Оказавшись на палубе, Куин сразу увидел, что лодка слишком мала, чуть больше ванны. Она с трудом выдержит вес одного человека, не говоря уже о нем и Оливии. И третьего в нее не поместить, не важно, жив он или мертв.

Капитан «Грезы» наклонился к его уху и тихо произнес:

— Это единственная лодка с обмотанными веслами. Она издает не больше шума, чем человек, который мочится в пруд. Тем, кому надо тихо добраться до берега, лучше не найти.

Капитан был очень похож на контрабандиста. Куин помолчал и кивнул, заставив себя разжать зубы. Если в течение нескольких часов с ними ничего не случится, ему бы не хотелось упасть навзничь, как отец Руперта: он слышал, что напряжение оказывает пагубное воздействие на человеческое тело.

Два мертвых герцога, оба из которых были помолвлены с Оливией и не оставили наследника, — нелепо!

Он осторожно пересел со шхуны в маленькую лодку и подал руку Оливии. Им пришлось сидеть, поджав ноги и касаясь коленями, и Оливия сжимала в руках Люси. Желание, всегда испытываемое им при ее прикосновении, обычно такое волнующее, теперь отвлекало его внимание и еще больше подогревало страх.

Но вот Куин погрузил обмотанные весла в воду, и лодка двинулась вперед, издавая лишь чуть слышный шум, как шорох тростника на ветру. По левому борту возвышались скалы, а вдалеке в лунном свете тускло блестел песок.

Герцог мысленно высчитал место, где бухта соединяется с морем, и теперь с благодарностью заметил именно там темное пятно. Где-то начал свою ночную песню кулик, ее звуки смешались с тихим плеском волн. Глаза Оливии блестели.

— Люблю запах моря, — прошептала она, почти не нарушив ночную тишину.

А вода совсем не походила на ту ужасную, зияющую бездну, поглотившую его сына. Она пахла солью и водорослями, напоминая о детстве, когда весь мир был ожидающей разгадки тайной.

Впереди в темноте блеснул яркий огонек, чуть правее от бухты. Куин коснулся колена Оливии.

— Руперт?

— Гарнизон. — Он наклонился к левому борту, направляясь прямо к темной тени — входу в бухту.

Возможно, им действительно повезет, и они проскочат внутрь, как лисы.

И вот уже маленькая лодка заскользила в бухте, над которой нависали ветви деревьев, как и говорил Групер. Все это время Куин раздумывал, как доставить их троих обратно, принимая во внимание размер лодки. Это казалось невозможным.

Ему придется отвезти Оливию на корабль, убедиться, что она в безопасности на борту, а потом вернуться за телом Руперта.

Лодка летела по воде, словно призрак, и течение снова повернуло направо. Через секунду они уткнулись в берег. Куин выбрался из лодки, привязал ее и помог Оливии с Люси.

Мгновение он держал Оливию в объятиях.

— Не хочу, чтобы ты здесь была, — шепнул он.

— Идем, — чуть слышно ответила она.

Он взял ее за руку. Как тяжело кого-то любить. Как он мог это позабыть? Всякий раз, когда Альфи был болен, Куин беспокоился. Постоянное беспокойство утомляло.

Они взобрались на берег и свернули налево. Мысленно Куин представил себе палец Групера на карте, переводя расстояния в шаги. Если его математические способности и могли когда-то пригодиться, то такой случай был именно сейчас.

Они бесшумно шли вперед, почти наощупь, и скоро впереди замаячил темный силуэт хижины. Куин коснулся плеча Оливии, молча подавая ей знак. Она кивнула, в свете луны ее глаза казались огромными.

Куин прошел вдоль стены, завернул за угол и тихо толкнул дверь. Внутри кто-то шевельнулся, и он шепнул: «Боже, храни короля».

Дверь распахнулась вовнутрь. Куин ступил в кромешную тьму и подождал, пока дверь закроется. Зажгли потайной фонарь. Его дрожащий свет упал на изможденные лица двух английских солдат.

— Слава Богу, вы пришли, — шепнул один из них.

