѣдомилась вдова.

— Я былъ тамъ, сударыня, — внушительно отвѣчалъ невозможный м. Стайль, — я былъ тамъ, чтобы спасти жизнь Буртону. Я никогда не покидалъ своихъ людей въ опасности, никогда. Въ какія бы передѣлки они ни попадали, я всегда употреблялъ всѣ усилія, чтобы вытащить ихъ оттуда. До меня дошелъ слухъ, что Буртонъ задыхается въ трубѣ дворца любимой жены султана, и я…

— Любимой… жены… султана? — проговорила, м-ссъ Доттонъ, едва переводя дыханіе и вытаращивъ глаза на м. Буртона, который какъ то безсильно съежился на своемъ стулѣ и глядѣлъ разинувъ ротъ, въ нѣмомъ изумленіи, на изобрѣтательнаго м. Стайля. — Богъ мой! Я… я никогда не слыхивала ничего подобнаго. Ну, должна сказать, что я удивлена!..

— И я также, — прохрипѣлъ м. Буртонъ. — Я… я…

— Какъ же вы спаслись, адмиралъ Петерсъ? — спросила вдова, отворачиваясь съ негодованіемъ отъ легкомысленнаго Буртона.

М. Стайль покачалъ головой.

— Разсказать вамъ это, значило бы замѣшать въ дѣло французскаго консула, — сказалъ онъ мягко. — Мнѣ не слѣдовало вовсе упоминать объ этомъ приключеніи. Буртонъ былъ, оказывается, благоразумнѣе меня.

Вдова пробормотала что-то въ знакъ согласія и снова окинула прозаическую фигуру своего прежняго поклонника взглядомъ, полнымъ презрительнаго любопытства. Съ нѣкоторой нерѣшительностью она пригласила адмирала поужинать у нея, и была, видимо, въ восторгѣ, когда онъ согласился.

М. Стайль вполнѣ наслаждался своей ролью адмирала, сожалѣя единственно только о томъ, что не было тутъ какого-нибудь опытнаго театральнаго режиссера, чтобы видѣть, какъ онъ ее проводитъ. По мѣрѣ того, какъ вечеръ приближался къ концу, важность его все увеличивалась; отъ добродушнаго протежированія злосчастнаго Буртона онъ перешелъ мало по малу къ строгости, и началъ уже даже прикрикивать на него. А разъ, когда онъ спросилъ у него, имѣетъ ли онъ намѣреніе ему противорѣчить, выраженіе его лица было такъ страшно, что хозяйка поблѣднѣла и вся затряслась отъ волненія.

У м. Буртона, въ свою очередь, было такое же выраженіе лица, когда они сошли съ крыльца м-ссъ Доттонъ, и онъ въ откровенныхъ, выразительныхъ словахъ спросилъ у м. Стайля, что означаетъ его поведеніе?

— Трудная была роль, — Джорджъ, — возразилъ тотъ. — Намъ слѣдовало бы сначала немного прорепетировать ее. Я сдѣлалъ все, что могъ.

— Все, что могъ? — яростно закричалъ м. Буртонъ. — Вралъ на меня неизвѣстно что, и командовалъ, словно мальчишкой!

— Мнѣ пришлось исполнять роль безъ всякой подготовки, Джорджъ, — повторилъ м. Стайль твердо. — Ты самъ прежде всего вовлекъ себя въ затрудненіе, назвавъ меня адмираломъ. Въ слѣдующій разъ я постараюсь сдѣлать лучше.

М. Буртонъ съ злобной гримасой отрѣзалъ, что никакого слѣдующаго раза не будетъ, но м. Стайль на это только улыбнулся, какъ человѣкъ, несравненно лучше освѣдомленный. Не слушая равно ни намековъ, ни даже просьбъ отправиться поискать себѣ потѣхи куда-нибудь въ другомъ мѣстѣ, онъ продолжалъ жить у товарища, и тому вскорѣ пришлось испытать всѣ неудобства и невзгоды, обыкновенно обильно усѣивающія путь лжеца.

Когда они опять посѣтили вдову, возникло новое осложненіе: всякому даже самому поверхностному наблюдателю, стало бы очевидно, что она и м. Стайль пришлись сильно по вкусу другъ другу. Они тутъ же начали обмѣниваться нѣжными взглядами, а въ третье посѣщеніе м. Буртону пришлось быть изумленнымъ и скандализованнымъ свидѣтелемъ сильнѣйшаго и самаго опредѣленнаго флирта. Отчаянная попытка съ его стороны перевести разговоръ на болѣе безопасную и, по его мнѣнію, болѣе подходящую тему, только подчеркнула его пораженіе. Ни тотъ, ни другая не обратили на него никакого вниманія, и, минуту спустя, м. Стайль назвалъ вдову „дерзкой плутовкой" и сказалъ, что она напоминаетъ ему герцогиню Марфордъ.

— Было время, когда я считалъ ее самой прелестной женщиной въ Англіи, — сказалъ онъ выразительно.

М-ссъ Доттонъ наивно улыбалась и опускала глазки. М. Стайль придвинулъ свой стулъ поближе къ ней и взглянулъ на пріятеля.

— Буртонъ, — сказалъ онъ.

— Сэръ? — огрызнулся тотъ.

— Сбѣгайте домой и принесите мнѣ мою трубку, — сказалъ м. Стайль. — Я забылъ ее на каминѣ.

М. Буртонъ колебался, и такъ какъ вдова случайно смотрѣла въ другую сторону, онъ погрозилъ кулакомъ своему высшему начальству.

— Ну, скорѣе, — произнесъ м. Стайль повелительно.

— Очень сожалѣю, сэръ, — сказалъ м. Буртонъ, несчастное положеніе котораго сдѣлало его находчивымъ, — но я разбилъ ее.

— Разбилъ? — повторилъ тотъ.

— Да, сэръ, — сказалъ м. Буртонъ. — Я уронилъ ее на полъ и нечаянно наступилъ на нее; раздробилъ на мелкіе кусочки.

М. Стайль выбранилъ его какъ слѣдуетъ за его небрежность и спросилъ, знаетъ ли онъ, что эта трубка — подарокъ итальянскаго посланника?

— Буртонъ всегда былъ неловокъ, — сказалъ онъ, обращаясь къ вдовѣ. — Когда онъ былъ со мной на „Разрушителѣ", его такъ и звали „Буртонъ-Увалень"; это было его постоянное прозвище.

И во весь остальной вечеръ онъ то говорилъ комплименты вдовѣ, то разсказывалъ анекдоты про Буртона, которые всѣ имѣли цѣлью выставить въ нелестномъ свѣтѣ его умъ и поведеніе. И несчастная жертва, послѣ двухъ или трехъ безплодныхъ попытокъ къ противорѣчію, могла только молча и безсильно злиться, видя пристрастное ослѣпленіе хозяйки дома. Едва только они успѣли выйти на улицу, какъ его долго сдерживаемое раздраженіе вылилось въ цѣломъ потокѣ ругательствъ по адресу безсовѣстнаго товарища.

— Не могу же я измѣнить того, что я красивъ, — возразилъ тотъ, самодовольно ухмыляясь.

— Твоя красота не повредила бы никому, — сказалъ м. Буртонъ, скрипящимъ голосомъ. — Все дѣло въ этомъ адмиральствѣ. Оно вскружило ей голову.

М. Станль улыбнулся. — Она, конечно, скажетъ „да", какъ только я этого захочу, — замѣтилъ онъ. — И помни, Джорджъ, что твой приборъ всегда будетъ накрытъ у насъ, когда бы тебѣ ни вздумалось зайти.

— О, въ самомъ дѣлѣ! — возразилъ м. Буртонъ съ злобной усмѣшкой. — Но представь себѣ, что я не далѣе какъ завтра утромъ разскажу ей всю правду насчетъ тебя. Если ужъ она не можетъ достаться мнѣ, то пусть же и тебѣ не достается!

— Да, это повредитъ и твоимъ шансамъ, — сказалъ м. Стайль. — Она никогда не проститъ тебѣ, что ты ее такъ одурачилъ. А пожалуй и жаль будетъ, что мы не получимъ ее, ни тотъ, ни другой.

— Ты змѣя! — дико закричалъ м. Буртонъ. — Змѣя, которую я отогрѣлъ на своей груди!

— Ну, къ чему говорить такія неделикатныя вещи, Джорджъ, — съ упрекомъ сказалъ м. Стайнь, останавливаясь у двери ихъ дома. — Сядемъ-ка лучше, да обсудимъ все потихоньку.

