К тому времени как их карета подъехала к Старберри-Корт, Лала уже раз десять едва не выбросилась в окошко. Ее матушка три дня кряду страдала от сердечных приступов и вот накануне объявила, что просто не переживет поездки в Старберри-Корт.
И лишь когда папенька Лалы заявил, что не в состоянии прокормить семейство, леди Рейнзфорд сдалась. Возможно, его светлость слегка преувеличил проблему, но только так можно было добиться нужного результата.
Зато всю дорогу от Лондона до имения матушка Лалы зудела, чтоб та ела поменьше – как будто это избавило бы отца от необходимости кормить свою семью… При этом леди Рейнзфорд ни словом не упоминала о своей страсти к покупке новых шляпок, туфель и даже платьев. Оказывается, это глупая домоправительница настаивала на том, чтобы обед каждый день состоял из трех блюд, что, по ее мнению, было вызывающе старомодно. При этом сама леди Рейнзфорд требовала, чтобы доктор посещал ее ежедневно и выслушивал ее сердце.
– Поверить не могу, что доктор Белвью отказался нас сопровождать! Решительно отказался! – жаловалась мать. – Он предал нас, предал! Я непременно напомню ему о клятве Гиппокри… Гиппократа или как там она называется…
Лала уставилась в окошко, до крови кусая губы. Вот показалась аллея, обсаженная деревьями, и наконец стала видна усадьба. Лала с облегчением вздохнула.
Но мать ничего не заметила – она сосредоточенно прикладывала ко лбу платок, смоченный лавандовой водой: кто-то рекомендовал ей это как эффективное средство от головной боли.
Дом оказался поистине огромным, с двумя крыльями, распростертыми, словно у гигантской птицы. На усыпанной гравием площадке уже стояли две кареты, а у входных дверей толпились лакеи.
Лалу охватила самая настоящая паника. Нет, она не может… она просто-напросто не может!.. Это оказался вовсе не простой деревенский дом, какой она предполагала увидеть, – такого трудно было ожидать от мистера Дотри, который, гуляя с ней в парке, порой забывал надевать жилет…
Роскошное поместье достойно было графа или даже герцога. А хозяйка такого поместья… хозяйка столь великолепного дома должна быть не просто умна – она обязана быть потрясающе интеллектуальна! Она должна быть блестяще образованна – что там говорить об умении читать!
Матушка наконец соблаговолила выглянуть в окошко кареты и изрекла:
– Все это словно повязка…
Лала растерянно заморгала, не понимая смысла материнских слов. Полнейшая бессмыслица! Однако леди Рейнзфорд продолжила:
– Это словно белоснежная повязка, скрывающая зловонную, гнойную рану: незаконное происхождение!
Сердце Лалы упало.
– Мама, мистер Дотри – уважаемый и преуспевающий предприниматель. И вовсе не его вина в том, что герцог не был женат на его матери. И ты не должна говорить ничего подобного в его присутствии.
Леди Рейнзфорд выпрямилась.
– Твой отец вчера вечером мне угрожал!
– Что?
– Он угрожал мне! Говорил, что если ты не выйдешь за этого ублюдка, то он откажется оплачивать следующий сезон! – Голос ее дрогнул. – И пусть все мое существо восстает против этого, но я отдам… отдам дочь на растерзание существу, презренным способом заработавшему свои грязные деньги!
Руки матери вновь принялись терзать носовой платок. Лала с трудом сдержалась, чтобы не влепить матери пощечину. Желание было столь сильным и столь позорным, что девушка едва не лишилась чувств.
– Мама, – она сделала глубокий вдох, – прошу тебя, успокойся.
Карета уже остановилась, и грум в любую секунду мог распахнуть дверцы. Он мог увидеть леди Рейнзфорд с диким огнем в глазах, комкающую в пальцах платок. Лала опустилась на колени прямо на пол кареты, завладев беспокойными руками матери.
– Мама, ты же хочешь, чтобы я была счастлива, не так ли?
– Ну разумеется, этого я и хочу!
– Так вот, я хочу выйти хоть за кого-нибудь замуж, чтобы не переживать второго мучительного сезона, – прошептала Лала. – Я говорю сущую правду, мама.
