Граф Мейн отложил в сторону подробный отчет о подающем надежды годовике, предлагавшемся Графтонским конным заводом, и вздохнул. Его дворецкий стоял в дверях кабинета, вытянувшись в струнку от раздражения. Римпл давал понять, что может мириться с распутством своего хозяина при условии, что будут соблюдаться приличия.

– Она здесь? – спросил Мейн, заранее зная ответ.

– Карета с гербом Мейтлендов остановилась у парадного входа, – сказал Римпл, едва шевеля губами. – Если вам угодно, я выясню, находится ли леди Мейтленд внутри. Поскольку она не показалась наружу, я склонен предположить, что ее светлость желает, чтобы вы присоединились к ней в экипаже.

По мнению Римпла, джентльмены могут наносить визиты незамужним дамам, но никак не наоборот. Лондонский свет был того же мнения. И тем не менее Мейну отчего-то не удавалось убедить в этом Имоджин: она уже дважды за эту неделю наносила ему визиты средь бела дня, что давало слугам в верхней и нижней части Сент-Джеймс-стрит широкие возможности для сплетен, а также услаждало читателей скандальных газетенок, нуждавшихся в свежем материале.

Мейн поднялся. Когда он укладывал барышень в постель одну задругой, жизнь была куда легче, чем теперь, когда он не спал с одной-единственной барышней – Имоджин. Прежние его партнерши четко понимали власть репутации, понимали необходимость ненавязчиво демонстрировать целомудренное поведение и сохранять восхитительную пикантность тайны. Имоджин же была что тот щенок: врывалась, куда ее душа пожелает, и не заботилась о последствиях!

Римпл протянул Мейну пальто.

– Быть может, ее светлость желает, чтобы вы присоединились к ней для короткой прогулки по парку, – предположил он.

Мейн понял. Если он сам сядет в карету, вместо того чтобы позволить Имоджин войти в дом, то никакого скандала не последует. Он накинул пальто, выбрал шляпу из трех, предложенных лакеем, и вышел навстречу лучам утреннего солнца. Он по-прежнему испытывал некоторое потрясение, очутившись на ногах в такую рань.

До прошлого года он редко отправлялся спать раньше пяти часов утра, проводя вечера за танцами, а ночи – под пышным боком какой-нибудь красотки. И как следствие он годами ухитрялся не видеть утреннего света. Теперь он огляделся по сторонам и пожал плечами. Он не собирался обманывать себя, утверждая, что вид росы, сверкавшей на остроконечных листьях нарциссов, что росли у парадного крыльца его дома, возмещал удовольствие от вида женских глаз, закрывшихся в экстазе.

Лакей, ждавший у кареты, при его приближении распахнул дверцу. Неужели он пообещал отправиться на прогулку нынче утром? Определенно нет. Было только девять часов, а он обыкновенно поддерживал иллюзию того, что он по-прежнему ведет светскую жизнь, хотя в последнее время все чаще ловил себя на том, что вечерами сидит дома с книгой.

Он снял шляпу и залез в карету. Но вместо кокетки, с дьявольским упорством нарушающей приличия, его взору предстала необычайно респектабельная компания.

– Ба, Гриззи! – воскликнул он и, нагнувшись, поцеловал сестру в щеку. – И мисс Джозефина! – Он кивнул младшей сестре Имоджин, и, наконец, самой Имоджин. – Должен сказать, что мое обещание прогуляться с вами в экипаже нынешним утром непостижимым образом вылетело у меня из головы.

– Мы ни о чем не уславливались, – беспечно молвила Имоджин.

– В таком случае чем я обязан подобным удовольствием? – вопросил Мейн. – Я полагал, что ты лежишь в постели с простудой, Гриззи. – Он уселся напротив сестры.

– Пик болезни уже позади, – ответила она. На взгляд брата, вид у Гризелды все еще был несколько изможденный. Конечно, она, должно быть, впервые поднялась в такой час с тех пор, как начался сезон.

– Так чем я обязан удовольствием видеть вас, принимая во внимание твое недомогание? – осведомился Мейн. Карета дернулась и покатила вниз по улице без дальнейших проволочек. – Могу я узнать, куда мы направляемся?

На минуту в карете воцарилась странная тишина.

Выгнув бровь, Мейн посмотрел на лица своих спутниц. Гризелда закрыла глаза и, по всей видимости, притворилась, что не расслышала вопроса. Следовательно, несмотря на то что его сестрица отрицала свою причастность к этой поездке, она совершалась с ее одобрения.

Имоджин одарила его лукавой усмешкой. Он все чаще видел на ее лице это озорное выражение, по мере того как ее скорбь по мужу понемногу шла на убыль. Надобно полагать, ее истинная натура начинала проглядывать наружу – мысль, которая наполнила бы трепетом любого мужчину в здравом рассудке.

