Отказавшись от предложения Пауля подбросить ее на машине, она согласилась взять плащ и побрела под дождем к замку.

В гигантском зале перед камином сидели Моника и Джульета, оживленно о чем-то беседуя. Пруденс и не знала, что Моника оставалась на ночь.

— А, вот и вы! — в один голос воскликнули женщины.

Пруденс улыбнулась и сняла плащ. С тоской отметила, что джинсы тоже придется переодеть.

— Добрый день! — добродушно поздоровалась она с женщинами, обрадованная, что не придется в этот скучный день сидеть с одними мужчинами.

— Колин вас разыскивает, — сказала Джульета. — Беспокоится, как бы с вами что-нибудь не случилось в такую погоду.

— Я прошлась до деревни и обратно, — объяснила Пруденс.

— Вас долго не было. Он места себе не находит.

Пруденс вздохнула, смущенная тем, что заставила кого-то волноваться.

— Извините. Я не хотела доставлять неудобства. Не предполагала, что Колин будет из-за этого переживать.

Дзкульета рассмеялась точно так же, как брат.

— Вообще-то он в ярости, но вы не расстраивайтесь по этому поводу!

Пруденс почувствовала, что ее ладони стали влажными. Конечно, она расстроилась — это уж совсем ни к чему, что из-за нее в доме поднялась суматоха. Еще раз извинившись, поспешила наверх, стараясь успокоиться. Быстро переоделась и опять спустилась вниз к женщинам.

— Скажите, и что же, Колин нанял вас из-за длинных ног, или вы в самом деле умеете печатать? — встретила ее столь странным вопросом Джульета.

Оцепенев от такой дерзости, Пруденс не сразу нашлась, как ответить.

Видимо понимая это, Джульета, рассмеявшись, сказала:

— Уж поверьте, я-то знаю моего брата!

— Я опытная секретарша, — решительно отрекомендовалась молодая журналистка.

— О, не сомневаюсь! — продолжила Джульета. — Но это вовсе не означает, что брат нанял вас только поэтому. Полагаю, вы не столь наивны, как притворяетесь. Не пробыли здесь и двух дней, а я уже наслушалась сплетен о вас с Колином. Я ничего не имею против, пожалуйста, вы взрослые люди! Однако, если вы на самом деле такая наивная, позвольте вас предупредить: мой брат — взрослый мужчина. И еще хочу вас предостеречь — он не любит, когда его водят за нос.

Пруденс почувствовала, что покраснела, и была рада, когда кот запрыгнул ей на колени, — можно было опустить голову и занять руки.

— Если я вас обидела, простите, — мягко договорила Джульета.

— Со своей стороны могу добавить, что Колин заинтересовался вами, — дружески коснувшись плеча девушки, произнесла Моника. — Сегодня, когда он обнаружил, что вас нет, это было видно по его глазам. Вообще он здорово изменился…

Пруденс смутилась вконец. Всегда неприятно, когда с тобой вот так говорят о сокровенном, да еще если это делают малознакомые люди. К тому же, предположение Моники, разумеется, совершенно не соответствующее действительности, почему-то все равно заставило сердце биться сильнее… Пруденс смело посмотрела ей в лицо, однако не обнаружила ни насмешки, ни злорадства, ни желания обидеть. Обе женщины вели себя спокойно, настроены были явно доброжелательно. Пруденс не почувствовала их желания ее разговорить, вызвать на откровенность. Видимо, просто так, коротали скучный день в болтовне…

И тут в зал ворвался разгневанный Колин. Скорее всего, дверь, не окажись она такой прочной, разлетелась бы в щепки.

— Черт побери, где вы были? — спросил он грозно, останавливаясь перед Пруденс и не обращая никакого внимания на Джульету и Монику, сидящих у огня.

Несмотря на не очень-то приятную ситуацию, невозможно было не отметить, что рассерженный Колин был фантастически красив.

— Ходила в деревню, — спокойно ответила она. — Вернулась уже минут двадцать назад. Вы меня искали? Спасибо за заботу, но, право, не стоило беспокоиться…

— Не стоило! — взорвался Колин. — Вы могли лежать в канаве со сломанной ногой!

