Тринадцать лет назад.

Я ненавижу ванные комнаты.

Она — Мать — знает это, поэтому она нежится в гребаной огромной ванной и заставляет меня торчать с ней.

Вдоль одной из зеркальных стен стоит огромный, замшевый диван, поэтому я лежу, пока она болтает сама с собой.

Некоторые дни плохие, некоторые еще хуже... Сегодня одна из таких ночей. Я пьян. Надрался красным вином. Мне нравится много пить, а Мать продолжает раздавать «Ксанакс», будто это конфетка. Не совсем похоже на нормальную мать, так ведь?

Эта женщина идиотная ненормалка.

Я имею в виду, ненормальная идиотка.

Я размышляю об этом, о побеге, но на улице снегопад. Много-много снега, а у меня нет обуви. У нее маленькие ноги. У меня большие. Ничего не выйдет.

Я вытягиваю ноги на подлокотник и пялюсь в потолок. Такой белый. Такой высокий. Замечательный.

До меня доносятся ее плескания, и я закрываю глаза. Звук воды... такой приятный. Мне не нравятся зеркала. Не нравится плитка. Из-за нее. Ты знаешь кого.

Голос Матери доносится из ванной. Мое тело дергается, и я понимаю, что играл со своим членом. Упс.

Когда я сплю в ее постели, на мне нет одежды. Нет одежды. Много дней и недель и, возможно, месяцев и никакой одежды. Старая долбаная леди хочет мой член. Я клянусь, что это так.

Она гребаная сука.

Иногда, день или ночь... я всегда пьян. Иногда, она лежит позади меня и хватает за запястья.

Позади завесы из вина и «Ксанакса», я могу чувствовать биение пульса. От страха. Я надеюсь, она не будет делать этого сегодня.

Я должен был сбежать, как только прибыл сюда.

Время от времени, когда она спит, я пялюсь на ее сиськи и дрочу.

Я беру в ладонь свои яички, перекатываю их и наблюдаю за потолком. Она что-то говорит. Что-то про воду. О Матери гусыне и детях. Сказки детям. Пьяным детям.

Я смеюсь.

— Ты выпил слишком много вина, — доносится со стороны ванной.

Я снова смеюсь.

— Слишком много, — правильно же? Мне четырнадцать. — Незаконно, — ухмыляюсь я. — Мне нравится «Ксанакс».

Что мне не нравится — так это сны. Я на какое-то время теряюсь, пытаясь выбросить их из головы.

— Гензель? — она стоит надо мной, абсолютно голая. Такая вся женщина. Красные губы двигаются.

— Уммм хммм?

— Что ты думаешь? Хотел бы ты иметь братьев или сестер?

— Приемные братья — отстой, — говорю я, приподнимаясь. Я откидываюсь назад на локоть. Он болит. Запястья болят.

Почему это больно даже при том, что я пьяный?

Не должно ли это... защитить меня?

Она нависает надо мной. Ее грудь оказывается перед моим лицом.

— Кого бы ты хотел вначале, брата или сестру?

Я закатываю глаза. Она хватает меня за запястье. Оно выздоровело... но есть шрам. Я хочу, чтобы она не прикасалась ко мне.

— Что? — я открываю глаза, и она улыбается.

— Я думаю, что для начала нам нужна девочка или молодой парень, как ты. Я хотела бы, чтобы этот дом был как Ботинок3. С оравой детей, что же мне с ними делать, — она улыбается и накручивает на палец прядь волос. — Думаешь, я буду хорошей матерью?

Нет.

Я не могу сказать этого, или она... я собираюсь сохранять спокойствие. Я коротко киваю.

— Тройняшки, — предлагаю я.

— Думаешь, я должна взять тройняшек? — смеется она. Она наклоняется ниже, ее груди практически касаются моих губ, она гладит меня по волосам. Они влажные от пара.

Я отстраняюсь от нее. Я позволяю ей делать то, что она хочет, но... без прикосновений. Я моргаю пару раз, пытаясь обдумать все.

— Я слишком стара, чтобы стать биологической матерью, но приемной... это может быть так же хорошо. Да?

— Там были тройняшки.

Три девочки, младше меня. Они выглядели как Шелли.