В 1996 году мы были в полном дерьме. Я помню, как, увидев машину, я сказал: «Она слишком уж отличается от машин остальных команд». Оказалось, что остальные правы, а мы ошиблись.Эдди Ирвайн, бывший пилот Ferrari
Шумахер в 1995 году оставил конкурентов далеко позади и завоевал свой второй титул чемпиона с командой Benetton. Он доминировал по ходу сезона, причем показывал такие результаты, которые камня на камне не оставили от уверенности Деймона Хилла, его основного соперника. Неоспоримую победу в чемпионате Михаэль одержал за две гонки до конца чемпионата. Ему было двадцать шесть лет – самый молодой в истории двукратный чемпион мира на тот период времени и, вне сомнений, гонщик номер один в мире. Но он не хотел сидеть на месте – и мог уже в большей или меньшей степени называть цену.
За лето 1994 года стало ясно, что переход в другую команду необходим для развития его карьеры. У Михаэля было три потенциальных работодателя: Williams, McLaren и Ferrari. Из трех команд только Williams мог предложить Шумахеру конкурентоспособную машину. McLaren претерпел значительные изменения с тех пор, как в начале 1990-х потерял Hondу и Айртона Сенну, а первый сезон команды с Mercedes был просто катастрофичным. Команда финишировала на четвертом месте в чемпионате – в ее активе было менее четверти очков от числа набранных Benetton. Ferrari тем временем постепенно прибавляла в скорости под руководством Жана Тодта, который стоял у штурвала итальянской «конюшни» на протяжении уже трех сезонов. Но команде было еще далеко до уровня Williams и Benetton. Вилли Вебер вспоминает:
«Было трудно убедить Михаэля, что Ferrari может стать для нас хорошим партнером. Он видел все под другим углом. «Вилли, — сказал он, — ты знаешь, что, когда я оказываюсь позади них, их легче обогнать, чем кого-то еще? Ты уверен, что это правильный шаг?»
Конечно, мы могли перейти в McLaren. У них была сильная машина, а гонщик прежде всего смотрит на потенциал, который позволит ему победить в большинстве гонок. Но я вновь и вновь убеждал его, и, все обдумав, он понял, что у команды Ferrari огромный скрытый потенциал.
У нас была возможность разорвать контракт на год раньше. Нам, естественно, хотелось сменить команду, а для меня, не нужно и говорить, Ferrari всегда была настоящей легендой. Я водил Ferrari много лет, эти машины меня завораживают. Я знаю, что гонщики, заключившие контракт с Ferrari в Формуле-1, имеют иной статус в отличие от пилотов Benetton, например. Ferrari – это всегда цель и большая мечта гонщиков. Для Михаэля Ferrari в то время была просто конкурентом, он не смотрел на них с этой точки зрения».
Для перехода в Ferrari у Шумахера были и спортивные причины, не только коммерческие. Пищей для размышлений стал тот факт, что совсем не обязательно выбирать себе самый быстрый болид – так и поступали Сенна, Прост, Фанхио и многие величайшие гонщики. Оглядываясь по сторонам в паддоке, Михаэль понимал, что нет ни одного пилота его уровня, которого нужно было бы побеждать. В отличие от Сенны и Проста, которым приходилось соревноваться друг с другом, Шумахер в те годы выступал в своей собственной лиге, и ему больше нравилась мысль о том, что он может построить что-то свое с преданными ему людьми, нежели чем просто подписать контракт с быстрейшей командой в пелотоне.
Когда Шумахера критикуют за неспортивное поведение, часто забывают об этом его решении, которое, возможно, было самым впечатляющим спортивным поступком в его карьере. Это сопоставимо с тем, что за всю свою карьеру делают другие гонщики. Михаэль поставил себе задачу вернуть былую славу самой известной «конюшне» в Формуле-1 – и нужно отдать ему должное за этот поступок.
