* * *

Дешевая юмористическая библиотека "Сатирикон'а"

Выпуск сорок восьмой

Перевод Н. Я. Г.

Редактор-издатель М. Г. Корнфельд

Издание М. Г. Корнфельда

С.-Петербург, 1912

 

СТАРЫЙ МОРЯК

— Вот какую услугу я попросил бы вас мне оказать, — сказал мистер Джордж Райт, столкнувшись со старым моряком, — сделайтесь моим дядюшкой.

— Ай, ай, — сказал таинственно мистер Кемп, покачивая головой, и медленно допил свое пиво.

— Богатым дядюшкой, — продолжал молодой человек, понижая голос и лишая, таким образом любопытных соседей возможности узнать ненужные им сведения. — Да, дядюшкой, из Новой Зеландии, который оставляет мне весь свой капитал.

— Откуда-же его взять, — спросил возбужденный мистер Кемп.

— Ни откуда, — был ответ. — Вы только должны сказать, что он у меня есть. Дело вот в чем: у меня виды на молодую лэди; есть еще и другой малый, который тоже за нею ухаживает; но если она узнает, что у меня есть богатый дядюшка, то очень может быть, что это и составит разницу. Кстати она знает, что у меня есть дядюшка, который уехал в Новую Зеландию и о котором с тех пор ничего не слышно. Вот что и навело меня на эту мысль.

Мистер Кемп выпил свое пиво в задумчивом молчании.

— Как же я могу без гроша медного в кармане изображать богатого дядюшку, — спросил он, наконец.

— Ну, я бы мог одолжить вам немного… — сказал мистер Райт.

Старик задумался.

— Мне уже раньше одалживали деньги, — сказал он чистосердечно, — но я как-то не умею отдавать долги. Я всегда старался, но, пока это мне не удавалось.

— Это не важно, — сказал другой. — Ведь, это будет лишь на короткое время, а потом, вы получите внезапно письмо, которое вас и призовет назад в Новую Зеландию. Понимаете? И вы уедете, обещав вернуться назад через год, после того, как окончите ваши дела и оставите нам здесь все свои деньги, понимаете?

Мистер Кемп почесал затылок.

— Но, ведь, со временем она наверно все узнает, — возразил он.

— Вероятно, — сказал мистер Райт, — а, может быть, и нет. У меня пока будет масса времени, чтобы жениться, а там вы сможете написать письмо, где будет сказано, что вы сами женились, или же пожертвовали весь капитал на госпиталь.

Он приказал подать еще пива мистеру Кемпу и пониженным голосом начал его посвящать в необходимую для данного случая семейную историю.

— Вот я вас знаю лишь 10 дней, — заключил он, — а скорее вам доверюсь, чем людям, которых я знаю годами.

— А я почувствовал к вам влечение, как только увидел вас, — вторил мистер Кемп. — Вы вылитый портрет того молодого юноши, который однажды одолжил мне 5 фунтов стерлингов, и через неделю на моих же глазах утонул. Действительно, он немного косил, потому-то, я думаю, он и свалился за борт.

Он осушил свою кружку залпом и зашел в сопровождении господина Райта за своими вещами в пансион, где он остановился, и отвез их на квартиру молодого человека.

К счастью для последнего у старого моряка в сундуке нашлись парадный костюм и сапоги, так что молодому человеку пришлось разориться лишь на покупку большой мягкой шляпы и золотых часов с цепочкой. Парадно одетый, с толстой записной книжкой в грудном кармане, он отправился с мистером Райтом на следующий вечер с первым визитом.

Мистер Райт, одетый тоже в лучший костюм, направился в маленькую табачную лавочку, на одной из боковых улиц Майл-Энд-Род, и, сняв несколько торжественно шляпу, поздоровался с молодой красивой дамой, стоявшей у прилавка.

Мистер Кемп, держал себя с пренебрежительным достоинством, решив, что это более подойдет к его положению богатого человека.

— Вот это мой дядя, — быстро проговорил мистер Райт. — Из Новой Зеландии, тот самый, о котором я вам говорил. Он вернулся прошлой ночью и ошеломил меня своим приездом. Вы можете себе представить, какую радость он мне доставил своим неожиданным возвращением. Вот уже последний человек в мире, которого я ожидал встретить.

Мистер Кемп, ловко разыгрывая свою роль, дрожащим от волнения голосом, проговорил: — добрый вечер мисс; надеюсь, что вы себя хорошо чувствуете? — и усаживаясь в кресло, попросил сигару. Когда он узнал, что лучшая сигара стоит лишь шесть пенсов, то удивление его перешло даже в неудовольствие; покурив, он сказал: — Довольно с меня этой дряни! А вы можете разменять мне 50 фунтовый билет? — добавил он подозрительно.

Мисс Брэдшау, с трудом сдержав свое изумление, сказала, что посмотрит; взяла кассу и долго рассматривала ее содержимое; но мистер Кемп вдруг нашел у себя несколько старых соверенов. Пять минут спустя, он сидел в маленькой комнатке, находившейся рядом с лавочкой, и набирался сил для хвалебной речи.

— Насколько я знаю, — ответил он на предложенный ему мистрисс Брэдшау вопрос, — Джордж является моим единственным родственником. Он и я совершенно одиноки и поэтому неудивительно, что я счастлив, найдя его.

Мистрисс Брэдшау вздохнула.

— Жаль, что вы так отдалены друг от друга.

— Ну, что-же, это не надолго, — сказал мистер Кемп. — Я уезжаю на один лишь год, чтоб ликвидировать все свои дела, а затем вернусь сюда навсегда и успокою здесь свои старые кости. Джордж так мил, что предложил мне поселиться с ним.

— Ну, он от этого не пострадает, — и лукаво произнесла мистрисс Брэдшау.

— Денег за это он ни за что не хочет брать, — сказал старый моряк, — как будто это ему ничего не будет стоить. Он, мол, не такой.

— Для меня безразлично, есть ли у вас деньги или ни гроша не будет, — быстро сказал мистер Райт.

Мистер Кемп благодарно пожал ему руку, и усевшись в самое удобное кресло, начал описывать свою жизнь и борьбу в Новой Зеландии. Тяжелый труд, воздержание от спиртных напитков и простая жизнь — все это вместе и создало в результате целое состояние, которое его, однако, мало радует, ибо он уже стар. Недомогания больного тела были устранены, благодаря своевременно прописанному доктором возбуждающему средству, которое он принимал в большом количестве.

Возвращаясь домой, с возгордившимся Джорджем, он сказал:

— Имейте в виду, что эта ваша игра не в моих интересах, и обойдется вам, наверное, не дешево. Я, ведь, не могу разыгрывать из себя богатого дядюшку, не расходуя ни гроша. Сколько у вас в банке денег?

— Мы должны быть как можно экономнее в тратах, — поспешно сказал мистер Райт. — Ведь, ясно, что они не могут часто выезжать, так как лавку не на кого оставить. Между прочим, это прелестное, маленькое дело, и в ближайшем будущем оно нам с Бэлой может очень пригодиться, хе!

Мистер Кемп, быстрый в своих заключениях, сказал:

— Удивительно, до чего быстро они поверили всему тому, что я рассказывал. Но я все-таки придерживаюсь того мнения, что мне необходимо пустить им пыль в глаза крупными тратами.

— Расскажите им о тех деньгах, которыми вы уже швыряли, — сказал мистер Райт. — Эффект будет тот же, а обойдется это мне гораздо дешевле. И лучше всего будет, если вы завтра вечером пойдете туда один, а я посижу дома. Это произведет больше впечатления. Просто, зайдите туда и купите еще одну 6 пенсовую сигару.

Мнстер Кемп послушался и на следующий вечер зашел к ним. Поболтав немного в лавке, был приглашен в приемную, где, помня наставления мистера Райта, он закидал своих слушательниц всевозможными рассказами о прежней широкой жизни. Давать на чай лакею 50 фунтов показалось мистрис Брэдшау прямо сумасбродством.

— Кажется, что все идет на лад, — сказал мистер Райт, слушая отчет моряка. — Но будьте осторожны. Не переборщите только!..

Мистер Кемп наклонился к его уху и сказал:

— Я могу обернуть их вокруг моего мизинца. Завтра вечером Бэла — ваша.

Мистер Райт покраснел.

— Как вы это устроили, — спросил он. — Ведь это будет в первый раз за все наше знакомство, что она выйдет со мною без матушки.

— Она никуда не уйдет, — возразил мистер Кемп. — Она останется дома, и будет стеречь лавку; это ее мать уйдет. Она решила провести со мною вечер.

Мистер Райт нахмурился.

— Зачем вы это сделали? — возбужденно спросил он.

— Я этого не делал, — робко сказал мистер Кемп. — Это они сами. Старая лэди заявила, что она хочет хоть раз в жизни увидеть, как это швыряют деньгами без счету.

— Без счету? — повторил в ужасе мистер Райт. — Без счету?.. Что это ее деньги? Ваши?…

— Мне, ведь, все равно, — сказал мистер Кемп. — У меня может разболеться голова, или появиться озноб, или что-нибудь в этом роде, если хотите. Мне это не доставит никакого удовольствия. Я вовсе не желаю идти.

— Сколько это будет стоить? — спросил мистер Райт, бегая взад и вперед по комнате.

Богатый дядюшка делал вычисления:

— Она хочет посмотреть учреждение, которое называется Ампир, — мирно сказал он, — и там поужинать, затем извозчики и мелочи… Я думаю, что все обойдется в пару фунтов стерлингов, а, может быть, и больше. Но, ведь, можно легко отделаться от всей этой истории простой простудой.