М. Буртонъ вошелъ вслѣдъ за нимъ въ комнату и расположился на первомъ попавшемся стулѣ, въ ожиданіи.

— Она очевидно увлечена мной, — медленно началъ м. Стайль. — Очевидно также, что если ты скажешь ей правду, это можетъ испортить мои шансы. Не говорю, чтобы испортило ихъ навѣрно, но можетъ испортить. А разъ какъ дѣло обстоитъ такъ, я согласенъ уѣхать отсюда не повидавшись съ ней, завтра же утромъ съ 6 часовымъ поѣздомъ, если только мнѣ дадутъ настоящую цѣну.

— Настоящую цѣну? — повторилъ м. Буртонъ.

— Конечно, — невозмутимо отвѣчалъ ничѣмъ не смущающійся м. Стайль. — Она еще женщина ничего себѣ — для ея лѣтъ — да и лавчонка тоже недурненькая.

М. Буртонъ, скрывая свою злость, сдѣлалъ видъ, что размышляетъ. — Если полъ-соверена… — сказалъ онъ наконецъ.

— Полъ-дурака! — нетерпѣливо прервалъ м. Стайль. — Мнѣ нужно десять фунтовъ. Ты только что получилъ свою пенсію, а кромѣ того, ты всегда былъ бережливъ и, навѣрно, откладывалъ.

— Десять фунтовъ! — проговорилъ м. Буртонъ задыхаясь. — Или ты думаешь, что у меня въ саду золотые рудники?

М. Стайль откинулся на спинку стула и закинулъ ногу на ногу. — Я не уступлю ни копейки, — сказалъ онъ твердо. — Десять фунтовъ и билетъ на обратный проѣздъ. Если же ты будешь ругаться, то я назначу двѣнадцать.

— Что же я объясню м-ссъ Доттонъ? — спросилъ м. Буртонъ, послѣ четверти часа напрасныхъ пререканій.

— Все, что хочешь, — отвѣчалъ его великодушный пріятель. — Скажи ей, что я помолвленъ съ своей двоюродной сестрой, и что наша свадьба откладывается только вслѣдствіе моего экцентричнаго поведенія. И еще можешь сказать, что произошла эта экцентричность отъ осколка бомбы, ранившей меня въ голову. Наговори сколько хочешь вранья; я никогда уже сюда не вернусь, и обличать тебя не буду. А если она будетъ стараться разузнать что-нибудь про адмирала, то напомни ей, что она обѣщала сохранить его пріѣздъ въ тайнѣ.

Болѣе часа м. Буртонъ просидѣлъ неподвижно на мѣстѣ, обсуждая выгоды и невыгоды предложенной ему сдѣлки, и наконецъ — такъ какъ м. Стайль рѣшительно ни на что другое не соглашался — ударилъ съ нимъ по рукамъ и отправился спать въ состояніи духа, граничащемъ съ помѣшательствомъ и готовностью убить человѣка.

Онъ поднялся на слѣдующее утро очень рано, и, отвѣчая какъ можно рѣзче и короче на всѣ замѣчанія м. Стайля, который былъ въ прекрасномъ настроеніи, отправился съ нимъ на вокзалъ, чтобы увѣриться въ его отъѣздѣ.

Утро было прелестное, ясное и прохладное, и несмотря на всѣ постигшія его невзгоды, расположеніе духа м. Буртона начало проясняться при мысли о близкомъ освобожденіи. Омрачилось оно снова только при входѣ въ кассу вокзала, когда безсовѣстный м. Стайль рѣшительно потребовалъ билетъ 1 класса.

— Гдѣ же видано, чтобъ адмиралъ ѣхалъ въ третьемъ! — замѣтилъ онъ съ негодованіемъ.

— Но вѣдь никто не знаетъ, что ты адмиралъ! — убѣждалъ м. Буртонъ, стараясь поддѣлаться ему въ тонъ.

— Нѣтъ, но я чувствую себя адмираломъ, — сказалъ м. Стайль, ударяя себя но карману. — Мнѣ всегда любопытно было узнать, какъ чувствуютъ себя люди, ѣдущіе вь 1 классѣ. Да и кромѣ того, ты можешь это сказать м-ссъ Доттонъ.

— Я могъ бы ей сказать и такъ, — замѣтилъ м. Буртонъ.

М. Стайль сдѣлалъ видъ, будто сильно возмущенъ этими словами, и такъ какъ времени оставалось уже немного, то м. Буртонъ, пыхтя и отдуваясь такъ, что почти не могъ выговорить ни слова, купилъ билетъ 1 класса и проводилъ путешественника до вагона.

М. Стайль усѣлся подлѣ окна и, удобно откинувшись на спинку дивана, протянулъ ноги на противуположное сидѣнье. Прозвучалъ звонокъ, и дверцы вагоновъ захлопнулись.

— Ну, прощай, Джорджъ, — сказалъ путешественникъ, высунувъ голову въ окно. — Очень пріятно провелъ у тебя время.

— Счастливо отдѣлался! — бѣшено пробормоталъ м. Буртонъ.

М. Стайль покачалъ головой.

— Я уступаю тебѣ дешево, — проговорилъ онъ медленно. — Если бъ только не одно маленькое обстоятельство, непремѣнно самъ бы заполучилъ вдову.

— Какое такое маленькое обстоятельство? — спросилъ м. Буртонъ, когда поѣздъ уже тронулся.

— Жена моя! — отвѣчалъ м. Стайль, и широкая улыбка расплылась по его лицу. — Я женатъ! Ну, прощай, Джорджъ. Не забудь поклониться оть меня, когда зайдешь.

 

ПАССАЖИРЪ

Способъ, какимъ капитанъ „Безстрашнаго" пробирался по пристани, несомнѣнно напоминалъ скорѣе пріемы охотника за оленями, чѣмъ мирнаго, прозаичнаго хозяина судна, возвращающагося на свой корабль. Онъ прокрался сначала вокругъ пирамиды пустыхъ ящиковъ, спрятался за пустую бочку, юркнулъ оттуда къ фонарному столбу и, наконецъ, изъ глубокихъ нѣдръ парового подъемнаго крана, окинулъ украдкой мелодраматическимъ взглядомъ палубу своего судна.

Обыкновенный наблюдатель не нашелъ бы нигдѣ ни малѣйшаго повода къ такимъ тревожнымъ предосторожностямъ. Палуба была, правда, нѣсколько скользкая, но опасная развѣ только для неопытнаго новичка; люки были закрыты, и въ освѣщенной кухнѣ можно было издали разглядѣть повара, двигавшагося вокругъ своей плиты съ спокойной неторопливостью, обличавшей въ немъ сознаніе полной безопасности и ничѣмъ невозмущенную совѣсть.

Бросивъ послѣдній робкій взглядъ назадъ шкиперъ спустился съ крана и легко ступилъ на палубу.

— Штъ! — сказалъ поваръ, спокойно выходя изъ кухни, — я все караулилъ, когда вы вернетесь.

— Чертовски хорошее у тебя понятіе о караулѣ, — съ раздраженіемъ проговорилъ шкиперъ. — Ну, что такое?

Поваръ ткнулъ пальцемъ по направленію къ каютѣ. — Онъ тамъ, внизу, — прошепталъ онъ хриплымъ шепотомъ. — Помощникъ сказалъ, чтобы вы подошли къ лѣстницѣ, когда вернетесь, и просвистали: „Good sow the king", и тогда онъ выйдетъ къ вамъ и вы рѣшите, что надо дѣлать.

— Просвистать! — проговорилъ шкиперъ, тщетно стараясь увлажнить языкомъ свои пересохшія губы. — Да я не могъ бы теперь свистнуть даже для спасенія своей жизни!

— Помощникъ не знаетъ, что дѣлать, а это былъ бы вашъ снгналъ, — продолжалъ поваръ. — Онъ тамъ съ нимъ, внизу, поитъ его и забавляетъ.

— Ну такъ ступай ты и просвисти, — сказалъ шкиперъ.

Поваръ обтеръ ротъ задней стороной руки. — А какъ это будетъ? — спросилъ онъ тревожно. — Никогда не могу запомнить всѣ эти напѣвы.

— Ахъ, ну такъ пошелъ и вели Билю просвистать, — съ нетерпѣніемъ произнесъ шкиперъ.

