Эди чувствовала себя так, словно не только сама переживает все происходящее, но и наблюдает со стороны. Оба лежали на кровати, но другое ее «я» смотрело сверху.

Она распластана, как лакомое блюдо, дрожит от крошечных эротических импульсов, распространяющихся по ногам. Она предполагала, что ей, возможно, стоит повернуться на бок. Так, чтобы ее ноги не выглядели слишком полными. Собственно говоря, ее ноги ей нравились, но вот бедра…

Гауэйн стал покусывать и лизать ее там, очень нежно, и ход мыслей спутался. Секунду спустя инстинкты одолели слабое ощущение ужаса, и она услышала свой крик: «Пожалуйста» – снова и снова, в точности, как показывала Лила в гостиной.

Когда он стал лизать, ее тело проигнорировало странные мысли, возникшие в голове. Рассудочная часть мозга чувствовала себя немного одинокой, что было глупо, учитывая, как Гауэйн целовал ее…

Ноги только успело обдать странным жаром, когда он остановился и снова навис над ней.

– Думаю, ты готова, Эди.

Она нахмурилась. Эта фраза заставила ее почувствовать себя чем-то вроде подходящего теста и немедленно развеяла теплую дымку. Но она кивнула и притянула его к себе, потому что все еще чувствовала себя одинокой.

– Я так хочу тебя, – прошептал он хрипло, целуя ее в губы. – Но боюсь причинить тебе боль.

Эдит невольно улыбнулась. Теперь, когда его лицо было так близко, она чувствовала себя гораздо лучше.

– Мне говорили, что это вовсе не так уж больно. Лила назвала эти слухи старушечьими сказками.

Он приподнялся, и его плоть уперлась во вход в ее лоно. Эди зачарованно смотрела вниз. Он выглядел огромным, как ножка гигантского розового гриба – точная, хотя не слишком романтическая метафора.

Первые несколько секунд все было хорошо. Странно, но хорошо.

Гауэйн остановился и спросил:

– Ну как?

Все это было так интимно, что Эди с трудом выносила происходящее. Его лицо было рядом. Ближе, чем лицо любого другого человека прежде. И часть его тела была внутри ее лона. Эди вся дрожала. Хотелось оттолкнуть его и в то же время – притянуть ближе.

– Мне хорошо, – выпалила она, тяжело дыша.

– Я могу продолжать?

Эди кивнула.

Гауэйн сжал бедра, и с этого момента все пошло не так уж хорошо. Эдит невольно втянула в себя воздух и вонзила ногти в его плечи.

– Я делаю тебе больно?

Его голос упал на целую октаву.

– Немного, – выдавила она.

Немного? Да это пытка!

– Мне остановиться, Эди? Завтра мы можем снова попробовать.

Эди потеряла всякие следы былой счастливой чувственности, владевшей ею всего несколько минут назад. Ее тело разрывали. Но не хватало еще, чтобы на следующий день все началось сначала! Одно тревожное ожидание убьет ее!

– Ты просто должен это сделать, – простонала она. – Только скорее. Пожалуйста.

Он поцеловал ее в губы. Нежно и сладко.

И резко подался вперед: одно сильное, конвульсивное движение, которое, казалось, заняло то ли минуту, то ли час. Эди содрогнулась от боли, от давления, от ощущения того, что ее режут надвое.

Он застрял в ней, как пробка в бутылке. Теперь Эди была вне себя от боли. Поток проклятий проносился в голове: все, что она скажет Лиле при следующей встрече. Так боль всего лишь старушечьи сказки? Черта с два!

– Ты уже? – прошептала она, видя, что он не двигается. Его хриплое дыхание отдавалось в ее ушах.

– Нет.

– Тебе тоже больно?

– Нет, это лучше, чем я мог представить.

Он вышел из нее и снова вошел. Ощущение было ужасающим.

И еще раз.