Мистер Райт застонал и, выразившись о мистрис Брэдшай так, точно она уже была его тещей, выложил деньги.

Свои последние наставления об экономии он давал еще и тогда, когда стоял с Бэлой у двери лавки на следующий вечер, наблюдая за удаляющейся парой.

— Они удивительно хорошо подходят друг к другу, — сказала Бэла, когда они прошли через лавку в приемную. — Я никогда прежде не видела, чтобы кто-нибудь так быстро понравился моей матери.

— Надеюсь, что и вам он нравится, — сказал мистер Райт.

— Он очарователен, — сказала Бэла, — подумайте только; обладать такими большими средствами! Что должен чувствовать такой человек?

— Надеюсь, что в один прекрасный день я это узнаю, — медленно сказал молодой человек. — Но мне-то оно даст мало хорошего, хотя…

— Хотя? — повторила после паузы Бэла.

— Хотя оно и могло бы дать мне то, чего я хочу, — ответил он. — Но я предпочел бы быть бедняком и жениться на любимой девушке, чем быть миллионером.

Мисс Брэдшау украдкой посмотрела на него и задумалась.

— Конечно, неприятно обладать бриллиантами, автомобилями, и т. п., раз нет существа, которое бы разделило все это с вами, — продолжал мистер Райт.

Глаза мисс Брэдшау заблестели от восторга, но в этот момент раздался у дверей лавки звонок и послышался веселый свист. Она встала и прошла в лавку, а мистер Райт остался сидеть в кресле и грозно нахмурился, когда узнал, кто пришел.

— Добрый вечер, — сказал пришедший. — Дайте мне пожалуйста 6 пенсового табаку на два пенса. Ну, как мы поживаем сегодня? Сидим и питаемся?

Мисс Брэдшау предложила ему вести себя прилично.

— Я всегда веду себя так, — сказал молодой человек. — Потому-то я и не могу ни с кем развлечься. Я вас видел сегодня во сне и не мог успокоиться, пока не увидел вас наяву… Это было ужасно.

— Что же это было? — спросила мисс Брэдшау.

— Мне приснилось, что вы вышли замуж, — сказал мистер Гильс, улыбнувшись.

Мисс Брэдшау мотнула головой.

— Скажите пожалуйста! За кого-же?

— За меня, — ответил мистер Гильс просто. — Я проснулся в холодном поту, Алло! Что это? Джордж здесь? Как вы поживаете, Джордж? Вам теперь лучше?

— Я чувствую себя великолепно, — с достоинством проговорил мистер Райт, когда другой распахнул дверь своей палкой и поклонился ему.

Великолепно? Так почему же вы так плохо выглядите? — спросил весельчак Гильс. — Вы промочили ноги, или с вами случилась другая неприятность?

— Ах, замолчите, — улыбнувшись, сказала мисс Брэдшау.

— Ладно, — проговорил мистер Гильс, опускаясь в кресло около прилавка и поглаживая свои усы, — но вы бы так со мною не говорили, если бы знали, что за ужасный день я сегодня провел.

— Что же вы делали? — спросила молодая девушка.

— Работал, — сказал тот глубоко вздыхая. — А где же миллионер? Я нарочно зашел, чтобы поглядеть на него.

— Он пошел с мамой в Ампир, — сказала мисс Брэдшау.

Мистер Гильс три раза резко свистнул и затем, очень осторожно положив свою сигару на прилавок, закрыл лицо большим платком. Мисс Брэдшау взглянула на него, затем перевела взгляд на мрачного мистера Райта, хлопнула дверью и ушла в приемную. Мистер Гильс понял намек и задумчиво удалился.

На следующий вечер он опять зашел за сигарой и услышал все подробности о вчерашнем кутеже. Мистрис Брэдшау хотела обойтись с ним холодно, но невинный мистер Кемп, очарованный его манерами, удостоил его усиленного внимания.

— Он точь в точь такой-же, каким я был в его годы, — сказал он. — Жизнерадостный!

— Я вам не пара, — сказал мистер Гильс, медленно продвигаясь в приемную, — я не хожу с молодыми лэди в Ампир. А правда, что вы приехали сюда жениться, или это мне только приснилось?

— Не трогайте его, — сказал, покраснев мистер Кемп, когда мистрис Брэдшау покачала головой и попросила Гильса вести себя приличнее.

— Что-ж, он такой человек, что всякая женщина должна быть счастлива с ним, — сказал мистер Гильс. — Он никогда не знает, сколько денег у него в карманах. Пришить такому человеку оторвавшуюся пуговицу — уже счастье. Не прав-да-ли?

Мистрис Брэдшау снова укоризненно кивнула ему головой и мистер Гильс, извинившись перед нею за то, что выдал ее самые сокровенные мысли, начал расспрашивать мистера Кемпа, на что может рассчитывать в Новой Зеландии энергичный молодой человек, чувствующий отвращение к труду.

Все присутствующие слушали всю беседу с большим вниманием, за исключением, конечно, мистера Райта, которого чем дальше, тем все больше мучил кашель.

Когда дядюшка и племянник возвращались домой, то голос молодого человека был настолько сиплым, что он едва мог говорить.

— Почему вы им не сказали, что получили письмо, призывающее вас домой, как я вас просил? — прошипел он, как только они вышли из магазина.

— Я… я совсем забыл, — сказал старик.

— Забыли? — повторил разгневанный мистер Райт. — Что же вы думаете, я ради шутки кашлял все время?

— Я совершенно забыл, — спокойно повторил старик. — А, кроме того, если бы вы приняли мой совет, то позволили бы мне остаться еще немного, чтобы все выяснить.

Мистер Райт неприятно растерялся.

— Я допускаю, что вы забыли, но, ведь, я устраиваю эти дела, как мне надо, а не вам. И теперь, извольте-ка завтра же к ним зайти и сказать, что вы уезжаете! Слышите? Что вы думаете, что я кую деньги? И как могли вы так суетиться из-за этого Гильса? Ведь вы же знаете, что он-то и является моим соперником.

Остальной путь до дому он прошел в возмущенном молчании. На следующий день за завтраком, дав мистеру Кемпу мельчайшие указания, как себя вести, он отправился на работу уже в более веселом настроении. Вернувшись домой, он не застал мистера Кемпа и поэтому, принарядившись, он последовал за ним к мистрис Брэдшау. К своей досаде он опять застал там своего соперника, мистера Гильса; да к тому же, ему вскоре стало ясно, что мистер Кемп даже не заикнулся о своем отъезде. Его кашель и нахмуривания прошли безрезультатно, так что в конце концов он сам, запинаясь, решил заявить об этом отъезде дядюшки. В ответ раздался всеобщий возглас сожаления

— У меня не хватило духу сообщить вам об этом, — сказал мистер Кемп. — Я не припомню, чтоб когда-нибудь был так счастлив, как теперь.

— Но вы ведь не сейчас же должны ехать? — сказала мистрис Брэдшау.

— Завтра, — сказал мистер Райг, раньше, чем тот успел ответить: — Дела!

— Вам непременно надо ехать? — спросила мистрис Брэдшау.

Мистер Кемп слабо улыбнулся.

— Думаю, что да, — ответил он нерешительно.

— Послушайтесь меня и разрешите себе небольшой отдых до поездки, — убеждал мистер Гильс.

— Хотя бы на несколько дней всего! — умоляла Бэла.

— Доставьте нам удовольствие! — сказала мистрис Брэдшау. — Подумайте, как Джордж затоскует без вас.

— Примите решительные меры и не пускайте его, — сказал мистер Гильс.

При этом он обнял мистера Кемпа за талию, а смеющаяся Бэла и ее мать завладели его руками. Старик звал мистера Райта на помощь, но это ему не помогло.

— Мы вас не выпустим, пока вы не обещаете нам остаться! — сказала мистрис Брэдшау.

Мистер Кемп улыбнулся и покачал головой.

— Обещайте! — сказала Бэла.

— Ладно, ладно, — ответил мистер Кемп, — может быть я и останусь.

— Ему необходимо уехать! — воскликнул встревоженный мистер Райт.

— Пусть он сам за себя говорит! — возмущенно ответила Бэла.

— Ну, ладно, только еще на одну неделю, — сказал мистер Кемп. — Что толку иметь деньги, раз не можешь доставить себе даже такое маленькое удовольствие.

— На неделю? — крикнул мистер Райт, почти вне себя от ярости и испуга. — Не-дe-лю! Еще неделю? Как же вы мне сами говорили…

— Да не слушайте его! — сказала мистрис Брэдшау. — Ворчун! Это ведь его собственные дела и он ведь лучше всех сам знает, что ему делать, не так ли? Ну, что мы с вами предпримем?

Она слегка погладила руку мистера Кемпа, мистер Кемп ответил ей тем же, причем свободною своей рукою взял кружку пива — четвертую — и дружески кивнул всей компании.

— Джордж! — сказал он вдруг.

— Что? — спросил мистер Райт сурово.

— Захватил ли ты с собою мою чековую книжку?

— Нет, — едко произнес мистер Райт, — я забыл.

— Тэ-тэ-тэ! — проговорил старик с досадой. Ладно, в таком случае, одолжи мне пару фунтов стерлингов или, еще лучше, сбегай-ка домой и принеси мою чековую книжку, — добавил он с лукавой гримасой.

Лицо мистера Райт изобразило бессильное бешенство.