Искорки безумия в глазах леди Рейнзфорд мало-помалу угасали. Лала неловко приподнялась и едва успела сесть на место, как дверцы распахнулись.
– Ну что ж, ты выйдешь замуж, моя дорогая, – ответила мать, почти как нормальная женщина.
Переведя дух, Лала выбралась из кареты. Тех, кто приехал ранее, уже препроводили внутрь дома. Появился дворецкий, представился и низко поклонился, предоставляя дамам оправить юбки. Лале он сразу понравился – прежде всего тем, что он с первого взгляда оценил положение и тотчас стал проявлять преувеличенную заботу о ее матери.
Когда они входили в дом, матушка успела уже рассказать Флемингу подробно о своих приступах, и тот заверил леди Рейнзфорд, что деревенский доктор просто счастлив будет ежедневно навещать ее.
– Уверяю вас, он далеко не новичок в профессии, – говорил Флеминг, покуда лакей уносил пелерины дам. – Доктор Хардфилд широко известен не только в этих краях, но и в Лондоне. Насколько мне известно, он один из самых молодых членов Королевской докторской коллегии. Я немедленно пошлю ему записку, чтобы он приехал нынче же вечером – ибо надлежит убедиться, что путешествие вам не повредило.
У Лалы словно гора упала с плеч. Флеминг распахнул двери гостиной и препроводил туда леди Рейнзфорд столь бережно, словно она была цыпленком, только что вылупившимся из яичка. Лала вдруг поняла, что она из рук вон плохая дочь: она тотчас же подумала о том, что если выйдет за Дотри, то мать переберется в Старберри-Корт – лишь затем, чтобы ежедневно наслаждаться нежной заботой Флеминга… Девушку едва не затошнило от ужаса.
Что ж, в таком случае Лала сразу же после свадьбы переедет в лондонский дом Дотри, и все будут счастливы… она изо всех сил старалась думать только о хорошем и не паниковать понапрасну.
Она увидела мистера Дотри сразу же, как вошла в гостиную. Он был много выше всех и выглядел необычайно мужественно, что тотчас неприятно поразило девушку. Ей куда милее было бы, если бы ее избранник был изящен и деликатен и лишь немногим выше ее самой…
Ужас Лалы усугубился, когда она увидела отца жениха – человека, который, возможно, вскоре станет ее свекром. Герцог был облачен в узорчатый темно-зеленый камзол, в чем не было бы ничего необычного, если бы не подкладка из пурпурного шелка, отчетливо заметная на манжетах и фалдах.
Лала хотела было стремглав бежать вон из гостиной, но герцог уже направлялся к ней, сопровождаемый герцогиней, – скрыться было некуда. Леди Ксенобия тоже встала ей навстречу, и леди Аделаида…
Сконфуженная до потери сознания, Лала присела перед герцогом в реверансе, столь глубоком, что едва не подвернула ногу, затем, едва выпрямившись, склонилась перед герцогиней, облаченной в утреннее платье столь потрясающей красоты, какого Лале еще не приходилось видеть. Чехол пошит был из белоснежного тончайшего льна, а верхнее платье – из бледно-желтого шелка, присобранного на плечах и в талии. Глядя на ее светлость, невозможно было предположить, что она мать восьмилетнего сына, – ее девичья фигура поражала стройностью.
Лала не осмеливалась взглянуть в глаза мистеру Дотри, она лишь присела перед ним в реверансе. Она все приседала и приседала, не поднимая глаз, приветствуя гостей, – до тех пор, пока не присела по ошибке перед собственной матерью…
После того как все обменялись приветствиями, Лала почувствовала, что вновь впадает в панику, которая с каждой секундой усиливалась. Нет, она не хочет такого свекра, чьи холодные серые глаза бесцеремонно изучают ее с ног до головы – похоже, он находит ее жалкой…
Такой человек наверняка сразу догадается, что она не знает грамоты. От него ничего не скроется…
Он стоял прямо напротив девушки, покуда ее матушка слезно жаловалась на тяготы пережитого путешествия. Лала набрала в грудь воздуха и сказала:
– Надеюсь, ваше путешествие было легким и приятным, ваша светлость?