— Ах, как драматично! — парировала Пруденс. — Вместо детских книг вам следует писать мыльные оперы!

Он безмолвно уставился на нее, а она тайком позлорадствовала.

Не говоря больше ни слова, Колин вылетел из зала, и было слышно, как затопал вверх по лестнице.

— А вы не такая уж наивная, как я предполагала, — холодно заключила разыгравшуюся сцену Джульета.

На следующее утро Джульета и Моника уехали в Эдинбург, а Пруденс начала работать с Хейли Монтгомери. Пока она решила не открывать карты — в ее распоряжении были две недели. Правда, представлялись они ей весьма мрачными. Колина не было видно с тех пор, как он пулей вылетел из зала. Следовало полагать, что все отношения между ними окончательно порваны.

Работа с писателем захватывала ее. Он пригласил секретаршу в маленькую комнату на третьем этаже, выходившую окнами на развалины аббатства, где были только стул и стол, да пишущая машинка, и вручил горы бумаг, исписанных от руки и частично отпечатанных. Это был его первый роман после десяти лет молчания. Пруденс предстояло все перепечатать.

Завтракали они вдвоем.

— Издатель у вас уже есть? — невинно поинтересовалась Пруденс.

— Точно не знаю, — ответил Монтгомери. — Думаю, найдется, при желании.

— Значит, литературный мир пока не знает, что вы написали новый роман?

Он рассеянно посмотрел на нее. Одет Хейли был просто, очень по-домашнему, и Пруденс подумала: "Кто бы поверил, что передо мной сидит лауреат Пулитцеровской премии!"

— Вы правы.

"Эллиот будет в восторге", — порадовалась она.

— А почему вы снова взялись за перо?

— Почувствовал необходимость.

"Эту фразу запомнить нетрудно", — отметила Пруденс.

— Вам понравилось то, что вы написали?

— Я не стал бы просить вас печатать, если бы не был удовлетворен этой вещью.

Тут она поняла, что Хейли ждал этого вопроса, чтобы исправить сказанное им при их первой встрече. Тогда он явно перегнул палку, высказав сомнение, может ли вообще теперь писать.

— Да, конечно, это глупый вопрос. Пруденс вспомнила, как Эллиот говорил ей, что журналистские вопросы не могут быть глупыми. Грубыми, нетактичными, бесцельными, основанными на сплетнях, какими угодно, но никогда — идиотскими. Любой может оказаться именно тем, чем надо, дабы расколоть собеседника.

Во вторник за завтраком вместо Хейли она обнаружила Колина. Он сообщил, что секретарь понадобится отцу только после обеда, и предложил ей пойти прогуляться. Пруденс с радостью согласилась. Они опять отправились к развалинам аббатства. Вовсю пригревало солнце, воздух был сырым и теплым.

— Отец говорит, что вы отлично справляетесь, — как бы невзначай заметил Колин.

— Приятно слышать. Мне нравится его новая книга.

— Она настолько хороша?

Пруденс остановилась, и он тоже замер, повернувшись к ней лицом. Таким симпатичным она его еще никогда не видела! Но в глазах было сомнение. Интересно, он думал при этом о ней или об отцовском романе?

— Да, мне так кажется.

Колин внимательно смотрел ей в глаза.

— И откуда может знать секретарь?

— Я и не говорила, что знаю. Кажется…

— Вам и не положено.

— Слушайте, прекратите делать предположения на мой счет!

Колин улыбнулся. Дальше до развалин они шли молча, и, только когда оба уселись на крошечной полянке у древних камней, произнес:

— Я звонил Джоан.

— Ну и что?

— Спросил ее о вас.

Он очень внимательно в нее всматривался, поэтому ей было непросто сохранить невинное выражение лица.

— И она сказала вам, что я получала только отличные отметки?

— Практически да, — загадочно ответил он, вытягивая ноги на траве. — Во всяком случае, дала вам добрую рекомендацию.

— Добрую?

— Да, сказала, что не очень хорошо вас знает, но вы кажетесь ей весьма образованной и… Господи, какое же слово она сказала? — Колин призадумался, но Пруденс догадалась, что он просто выдержал паузу — на самом деле ничего не забыл. — Ах да, надежной! Именно так. — Откинувшись на один локоть, он провел другой рукой по ее обнаженной коже и улыбнулся. — На этот раз мурашки не появляются?

