– Мы поженимся, как только доберемся до твоих владений, – заявила Аннабел.

– Это произойдет не сегодня, – ответил Эван. Но она видела, что глаза его потемнели, а в голосе не было даже намека на веселье. – Мы предвосхитили бы узы брака. Мне не следует…

– Сегодня, – исполненным муки голосом прошептала она. – Я хочу тебя сегодня, Эван. Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Мне понравился кроличий поцелуй. Правда. Но есть что-то еще, так ведь?

Из комнаты словно исчезли все звуки.

– О Боже, Аннабел, конечно, есть. И ты это знаешь.

– Покажи мне. Пожалуйста.

Она обхватила лицо Эвана ладонями и, притянув его к себе, слегка коснулась губами его губ. – Мы одни, – сказала она, не отрываясь от его уст. Она осыпала легкими поцелуями крутой изгиб его губ, острый выступ челюсти, ухо.

И тут, как раз когда Аннабел подумала, что он, вероятно, переменил мнение, что принципы пересилили в нем желание, Эван повернул голову и завладел ее ртом. По его требовательным прикосновениям она поняла правду.

– Ты не пожалеешь об этом? – спросил он; голос его был хриплым. – Мы не женаты.

– Никогда, – выдохнула она.

Эван повернул Аннабел к кровати, по-прежнему прижимая ее к себе, и резко остановился.

– В чем дело? – спросила она. Эван отстранил ее от себя.

– Кровать, – произнес он голосом, напряженным от вожделения. – Я забыл попросить слугу постелить наши простыни. – Он огляделся. – На самом деле я забыл распорядиться, чтобы наши простыни вынули из кареты.

– О! – воскликнула Аннабел, откинув тонюсенькое покрывало. Простыни были сероватого цвета. – Полагаю, стирка кажется Пегги непосильным трудом.

– Предоставь это мне, – заявил Эван. – Дай только найти бельевой шкаф…

Едва заметная улыбка играла на губах Аннабел, пока она смотрела, как он рыщет по дому.

– Эван, – наконец сказала она, – здесь нет бельевого шкафа.

– Ну и где же Пегги держит чистое белье?

– У нее его нет.

– Боже правый, – вымолвил Эван. В голосе его звучал мягкий рокот. Он был до того хорош собой, что Аннабел ощутила покалывание во всем теле, едва взглянув на его широкие плечи и квадратный контур челюсти.

– Скатерть, – сказала она, уловив дрожь в собственном голосе. – Можно воспользоваться скатертью, которая была в корзинке для пикника.

Эван так стремительно выдернул скатерть из корзинки, что в воздухе пронесся вихрь хлебных крошек. Аннабел сдернула с кровати белье, и они обнаружили, что красивая льняная скатерть, щедро украшенная по всей кайме вышивкой герба Эвана, идеально подходит к кровати Кеттлов.

– Ну вот, – сказал Эван с ноткой тихого удовлетворения в голосе. – Иди сюда, Аннабел. – Он уселся на кровать и протянул к ней руки.

Она двинулась к нему, внезапно смутившись.

– Моя жена, – прошептал он, привлекая ее к себе.

– Пока еще нет, – заметила она.

– В моем сердце. Тебе известно, что я верю в существование души, Аннабел. Но, – он умолк и заскользил губами вдоль контура ее губ, покрывая их легкими поцелуями, – не во все учения церкви. Отныне ты – моя жена в сердце и душе.

Двумя секундами позже она лежала на прохладной льняной материи. Одежда ее исчезла: Эван сорвал ее с легкостью человека, разоблачившего не одну женщину. И все же… Шальная мысль внезапно сковала ее тело. Она не слишком хорошо представляла, как это делается, и если верить всему, что говорил Эван, то и он тоже.

Он тотчас все понял.

– А, барышня, ты никак боишься? – прошептал он, щекоча губами ее кожу.

Теперь она лежала перед ним, точно угощение из малины со сливками, и желание бурным потоком струилось по его телу, словно жидкий огонь. Бессвязные мысли о священности брака пронеслись у него в голове, но все они не имели значения. Она была и будет его до самой смерти.

В сущности, сейчас они делали большое дело, потому что если они заблаговременно избавятся от всех страхов, то их первая брачная ночь станет настоящим праздником. Эван видел, как ее грудь поднимается и опускается в такт еле слышным вздохам, но она не проронила ни слова. И не отняла рук от глаз.

– Аннабел, ты не могла бы сейчас открыть глаза? – И добавил: – Пожалуйста.

Она не заставила себя упрашивать, и влажная дымчатая голубизна проглянула из-под полуопущенных век. Он расположился над ней, опершись на локти, и глаза ее распахнулись шире.

– Не отгораживайся от меня, милая, – выдохнул он. – Я хочу видеть тебя… хотя бы в этот раз. В этот первый раз.

Губы ее изогнулись в слабой улыбке.

– Я…

Аннабел осеклась, плотно зажмурила глаза, вспомнила и открыла их, потому что он был там, он скользил внутри ее, и не было никакой боли…

– Эван! – выкрикнула она. После чего выгнулась, и он вошел в нее – полностью.

– Слава Богу, – вымолвил он, словно эти слова вырвались из глубины его души, и прибавил: – Так не больно?

И больно не было.

И потом тоже не было больно. Даже когда он начал дразнить ее, выходя из нее и улыбаясь, когда она пыталась притянуть его к себе, а потом, выбрав момент, погружался в нее до отказа. И когда она решила подразнить его и, смутно припомнив слова Тесс, плавно передвинула руки на его твердые ягодицы и позволила им задержаться там…

Застонав, Эван завладел ее устами – грубо и решительно – в необузданном поцелуе, значение которого теперь было совершенно иным. Аннабел почувствовала, в какой момент Эван утратил контроль над собой. Он вонзался все глубже и глубже, прерывисто дыша. Сжимая ее бедра, он рвался вперед, как будто они могли стать еще ближе.

Сначала ей просто нравилось смотреть на него, но потом внутри ее начало нарастать некое чувство, что-то вроде расплавленного желания, которое, беря начало в своде ее бедер, растекалось по всему телу, и Аннабел обнаружила, что поднимается навстречу Эвану, впившись пальцами в его мускулистые плечи.

– Аннабел! – наполовину прорычал, наполовину простонал Эван, – О Боже!

И ей показалось, что он обращался отнюдь не к Богу. Чувство все росло и росло, и наконец Аннабел просто отпустила себя и погрузилась в этот хаос, в это сладостное, пульсирующее умопомрачение…

Пока она не закричала, уткнувшись ему в плечо, и Эван, с благодарностью разжав стиснутые зубы, рванулся вперед, заполнив ее до отказа, вонзившись в самое яблочко своей неподвижной мишени, своей жены.