Позванный потихоньку поваромъ, Биль вылѣзъ съ бака и, узнавъ, что отъ него требовалось, выпятилъ губы и издалъ такой рѣзкій, пронзительный свистъ, что чуть не оглушилъ перепуганнаго шкипера. Свистъ этотъ произвелъ на помощника какъ бы волшебное дѣйствіе. Онъ взлетѣлъ стрѣлой по лѣстницѣ и закрылъ ротъ Билю не слишкомъ-то нѣжно, рукой, дрожавшей отъ волненія. Затѣмъ затворилъ дверь на лѣстницу, какъ можно тише и осторожнѣе, и заперъ ее на задвижку.

— Ну, теперь все благополучно, — сказалъ онъ запыхавшись шкиперу. — Онъ нашъ плѣнникъ! Онъ выпилъ четыре стакана водки, и, кажется, его клонитъ ко сну.

— Но кто же впустилъ его въ каюту? — сердито спросилъ шкиперъ. — Хорошъ порядокъ, что я не могу отлучиться съ корабля на часъ или на два безъ того, чтобы не найти при возвращеніи свою каюту занятой чортъ знаетъ кѣмъ!

— Онъ самъ себя впустилъ, — сказалъ поваръ, которому вдругъ пришло въ голову воспользоваться этимъ удобнымъ случаемъ, чтобы незамѣтно упомянуть о блюдѣ, разбитомъ имъ наканунѣ. — Онъ самъ себя впустилъ, и я даже такъ удивился, чтобы не сказать испугался, что уронилъ большое блюдо и разбилъ его.

— Что же онъ сказалъ? — спросилъ шкиперъ.

— Синее блюдо, — продолжалъ поваръ, желавшій разъ навсегда выяснить этотъ вопросъ на чистоту, — то, у котораго на одномъ концѣ желобокъ, чтобы подливка могла стекать.

— Что онъ сказалъ? — проревѣлъ шкиперъ.

— Сказалъ: — „Ага, старикъ", — говоритъ, — „отличился ты однако!" — отвѣчалъ правдивый поваръ.

Шкиперъ съ яростью обратился къ помощнику.

— Когда поваръ пришелъ и доложилъ мнѣ о немъ, — сказалъ тотъ въ отвѣтъ, — я сейчасъ же понялъ въ чемъ дѣло; я сошелъ и заговорилъ съ нимъ какъ можно хитрѣе и политичнѣе.

— Интересно бы знать, что вы сказали, — пробормоталъ шкиперъ.

— Ну что же, если вы полагаете, что сдѣлаете лучше моего, то идите внизъ и сами съ нимъ объясняйтесь, — горячо возразилъ помощникъ. — Въ сущности вѣдь онъ къ вамъ пришелъ; онъ вашъ гость.

— Ну, не обижайтесь, Бобъ, — сказалъ шкиперъ. — Я ровно ничего не хотѣлъ сказать такого.

— Я знать ничего не знаю о бѣгахъ, — продолжалъ помощникъ съ видомъ оскорбленнаго достоинства. — И никогда въ жизни не имѣлъ ни долговъ, ни какихъ бы то ни было денежныхъ затрудненій, потому что меня дома воспитали хорошо и предупредили о томъ, что можетъ случиться; но не могу я не узнать судебнаго пристава, когда вижу его.

— Что же мнѣ дѣлать? — простоналъ шкиперъ, слишкомъ удрученный, чтобы разсердиться даже на такую непочтительность подчиненнаго. — Онъ принесъ мнѣ повѣстку объ арестѣ. Я погибъ, если онъ меня поймаетъ!

— Ну, но моему крайнему разумѣнію, единственнымъ для васъ спасеніемъ будетъ пропустить это плаваніе, — сказалъ помощникъ не глядя на него. — Я могу довести корабль до мѣста, вполнѣ какъ слѣдуетъ.

— Ни за что! — яростно прервалъ шкиперъ.

— Ну и попадетесь, — сказалъ помощникъ.

— Вамъ давно уже не терпится управлять этимъ судномъ, — сердито продолжалъ шкиперъ. — Вы могли бы отдѣлаться отъ него, если бы хотѣли. Ему совершенно незачѣмъ было лѣзть внизъ, въ мою каюту.

— Я уже все перепробовалъ, что только могъ придумать, — спокойно сказалъ помощникъ.

— Ну, хорошо же! — свирѣпо проговорилъ шкиперъ. — Онъ пришелъ ко мнѣ на корабль безъ спросу, и, чортъ побери, можетъ и оставаться на немъ. Отчаливать.

— Но, — заикнулся было помощникъ, — что если…

— Отчаливать! — повторилъ шкиперъ. — Онъ пришелъ на мой корабль, такъ я же прокачу его даромъ!

— А гдѣ же вы съ помощникомъ будете спать? — освѣдомился поваръ, который придерживался пессимистическаго взгляда на жизнь и часто страдалъ предчувствіями.

— На твоей койкѣ, — грубо отвѣчалъ шкиперъ. — Отчаливайте же, слышите вы тамъ!

Люди повиновались, усмѣхаясь, и вскорѣ шкуна уже плыла въ темнотѣ внизъ по рѣкѣ, между тѣмъ какъ шкиперъ прислушивался съ тревогой, не услышитъ ли первыхъ признаковъ пробужденія своего плѣнника.

Онъ напрасно прислушивался всю ночь, потому что узникъ не подавалъ ни малѣйшаго признака жизни, но въ шесть часовъ утра, когда „Безстрашный" былъ уже въ виду Пора и запрыгалъ какъ пробка по волнамъ, помощникъ сообщилъ, что изъ каюты доносятся глухіе стоны.

— Пусть его стонетъ, — коротко отрѣзалъ шкиперъ. — И чѣмъ больше, тѣмъ лучше.

— Я пойду посмотрю, что съ нимъ, — сказалъ помощникъ.

— Оставайтесь на мѣстѣ, — рѣзко проговорилъ шкиперъ.

— Но какъ же, не думаете же вы уморить несчастнаго голодомъ?

— Это до меня не касается, — кровожадно возразилъ шкиперъ. — Если человѣкъ вздумалъ вломиться въ мою каюту и оставаться въ ней, это его дѣло. Я не обязанъ знать, что онъ тамъ, и если я предпочитаю запереть свою каюту и ночевать на бакѣ, гдѣ больше всякой нечисти, чѣмъ въ десяти другихъ бакахъ, взятыхъ вмѣстѣ, и гдѣ воняетъ вдвое хуже, чѣмъ въ десяти другихъ бакахъ, соединенныхъ въ одинъ, это ужъ мое дѣло.

— Да, но вѣдь и мнѣ не особенно пріятно ночевать на нижней палубѣ, — проворчалъ помощникъ. — Я могу сойти и лечь къ себѣ на койку. Меня онъ не тронетъ.

— Вы сдѣлали такъ, какъ я хочу, пріятель, — сказалъ шкіперъ.

— Я помощникъ, — мрачно проговорилъ тотъ.

— А я хозяинъ этого карабля, — возразилъ шкиперъ. — И ужъ если хозяинъ можетъ оставаться на нижней палубѣ, то грошевый помощникъ и подавно!

— Командѣ это не нравится, — продолжалъ возражать помощникъ.

— Чортъ бы побралъ команду! — вѣжливо пожелалъ шкиперъ. — А что касается до голодной смерти, то у меня тамъ въ каютѣ есть бутылка съ водой, не говоря уже о кувшинѣ, и мѣшокъ съ сухарями подъ столомъ.

Помощникъ отошелъ посвистывая, а шкіперъ, который въ душѣ далеко не былъ такъ спокоенъ, какъ хотѣлъ показать, началъ соображать и придумывать всевозможные способы выпутаться изъ того затрудненія, которое, какъ онъ предвидѣлъ, неминуемо ожидало его по прибытіи въ портъ.

— Каковъ онъ изъ себя? — освѣдомился онъ у повара.

— Высокій, видно, что сильный малый, — былъ отвѣтъ.

— Такъ что, пожалуй, подыметъ скандалъ, если я пошлю тебя и Биля связать его и заткнуть ему глотку, когда мы войдемъ въ гавань? — продолжалъ шкиперъ.

Поваръ отвѣтилъ, что судя по наружности, „скандалъ" далеко еще не подходящее слово для того, что несомнѣнно произойдетъ.

— Понять не могу, почему онъ сидитъ такъ смирно, — сказалъ шкиперъ. — Вотъ что меня смущаетъ.

— Вѣрно выжидаетъ время, — утѣшительно подсказалъ поваръ. — По всему видно, что это человѣкъ бывалый, опытный; а кромѣ того, навѣрно, у него морская болѣзнь.