— Что такое? На что?.. на что вам нужны деньги, — задыхаясь сказал он.

Возглас мистрис Брэдшау: "хорошо, хорошо", казалось, выразил всеобщее настроение; а мистер Кемп укоризненно покачав головой, выразительно посмотрел на мистера Райта.

— Я и мистрис Брэдшау посвятим еще один вечер друг друг? — тихо сказал он. — В моем распоряжении, к сожалению, очень мало дней, а я хотел бы скосить сено, пока солнце светит.

Мистеру Райт казалось, что комната медленно кружится вокруг своей оси и только благодаря сверхъестественному усилию, ему, наконец, удалось вернуть свое самообладание; он вынул кошелек и дал дядюшке просимую сумму. Мистрис Брэдшау после некоторого жеманного протеста пошла наверх надеть свой нарядный чепец.

— А ты, Джордж, можешь сходить нанять нам хороший кэб; выбери хорошую лошадь — серую, в яблоках, если найдешь.

Мнстер Райт встал и, точно напуганный чем-то, ушел с такой поспешностью, что влетел к цирюльнику по соседству. Затем медленно отправился на поиски за самым жалким экипажем и за самой старой клячей, какую он только мог подыскать.

— Благодарю тебя, мой мальчик, — надменно сказал мистер Кемп, стоя на подножке кэба и помогая мистрис Брэдшау усесться. — А тебе пока лучше всего вернуться домой и взять мою чековую книжечку. Я ее оставил на умывальнике; в ней большая половина 1000 фунтов. Можешь 50 взять себе на табак.

Этот щедрый дар вызвал шепот восхищения, а мистер Райт бешено порываясь спасти положение вещей старался выдавить из себя слова благодарности, но тщетно. Долго еще после того, как кэб скрылся из виду, он стоял на мостовой, стараясь вникнуть в свое теперешнее положение, которое становилось совершенно невыносимым. Наконец, для вида, он заявил, что должен пойти домой, взглянуть на чековую книжку, и оставил ликующего мистера Гильса наедине с мисс Брэдшау.

Когда мистер Кемп вернулся в полночь домой в кэбе, то он застал молодого человека ожидающим его возвращения, неподвижно сидящим на углу стола и углубленным в размышление. Кемп прервал молчание только после речи мистера Райта, в которой последний возмущенно сравнивал его с Езекилем, бывшим позором всего своего рода.

— Не волнуйтесь так, — сказал он, когда тот замолчал, чтобы передохнуть. — Теперь это протянется уже недолго.

— Недолго! — подчеркнул мистер Райт. — Завтра утром вы должны получить телеграмму, призывающую вас домой. Телеграмма должна быть упомянута, поняли?

— Нет, этого не будет, — вдруг проговорил, заикаясь мистер Кемп. — Я не уеду, никогда больше не уеду, никогда, слышите-ли, я останусь здесь и буду ухаживать за мистрисс Брэдшау.

— Вы? Вы не имеете права, — сказал, задыхаясь, несчастный мистер Райт.

— Я попробую, — сказал старый моряк. — Мне надоело бесконечно путешествовать по морям. Тут можно будет устроить уютный домашний очаг. Вы женитесь на Бэле, а я сочетаюсь браком с ее матерью. Счастливая семья!

Мистер Райт, дрожа от бешенства, сел, чтобы успокоиться немного, и когда самообладание вернулось к нему, он принялся уже спокойнее обсуждать различные затруднительные вопросы своего положения.

— Я обо всем уже подумал, — сказал мистер Кемп, кивнув головой. — Она не должна знать, что я не богат, пока мы не женимся; а тогда я получу письмо из Новой Зеландии, в котором мне сообщат, что я потерял все свои деньги. Ведь это письмо так же легко получить, как и то, о котором вы говорили.

— А я должен добывать для вас деньги, чтобы дать вам возможность разыгрывать роль богатого дядюшки? Так-ли я вас понял? — насмешливо сказал мистер Райт. — А в конце концов, потерять Бэлу, когда мистрисс Брэдшау узнает, что вы потеряли свое состояние.

Мистер Кемп заткнул уши.

— Это уже ваше дело, — наконец, решился он сказать.

— Теперь послушайте! — сказал мистер Райт очень решительно. — Или вы пойдете и скажете им, что получили телеграмму, о которой я вам говорил, или же я раскрою им всю правду.

— Это погубит вас, — сказал мистер Кемп.

— Не больше, чем ваш план, — возразил молодой человек, — и при этом обойдется дешевле, И вот что еще, заметьте себе: я даю клятву, что вы не получите от меня больше ни одного фартинга, но если вы послушаетесь меня, то я вам подарю соверен на счастье. Подумайте хорошенько.

Мистер Кемп подумал, и после безуспешных попыток поднять до 5 остановившуюся в конце концов на 2 фунтах сумму, отправился спать, выразившись немного резко по поводу эгоизма и людской неблагодарности. На следующее утро за завтраком он избегал разговаривать со своим хозяином и вечером сопровождал его, с видом жертвы, которую ведут на казнь. Он молчаливо выслушал все инструкции, данные ему молодым человеком, и заговорил только тогда, когда тот отказался выдать ему 2 фунта стерлингов вперед.

Новость, сообщенная печальным тоном мистером Кемп, была принята с ужасом. Мистрисс Брэдшау не хотела поверить своим ушам и только после того, как заявление было повторено и подтверждено мистером Райт, она, наконец, поверила.

— Я должен ехать, — сказал мистер Кемп. — Я истратил более 11 фунтов стерлингов на телеграммы сегодня. Но все-таки ничего не поделаешь.

— Но вы, ведь, вернетесь к нам? — сказал мистер Гильс.

— Без сомнения вернусь, — ответил мистер Кемп. — Ведь Джордж, это мой единственный родственник и естественно, что я должен наблюдать за ним, да и наконец — свой своему родня.

— Слушайте, слушайте, — произнесла мистрисс Брэдшау.

— Кроме того, здесь вы и Бэла, — продолжал мистер Кемп. — Два лучших создания, которые когда-либо существовали.

Обе лэди скромно опустили глаза.

— Да еще Карл Гильс; я не знаю, я положительно не знаю, к кому еще я чувствовал такую симпатию, как к нему. Если бы я был молодой девушкой, одинокой молодой девушкой, то только одному ему я симпатизировал бы.

— Не смущайте меня, — покраснев, прервал его мистер Гильс в то время, как мистер Райт свирепо взглянул на него.

— Умный, веселый парень, — заключил мистер Кемп. — Джордж!

— Да, — сказал мистер Райт.

— Я ухожу теперь. Я должен попасть на поезд в Сусэмптон, но я не хочу, чтоб ты меня провожал. Я предпочитаю уйти один. Ты останешься утешить их. Ах, чтоб не забыть, одолжи-ка мне пару фунтов стерлингов из тех 50-ти, что я тебе дал вчера. Я истратил всю свою мелочь.

Он оглянулся и встретился взорами с мистером Райт; последний слишком взволнованный, чтоб говорить, достал деньги и передал их дядюшке.

— Мы никогда не можем предвидеть, что с нами случится, — торжественно сказал старик, вставая и застегиваясь на все пуговицы. — Я человек старый и люблю, чтобы дела были в порядке на всякий случай. Я провел почти весь сегодняшний день со своим нотариусом; теперь, если бы даже и произошла какая-нибудь катастрофа с моим старым бренным телом, то ничто не изменится. Я оставил половину моих денег Джорджу. Половина всего, что я имею, принадлежит Джорджу.

Среди всеобщего молчания он обошел всех и пожал руки.

— А вторую половину, — медленно сказал он, упираясь рукою в дверь. — Вторую половину всего моего имущества и мои лучшие золотые часы с цепочкой я оставил моему молодому славному товарищу Карлу Гильсу! До свидания Джордж!

 

ХОРОШИЙ ТОН

Мистер Джобсон проснулся в праздничном настроении, благодаря тому, вероятно, что был неприсутственный день. Смутно, сквозь сон, он слышал, как сравнительно недавно встала мистрисс Джобсон и тотчас же машинально занял часть освободившейся территории. Он потянулся и зевнул, после чего с некоторым усилием воли сбросил с себя одеяло, и, соскочив с постели, протянул руку за своими брюками.

Мистер Джобсон был необычайно аккуратным человеком, и каждый вечер в продолжении 20 лет вешал их на медный шарик кровати со своей стороны. Прошлую ночь он также повесил их туда, а теперь они вдруг исчезли вместе с парой красных подтяжек, входивших в состав его туалета. Вместо старой одежды на стуле, у постели лежал комплект одежд, заставивший его содрогнуться. Дрожащими руками он начал перебирать черный фрак, белый жилет и пару светлых клетчатых брюк. Белая рубаха, крахмальный воротничок и галстук втерлись в их компанию, и о ужас — в довершение наглости, около стула, на своей собственной кардонке стоял шелковый цилиндр.

Мистер Джобсон, поглаживая свой бритый подбородок, стоял и смотрел на эту метаморфозу.

"Это маленькая шуточка с их стороны", — пробормотал он. "Хотели высмеять меня! Куда же могли деться мои вещи, не понимаю?"

Поспешно обыскав всю комнату, он убедился, что его костюма там не было; остановившись лишь для того, чтобы закутаться в стеганное одеяло, он направился в другую комнату; затем прошел дальше — в следующую, после чего, явно негодуя, тихо спустился вниз по лестнице и вошел в лавку, продолжая свои поиски.

