Джонатан встретил доктора Ван Хельсинга ранним утром в гостинице и привел к нам домой. Они прибыли настолько погруженными в беседу, что никто не догадался бы об их совсем недавнем знакомстве. Казалось, мужчины дружат всю жизнь.
— Так вы считаете, что на Пикадилли я повстречал графа Дракулу? — спросил Джонатан, когда мы втроем сели за обеденный стол и положили себе яиц и копченой селедки.
— Весьма вероятно, — ответил доктор Ван Хельсинг.
— Но если это был он, значит, граф помолодел! Разве это возможно? И что насчет остального, виденного мной в замке? Как это возможно?
— Ответы на ваши вопросы не так уж просты, мистер Харкер. Я прочел дневники, которые вы оба вели с такой честностью и скрупулезностью. Вы далеко не глупы и благоразумны. Я вынужден спросить: после всего, что вы увидели и испытали, не возникло ли у вас представления, малейшего подозрения о том, с какого рода существом мы имеем дело?
Джонатан быстро взглянул на меня, покачал головой и ответил:
— Боюсь, что нет, доктор.
— Я прочла дневник Джонатана и подумала… Мне показалось… — Я осеклась и зарделась.
— Что вам показалось, мадам Мина?
— Ничего. Это слишком неестественно, чересчур нелепо.
— Ах, — вздохнул доктор Ван Хельсинг. — Ошибка вашей науки в том, что она хочет все объяснить. Вот почему вы так реагируете. Все же мы видим, как вокруг с каждым днем крепнут верования, которые полагают себя новыми, но в действительности очень ветхи. Скажите, кто-либо из вас верит в гипнотизм?
— Гипнотизм? — повторил Джонатан. — Я раньше не верил; но теперь, прочитав об исследованиях Жана Мартена Шарко, пожалуй, да.
— Да, — согласилась я. — Отчеты Шарко завораживают. Он доказал, что силой разума способен проникать в души своих пациентов.
— Следовательно, вы убеждены, что гипнотизм существует, доказан наукой? — Мы оба кивнули, и доктор Ван Хельсинг продолжил: — Исходя из этого, я могу заключить, что вы также верите в возможность чтения мыслей?
— Не знаю, — ответил Джонатан.
— А как насчет переноса сознания? Материализации?
— Вот что, доктор, — нахмурился Джонатан. — Вы сняли с моей души тяжкий груз, заверив, что трансильванские события — истина, а не порождение больного рассудка, но я до сих пор не понимаю, как это возможно. К чему вы клоните?
— Это потому, что вы рассуждаете как солиситор, обожающий факты, мой юный друг. Если вы способны что-то понять, значит, это существует. А я говорю, что есть вещи, которые вы не можете уразуметь, и все же они реальны. Галилей постиг суть земли и небес, и за это его обвинили в ереси. В самом деле, в наши дни в науке, изучающей электричество, творится такое, что показалось бы нечестивым самим первооткрывателям этого явления, которых еще совсем недавно сожгли бы на костре за колдовство! Вам известны все тайны жизни и смерти? Можете ли вы объяснить, как индийский факир умирает, его хоронят, могилу запечатывают, сверху сажают пшеницу, а через много лет гроб выкапывают и видят, что индиец не умер, он встает и идет среди живых?
— Такое не поддается объяснению, доктор, — согласился Джонатан. — Если, конечно, это подлинный случай.
— Можете не сомневаться! Подтвержденный и не единственный. — Отставив кофейную чашку, доктор Ван Хельсинг взглянул на нас через стол сверкающими глазами. — Мадам Мина, какое определение вы дали бы вере?
— Я слышала, что это дар, который позволяет не сомневаться в том, что мы считаем ложным.
— Вы абсолютно правы, мадам! Для восприятия того, что я собираюсь поведать, вам обоим нужна подобная вера. Известно ли вам, что люди по всей земле и во все времена верили, что некоторые существа живут вечно? Что есть мужчины и женщины, которые не могут умереть?
— Я читала о подобных суевериях, — медленно произнесла я.
— Но суеверия ли это? — спросил доктор Ван Хельсинг. — Должен признаться, я тоже был скептиком, углублялся в старинные учения с их теориями и доказательствами, но не мог поверить тому, что читал, пока не убедился воочию. Сегодня мы столкнулись с удивительной загадкой, непостижимым явлением. Предстоит еще много узнать и открыть. Но вы, мистер Харкер, кое-что видели в Трансильвании. Вы, мадам Мина, описали то, что происходило в Уитби. Мы с доктором Сьюардом стали очевидцами болезни и смерти мисс Люси.
