Уверенной походкой К. К. Пендерграст пересек холл, вошел в гостиную и направился к массивному камину в стене, которая была общей с библиотекой. Я семенил за ним, словно рыбацкая лодчонка на буксире у лайнера. Я заметил, что в комнате есть люди, но пока изо всех сил сосредоточился на юристе. Я решил, что если буду обращать внимание только на Пендерграста, это мне поможет не воображать заранее ту истерику, которую могут закатить родственники.

Пендерграст остановился перед камином и повернулся к слушателям. Я встал шагах в трех справа от него, у края каминной полки. Он откашлялся.

– Всем здравствуйте. Мне грустно видеть вас при столь трагических обстоятельствах, и я знаю, как вы скорбите по горячо любимому родственнику, – Пендерграст ухмыльнулся и напомнил мне волка, подбирающегося к добыче. – Вы все, конечно, удивлены, что здесь со мной сейчас мистер Чарльз Гаррис. Джеймс назначил мистера Гарриса вторым душеприказчиком, так что он присутствует здесь совершенно официально.

Когда Пендерграст представил меня, я услышал, как кто-то с шумом втянул воздух, но когда перевел взгляд на семейство, не смог определить, кто это был.

– Доброе утро, – сказал я. – Позвольте мне выразить вам глубочайшие соболезнования.

Получилось кратко, но когда я нервничаю, то нередко принимаюсь болтать. Лучше не начинать, чем потом затыкать себе рот.

Пендерграст произнес еще несколько вступительных фраз, и пока он говорил, я, стараясь не привлекать внимания, присмотрелся к членам семьи; мне хотелось понять их настроение.

Сначала я посмотрел на Элоизу Моррис. Меня не слишком удивило, что она снова в наряде Скарлетт О’Хары. На сей раз платье было синее из чего-то вроде атласа. Юбки раскинулись вокруг нее, она не сводила глаз с Пендерграста. Тот пока что говорил банальности, поэтому я перестал слушать и продолжил рассматривать.

Хьюберт Моррис сидел на диване футах в трех от жены. Сегодня на нем был вышедший из моды, заношенный и залоснившийся костюм. Он часто моргал и прикладывал к глазам платок, утирая слезы. Интересно, какие – крокодиловы или настоящие?

Дафна, мать Хьюберта, полулежала на втором диване, параллельном первому, и одной рукой держалась за лоб, другой за горло, точно так же, как я ее видел в субботу. Она поглаживала больные места, тихонько постанывая, но никто в комнате не обращал на нее ни малейшего внимания. Рядом с Дафной ненавязчиво маячил Трутдейл, но его тоже не слишком тревожил ее страдальческий вид. Его лицо оставалось непроницаемым.

Я заметил, что последняя пара родственников, внучатые племянник с племянницей, заняли стулья за Хьюбертом, и только тут сообразил, что все расселись на те же самые места, что и в субботу. Синтия Делакорт и сегодня оставалась такой же отстраненной от происходящего, что и при нашем субботнем знакомстве. Стюарт, наоборот, ерзал на стуле, с трудом сдерживая чувства – неужели в предвкушении?

Пендерграст закончил вступление, и я вновь прислушался к его словам. Он достал из внутреннего кармана пиджака объемный документ и начал разворачивать страницы. Но читать ему не дали – теребя шуршащие юбки, заговорила Элоиза Моррис:

– Дядя Джеймс любит печенье. По-моему, на кухне есть печенье специально для него, так Трутдейл сказал. Мы с ним всегда так славно пьем чай с печеньем.

Элоиза вспорхнула с табуретки, но Хьюберт рывком усадил ее обратно:

– Да уймись ты со своим печеньем, Элоиза. Ты что, забыла, что дядя Джеймс умер? Не будет он больше с тобой ничего так славно есть.

Голос Хьюберта, высокий и визгливый, мог принадлежать звонившему накануне.

Меня изумило, что Элоиза никак не отреагировала. Она сидела тихо и смотрела в пол, зато Дафна Моррис сразу же начала громко страдать:

– Хьюберт, Элоиза, я вас умоляю, не надо снова ссориться. Я этого не выдержу, особенно сейчас, когда мой бедный брат так рано и трагически погиб. Мало того, что весь дом перевернули всякие гнусные полицейские, копаясь в наших вещах. Если еще и вы будете ругаться, я боюсь, что у меня случится сердечный приступ, как у Джеймса, – пока она говорила, она не переставала потирать лоб и горло.

Голос у нее был до странности похож на голос сына; может быть, это она угрожала мне накануне? Очень интересно.

