Герцог оставался внизу все время, пока его жена второй раз принимала ванну. Воспользовавшись предоставленной ей свободой, Поппи первым делом открыла зеркало. Вид неровно выстриженных прядей заставил ее разрыдаться. Однако она быстро взяла себя в руки, забралась в наполненную чистой водой ванну, от которой шло приятное тепло, и тщательно вымылась. На сей раз она могла быть уверена, что действительно освободилась от пудры, перьев и прочего, потому что не сидела сложа руки, предоставив все служанке, а сама промыла голову, пройдясь по каждой из оставшихся прядей.

«Никогда больше не доверюсь ни одной горничной!» – поклялась себе Поппи.

Она уже вытиралась у огня, когда ей в голову пришла мысль, что слово «никогда» должно относиться и к лавандовой пудре. Какой смысл каждый день пудрить волосы, чтобы привлекательно выглядеть, если ее муж больше не желает ее как женщину?

Очень странно, но эта мысль задела Поппи.

– Собака на сене, – обругала она себя, стряхивая с волос воду и откидывая их за спину. Казалось, теперь они почти ничего не весили, но ощущение легкости пришлось Поппи по душе. Увы, ей очень хотелось, чтобы Флетч ее желал, пусть даже она не собиралась заниматься с ним любовью.

«Переживать из-за того, что он больше меня не хочет, очень глупо», – убеждала себя Поппи. Она целых четыре года умирала от смущения и, конечно, от ужасного зуда, терпя домогательства мужа, молясь про себя, чтобы он скорее закончил и ушел. С какой стати теперь тосковать по его ласкам?

Разумеется, она совсем не тосковала.

Только почему-то эта просторная комната в присутствии Флетча казалась тесноватой – такой он был рослый, и Поппи то и дело ловила себя на том, что любуется его широкой грудью с буграми мышц, особенно заметными под мокрой рубашкой. Он был теплый, твердый, мускулистый, тогда как ее тело было мягким и, конечно, не имело такой мускулатуры, как у Флетча.

«Так вот оно что! Наверное, он интересует меня именно с научной точки зрения, – решила Поппи, – ведь я, в конце концов, изучаю природу». Тело Флетча отличалось от ее тела так сильно, как если бы он был белкой-летягой. Какие у него прекрасные шелковистые волосы! А вот у нее… Она поежилась от отвращения. Как можно было столько времени не замечать, что творилось с ее шевелюрой? Неудивительно, что муж ее больше не хочет.

Она бы и сама ни за что не захотела иметь дело с мужчиной, у которого омерзительные колтуны в волосах. А вот у Флетча волосы на ощупь нежнее атласа…

Поппи облегченно вздохнула: теперь она чувствовала себя абсолютно чистой – кожа, которую она нещадно терла мочалкой, покраснела, голове было легко. Отныне никакой пудры, никакого свечного сала, перьев, завивки. И никаких французских горничных.

Из-за двери послышался шум, и Поппи нырнула в кровать, прикрывшись одеялом. В комнату заглянул Флетч, осмотрелся, удивленно поднял брови и вошел внутрь, сопровождаемый лакеем с оловянной ванной в руках. Лакей, имевший довольно усталый вид, поставил новую ванну на пол, а старую вынес из комнаты.

– Там внизу все просто сбились с ног, – сообщил герцог жене. – На здешней кухне вряд ли когда-нибудь греют так много воды, как сегодня, разве что в приходской банный день. Я распорядился прислать нам на ужин несколько блюд в закрытых судках, поскольку мы не можем переодеться и спуститься в общую залу. Чемоданы-то вернулись в «Лисицу и колибри».

– А я тут отлично вымылась, – сказала Поппи. К собственному удивлению, она совсем не чувствовала себя униженной.

– Я не очень побеспокою тебя, если приму ванну? – спросил Флетч, вытащив рубашку из брюк и принимаясь расстегивать пряжки на коленях. – Ты достаточно часто видела меня голым и ни разу даже глазом не моргнула, – продолжал герцог, снимая рубашку.

– Это не так, – усмехнулась Поппи, отводя взгляд от мужа. – После свадьбы я очень нервничала и даже боялась, что меня стошнит, когда ты придешь ко мне в спальню.

Флетч пристально посмотрел на нее и взялся за пояс, чтобы снять брюки. Поппи почувствовала, что краснеет. У нее было ощущение, что между ними происходит что-то очень интимное, ведь она никогда раньше не видела, как Флетч раздевался. Он приходил к ней в спальню в халате, сопровождаемый горничной, как и подобает джентльмену в подобных случаях. Сейчас же все было совершенно иначе – Поппи окинула взглядом обтянутые брюками узкие бедра Флетча, широкий разворот его груди с темной порослью посредине, не скрывавшей, однако, могучие мышцы, бугрившиеся под кожей…

– Опять боишься, что тебя стошнит? – спросил Флетч.