Пруденс слегка отодвинулась.

— Их никогда и не было! — Она сердилась, но, конечно же, не из-за этого нежного прикосновения. — Колин, я не… — замолкла и тяжело вздохнула. — Джоан не совсем хорошо меня знает…

— Хотите сказать, что не такой уж вы надежный человек?

"Ну, сказки же ему, скажи! — уговаривала она себя. — Просто скажи: я репортер "Манхэттен мансли" и приехала сюда, чтобы написать статью о вашем отце, но договорилась с Джоан… Колин поймет".

Вместо этого горько засмеялась.

— О нет.

— Знаете, — небрежно заметил Колин, — Джоан почему-то забыла, о чем хотела мне сказать, хотя твердила Монике, что очень важно, чтобы я до нее дозвонился. Странно, не правда ли?

Пруденс ничего не оставалось, как только пожать плечами.

— Я слышал, вчера вы звонили в Нью-Йорк, — продолжал он. — Наша деревушка маленькая — все на виду. Родителям?

— Нет, по делу, я имею в виду — по поводу квартиры.

— Пруденс, вы так же не умеете лгать, как и Джоан! Мне удалось вытянуть из нее кое-что о ваших успехах. У вас три отличные отметки. Но трудно поверить, что вы звонили ей только для того, чтобы просить не сообщать мне о ваших успехах. Джоан даже не могла объяснить, откуда ей известно, что я нанял вас к отцу секретарем. Вообще, весь разговор как-то ее раздражал… Не понимаю почему.

— Колин…

— Вы умеете молчать, Пруденс. Все время делаете вид, что неразговорчивы, в большей степени, чем это есть на самом деле. Почему?

— Я очень хотела получить эту работу и…

— Лжете!

— Да, — устало произнесла она и стала подниматься, собираясь уйти.

Колин перевернулся на живот, обнял ее за талию и привлек к себе.

— Не так быстро! — попросил он, приподнимаясь над ней и крепче прижимая к себе. — Я же говорил вам, что совпадения разбудили во мне подозрения, и мне ничего не оставалось, как нанять вас. А теперь подозрения усилились.

И тут его губы встретились с ее губами. Зная, что не сможет его оттолкнуть, она обняла его за шею и ответила на поцелуй. Его руки проскользнули под ее свитер, тепло прикоснулись к прохладной коже живота, затем к обнаженной груди. Он поцеловал ее в шею, затем ниже — в вырез пуловера. Пруденс закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает желание.

Неожиданно Колин отодвинулся и выпрямился.

— У отца есть бинокль, и он иногда просматривает окрестности в поисках подходящего материала для книги.

Она почувствовала, что начинает краснеть, открыла глаза, села и выпрямилась, поправляя задранный свитер.

— Надо же! — усмехаясь и глядя на нее, произнес он. — Вы краснеете, моя дорогая.

— Сейчас, точно, краснею.

Он по-прежнему улыбался.

— Мне надо было спросить разрешение на это или просто воспользоваться своим положением?

Пруденс нахмурилась:

— Я полагаю, продолжения не будет?!

— Пока нет.

— Вы рассказали о подозрениях вашему отцу?

— Подожду, пока не получу подтверждений, а уж тогда представлю полный доклад.

— Ничего достославного в этом не будет, не рассчитывайте.

— Ваши родители живут в Коннектикуте?

— У вас нет никакого права расспрашивать меня, К. Дж. Монтгомери.

Он усмехнулся, ничуть не смущенный.

— Предполагаю так же, что вы прочитали и все мои книги?

— Нет! — решительно ответила она. — Макголины показали мне три ваших книги. Кстати, я бы хотела их прочитать.

Поправляя рубашку он поднялся.

— Боюсь, они выше вашего уровня, Пруденс Ад елайн!

— Очень смешно!

— К. Дж. Монтгомери известен своим юмором.

Он наклонился, чмокнул ее в щеку, затем перепрыгнул через камень и зашагал к замку. Пруденс упала в траву и уставилась в бледное небо. Как бы было все проще, будь он ей безразличен! Гораздо проще, повторила она сама себе, не в силах подавить улыбку при воспоминании о его поцелуях.