– Похоже, мне не понравится ваш ответ, – заявил он.

– Лично я, – сказала Имоджин, – люблю сюрпризы. Вот когда Аннабел с Тесс устроили сюрприз на мой восьмой день рождения…

– Имоджин!..

Она надулась – сочные темно-красные губки ее были пухлыми, точно ягоды малины. В такие минуты он спрашивал себя, все ли у него в порядке по части физиологии. Казалось, он не ощущал даже проблеска желания, а Имоджин была в высшей степени желанной.

От этой мысли он помрачнел.

– Будьте столь любезны, не тяните. Куда мы держим путь?

– В Шотландию, – сияя, изрекла она. – Разве это не приключение?

– Если вы предполагали таким способом пригласить меня, то я не еду с вами. На носу скачки в Аскоте. У меня нет ни капли свободного времени и еще меньше – интереса. Когда вы планируете ехать? И зачем?

– Пожалуйста, поедемте с нами! – взмолилась Имоджин, придав своим прекрасным темным глазам трагическое выражение. Другой мужчина, столкнувшись с этой мольбой, бесстрастно подумал Мейн, уже валялся бы у нее в ногах. Минуту назад Имоджин была похожа на капризную озорницу, а теперь являла собой воплощение женственности, глядя на него так, словно в целом свете только он один мог спасти ее от гильотины. В глазах ее блестели слезы, губки надулись, а грудь вздымалась…

– Ни за что, – сказал он. И из чистого любопытства прибавил: – Вы планировали дать это маленькое представление на сцене?

– Какое представление? – спросила она с видом кошки, никогда не нюхавшей сливок.

– То, что вы только что устроили передо мной.

Ее ухмылка была (если б она только знала об этом!) намного более чарующей, чем ее отработанный репертуар обольстительных взглядов.

– Я не думала о сцене, но, пожалуй, вы правы. Я могла бы стать актрисой!

Мейн чуть не застонал. Чудесно. Он подсказал женщине, вознамерившейся погубить свою репутацию, еще один способ опозорить себя.

– Но не сейчас, – сказала Имоджин. – Сначала нам надобно спасти Аннабел.

– Аннабел? Это поэтому вы толкуете о Шотландии?

– Мы едем в Шотландию! – выпалила Гризелда, открыв глаза и устремив на него страдальческий взгляд. – Неужели ты полагаешь, что что-то еще, кроме крайней необходимости, могло принудить меня сесть в карету, направляющуюся в Шотландию? Что-то еще?

Гризелда страдала слабостью желудка и терпеть не могла дальние поездки в карете.

– Если ты спрашиваешь, не позабыл ли я о том, как часто тебя рвало на мои ботинки, когда мы были детьми, то мой ответ «нет», – раздраженно молвил Мейн. В душе его зашевелилось очень противное чувство. Отчего Гризелда одета в дорожное платье? Почему она поднялась в столь ранний час? И самое важное, почему эта карета остановилась, чтобы забрать его?

– Имоджин, – сказал он, – куда держит путь эта карета? В этот самый момент?

Она встретилась с ним взглядом, в котором не было ни капли стыда.

– В Шотландию, – ответила она. – В Шотландию, в графство Абердиншир. Во владения графа Ардмора.

Глаза Мейна сузились.

– Извольте выпустить меня! – велел он; голос его был холоден.

– И не подумаю! – сказала Имоджин, сложив руки на груди. Мейн подался вперед, намереваясь постучать по ящику под козлами, чтобы привлечь внимание кучера.

– О Бога ради! – простонала Гризелда; лицо ее уже приобрело зеленоватый оттенок. – Сделайте милость, Имоджин, просто дайте ему записку от Рейфа.

Молча, чтобы ненароком не сказать чего не следует, Мейн взял записку, которую Имоджин извлекла из своего ридикюля, и вскрыл ее.

Мейн!

Сейчася не могу ничего объяснить, но я вынужден умолять тебя помочь мне разрешить возникшую проблему касательно моего опекунства над сестрами Эссекс. Фелтону удалось найти такой выход из того жуткого скандала с участием Аннабел, при котором необходимость в ее браке отпадает, но вы должны быть в Шотландии прежде, чем они с Ардмором прибудут туда, дабы предотвратить эту свадьбу. Фелтон не может совершить эту поездку, а я в настоящее время связан порукам и ногам юридическими делами. Если бы ты смог изыскать возможность составить компанию Гризелде, Имоджин и Джоузи, то я был бы премного тебе благодарен.

Рейф

– Дьявол побери, что все это значит? – спросил Мейн, взглянув на сестру.

