На капитанском мостике началась бурная радость. Она распространялась по всему «Непобедимому», пока образ миниатюрного солнца, что расцветало на орбите газового гиганта, перескакивал с экрана на экран. По коридорам разносился волчий вой триумфа и облегчения.

Питер Редер мгновенно ко всему этому присоединился, причем его ликование было приправлено законной гордостью. «В конце концов, это была моя идея», – с легким самодовольством думал он.

Тут Питер вдруг понял, что расцветающее солнце может значить для «спидов», которые довели плазму вокруг линейного крейсера повиан до температуры выше критической.

– Ведь это как рядом с бомбой «солнечный феникс» оказаться! – воскликнул он.

Редер влетел на полетную палубу в тот самый миг, когда завыли тревожные клаксоны. Оказавшись там, он пристегнул шлем своего дезактивационного скафандра; гигантская камера за переходным шлюзом уже приобрела ту яркость и отчетливость, которая означала, что оттуда выкачан воздух. Когда громадные ворота в космос распахнулись, воздуха там хватило лишь на то, чтобы запустить несколько случайных клочков бумаги и кусочков фольги в медленное межзвездное путешествие. Безымянный газовый гигант покачивался снаружи, прекрасный и жуткий в красно-сине-зеленых тонах, а его кольцо казалось мостом через небеса. Расширяющийся шар перегретого газа, в который теперь превратился повианский корабль, для невооруженного глаза был едва различим.

Редер и все его люди ожидали в дезактивационных скафандрах. Он провел языком по соленым от пота губам; туман частиц большой энергии расползался по всей округе от работы орудий и моторов, а также остатков боевых кораблей, что отправились в Эйнштейнов Рай. Как только последний «спид» притащился домой и громадные наружные ворота закрылись, Редер отключил предохранительный клапан, который держал бы всех в ожидании перед главной палубой до тех пор, пока не выровнялось бы давление воздуха. Системы его скафандра отозвались треском, когда поля сцепки отключились. Новая порция частиц большой энергии.

«Впрочем, мы все в скафандрах, – подумал Редер, – так что это неважно».

А вот что действительно было важно, так это как можно скорее вызволить пилотов из машин и доставить их в лазарет. «Спиды» могли подождать, хотя их истерзанный вид сжимал Редеру сердце. В абляционном покрытии были прожжены дорожки, которые ярко блестели в тех местах, где металл сплавился с керамикой под пульсирующими ударами плазменных разрывов или более острыми уколами лазерных лучей. Рамы были покорежены, заметно выгнуты там, где их повредили близкие промахи. Математически точные пунктирные повреждения от высокоскоростных кинетических снарядов маскировали расплавленный хаос под ними. А поверх всего шло зудящее предупреждение детекторов радиации. Тот чудовищный термоядерный взрыв выкачал в космос невероятное множество квантов большой энергии. Не остановленные на такой близкой дистанции защитными полями, они буквально исхлестали «спиды», прорываясь сквозь ткань и производя настоящую бурю вторичной радиации там, где они натыкались на металл.

Помогать были призваны все те, кто имел хоть минимальные навыки первой помощи, включая Редера. Потребность в неотложной медицинской помощи оказалась даже выше той, что планировалась в самых пессимистичных прогнозах, и оставались большие сомнения, хватит ли всем пострадавшим регенерационных резервуаров.

«Что ж, – подумал Редер, – не так сложно будет опознать тех, кому они больше всего потребуются. Тяжелые радиационные ожоги вроде как сами за себя говорят». Он оскалился в какой-то пародии на ухмылку, стоило ему только увидеть «спид» Гивенса. Половина правого крыла там вообще отсутствовала, и из-под растерзанного покрытия торчали детали; от правого сопла словно бы какой-то гигант зубами кусок отхватил. «Как он эту развалину вообще лететь заставил? – подивился Питер. – Этот человек – потрясающий пилот», – с глубоким уважением подумал он, запуская вперед команду обслуживания.

Сам Гивенс, очевидно, не смог опустить трап, так что Редер набрал код у себя на пульте, а потом как можно скорее запрыгнул на борт.

Гивенс развалился в кресле, уронив облаченную в шлем голову на грудь. Питер стал аккуратно поднимать голову пилота, пока ему наконец не удалось заглянуть под лицевую пластину. И он тут же об этом пожалел. Гивенс медленно открыл глаза и секунду спустя понял, кто над ним стоит. Лейтенант охнул.

– Убить меня хотите? – подозрительно вопросил он.

– Нет, – сказал Редер. – Я всего лишь хочу доставить вас в лазарет. Крепитесь. Двигаться будет больно, но мы как можно скорей постараемся. – «Слава Богу, у нас теперь регенерационные резервуары имеются», – от души порадовался он. Лет тридцать тому назад человек в состоянии Гивенса неизбежно умер бы через двое мучительных суток.