В лавке было темно, и, несмотря на чрезвычайные меры предосторожности, принятые им, яблоки и картошка с грохотом покатились по всей лавке. Вслед за этим по лестнице раздался шум поспешно спускающихся шагов.

— Боже милосердный! Ах! — сказал какой-то голос. — Что ты выделываешь?

Мистер Джобсон обернулся и увидел свою жену, которая остановилась в дверях.

— Я ищу свое платье, мать, — коротко ответил он.

— Платье? — сказала мистрисс Джобсон, делая вид, что она здесь ни причем. — Платье? Да оно, ведь, лежало на стуле!

— Я говорю о платье, подходящем доброму христианину, подходящем мелочному торговцу, — сказал Джобсон, повышая голос.

— Это было маленьким сюрпризом, дорогой мой, — ответила жена. — Я, и Берт, и Глэдис, и Доротея, давно уже копили деньги для того, чтобы сделать тебе этот подарок.

— Это очень мило с вашей стороны, — кротко сказал он. — Очень — но…

— И каждая из них делала это по секрету от других, — прервала его жена. — Что касается Глэдис, то я убеждена, что никто даже не подозревает, сколько она истратила.

— Ладно, пусть никто не подозревает, это неважно, — возразил мистер Джобсон. — Как я уже сказал, это очень мило с вашей стороны, но носить это новое платье я не могу… Где другое — мое старое?

Мистрисс Джобсон колебалась.

— Где мое другое? — повторил ее супруг.

— Его отдали в починку, — нашлась вдруг его жена. — Тетя Эмма взялась его починить, а ты, ведь, ее знаешь… Ах, Альф, Альф! Я поражаюсь твоему упрямству.

Мистер Джобсон закашлялся.

— Это все воротнички, матушка, — сказал он, наконец. — Я уже 20 лет не надевал воротничка, с тех самых пор, как мы в последний раз выходили с тобою прогуляться; я и тогда недолюбливал его.

— Тем позорнее для тебя! — сказала его жена. — Я убеждена, что ни один порядочный деловой человек не позволит себе расхаживать, повязав вокруг шеи носовой платок вместо воротника.

— Вероятно, у них не такая нежная и чувствительная кожа, как у меня, — раздражительно ответил муж. — А, кроме того, вообрази себе меня в цилиндре. Ведь я же буду шутом гороховым, посмешищем всего околотка!

— Глупости! — сказала жена. — Это только низшие классы будут смеяться, но, ведь, никто не обращает внимания на их мнение.

Мистер Джобсон вздохнул.

— Ну, ладно! Значит, мне придется снова лечь в постель, — грустно сказал он. — Пока что, мать, надеюсь, что ты будешь веселиться в Паласе.

Он подобрал свое стеганное одеяло и с чувством собственного достоинства, поднялся вновь по лестнице в свою спальню, где долго стоял, мрачно обдумывая положение вещей. С тех пор, как Глэдис и Доротея настолько выросли, что уже обращали на себя внимание молодых людей по соседству, туалетный вопрос становился все несноснее. Он выглянул из-за шторы в окно на улицу, освещенную ярким солнцем, затем оглянулся назад на смятую кровать. Шепот голосов внизу дал ему понять, что заговорщики не считали себя побежденными и терпеливо ожидали результата.

В конце концов, он все-таки оделся и стоял, как баран — краснолицый баран, с толстой шеей, в то время, как мистрисс Джобсон пристегивала ему крахмальный воротничок.

— Берт хотел купить еще выше воротничок, — заметила она. — Но я сказала, что для начала и этого достаточно.

— Хотел, должно быть, чтобы он мне рот закрыл, — сказал несчастный мистер Джобсон. — Ладно, пусть будет по вашему. Обо мне не беспокойтесь. В этих брюках и воротничке я не смогу даже и соверена поднять, если найду его на дороге.

— Если найдешь, покажи мне, я подниму его для тебя, — ответила жена, надевая шляпу и направляясь к двери. — Идем!

Мнстер Джобсон с оттопыренными руками и головой, неестественно торчавшей из высокого воротничка, спустился вслед за нею по лестнице и, войдя в кухню, заметил, как все вдруг притихли; по видимому, его появление произвело фурор. Шепот восхищения, нарушивший воцарившуюся было гробовую тишину, вызвал краску на его лице.

— Не понимаю, отчего он раньше этого не сделал, — скромно сказала Глэдис. — Ведь на улице не встретишь ни одного человека, который бы хоть в четверть так шикарно выглядел.

— Сидит на нем, как перчатка! — сказала Доротея, оглядывая его кругом.

— И длина точка в точку, как нужно, — добавил Берт, рассматривая фрак.

— И держится он прямо, как солдат, — радостно хлопая в ладоши, сказала Глэдис.

— Можно-ли снять воротничок, — кротко спросил мистер Джобсон. — Хоть на то время, что я ем рассольник, мать?

— Не будь дураком! — сказала ему жена. — Глэдис, налей-ка отцу чашку крепкого горячего чаю; кстати не забудь, что поезд отходит в половине 2-го.

— Он все равно уйдет, как только увидит меня, — заметил мистер Джобсон, покосившись на свои брюки.

Мать и дети, в восторге от успеха своей затеи, смеясь, аплодировали ему, а мистер Джобсон, все-таки польщенный произведенным эффектом, принялся за свой завтрак. После еды, он закурил для пищеварения свою короткую глиняную трубку; несколько минут спустя, мистрисс Джобсон ее конфисковала.

— Иначе он продолжал бы курить ее и на улице, — объяснила она детям.

— А почему бы и нет? — спросил ее муж. — Я всегда это делаю.

— Но не в цилиндре, — ответила мистрисс Джобсон, покачав головой.

— Или во фраке! — добавила Доротея.

— Одно не идет к другому, — сказала Глэдис.

— Я от души желаю, чтобы что-нибудь испортило шляпу, — серьезно сказал мистер Джобсон. — Как это ни неприятно, но категорически заявляю тебе, мать, что я должен курить.

Мистрисс Джобсон улыбнулась, и подойдя к шкафу, достала оттуда с победоносной улыбкой семь опасных на вид сигар. Мистер Джобсон свистнул и, недоверчиво взяв одну из них, принялся осторожно ее рассматривать.

— Как они называются, мать? — спросил он.

— Начало и конец курения!

Мистрисс Джобсон невольно улыбнулась.

— Мы с девочками пойдем наверх одеваться. Присмотри за ним Берт.

Отец и сын улыбнулись друг другу; и чтобы скоротать время, каждый из них взял себе по сигаре. Только что они выкурили их, как послышался шум и шелест юбок, и мистрисс Джобсон с дочерьми, роскошно разодетые, вошли в комнату и остановились, застегивая перчатки. Сильный запах духов смешался с ароматом сигар.

— Окружите меня так, чтобы меня не было видно, — умолял мистер Джобсон, когда они вышли из дому. — Только пока мы выйдем из нашей улицы, там дальше — мне не важно!

Мистрисс Джобсон рассмеялась, подтрунивая над его страхом.

— Ну, если не хочешь, то перейди хоть на ту сторону, — настаивал мистер Джобсон. — Вон Билль Фолей стоит у дверей.

Мистрисс Джобсон презрительно фыркнула.

— Ну, и пусть стоит, — сказала она высокомерно.

Мистер Фолей не преминул воспользоваться этим разрешением. Он тщательно рассматривал мистера Джобсона, вытаращив глаза, и, когда компания приблизилась к нему, он от изумления медленно присел на ступени; но в этот самый момент дверь за его спиной предательски открылась, и он неожиданно опрокинулся на спину, показав взорам заинтересованного мира, пару подбитых колоссальными гвоздями подошв.

— Я предупреждал тебя, что это так кончится, — покраснев, сказал Джобсон. — Ты так же, как и я, знаешь, каков этот Билль.

Жена его молча кивнула головой, и все ускорили шаги. Голос простодушного мистера Фолей, жалобно взывающий к своей матери, преследовал их до самого конца улицы.

— Я знаю, что будет, — сказал мистер Джобсон, вытирая вспотевшее лицо. — Билль никогда не расскажет мне, чем это кончилось.

— Глупости, — сказала его жена, сдерживаясь. — Ты, может быть, хочешь сказать, что должен спрашивать совета у Билля, как тебе одеваться. Ты скоро надоел бы ему этим; да и кроме того, все, что произошло, — великолепно; пусть он узнает, кто ты. Немного найдется коммерсантов, которые унижались бы до знакомства со всяким штукатуром.

Мистер Джобсон почесал ухо и воздержался от ответа. Умственные волнения перестали его тревожить, но физически он чувствовал себя все более и более стесненным. Шляпа и воротничок беспокоили его больше всего, да и все остальные принадлежности костюма, никак не хотели привыкнуть к его телу. Его беспокойство выражалось так явно, что мистрисс Джобсон после некоторого колебания решила, что, кроме воскресений, он станет носить этот костюм только в исключительных случаях.

— Неужели мне придется надевать его каждое воскресенье? — спросил несчастный, побледнев. — А я ведь думал, что это только для больших праздников.

Мистрисс Джобсон кротко предложила ему "Не быть дураком".

— Только что им был, — серьезно сказал ей муж. — Ты не имеешь понятия о моих страданиях: у меня разболелась голова, я почти задыхаюсь, и у меня такое чувство, точно кто-то, кого я вовсе не люблю, меня крепко обнимает.