В среду, после полудня, Пруденс пошла в деревню и позвонила Эллиоту.

— Я ждал вашего звонка, — ответил он почему-то сердито.

— Я была занята, — объяснила она. — Эллиот, мои дела идут не слишком хорошо. Хейли не очень разговорчив. Он себе на уме, или, по крайней мере, таким кажется. Конечно, не станет же он рассказывать секретарю всего того, что мог бы сказать корреспонденту.

— Ты и без него можешь раскопать достаточно много, пошевелив мозгами. Мне не надо учить тебя, как это делается.

— Эллиот, — терпеливо сказала она, — здесь все охраняют его уединение. — Последовала продолжительная пауза. — Я-то выспрашиваю, но не всегда получаю ответы на свои вопросы, — продолжала она, как бы оправдываясь. — Но удалось узнать кое-что интересное.

— Например?

Пруденс подумала, что не стоит ей сразу обо всем рассказывать, не получив предварительного обещания ничего не печатать без разрешения Хейли. Ведь не исключено, что ее Эллиот просто уволит, а статью возьмет и опубликует. Всегда найдется писака, способный превратить в очерк ею сказанное. Конечно, она думала, что Тромбли никогда на такое не пойдет, и все-таки лучше себя обезопасить.

— Эллиот, тут возникла одна проблема. Поэтому я и звоню. Мне пришлось заключить договор с Джоан Монтгомери.

— Я уже слышал.

— Что?

— Она приходила и сказала все, что думает о нашей журналистской этике, затем передала ваш разговор, — сообщил Эллиот отнюдь не радостным тоном. — Прежде чем с кем-то договариваться, ты обязана была поставить меня в известность.

— Я знаю! — поторопилась она подтвердить, в панике от того, что обе работы вдруг оказались на волоске. — Но вы должны признать, что в этом есть справедливость. Неэтично объявлять всему миру, где скрывается Монтгомери, если он сам этого не хочет.

Тромбли так тяжело вздохнул, что Пруденс услышала это через океан.

— Девочка, я был журналистом еще до того, как ты родилась, и подобные решения мне приходилось принимать каждый день. — Эллиот помолчал, должно быть ожидая ее реакции, но так как она молчала, продолжил: — Но ты права. Если не получишь разрешения Хейли, печатать не будем. Это суровое нарушение этики. В противном случае Монтгомери будет вправе обратиться в суд. Но, Пруденс… — произнес он и опять сделал паузу. — В следующий раз, когда надумаешь заключать сделку, предварительно сообщи. Думать и принимать независимые решения ты должна сама, но не за меня. И еще одно… — Он вновь умолк.

— Я внимательно слушаю, — напомнила о себе девушка.

— Если бы я не согласился с тобой и сказал, что напечатаю статью без разрешения Хейли, ты бы стала ее писать?

Пруденс поколебалась, но все-таки решила хоть на сей раз сказать правду:

— Нет.

— Но я уволил бы тебя…

— Знаю.

— Значит, нам обоим повезло, — с облегчением заключил Тромбли. — Жду от тебя звонка!

— Хорошо. А вы, пожалуйста, задержите Джоан Монтгомери в Нью-Йорке немного дольше.

— Попробую.

Пруденс быстро рассказала издателю все, что узнала о Хейли, и, вешая трубку, поняла, что они остались друзьями.

Но когда обернулась, счастливое настроение как рукой сняло — в двух метрах от нее с сумкой продуктов в руках стояла Бренда. Пруденс побледнела: "О Господи!"

— Так кто вы? — зло спросила Бренда.

— Не могу ли я все объяснить за чашкой чая? — вежливо улыбаясь, предложила незадачливая обманщица.

Бренда гордо подняла подбородок, холодно глядя на нее.

— Пауль дома с Венди, но должен отправиться на пастбище, мы сможем поговорить у нас. — И, не говоря ни слова, пошла вперед.

За столом Пруденс все рассказала Бренде.

— Хейли никогда не позволит напечатать вам статью, — с абсолютной уверенностью заявила та, выслушав ее до конца. — И на вашем месте, Пруденс, я бы никому ничего не сказала, а первым же рейсом улетела обратно в Нью-Йорк. Избавили бы себя, да и многих от неприятностей. А там скажите вашему редактору, что Хейли не разрешил ничего печатать. Так оно и будет на самом деле.