Гивенс потерял сознание раньше, чем его спустили по трапу. «Это даже к лучшему», – подумал Питер. Ведь перед тем, как погрузить Гивенса в специальную ванну для транспортировки, его еще требовалось избавить от шлема и скафандра. Страшно было подумать, что ему при этом пришлось бы перенести, будь он еще в сознании. Вопил бы для начала как резаный. Клочья кожи отходили бы вместе со скафандром, а времени на особые нежности у санитаров уже не оставалось.

Ожоги были обширными. Редер быстро огляделся. Похоже, каждый «спид» принес в себе раненого, однако большинство из них все же были способны пусть с посторонней помощью, но идти. Они закончили с Гивенсом и закупорили емкость жизнеобеспечения, которой предстояло его поддерживать, пока пилота не перегрузят в регенерационный резервуар.

– Удачи, лейтенант, – пробормотал Редер, когда один из санитаров покатил ванну в лазарет. А затем он целиком переключил свое внимание на следующий «спид» и следующего раненого.

* * *

– В целом, – заключил капитан-лейтенант медицинской службы Голдберг, – все вышло не так скверно, как казалось вначале. Нам удалось использовать два наших подразделения для оказания помощи не столь тяжело раненным, никак не ограничивая при этом потребности тех, кто нуждался в более интенсивном уходе. У всех наблюдается нормальный прогресс. И несмотря на вполне понятную скорбь по погибшим товарищам, моральный дух в целом оказался гораздо выше, чем ожидалось. Я рассчитываю уже к концу этой недели выписать первых двоих. – Доктор сложил перед собой руки и одарил капитана лучезарной улыбкой, напоминая при этом смышленого школьника, точно знающего, что он заслуживает одобрительного хлопка по спине.

– Блестяще, доктор Голдберг. Благодарю вас и весь ваш персонал за превосходно выполненную работу, – с теплой улыбкой сказал Каверс, оказывая медикам ту поддержку, которой они, несомненно, заслуживали. Капитан не знал, какие именно материально-технические чудеса доктор Голдберг извлек из рукава, чтобы теперь сделать столь утешительно-обнадеживающий рапорт, зато он точно знал, что они случились. Спецификации с трудом допускали то число тяжелораненых, которое им реально пришлось лечить. Менее способный корабельный врач оказался бы попросту завален работой.

Голдберг определенно поднял настроение другим членам старшего офицерского состава. Теперь они даже выглядели не такими усталыми, включая Редера, от которого капитан ожидал получить самый малоприятный рапорт.

Правда, было весьма прискорбно, что Голдберг не смог спасти последнего уцелевшего повианина.

– По чужаку вы что-то можете доложить? – спросил Каверс.

Доктор Голдберг покачал головой.

– Мне очень жаль, сэр, – со всей серьезностью произнес, – но времени для вскрытия у нас пока не нашлось. Самой очевидной причиной смерти является рана в области грудной клетки. – Доктор указал на соответствующий участок своей груди. – Мы не сумели ее заштопать, и пока что мы не знаем, какой ущерб был нанесен внутренним органам.

– И он так ничего и не сказал, кроме… – Каверс сверился со своим блокнотом, – «вы меня убили, вам отомстят, вы за это заплатите»?

– По крайней мере, больше мы ничего не поняли, – ответил Голдберг. – Похоже, он порой на своем языке разговаривал. Звуки, которые он издавал, для стонов или еще чего-то такого кажутся слишком упорядоченными. У нас есть запись всех звуков, которые он произвел. Передать вам копию, сэр?

– Да, пожалуйста, – сказал капитан.

– Они искренне ожидали, что их спасут, – медленно произнес майор Хаджи.

Каверс бросил на него взгляд. Вообще-то майор должен был все еще оставаться в лазарете, но он настоял на том, чтобы ему позволили принять участие в совещании.

– Что заставляет вас так думать, майор? – спросил Редер.

– Когда мокаки взорвали дверь, повиане попытались сбежать. В конце концов они отбились от охранников и бросились к своим союзникам. Но мокаки их просто покрошили. По сути, я бы даже сказал, что именно за этим они там так долго и оставались. Им хотелось любой ценой убить повиан. – Хаджи покачал головой. – Они на них весь огонь сосредоточили. Наверно, только из-за этого я до сих пор жив.

Капитан задумчиво кивнул.

– А повиане это поняли?

– Тот, которого мы пытались спасти, понял, – уверенно ответил майор. Он слегка изменил позу, но больше никаких признаков неудобства себе не позволил.

– Раньше я склонен был считать сообщения о том, что толкователи отдают «предателей Конгрегации» на корм повианам простой пропагандой, – сказал Редер. – Но если это правда, то очень в духе мокаков восставать по этому поводу против повиан, а не против своих вождей.