Ferrari же тогда была несколько обеспокоена, как объяснил ее президент Лука ди Монтедземоло годом позже: «Когда Тодт начал переговоры с Шумахером, я сказал: «Вы действительно уверены, что Ferrari сможет предоставить ему машину, способную побеждать сейчас или в ближайшем будущем?»
Коммерческая выгода сделала этот союз особенно привлекательным для Вебера. Линейка атрибутики Шумахера в последующие годы расширилась под зорким глазом Вебера почти до ста наименований. Частью сделки с Ferrari стала договоренность Вебера о праве использования логотипа итальянской команды – знаменитого гарцующего жеребца. Это было неоценимым преимуществом для бренда. Хитрый Вебер также оговорил пункт, по которому Шумахер мог иметь персональных спонсоров, связи с которыми были важнее ответственности перед ключевыми спонсорами Ferrari. Вебер добился подписания контракта с Nike, а также Canon, причем обе компании предложили мультимиллионные контракты и оставались партнерами Шумахера долгое время. Спонсорская реклама на бейсболках приносила около пяти миллионов долларов в год – Шумахера практически не видели без его фирменной бейсболки. Все это вылилось в дополнительный доход, который был почти равен основному доходу немца в Ferrari.
Что касается команды McLaren-Mercedes, то договор с ними был разорван. Рон Деннис не позволяет своим пилотам заключать персональные сделки со спонсорами – он лучше сам выплатит им дополнительное вознаграждение.
Приоритетом являются спонсоры команды. И «левая» бейсболка также не сошла бы с рук. Несмотря на то что McLaren готов был предложить Шумахеру базовую зарплату на уровень выше, чем Ferrari, решил дело несоизмеримый дополнительный доход. Тем более что McLaren жестко ограничил бы коммерческую свободу гонщика.
Если говорить о Фрэнке Уильямсе, то тому просто пришлось платить огромные зарплаты Алену Просту в 1993 году и Айртону Сенне в 1994-м, но это было не в его стиле – предлагать гонщику больше десяти миллионов долларов в год. «Я бы очень хотел, чтобы Михаэль выступал за мою команду, — говорит сэр Фрэнк Уильяме. — Я однажды попытался. Мы пару раз беседовали с Вилли Вебером в конце 1995 года. Я был серьезно настроен, но мы никогда не платили гонщикам таких денег. Так что мечта осталась мечтой. Михаэль – совершенно потрясающий гонщик, один из лучших».
Оглядываясь назад, Шумахер признает, что он не до конца понимал, во что ввязывается.
«Подписывая контракт с Ferrari, я был убежден, что момент подходящий. Мне пришлось выбирать между двумя командами, Ferrari и Williams. Мы много общались, и я взвешивал все за и против. Скажу лишь, что я не хотел просто сесть в самый быстрый болид и поехать. Люди ждали от меня побед. Но мне нравится бороться, нравится соперничество.
До прихода в Ferrari я не знал, что представляет собой эта команда. И мне пришлось многому научиться. Ferrari была для меня своего рода вызовом – таким сложным казалось их положение. Но теперь я чувствую, что знаю их. Знаю, как это – гоняться за них. Итальянцы безумно преданы своей команде. Для них это как отец или мать, как Папа. Вся страна стоит за нами – не один какой-то город, как в случае с футбольным клубом».
Но Шумахер не сразу осознал, что такое Ferrari. По словам Сабины Кем, частично потому, что немец не готов был принять эмоциональность команды.
«Наверное, только за последние три или четыре года своей карьеры в Ferrari он понял команду до конца. Он долгое время не понимал их.
Первый чемпионский титул за Ferrari в 2000 году стал поворотным пунктом для Михаэля. Потому что он сделал то, чего от него ждали. Он не открывался людям прежде, потому что не выполнил свой долг. Он бы не смог простить себя, если бы не достиг этого; возможно, считал, что должен всецело сосредоточиться на своей цели. Но начиная с 2000 года и с каждым своим титулом Михаэль чувствовал себя все увереннее и комфортнее внутри команды».