– Весьма, – отвечал герцог. – Возможно, это покажется вам странным, мисс Рейнзфорд, но когда имеешь чрезмерно резвого восьмилетнего отпрыска, любое путешествие без него кажется легким и приятным.
– О-о-о… – только и смогла выдавить Лала. – А где сейчас ваш мальчик? – осмелилась спросить она чуть погодя.
– В Итоне.
В последовавшей гробовой тишине Лала вдруг вспомнила свой план.
– Разве не ужасно, что Наполеон взял Венецию? – дрожащим голоском пробормотала она.
– Ужасно – самое подходящее слово, мисс Рейнзфорд. Но мне куда интереснее было узнать из «Морнинг пост», что дож позволил сократить венецианский флот до трехсот девяти судов. Так что неудивительно, что Бонапарту удалось взять город. Ведь именно эту статью вы читали?
Лала судорожно сглотнула.
– Н-нет… увы, мы не выписываем «Морнинг пост». Матушке больше по вкусу еженедельник «Звонок»…
Герцог кивнул, и в гостиной вновь воцарилась давящая тишина. Наконец он заговорил:
– Моя супруга – неисправимая поклонница романов. Вечерами мне порой с трудом удается уговорить ее лечь: она, видите ли, хочет знать, чем закончится глава!
Лала уже открыла было рот… но что сказать? «Я не умею читать»? Или по-иному: «Я никогда не читаю»?
По счастью, леди Ксенобия отделилась от группы гостей, окруживших леди Рейнзфорд, и воскликнула:
– Умоляю, ваша светлость, скажите, что вы не наказываете супругу за столь невинную страсть! Помните, в прошлом месяце я сказала вам, что если бы вы соблаговолили прочесть хоть одну главу «Сицилийских любовников», то перестали бы спать ночами, читая до утра запоем!
– Ну, ночами, да еще запоем, я занимаюсь кое-чем иным, – многозначительно ухмыльнулся герцог.
Лала озадаченно заморгала, однако леди Ксенобия лишь изогнула губы в усмешке и произнесла преувеличенно серьезно:
– Нет ничего страшнее умного герцога!
– Всегда считал, что родителей лучше видеть, нежели слышать, – сказал подоспевший мистер Дотри, а увидев, как леди Аделаида заботливо усаживает матушку Лалы на софу, хмыкнул: – Только не говорите, отец, что развлекаете мисс Рейнзфорд сальными анекдотами – в таком случае я от вас отрекусь!
Холодные серые глаза герцога при взгляде на сына потеплели. Они были необычайно похожи, только в волосах Вилльерза было куда больше седины. Похожи были их могучие тела и аура властности, которую оба излучали.
– Однако герцог заработал на орехи! – засмеялась леди Ксенобия.
А мистер Дотри сердечно обнял отца за плечи и улыбнулся Индии:
– Не хотите ли вы сказать, что я научился выражаться столь же изысканно, как мой дорогой папа? Вы поражаете меня, леди Ксенобия!
Лале сделалось дурно. Как этим людям удается общаться столь непринужденно? Она и предположить не могла, что такое бывает в семействах герцогов. Сама она робела взять за руку собственного отца, не говоря уж о том, чтобы обнять его – а уж так вот запросто болтать с ним… об этом и подумать было нельзя! Бедняжке еще никогда в жизни так отчаянно не хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться…
– Уверена, вас совершенно не интересует мое мнение по поводу вашего наряда, – объявила леди Ксенобия, глядя на Дотри. В глазах ее плясали озорные искорки. Лала отчего-то уверилась, что между этими двоими установилась некая странная близость. Герцог тоже озадаченно переводил взгляд с одного на другого…
– Всегда предпочитаю слышать от женщин правду, в особенности от красавиц, – изрек мистер Дотри. – Хотя, честно сознаюсь, – вкрадчиво прибавил он, – уже был вами однажды слегка унижен…
– Не перестаю удивляться наивности некоторых мужчин, – ответила леди Ксенобия. – На самом деле я восхищена вашим нарядом, мистер Дотри. Надеюсь, это творение мсье де Вальера?