Мистрисс Джобсон сказала, что это скоро пройдет. Попытка мистера Джобсона оставить цилиндр в вагоне поезда, везшего их в Кристал-Палас, была замечена во время; его объяснения, что он совершенно забыл о ней, было обойдено молчанием. Всем стало ясно, что за ним нужно зорко следить, и, поэтому, всякие поползновения расстегнуться останавливались почти мгновенно.

День был очень жаркий. Воротничок Мистера Джонсона размяк, чему он был очень рад; галстук ему удалось большую часть дня проносить под левым ухом. Наконец, они вернулись домой. Мистер Джонсон был определенно мятежно настроен.

— Кончено навсегда, — закричал он, сорвав воротничок и швырнув фрак на стул.

Поднялся целый хор сетований и протестов, но он остался непоколебимым. Доротея начала зловеще фыркать, а Глэдис завистливо говорила о том, что сестры забрали отца в руки. И только тогда, когда все уселись за стол, а мистрисс Джобсон, не притрагиваясь к eдe, молча с укором поглядывала на мужа, мистер Джобсон начал выражать свое негодование. Он разобрал каждую часть своего нового туалета по косточкам, и только после того, как дело коснулось, наконец, цилиндра, его жена взялась за нож и вилку.

На следующий день его старинный рабочий костюм вновь появился в спальне, но остальное осталось еще в когтях тетки Эммы. Принесенный костюм был такой древний и ветхий, что после довольно продолжительного колебания мистер Джобсон, робко взглянув на жену, одел свое новое платье и ушел. Мистрисс Джобсон радостно кивнула головой своим дочерям.

— Он уже сдается, — прошептала она. — Ему понравилось, что кондуктор вчера назвал его "сэр". Я это заметила. Он все наденет, кроме верхушки, но не говорите об этом; делайте вид, точно так и должно быть.

С течением времени выяснилось, что она была права. Вещь за вещью достала она от тети Эммы, хотя и с некоторыми затруднениями, все части костюма, но ее супруг все-таки носил свое лучшее платье по воскресеньям, а иногда наряжался в него и по вечерам; дважды она застала его, неожиданно войдя в спальню, перед зеркалом, принимающим различные позы. Случилось даже, что он рассердился на прачку Доротею, не успевшую во время исполнить свою работу.

— Лучше отдать бы их кому-нибудь другому в стирку, — сказала ему жена.

— А рубашки? — возразил мистер Джобсон. — Нет ничего хуже плохо выглаженных манжет.

— Ты начинаешь довольно мило одеваться, — смеясь сказала ему жена.

Мистер Джобсон посмотрел на нее серьезно.

— Нет, матушка, вовсе нет! — ответил он. — Все это я сделал для тебя, исключительно для того, чтобы убедиться лишний раз, что ты права, как и всегда. Человек в моем положении не имеет права одеваться, как опереточный комик. Это компрометирует девочек и Берта. Я не хочу, чтоб им было стыдно за своего отца.

— Да этого никогда и не было, — сказала мистрисс Джобсон.

— Я стараюсь исправиться, — продолжал мистер Джобсон. — Какая польза от того, что хорошо одеваешься, когда не умеешь себя вести как следует? Поэтому, я купил вчера книгу, которая учит, как надо себя вести.

— Великолепно сделал! — сказала мистрисс Джобсон.

Мистер Джобсон очень обрадовался, убедившись в том, что мнение жены относительно покупки книги было одобрено остальными членами семьи. Ободренный их одобрением, он начал говорить о пользе ее; и за чаем в тот же день, после некоторого колебания, отважился сознаться, что эта книга может всем принести пользу.

— Слушайте, слушайте! — сказала Глэдис.

— Вот что, — начал мистер Джобсон тихо. — Я до сих пор не знал, что не принято дуть на блюдечко с чаем; да и пьют-то чай с блюдечка, сказано в книге, только в низших классах населения.

— А если торопишься? — спросил мистер Берт Джобсон, держа блюдечко на полпути ко рту.

— Все равно, как бы там ни было, — ответил ему отец. — Джентльмэн скорее совсем откажется от чаю, чем станет пить его из блюдечка. На эти вещи, один только Билль Фолей и способен.

Мистер Берт Джобсон задумчиво осушил свое блюдечко.

— Ковырять в зубах пальцами также не принято, — продолжал мистер Джобсон старший, глубоко вздохнув. — Пища должна быть удалена н-н-незаметным образом кончиком языка.

— Я этого никогда не делаю, — заметила Глэдис.

— Нож, — продолжал отец, — ни под каким видом нельзя подносить близко ко рту.

— Мама! Ты порезалась! — сказала Глэдис резко.

— Я думала, что это моя вилка, — ответила мистрисс Джобсон. — Я так внимательно слушала, что не думала о ноже. Как глупо!

— Она со временем все будет делать лучше, — сказал мистер Джобсон. — Но вот что, меня страшно интересует, как же быть с соусом? Его нельзя есть вилкой, а про ложку ничего не говорится. Ну, а как же с нашими холодными душами, мать?

— Холодными душами? — повторила его жена, глядя на него. — Какие холодные души?

— Холодные души, которые мы с Бертом должны принимать, — ответил мистер Джобсон. — В книге сказано, что ни один англичанин не смеет выйти из дому, не позавтракав и не приняв холодного душа; а ты ведь знаешь, как я люблю свой завтрак.

— А как же я с девочками? — сказала изумленная мистрисс Джобсон.

— Пожалуйста, не заботься обо мне, — сказала запальчиво Глэдис.

— В книге ничего не сказано о девочках, там говорится только об англичанах, — ответил мистер Джобсон.

— Но у нас нет ванной комнаты, — сказал сын.

— Это ничего не значит, возразил мистер Джобсон. — Нам достаточно и лоханки. Мне и Берту будут приносить на ночь по ведру воды. Таскать каждое утро воду к нам наверх, будет прекрасным моционом для девочек.

— Пожалуй… я не знаю… я убеждена… — запинаясь, сказала мистрисс Джобсон. — Во всяком случае, тебе и Берту придется самим таскать лохани вверх и вниз.

— Это непременно нужно устроить, — весело сказал мистер Джобсон. — Только низшие классы не пользуются регулярно холодными душами, — так говорится в книге.

В тот же вечер, он поволок лохань наверх, а, на следующее утро, после того, как его жена сошла вниз, он открыл дверь, взял кувшин и ведро, которые стояли за дверью, вылил воду в лохань, и поглядев на нее задумчиво, осторожно опустил кончик правой ноги в воду. Он окунал и сушил эту терпеливую часть тела раз десять, и, с удовольствием разглядывая мокрое полотенце, не спеша оделся и спустился в столовую.

— Я весь горю, — садясь за стол, сказал он. — Мне кажется, что я в состоянии съесть целого слона. Я чувствую себя таким свежим, как маргаритка; а ты, Берт?

Мистер Джобсон младший, который только что пришел из лавки, кратко заметил, что он чувствует себя, как свежая пушинка снега на морозе.

— А кто это расплескал массу воды на лестнице, таская воду наверх? — сказала мистрисс Джобсон. — Я не верю, что-бы каждый англичанин принимал ежедневно утреннюю ванну; мне кажется, что это вредно для здоровья.

Мистер Джобсон вынул из кармана книжку и, открыв ее на определенной странице, передал ей.

— Если я берусь за что-нибудь, то должен добросовестно исполнять принятые на себя обязанности, — сказал он важно. — Я не думаю, чтобы Билль Фолей хоть раз в жизни принял ванну; он понятия не имеет, что это за зверь… Глэдис!..

— Ало, — сказала молодая лэди, встрепенувшись.

— Ты, ты опять ешь семгу пальцами!

Глэдис повернулась, и посмотрела на мать, ища у нее защиты.

— Страница — страница сто с чем-то, — сказал отец. — Манеры за обеденным столом, это в самом конце книги, я знаю.

— Если я ничего худшего не сделаю, то этим уж, наверно, не поврежу себе, — заявила дочь.

Мистер Джобсон покачал головой и, медленно доев свой завтрак, вытер рот носовым платком и пошел в лавку.

— Я думаю, что все это недурно, — сказала мистрисс Джобсон, глядя ему вслед. — Но он уж слишком серьезно берется за все.

— Вчера утром он пять раз мыл руки, — сказала Доротея, только что явившаяся из лавки к завтраку, — и заставлял покупателей ожидать, пока он это делал.

— Я не могу вынести забот об этих холодных купаниях, — сказала мать. — Я убеждена, что гораздо больше возни опорожнять лохань, чем наполнять. И так уже достаточно работы в доме.

— Слишком много! — пробормотал Берт недовольным тоном.

— Я хотела бы, чтобы он оставил меня в покое, — сказала Глэдис. — Мне противно есть, когда он следит за каждым куском.

Всю эту воркотню мистер Джобсон не слышал, тем более, что в виду значительных улучшений в его костюме и манерах, решено было строго избегать малейших проявлений неудовольствия. Даже тогда, когда он, удовлетворенный своим видом, принялся за мистрисс Джобсон, эта почтенная женщина не жаловалась. До сих пор яркость ее костюмов и размер шляпок сглаживали недостатки ее фигуры и походки, но мистер Джобсон, зараженный новыми идеями, отказался принимать во внимание эти обстоятельства. Он отправился за покупками с Доротеей; и в следующее воскресенье, когда мистрисс Джобсон вышла с ним подышать свежим воздухом, она была в ботинках на высоких каблуках и с невероятно острыми носками. И кофточка, исчезнувшая лет 10 тому назад из обихода, была извлечена из недр сундука и освежена; и шляпа, претендовавшая на новую моду, дополняла эффектный вид мистрисс Джобсон.