И вновь перед нами человек с невероятной способностью к самоконтролю, скрывающий свои эмоции и рассматривающий их как потенциально вредоносный элемент. Несмотря на уверенность в себе и два чемпионских титула, которые эту уверенность укрепили, Шумахер ощущал себя неспокойно в самом сердце Ferrari, пока не оправдал возложенных на него ожиданий.
В данном контексте давление, которое оказывалось на гонщика, кажется невообразимо огромным. А еще отчаяние. Отчаяние, которое Шумахер испытывал год за годом, когда титул отказывался идти к нему в руки. Немец возвращался домой ни с чем на протяжении четырех лет, несмотря на то, что все эти годы, за исключением, пожалуй, лишь 1996-го, претендовал на титул. Было вполне разумным ожидать от Михаэля чемпионства, ведь он так громко заявил о себе в Benetton, что с Ferrari по идее должен был стать чемпионом на второй или третий год. Наблюдая за преследующими его неудачами, понимаешь отчаяние, заставившее Михаэля врезаться в Вильнева в решающей гонке 1997 года.
Перед тем как принять решение выступать за Ferrari, Шумахер с Вебером долгое время следили за прогрессом команды под руководством Жана Тодта, и им стало очевидно, что француз отказался от политики, которая была сдерживающим фактором для команды на протяжении 20 лет. Тот факт, что Ferrari так долго не выигрывала чемпионских титулов, несмотря на гигантский бюджет, внушительные ресурсы и свое влияние в автоспорте, был сродни скандалу. Но в команде наблюдалась текучка кадров – через двери Ferrari прошла целая вереница высококлассных инженеров, которые, казалось, рассматривали пребывание в команде как завершающий этап перед скорым выходом на пенсию. Тодт, сильный и целеустремленный человек, был необходим команде, но он не мог в одиночку привести ее к успеху. Шумахер оказался частью пазла, а последним звеном стал приход в Ferrari в конце 1996 года двух конструкторов из Benetton – Росса Брауна и Рори Берна.
Из имевшихся у него представлений о техническом оснащении Ferrari Шумахер сделал вывод, что в 1996 году титул выиграть не получится. В конце сезона-1995, незадолго до триумфального пришествия в Маранелло, Михаэль заявил: «Они достигли такого уровня, на котором топ-командой стать уже не сложно. Я надеюсь, что мой приход – это последнее недостающее звено». Но ему мало было известно о беспорядке, который творился в команде.
Шумахер впервые приехал в Маранелло в четверг, 16 ноября 1995 года. По оценкам местной полиции, поприветствовать его собралась толпа порядка 50 тысяч человек. Зрелище было воистину грандиозным. Кроме всего прочего, это стало в высшей степени символическим событием. Великий герой приехал в город, чтобы спасти легендарную команду. Никогда прежде новый гонщик не вызывал такого ажиотажа среди поклонников Ferrari. С Шумахером, чемпионом из чемпионов, победа была лишь вопросом времени. Титул вернется в Маранелло, и придет конец шестнадцати годам страданий и унижений.
Парадоксально, но итальянская команда не любила нанимать состоявшихся чемпионов. Энцо Феррари не верил в такой подход – он предпочитал нанимать на работу чемпионов потенциальных. Исключениями стали Фанхио, который в то время был просто необходим команде, и Прост, которого пригласили в команду после смерти Энцо.
Шумахер прибыл около одиннадцати утра, в пиджаке и све-жевыглаженной белой рубашке. Он встретился с президентом Ferrari Лукой ди Монтедземоло и спортивным директором команды Жаном Тодтом. Затем, ради фотографов и журналистов со всех уголков планеты, он проехал вокруг завода со своим партнером по команде Эдди Ирвайном в дорожном болиде Ferrari 456 GT. Доехал до центральных ворот завода, за которыми толпились люди в надежде рассмотреть чемпиона.