Не менее интересно мне было узнать, что полиция обыскивала дом. Если нашлось что-нибудь, имеющее отношение к книжной коллекции, я надеялся, что Канеша не станет это от меня скрывать.

– Да уймитесь вы, тетя Дафна, – сказал Стюарт. Каждое его слово было пропитано ядом. – Правительство раньше отменит подоходный налог, чем Хьюберт перестанет шпынять Элоизу.

Хьюберт запыхтел, но так ничего и не ответил. Элоиза продолжала смотреть пустыми глазами, а Дафна еще немного постонала и затихла. Синтия сидела с таким видом, будто ее все это не касалось. Я не мог решить, правда ли она не испытывает в отношении родственников ни малейших чувств или только хочет произвести такое впечатление.

Пендерграст снова заговорил:

– Если позволите отвлечь вас от беседы, дамы и господа, у нас тут завещание, которое я собирался прочесть.

При этих словах Дафна пару раз трагически вздохнула, остальные не сказали ничего. Пендерграст продолжил, начав с обычных фраз: «Я, Джеймс Салливан Делакорт, находясь в здравом уме…»

Я отвлекся и продолжил украдкой рассматривать родственников. Кроме Дафны, никто из них не казался удрученным смертью Джеймса Делакорта. Правда, я заметил, как Трутдейл поднес к лицу платок, но не понял, что он утирает – слезы или пот. В комнате было довольно жарко.

Когда я снова прислушался к юристу, тот зачитывал, как распределено наследство:

– «Стюарту Делакорту, внуку моего брата Артура, сумма в двести пятьдесят тысяч долларов».

Услышав свое имя и немалую цифру, Стюарт просиял, но его радость улетучилась, когда Пендерграст продолжил:

– «Стюарт, настоятельно советую тебе потратить часть наследства на покупку собственного жилья. В особняке Делакортов тебе больше не место. Ты должен освободить дом в течение трех месяцев со дня моей смерти. И забрать тебе разрешается только то, что ты привез, когда поселился здесь тридцать два года назад, и то, что купил с тех пор».

Стюарт покраснел так густо, что я испугался, как бы его не хватил удар. Но, как ни странно, он ничего не сказал, и даже перестал вертеться на стуле и как будто оцепенел. Если он убил двоюродного деда, то за труды получил не так уж много. Двести пятьдесят тысяч долларов – немалые деньги, но он явно был поражен тем, что его выставили из особняка.

Пендерграст продолжал:

– «Синтии Делакорт, внучке моего брата Томаса, сумма в двести пятьдесят тысяч долларов».

Синтия наконец прислушалась. Она моргнула и даже слегка изменила позу.

– «Синтия, ты отправляешься вслед за Стюартом. Пора тебе завести свой дом и наладить собственную жизнь. На поиски жилья у тебя три месяца. Хватит терять время».

Я смотрел, не проявит ли Синтия ненароком искренние чувства. Она засмеялась, чем изумила меня и нескольких своих родственников. Дафна Моррис опять принялась стонать:

– Синтия, как ты можешь смеяться в такую минуту? Это совершенно неприлично! Где твое воспитание?

– Будет вам, тетя Дафна. Можете разыгрывать умирающего лебедя перед Хьюбертом или Трутдейлом, но с нами номер не пройдет, мы вас слишком хорошо знаем, – низкий, глубокий голос Синтии прозвучал презрительно и насмешливо; Дафна снова захныкала, на сей раз без слов.

Элоиза повернула к свекрови ничего не выражающее лицо:

– А животных, которые ранены так тяжело, что их уже не спасти, следует добивать, чтобы не мучились.

Хелена Луиза говорила, что семейство с заскоками, но даже не представляла, до какой степени.

Никто не успел прокомментировать странные слова Элоизы, потому что вмешался Пендерграст:

– Если не возражаете, продолжим, – не дожидаясь ответа, он стал читать дальше: – «Моему племяннику Хьюберту Моррису, сыну моей сестры Дафны, сумма в один миллион долларов в доверительную собственность. Управлять имуществом по доверенности будет К. К. Пендерграст или его официальный представитель, такие условия действуют до твоей смерти. После этого печального события опека отменяется, и деньги переходят к Афинскому колледжу для учреждения стипендии моего имени.

– Возмутительно! – Хьюберт вскочил и принялся сердито приплясывать на месте, словно ребенок, которому не купили игрушку. – Как дядя Джеймс мог так со мной поступить! Я должен был получить все! Я ближайший родственник мужского пола. Я был ему как сын… Поверить не могу!