— Ты великолепно выглядишь, мама, — сказала Глэдис, присутствовавшая при их уходе на прогулку.

— Я не чувствую себя великолепно, — сказала мистрисс Джобсон своему мужу. — От этих узких сапог меня бросает в жар.

— Твой обыкновенный размер, — спокойно возразил мистер Джобсон, глядя через улицу.

— А платье кажется мне немного узким, — продолжала жена.

Мистер Джобсон посмотрел на нее критически.

— Может быть следовало бы выпустить на четверть дюйма, — сказал он заботливо. — Это очень удобный костюм, такого изящного у тебя давно не было, мать. Я надеюсь, что у девочек будут такие же хорошие фигуры.

Его жена слабо улыбнулась и, после небольшой передышки, отправилась молча дальше. Все усиливавшаяся краснота ее лица свидетельствовала о приближавшемся кризисе.

— Я чувствую себя ужасно, — сказала она, прижимая руку к боку. — Мне ужасно нехорошо.

— Ты скоро к этому привыкнешь, — ответил ласково мистер Джобсон. — Посмотри на меня, я чувствовал себя так же, как и ты, сначала, а теперь ни за что бы не вернулся к старому — ни за что. Ты потом полюбишь эти сапоги.

— Если бы только я могла их снять, я бы их еще больше полюбила, — задыхаясь, сказала ему жена: — я задыхаюсь.

— Ты прекрасно выглядишь, — заявил мистер Джабсон в ответ.

Мистрисс Джобсон попробовала еще раз улыбнуться, но неудачно. Она сжала губы и продолжала молча страдать. Мистер Джобсон мило болтал и не обращал на нее никакого внимания. Пройдя две мили от дома, она остановилась и пристально на него посмотрела.

— Если я не сниму этих сапог, Альф, я останусь беспомощной калекой на всю жизнь, — пробормотала она. — У меня уже три раза подвернулась нога.

— Но, ведь, не можешь же ты их снять здесь, — сказал мистер Джобсон испуганным тоном. — Подумай, на что это будет похоже!

Она облокотилась на железную решетку дома, чтобы передохнуть между тем, как мистер Джобсон оглядывался во все стороны в поисках кэба. Кэб подъехал как раз вовремя, чтобы предотвратить скандал, который несомненно произошел бы, если бы мистрисс Джобсон стала снимать ботинки на улице.

— Ну, слава Богу, — с облегчением вздохнула она, с трудом влезая в экипаж, — не стоит их развязывать, Альф, разрежь шнурки и сними поскорее.

Они приехали домой, причем ботинки помещались на переднем сидении. Мистер Джобсон вышел первым и постучал в дверь; как только она открылась, мистрисс Джобсон с быстротою молнии бросилась в нее с ботинками в руках. Но не успела она добежать до двери, как с другой стороны кэба неожиданно вынырнул мистер Фолей, который имел дьявольскую привычку появляться всегда там, где его меньше всего ждали.

— Вы гребли? — спросил он.

Мистрисс Джобсон, чувствуя себя, наконец, в безопасности, немного подтянулась и, держа сапоги в руках, посмотрела на него с величайшим презрением.

— Я видел, как вы спускались в них по дороге, — продолжал невозмутимо мистер Фолей, — и я говорил себе, что все на свете имеет границы, но вы в своей гордости зашли слишком далеко. Неужели, она думает, что может втиснуть в эти маленькие игрушечные сапожки свои…

Дверь с треском захлопнулась перед его носом. Они остались вдвоем с мистером Джобсоном, обмениваясь улыбками.

Мистер Джобсон подмигнул:

— Бьюсь об заклад на пол-доллара, что в будущее воскресенье меня будут просить, чтобы я не надевал больше их нового костюма, — сказал он хриплым шепотом.

Мистер Фолей покачал отрицательно головой.

— Не желаю держать с вами пари, — ответил он. — Сколько раз в жизни я не держал с вами пари, Альф, — я не помню случая, чтобы хоть раз мне удалось выиграть…

 

ВЕСЕЛЬЧАК

Ночной сторож был, по-видимому, не в духе. Движения его были медленнее обычного, а по меланхоличному выражению лица и по блеску мутных глаз, ясно было видно, что он расстроен и взволнован.

— Я должен был это предвидеть, — после долгого молчания, заговорил он. — Если бы только я вовремя все сообразил, то, вместо того, чтобы так торопиться помогать другим, я принял бы свои меры умнее и тогда этой кучке обезьянообразных швабр с корабля "Лицци и Анни" пришлось бы поискать кого-нибудь другого для своих шуток и насмешек.

Все это вышло из-за Тэта Соуера, молодого боцмана с корабля "Лицци и Анни". Положим, он сам себя так называет, но, конечно, не будь он зятем нашего шкипера, то его стали бы называть совсем иначе… Просто, выгнали бы вон. Мне пришлось несколько раз с ним говорить о том, о сем, ну а в последний раз я так обругал его, что настоящий мужчина этого никогда не простит… даже такая стриженая обезьяна, как он. Ну и отомстил же он мне…

Мы поссорились в предпоследний раз, как они здесь были; когда они снова приехали сюда на прошлой неделе, я ясно заметил, что он не забыл обиды. Встретив меня, он сделал вид, что не видит меня; когда же я ему объяснил, что я с ним сделаю, если он еще раз подвернется мне под руку, он ответил, что принял меня за мешок с картофелем, прогуливающийся на паре кем-то выкинутых ног. Мерзкий же у него язык… глупый… мерзкий…

После этого я, конечно, перестал на него обращать внимание, что его очень рассердило. Все что я мог сделать, я сделал: заставив его прождать, — когда он звонил у ворот в эту ночь, — с без четверти 12-ти ночи до половины первого, пока я, наконец, услышал звонок и открыл ему.

После того, как я его впустил, мы с ним проговорили с полчаса. По крайней мере, он говорил. Когда я замечал, что он уставал, я произносил "пст", и он подбодрялся и становился опять таким же свежим, как и раньше. В конце концов, он окончательно запнулся и отправился на борт, грозя мне своими маленькими кулаченками, и, сказав мне, что расправился бы со мною, как следует, если бы не боялся неприятных толков.

На следующий вечер, придя на службу, я остановился у ворот, чтобы многозначительно улыбнуться ему, когда он будет проходить мимо. Нет ничего обиднее подходяще состроенной улыбки; но милорд не показывался и, улыбнувшись по ошибке какому-то извозчику, я вынужден был скрыться на некоторое время, пока тот не ушел.

Когда я снова вышел, то на берегу никого не было, так что я спокойно уселся за воротами, но не успел я взяться за свою трубку, как увидел мальчишку, подходившего ко мне с сумкой в руках. Красивый мальчуган, лет 15-ти, мило одетый в костюм из саржи. Я не успел оглянуться, как он оказался уже около меня и, поставив свою сумку, посмотрел на меня с застенчивой улыбкой.

— Добрый вечер, капитан, — сказал он.

Не он первый делал эту ошибку; люди постарше его принимали меня за капитана.

— Добрый вечер, мой мальчик, — ответил я.

— Не нуждаетесь-ли вы в кают-юнге, — дрожащим голосом сказал он.

— В кают-юнге? — переспросил я, — не нуждаюсь и нем.

— Я убежал из дому, чтобы попасть на море, — сказал он. — Теперь я боюсь, что меня преследуют. Можно мне пройти?

Прежде, чем я успел сказать нет, сумка и он уже прошли. Не успел я оглянуться, как он уже был в конторе и стоял там скрестив руки, еле переводя дух.

— Почему вы удрали из дому? — спросил я. — Разве они плохо обращались с вами?

— Плохо обращались со мною? — смеясь, произнес он. — Ну нет, я убежден, что мой отец бегает теперь по всему городу, и предлагает награду тому, кто меня отыщет. Он не отдал бы меня и за тысячу фунтов.

Тут я развесил уши; не отрицаю этого. Но всякий поступил бы так же.

— Присядь, — сказал я ему, положив на пол несколько книг за одной из конторок. — Садись и поговорим.

Мы долго говорили, но мне не удалось убедить его вернуться. Его голова была битком набита коралловыми островами, контрабандистами, пиратами и иностранными портами. Он сказал, что жаждет увидеть свет и летающих рыб.

— Я люблю синие волны, — твердил он. — Небесно-синие волны, вот чего я хочу.

Я старался напугать его, но он и слушать не хотел меня. Он сидел на книгах, как деревянный истукан и глядел на меня покачивая головой, а когда я ему рассказывал о бурях и кораблекрушениях, он лишь причмокивал губами, и синие глаза его сияли от радости. Немного погодя я понял, что только даром трачу время, убеждая его. Тогда я сделал вид, что согласен с ним.

— Я думаю, что сумею устроить тебя на корабле, где находится мой друг, — сказал я; — но, погоди, я непременно должен сначала узнать мнение твоего бедного отца по этому поводу. Я должен сообщить ему, что с тобой сталось.

— Но не прежде, чем я отплыву на корабле, — быстро проговорил он.

— Конечно, нет. Но ты должен дать мне имя и адрес твоего отца, и, как только корабль "Синяя Акула" — это название твоего корабля — скроется из виду, я ему немедленно пошлю письмо без подписи с указанием, где ты находишься.

В начале это ему не понравилось, и он сказал, что сам напишет, но, когда я заметил, что он может забыть написать, и что я, так сказать, отвечаю за него, то он согласился со мною и дал мне нужные сведения.

