В сердце Эди боролись смех и ноющая, мучительная потребность. Больше она не могла просто смотреть на Гауэйна – она хотела прильнуть к нему, поцеловать его. Закрыв глаза, Эдит прислонилась щекой к его плечу.

– Иметь принципы – это прекрасно, – тихо выговорила она. – Должно быть, вы смеялись, когда я писала вам насчет любовниц, не говоря уже о болезнях.

– Я не смеялся. Многие женатые мужчины содержат любовниц. Но я всегда надеялся, что найду жену, которая захочет выносить моих детей, и как я могу обесчестить эту женщину, платя золото той, на которой не намереваюсь жениться?

Эди повернулась и поцеловала Гауэйна в шею. Не шея, а стройная колонна…

– Ты сложный человек.

– Это не слишком сложные вещи. Старая шотландская пословица гласит: «Твое настоящее – это твое будущее». Я предпочитаю не грязнить то, что ждет впереди. Кроме того, мой отец…

Он осекся.

– Имел любовниц? – докончила Эди.

– Множество.

Она поцеловала его в то место на шее, где бился пульс.

– Я думала, что у отца тоже есть любовница, но теперь уже не так уверена. Лила боится, что именно поэтому он не приходит ночевать.

– Сомневаюсь. Это опозорило бы его, а твой отец – не из тех, кто обрушит позор на свою голову.

Эди улыбнулась, зная, что Стантон не увидит этой улыбки. Ее отец, конечно, сухарь, но и он, и Гауэйн – из тех мужчин, которых хотела бы видеть рядом каждая женщина…

– Твоя мать знала о связях мужа с женщинами?

– Знала. – Шотландский акцент стал немного более заметным. – Но и сама вела себя не лучше. У нее не было прав жаловаться.

– Мне очень жаль, – пробормотала Эди, поднимая глаза, чтобы лучше видеть лицо жениха. – Тяжело узнать такое о своих родителях.

– Моя мать была скандально известна своими похождениями, так что я узнал об этом еще в детстве, – с унылым смирением пояснил герцог. – Отец сказал тебе, что у меня есть сводная сестра Сюзанна?

– В самом деле? Нет, он не упоминал. Живет в Шотландии?

– Она живет со мной. Ей пять лет. По крайней мере, мы так считаем.

– Что?!

Эди выпрямилась.

– У тебя есть сестра, которая живет с тобой, и которой, по твоему мнению, пять лет?

– Мать бросила нас, когда мне было восемь. Она умерла несколько месяцев назад, оставив ребенка. Возможно, она вышла замуж после смерти моего отца, хотя я ничего об этом не знаю. Мы так и не нашли записи о крещении Сюзанны.

– О господи!

Эди вскочила, и прошлась по комнате, прежде чем повернуться лицом к Гауэйну.

– Насколько я поняла, ты женишься отчасти для того, чтобы найти мать для своей сестры? Должна сказать, что совершенно не умею обращаться с детьми.

Он тоже встал.

– Я тоже. Но я нанял трех нянь и бонну.

– Прости. Я не хотела, чтобы ты вставал.

Она вернулась и села напротив.

– Я даже не представляю, каким должен быть пятилетний ребенок. У нее выпадают молочные зубы? Она умеет говорить? Что это я! Конечно, она уже говорит…

– О, Сюзанна говорит, – с чувством поведал Гауэйн. – Постоянно. И у нее есть зубы. Она укусила меня в тот день, когда пришла в Крэгивар. Так что советую тебе быть с ней осторожнее.

Он снова сел и потянулся к ее руке.

– О небо, – выдохнула Эди.

Сама не замечая, она пальцем чертила узоры на своей ладони. Голова шла кругом. Она не только выходит замуж и переезжает в Шотландию, но, очевидно, становится матерью осиротевшего ребенка. Отец мог бы и упомянуть об этой «незначительной» детали.

– Я помню, ты выразила желание иметь ребенка через несколько лет. Я не хитрил, намеренно не упомянув о существовании Сюзанны. Должен признаться, что поскольку я сейчас не в Шотландии, просто забыл об этом.