Затем Шумахер отправился на трассу во Фьорано, расположенную в непосредственной близости от завода команды. Немец совершил свой первый визит в офис Энцо Феррари, который находится прямо посредине трассы рядом с боксами и который стал его вторым домом на последующие одиннадцать лет. Здание представляет собой каменное трехэтажное строение с красными ставнями. Кабинет самого Энцо полон черно-белых фотографий и моделей болидов, выставленных в стеклянных витринах.
Шумахера с Ирвайном накормили тортеллини, эскалопами из телятины с трюфелями. Пока они ели, толпа прорвалась за ворота и заняла места с хорошим обзором по периметру тестового трека. Около трех часов дня Шумахер совершил пару ознакомительных кругов на своем дорожном автомобиле Lancia, а затем завел десятицилиндровый мотор болида Формулы-1. Проехав всего один круг, он вынужден был остановиться из-за поломки сцепления – не самое приятное начало. Починка продолжалась до 4:30, а тем временем Шумахер с Ирвайном сделали несколько кругов на Ferrari 456 GT. Вернувшись за руль гоночного болида, немец успел проехать только семнадцать кругов до наступления темноты, но тем не менее великое приключение началось. В интервью итальянской прессе Шумахер сказал, что предстоит много работы, и пообещал бороться за чемпионский титул в 1997 году.
Достаточно обратиться к истории Ferrari, чтобы понять масштабы задачи, которая стояла перед Шумахером. Ни одного чемпионского титула с 1979 года; за всю историю только шесть гонщиков команды выигрывали чемпионат, четверо из которых сделали это только однажды. Ferrari, возможно, и была столпом долголетия в Формуле-1 с самого ее появления в 1950 году, но итальянская команда никогда не отличалась особенными успехами.
В то время, когда Шумахер пришел в команду, технический отдел Ferrari в буквальном смысле разрывался между Маранелло и Англией – так устроил Лука ди Монтедземоло по совету Ники Лауды. Шумахер и Тодт сочли это нерациональным. Техническим директором Ferrari тогда был Джон Барнард, который хотел работать недалеко от своего дома в графстве Сюррей, Англия. (Подписывая контракт с Ferrari, Барнард, как опытный специалист, мог в какой-то мере выставить свои требования.) Но без его постоянного ежедневного контроля работники Маранелло недобирали во многих ключевых областях, например, в испытаниях и усовершенствовании коробки передач. Россу Брауну потребовалось несколько лет, чтобы добиться прогресса в этих областях. Шумахер ожидал феноменальных результатов, когда пришел в Ferrari, но очень скоро разочаровался и в начале сезона стал настаивать на переменах.
Эдди Ирвайн вспоминает то удручающее впечатление, которое болид 1996 года произвел на гонщиков:
«В 1996 году мы были в полном дерьме. Я помню, как, увидев машину, я сказал: «Она слишком уж отличается от машин остальных команд». Оказалось, что остальные правы, а мы ошиблись. Эта машина была на втором месте в рейтинге самых ужасных болидов [после Jaguar R2], которые когда-либо выходили на гоночную трассу. Чистой воды безумие, полная противоположность тому, что позже построил Росс. Машина 1996 года была плодом вдохновения и полного отсутствия здравого смысла.
Как Михаэль водил эту машину, я не знаю и никогда не узнаю. Это меня впечатляло. Я сам боялся повернуть руль: невозможно было предугадать, как болид себя поведет – повернет сразу же, через полсекунды или секунду. Михаэль боролся с машиной на каждом миллиметре трассы. Я же не мог так себя насиловать. Он выиграл три гонки, что является одним из величайших достижений за всю историю гоночного спорта. На ней он четыре раза оказывался на поуле, и я просто стоял, открыв рот, и наблюдал за его достижениями. В том году Михаэль реально зарабатывал свои деньги.