Оказалось, что его отца зовут мистер Ватсон, у него большой суконный магазин, на Коммерческой улице.

После этого я еще немного потолковал с ним, чтобы рассеять его подозрения, а затем попросил его подождать меня, сидя на том же месте, на полу, так чтобы его не было видно из окна, и ушел сказав, что сейчас пойду поговорить с моим другом, капитаном.

Выйдя из конторы, я задумался над тем, как лучше всего поступить в данном случае. Откровенно говоря, с дежурства на пристани я не имел права уходить, но с другой стороны нужно было непременно успокоить сердце отца. Размышляя таким образом, я подвигался вперед шаг за шагом и направился как можно быстрее на Коммерческую улицу.

Был теплый вечер. Я не встретил ни одного попутного омнибуса, так что мне пришлось пройти всю дорогу пешком, а так как я теперь уж не так молод, как раньше, то я с большим трудом дошел до Коммерческой улицы, причем весь вспотел.

Лавка оказалась порядочной величины комнатой, со странными, высокими, как для младенцев, стульями на очень высоких ножках с удивительно узкими сиденьями, — стульями для клиентов. У прилавка стояло несколько красивых девушек. Я подошел к одной из них и сказал ей, что мне необходимо видеть г. Ватсона.

— По частному делу, — добавил я. — Очень важному.

Она быстро взглянула на меня и подошла к высокому плешивому господину, с седыми бакенбардами и широким носом.

— Что вам угодно, — подходя ко мне, спросил он.

— Мне необходимо сказать вам пару слов по частному делу, — ответил я.

— Я общественными делами не интересуюсь, — возразил он. — Скажите, что вам нужно, да поторопитесь.

Я выпрямился и внушительно посмотрел на него.

— Вы, вероятно, еще не спохватились, что его нет?

— Спохватился, что кого нет, — сердито спросил он, — кого? — повторил он.

— Вашего сына, вашего голубоглазого сына, — произнес я, прямо глядя ему в глаза.

— Послушайте! — быстро произнес он. — Ступайте-ка немедленно вон! Как вы осмелились придти сюда, со своими глупостями? Что вы этим хотели сказать?

— Я думаю, — раздраженно сказал я. — Что ваш сын удрал от вас с намерением уплыть в море и я пришел за вами, чтобы свести вас к нему.

Он до того волновался, что, казалось, сейчас упадет в обморок; я находил это совершенно естественным в его положении. Кроме того, я заметил, что самая красивая из девушек и еще одна, были тоже близки к обмороку, причем употребляли невероятные усилия, чтобы этого не случилось.

— Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, — произнес он, наконец, — я вас выброшу вон.

— Прекрасно, — спокойно сказал я, — прекрасно; но, заметьте себе, что если только он утонет, вы никогда в жизни не простите себе, что из-за вашей вспышки вы пожертвовали своим "я" — сыном; у вас никогда не будет ни одной спокойной ночи. Кроме того, подумайте, что будет с его матерью.

Одна из этих глупых девушек вскочила и исчезла с быстротой сырой ракеты, а мистер Ватсон, отстранив меня жестом с дороги, с достоинством вышел из магазина. Я не знал, что мне дальше делать, но тут другая девушка сказала мне, что он холостяк, что у него нет детей, и, что, по-видимому, кому-то пришла охота воспользоваться моею простотою, и подставить мне ножку, — так она выразилась.

— Отправляйтесь-ка домой, — добавила она, — пока мистер Ватсон еще не вернулся назад.

— Это позор отпускать его одного, — сказала другая девушка. — Где вы живете дедушка?

Тогда я понял, как здорово попал впросак, и, притворяясь глухим, быстро направился к выходу, но тут-то я и столкнулся с возвращавшимся в сопровождении молодого полисмэна, мистером Ватсоном; полисмэн обратился ко мне с вопросом, что я хотел сказать своими глупыми словами. Он предложил мне поскорее отправиться домой, причем тяжело опустил свою руку на мое плечо, но для того, чтобы толкнуть меня, того, что он сделал, оказалось мало, поэтому он прибег к более серьезным мерам, но и тут ему удалось лишь немного сдвинуть меня с места.

Наконец, я пошел, ибо сам торопился домой, так как мне очень хотелось увидеть опять мальчишку; молодой полисмэн сопровождал меня большой кусок пути, уговаривая меня быть осторожнее на будущее время.

Я вышел на Коммерческую улицу и сел в омнибус, но не в тот, который нужно было сесть, как оказалось впоследствии. В этом было мало хорошего, так что я совершенно измучился, пока добрался до пристани. Тут я на несколько минут остановился, чтобы перевести дух, и затем вошел в контору страшно взволнованный. Но на пороге остановился, как пораженный громом.

Мальчик исчез, а на полу, на том месте, где я его оставил, сидела прелестная, коротко остриженная девушка, лет 18.

— Добрый вечер, сэр, — вскочив на ноги, сказала она, испуганно глядя на меня. — Я очень огорчена, что мой брат вас обманул, он гадкий, злой, неблагодарный мальчишка… Придумал же он вам сказать, что мистер Ватсон его отец. Вы там были? Надеюсь, вы не очень устали?

— Где же он? — спросил я.

— Он удрал, — покачав головой, ответила она. — Я просила и умоляла его остаться здесь, но он не захотел, он сказал, что боится, как бы вы не обиделись на него. — Передай мой привет старику, Роли-Поли, и скажи ему, что я ему не доверяю.

Она казалась при этом такой испуганной, что я не знал, как мне быть. В конце концов, она не выдержала, и вынув свой маленький носовой платочек, начала плакать.

— О, верните его назад! Я не хочу, чтобы говорили, что я напрасно всю дорогу бежала за ним. Попробуйте еще раз его спасти, ради меня.

— Как же я могу его поймать, когда я не знаю, куда он удрал? — сказал я.

— Он пошел к своему крестному отцу, — прошептала она сквозь слезы. — Я обещала ему никому об этом не говорить, но я и сама не знаю, как лучше поступить.

— Прекрасно, его крестный, вероятно, его и удержит от безумного шага.

— Он ему ничего не скажет насчет своего плана, — возразила она, покачав своей маленькой головкой. — Он наверное пошел попробовать занять у него денег на дорогу.

Тут она заплакала навзрыд, и мне ничего не удалось добиться, кроме адреса крестного. Как я вспомню, каких это мне стоило трудов, я и сейчас чувствую себя совершенно обессиленным. Наконец, среди рыданий она проговорила, что крестного зовут мистером Киддем, и что живет он на Бридж-Стрит № 27.

Хотя путешествие мое на Бридж-Стрит и было легче, чем предыдущее, но к вечеру стало невероятно жарко, и я положительно изнемогал, когда достиг дома № 27. Мне открыла дверь хорошенькая опрятная женщина, но она была глуха, как пень, и мне пришлось, по крайней мере, раз двенадцать прокричать ей в ухо фамилию Киддем, пока она, наконец, его услышала.

— Он здесь не живет, — сказала она.

— Разве он отсюда выехал?

Она покачала головой и, попросив меня обождать, пошла за своим мужем.

— Никогда не слыхал о таком, — сказал он. — А мы здесь живем вот уже 17 лет. Вы убеждены, что номер дома 27?

— Конечно! — сказал я.

— Ну, хорошо, но здесь он не живет, — произнес он. — Почему вам бы не поискать его в доме № 37 или 47?

Я пошел искать, но 37 был совершенно пуст, а в 47 парень, при имени Киддема, чуть не заболел от смеха. Тогда я понял, что был опять обманут, и что девчонка оказалась не лучше своего брата.

Я так устал, что еле мог доплестись назад, а в голове моей была необыкновенная путаница.

Как я и ожидал, там никого не оказалось. Не было даже намека ни на девчонку, ни на мальчишку. Я опустился на стул и стал обдумывать, что бы все это значило. Затем, случайно посмотрев в окно, я заметил, что кто-то шагал взад и вперед по пристани. Издали я не мог разобрать, кто это, но когда я вышел и присмотрелся, то просто присел от удивления: это оказался мой мальчик; он бегал по дамбе взад и вперед, ломая руки и ревя, точно дикое животное; увидя меня, он, вместо того, чтобы удрать, подбежал ко мне и обхватил мою шею руками.

— Спасите ее, — молил он, — o спасите ее, помогите помогите!

— Убирайся прочь, негодяй! — оттолкнул я его.

— Она упала в воду, — кричал он, бегая вокруг меня. — О, моя бедная сестра! Скорее, скорее! Какое горе, что я не умею плавать.

Я стоял некоторое время полуошеломленный и смотрел на воду. Затем я снял спасательный круг тут же со стены и, бросив его в воду, побежал к кораблю "Лицци и Анни", стоявшему на якоре, и закричал. У меня всегда был звучный голос, и на этот раз они сразу услышал меня и сейчас же выскочили из каюты — шкипер и Тэт Соуер, а за ними их подручные.

— Девчонка за бортом! — крикнул я.

Шкипер спросил где, и вслед за тем, он, юнга, и пара подручных, сейчас же спустились в лодку и подошли к пристани.

Я с мальчиком побежал обратно, и вместе с другими следил за лодкой.

— Укажите точно место падения! — крикнул нам шкипер.

Мальчик указал, шкипер встал и начал ощупывать это место багром.

Дважды ему показалось что он за что-то зацепился, но оказалось, что он ошибался. Лицо его все больше вытягивалось, и покачав головой, он сказал, что это не к добру.

