Поскольку Либор не имел детей, Хепзиба и Финклер решили взять на себя чтение поминального кадиша. Треслав, будучи гоем, не мог участвовать в этом обряде.

— Я не пойду в синагогу, — сказала Хепзиба. — Не хочу ввязываться в эти нудные разборки: кто может, а кто не может читать поминальную молитву, где и как нужно при этом сидеть, что в этом случае позволено и что не позволено женщинам. И в каждой синагоге свой подход, смотря какое направление иудаизма там исповедуют. Наша религия создает нам массу затруднений. Лучше я буду молиться дома.

Так она и делает.

За тех, кто умер, и за тех, кто умер для нее.

За Либора — сколько хватит слез.

За Джулиана — потому что она не может так просто изгнать Джулиана из своего сердца, и горькие слезы находятся для него в таких сокровенных уголках, где, казалось, не может быть слез. Она и прежде плакала о мужчинах, которых любила. Расставания — вот что причиняло ей боль. Но с Джулианом все иначе: она не уверена, были ли они вместе по-настоящему и можно ли это считать расставанием? Может, она была для него только экспериментом? А может, и он для нее был тем же самым, не более?

Он говорил ей, что она — его судьба. Но кому, скажите, охота быть чьей-то судьбой?

У Сэма Финклера с поминовением все сложнее и проще одновременно. Он должен ходить в ближайшую синагогу и читать молитву, которую когда-то читал его отец. «Исгадал выискадаш…» — слова древнего языка, посвященные памяти усопших. «Да возвысится и освятится Его великое имя…» Это нужно делать три раза в день. Если покойный не был близким родственником, поминовение длится не одиннадцать месяцев, а только тридцать дней. Однако Финклер продолжает читать кадиш и по истечении тридцати дней. Никто не может ему этого запретить. И не исключено, что он продолжит чтение после одиннадцати месяцев, хотя по правилам он должен остановиться, чтобы дать шанс на попадание в рай душам неоплаканных мертвецов. Впрочем, он не думает, что лишенные доступа в рай пострадают именно из-за его молитвенного усердия.

По его мнению, кадиш прекрасен тем, что в эту молитву не нужно вставлять имена и в ней можно разом поминать многих людей.

Теперь он оплакивает и Тайлер, чего раньше сделать не мог. Наверное, смерть Либора что-то высвободила в его душе.

Он был плохим мужем для Тайлер и плохим другом для Либора, мир праху их.

«Исгадал выискадаш…» Эта молитва столь всеохватна, что он может молиться сразу за весь еврейский народ.

Но и еврейским народом он не ограничивается. Он скорбит по самым разным поводам, между прочим поминая и Треслава, хотя тот жив-здоров не хуже прежнего и снова подрабатывает двойником по вызову.

А Сэмюэл Финклер отныне держит равнение на Хепзибу, с которой он в последнее время часто общается. Это от нее передалось ему ощущение какой-то незавершенности — не доведенного до конца дела, которое при иных обстоятельствах могло бы и вовсе не начаться. Оказалось, что Финклер никогда по-настоящему не знал Треслава, как не знала его и Хепзиба. Чем не еще один печальный повод?

И скорби его нет предела.