Он никогда больше не приводил с собой Сисси, но как-то раз Сисси пришла одна, такая же цветущая, как и раньше, пышно приодетая стараниями Маргерит, или, может быть, все же чуть отцветшая, ибо весна приближалась к концу. Но вместе с тем лицо ее уже не излучало прежнего спокойствия. Она ничего с собою не принесла и несколько раздраженно принялась оглядывать контору, ища бланки и место, где она могла бы расположиться. В конторе Кокера было и тесно, и довольно темно, и в ее чистом голосе прозвучала нотка недовольства, которую в голосе ее любовника невозможно даже было вообразить, когда она недоуменно переспросила: «Там?» — и после того, как в ответ на ее отрывистый вопрос клерк показал ей место, где можно было писать. У нашей девушки было в это время человек пять или шесть клиентов, но она успела с присущим ей проворством их всех обслужить к тому времени, когда ее светлость снова появилась возле решетки. Девушка сумела принять это послание особенно быстро именно потому, что перед этим действовала сосредоточенно: все те несколько минут, пока леди Бредин заполняла бланк, марки буквально вылетали из ее рук. Сама же сосредоточенность ее была вызвана страхом перед неминуемой переменой. Целых девятнадцать дней прошло и кануло в вечность с тех пор, как она видела последний раз предмет своего поклонения. И так как она не сомневалась, что, будь он в это время в Лондоне, он бы непременно то и дело к ней приходил, ибо знала его привычки, ей теперь не терпелось узнать, какой другой город освятил он своим приездом. Ведь всякий раз, когда она думала о других городах, мысли ее проникались экстатическим ощущением его присутствия в них, и это одно делало ее счастливой.

Но, Боже милосердный, до чего же хороша собой была ее светлость и как он начинал еще больше значить в ее глазах оттого, что источаемое им обаяние в конечном счете исходило из такого источника! Девушка смотрела сквозь решетку на глаза и губы, которые, должно быть, так часто приближались к его глазам и губам, — смотрела на них со странным чувством, ибо ей казалось, что один этот миг заполняет пробелы, находит недостающие ответы на вопросы, которые она себе задает. Потом, когда она увидела, что черты лица, которые она так внимательно разглядывала и изучала, не уловили и толики вспыхнувшего в ней интереса к ним, что мысли, загоравшиеся на этом лице, были совершенно иными и не было возможности их угадать, это только еще больше оттенило их великолепие, позволило еще более остро, так, как никогда раньше, ощутить высоту недостижимых небесных просторов и вместе с тем заставило ее сердце забиться оттого, что она так или иначе приобщалась к этим высоким сферам. Ее светлость была связующим звеном между ней и уехавшим, а уехавший, в свою очередь, связывал девушку с леди Бредин. Единственным, что ее мучило — но она старалась об этом не думать, — было то, что выражение лица стоявшей перед нею красавицы, озабоченной и не видевшей ничего вокруг, неопровержимо убеждало, что сама она ничего не значит в ее глазах. В ослеплении своем девушка почти готова была допустить, что корреспондент этой дамы мог иногда упоминать в разговоре с нею на Итон-сквер об удивительной маленькой особе, служившей в конторе, откуда он так часто посылал свои телеграммы. Однако, убедившись в полной неосведомленности своей клиентки, наша удивительная маленькая особа в ту же минуту успокоила себя другим, не лишенным гордости рассуждением. «Как она мало знает! Как она мало знает!» — возликовала девушка; ведь что же это все означало, если не то, что свою телеграфную наперсницу капитан Эверард хранит у себя в сердце как некую заветную тайну? Прочтя телеграмму ее светлости, наша юная героиня не сразу опомнилась от ошеломившей ее вдруг догадки: между нею и начертанными на бланке словами, которые от этого подернулись рябью, как на мелком месте пронизанная солнечными лучами вода, огромным неизбывным потоком хлынуло вдруг: «Как много я знаю! Как много я знаю!» Это помешало ей сразу же обнаружить, что в словах этих не было того, чего она ждала, но вслед за тем она довольно быстро сообразила, что вся ее осведомленность в половине случаев черпалась именно из того, что увидеть сразу было нельзя.