— Не могу этого сделать, — тихо возразила Пруденс. — Я должна поступить так, как обещала Джоан Монтгомери, кроме того, обязана выполнить задание редакции.

— А кто такая Джоан, чтобы заключать сделки за своего бывшего мужа?

Пруденс не ответила. Да и вряд ли Бренда ждала ответа. Фраза прозвучала скорее с восклицательным, нежели с вопросительным знаком. Но убедить Бренду все же попробовала:

— У меня еще есть две недели — теперь уже чуть меньше. Как только появится подходящий момент, расскажу обо всем Хейли и сразу же уеду. Конечно, если теперь вы раньше не расскажете Колину и Хейли.

— Я не могу лгать из-за вас.

— Я не прошу вас лгать, — настаивала на своем Пруденс, пытаясь говорить спокойно. — Только прошу ничего не говорить.

Бренда поставила кружку.

— А если Колин спросит?

— Не спросит! А если спросит — поступайте так, как велит вам совесть. Сейчас я прошу вас не идти сразу же в замок и не оповещать всех, что секретарша Пруденс Эдвардс на самом деле репортер известного американского журнала.

— Не буду.

Пруденс виновато кивнула.

Как раз в это время в дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, в дом вошел Колин.

— Кое-кто вас видел! И знал, куда вы пошли, — весело сообщил он.

Пруденс испугалась, что ее выдаст бледность, если, конечно, этого не сделает Бренда.

— Рада тебя видеть, Колин! — поднимаясь, приветствовала хозяйка дома. — Принести тебе чашечку чая?

— Нет, спасибо. Я шел домой и подумал, может быть, Пруденс захочет составить мне компанию? — Он посмотрел на нее. — Так как?

— О-о, — приходя в себя, произнесла она. — Конечно!

Бренда, облокотившись на стол, смотрела, как Пруденс поднимается.

— Мы очень интересно побеседовали, — улыбнулась она. — Пруденс рассказала мне о своей жизни в Нью-Йорке. И я подумала, что неплохо было бы прокатиться туда.

Пруденс надеялась, что Колин не заметил, какое облегчение она почувствовала от этих слов. Это бы дало ему пищу для новых подозрений.

Они попрощались, Колин вышел первым.

Уже в машине, по дороге к замку, он посмотрел на Пруденс и спросил:

— Кому вы звонили на этот раз?

— Что? О, вы имеете в виду по телефону? Откуда вы знаете?

— Один человек сказал мне, что видел вас вместе с Брендой.

Пруденс не могла понять, знает он что-нибудь или нет.

— Ну, мне стало одиноко, вот я и решила позвонить Тони.

— Намеревались сбежать в Нью-Йорк?

— Нет, конечно!

В салоне воцарилась тишина. Пруденс смотрела, как за окнами проносится местность. "Когда идешь пешком, все воспринимается совсем по-другому", — подумала она, стараясь отвлечься.

Наконец Колин заговорил:

— Сегодня вечером я еду в Эдинбург. И не вернусь до субботнего вечера или даже до воскресенья.

Пруденс понимала, что это должно принести ей облегчение. Он не будет отвлекать ее внимание, усугубляя вину, задавая вопрос за вопросом. Однако вместо этого ей стало тоскливо. Ему она просто сказала:

— О-о!

— На фестиваль, — добавил он.

— Надеюсь, вы хорошо проведете время.

— Труппа Моники танцует в четверг вечером, — оповестил Колин. — Я обещал приехать посмотреть.

— Нельзя нарушать обещания.

— Отец не отпустит вас, — продолжал он, игнорируя ее замечания.

Она удивленно посмотрела на него. Колин усмехнулся:

— Я спросил его, но он так увлечен работой, что не терпит никаких вмешательств. Похоже, снова обрел творческий настрой. Вы печатаете его первую за десять лет книгу. Я был бы рад, если бы вы составили мне компанию, но не могу не сказать, что огорчился из-за отказа отца.

— Понимаю, — кивнула Пруденс.

Он на секунду повернулся к ней, широко улыбаясь.