День прошелъ медленно, и съ наступленіемъ ночи смутное чувство чего-то таинственнаго и неладнаго овладѣло всѣми на караблѣ. Рулевой оробѣлъ и польстилъ Билю просьбой разсказать ему сказку, для того только, чтобы онъ остался съ нимъ на палубѣ. Онъ имѣлъ полное основаніе предполагать, что знаетъ уже наизусть всѣ сказки своего товарища, но въ концѣ концовъ оказалось, что была одна, про узника, который превратился въ кошку, выскочилъ черезъ пушечный люкъ на палубу и по ночамъ взбирается на спины людей, стоящихъ на рулѣ; этой сказки онъ никогда раньше не слыхивалъ. И онъ заявилъ Билю, насколько могъ внушительнѣе, что и не желаетъ больше никогда ее слышать.

Ночь прошла, и наступилъ второй день, а таинственный пассажиръ все не шевелился. Команда стала безпрестанно прислушиваться у двери на лѣстницу и заглядывать въ люкъ; но дверь въ спальную каюту была затворена, а въ каютъ-кампаніи все было тихо и молчаливо, какъ въ могилѣ. Шкиперъ ходилъ по палубѣ съ озабоченнымъ лицомъ, и послѣ обѣда, не будучи въ состояніи переносить далѣе эту неизвѣстность, вѣжливо попросилъ помощника сходить внизъ и разузнать, въ чемъ дѣло.

— Не хотѣлось бы мнѣ, признаюсь, — сказалъ тотъ, пожимая плечами.

— Пусть бы ужъ онъ лучше вручилъ мнѣ повѣстку, только бы отдѣлаться отъ него, — сказалъ шкиперъ. — Мнѣ Богь вѣсть какія страшныя мысли лѣзуть въ голову.

— Ну, такъ почему же вы не идете внизъ сами? — сказалъ помощникъ. — Онъ не замедлилъ бы вручить ее вамъ, ничуть не сомнѣваюсь.

— Ну, онъ пожалуй только хитритъ и притворяется, а я вовсе не хочу потворствовать ему, если у него все ладно, — сказалъ шкиперъ. — Я прошу васъ объ этомъ, какъ о личномъ одолженіи, Бобъ.

— Я пойду, если поваръ тоже пойдеть, — отвѣчалъ помощникъ послѣ нѣкотораго молчанія.

Поваръ видимо колебался.

— Ступай сейчасъ, поваръ, — рѣзко проговорилъ шкиперъ. — Не заставляй ждать помощника. Но только ни въ какомъ случаѣ, ни за что не выпускайте его на палубу.

Помощникъ подошелъ къ лѣстницѣ и, спокойно отворивъ запертую дверь, началъ спускаться внизъ, въ сопровожденіи повара. Послѣдовала минута страшнаго ожиданія, затѣмъ внизу раздался дикій крикъ, и оба, какъ сумасшедшіе, выскочили обратно на палубу.

— Что такое? — воскликнулъ поблѣдневшій шкиперъ.

Помощникъ, опираясь на рулевое колесо, чтобы не упасть, раскрылъ ротъ, но не могъ произнести ни слова; поваръ, съ безжизненно висящими вдоль туловища руками, съ остановившимися, какъ бы стеклянными глазими, представлялъ собою такое зрѣлище, отъ котораго экипажъ испуганно отшатнулся.

— Что… случилось?.. — повторилъ шкиперъ, заикаясь.

Тогда заговорилъ помощникъ съ усиліемъ овладѣвъ собою.

— Можете не трудиться опять запирать лѣстницу, — медленно проговорилъ онъ.

Лицо шкипера изъ блѣднаго сдѣлалось сѣрымъ.

— Почему же? — спросилъ онъ дрожащимъ голосомъ.

— Онъ умеръ! — былъ торжественный отвѣтъ.

— Глупости, быть не можетъ… — едва произнесъ шкиперъ трясущимися губами. — Онъ притворяется… или можетъ быть ему дурно сдѣлалось… Попробовали вы привести его въ себя?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ помощникъ. — Не стану васъ обманывать. Я не остался тамъ приводить его въ чувство, да не думаю, чтобы и вы захотѣли остаться.

— Ступай внизъ и погляди, нельзя ли разбудить его, поваръ, — приказалъ шкиперъ.

— Ну, только ужъ не я, — проговорилъ поваръ, содрагаясь.

Двое изъ людей пошли и заглянули украдкой въ люкъ. Пустая каютъ компанія выглядѣла какъ-то особенно уныло и мрачно; дверь въ спальню была полуотворена. Не было рѣшительно ничего такого, что могло бы удовлетворить ихъ любопытство, но вернувшись оттуда они имѣли такой видъ, будто только что видѣли привидѣніе.

— Что же теперь дѣлать? — безпомощно проговорилъ шкиперъ.

— Ничего нельзя сдѣлать, — сказалъ помощникъ. — Онъ внѣ предѣловъ нашей помощи.

— Я не о немъ теперь думаю, — прошепталъ шкиперъ.

— Ну, а для васъ самое лучшее будетъ удрать, какъ только мы достигнемъ Плимута, — сказалъ помощникъ. — Мы будемъ скрывать это дѣло какъ можно дольше, чтобы дать вамъ время скрыться. Вѣдь тутъ висѣлицей пахнетъ!

Несчастный хозяинъ „Безстрашнаго" вытеръ лобъ, облитый холоднымъ потомъ.

— Вѣрить не могу, чтобъ онъ умеръ! — проговорилъ онъ медленно. — Кто пойдетъ со мной внизъ взглянуть?

— Лучше оставьте это дѣло въ покоѣ, — съ участіемъ сказалъ помощникъ. — Зрѣлище далеко не изъ пріятныхъ, и по крайней мѣрѣ теперь всѣ мы можемъ принести присягу въ томъ, что вы не тронули его ни единымъ пальцемъ, и даже не подходили къ нему близко.

— Кто пойдетъ со мной? — повторилъ шкиперъ. — Я увѣренъ, что это все штуки, и что онъ вдругъ вскочитъ и вручитъ мнѣ повѣстку, но чувствую, что долженъ удостовѣриться.

Онъ встрѣтилъ взглядъ Биля, и этотъ достойный морякъ, послѣ короткой борьбы съ своими нервами, поплелся за нимъ. Шкиперъ, оттолкнувъ въ сторону помощника, который хотѣлъ было задержать его, спустился первым и, войдя въ каюту, остановился въ нерѣшительности; Биль стоялъ какъ разъ за его спиной.

— Отвори дверь, Биль, — проговорилъ онъ медленно.

— Послѣ васъ, сэръ, — отвѣчалъ благовоспитанный Биль.

Шкиперъ подошелъ осторожно къ двери и вдругъ, сразу, отворилъ ее. Затѣмъ онъ отступилъ съ рѣзкимъ крикомъ и нервно оглянулся вокругъ себя. Постель была пуста.

— Куда же онъ исчезъ? — прошепталъ дрожащій Биль.

Шкиперъ не отвѣчалъ, но какъ-то слабо и безпомощно, точно слѣпой, началъ ощупывать руками по всей каютѣ. Помѣщеніе было маленькое, и обыскать его заняло не много времени; оба мужчины усѣлись одинъ противъ другого и глядѣли другъ на друга въ нѣмомъ изумленіи.

— Да гдѣ же онъ? — проговорилъ, наконецъ, Биль. Шкиперъ безпомощно покачалъ головой, и готовъ уже былъ приписать эту тайну какому-нибудь сверхестественному вліянію, какъ вдругъ истина промелькнула передъ нимъ во всей своей ничѣмъ не прикрашенной простотѣ, и онъ сразу понялъ въ чемъ дѣло.

— Это помощникъ, — медленно проговорилъ онъ, — помощникъ и поваръ… Теперь я все понимаю… Здѣсь вовсе и не было никаго. Это была такая штучка со стороны помощника, чтобы завладѣть кораблемъ! Ну, Биль, если хочешь послушать, какъ я угощу сейчасъ обоихъ негодяевъ, идемъ на палубу!

И Биль послѣдовалъ за нимъ, улыбаясь и заранѣе предвкушая пріятное зрѣлище.

 

НАШЛА КОСА НА КАМЕНЬ

— Онъ ге-рой, вотъ онъ что такое, сэръ — сказалъ поваръ, выливая за бортъ котелъ грязной воды.

— Что такое? — спросилъ шкиперъ.

— Ге-рой, — отвѣчалъ поваръ, выговаривая слова очень медленно и внятно. — Ге-рой въ настоящей жизни; малый, котораго — говорю за всю нашу нижнюю палубу — всѣ мы гордимся імѣть съ собой на шкунѣ!