Было очевидно, что все сидящие за столом с этим согласны, и, судя по задумчивым выражениям их лиц, они прикидывали, как этот инцидент может отразиться на отношениях мокаков с повианами.

Каверс сжал губы.

– Если повиане каким-то образом узнают, что произошло с их собратьями, – заметил он, – вполне вероятно, что они это одобрят. Вряд ли им хочется, чтобы мы кого-то из них в плен захватили.

– Но это действительно в духе мокаков, как верно заметил коммандер Редер, бояться этих тварей и одновременно их презирать, – сказал доктор. – Меня с самого начала удивляло, как мокаки вообще смогли с повианами в союз войти.

– Я к ним тоже любовью не проникся, – пробормотал майор Хаджи.

– Коммандер Редер, – произнес капитан. – Ваш рапорт, пожалуйста.

– Дезактивационные процедуры уже завершены, – объявил Питер. – И я рад доложить, что все прошло очень гладко. Никаких несчастных случаев, никто из моих людей не пострадал, все зараженные материалы надежно запечатаны и ожидают удаления. Мы с лейтенантом Роббинс разработали план, благодаря которому мы сможем спасти семь из одиннадцати наиболее тяжело поврежденных «спидов» путем утилизации четырех, которые ремонту не подлежат. Таким образом, в целом у нас остается двадцать шесть более или менее функционирующих машин, хотя наш резерв запчастей едва ли не исчерпан. – Редер сжал губы. – Эта победа дорого нам обошлась, сэр.

– И все же я убежден, – сказал Каверс, оглядывая сидящих за столом, – что начальство будет удовлетворено проведенной операцией. – Тут он улыбнулся майору Хаджи. – А в особенности его маленький триумф лейтенанта Слейтер порадует. Майк Флит имеет для нас ценность еще более непосредственную, чем могли бы иметь повиане.

«Ага, – подумал Питер. – Потому что он «бизнесмен». А с «бизнесменами» всегда можно договориться».

– Далее, сэр, – продолжил Редер. – Мокакские «спиды», захваченные десантниками, имеют несколько незнакомых компонентов. Мне нужно ваше разрешение на то, чтобы я или лейтенант Роббинс допросили взятых нами в плен инженеров.

– Разрешение дано, – сказал капитан. – Мистер Бут, вам предписано обеспечить коммандеру и лейтенанту приемлемый доступ к пленным.

– Есть, сэр, – отозвался Бут. Глаза его сверкнули, когда он взглянул на Редера.

– Еще вопросы имеются? – спросил Каверс. Все дружно помотали головами. – Тогда совещание можно считать закрытым.

* * *

Колени Комптона Духовидца вовсю дрожали, и он благодарил Духа Судьбы за то, что роскошная серая ряса скрывала их столь унизительное предательство. Впрочем, насколько он знал, жалкие повианские выродки могли видеть все его голое тело под одеждой. Духовидец аж передернулся. Последняя казнь, на которой он присутствовал, была слишком свежа в его памяти, и в пищеварительных сумках повиан тогда что-то такое было. Он очень старался слишком пристально на них не смотреть.

Впрочем, для мокакских охранников, что стояли у входа в апартаменты повианского посла, лицо Толкователя несло на себе выражение надменного спокойствия, и весь его облик был для них совершенно непроницаем. Так что они распахнули для него двери, даже не удосужившись постучать. Все двери должны были открываться перед Толкователями Праведного Пути.

– Ну вот, – обращаясь к своему секретарю, сказал на повианском посол За'асат. – А я все думал, когда же они кого-то пришлют.

Двое повиан следили за приближением Толкователя, благодаря расширенному диапазону своего зрения видя, какой эффект страх мокака оказывает на температуру его тела.

– Непохоже, чтобы он нам добрые вести принес, – заметил секретарь по имени Д'рил.

– Да, действительно. По-моему, он ожидает, что мы его прямо сейчас на куски разорвем и съедим, – довольным тоном отозвался За'асат. – Знаешь, Д'рил, некоторые из наших братьев по клану на самом деле людей не любят. Но только не я! Я их просто обожаю. Несравненный деликатес!

В полном восторге от остроты посла, Д'рил аж хвостом по полу щелкнул, а человек резко остановился в нескольких метрах от них, и его причудливо раскрашенная плоть стала еще бледнее.

Духовидец едва сдержал свой мочевой пузырь, когда чужак, явно ему угрожая, зловредно щелкнул хвостом. «И все же, – напомнил он себе, – раз уж такова воля Духа Судьбы, что я должен страдать… – тут Толкователь с трудом сглотнул слюну, – то я должен все это вынести». Он поклонился монстрам – скорее из страха, нежели из уважения.