— Но вы будете скучать без меня.

Она густо покраснела, а Колин рассмеялся. И вдруг оповестил:

— Знаете, я звонил Арнольду Тромбли.

Она закашлялась:

— Что вы говорите?

— Связался с вашим бывшим работодателем, — как ни в чем не бывало, повторил Колин. — Я же говорил вам, Пруденс: как бы сильно вы мне ни нравились, все равно меня терзают подозрения. Странно, знаете ли, удовлетворительные отметки вдруг ни с того ни с сего оборачиваются отличными. Арнольд весьма удивился моему звонку.

— Еще бы! А вы бы не удивились? — спросила Пруденс, представив себе реакцию Эллиота, когда тот поднял трубку и услышал голос Монтгомери из Шотландии.

— Вероятно! Ведь я задал ему кучу вопросов. Он сказал, что вы у него первая секретарша, которая слушает курс "Юмор в американской прозе", тем не менее, отрекомендовал вас наилучшим образом. А когда я спросил, почему же он вас уволил, вместо того чтобы предоставить отпуск за свой счет, не дал вразумительного ответа. Вообще, мне показалось, что он не очень-то был рад со мной общаться. Может, в обиде, что я переманил вас?

— Сомневаюсь, — с трудом вымолвила Пруденс.

— И еще одна вещь удивила меня, — продолжал Колин. — Он сразу сам поднял трубку. Неужели еще никого не подыскал на ваше место?

— Нет, — ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал равнодушно. — На что вы намекаете?

— Все очень просто: этот Арнольд Тромбли не убедил меня, что вы та, за кого себя выдаете, — с улыбкой объяснил Колин. — Расследование занимает меня все больше и больше, знаете, оказывается это прелюбопытное занятие.

— В следующий раз вы позвоните моей матери? — язвительно поинтересовалась Пруденс.

— Дайте мне ее номер, и я позвоню. Кстати, я спросил Тромбли, из какого города вы родом, он пробурчал что-то невнятное и повесил трубку.

— Молодец!

— Ну?

— Что "ну"?

— Какой номер телефона у вашей матери?

— Вы невозможны! — заявила Пруденс, радуясь, что они наконец-то подъехали к замку.

Выйдя из машины, Колин обошел ее и остановился около девушки, не давая ей возможности сразу уйти.

— Знаете что, Пруденс, я уеду на несколько дней и не смогу за вами присматривать, — сказал он достаточно грозно. — Идите, печатайте и постарайтесь не навлечь на себя беду. Потому что, если вы расстроите отца, он будет нервничать, не сможет работать — а вы мне тогда за это заплатите. — Он взял ее за плечи, посмотрел прямо в глаза. В этом не было бы ничего особенного, если бы при этом в пепельно-серых глазах не пылала страсть. — Какой бы привлекательной и очаровательной вы ни были, я вам совсем не понравлюсь, если вы выбьете отца из колеи. Я ясно выражаюсь?

Она резко сняла его руки со своих плеч и с отвращением проговорила:

— Абсолютно! Теперь я вижу, что Джоан дала вам очень точную характеристику.

Он сощурился, ожидая, что она скажет дальше.

— Джоан назвала вас, цитирую дословно, "жутко неприятным типом". Каким бы привлекательным вы ни были, Колин Монтгомери, можете быть уверены, что я не сделаю ничего такого, чтобы расстроить вашего отца. И вовсе не из-за ваших угроз, а потому, что я — это я.

Она уже поворачивалась, чтобы уйти, и тут Колин поймал ее на полуобороте, притянул к себе и прильнул к ее губам. У Пруденс перехватило дыхание. Не осознавая, что делает, она обняла Колина за плечи и стала страстно отвечать на поцелуи, каждой клеточкой отзываясь на его прикосновения. Когда они оторвались друг от друга, у нее кружилась голова.

— Я не кажусь смешным? — спросил он низким голосом.

Пруденс лишь вздохнула.

— Мне пора, — твердо сказал он.

Она кивнула и убрала руки. Пронаблюдала, как он вошел в замок, и последовала за ним, но уже не догнала ни в зале, ни на лестнице. Через пятнадцать минут, сидя у себя в комнате, услышала, как «порше» выехал из ворот.