Он сделал это четыре раза, пять раз, шесть…

Словно метроном, отбивающий такт.

– Как долго это может продолжаться? – выдохнула она.

Семь, восемь…

– Я могу продолжать так долго, сколько тебе понадобится, – сказал Гауэйн напряженно, но спокойно. – Не волнуйся милая, со временем станет лучше. И вот-вот нахлынет волна наслаждения.

Но лучше не стало. В мозгу звучала похоронная мелодия, в одном ритме с выпадами Гауэйна. Девять, десять, одиннадцать… четырнадцать, пятнадцать…

Ее глаза наполнились слезами.

– Прости, – прошептала она, – но я была бы крайне благодарна, если бы ты кончил сейчас.

Он немного помедлил:

– Я не кончу, пока не доставлю тебе удовольствие, – упрямо, как истинный шотландец, заявил он.

– Может, в следующий раз, Гауэйн. Пожалуйста.

– Мне жаль, что тебе так больно. Это только в первый раз.

Какой-то инстинкт пришел на помощь, и она выгнулась, вбирая его еще глубже.

– Сделай это, Гауэйн. Быстрее.

Он подался назад и вошел в нее снова и снова. Шестнадцать, семнадцать… двадцать… двадцать семь, двадцать восемь. Боль, бесконечная боль… и Эди больше не могла вспомнить того момента, когда этой боли не было.

– Гауэйн! – вскрикнула она, собираясь уведомить его, что если это не прекратится сейчас, им придется попробовать завтра.

– О, Эди! – простонал он, и она почувствовала, как он пульсирует глубоко в ней.

Она охнула от облегчения. Должно быть, пытка, наконец, закончилась.

Но ничего не закончилось.

Двадцать девять.

Тридцать.

Тридцать один.

Наконец он обмяк на ней, сотрясаясь и тяжело дыша. Эди погладила его по плечу, обнаружив, что он мокр от пота, что было не совсем приятно. Поэтому она взяла угол простыни и вытерла его плечо, а потом снова погладила.

И тут, слава богу, он оперся о ладони и вышел из нее.

Даже это было так больно, что слезы обожгли глотку. Когда Гауэйн лег на бок, Эди на момент застыла, боясь взглянуть вниз.

Должно быть, там повсюду кровь. Она пропитает матрац! Дома горничные бы унесли его и к вечеру положили бы новый. Но они в отеле, и как она это объяснит?

Эдит всем сердцем возжелала оказаться дома.

Должно быть, с ней что-то не так, ведь Лила говорила, что это не больно. А может, это с ним что-то не так? Или с ними обоими? Она не знала, что с этим делать. Не могла представить, как сказать доктору о чем-то столь интимном.

Но тут Гауэйн поднял голову, и глядя на нее все еще затянутыми пленкой наслаждения глазами, спросил:

– Эди, это было ужасно больно?

Она сглотнула… и вдруг поняла, что не может разочаровать его, поэтому впервые солгала.

– Нет, – пробормотала она, хотя очень хотелось сказать «да».

И когда он нежно сказал, что больше они не будут делать это сегодня, она ответила:

– Хорошо.

Хотя очень хотелось сказать: «Мы больше никогда не будем это делать».

Эди все-таки глянула на его огромную плоть и невольно выпалила:

– Я думала, ты станешь мягким и уменьшишься в размерах.

– Если захочешь, я могу ублажать тебя всю ночь, Эди.

Должно быть, она побледнела, потому что он не стал продолжать.

И даже после того, как Эди обнаружила, что крови не так много, как она опасалась, – хотя гораздо больше, чем описывала Лила, – все равно не могла заставить себя сказать мужу, что, должно быть, внутри у нее серьезная рана.

Вместо этого она позволила Гауэйну вымыть ее, что он и сделал.

Когда он, наконец, заснул, она отвернулась, съежилась крохотным клубочком и заплакала, тихо, чтобы он не проснулся.

И он не проснулся.