– Когда Тобиасу было четырнадцать, я чуть ли не силком загнал его к де Вальеру на примерку, – вставил герцог. – И теперь мастер просто присылает ему одежду по мере надобности.
Стоящие плечом к плечу герцог и Торн более всего походили на ожившую иллюстрацию к последнему выпуску «Журнала мод для джентльменов». Лала же маялась в сторонке, чувствуя дурноту и тщетно дожидаясь момента, когда можно будет вставить хоть словечко…
Но это было немыслимо: тема беседы менялась стремительно – поговорив о последних модных веяниях, джентльмены вспомнили вдруг некоего человека по имени Уилберфорс, школьного товарища Дотри.
– А-а-а, Уилберфорс, – пренебрежительно хмыкнул Дотри, – пузатый арбуз с ма-аленьким хвостиком!
Лала растерялась, совершенно не понимая, о каком «хвостике» идет речь и отчего все заулыбались. Положение спасла леди Ксенобия:
– Теперь, когда вы рискуете вот-вот перейти границы приличий, я с вашего разрешения украду у вас мисс Рейнзфорд: леди Аделаиде не терпится с ней поболтать. А вы, джентльмены, ведите себя пристойно!
Услышав эти нахальные слова, герцог лишь с восхищением взглянул на леди Ксенобию. Что было неудивительно: она умна, остроумна, а глубокое декольте выглядит ослепительно. Хотя мать Лалы всегда считала такое публичное обнажение вульгарным…
Летиция послушно последовала за леди Ксенобией, понимая уже, что этот праздник будет для нее куда более серьезным испытанием, нежели бальный сезон. Ведь на балах светские беседы никогда не бывают долгими – танцы следуют один за другим. Лала обычно лишь очаровательно улыбалась поклонникам, предоставляя тем право болтать о чем угодно: о «хвостиках», о дожах… Кстати, кто они такие?…
Лала успела лишь поздороваться с леди Аделаидой, сидевшей подле ее матери, когда двери вновь распахнулись и обворожительный дворецкий объявил:
– Лорд Броуди!
Волосы вошедшего были взлохмачены, а пронзительно-синие глаза обведены темными кругами – Лала предположила, что он не спал ночь. Наверняка занимался чем-то… предосудительным.
Лорд Броуди, как и мистер Дотри, был совсем не во вкусе девушки – хотя, надо отдать ему должное, выглядел джентльмен эффектно. Конечно же, Дотри тотчас сердечно приветствовал товарища, хлопнув его от души по спине. Лорд Броуди захохотал. Мистер Дотри вполголоса спросил друга о чем-то – Лала не расслышала вопроса, однако ответ вновь поставил ее в тупик: «Я в охоте, словно кабан в персиковом саду!» Видимо, новоприбывший тоже весьма умен…
И Летиция предпочла примкнуть к обществу матери, леди Аделаиды и леди Ксенобии. Тем более что беседовали они на привычные Лале темы – матушка рассказывала о прискорбном состоянии своего здоровья. Сейчас как раз она описывала свои приступы и обсуждала предписания докторов…
Гостиная мистера Дотри была выше всяческих похвал – да что там, она была достойна самого короля! Страшно было подумать, сколько слуг снует по этому огромному дому: Лала уже сбилась со счета. А ведь, помимо бесчисленных лакеев, тут наверняка полчища горничных…
…В детстве Лала мечтала о том, как будет когда-нибудь жить в маленьком уютном домике за чугунной оградкой, и чтобы там непременно был прелестный садик, а еще небольшой огород. Но, подобно всем прочим ее мечтам, этой не суждено было сбыться. Потому что матушка – что бы там ни говорила она о мистере Дотри – явно была в восторге от Старберри-Корт, а еще от перспективы породниться с великолепной герцогиней Вилльерз…
Так что Лале придется выйти за Дотри и поселиться в этом пугающем особняке, более похожем на музей, чем на человеческое жилье, полном роскошной мебели и прислуги.
А к ним уже направлялся Дотри, ведя под руку друга.
– Леди Рейнзфорд, леди Ксенобия, мисс Рейнзфорд, позвольте представить вам давнего моего друга, лорда Броуди! Леди Аделаида, уверен, вы уже встречались не раз с этим негодяем!
