Среди наиболее привлекательных качеств д’Антона – а по мнению Плюрабель, он весь состоял из привлекательных качеств, – была способность слушать. В особенности слушать ее. Стоило Плюрабель упомянуть, что ей чего-то хочется – неважно, для себя или для друга, – как д’Антон начинал подыскивать способ это что-то раздобыть.

В случае с девушкой для футболиста Грейтана Хаусома дело обстояло так же. Едва Плюрабель узнала о слабости Грейтана к еврейкам, как тут же постановила, что их долг – найти ему еврейку. А Плюрабель стоило только что-нибудь постановить – в особенности когда речь шла о счастье Грейтана, – чтобы д’Антон незамедлительно начал действовать.

Ему сразу же вспомнилась студентка, которую он заметил в Академии Золотого треугольника. Заведение это д’Антон со свойственным ему великодушием одаривал иногда своим временем, выступая с публичными размышлениями о красоте и аскетизме. Лично для себя он не находил во внешности девушки ничего привлекательного, однако, обладая даром альтруиста проникать в чужую эстетику, даже ограниченную чужую эстетику, мог представить, что внешность ее может казаться привлекательной кому-нибудь другому – как тайский скорпион, вымоченный в виски, или же черное постельное белье. Было в ней самой или, быть может, в ее фамилии, на которую, впрочем, д’Антон вряд ли обратил особое внимание, нечто такое, что засело у него в памяти. В ответ на великодушное предложение Плюрабель он улыбнулся и постучал себя по носу.

– Предоставь это мне! – сказал он таким оживленным тоном, какого она прежде никогда от него не слышала.

Ей девушка сразу понравилась, и она тут же забыла, что добывали еврейку для Грейтана.

– Смотрю на тебя и вижу себя в твоем возрасте, – вздохнула Плюрабель, вспоминая, вероятно, то время, когда еще не решила слегка подкорректировать внешность.

Узнав о том, что девушка изучает искусство перформанса, Плюрабель пришла в восторг и выразила надежду, что новая знакомая выступит когда-нибудь на вечеринке в «Старой колокольне».

– Можно построить для тебя сцену, – добавила она.

Искусство перформанса в сцене не нуждается, застенчиво объяснила девушка. Художник-перформансист ломает стереотипные представления о том, что такое пространство искусства, и нарушает границы того пространства, которое люди привыкли считать личным.

– Искусство должно вторгаться туда, где оно обычно не ко двору, – подытожила девушка.

Плюрабель слушала с восхищенным изумлением. Такая не по годам развитая! Такая яркая и богато украшенная, хотя единственным ее украшением служила природная красота.

– Здесь твое искусство всегда ко двору, – заверила Плюрабель. – Мой дом – твой дом. Вторгайся в него, сколько душе угодно. Я специально приглашу важных персон, чтобы ты смогла нарушать границы их личного пространства.

– Я еще к этому не готова, Плюрабель, – ответила девушка, очаровательно краснея.

– Зови меня Плюри.

Молодой еврейке показалось, что небо у нее над головой сейчас взорвется, столько в нем звезд.

Однажды вечером Плюрабель предложила одеться мальчиками. Девушка сомневалась – не знала, как будет выглядеть, – но все же согласилась. В «Старой колокольне» было несколько шкафов театральных костюмов – специально для переодеваний.

– Тебе идет, – объявила Плюрабель, повязывая подруге шарф и надевая ей на голову шапочку. – Мы с тобой теперь братья.

Грейтан Хаусом, который, естественно, тоже присутствовал за ужином, был сражен наповал.

С тех пор они часто устраивали подобные переодевания. Кончалось это всегда одинаково: Плюрабель осыпала девушку с левантийскими губами жаркими поцелуями, хохоча, как безумная, и называя ее «своим еврейчиком».

А Грейтан пожирал молодую еврейку глазами.

Вот так, без ведома Саймона Струловича, его дочь стала наперсницей Анны Ливии Плюрабель Клеопатры Прекрасное Пленяет Навсегда Кристины.