— А я и не зналъ, что онъ хорошо плаваетъ, — сказалъ шкиперъ, смотря съ любопытствомъ на неуклюжаго, среднихъ лѣтъ человѣка, который сидѣлъ около люка, уныло поглядывая внизъ, на воду.

— И вовсе онъ не хорошо плаваетъ, — возразилъ поваръ, — и оттого то онъ еще болѣе ге-рой, помоему.

— А онъ раздѣлся? — спросилъ помощникъ.

— Ничуть, — отвѣчалъ восхищенный поваръ, — даже штановъ не снялъ, даже шляпы, которая такъ и потонула.

— Ты врешь, поваръ, — проговорилъ герой, на минуту поднимая на нихъ глаза.

— Какъ, развѣ ты снялъ штаны, Джорджъ? — съ безпокойствомъ освѣдомился поваръ.

— Я швырнулъ шляпу на мостовую, — проворчалъ Джорджъ, не глядя на нихъ.

— Ну, во всякомъ случаѣ, ты бросился черезъ насыпь за этой бѣдной дѣвушкой, какъ настоящій англичанинъ, не такъ ли? — сказалъ поваръ.

Отвѣта не послѣдовало.

— Не такъ ли? — повторилъ онъ умильно.

— Что же, ты хотѣлъ, чтобъ я бросился какъ нѣмецъ, что ли, или еще какъ? — свирѣпо спросилъ Джорджъ.

— Вѣдь это все его скромность, — сказалъ поваръ, обращаясь къ своимъ собесѣдникамъ съ видомъ хозяина, показывающаго рѣдкій экземпляръ какого-нибудь замѣчательнаго животнаго. — Онъ терпѣть не можетъ, чтобъ мы объ этомъ говорили. Онъ чуть не утонулъ! Еще бы немного, и конецъ, но къ счастью подошелъ спасательный катеръ, запустилъ багромъ какъ разъ въ самое дно его штановъ и вытащилъ его. Встань-ка, да покажи имъ твои штаны, Джорджъ!

— Ну, если я встану, такъ тебѣ не поздоровится, малый! — проговорилъ Джорджъ прерывающимся отъ ярости голосомъ.

— Что я говорю, не скроменъ ли онъ? — сказалъ поваръ. — Просто на душѣ становится хорошо, какъ его послушаешь! И онъ былъ точно такой же, когда его вытащили на берегъ, и толпа собралась вокругъ него, и начали ему пожимать руки и похлопывать по плечу.

— Что же, не понравилось ему это? — освѣдомился помощникъ.

— Ну, можетъ быть, они и правда хватили немного черезъ край, — согласился поваръ. — Одинъ старикъ, который не могъ подойти довольно близко, даже погладилъ его по головѣ своей палкой, но все же это дѣлалось отъ души, въ похвалу и въ честь ему.

— Я горжусь тобой, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ сердечно.

— И мы всѣ также, — подтвердилъ помощникъ.

Джорджъ что-то пробурчалъ.

— Я выхлопочу ему медаль, — сказалъ шкиперъ. — А были тамъ свидѣтели, поваръ?

— Сколько угодно, — отвѣчалъ тотъ. — И я всѣмъ сказалъ его имя и адресъ: — Шкуна „Джонъ-Генрихъ", изъ Лаймгауза, — говорю, — это такъ сказать его квартира, а Джорджъ Куперъ его имя.

— Ты наболталъ чортову пропасть лишняго, вислоухій дуракъ, — проговорилъ герой.

— Ну, вотъ опять его скромность, — сказалъ поваръ, многозначительно улыбаясь. — Онъ просто такъ и набитъ скромностью, этотъ Джорджъ! Посмотрѣли бы вы на него, когда какой-то тамъ господинъ снялъ съ него фотографію!

— Снялъ что? — спросилъ шкиперъ, сильно заинтересованный.

— Его фортеграфію, — повторилъ поваръ. — Какой-то молодой человѣкъ, который снималъ виды для газеты. Онъ снялъ Джорджа какъ онъ былъ, мокраго, прямо изъ воды, и потомъ снялъ, когда ему уже вытерли лицо, и еще снялъ, когда онъ сидѣлъ на землѣ и ругался съ какимъ-то человѣкомъ, который спросилъ у него, очень ли онъ промокъ.

— И ты сказалъ ему, гдѣ я живу и что дѣлаю? — прервалъ Джорджъ, оборачиваясь къ нему и потрясая кулакомъ. — Вѣдь сказалъ?

— Сказалъ, — просто отвѣчалъ поваръ, — и когда-нибудь ты самъ скажешь мнѣ за это спасибо, Джорджъ.

Тотъ издалъ какой-то ревъ и, вскочивъ на ноги, бросился безъ оглядки внизъ, на бакъ, отвѣсивъ по пути такой ударъ въ бокъ встрѣчному матросу, который пріятельски потрепалъ его по плечу, что едва не перешибъ ему ребра. Оставшіеся на палубѣ переглянулись.

— Ну, не знаю, — сказалъ помощникъ, пожимая плечами, — но думается мнѣ, что если-бъ я спасъ жизнь кому-нибудь изъ своихъ ближнихъ, то ничего бы не имѣлъ противъ того, чтобъ со мной объ этомъ говорили!

— Вы такъ думаете? — сказалъ шкиперъ, слегка выпрямляясь. — А если когда-нибудь это дѣйствительно съ вами случится, то пожалуй будете другого мнѣнія.

— Не вижу, почему бы вамъ знать объ этомъ больше моего, — отрѣзалъ помощникъ.

Шкиперъ слегка откашлялся.

— Въ моей жизни были одна или двѣ вещицы, которыхъ я не слишкомъ-то стыжусь, — проговорилъ онъ скромно.

— Ну, этимъ еще хвалиться нечего, — сказалъ помощникъ, нарочно дѣлая видъ, что не понимаетъ его.

— Я хочу сказать, — рѣзко проговорилъ шкиперъ, — что были одна или двѣ вещи, которыми всякій другой сталъ бы гордиться. Но я горжусь тѣмъ, что ни единая живая душа о нихъ не знаетъ!

— Вполнѣ этому вѣрю, — согласился помощникъ и отошелъ съ вызывающей улыбкой.

Шкиперъ хотѣлъ слѣдовать за нимъ, чтобы попенять на совершенно излишнюю двусмысленность его замѣчаній, когда вниманіе его было привлечено какимъ-то шумомъ и возней на бакѣ. Оказалось, что по любезному приглашенію повара, помощникъ шкипера и одинъ изъ матросовъ съ брига „Прилежный", стоявшаго на якорѣ борть о борть съ ихъ шкуной, явились къ нимъ и сошли внизъ посмотрѣть на Джорджа. Но пріемъ, оказанный имъ тамъ, сильно подорвалъ репутацію гостепріимства шкуны „Джонъ-Генрихъ", и они выбрались поспѣшно опять на палубу, заявляя во всеуслышаніе, что не желаютъ болѣе видѣть его никогда, во всю свою жизнь, и продолжали громко выкрикивать обидныя замѣчанія все время, пока перебирались обратно на бортъ своего корабля.

Шкиперъ медленно подошелъ къ лѣстницѣ и заглянулъ внизъ, на бакъ.

— Джорджъ, — закричалъ онъ.

— Сэръ? — угрюмо отозвался герой.

— Приди ко мнѣ въ каюту, — сказалъ капитанъ, отходя. — Я хочу съ тобой поговорить.

Джорджъ всталъ и, проговоривъ сначала нѣсколько страшныхъ ругательствъ по адресу повара, который выдержалъ ихъ съ благородной твердостью, вышелъ на палубу и послѣдовалъ за шкиперомъ въ каюту.

По приглашенію своего начальника, онъ грузно и неловко опустился на скамью, но лицо его прояснилось и даже расплылось въ улыбку, когда шкиперъ поставилъ на столъ бутылку и два стакана.

— За твое здоровье, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ, подвигая къ нему полный стаканъ и поднеся другой ко рту.

— Ваше уважаемое, сэръ, — отвѣчалъ Джоржъ, медленно и съ наслажденіемъ прополаскивая себѣ ротъ ромомъ, прежде чѣмъ проглотить его. Затѣмъ онъ тяжело вздохнулъ и, поставивъ пустой стаканъ на столъ, опустилъ свою большую, косматую голову на грудь.

— Спасеніе жизни ближнихъ, кажется, не слишкомъ-то тебѣ по нутру, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ. — Я люблю скромность, но ты, по моему, ужъ пересаливаешь.

— Это не скромность, сэръ, — возразилъ Джорджъ. — Это проклятая эта фотографія! Какъ подумаю о ней, такъ всего и обдастъ жаромъ.