Лорд Броуди отвесил Аделаиде шутливый поклон, приветствуя ее как свою любимую тетушку. При виде Броуди матушка Лалы чрезвычайно оживилась:
– Ведь вы сидели зимой на приеме подле моей доченьки, не так ли?
А вот леди Ксенобия не выказывала никаких признаков благоговения перед будущим герцогом – но похоже было, что лорд Броуди всерьез ею заинтригован. Он склонил голову к плечу, глядя на девушку, словно на какую-нибудь заморскую диковинку.
И Лала понимала причину. Леди Ксенобия выглядела потрясающе эффектно – а количества отпущенных ей природой волос с лихвой хватило бы на двух женщин: они чудом удерживались в высокой прическе. К тому же она подкрасила свои безупречные губки розовой помадой, отчего ее обворожительная родинка смотрелась еще привлекательнее… Лале не приходилось видеть более чувственной красоты.
Тощий локоть матери ощутимо ткнулся ей под ребра.
– Что ты уставилась на леди Ксенобию? – прошипела леди Рейнзфорд. – Ты выглядишь полной идиоткой!
Вздрогнув, Лала решила вновь вернуться к обсуждению маминых приступов… однако предмет беседы переменился: теперь леди обсуждали на все лады разнообразные женские болезни. Матушка уверена была, что причина ее немощей – рождение двух дочерей.
А мистер Дотри, лорд Броуди и леди Ксенобия, похоже, беседовали о чем-то куда более приятном – они то и дело хохотали. Даже мистер Дотри, который и улыбался-то редко, сейчас заразительно смеялся. Вот к ним присоединились герцог с супругой… Пятеро собеседников блистали остроумием и от души наслаждались обществом друг друга, а бедная Лала сидела, стыдливо пряча свои пышные бедра, и мечтала провалиться сквозь пол куда-нибудь в винные подвалы…
– А кровотечения? – трагически восклицала тем временем ее мать, обмахиваясь веером. – Вы вообразить себе не можете, какие ужасные у меня были кровотечения!
Похоже, Аделаиду уже слегка мутило: эти душераздирающие подробности явно были не по вкусу бездетной леди. Лала же уже множество раз слышала эти материнские причитания и давным-давно решила: если ей когда-нибудь придется рожать, то она махом выпьет галлон лауданума и проснется лишь на следующее утро.
Двери вновь распахнулись, и явился дворецкий. Лала печально подумала, заметит ли кто-нибудь, если она вдруг прямо здесь умрет от духоты. Похоже, что нет. Впрочем, матушка, возможно, и обратит внимание на то, что ее аудитория слегка сократилась…
Когда же девушка подняла глаза, то обнаружила, что прямо перед ней стоит… ее воплощенная мечта. Именно таким она представляла себе своего будущего супруга. Человек был не слишком молод, но вовсе еще не стар. Глаза у него были синие, словно море, с легкими морщинками в уголках – значит, он умеет заразительно смеяться. Джентльмен был почти лыс – легко можно было предположить, что и грудь у него не слишком волосатая. А еще он вовсе не такой великан, как мистер Дотри – едва ли на несколько дюймов выше ее…
Дворецкий представил всем доктора Хардфилда, новоприбывший же учтиво поклонился и сказал, что счастлив будет пользовать леди Рейнзфорд в течение всего времени ее пребывания в Старберри-Корт. И прибавил, что если леди не против, то он выслушает ее жалобы немедленно.
Леди Рейнзфорд явно была озадачена. Похоже, она уже сомневалась, что ее проблемы с сердцем настолько серьезны… и лишь сейчас осознала, что сидит на диване в обществе леди Аделаиды, а герцог с герцогиней стоят рядом.
– Матушка наверняка откажется от вашей помощи, мистер Хардфилд, – произнесла Лала, вставая. – Она никогда не согласится публично обсуждать свои хворобы. Однако я настаиваю, чтобы вы осмотрели ее приватно: мама все утро жаловалась на сердцебиение…
Леди Аделаида резко вскочила на ноги – она явно была счастлива, что разговор о женских болезнях иссяк сам собой. Однако от шпильки не удержалась:
– Здоровье особенно важно для женщины, когда в жизни ее происходят известные перемены, не так ли, дорогая?