Я ненавижу аэродинамическую чувствительность машин с подвижными аэродинамическими элементами. Та, первая Ferrari была чувствительна к любым перегрузкам. Думаю, именно тогда в полной мере проявился гений Михаэля, потому что он мог водить такую машину, а я нет. Но с годами, по мере того как болид становился лучше и лучше, я почти сравнялся с результатами Шумахера. Я не то чтобы стал больше работать, просто машина мне подходила».
В болиде Ferrari 1996 года Шумахер был бессилен и не способен бросить вызов Деймону Хиллу на Williams и его новому партнеру по команде Жаку Вильневу. Немец приложил поистине нечеловеческие усилия и выиграл гонки в Барселоне, Спа и Монце. По его совету Тодт связался с Россом Брауном и Рори Берном и убедил их перейти из Benetton в Ferrari. Берн планировал уйти на пенсию и организовать в Таиланде центр скуба-дайвинга, но его разубедили. Двум конструкторам не разрешалось уйти из Benetton до конца сезона, поэтому они не могли ни участвовать в разработке болида 1997 года, ни перестраивать систему в Маранелло.
Настроение в Ferrari в 1996 году было упадническим. Инженер Энцо Касторини, ответственный за двигатели Шумахера, вспоминает то время: «Мы были настроены пессимистично. Когда мы снова начнем побеждать? Никогда».
Игнацио Лунетта, гоночный инженер Шумахера, работал с бывшими пилотами команды Жаном Алези и Герхардом Бергером и отнесся к появлению Шумахера как к глотку свежего воздуха.
«Отношения с Михаэлем были спокойные, нормальные. Несмотря на всю мою любовь к Алези, я должен признать, что между ними есть большая разница. Михаэль ведет/людей за собой, что и должен делать лидер. Но не как Бергер, который хочет, чтобы его воспринимали как технического директора, хотя он таковым не является ни по рангу, ни по компетентности. Влияние Шумахера выражалось в том, что в команде перестали принимать отговорки и давить друг на друга перестали. Были неприятные инциденты в 1996 году, самый худший – в Канаде, когда сломалось сцепление. Мы провели плохой пит-стоп, а затем полетел карданный вал. Когда Михаэль вернулся в боксы, мы посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись».
Всем остальным это тоже казалось смешным. Швейцарский журналист Роже Бенуа организовал своеобразный тотализатор, для участия в котором Берни Экклстоун и другие платили по пятьдесят долларов перед каждой гонкой сезона-1996. Они делали ставки, на каком круге сойдет Шумахер. На Гран-при Франции дело приняло совсем ужасный оборот: Михаэль сошел на установочном круге, даже не доехав до стартовой черты. Его машину забрал эвакуатор, и он вернулся в паддок, все еще сидя в болиде, — картина полнейшего бессилия. Когда Росс Браун добился того, что машины стали надежными и Шумахер мог целый сезон ездить без единой технической проблемы, эта глава в истории Михаэля была забыта.
Шумахер очень, мягко говоря, ждал прихода Брауна в конце 1996 года. «Он принял очень и очень смелое решение, когда перешел в Ferrari, потому что он не знал структуры команды, — говорит Росс Браун. — Он был слегка разочарован: не понимал, какие шаги нужно предпринять, чтобы поставить команду на рельсы. Михаэль не наблюдал никаких планов развития на ближайшие годы, к чему успел привыкнуть в Benetton. Тогда он понял, что нужно менять состав команды».
Две гонки в 1996 году могут послужить яркими примерами того, какой сложный это был сезон для Шумахера. Его поведение тоже говорит о многом.
Он ни в коем случае не увиливал от ответственности и не искал отговорок. Он выражал стопроцентное раскаяние, которое критикам хотелось бы видеть чаще с его стороны. Эти слова сослужили ему хорошую службу: СМИ отдавало ему должное, а публика сочувствовала.