– Добро пожаловать, Толкователь, – сказал мокаку За'асат. Он понятия не имел о том, кто был этот курьер. Несомненно, кто-то не слишком значимый – или даже кто-то, заслуживающий наказания. Этим мокакам, похоже, ничто так не нравилось, как без конца друг друга унижать. За'асат просто не понимал, как вид, одержимый такой жизнеотрицающей чепухой, вообще мог выжить, не говоря уж о том, чтобы развиться до возможности выхода в космос. Конечно, повиане тоже друг с другом боролись. За территорию, за власть, за добычу, за возможности роста для своего клана. Но за такую… бессмыслицу? Нет, он решительно этого не понимал, и даже не мог найти в своем языке подходящее слово.

За'асат решил дождаться, пока курьер заговорит.

– Я… я принес скорбные вести, посол, – сумел наконец выдавить из себя Духовидец.

– Как вам не повезло, – сочувственно отозвался За'асат.

Духовидец закрыл глаза и мысленно прочел быструю молитву.

– Посол, четыре представителя, которых вы послали в наш передовой подслушивающий пост… – Толкователь умолк, явно неспособный продолжить.

– Слушаю вас, Толкователь, – подбодрил его За'асат.

– Они были убиты, а ту базу захватили наши враги, – закончил Духовидец. Испытывая отчаянную нехватку кислорода, он аж закачался.

– Да, я знаю, – сказал посол. – Подойдите ближе, – предложил он мокаку. – Я вам кое-что покажу.

Невесть как Духовидец заставил себя приблизиться к двум… тварям, которые так жадно за ним наблюдали. «О Дух Судьбы, – отчаянно взмолился он, – помилуй меня. Тогда я смогу послужить тебе и искупить мои ничтожные грехи».

Посол повернул к трясущемуся мокаку монитор и запустил просмотр.

– Это было снято одним из наших представителей, – объяснил За'асат.

Духовидец уставился на экран. Поначалу там трудно было что-либо различить. Цвета были совершенно не те, а камера двигалась слишком стремительно. Мокак увидел то, что напоминало мелькающие человеческие конечности, а также повианские «руки» и «ноги». Затем камера слегка повернулась и с невероятной быстротой понеслась к дверному проходу. Сквозь дым он различил мокакских солдат. «Нет!» – мысленно воскликнул Духовидец, слишком потрясенный, чтобы заговорить. Солдаты выстрелили, и запись оборвалась.

За'асат наблюдал за до смерти перепуганным человеком, наслаждаясь его неподдельным ужасом. Затем он все же решил снять напряжение и не дожидаться, пока это существо обделается. Это было, пожалуй, единственным, что ему в них не нравилось. Они так мерзко воняли. Хотя была у него одна знакомая повианка, которая это просто обожала. С другой стороны, она была столь же сумасбродна, сколь и красива.

– Они были разменной монетой, ничем больше, – пренебрежительно заметил посол. – Ваши люди очень правильно их убили. Мы не хотим, чтобы наших представителей забирали в плен. – Хотя За'асат сильно сомневался в том, что мокаки действовали в интересах повиан, когда открывали огонь.

– Всем нам суждено умереть, – с запинкой произнес Духовидец. – Но бомбы почему-то так и не взорвались. Те наши люди, кто был захвачен в плен, будут прокляты, их имена будут вычеркнуты из списка благословенных.

За'асат нашел предложение мокака довольно трогательным. И не смог удержаться от мысли, что эти существа просто обречены стать добычей. Очень скоро так и случится.

– Они до безумия суеверны, – сказал ему на повианском Д'рил.

– Зато невероятно вкусны, – ответствовал За'асат.

Хвост Д'рила задрожал, но он все же удержался от щелчка.

– Мы вполне удовлетворены, – вежливо сказал За'асат Толкователю. – Больше об этом инциденте сказать нечего. Хотя, разумеется, – вкрадчиво продолжил он, – забыть его тоже никак нельзя.

– Да, – прохрипел Духовидец, чей страх не уменьшился ни на йоту.

– Впрочем, мы слишком долго отрывали вас от исполнения ваших обязанностей, Толкователь. Пожалуйста, не позволяйте нам и далее вас задерживать. – Несомненно, где-то были подчиненные, которых следовало бить и унижать. Что казалось повианину главным времяпрепровождением этого странного народца.

– Благодарю вас, посол, – забормотал Духовидец, кланяясь и торопливо пятясь. – И… еще раз благодарю.

– Всегда рады вас видеть, Толкователь, – произнес За'асат в адрес захлопнувшихся дверей и белой от страха физиономии, которая за ними исчезла.

– Быть может, – заметил Д'рил, – нам следовало ему какую-либо закуску предложить?

– Быть может, – откликнулся За'асат, – нам следовало его самого нашей закуской сделать?

От восторга оба тут же хвостами щелкнули. Д'рил открыл буфет. Оттуда послышались писк и мяуканье. Биология людей и родственных им форм жизни таила в себе множество приятных сюрпризов. Эти мелкие хищники были почти так же вкусны, как и доминантный вид, но куда более проворны.