Матушка Лалы бросила на Аделаиду испепеляющий взор, которого та предпочла не заметить, и три леди, сопровождаемые доктором, удалились из гостиной. Лала не вполне понимала, отчего леди Аделаида решила сопровождать их с матерью, однако была ей сердечно признательна: матушка в присутствии посторонних все же демонстрировала известную сдержанность.
В спальне леди Рейнзфорд бессильно распростерлась на ложе, леди Аделаида присела в сторонке рядышком с Лалой, а доктор Хардфилд принялся совершать манипуляции, знакомые Лале до мельчайших подробностей: он задавал вопросы, прикладывал трубку к груди больной, считал ее пульс…
А матушка говорила, не закрывая рта. Доктор Хардфилд взглянул на Лалу лишь раз, мельком – когда леди Рейнзфорд объявила, что, даже рискуя умереть от сердечного приступа, она предприняла путешествие, и виной всему материнская любовь: ей непременно нужно устроить счастье дочери, ради чего она отважилась на целую неделю пренебречь консультациями доктора Белвью.
У доктора Хардфилда были красивые глаза и миловидное удлиненное лицо, а также подтянутое худощавое тело. Он был само совершенство: мужественный, но не мужиковатый. Глядя на него, Лала чувствовала, что ее собственное сердцебиение опасно участилось. Но причиной тому была вовсе не обычная паника – нет, это было нечто совсем другое, много более приятное…
Наконец доктор выпрямился, и Лала затаила дыхание. Это был тот самый опасный момент, когда одни доктора объявляли, что леди Рейнзфорд совершенно здорова, а другие, потрепав ее по руке, говорили о необходимости отдыха и свежего воздуха, затем получали свои два фунта за визит и удалялись, пообещав явиться назавтра за очередным гонораром…
Лала молила Бога, чтобы Хардфилд оказался из числа первых… и в то же время хотела, чтобы он повел себя как вторые.
Однако доктор повел себя странно. Он неожиданно повернулся к ней:
– А каково ваше мнение, мисс Рейнзфорд?
Лала судорожно сглотнула.
– Вы имеете в виду… что я думаю о матушкином здоровье?
Никто и никогда не задавал ей подобного вопроса!
– Я полагаю, что самые лучшие наблюдатели – это родственники пациента. Дочь куда лучше осведомлена о состоянии матери, нежели любой незнакомец, будь он даже доктор.
Лала с трудом совладала с собой и твердо заявила:
– Матушка очень больна.
И это была сущая правда. Когда леди Рейнзфорд принималась бешено вращать глазами и истерически верещать, тут и слепой увидел бы: с леди что-то не так…
Доктор Хардфилд кивнул, глаза его погрустнели. Он вновь обратился к больной:
– Я навещу вас завтра утром и вновь внимательно выслушаю ваше сердце, леди Рейнзфорд. Но уже теперь полагаю, что вам следует оставаться в постели как минимум три дня кряду. Боюсь, этот визит и впрямь может стать чересчур тяжким испытанием для вашего сердца.
Леди Аделаида легко поднялась на ноги:
– О, не стоит тревожиться, мистер Хардфилд. Я позабочусь о нашей больной! Моя дорогая леди Рейнзфорд, вы присоединитесь к остальным через пару дней, когда почувствуете, что достаточно окрепли.
– О нет… нет, я не могу! – вскричала «больная».
Леди Рейнзфорд редко проводила дни в постели – возможно, оттого, что в спальне ей некому было пожаловаться на недомогание.
– Прежде всего вам надлежит думать о своем здоровье, – твердо объявила Аделаида. – Я буду регулярно навещать вас в течение дня, а доктор Хардфилд нанесет вам визит утром. А наш очаровательный дворецкий – кажется, Флеминг – пришлет лакея, который будет дежурить в коридоре возле ваших дверей, чтобы горничная в любой момент могла послать за всем, что вам потребуется.
– О, в этом нет надобности, – запротестовала леди Рейнзфорд. – Лала просто сбегает и…
– Однако наша дорогая Лала будет с гостями, на празднике, не правда ли? – лучезарно улыбнулась леди Аделаида. – Ведь вы вовсе не хотите, чтобы ваша милая дочь лишилась возможности насладиться деревенским воздухом?