— Он жив?

Резкий кивок.

— Чуть жив.

— Ваши имена?

— Тоге. — Очередной кивок. — А это Пейсли.

Куин указал на фонарь. Солдаты потушили его, Куин выскользнул наружу и вернулся с Оливией, держа ее теплую руку в своей.

Когда фонарь снова зажгли, его свет упал на ее ясное лицо, блестящие волосы, выбившиеся из-под капюшона плаща, пухлую нижнюю губу.

— Люси! — ахнул Тоге. Его голос был многозначительным. Они решили, что ради Оливии стоит рисковать жизнью. Куин видел это по их глазам. Внезапно из его горла вырвалось глухое ворчание.

Оливия покачала головой, сняла капюшон и поставила на пол собачку Руперта. Улыбнулась изумленным солдатам.

— Это Люси.

— Маркиз? — спросил Куин. Он перестал думать о трупах и теперь соображал, как переправить на корабль Оливию и тяжело раненного Руперта в крошечной лодке. Сам он остаться не мог: Оливия не сумеет долго грести и не доберется до «Грезы». Ему придется взять сначала одного, а потом вернуться за другим, а значит, кто-то временно останется на берегу.

Тоге покачал головой и отдернул грубую занавеску в углу, открыв лежащее на тонком матраце худое тело.

Оливия бросилась к нему и упала на колени. Люси обнюхивала щеку хозяина, ее тощий хвост отчаянно крутился.

Оливия взяла Руперта за руку. Странно, но только сейчас она заметила, какие у него длинные и изящные пальцы. Они совсем не походили на сильные пальцы Куина, но было в них нечто по-своему прекрасное.

Она наклонилась ниже и прошептала:

— Руперт!

Он не пошевелился.

Люси дрожа прижалась к Оливии, но затем в один прыжок очутилась на груди Руперта. Оливия хотела убрать ее, но собачка принялась лизать его щеку, нос, веки. Оливия тихо повторила:

— Руперт, я привезла тебе Люси. Это она!

Его веки дрогнули.

Она погладила его руку и оглянулась через плечо на Куина.

— Он приходит в себя, — шепнула она.

Люси по-прежнему облизывала лицо, щеки, уши Руперта теплым языком. Он открыл рот и хрипло произнес одно лишь слово «Люси».

Оливия наклонилась ниже.

— Руперт, это Оливия. Мы с Люси приехали, чтобы забрать тебя домой.

Мгновение он молчал. Потом его взгляд упал на коричневую острую мордочку Люси и ее блестящие глаза. На бескровных губах появилась слабая, улыбка.

Взгляд Руперта переместился на Оливию.

— Знал, что ты придешь.

Он говорил с трудом. С ужасом Оливия заметила струйку подсохшей крови, вытекшей у него из уха.

Она с трудом подавила рыдания. Кажется, Руперту осталось совсем немного.

Куин сжал ее плечо и присел рядом с матрацем.

— Лорд Монт…

Оливия покачала головой.

— Руперт, мы пришли забрать вас домой, — спокойно повторил Куин.

Руперт оторвал взгляд от Люси.

— Кто?

— Мое имя Куин.

— А! — Он закрыл глаза. — Много миль…

— Да, — согласился Куин.

Он понял все по лицу Руперта еще прежде, чем тот заговорил.

— Слишком много миль…

Оливия схватила Куина за запястье.

— Мы должны перенести его в лодку. Сейчас же. Иначе… Он умрет здесь, в этой лачуге.

Руперт был совсем не похож на несгибаемого героя, который повел сотню человек на штурм крепости. В его лице читалось смирение, говорившее красноречивее слов. Куин подумал, что скорее всего он вот-вот умрет.

— Мы можем оставаться здесь всего несколько часов, — произнес он.

— Сегодня утром французишки нас чуть не поймали, — вставил Тоге. — Мы слышали, как они подходят… хотели войти в хижину, но одна из их собак вспугнула утку, и они отправились за своим ужином. Лодки у нас нет, ее взял Групер.