– Десерт! – воскликнул Д'рил, открывая дверцу клетки. – Давайте его поймаем!

* * *

«Это дело небольшое, – думал мокакский лазутчик. – Серьезного вреда никому не будет». Что было определенным поводом для сожаления. Но даже самый ничтожный шажок вперед на службе Конгрегации был очередным шагом к благодати. Так что даже эта мелочь ложилась приятным теплом на сердце. «Но дальше будет дело покрупнее, – подумал лазутчик. – День ожидается напряженный. И это станет хорошим его началом».

Мокак был облачен в дезактивационный скафандр. Лучшей маскировки ему и не требовалось. Она не только защищала его от токсичных веществ, которые здесь хранились, но и сохраняла его анонимность, поскольку все появлялись в этой зоне только в скафандрах. Толстые складки и непрозрачная лицевая пластина скрывали пол, телосложение и характерные черты носителя скафандра; звался один только рост. Но даже он мог быть обманчив.

Лазутчик держал в руке небольшой тепловой пистолет, скрыты в объемистой перчатке скафандра. Этот пистолет он рассчитал использовать для размягчения пломб на цилиндрах с зараженными отходами, что прибыли с главной палубы и теперь ожидали удаления. Сейчас здесь хранился поразительный объем опасных веществ. Идеи и мечтания проплывали в голове агента, лопаясь как мыльные пузыри, пока мокак оценивал соотношение риска и возможной выгоды.

«Этого вполне хватит, – со вздохом подумал агент. – Мелочи зачастую не менее полезны. Ага, вот где эти цилиндры – славно запечатанные, аккуратно составленные. Примерная работа. Какая жалость, что вся она теперь насмарку».

Стараясь поскорее с этим закончить, лазутчик потянулся и провел тепловым пистолетом по пломбе самого дальнего цилиндра. Затем агент двинулся дальше по ряду и обработал пистолетом еще два контейнера.

«Достаточно, – с неохотой подумал мокак. – Я не должен потворствовать своим желаниям. Это уже к реальному подозрению приведет». Которого, разумеется, и так следовало ожидать – по крайней мере, в некоторых отсеках. Однако целью здесь было заставить простых содругов сомневаться в себе и в своих товарищах. «Если эти маловеры так свои мысли к раю и не обратят, – подумал лазутчик, – пусть потом горько раскаиваются».

* * *

Второй лейтенант Синтия Роббинс шагала по коридору к кабинету, в котором ей предстояло допросить пленных мокакских инженеров. Кислое выражение ее лица вполне соответствовало той кислятине, что бурлила в ее желудке. Сегодняшний завтрак – яичница с ветчиной, анчоусы и то, что отдел гидропоники со смехом именовал зеленым горошком, – сидел у нее внутри как комок плохого титана в баке термоядерного реактора.

Синтия была очень недовольна тем, что ей поручили заняться этими допросами. Коммандер Редер очень хорошо знал, что она едва способна даже своих подчиненных разговорить. Как же ей тогда, черт побери, предполагалось вызвать на откровенность врага – мокаков то есть? С другой стороны, имелось в виду, что инженеров только инженер мог толково допрашивать.

«Надо было нашего идиота, шефа контрразведки, этим занять, – подумала девушка. – Пусть бы хоть раз, придурок, в чем-то помог. К тому же это бы его отвлекло, и нормальные люди, у кого работа есть, могли бы спокойно ее делать».

Но больше всего Синтия была недовольна недоумком-охранником, который тенью за ней следовал. Он был приставлен к ней «для ее защиты», как заверил ее назойливый офицер контрразведки, в ведомости у которого она расписалась. Кто знает, может, он ее и впрямь защищал. Но почему-то его присутствие казалось Синтии оскорбительным. Хотя под мудрым руководством Бута половина всех контрразведчиков так произносила «с добрым утром», что всех их после этого хоть на дуэль вызывай.

Наконец они добрались до двери кабинета, где должен был проходить допрос, и Синтия встала перед ней в ожидании. Ничего не произошло. Коридор оставался нейтрально-серым в обоих направлениях. Эта серятина нарушалась только черными контурами дверей и легкими выпуклостями пультов управления у каждой. Тогда Синтия повернулась и посмотрела на Канси, своего охранника. Он тоже на нее уставился. Они смотрели друг другу в глаза, и девушке при этом не приходилось задирать голову. «Это, наверно, потому, – подумала она, – что у него шея напрочь отсутствует».

– Не будете ли так любезны ее открыть? – наконец спросила Синтия.

– У меня нет ключа, сэр.

«И мозгов тоже», – мысленно добавила она. Впрочем, это была не вина охранника; она сама не потребовала ключ, а дежурный сержант выдать его не догадался. «Обычный недосмотр, – подумала девушка, – ничего больше».