— На твоемъ мѣстѣ я не сталъ бы такъ принимать это къ сердцу, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ съ участіемъ. — Мало ли кто не хорошъ собой; не въ наружности дѣло.

— Да и я не говорю о наружности, — сказалъ Джорджъ очень недовольнымъ тономъ. — Моя наружность для меня хороша; каковъ есть, таковъ и есть. Но все-таки, именно благодаря наружности, такъ сказать, я теперь попался, какъ нельзя хуже!

— Еще стаканчикъ рому, Джорджъ? — сказалъ шкиперъ, любопытство котораго было сильно возбуждено. — Я не желаю узнавать твоей тайны, ни мало не желаю. Но при моемъ положеніи, я какъ капитанъ, если съ кѣмъ-нибудь изъ моего экипажа случается бѣда, считаю своимъ долгомъ протянуть ему руку помощи, если могу.

— На свѣтѣ лучше бы жилось, если бы было на немъ побольше такихъ людей, какъ вы, — проговорилъ Джорджъ, приходя въ умиленіе по мѣрѣ того, какъ вдыхалъ въ себя ароматъ соблазнительнаго напитка. — Но если эта газета, съ этими картинами, попадетъ въ руки одной личности, я пропалъ!

— Ни коимъ образомъ, если только я могу помѣшать этому, Джорджъ, — твердо произнесъ шкиперъ. — Что ты хочешь сказать этимъ словомъ „пропалъ?"

Матросъ опять опустилъ свой стаканъ на столъ и, нагнувшись впередъ, изобразилъ губами какое-то слово; потомъ медленно откинулся назадъ, слѣдя за произведеннымъ имъ эффектомъ.

— Что такое? — спросилъ шкиперъ.

Тоть опять продѣлалъ ту же исторію, но шкиперъ могъ только разобрать, что онъ выговариваетъ какое-то длинное слово; значеніе же его опять осталось для него непонятнымъ.

— Можешь говорить немного погромче, — проворчалъ онъ.

— Двоеженство! — торжественно выговорилъ Джорджъ, переводя дыханіе.

— Какъ, ты? — воскликнулъ шкиперъ.

Тотъ кивнулъ головой. — И если только моей первой попадется эта газета, и она увидитъ мою рожу и прочтетъ мое имя, я готовъ! Вотъ и будетъ мнѣ награда за спасеніе жизни. Семь лѣть!

— Удивляюсь тебѣ, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ строго. — И еще жена-то у тебя такая славная!

— Я и не говорю ничего противъ № 2-го, — проворчалъ Джорджъ, — а вотъ № 1-й никуда не годился! Я ее бросилъ восемь лѣтъ тому назадъ. Она была дрянь послѣдняя. Я сначала проѣхался въ Австралію только для того, чтобы забыть ее, и больше ужъ не видалъ ее. Что же мнѣ будетъ, если она увидитъ все это, про меня, въ газетѣ?

— А что она, мстительная, такъ сказать, женщина? — освѣдомился шкиперъ, — то-есть злая, сердитая?

— Злая! — подтвердилъ супругъ двухъ женъ. — Если бъ эта женщина могла запрятать меня въ тюрьму, она на головѣ бы заходила отъ радости!

— Ну, если дойдетъ дѣло до худшаго, я сдѣлаю для тебя все, что могу, — сказалъ шкиперъ. — Тебѣ лучше никому не говорить объ этомъ ни слова.

— Ужъ я-то понятно не скажу, — съ жаромъ проговорилъ Джоржъ, вставая. — И конечно, вы…

— Можешь на меня положиться, — сказалъ шкиперъ съ самымъ важнымъ видомъ.

Нѣсколько разъ въ теченіе этого вечера онъ раздумывалъ о тайнѣ, довѣренной ему матросомъ, и, не зная въ точности какъ относится законъ къ двоеженству, обратился къ содѣйствію командира „Прилежнаго", сидя съ нимъ, въ его каютѣ, за мирной партіей въ пикетъ. Благодаря многократнымъ явкамъ въ судѣ по разнымъ дѣламъ о столкновеніяхъ судовъ и объ испорченныхъ грузахъ, господинъ этотъ пріобрѣлъ солидное знаніе законовъ, установившее за нимъ репутацію признаннаго авторитета по всей рѣкѣ, отъ Лондонскаго Моста до Нора.

Вопросъ, которымъ интересовался хозяинъ шкуны „Джонъ-Генрихъ", былъ изъ деликатныхъ, и съ похвальнымъ желаніемъ сохранить тайну героя, онъ завелъ рѣчь очень издалека. Онъ началъ съ грабежа, потомъ перешелъ на покушеніе на убійство, и наконецъ-то коснулся двоеженства, по поводу нашумѣвшаго незадолго передъ тѣмъ процесса.

— Какого рода двоеженство? — освѣдомился командиръ брига.

— Ну, обыкновенно, двѣ жены, — отвѣчалъ капитанъ Томсетъ.

— Да, да, — возразилъ тотъ, — но я имѣлъ въ виду, нѣтъ ли въ вашемъ дѣлѣ какихъ-нибудь смягчающихъ вину обстоятельствъ, такъ, чтобы можно было просить у суда снисхожденія?

— Въ моемъ дѣлѣ! — проговорилъ Томсетъ, выпучивъ глаза. — Да это вовсе не мое дѣло.

— Ну, конечно нѣтъ, — сказалъ капитанъ Стубсъ.

— Что вы хотите сказать этимъ „конечно нѣтъ"? — съ негодованіемъ спросилъ хозяинъ шкуны.

— Ваша сдача, — сказалъ Стубсъ, подвигая къ нему карты.

— Вы не отвѣтили на мой вопросъ, — настаивалъ капитанъ Томсетъ, глядя на него враждебно.

— Бываютъ вопросы, — медленно проговорилъ капитанъ Стубсъ, — которые лучше оставлять безъ отвѣта. Если когда-нибудь вы познакомитесь съ судами, пріятель, такъ близко, какъ познакомился съ ними я, то узнаете, что первый принципъ англійскаго законодательства тотъ, что никто не обязанъ самъ себя выдавать.

— Такъ вы намѣрены сказать, что думаете, будто я о себѣ говорю? — закричалъ капитанъ Томсетъ.

— Ничего я не намѣренъ сказать, — сказалъ капитанъ Стубсъ, кладя обѣ свои большія, жилистыя руки на столъ, — но когда человѣкъ приходитъ ко мнѣ въ каюту и начинаетъ обхаживать вокругъ да около, а потомъ спрашиваетъ у меня мое мнѣніе о двоеженствѣ, не могу я не подумать кое-чего. Мы живемъ въ свободной странѣ и думать никакой законъ не запрещаетъ. Ну, полно, капитанъ, сознайтесь во всемъ откровенно, и я сдѣлаю для васъ все, что могу.

— Вы — форменный идіотъ! — яростно проговорилъ капитанъ Томсетъ.

Капитапъ Стубсъ кротко покачалъ головой и улыбнулся съ видомъ безконечнаго терпѣнія.

— Можетъ быть, — сказалъ онъ скромно, — можетъ быть! но все же есть одна вещь, на которую я способенъ, а именно, я могу читать въ душѣ у каждаго человѣка.

— И у меня, вѣроятно, тоже прочли въ душѣ? — иронически освѣдомился капитанъ Томсетъ.

— И очень легко, пріятель, — отвѣчалъ тотъ, все еще сохраняя, хотя и съ видимымъ усиліемъ, свое судейское спокойствіе и достоинство. — Видалъ я такихъ и прежде. Помню въ особенности одного; онъ теперь отсиживаетъ свои четырнадцать лѣтъ, бѣдняга! Но вы не бойтесь, капитанъ: ваша тайна у мена совершенно сохранна.

Капитанъ Томсетъ вскочилъ и забѣгалъ взадъ впередъ по каютѣ, но капитанъ Стубсъ оставался совершенно хладнокровенъ. По его словамъ, онъ видалъ такихъ и прежде. Они представляли собой интересный матеріалъ для любителя изучать человѣческую природу, и онъ смотрѣлъ на своего посѣтителя съ видомъ участливаго любопытства. Наконецъ, капитанъ Томсетъ не выдержалъ: онъ усѣлся опять на мѣсто и, чтобы спасти свое доброе имя, пожертвовалъ репутаціей Джорджа.