Та застонала.

– Мы все еще в центре Лондона, – напомнил он ей. – У тебя нет причин притворяться, что на тебя уже накатила дурнота.

– Я не притворяюсь! – негодующе воскликнула она, распахнув глаза. – При одной мысли о двух неделях в этой карете мне делается дурно.

– Как бы там ни было, – сказал Мейн, чеканя слова, – почему, скажите на милость, вы поступили со мной таким образом?

По стуку колес он заключил, что они и впрямь оставили позади мощеные улицы Лондона и теперь направлялись к Большой северной дороге.

– Вы нам нужны, – сказала Имоджин. – Мы должны спасти Аннабел от этого брака – должны!

От веселья в ее глазах не осталось и следа – теперь она являла собой воплощение сестринской преданности.

– Слишком поздно спасать ее отчего бы то ни было, – категорично заявил Мейн. – Мне нет дела до того, какой выход из положения нашел Фелтон. Аннабел уже несколько дней путешествует с шотландцем. Если данная ситуация не есть залог гибели ее репутации, то я не знаю, что может ее погубить.

– У нас самые быстроногие лошади Рейфа, – сообщила Имоджин, наклонившись вперед и положив руку ему на колено. – Более того, Рейф распорядился разместить своих лошадей вдоль всей Северной дороги, тогда как Ардмор предположительно станет нанимать лошадей. У этой кареты прекрасные рессоры. Мы с легкостью их обгоним, если согласимся потерпеть небольшие неудобства и ехать днем несколько дольше, нежели принято.

– Неудобства! – У Мейна голова шла кругом. Его слуги думают, что он отправился на прогулку по парку. У него нет…

– У меня нет одежды! – почти прокричал он. Имоджин потрепала его по колену точно так, как если бы он был маленьким ребенком, потерявшим свой любимый помпончик.

– Не волнуйтесь. Я велела слуге Рейфа уложить для вас саквояж.

Одежда Рейфа? Она что, сошла с ума?

– Где твоя горничная? – напустился он на сестру.

– Едет вслед за нами, – ответила Гризелда. – Поверь мне, Гаррет, если бы я могла придумать иной способ спасти Аннабел от этого брака, то я бы так и сделала.

– В этом союзе нет ничего столь ужасного, – возразил Мейн.

– Бедняжка плакала перед тем, как уехать в Шотландию. Она плакала, – сказала Гризелда.

– Женщины всегда плачут на свадьбе.

– Аннабел никогда не плачет, – встряла Джоузи.

– Я плакала, когда папенька сообщил мне, что я должна выйти замуж за Уиллоби, – задумчиво молвила Гризелда, избегая встречаться с братом взглядом.

– Уиллоби был отличным малым, – заявил Мейн. И когда его сестра ничего не сказала, прибавил: – Так ведь?

– Разумеется, – вымолвила она. – Ума не приложу, почему я подняла столь печальную тему, как мой недолговечный брак. Бедный Уиллоби!

Мейн с трудом мог вспомнить лицо своего зятя: в конце концов, этот малый внезапно умер за обеденным столом всего год спустя после свадьбы. Переедание – так сказали в то время его родители. Он всегда считал Уиллоби славным малым. Но возможно, Гризелда предпочла бы выйти замуж за кого-нибудь другого.

– За эти десять лет ты в любое время могла бы повторно выйти замуж, – сказал он, пристально посмотрев на сестру.

– И то верно. – Она снова закрыла глаза. – Ума не приложу, отчего я не дала себе труда это сделать.

– Сарказм никогда не был твоей сильной стороной, Гризелда, – заметил Мейн.

– Аннабел плакала, услышав, что ей придется выйти замуж за Ардмора, – многозначительно сказала Имоджин. – И она перестала плакать только тогда, когда мы придумали план, согласно которому она вернется к нам через полгода. Их семейная жизнь обречена, даже не успев начаться. Спасение Аннабел от подобной участи стоит некоторых изменений в наших планах и небольших неудобств.

– О каких небольших неудобствах вы толкуете, когда вы, очевидно, считаете, что мне будет удобно в одежде Рейфа? Вы могли бы послать мне записку вчера вечером. Тогда мой камердинер, возможно, ехал бы сейчас в карете вместе с вашей горничной.

– Это пойдет тебе на пользу, Гаррет, – молвила она, воззрившись на него со всем высокомерием старшей сестры. – Ты сделался чересчур зависимым от своих нарядов. Ты же не хочешь превратиться в сноба.

Мейн ощутил такой приступ ярости, что его невозможно было выразить словами. Поэтому он развалился в своем углу и закрыл глаза. Может статься, он просто проспит всю дорогу до Шотландии.