В предыдущие годы Михаэль побеждал в Монако и знал, что в гонке по городским улицам у Ferrari минимальные шансы на успех. В Монако разница между плохой и хорошей машиной ощущается меньше всего и гонщик играет определяющую роль. Шумахер заслуженно занял поул-позишн, проехав искрометный круг, рискуя в каждом повороте, флиртуя с поребриками по периметру трассы.
День гонки оказался дождливым, и, учитывая беспрецедентное мастерство немца в дождевых условиях, все говорило о том, что первая победа Шумахера за Ferrari будет чистой формальностью. Вместо этого он разбил машину на первом круге гонки. Немец очень плохо стартовал, пропустив вперед Деймона Хилла, а затем машину понесло в заграждение в повороте «Портье». Это произошло полностью по его вине. Безутешный Михаэль пешком вернулся в паддок, заперся в моторхоуме Ferrari и просидел там полчаса наедине со своими мыслями, а потом вышел к журналистам. Когда он появился, он сумел все обыграть просто безупречно:
«Я крайне расстроен. Расстроен и зол на себя. Лишь я один виноват в том, что случилось. Я зацепил обочину и не смог удержать машину по своей вине. Трасса была скользкой, но я один допустил эту кошмарную ошибку. Я человек и могу ошибаться, но я очень расстроен за Ferrari, потому что это была первая реальная возможность для нас побороться за победу в гонке. Теперь я просто обязан сделать все правильно, вернуть долг команде и болельщикам».
У Михаэля впоследствии были и другие спорные ситуации, после которых многие его приближенные ждали от него действий, как тогда в Монако, но подобное было скорее редкостью. Несмотря на то что поднять руки и признать свою неправоту иногда лучше всего, Михаэль начал считать, что СМИ требуют извинений, особенно итальянцы-католики, настаивающие на признании во имя отпущения грехов. С годами Шумахер все меньше шел у них на поводу. Разумеется, есть разница между простой ошибкой, которая не отразилась ни на ком, и инцидентом с участием других гонщиков." |
По иронии судьбы, когда Михаэль сел на свой Ducati, чтобы вернуться в апартаменты, он проехал всего лишь несколько сотен метров, после чего у него заглох двигатель! Это был не день Шумахера.
После чистосердечного признания немца в Монако Жан Тодт заметил, что «Шумахер признает ошибки других, но не свои собственные». Это, правда, и является отличительной чертой великих гонщиков. В тот же момент не было никакого другого объяснения происшедшему: Михаэль потерял контроль над болидом, и это его глубоко огорчило.
Две недели спустя у Шумахера появилась возможность «сделать все как надо» на Гран-при Испании в Барселоне. Гонка опять же была дождевой, и в этот раз он не допустил ошибки. Это стало одной из величайших демонстраций мастерства, которые случались в Формуле-1. Его преимущество в скорости оказалось таким, словно трасса была сухой для него и мокрой для всех остальных. В плохих погодных условиях он иногда проходил круги на четыре секунды быстрее ближайшего преследователя. И снова многие начали сравнивать его с Сенной, одним из немногих, кто был способен настолько превзойти остальных. В нормальных условиях на техничном треке, каковым является Барселона, у Ferrari не нашлось бы оружия против аэродинамически превосходившей ее команды Williams, которая была почти на секунду быстрее в квалификации.
Болиды Ferrari испытывали постоянные проблемы со сцеплением в том сезоне, и в Испании Шумахер снова стартовал не слишком хорошо, в итоге скатившись на девятое место. Он пропустил три машины на первом круге, но был почти в семи секундах позади лидера, Жака Вильнева. Эдди Ирвайн вылетел с трассы, пытаясь справиться с машиной, так же, как и Деймон Хилл на Williams. Шумахер вскоре прошел Алези, Бергера и Вильнева, а затем просто укатил в туманные дали. К 39-му кругу он опережал всех на 1 минуту 12 секунд. По сравнению с ним все остальные гонщики казались бездарными новичками. Затем его начал подводить двигатель – из-за проблемы с электрикой цилиндры периодически вырубались. Шумахер замедлил темп, но тем не менее выиграл с преимуществом более сорока секунд. На последних кругах он разрядил атмосферу в боксах Ferrari, пошутив по радио: «Давайте потом встроим печку в болид, а то холодно!»