– Рекомендую вам полнейший покой, – подхватил доктор. – И полную умиротворенность. Ваша дочь может читать вам вслух не более часа поутру, если вы соблаговолите этого пожелать, но все остальное время вам надлежит пребывать в полнейшем покое!
Леди Рейнзфорд злобно расхохоталась и, прежде чем Лала успела раскрыть рот, громогласно объявила:
– Моя дочь неграмотна, так что этого не будет!
– Я вам почитаю, – быстро сказала леди Аделаида, увидев, что униженная Летиция с трудом сдерживает слезы. Как могла матушка открыть ее постыдную тайну этому милому доктору?…
Однако доктор взглянул девушке в глаза и ласково спросил:
– Надеюсь, у вас нет проблем со зрением, мисс Рейнзфорд?
Несчастная Лала замотала головой. Если бы ношение очков могло исцелить глупость, она не расставалась бы с ними ни на мгновение!
Доктор Хардфилд вновь склонился над больной и взял ее за запястье.
– Я всерьез обеспокоен, миссис Рейнзфорд, ваш пульс вновь участился. Больные со слабым сердцем частенько переоценивают свои силы, не понимая, насколько важно для любящих их людей, чтобы они прожили подольше!
Леди Рейнзфорд вновь раскрыла было рот, однако Лала опередила мать:
– Мама, умоляю тебя, воспользуйся случаем, отдохни после утомительной дороги! К тому же твоя спальня просто прелестна…
Тут она ничуть не погрешила против истины. Большое окно было настежь распахнуто, по комнате гулял теплый вечерний ветерок, напоенный ароматами цветов. Стены были обиты нежно-розовым узорчатым шелком, а мягкий ковер на полу золотился в лучах заката.
Лале никогда прежде не приходилось бывать в столь изысканной спальне – впрочем, девушка, полагала, что и матери тоже. Ну может, за исключением тех благословенных дней, когда матушка служила фрейлиной при ее величестве. Лала случайно узнала однажды, что на этой службе мать пробыла всего лишь два месяца, но если верить леди Рейнзфорд, то она была любимейшей спутницей королевы…
– И не беспокойтесь о дочери, – продолжала тем временем леди Аделаида. – Я глаз с нее не спущу, дорогая! Я вот уже много лет являюсь компаньонкой леди Ксенобии, и уверяю вас: невзирая на ее… живой нрав, ее имя ни разу не было запятнано скандалом!
– Ну, если вы так считаете… – В голосе леди Рейнзфорд зазвучали истеричные нотки.
Однако доктор Хардфилд подоспел на подмогу:
– Леди Рейнзфорд, я настоятельно требую, чтобы вы не вставали с постели два дня, в противном случае я не могу отвечать за последствия! Вы понимаете меня?
Лала увидела, что глаза матери полезли на лоб.
– Да… доктор, – проскрипела она.
Доктор еще раз поклонился и направился к дверям. Лала поспешила следом за ним, подхватив ридикюль – ведь с врачом следовало рассчитаться. Девушка мысленно лихорадочно подбирала слова…
Правда, все оказалось не так уж трудно, потому что доктор и слышать не захотел об оплате. Вместо этого он задал Лале неожиданный вопрос:
– А что происходит, когда вы пытаетесь читать?
Синие глаза его были полны искреннего сочувствия – и Лала отважилась сказать правду:
– Ничего не происходит. Я прекрасно различаю и буквы, и цифры… как и все остальные люди. Просто буквы у меня… не складываются в слова! Я слишком… слишком глупа для этого!
Последние слова девушка прошептала еле слышно, от души надеясь, что этот милый человек просто их не услышит.
Доктор принял у дворецкого шляпу и надел ее. Но его прекрасные синие глаза по-прежнему устремлены были на девушку. Лицо доктора было очень серьезно.
– Мисс Рейнзфорд, я совершенно убежден: вы вовсе не глупы.
…Как это мило с его стороны! Пусть даже это неправда!..