Он ничуть не выглядел виноватым.

– У тебя есть родные, которые помогают ее растить? – с надеждой спросила Эди. – Тетя, возможно?

Она не может за одну ночь стать матерью пятилетней девочки! Эди и вовсе сомневалась, что видела таких маленьких детей раньше.

– К несчастью, нет. У меня есть тетки, но они еще не видели Сюзанны. Это сестры моего отца. Они живут на Оркнейских островах.

– Так девочка сейчас одна в замке?

– Кроме нее там есть сто тринадцать слуг, включая тех четверых, которые заботятся исключительно о ней.

Сама Эди потеряла мать, когда была маленькой, и прекрасно представляла, что даже сотня слуг не могут заменить потерянного родителя.

– Возможно, есть книги на эту тему, – пробормотала она. – Бедный ребенок ужасно горюет? Как умерла твоя мать?

– Утонула в озере, выпив виски куда больше, чем полагается любому человеку.

Последовала пауза.

– Мой отец, – добавил он, – умер много лет назад, выпив сразу две бутылки виски. На спор, насколько мне известно.

Эди пыталась подобрать стандартное выражение сочувствия, но ни одно не казалось уместным.

– Все же, мой отец умер, выиграв свое злополучное пари, что, несомненно, стало для него утешением. Я не пью спиртное, на случай если тебя волнует, что я унаследовал фамильную склонность к таковому.

Гауэйн сообщал эти факты абсолютно бесстрастным тоном, словно говорил о погоде.

– А отец Сюзанны… твой отчим?

– Моя мать называла себя вдовой, хотя никто в доме не знал о том, как она жила до того, как в прошлом году перебралась в Эдинбург. Должно быть, скрывала свое замужество от меня, чтобы ей не перестали выплачивать содержание. Может быть и так, что Сюзанна – незаконный ребенок. Я нанял сыщиков с Боу-стрит, чтобы все выяснить.

Герцог скрестил руки на груди.

– Некоторые могут предположить, что я предлагаю тебе запятнанное имя.

– Вздор! – нахмурилась Эди. – Ты не отвечаешь за глупости, сделанные твоими родителями.

– Очень великодушно с твоей стороны.

Поколебавшись, Гауэйн продолжил:

– Должен добавить, что Сюзанна оказалась совершенно неуправляемой. Я не единственный, кого она укусила. Полагаю, няни тоже находятся под угрозой.

Великолепно. Эди уже решила, что нет необходимости заботиться о ребенке. Для нее перевоспитать трудного ребенка слишком сложная задача.

– Девочка знала о тебе до того, как появилась в твоем доме? Какая она?

– Крошечная. Тощая. Думаю, она прекрасно разговаривает для столь маленького ребенка, хотя ее гувернантка заверила, что девочки развиваются быстрее мальчиков. Нет, она понятия не имела, что у нее есть брат.

– Она похожа на тебя?

– Ее волосы гораздо ярче моих. В остальном… трудно сказать. Я провел с ней очень мало времени.

– Должно быть, она в отчаянии. Потерять матушку и тут же оказаться в незнакомом доме.

– Ей нет причин отчаиваться. У меня создалось впечатление, что она знает о матери очень мало.

У Эди сложилось впечатление, что, по мнению герцога Кинросса, лишь крайние обстоятельства допускают столь сильную эмоцию, как отчаяние.

– Даже если Сюзанна не была близка с матерью, все равно это серьезная утрата, – подчеркнула она.

– Я каждый день получаю отчет о всех значительных событиях в поместье. И после эпизода с укусом на прошлой неделе, о детской больше не упоминали. Так что я уверен, что она счастлива.

Эди снова вскочила. Все только что зародившиеся чувства к Гауэйну поглотила буря нервозности. Подойдя к камину, она взяла с каминной полки красивую маленькую фарфоровую мадонну, державшую младенца Иисуса, повертела в руках и поставила на место. Вероятно, Мария прекрасно знала, как воспитывать сына. Зато Эди испытывала нарастающий ужас при мысли о ребенке. Почему отец не упомянул о Сюзанне, когда объявлял о помолвке с Гауэйном? Эдит наверняка бы запротестовала!