«Мисс Долмен Пэрид Лодж Пэрид Терес Дувр. Известите его сейчас же положении дела отель де Франс, Остенде. Звоните семь девять четыре девять шесть один. Телеграфируйте мне решение Берфилд».

Девушка не спеша читала слова. Так, значит, он в Остенде.

Словно вдруг щелкнул замок, причем звук был так стремителен и так резок, что для того чтобы не почувствовать, что все сразу безвозвратно от нее ускользает, ей непременно надо было помедлить еще минуту и что-то сделать. И тут она сделала то, чего не делала никогда, спросив:

— С оплаченным ответом? — что прозвучало бестактно, но бестактность эту она постаралась частично загладить тем, что стала сама неторопливо наклеивать марки, дожидаясь ответа, чтобы потом отсчитать сдачу. Проявить такое вот хладнокровие ей помогла твердая уверенность, что она знает все касательно мисс Долмен.

— Да. — Она много всего услышала в этом слове, вплоть до нотки приглушенного удивления от неожиданной меткости вопроса, вплоть до попытки сразу же напустить на себя притворное безразличие.

— Сколько за ответ?

Расчет был несложен, но нашей пристальной наблюдательнице нужна была еще минута, чтобы его сделать, и за эту минуту ее светлость вдруг опомнилась:

— Постойте, постойте!

Белая, вся в кольцах рука, сбросившая перчатку, чтобы писать, в порыве волнения вскинулась к ее удивительному лицу, которое она почти вплотную прижала к прутьям решетки, в то время как глаза ее с тревогою пробегали по только что написанным на бланке словам.

— Кажется, мне придется изменить одно слово! Она взяла свою телеграмму обратно и еще раз ее перечла; но тут она обнаружила в ней еще что-то, давшее повод для нового беспокойства, и продолжала думать, не в силах решиться, в то время как девушка пристально ее наблюдала.

Увидев растерянность своей клиентки, та сразу же приняла решение. Если она и раньше была убеждена, что им обоим грозит опасность, то сейчас ей достаточно было одного взгляда на лицо ее светлости, чтобы подозрения эти окончательно подтвердились. Ошиблась она только в одном слове, но это нужное слово она забыла, и многое, конечно, зависело от того, вспомнит она его или нет. Поэтому девушка, заметив, что в конторе скопилось уже много народа и что внимание мистера Бактона и клерка отвлечено, набралась храбрости и сама произнесла это слово:

— А это не Купер?

Все было так, как будто она совершила настоящий прыжок, перескочила через барьер и упала на Голову подательнице телеграммы. — Купер? — изумилась та; лицо ее залилось краской. Да, она заставила покраснеть Юнону. А раз так, то у нее было еще больше оснований продолжать.

— Я хочу сказать, вместо Берфилда.

Девушке было искренне ее жаль, за одно мгновение она сделалась такой беспомощной и — ни тени высокомерия или оскорбленного достоинства. Она была только заинтригована и испугана.

— Ах, вы знаете?…

— Да, знаю! — Девушка улыбнулась, встретив ее взгляд, и теперь приняла покрасневшую по ее милости Юнону под свое покровительство. — Я исправлю сама, — и привычным движением она протянула руку за телеграммой. Ее светлости оставалось только покориться; она была озадачена и смущена, она больше не владела собой. Еще минута, и телеграмма была уже снова в клетке, а подательница ее ушла. И тогда быстро, решительно, на глазах у всех, кто мог легко усмотреть во всем этом подделку, — удивительная маленькая особа в конторе Кокера заменила в ней одно слово другим. Право же, люди бывали слишком неосмотрительны, и когда иной раз и приходилось им что-то напоминать, она-то с ее памятью не должна была ошибаться. Разве все уже не было обусловлено недели назад? Ведь мисс Долмен надлежало всегда быть в гостинице Купера.