Куин нахмурился, глядя на молчаливого Пейсли.

— Он не разговаривает, — пояснил Тоге. — Не говорит ни слова. Он самый лучший матрос среди нас. Привел сюда лодку, но не мог отправиться за вами, потому что не говорит. Майор сказал, ему все равно, если Пейсли умеет правильно держать ружье.

Тот молча кивнул.

— Вы оба оставались с ним. — Несмотря на страх, Оливия тепло улыбнулась.

— Он наш командир, — ответил Тоге, а Пейсли сурово кивнул.

Они были хорошими людьми. Куину придется забрать и их тоже, прежде чем на рассвете французы опять наткнутся на хижину и решат войти.

Сердце Куина сжалось. Руперт был при смерти, а двое солдат измождены. Он мог поспорить, что за последние несколько дней они не съели ни крошки.

Он сел на корточки, уловив теплый цветочный запах Оливии и тихо сказал:

— Я должен ненадолго оставить тебя здесь, любовь моя.

Она повернула голову, и ее горячие, нежные губы коснулись его губ.

— Именно об этом я и думала.

— Я вернусь за тобой. Самое позднее через час.

Куин заметил, что Руперт снова открыл глаза и смотрит на них.

— Вам повезло… — Слова растворились в воздухе.

Куин откашлялся.

— Я понесу вас в лодку. — Он подхватил Руперта, как пушинку.

— Возьми Люси, — шепнул он Оливии.

Оливия сняла собачку с груди Руперта и остановила Куина, который уже собирался поднять раненого. Руперт выглядел изможденным и невероятно юным. Казалось, ему нет и шестнадцати.

— Ты это сделал, Руперт, — шепнула она, наклоняясь ближе. — Твой отец так счастлив и гордится тобой. Ты покрыл имя Кантервиков славой.

Даже при тусклом свете она увидела в его глазах усталую улыбку.

— И ты прекрасный поэт. — Оливия коснулась его щеки. — Ты должен выздороветь и написать много стихов.

Руперт чуть качнул головой.

Ответ был написан на его лице. Глаза Оливии наполнились слезами.

— Тогда лети, Руперт. Стань свободным. Оставь темноту нам.

Он снова улыбнулся. Чуть повернул голову, коснулся губами руки Оливии и закрыл глаза.

Оливия несколько секунд оставалась рядом, и на грубое одеяло упала слеза. Куин коснулся ее волос, и она встала.

Она подождала, пока он поднимет Руперта на руки.

— Если он не выживет, — сказала Оливия, — не оставляй его. Он не должен умереть в лодке с Групером. Ты меня слышишь?

Голос был чуть громче голоса птицы, но Куин услышал каждое слово.

— Оливия, нет! — умоляюще возразил он.

— Французы совершают обход утром, не раньше. — Взгляд Оливии скользнул по лицу Руперта.

Она была права. Возможно, Руперт не протянет до утра, но если они останутся ждать в хижине… Люди могут умирать много часов, намного дольше, чем осталось до рассвета. И тогда их всех схватят.

Оливия передала Куину поводок Люси, и он обмотал его вокруг запястья. Снаружи было совершенно темно, ни признака рассвета. У него есть время добраться до маленькой бухты, оттуда на «Грезу», время удобно устроить Руперта. У него еще есть время.

Когда они устроились в лодке, на что потребовалось немало усилий, учитывая ее скромные размеры, Руперт перестал дышать.

Люси заскулила и облизала его щеку, и грудь Руперта снова всколыхнулась.

Куин налег на весла, но ему надо было хранить молчание… Он не мог грести слишком энергично, иначе услышат плеск.

Когда он наконец добрался до «Грезы», Групер уже ждал его у планширя. Руперта удалось быстро поднять на борт. При виде бездыханного тела своего любимого командира глаза Групера расширились. Он был человеком действия, пересек канал, чтобы предупредить семью Руперта, но не выносил людских страданий.