– Маму стошнило в первую брачную ночь, – объяснила Поппи. – Ох, ну и жара же здесь! Ты не чувствуешь? – Она помахала рукой, словно веером.

– Неужели леди Селби стошнило? – удивился Флетч. – Не знал.

– Потому что интимные отношения для женщин – сильное нервное потрясение. И еще они так…

– Неприятны? – помрачнев, закончил герцог и одним плавным движением стянул брюки.

У Поппи противно засосало под ложечкой, но все обошлось. Флетч был прекрасен: отлично сложен, золотистая кожа, длинные мускулистые ноги. К счастью, герцог стоял к Поппи боком и она не видела его паха – эта часть мужского тела, разумеется никак не могла вызывать восхищение, о чем столько лет твердила дочери леди Флора.

Флетч опустился в ванну и откинулся назад. Черные ненапудренные волосы упали на спину – теперь и Поппи собиралась тоже носить простую, без парикмахерских ухищрений, прическу. Он был так хорош, что у нее пересохло во рту. Эти могучие мышцы, золотистая кожа и… что это там, между ногами?

Она не понимала, как он умудрялся все время скрывать этот орган, явно не желавший оставаться незамеченным. Герцог должен каким-то образом держать его в узде – надевает же она корсет, чтобы стянуть грудь. Глаза у Флетча были закрыты, поэтому Поппи откинулась на подушки и стала, не таясь, рассматривать мужа.

В нем удивительно гармонично сочетались красота и сила.

Поппи начала мелко дрожать – ей вспомнилось, как он, приходя в ее спальню, спрашивал: «Дорогая, ты готова?», и она всегда кивала, потому что хотела побыстрее освободиться от этой тягостной повинности. После этого он принимался ласкать ее, прижимался к ней и иногда…

Почувствовав, что внизу живота стало горячо, герцогиня отвернулась.

Флетч зажмурился сильнее и про себя улыбнулся – кажется, дела идут хорошо. В его душе забрезжил тоненький лучик надежды.

– Дорогая, ты не помоешь мне голову? – позвал герцог, прислоняя колени к стенкам ванны, чтобы предоставить жене полный обзор своих сокровищ. – Ты можешь надеть мою рубашку, она уже высохла.

Разумеется, Поппи не могла ответить отказом, ведь он тоже помог ей вымыть голову, поэтому она осторожно приблизилась к ванне сзади и взялась за дело. Флетч выгнул спину, наслаждаясь ее прикосновениями, и глухо застонал.

Ее руки замерли.

– Что с тобой? Тебе нехорошо?

Флетчу показалось, что жена затаила дыхание.

– Нет, что ты, мне очень хорошо, – проговорил он низко, с хрипотцой, но так, чтобы не испугать Поппи.

– Тогда продолжим, – сказала она, и с удвоенным рвением принялась тереть ему голову.

К тому времени, когда она закончила, у него возник еще один план.

– Дорогая, ты не могла бы помыть мне ноги? Я такой большой, боюсь, переверну ванну, если начну это делать сам.

Для убедительности он несильно качнул ванну, немного расплескав воду на пол.

– Осторожнее! – воскликнула Поппи. – Не хватает только, чтобы сюда опять явились здешние лакеи. Они и так думают, что мы с тобой не в своем уме!

– Тогда, если не возражаешь… – Флетч вытянул перед ней правую ногу. Он всегда гордился своими ногами, но сейчас ему хотелось, чтобы жена обратила внимание не на них, а на его главное сокровище. Зарумянившись, как пасхальный пирог, Поппи принялась тереть мочалкой его лодыжку. Флетч согнул ногу в колене, чтобы жене было легче достать до бедра.

Она продолжала украдкой рассматривать его, поэтому он сделал ей одолжение – откинул голову назад (это было очень кстати, потому что от напряжения у него уже заболела шея) и закрыл глаза.

– Спасибо, моя конфетка, – пробормотал он.

Мочалка медленно продвигалась вверх по его бедру. Флетч даже не отваживался смотреть на Поппи из-под ресниц: если бы она как-то проявила к нему интерес, то герцог не удержался бы, выскочил из ванны и набросился бы на жену. А это не входило в его планы.

Он подождал, пока она приблизится к его главному сокровищу, но не настолько, чтобы его можно было потрогать.

– Теперь, пожалуйста, другую, – попросил Флетч, убирая вымытую правую ногу и вытягивая левую.

Он ожидал мягких неторопливых прикосновений, но Поппи начала тереть его с такой скоростью и силой, что он, наверное, лишился половины волосков, покрывавших ногу. Через несколько секунд в него полетело полотенце. Что-то пошло не так, но что? Флетч не понимал.

«Наверное, все дело в сокровище», – решил он.