— Не стой здесь и не плачь, — обратился он ласково к мальчугану. — Джэм, сходи за речной полицией, и пусть они захватят драги. Возьми и мальчика с собою, это его развлечет.

После их ухода, он еще раз пошарил багром; затем махнул рукою и уселся в лодке, поджидая полицию.

— Ну, это дело плохо для тебя кончится, сторож. Где-ж ты был, когда эго случилось?

— Он пропадал весь вечер, — сказал повар, стоявший позади меня. — Если бы он исполнял как следует свои обязанности, то несчастная девочка не упала бы в воду. Что она делала на пристани?

— Баловалась, вероятно, — сказал юнга. — Удивительно, что еще кто-нибудь не упал в воду. Чего же и ожидать, раз сторож весь вечер проводит в кабаке.

Повар сказал, что меня следовало бы повесить, а стоявший около него молодой матрос, добавил, что по его мнению, лучше было бы мне быть ошпаренным.

— Твой удрученный вид не вернет ее к жизни, — сказал шкипер, взглянув на меня и покачав головой. — Ты бы лучше спустился в каюту и выпил глоток виски; там стоит бутылка на столе. Ты должен владеть всеми своими чувствами, когда придет полиция. И что бы ты ни делал, ты ничего не должен говорить, что бы послужило к твоему обвинению.

— Будь я на месте этой бедной девушки, я являлся бы к нему, — добавил матрос, — каждую ночь в продолжении всей его жизни, и стоял бы перед ним весь мокрый, и вопил бы.

Я ничего не ответил ему. Я сам был слишком потрясен, и, кроме того, я так боюсь привидений, что от одной мысли о необходимости оставаться совершенно одному ночью на пристани, после всего случившегося, пришел в ужас.

Я отправился на борт "Лицци и Анни", спустился в каюту и нашел там бутылку виски, как мне и говорил шкипер. Там я сел на сундук, выпил стаканчик, затем начал обдумывать свое положение и волноваться при мысли об исходе этого дела.

Виски согрело меня немного; но только я взялся за бутылку, чтобы снова подбодрить себя, как вдруг услышал какой-то слабый звук в каюте шкипера. Я поставил бутылку на место и стал прислушиваться, но всюду царила гробовая тишина. Я снова взял бутылку, и только что успел налить себе капельку виски, как снова ясно услышал какой-то шипящий звук, а затем слабые стоны. Несколько мгновений я просидел, как окаменелый. Затем, поставив бутылку осторожно на место, я собрался уже выйти, как вдруг дверь каюты отворилась и я увидел перед собою утопленницу, с лица и волос ее струилась вода.

Увидев ее, я выбежал, как сумасшедший и упал в объятья шкипера. Все стоявшие на пристани стали расспрашивать меня, что случилось. Когда я отдышался и рассказал им, то они все рассмеялись, кроме повара, который сказал мне, что это было именно то, чего он и ожидал. Затем, я увидел, как девушка отделилась от компании и медленно пошла в сторону.

— Смотрите, — сказал я, — смотрите, вон она!

— Вам снится, — сказал шкипер. — Там ничего нет.

Они все говорили одно и то же, даже, когда девушка вскарабкалась на пристань. Она шла по направлению ко мне, с опущенными руками, строя мне самые ужасные гримасы. Пристань и все предметы закружились предо мною… Затем она прямо подошла ко мне и погладила меня по щеке.

— Бедный, старый джентльмэн, — ласково сказала она. — Какой позор, Тэт! Это уж слишком жестокая проделка.

Затем они меня отпустили, ушли, всю дорогу покатываясь со смеху. Если бы они знали, что я их просто жалел, то не сделали бы этого. Наконец, перестав смеяться, Тэт обнял девушку за талию и сказал:

— Вот моя невеста, мисс Флори Прэйс. Разве она не маленькое чудо? Как вы думаете? Как она вам нравится?

— Я оставлю свое мнение при себе, — сказала я. — Я ничего не имею против девушек, но попадись мне только под руку ее братишка…

Все ушли, а повар подошел ко мне, и обняв меня своей костлявой рукою за шею, начал мне что-то шептать на ухо. Я грубо оттолкнул его, ибо мне тогда все стало ясно. Я и раньше понял бы все, только у меня не было времени подумать. За проделку я на них не сержусь, и все, что я могу сказать, так это то, что я не желаю ей более жестокого наказания за поступок со мною, чем выйти замуж за Тэта Сэуера.

 

Приложения

 

Дешевая юмористическая библіотека Сатирикоn'а

Анонс вышедших и планируемых книг в серии "Дешевая юмористическая библіотека Сатирикоn'а". Напечатано на второй обложке издания. Сохранена дореволюционная орфография.

ЦѢНА КАЖДАГО ВЫПУСКА 10 КОП.

Въ каждомъ выпускѣ будетъ помѣщено нѣсколько оригинальныхъ или переводныхъ юмористическихъ разсказовъ или одна законченная повѣсть.

Вышли изъ печати:

Вып. 1-й. Аркадій Аверченко.

«2-й. Тэффи.

«3-й. Аркадій Аверченко.

«4-й. Джакобсъ (англійск. юморъ.)

«5-й. О. Л. Д'Оръ.

«6-й. Джеромъ К. Джеромъ (англійск. юмор.)

«7-й. Влад. Азовъ.

«8-й. К. Эттлингеръ.

«9-й. Тэффи.

«10-й. Шоломъ-Алейхемъ.

«11-й. Арк. Аверченко.

«12-и. Рода-Рода.

«13-й. Осипъ Дымовъ.

«14-й. Альфредъ Капюсъ.

«15-й. Тэффи

«16-й. Маркъ Твэнъ.

«17-й. Янушъ Корчакъ.

«18-й. Ксанрофъ.

«19-й. Аркадій Аверченко.

«20-й. Сафиръ.

«21-й. А. И. Купринъ.

«22-й. М. и А. Фишеръ.

«23-й. Влад. Тихоновъ.

«24-й. Джакобсъ.

«25-й. Аркадій Аверченко.

«26-й. А. Л. Кіелландъ.

«27-й. Анри Лаведанъ.

«28-й. О. Л. Д'Оръ.

«29-й. Жоржъ Куртелинъ.

«30-й. Ал. Будищевъ.

«31-й. Анстей.

«32-й. Аркадій Аверченкоч

«33-й. Ришаръ О'Монруа.

«34-й. А. Измайловъ.

«35-й. Филиппъ Бергесъ.

«36-й. Тэффи.

«37-й. Жанъ Марни.

«38-й. Рудольфъ Пресберъ.

«39-й. Аркадій Аверченко.

«40-й. П. Веберъ.

«41-й. Эдгаръ По.

«42-й. Осипъ Дымовъ.

«43-й. Вилли

«44-й. Влад. Азовъ.

«45-й. Ж. Оріль.

«46-й. Рода Рода.

«47-й. А. Будищевъ.

«48-й. Джакобсъ.

Готовится къ печати:

«49-й. М. Кольбъ.

«50-й. А. Аверченко.

Главный скл. изданій М. Г. Корнфельда, Спб., Фонтанка, 80. Продажа вышедшихъ выпусковъ производится во всѣхъ книжныхъ магазинахъ въ книжно-газетныхъ кіоскахъ и на ст. жел. дорогъ.

Всѣ выпуски „Дешевой библіотеки САТИРИКОНА" будутъ состоять изъ произведеній, не появлявшихся въ журналѣ "Сатириконъ".

 

Реклама подписки

Напечатано на третьей обложке издания. Сохранена дореволюционная орфография.

ОТКРЫТА ПОДПИСКА НА 1912 ГОДЪ

на еженедѣльную

ДЕШЕВУЮ ЮМОРИСТИЧЕСКУЮ

БИБИЛОТЕКУ "САТИРИКОНА".

Всѣ годовые подписчики получатъ 50 книжекъ избранныхъ юмористическихъ разсказовъ слѣдующихъ русскихъ и иностранныхъ юмористовъ

А. Т. Аверченко, Вл. Азовъ, А. Измайловъ, Будищевъ, Осипъ Дымовъ, О. Л. Д'Оръ, В. А. Тихоновъ, Тэффи, Дж. К. Джеромъ, Вилли, В. Джекобсъ, Э. ф. Вольцогенъ, Жипъ, Арпадъ Берчико (венгерск. юмористъ), Александръ Балачъ, Рода-Рода, Катрель, Жюль Ренаръ, Барри Пэнъ, Бергесъ, Рудольфъ Пресберъ, Людвигъ Тома, Отто Бирбаумъ, Эрнстъ Экштейнъ, Ф. Ф. Шентанъ, Рудольфъ Гиршбергъ Юра, Тристанъ Бернаръ, Пьеръ Веберъ и др.

Такимъ образомъ въ означенньіхъ 50-ти книжкахъ будутъ собраны самыя замѣчательныя, классическія по юмору произведенія міровой юмористики и образуютъ за годъ небольшую, но вполнѣ законченную и оригинальную библіотеку.

Кромѣ того, всѣмъ годовымъ подписчикамъ будетъ разосланъ въ качествѣ безплатнаго приложенія роскошно иллюстрированный альбомъ

Западно-Европейской каррикатуры.

УСЛОВІЯ ПОДПИСКИ:

Цѣна на х годъ съ доставкой и пересылкой 4 р. 20 коп.

Адресъ Главной Конторы: СПБ., Фонтанка, 80.

Издатель М. Г. Корнфельдъ.