С каждой фразой его голос делался все пронзительнее. У меня почти не осталось сомнений, что это Хьюберт угрожал мне. Больше всего на свете мне хотелось исчезнуть из этой комнаты и оказаться подальше от этих людей с их вывертами. Я знал их только три дня и совершенно не хотел наблюдать неприглядные проявления эмоций. Куда лучше разбирать старинные книги в библиотеке.

Слишком поздно я сообразил, что Хьюберта не слишком заботит судьба Элоизы – а ведь получалось, что она, если переживет его, останется на улице без гроша.

– Замолчи и сядь, – Стюарт вскочил со стула, обошел диван и встал перед кузеном. – У меня с дядей Джеймсом было гораздо больше общего. И я зарабатываю сам, а не живу за чужой счет. Ты хоть где-нибудь проработал больше года? Ответь, Хьюби, – Стюарт пихнул его так, что тот плюхнулся на диван.

Я испугался, что начнется драка, потому что Хьюберт сжал кулак, но в следующее мгновение он передумал – видимо, сообразил, что Стюарт моложе и крепче. Он скрестил руки на груди и надулся. Стюарт уселся рядом с ним на диван и небрежным жестом велел Пендерграсту продолжать. Дафна во время этой стычки между внучатым племянником и сыном не переставала стенать, а Синтия и Элоиза никак не отреагировали на шум. Элоиза теребила отделку на лифе своего платья и, казалось, была полностью поглощена этим занятием, а Синтия смотрела в стену над каминной полкой.

Пендерграст откашлялся:

– «Хьюберту – дополнительно сумма в триста тысяч долларов: на жилье для тебя и твоей жены Элоизы. Ты также должен покинуть особняк Делакортов в течение трех месяцев. И не трать все деньги на дом, Хьюберт, не забудь про налоги».

Подвывания Дафны сделались громче, а Хьюберт покачал головой и побледнел. Видно было, что завещание дяди совершенно его уничтожило. По-моему, он и впрямь рассчитывал получить большую часть состояния Джеймса Делакорта.

Отличный мотив для убийства.

Судя по тому, что сказано в завещании, Джеймс Делакорт был не очень-то хорошего мнения о племяннике. Я представил, будто он сам, а не Пендерграст произносит эти слова, и мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда за Хьюберта.

– А что мне? – Дафна провыла последнее слово, растянув его на несколько секунд. – Насколько ужасно Джеймс поступит со своей любимой младшей сестренкой?

Судя по этой сцене, Дафна была тем еще подарочком. Она и не думала достойно встречать удары судьбы. Я невольно сравнил ее с покойной тетей Дотти: умирая от рака, она переносила тяжелые страдания с гораздо большей стойкостью и мужеством. Противно было сейчас смотреть на этот эгоизм и нежелание владеть собой.

Пендерграст оставался невозмутимым. Наверное, он знал это семейство так давно, что его не удивляли никакие выходки.

– «Моей сестре Дафне Моррис я предлагаю выбор: поселиться с Хьюбертом и Элоизой, когда они переедут из особняка, либо жить в доме престарелых, который выберет К. К. Пендерграст согласно моим указаниям. Если ты согласишься на этот вариант, сестричка, расходы будут оплачены из моих денег. Если нет, ты не получишь ничего и останешься на попечении любящего сына и невестки. У тебя три месяца на размышления».

Тут подала голос Элоиза, не обращая внимания на то, что Дафна снова завыла:

– А кошачий корм, наверное, стоит совсем недорого. Собачий, может быть, даже дешевле. И на вкус необязательно плохой.

Хьюберт заорал на жену, Дафна прибавила громкости, Стюарт расхохотался. Гвалт стоял оглушительный. Отреагировала даже Синтия – поднялась со стула, отошла к эркеру на другом конце комнаты и стала смотреть в окно.

– Ну, хватит! – рявкнул Трутдейл, и все опешили. Крикуны изумились и замолчали, а Трутдейл презрительно фыркнул на них, поправил рукава пиджака и склонил голову в сторону адвоката:

– Прошу вас, мистер Пендерграст, продолжайте.

– Благодарю вас, – насмешливо ответил тот, перевернул страницу и прочитал:

– «Найджел Трутдейл за долгую службу получает возможность больше не работать. Ты этого хотел уже не первый год. Больше я не смогу тебя выручать, Найджел, так что распоряжайся своей долей аккуратно и осмотрительно. Найджел Трутдейл получает пожизненно основную часть моего состояния и этот дом за некоторыми исключениями, изложенными ниже».

Взгляды всех присутствующих обратились к дворецкому. Трутдейл побледнел, а потом упал в обморок, перевалившись через спинку дивана прямо на Дафну Моррис.