Проклятие! Если большинство женщин не может смотреть на мужское достоинство без тошноты (хоть Флетч никогда о таком не слышал, но кто знает?), то Поппи, возможно, неважно себя почувствовала, тем более что природа одарила Флетча в этом отношении куда щедрее, чем большинство мужчин.

«Правда, пока столь щедрый дар не принес мне особого счастья», – с горечью подумал Флетч.

– А в чем мы будем спать? – спросила Поппи. – У нас же нет ночных рубашек.

Пока герцог вытирался у камина, она забралась в постель и лежала, уставившись в стену. «Наверное, чтобы не видеть меня, – решил Флетч. – Проклятие!»

– Пойду поищу что-нибудь, – сказал он, натягивая брюки и рубашку.

Спускаясь по лестнице вниз, Флетч внушал себе, что он совсем не испытывает никакого желания. «Ну хорошо, – думал он, чувствуя безнадежность своих внушений, – даже если это не так, все равно сегодня ночью ничего не произойдет, ничего. Сегодня я – бесполое существо. Буду думать о святом Албании». Но разве святой Албаний разгуливал в таком возбужденном состоянии?

Флетч совсем упал духом, однако его буйная плоть по-прежнему не желала успокаиваться.

Ему стало немного лучше только тогда, когда они с Поппи облачились в мужские ночные сорочки, выданные хозяином гостиницы. Поначалу этот любезный человек предложил для герцогини халат Элси, но герцог отверг одеяние служанки, засомневавшись в его чистоте, а вот две постиранные и выглаженные ночные сорочки лакеев его вполне удовлетворили.

Постепенно Флетчу стало казаться, что справиться с бушевавшим внутри его демоном не так уж трудно. Отведав присланного хозяином ужина, Поппи разговорилась и посвятила мужа в свои идеи относительно опоссума и его странного большого пальца. Флетчер же рассказал ей о речи, которую написал, пока ждал ее в музее, и Поппи это так понравилось, что ему даже пришлось встать и произнести свою речь перед ней, причем для этого не понадобилось заглядывать в подготовленные записки. Должно быть, это было забавное зрелище – Флетч ораторствовал, расхаживая взад и вперед перед камином, и подол ночной сорочки с чужого плеча бил его по коленям.

Сначала Поппи хихикала, но вскоре посерьезнела и начала слушать – Флетч отчетливо видел, когда это произошло. Заметив, что ее внимание стало ослабевать, он опустил два абзаца в своем мысленном конспекте и сразу перешел к заключению.

Когда он закончил, Поппи захлопала в ладоши. Светясь от гордости, Флетч расплылся в улыбке.

– В палате не будет ни одного лорда, который не согласится с тобой! – вскликнула она. – Замечательная речь!

– Это все благодаря совету Бомона. Он считает, что нужно обязательно включать в свои выступления какую-нибудь реальную историю, а не ограничиваться одними аргументами и анализом.

Он осекся, увидев, что Поппи хихикнула.

– Что такое? – удивленно спросил Флетч.

– Это… твой орган, – снова хихикнула она и смущенно прикрыла рот рукой. – Когда ты не прячешь его под брюками, он выглядит очень странно. Прости, Флетч, но я… – И она, не в силах больше сдерживаться, расхохоталась.

Флетч глянул вниз – подол этой проклятой ночной сорочки победно оттопыривался. Однако ничего иного ждать и не приходилось – вся в восхитительных завитушках золотых волос, Поппи была самой соблазнительной, самой прелестной и желанной женщиной на свете.

Флетч вздохнул.

– Увы, это проклятие для нас, мужчин, – сказал он.

– Я знаю, – опомнилась Поппи. – Мне не стоило смеяться. Ты же не смеешься над моей грудью, правда?

– Никогда, – совершенно искренне ответил он.

– Но женская грудь тоже весьма странная часть тела. Я хочу сказать, если у меня будут дети, то из груди пойдет молоко… И еще она довольно непослушна – прыгает, иногда даже вываливается из платья.

– Да, странная, очень странная часть тела, – проговорил Флетч. Поскольку он не мог придумать, что еще сказать, не прибегая к непосредственному контакту с этой частью тела жены, то предложил отойти ко сну.

Задув свечу, он забрался в кровать. Снегопад за окном прекратился, и герцог с сожалением подумал, что утром им придется двинуться в обратный путь – прощай, мечта о блаженном столетии вдвоем за стеной из снежного бурана.

Он лежал на спине, уставясь в низкий потолок, когда неожиданно почувствовал в своей руке маленькую ручку жены.

– Я так рада, что ты поехал со мной в Оксфорд! – прошептала Поппи.

Флетч тоже был доволен, но боялся сказать почему, чтобы не разрушить свой план.

– Я ведь несу за тебя ответственность. – Его ответ прозвучал, пожалуй, грубовато. – Поэтому всегда буду о тебе заботиться.

– Спасибо.

Ему показалось, что она была немного разочарована, но, возможно, он принял желаемое за действительное?