Шумахер доминировал в таких условиях, но он также был мотивирован, как никто другой, — хотел вернуть долг команде и поклонникам после Монако. Их вера в него, которая висела на волоске, более чем укрепилась, а шутка по радио свидетельствовала о том, что он думает о них.
Если внимательно наблюдать за этой гонкой, можно увидеть, как Шумахер меняет траекторию прохождения поворотов, пытаясь найти лучшее сцепление с трассой. Пока остальные довольствовались тем, что вообще остаются на трассе, Шумахер стремился к совершенству в сложнейших обстоятельствах. Ему удавалось идти на пределе, тогда как другие даже не желали знать, где этот предел. «Я пробовал разные траектории, потому что в трех или четырех местах на трассе сцепление было критическим, и я рисковал потерять контроль над машиной, — вспоминает Михаэль. — Прежде чем сделать обгон, я долго шел по траектории впереди идущей машины, не рисковал, всегда оставался настороже и следил за поведением болида».
Вслед за Барселоной пришло очень сложное лето, со сходами и невыразительными успехами. Напряжение нарастало, и многие говорили, что нужно уволить Жана Тодта. «Это было ужасно, — вспоминает Шумахер. — Давление становилось все сильнее. Все требовали, чтобы Жан ушел. Я сказал, что уйду вслед за ним. Думаю, что именно с тех пор мы всегда полагались друг на друга». Но затем Шумахер выиграл гонку в Спа, и пришло некоторое облегчение. За этим последовала невероятно эмоциональная победа в Италии, которая словно развеяла чары – в Монце Ferrari не побеждала уже восемь сезонов. Происходящее после финиша было невероятным: десятки тысяч людей взяли трассу приступом, развернули гигантский флаг Ferrari. Это была демонстрация силы и торжества всему миру, и именно Шумахер вернул фанатам гордость за команду. |
Родители Шумахера стали непосредственными свидетелями этого зрелища. После гонки его мать Элизабет дала интервью газете Gazzetta dello Sport в паддоке. «Мы приезжаем на гонки всего пару раз в год. Конечно, чувствуешь огромную радость, находясь здесь, но и переживаешь больше. Мы смотрели гонку с центральной трибуны, и это было великолепно. Монца восхитительна, все эти люди любят Ferrari, и мой Михаэль просто молодец. Мне еще не удалось его обнять, он занят, а нам нужно ехать. Я поздравлю его по телефону. Что ж, такова участь матери».
Шумахера охватила эйфория. В Монце он объявил, что они с Коринной ждут своего первенца. Михаэль был на огромном эмоциональном подъеме:
«Поворот за поворотом я думал о нашем ребенке. Это так прекрасно, так чудесно! Разумеется, моя жизнь изменится. Мне придется забыть о свободном времени и о сне. Получается, что я буду отдыхать, приезжая на Гран-при! Ребенок – это самый замечательный подарок, которого только можно желать.
Тиффози ждали победы очень долго. Они заслуживают этого. Я счастлив за них и за всю команду. Невозможно выразить, каково это – победить в Монце с Ferrari. Глядя вниз с подиума, я испытывал невероятные чувства. У меня мурашки по коже бегали».
Для семьи Шумахеров это был великий во всех отношениях день. В кулуарах Формулы-1 Вилли Вебер заключил сделку, которую еще не предали огласке. Младший брат Михаэля Ральф должен был выйти на старт Формулы-1 в следующем сезоне. По иронии судьбы он подписал контракт не с кем иным, как с Эдди Джорданом.