– Прошу, не подумайте только, что вам удастся научить меня читать, – прошептала Лала, краем глаза увидев, что Флеминг вышел и оставил их одних. – Мои родители нанимали мне учителей одного за другим, они почти разорились, но… я просто не могу читать, вот и все.
– Напротив, я полагаю, что читать вы никогда не сможете, – твердо сказал доктор.
Лала судорожно сглотнула. Она знала это. И все это знали. И все-таки это больно было слышать… особенно от этого чудного человека.
– Вернее всего вы видите буквы не в том порядке, в каком видят их другие люди. Или видите их всякий раз в ином порядке, – продолжал доктор.
– Уверяю, я вижу их в самом обычном порядке! Я могу прочесть каждую букву в отдельности! – Щеки девушки запылали. – В любом случае позвольте искренне поблагодарить вас, мистер Хардфилд, за заботу о моей бедной матушке. Уверена, она с нетерпением ждет утра, когда вы вновь навестите ее…
Из дверей гостиной высунулась пышноволосая головка леди Ксенобии:
– Добрый вечер, доктор Хардфилд! Уверена, леди Рейнзфорд просто утомлена долгой дорогой. Лала, как проводишь доктора, присоединяйся к нам, хорошо? Мы начинаем партию в вист, и ты можешь составить пару с мистером Дотри.
И голова леди Ксенобии исчезла за дверью.
– А играть в вист вы можете? – спросил доктор.
Лала отрицательно покачала головой. Цифры с карт словно кружились в вальсе и соскальзывали куда-то с картонок подобно буквам на книжной странице.
– Я попрошу прощения и откажусь…
Лала намеревалась было присесть в реверансе, однако доктор удержал ее, схватив за руку:
– Вам не подобает приседать перед деревенским доктором!
…Еще одна досадная оплошность! Да и лицо ее уже, наверное, красно как свекла…
– Простите…
– Да и прощения просить вам решительно не за что. – Рука доктора сжалась вокруг ее запястья. – Так вы намерены составить пару с мистером Дотри?
Лала взглянула прямо в синие глаза доктора, вложив в этот взгляд все отчаяние, терзавшее ее сердечко.
– Да, – одними губами шепнула она и слабо улыбнулась.
Никогда прежде не было у нее столь странного разговора – к тому же доктора Хардфилда, похоже, вовсе не шокировало ее неумение читать и играть в карты. Его не испугала ее глупость! Это ясно видно было по его лицу. А еще видно было, что он догадался об их предстоящем обручении с мистером Дотри. А еще видно было, что он уверен: они друг другу не пара…
– Нынче вечером я намерен сделать несколько визитов, – сказал доктор. – Хотите сопровождать меня?
– Несколько… визитов?
– Да. К моим пациентам. – Сквозь открытые двери доктор жестом указал на старенький экипаж.
Лала оглядела свое утреннее платьице и легкие туфельки. Доктор тоже оценил ее наряд.
– Разумеется, я знал, что вы откажетесь. – Глаза Хардфилда потухли. – Мисс Рейнзфорд, покорнейше прошу простить меня за неподобающее предложение. Желаю приятно провести время!
– Но я не могу выйти без сопровождения… – умоляюще прошептала девушка.
Губы доктора сжались.
– Сейчас я кликну горничную, – поспешно прибавила Лала. – А еще возьму шляпку. Подождите, прошу вас, подождите! Одну минутку!
В холле волшебным образом материализовался Флеминг и протянул Лале шляпку. Также появилась и одна из местных горничных – ведь у Лалы не было собственной прислуги, а просить горничную матери составить ей компанию было никак нельзя: леди Рейнзфорд неминуемо стало бы известно о ее возмутительном поведении!
Уже садясь в экипаж доктора, Лала вдруг спохватилась: следовало дать знать об отъезде еще кому-нибудь, кроме дворецкого. Лала стремглав побежала назад, в дом, совершенно не стесняясь того, что доктор Хардфилд может увидеть ее сзади, и шепнула на ухо Флемингу:
– Прошу вас, скажите леди Аделаиде, что я уехала с визитами!
И, не дожидаясь ответа, убежала. И лишь поэтому не увидела улыбки на лице Флеминга, закрывающего за ней двери.