— Я такъ и зналъ, что это — или вы сами, или кто-нибудь такой, въ комъ ваше доброе сердце заставляетъ васъ принимать участіе, — сказалъ сконфуженный Стубсъ, принимаясь снова за прерванную игру. — Вы не можете совладать съ своимъ лицомъ, капитанъ. Пока вы думали объ опасности, которой подвергается этотъ бѣдный малый, оно такъ и содрогалось у васъ отъ волненія. Оно ввело меня въ заблужденіе, сознаюсь, но вѣдь не часто приходится встрѣчаться съ такимъ чувствительнымъ сердцемъ, какъ ваше.

Капитанъ Томсетъ, съ загорѣвшимися дружескимъ чувствомъ глазами, ухватилъ своего пріятеля за руку, и пока шли партія за партіей, выслушалъ отъ него полный курсъ законовъ о двоеженствѣ, переданный чрезвычайно умѣло и подробно, и иллюстрированный примѣрами и анекдотами, разсчитанными на то, чтобъ устрашить самаго смѣлаго человѣка и заставить его задуматься, прежде чѣмъ вступать въ бракъ.

— Но предположимъ, что эта женщина явится на шкуну за бѣднымъ Джоржемъ, — сказалъ капитанъ Томсетъ, — что намъ тогда дѣлать?

— Первое дѣло — выиграть время, — сказалъ капитань Стубсъ. — Проведите ее какъ-нибудь.

— То-есть куда? Прочь со шкуны, вы хотите сказать? — спросилъ тотъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, — возразилъ юристъ. — Обманите ее, сдѣлайте видъ, что онъ боленъ, не можетъ никого видѣть. Да вотъ, честное слово, нашелъ!

— Пусть его ложится на койку и притворится мертвымъ, — продолжалъ онъ голосомъ, дрожащимъ отъ восторга передъ собственной изобрѣтательностью. — У васъ на бакѣ довольно темно, не зажигайте только огня и скажите ему, чтобъ лежалъ смирно.

Глаза капитана Томсета выразили на этоть разъ нѣсколько сомнительное восхищеніе передъ хитростью пріятеля.

— А не будетъ ли это слишкомъ внезапно? — попробовалъ онъ возразить.

Капитанъ Стубсъ взглянулъ на него съ видомъ невыразимаго лукавства и медленно прищурилъ одинъ глазъ.

— Онъ простудился, когда бросился въ воду, — отчеканилъ онъ.

— Ну, вы мастеръ своего дѣла, — отъ души проговорилъ Томсетъ, — всегда скажу, что мастеръ! Смотрите же, чтобы все это оставалось совершенно между нами.

Онъ посмотрѣлъ на часы и, пожавъ руку знаменитому юристу, вернулся на свой корабль. Капитанъ Стубсъ, оставшись одинъ, докурилъ свою трубку и удалился на покой; а помощникъ его, который во все время консультаціи лежалъ на сосѣдней койкѣ, тщетно стараясь заснуть, почесалъ у себя въ затылкѣ, и началъ самъ придумывать нѣкую маленькую хитрость. Засыпая, онъ имѣлъ о ней еще не совсѣмъ ясное представленіе, но когда проснулся на слѣдующее утро, она такъ и блеснула у него въ мозгу во всей полнотѣ своей созрѣвшей красоты.

Онъ вышелъ на палубу улыбаясь и, облокотясь на бортъ, долго, пристально созерцалъ Джорджа, который сидѣлъ на носу шкуны и мрачно прислушивался къ тому, что читалъ вслухъ поваръ, державшій въ рукахъ листокъ газеты.

— Что-нибудь интересное, поваръ? — спросилъ помощникъ.

— Насчетъ Джорджа, сэръ, — отвѣчалъ поваръ, пріостанавливая свое чтеніе. — Вотъ тутъ и картинки про него.

Онъ подошелъ къ борту и протянулъ газету помощнику, весело улыбнувшись, когда этотъ послѣдній издалъ восклицаніе радостнаго удивленія, будто бы вызванное сходствомъ изображеній. — Удивительно, — сказалъ онъ, нарочно погромче. — Просто удивительно! Я никогда въ жизни не видывалъ такого поразительнаго сходства. Ты прославишься, Джорджъ; всѣ лондонскія газеты перепечатаютъ твой портретъ. А вотъ здѣсь и имя выставлено: „Джорджъ Куперъ, матросъ на шкунѣ „Джонъ-Генрихъ", изъ Лаймгауза".

Онъ протянулъ газету обратно повару и отвернулся, посмѣиваясь, между тѣмъ какъ Джорджъ, не будучи въ силахъ сдерживаться болѣе, поднялся ругаясь на ноги и отправился внизь, на бакъ, чтобы тамъ высиживать свое бѣшенство въ молчанiи. Немного погодя, помощникъ капитана Стубса, послѣ очень веселаго и очень конфиденціальнаго разговора съ своимъ экипажемъ, принарядился, закурилъ трубку и отправился на берегъ.

Слѣдующіе часъ или два Джорджъ то скрывался на бакѣ, то снова появлялся на палубѣ, откуда бросалъ тревожные, полные смущенія взгляды на хлопотливую толпу, покрывавшую набережную. Капитанъ Томсетъ передалъ ему, подъ видомъ собственныхъ своихъ соображеній, какъ было рѣшено ему поступить въ случаѣ опасности, и хотя матросъ выслушалъ его съ нѣкоторымъ недовѣріемъ, однако сейчасъ же отправился внизъ и прибралъ свою постель.

— Почти невѣроятно, чтобы ей попалась на глаза именно эта газета, — сказалъ шкиперъ успокоительнымъ тономъ.

— Люди всегда ужъ видятъ то, что имъ какъ разъ не слѣдуетъ видѣть, — проворчалъ Джорджъ. — Увидитъ кто-нибудь такой, кто знаетъ насъ обоихъ, и непремѣнно ей покажетъ.

— Вонъ тамъ какая-то дама садится въ лодку, — проговорилъ шкиперъ, взглянувъ на набережную. — Не она же, въ самомъ дѣлѣ!

Съ этими словами онъ обернулся къ матросу, но еще не успѣлъ договорить, какъ Джорджъ уже былъ внизу и поспѣшно раздѣвался, чтобы приступить къ исполненію своей роли.

— Если кто-нибудь меня спроситъ, — сказалъ онъ повару, слѣдившему съ большимъ удивленіемъ за его лихорадочными движеніями, — отвѣчай, что я умеръ.

— Ты… что? — спросилъ поваръ.

— Умеръ, — повторилъ Джоржъ. — Умеръ! Скончался сегодня въ десять часовъ утра. Понимаешь ты, болванъ?

— Не могу сказать, чтобы понималъ, — возразилъ поваръ нѣсколько обиженно.

— Скажи всѣмъ, что я умеръ, — повторилъ Джорджъ поспѣшно. — Ну, поваръ, голубчикъ, уложи меня какъ слѣдуетъ. Я тебѣ отплачу тѣмъ же въ одннъ прекрасный день.

Вмѣсто того, чтобы повиноваться, перепуганный поваръ бросился на палубу, съ цѣлью заявить капитану, что Джорджъ сошелъ съ ума, но, заставъ его какъ разъ посреди поспѣшнаго объясненія съ остальнымъ экипажемъ, остановился и началъ жадно прислушиваться. Между тѣмъ лодка плыла дѣйствительно прямо къ шкунѣ, управляемая пожилымъ гребцомъ въ одномъ жилетѣ поверхъ рубашки, и единственнымъ пассажиромъ въ ней была дама очень солидныхъ размѣровъ, которая разсматривала покрывавшія рѣку суда сквозь густую, черную вуаль.

Черезъ минуту лодка поравнялась со шкуной, и лодочникъ, вставъ на ноги, закинулъ причалъ на бортъ. Шкиперъ, глядя на пріѣзжую, внутренне содрогнулся и отъ души пожелалъ, чтобъ Джорджъ оказался хорошимъ актеромъ.

— Мнѣ нужно видѣть мистера Купера, — сказала дама, взобравшись на палубу съ помощью лодочника.

— Я очень сожалѣю, но вамъ нельзя видѣть его, сударыня, — вѣжливо сказалъ шкиперъ.

— А, въ самомъ дѣлѣ? — произнесла дама, слегка возвышая голосъ. — Ступайте-ка, да скажите ему, что его законная, вѣнчанная жена, которую онъ бросилъ, — здѣсь, на кораблѣ!

— Это ни къ чему не поведетъ, сударыня, — сказалъ шкиперъ, глубоко чувствовавшій весь драматизмъ положенія. — Боюсь, что онъ не послушаетъ васъ.

— Ну, я полагаю, что мнѣ удастся убѣдить его, — сказала дама, поджимая губы. — Гдѣ онъ?