Они уложили Руперта в постель, Куин натянул ему одеяло до подбородка и усадил под боком Люси. Короткий путь от хижины оказался неимоверно трудным и очень вымотал Руперта. Его лицо выглядело еще более изможденным, а дыхание стало поверхностным, как у человека, достигшего предела терпения. Тонкие пальцы сжимали шерсть Люси.

— Коньяка! — рявкнул Куин через плечо, но тут же сообразил, что Групер, не в силах вынести зрелища, убежал на палубу. Тогда он распахнул дверцу шкафчика и вытащил оттуда бутылку, в которой оказался превосходный французский коньяк — такой нечасто пьют даже герцоги. Ох уж эти контрабандисты!

Куин влил Руперту в рот несколько капель коньяка. Маркиз ахнул, его глаза медленно раскрылись.

Сердце Куина сжалось от знакомого ощущения беспомощности. Он знал, что должен что-то сказать но что именно? Он словно снова стоял перед Еванджелиной, когда она упрекала его в отсутствии эмоций, называла бесчувственным деревом, а он понятия не имел, чего она от него хочет.

Возможно, Руперту хотелось бы услышать стихотворение, но Куин не знал стихов. Его учителя никогда не уделяли этому внимания. Его мысли путались. Если бы Руперт просил его рассказать о волновом спектре…

— Кто? — Взгляд Руперта рассеянно упал на него.

— Я друг Оливии, — напомнил Куин. — Мы привезли Люси повидаться с вами, и доставим вас на родину, к отцу.

Руперт слегка сжал ухо Люси и потянул. Она ткнулась ему в руку.

— Слишком много миль, — проговорил он.

Куин молча согласился. Что можно сказать умирающему? Наверное, прочитать псалом, но только он их не знал.

— Спать, — сказал Руперт, и его веки снова опустились.

Внезапно Куин отчетливо вспомнил стихотворение Руперта, словно Оливия только что прочитала его. Прежде чем строки успели позабыться, он произнес их вслух: «Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма». Слова не имели смысла, но все же Куин медленно повторил их.

Лицо Руперта просветлело, и он тихо сказал что-то:

— И они улетают…

Долгая пауза. Его дыхание почти замерло.

Куин в отчаянии взглянул на иллюминатор. До рассвета было еще далеко. Он знал, что сказала бы Оливия. Он знал, чего она хотела. Знал…

Грудь Руперта перестала вздыматься, но через секунду он сделал судорожный вздох.

Куин молча сидел, крепко держа за руку человека, который подарил ему Оливию, который написал стихотворение, напомнившее ему о смерти Альфи, и который улетал теперь вместе с упавшими с деревьев птицами.

И все это время самый дорогой человек находился на чужом берегу под защитой лишь двух смертельно усталых и дрожащих солдат.

Проклятие! Видимо, он действительно любит ее…

Эта мысль была словно раскат грома. Куин застыл, заметив, что Руперт опять перестал дышать, но это уже случалось прежде. Любит?

Когда он был ребенком, его мать говорила, что любовь… Что она говорила о любви?

Что она опасна и не для людей их круга. Она вспыхивает внезапно и достойна лишь человека глупого и дурно воспитанного.

Но разве она говорила, что он не способен любить?

Он любил Оливию больше жизни, больше света, больше всего в мире.

Та часть его существа, которая любила анализировать и просчитывать, предположила, что птица уже летит в какое-то другое, безмолвное небо.

Так и есть.

Руперт умер. Куин осторожно убрал руку и аккуратно подоткнул под тело простыню.

Люси свернулась рядом с хозяином. Подняв длинную морду, она взглянула на Куина и чуть слышно заскулила, словно моля вернуть его. Куину не хотелось оставлять ее рядом с телом хозяина. Поэтому он поднял Люси, сунул под плащ и взбежал вверх по лестнице.

Оказавшись в лодке, Куин принялся ожесточенно грести, расплескивая воду. У него есть время. У него все еще есть время. Сердце билось в такт этим словам. Небо на востоке еще не порозовело. До рассвета далеко. Время есть.

Куин пытался замедлить ход, не шуметь так сильно, но не мог остановиться и все греб и греб.

И все-таки он опять опаздывал.