– Тогда вы бы лучше сходили и взяли его у сержанта, – ровным голосом предложила она.

– Мне поручено быть возле вас, сэр. Это приказ.

– Если вы хотите сказать, что я должна идти обратно к дежурному сержанту, то вы зря время тратите. Вы пойдете и возьмете ключ, а я вас здесь подожду. – Она сделала паузу. Канси не двинулся с места. – У вас пять минут. – Лицо его так и осталось каменным. «В башке у него, наверное, тоже камень», – заключила она.

– У меня есть приказ, сэр, – объяснил Канси, и в его светло-голубых глазах промелькнуло отчаяние.

«А я-то Гивенса неандертальцем считала», – подумала Синтия.

– Я лейтенант, если вы не в курсе. Я рангом выше сержанта. А следовательно, мой приказ в данном случае имеет при… – она чуть было не сказала «приоритет», – старшинство, – закончила она, подобрав более понятное слово. – Поэтому вы должны поступить так, как я вам приказываю. – Тут девушке показалось, что Канси вот-вот зарыдает. – Часы, между прочим, тикают.

– Но я… мне…

– Поймите, я здесь взаперти, – произнесла она так ласково, как только могла. – Мне тут просто нечего больше делать, кроме как вас дожидаться. – Охранник открыл было рот, словно собираясь заговорить, но тут же снова его закрыл. – А ну пошел, Канси, или я тебя живо на гауптвахту упеку! – заорала Синтия.

На тупой физиономии охранника выразилось чуть ли не облегчение, он тут же рявкнул «Есть, сэр!», откозырял и потопал прочь.

«Где они только такого откопали, – подумала девушка. – Хотя известно, какой там у них там отбор. Дышите, не дышите – наши поздравления, вы сотрудник военной полиции». Она была рада, что все-таки нашла верный способ его мотивировать. С некоторыми людьми ласка только все усложняла.

Он вернулся через добрых восемь с половиной минут. «Поскольку идти тут минуты две, – подумала Синтия, – надо полагать, там много всякого шума и суеты поднялось». Честное лицо Канси сильно раскраснелось.

Он молча открыл дверь и отошел, чтобы ее пропустить.

– Вы войдете? – спросила она.

– Никак нет, я у двери посторожу.

– Тогда внутри сторожите, – прорычала Синтия, взглядом своих карих глаз вызывая его на спор.

Затем она села на специально поставленный там стул, а Канси принял стойку «вольно» у двери.

Кабинет оказался серый и маленький, что было вполне ожидаемо. Кроме того, его ровно пополам делила толстая пластиковая стенка. Там слабо пахло озоном, как, впрочем, и на любом звездолете, и еще слабее краской и вакуумной замазкой. «Непобедимый» по-прежнему оставался новым кораблем, хотя он стремительно обретал непропорционально богатый опыт. По эту сторону пластиковой стенки был стол и стул, а по другую – стол с тремя стульями. Причем по ту сторону ни души не наблюдалось.

Синтия решила подождать. Через пять минут она спросила:

– А где пленные?

– Не знаю, сэр. – Судя по его тону, Канси тоже об этом задумывался.

– Идите и скажите, чтобы привели пленных, – твердо приказала Синтия. Затем она оглянулась на Канси. Тот неуверенно заморгал. – Нет смысла торчать тут и наблюдать, как я на пустую комнату таращусь. – Он опять заморгал. – Капитан приказал мистеру Буту разрешить нам поговорить с пленными.

Это подействовало. Упоминание о капитане, да еще вкупе со словом «приказал», сработало безотказно.

– Пойду посмотрю, сэр, в чем там проблема, – сказал Канси и отдал честь.

Синтия энергично ответила, и он вышел. Тогда она повернулась, чтобы кисло воззриться на пустую половину кабинета.

* * *

Пеноплоть и парик вызывали у мокака непривычные ощущения; ему было немного душно и жарковато. Агент тревожился насчет пота; существовал предел тому, что могла впитать пена. Тогда это стало бы заметно, и могло сойти только в том случае, если никто не обратил бы внимания. Лазутчик был замаскирован под феноменально тупого военного полицейского по имени Канси.

«Надо ни на секунду не забывать, что ходить я должен как обезьяна», – саркастически подумал мокак. Представляя себе весь комизм ситуации, когда настоящему военному полицейскому, практически лишенному и шеи, и головного мозга, придется отвечать на разнообразные вопросы по поводу того, что должно было вот-вот случиться, агент едва от смеха удерживался. «Да не впадешь в легкомыслие», – тут же мысленно процитировал он, укоряя себя.

Попасть в зону гауптвахты оказалось удивительно легко, как только позади остался контрольно-пропускной пункт. А там дежурный сержант попросту проигнорировал «Канси», когда тот прошел мимо. Пальцевый сканер еще несколько недель назад был согласован с индивидуальным капиллярным образцом агента и включен туда как пропуск для «Канси». Позднее, когда дело будет закончено, останется только удалить имя и образец.