— Тамъ, наверху, — отвѣчалъ шкиперъ, снимая шляпу.

— Вы меня не думайте провести вашимъ враньемъ, — сказала дама, предварительно окинувъ пытливымъ взглядомъ обѣ мачты.

— Онъ умеръ! — торжественно произнесъ шкиперъ.

Гостья всплеснула руками и пошатнулась. Ближе всѣхъ къ ней стоялъ поваръ, и онъ обхватилъ ее обѣими руками за талію и прижалъ къ себѣ. Сердобольный помощникъ побѣжалъ внизъ за водкой, между тѣмъ какъ она повалилась навзничь на палубу, увлекая за собой и протестующаго повара.

— Бѣдная женщина! — сказалъ шкиперъ.

— Не держи ее такъ крѣпко, поваръ, — сказалъ одинъ изъ людей. — Совсѣмъ не за чѣмъ такъ ее стискивать.

— Похлопай ее по ладонямъ, — посовѣтовалъ другой.

— Самъ похлопай, — сердито буркнулъ поваръ, потому что, взглянувъ вверхъ, увидалъ вдругъ весь экипажъ „Прилежнаго", который, прильнувъ къ борту своего брига, слѣдилъ за происходившимъ не только съ любопытствомъ, но и съ видимымъ наслажденіемъ.

— Не оставляйте меня, — проговорила вдова, проглотивъ водку и поднимаясь на ноги.

— Стой подлѣ нея, поваръ, — строго приказалъ шкиперъ.

— Стою, стою, сэръ, — отвѣчалъ поваръ.

Они отправились внизъ цѣлой процессіей, капитанъ и помощникъ впереди, затѣмъ поваръ съ своей прекрасной ношей, заглушавшей рыданія платкомъ, и наконецъ весь остальной экипажъ.

— Отчего же онъ умеръ? — спросила она шепотомъ, прерываемымъ рыданіями.

— Простудился въ водѣ,— прошепталъ шкиперь въ отвѣтъ.

— Я не вижу его, — прошептала она, — здѣсь такъ темно. Нѣтъ ли у кого спичекъ? А, да вотъ онѣ.

И прежде чѣмъ кто-либо могъ вступиться и помѣшать ей, она взяла коробку спичекъ, зажгла одну и нагнулась надъ неподвижнымъ Джорджемъ, молча разсматривая его плотно закрытые глаза и открытый ротъ.

— Вы подожжете постель, — потихонько сказалъ помощникъ, видя, что спичка выпала у нея изъ рукъ.

— Это уже не повредитъ ему, — прошептала вдова со слезами.

Но помощникъ, отлично видѣвшій, что тѣло слегка поежилось, былъ другого мнѣнія.

— Ничто уже ему не повредитъ, — продолжала вдова, всхлипывая и зажигая другую спичку. — О, если бъ только онъ могъ встать и поговорить со мной!

Въ первую минуту помощникъ, узнавшій характеръ Джорджа, былъ убѣжденъ, что онъ такъ и сдѣлаетъ, когда увидалъ вторую тлѣющую спичку, упавшую ему за воротникъ, на голую шею.

— Не смотрите больше, — тревожно сказалъ шкиперъ. — Вы ему этимъ не поможете.

Посѣтительница передала ему спички и въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ рыдала молча.

— Мы сдѣлали для него все, что могли, сказалъ наконецъ шкиперъ. — А вамъ бы теперь лучше вернуться домой и прилечь немного отдохнуть.

— Вы очень добры, право, — прошептала она, отворачиваясь. — Я пришлю за нимъ сегодня вечеромъ.

Всѣ вздрогнули, въ особенности мертвецъ.

— То есть, какъ? — проговорилъ шкиперъ, заикаясь.

— Онъ былъ для меня дурнымъ мужемъ, — продолжала она все тѣмъ же рыдающимъ шепотомъ, — но все же я хочу похоронить его честно и благородно.

— Лучше предоставьте это намъ, — сказалъ шкиперъ. — Мы, пожалуй, могли бы сдѣлать это дешевле.

— Нѣтъ, я пришлю сегодня вечеромъ, — рѣшительно произнесла вдова. — А что, это его платье?

— Послѣднее, которое пришлось ему надѣвать, — съ паѳосомъ произнесъ шкиперъ, указывая на кучу сложенной одежды. — А вотъ и сундукъ его, все такъ, какъ онъ оставилъ, бѣдный малый.

Неутѣшная вдова нагнулась и, приподнявъ крышку, со слезами покачала головой, разсматривая содержимое сундука. Потомъ она связала все платье въ узелъ, который засунула себѣ подъ мышку, взяла, не переставая рыдать, часы, ножикъ и нѣсколько мелкихъ денегъ изъ сундука, между тѣмъ какъ люди молча жестами спрашивали у покойника, смотрѣвшаго на нее черезъ край своей койки, что имъ дѣлать.

— Вѣроятно, ему должны сколько-нибудь денегъ? — освѣдомилась она, оборачиваясь къ шкиперу.

— О, бездѣлицу, нѣсколько шиллинговъ, — проговорилъ тотъ неувѣрено.

— Я возьму ихъ, — проговорила она, протягивая руку.

Капитанъ опустилъ руку въ карманъ и, въ свою очередь, вопросительно взглянулъ на усопшаго; но глаза Джорджа были снова плотно сомкнуты для всего земного, и послѣ минутнаго колебанія, шкиперъ медленно отсчиталъ деньги ей на руку.

Она опустила монеты въ карманъ и, окинувъ неподвижную фигуру на койкѣ еще однимъ прощальнымъ взглядомъ, повернулась, чтобы уходить. Процессія снова направилась на палубу, но уже не въ прежнемъ порядкѣ. Поваръ заботливо держался въ арьергардѣ.

— Если найдутся у него еще какія-нибудь вещи… — сказала она, останавливаясь около борта, чтобы покрѣпче перехватить подъ руку узелъ съ платьемъ.

— Вы ихъ получите, — сказалъ капитанъ, который уже составлялъ въ умѣ планъ, какъ устроить похороны Джорджа до ея возвращенія.

Очень утѣшенная, повидимому, этимъ обѣщаніемъ, она дала себя спустить въ лодку, которая ждала ее у борта. Возбужденіе экипажа брига, слѣдившаго за всѣми ея движеніями съ живѣйшимъ интересомъ, перешло предѣлы всякаго приличія, когда они увидѣли, что она плыветъ къ берегу съ цѣлымъ узломъ на колѣняхъ.

— Можешь теперь выйти, — сказалъ шкиперъ, замѣтивъ лицо Джорджа у отверстія люка.

— Уѣхала она? — тревожно спросилъ матросъ.

Капитанъ кивнулъ головой, и дикій вопль во

сторга вырвался у экипажа брига, когда Джорджъ вышелъ на палубу въ своемъ черезъ чуръ легкомъ костюмѣ и, прячась за спинами товарищей, осторожно заглянуль за бортъ.

— Гдѣ же она? — спросилъ онъ.

Шкиперъ указалъ ему на лодку.

— Эта? — вскричалъ Джорджъ, вздрагивая. — Эта? Да это вовсе не моя жена!

— Не твоя жена? — проговорилъ шкиперъ, вытаращивъ глаза. — Такъ чья же?

— Какого же чорта я знаю! — закричалъ Джорджъ, въ своемъ волненіи совершенно забывая всякую дисциплину. — Говорятъ вамъ, что это не жена моя!

— Можетъ быть это такая, про которую ты забылъ? — подсказалъ ему шкиперъ потихоньку.

Джорджъ взглянулъ на него и поперхнулся.

— Никогда даже не видалъ ее прежде! — простоналъ онъ. — Разрази меня на этомъ мѣстѣ, если я лгу! Зовите ее назадъ! Остановите ее!

Помощникъ бросился на корму и началъ подтягивать шлюпку, но Джорджъ вдругъ схватилъ его за руку.

— Нѣтъ, — сказалъ онъ съ горечью, — пусть ее! Она, кажется, знаетъ слишкомъ много для меня. Кто-то такой поговорилъ съ ней!

Та же мысль тревожила и шкипера, и онъ пытливо озирался вокругъ себя, ища объясненія на чьемъ-нибудь лицѣ. Ему показалось, что онъ нашелъ его, когда встрѣтился глазами съ помощникомъ капитана брига, и онъ остановился въ нерѣшительности; между тѣмъ лодка достигла пристани; женщина, выпрыгнувъ на берегъ, помахала торжественно своимъ узломъ по направленію къ шкунѣ и исчезла.