Хотя вряд ли отец обратил бы внимание на ее сомнения, учитывая, что этот брак сделает ее герцогиней.

– Но каким образом ты получаешь ежедневные отчеты, если находишься здесь, а Сюзанна – в Шотландии? – спросила она.

– Каждое утро приезжает грум из замка.

Герцог тоже поднялся и встал с другой стороны каминной полки.

– Я нахожу, что управлять большим поместьем значительно легче при постоянном почтовом сообщении. Мои более отдаленные поместья посылают отчеты в замок каждые два-три дня.

– Но для этого требуется очень много слуг, – поразилась она. – И экипажей, и лошадей.

Герцог пожал плечами.

– В этом недостатка нет.

Но тут в его глазах снова загорелось напряженное желание, и Эди остро ощутила, как легко одета.

Он шагнул к ней:

– Не тревожься о моей сестре. Если она тебе не понравится, я найду кого-то другого, чтобы заботился о ней.

– Нет-нет! – воскликнула Эди. – Я просто не привыкла к детям. Но постараюсь справиться.

Гауэйн одарил невесту обольстительной улыбкой, напрочь прогоняя все мысли о Сюзанне.

– Это ужасно рискованно, – охнула Эдит, внезапно вспомнив, что они одни в ее спальне, в чужом доме, посреди ночи. – Ты должен уйти. Не хотелось бы испортить свадьбу Гонории страшным скандалом.

– Верно.

Его глубокий голос ласкал ее слух. Как бархат.

Она вздрогнула и услышала звуки несуществующей музыки. Он не двинулся с места.

– Ты довольно велик. Широк, я имею в виду.

– Я каждый день плаваю в озере.

Очевидно, это плавание развило ему грудь, до которой Эди жаждала дотронуться. Герцог поклонился и шагнул к балкону. Она последовала за ним, словно привязанная невидимой нитью.

– Что ты думаешь о моей игре? – спросила она, когда Гауэйн взялся за перила, собираясь опустить веревочную лестницу, привязанную к угловой балясине.

Его лицо было в тени: лежавший внизу двор освещался только лунным светом.

– Я считаю тебя гениальной, как и сказал твой отец. Ты научишь Сюзанну играть на виолончели?

– Да, – кивнула она, впервые осознав что, конечно, для нее станет радостью научить ребенка. Как научил ее отец.

– В таком случае мы можем позволить Сюзанне и нашим детям играть на публике, если они этого захотят.

Гауэйн начал спускаться. Голова исчезла под мраморным парапетом, пока Эдит все еще переваривала последнюю фразу. Она наклонилась и стала наблюдать, как он спускается, так же легко, как по ступенькам.

Оказавшись на земле, герцог запрокинул голову и взглянул на невесту. Сердце Эди сильно забилось. Но она также испытывала невероятный стыд. Возможно, ей следовало вести себя более холодно. Ей пришла в голову ужасная мысль: что, если Гауэйн сочтет ее распутной особой?

– Возможно, ты прав, – тихо откликнулась она, глядя вниз. – Мы дали слишком много воли эмоциям… слишком поспешно, слишком внезапно, слишком все это неправильно.

– Я могу начать ухаживать за тобой завтра, словно мы только что встретились, но боюсь, здесь все знают, что я испытываю к тебе сильное чувство. И объявление уже появилось в газетах.

– Подобное просто не случается с такими, как я, – заметила Эди.

– Твой голос – как музыка, – прошептал Гауэйн, глядя на нее. – Когда ты встаешь?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я хочу видеть тебя не только в церкви на свадьбе.

Его тон был серьезен и отчасти чопорен, но ее сердце наполнилось радостью.

– В девять утра. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал герцог слишком тихо, и Эдит не должна была услышать.

Но она услышала. И стояла, сжимая холодный мрамор, наблюдая как Гауэйн пересекает двор и исчезает под портиком.

Эдит постояла еще немного, слушая музыку, звучавшую в ушах, музыку, еще более лиричную и сладостную, чем она извлекала из струн виолончели.