«Эти содруги глупы, слабы и недисциплинированы, – думал лазутчик. – Мы дадим им отпор. Мы их отбросим, и они с воплями и стонами полетят к своим жалким планеткам. Возможно, в изоляции они найдут дорогу к истинному пути». Агент в этом сомневался, и по тому, как все шло, никакой надежды на спасение у содругов не оставалось.

«Ага, – подумал агент. – Вот мы и на месте. Дверь номер тринадцать. Согласно суеверию, – мысленно усмехнулся он, – самое несчастливое число. И в данном случае так оно и есть». Агент пробежал пластиковой карточкой по ключевой щели. Дверь щелкнула и раскрылась. Войдя в комнату, фальшивый Канси прикрыл за собой дверь.

– Кто ты, черт побери, такой? – вопросил Майк Флит. Он лежал на койке, но, когда незваный гость вошел, тут же сел и скинул ноги на пол.

– Я ваш связник, мистер Флит. Вы не против, если я сяду? – Агент вытащил стул из-под небольшого столика у стены и сел, не дожидаясь приглашения.

– Чушь какая-то. Я тебя знать не знаю, – презрительно отозвался Флит. – Присылают сюда какого-то дуболома, который одну тарабарщину бормочет, и думают, что я на это куплюсь. Вы что, совсем за идиота меня держите?

Агент достал пачку сигарет и зажигалку. Положив их на столик, он сделал замысловатый жест.

Брови Флита мигом подскочили. Он ответил жестом еще более затейливым и получил надлежащий отклик.

– Будь я проклят, – пробормотал Флит. «Это тебе гарантировано», – подумал агент.

– Как вы сюда проникли? – изумленно поинтересовался агент. – И какого дьявола вам здесь нужно?

– Мне нужно только, чтобы вы знали, что мы по-прежнему печемся о вашем благополучии, – сказал агент. – В данный момент мы, очевидно, ничем помочь вам не можем, но будьте уверены – долго томиться в лапах содругов мы вам не позволим. Мы считаем ваши услуги слишком ценными, чтобы портить наши отношения.

Флит с довольным видом отвалился к стене.

– Так вы меня отсюда вызволите? – спросил он.

– Безусловно, мы не допустим, чтобы один из наших важнейших союзников гнил у содругов в тюрьме, – заверил его мокак и взглянул на часы. – Сейчас я должен идти. Может статься, мы больше не увидимся. Но помните, я буду за вами присматривать.

– Нечего за мной присматривать, – раздраженно огрызнулся Флит. – За мной тут и так куча народу присматривает. Вызволите меня отсюда. – Его маленькие глазки сузились. – Или мои люди заставят вас, Толкователей, пожалеть о том, что вы вообще на свет родились.

– Поверьте, мы все сожалеем о том, что родились, – ласково отозвался мокак. – Низвергнуться из царства духа в царство плоти – великое наказание. – «Кто знает, – подумал он, – быть может, он прислушается и в конечном итоге поймет».

– Нечего меня всякой бредятиной потчевать, – презрительно рявкнул Флит. – Лучше сделайте так, чтобы я здесь не парился!

– Непременно. У ваших людей не будет повода для недовольства. А теперь я должен идти. – И агент привел свои слова в действие, аккуратно прикрывая за собой дверь.

Флит буквально прыгнул к пачке в высшей степени нелегальных сигарет, которую мокак оставил на столике. Он уже много дней не курил, и тяга была почти неуправляемой. Закурив сигарету, он сделал глубокую затяжку, с наслаждением ощущая, как горячий дым заполняет легкие. «Ах, какой кайф! – радостно подумал Флит. – Эти чертовы содруги последнюю пачку у меня реквизировали, а эти вонючие мокаки на своей драгоценной базе тоже курить не давали. Даже в моей паршивой комнатенке». Тут Флит замер и взглянул на сигаретную пачку у себя в руке. «Дым какой-то не такой», – подумал он.

Воротила преступного мира попытался выдохнуть – и не смог. Тогда он стал скрести ногтями глотку и бить себя в грудь, но тщетно. Немота волной покалывания распространялась по его телу, и Флит упал на колени. Он уже не мог даже руки поднять. От страшного удушья лицо его напряглось, а глаза выпучились.

«Помогите! – подумал Флит, но выговорить этого уже не смог. – Помо… гите…»

Один из самых опасных криминальных тузов Содружества упал ничком, несколько секунд подергался, а потом застыл. Глаза его были широко распахнуты, губы густо покраснели, и лишь тонкая струйка крови вытекла из раскрытого рта.

Дверь щелкнула, и мокакский лазутчик вошел. Проверив у Флита пульс и не найдя его, он забрал сигареты с зажигалкой и вышел. Дверь при этом он намеренно оставил распахнутой.

* * *

– Ты проститутка.

«Едва ли, – подумала Синтия. – На этом корыте ни с кем не переспать, даже если сама деньги заплатишь». Допрос был совершенно бесполезен. Не считая времени ожидания, она здесь уже почти час мучилась, а эти мокакские инженеры только тем и занимались, что ее половую жизнь критиковали. «Если б она у меня была», – с тоской подумала девушка.

– Пустая трата времени, – наконец заключила она. – Понятия не имею, зачем меня попросили с вами переговорить. Нам следовало знать, что вы все равно ничего дельного не поведаете.

– Тебе, блудница, мы очень много дельного можем поведать, – сказал самый главный мокакский инженер. – Но у тебя нет ушей это услышать.

– Это точно, – согласилась Синтия. – Я не так сексуально озабочена.

Челюсти инженеров мгновенно отпали, а глаза выпучились. Они вдруг на выводок совят стали похожи. Девушка едва от смеха удержалась.

– Всего хорошего, господа, – попрощалась она. Затем она встала и молча вышла из кабинета, а Канси держался позади.

Дальше по коридору была открытая дверь, и Синтия невольно туда заглянула. Она никогда не могла просто так мимо открытой двери пройти. Там лежало тело.

Девушка действовала без раздумья. Она мгновенно подлетела к лежащему мужчине, хотя по жуткому выражению его лица сразу поняла, что сделать тут уже ничего нельзя.

– Он мертв, – сказала она, оглядываясь на своего охранника. Канси уже обращался к кому-то по наручному интеркому.

Синтия услышала, как кто-то в ответ говорит: «Оставайтесь там и ничего не трогайте».

«Вот это номер, – подумала она. – Похоже, я никогда на главную палубу не вернусь».

Бут ворвался в дверь, грубо отталкивая беднягу Канси в сторону.

– О Господи! – в ужасе воскликнул он, глядя на Флита. – Голдберга сюда, Голдберга!

– Пульса нет, – заметила Роббинс.

– Вы! – проревел Бут. – Вы это сделали!

У Синтии аж челюсть отпала.

– Я это не делала! Зачем мне этого человека убивать? Я даже не знаю, кто он такой.

– Прекрасно вы все знаете, – осклабился Бут, сужая глаза. – Вы, деточка, мокакский лазутчик. Я понял это в тот самый миг, когда впервые вас увидел.

Идиотизм происходящего Синтию просто потряс, особенно после всех утренних передряг.

– Но рядом со мной почти все это время кто-то был, – запротестовала она, указывая на Канси.

– Почти все это время, – со значением повторил Бут. – Что онаа имеет в виду? – спросил он у охранника.

– Ну, сэр, мне пришлось сходить за ключом от кабинета, и минут восемь не было. А потом пленных не привели, и лейтенант послала меня выяснить почему. На это еще минут десять-двенадцать ушло. – Вид у несчастного Канси был совсем жалкий.

«В муках вспоминать, что больше часа тому назад происходило, для него, наверное, просто кошмар», – не без сочувствия подумала Синтия.

– Вот так! – театрально произнес Бут. – У вас был мотив и удобная возможность.

– Никакого мотива у меня не было. – «Ну ты и дубина», – подумала она. – Я здесь только потому, что мне приказали сюда явиться. Вы с таким же успехом можете Канси обвинить.

Охранник явно был до глубины души потрясен.

– Нет-нет, сэр, – отчаянно запротестовал он. – Я этого не делал.

– Конечно, сынок, не делал, – успокоил его Бут. – Это все вот эта вот Мата Хари провернула. А потом вот так вот картину преступления исказила. Она ее с головой выдавала.

– Вы с ума сошли? – спросила Роббинс, в душе не сомневаясь, что так оно и есть. – Я увидела лежащего на полу человека, и моим естественным побуждением было подбежать к нему и помочь.

– То, что он мертвый, было за километр видать, – прорычал Бут.

– Ну да. Но это когда вы на него хорошенько посмотрите, а я действовала непроизвольно. Мне по роду работы не так часто трупы попадаются.

– В самом деле? – негромко произнес Бут, придвигаясь и буквально нависая над хрупким бортинженером. – Похоже, лейтенант, у нас тут все больше трупов накапливается. И все ниточки к вам ведут.

– От него ко мне ничего не ведет, – уверенно заявила Синтия, указывая на Флита. – Я его первый раз в жизни вижу.

– И тем не менее вы его убили, – сказал Бут. – Чертовски хладнокровно. Лейтенант арестована, – бросил он Канси. – Оформите ее и поместите в соседнюю камеру. Пусть она подальше от других мокакских пленных сидит.

– Я требую, чтобы вы коммандера Редера проинформировали, – сказала Синтия.

– О, разумеется, – осклабился Бут. – Лично.