— Люси? — недоуменно повторила я.
— Какая связь между смертью Люси и тем, что я вынес в Трансильвании? — спросил Джонатан.
— Самая непосредственная. Полагаю, вы знаете ответ. Вы оба знакомы с фольклором Восточной Европы, так? Вы упоминаете о нем на первых страницах своего дневника, мистер Харкер, но не воспринимаете его всерьез, потому что он слишком страшен. А вы, мадам Мина! Вы видели, как мисс Люси бледнеет и слабеет от потери крови. Вы заметили две крошечные алые отметины на ее горле. Мы с доктором Сьюардом с тревогой наблюдали за ними в последние дни перед ее смертью.
— Вы имеете в виду булавочные уколы, которые…
В тот же миг перед моим мысленным взором вспыхнула безжалостная правда. Я словно вобрала все, что видела, читала и слышала и наконец сложила вместе, подобно кусочкам ужасной мозаики. Мое тело онемело от испуга, когда я воскликнула:
— Никакие это не уколы, верно, доктор? Эти отметины на горле Люси оставил… оставил…
— Кто? — Синие глаза доктора Ван Хельсинга сверкнули.
Я понизила голос до шепота, мне пришлось себя заставить, я с трудом верила своим собственным словам:
— Их оставило существо, которое… сосало ее кровь! Вампир!
Доктор Ван Хельсинг мрачно кивнул и подтвердил:
— Я тоже так считаю, мадам. Да, именно так.
— Вампир? — Джонатан стал белым, как мел. — Хотите сказать, что они действительно существуют, это не сказки и не суеверия? Мертвые действительно могут ходить по земле?
— Есть тайны, друг мой, о которых людям остается только догадываться. С годами их можно постигнуть, но лишь отчасти. Полагаю, мы балансируем на грани одной из них: подтверждения, что носферату — нежить — существуют.
— Ах! — содрогнулась я.
— Те женщины в замке! — взволнованно добавил Джонатан. — Я ощутил на шее острые зубы одной из них, подумал, неужели она… но сказал себе: «Нет, это невозможно. Безумие!..»
— Летучие мыши по ночам осушают тела своих жертв, — сказал доктор Ван Хельсинг. — Эти женщины, полагаю, точно так же поступили бы с вами, мистер Харкер, представься им такая возможность.
— Боже! — в ужасе воскликнул Джонатан.
— А граф Дракула? — спросила я. — Он тоже вампир?
— Граф никогда не ест и не пьет, обладает нечеловеческой мощью, спит днем в глубоком трансе на земле своей родины. Говорят, только она способна восстанавливать силы и умения нежити. А еще его видели помолодевшим, на что, по рассказам, способны носферату, возможно, когда насытятся кровью. Полагаю, да, мы можем с уверенностью предположить, что граф Дракула — вампир.
— Какими другими зловещими умениями обладает это чудовище? — вскричал Джонатан. — Он может растворяться в воздухе, подобно тем ужасным женщинам?
— Об этом мне пока остается только догадываться, — ответил доктор Ван Хельсинг. — Но после чтения ваших отчетов одно становится ясным: граф осуществил свои замыслы и прибыл в Лондон. Как он попал туда? Вероятно, на корабле. Где он впервые ступил на берег Англии? Я скажу вам. Очевидно, он высадился в Уитби.
— В Уитби? — удивилась я.
Внезапно последний кусочек головоломки встал на место, и я увидела факты в том же свете, что и доктор Ван Хельсинг.
— Пятьдесят ящиков земли!
— У вас хорошая и умная жена, мистер Харкер. — Доктор одобрительно поднял кустистые брови. — Она видит и понимает! Но, мадам Мина, если вы еще не ознакомили мужа со своим дневником, вероятно, вам следует объясниться.
Я рассказала Джонатану о судне «Деметра», его пропавшем экипаже, мертвом капитане и странном грузе.
— В твоем дневнике, Джонатан, говорится, что ты нашел графа Дракулу лежащим в ящике с землей в часовне. Пятьдесят других таких цыгане грузили на телеги. Возможно ли, что граф Дракула находился на борту «Деметры» в одном из таких ящиков? И по пути… — Я поморщилась, но закончила: — Он убил несчастных моряков всех до единого, чтобы утолить свой голод?
— Я видел в библиотеке графа карту Англии, помеченную кружочками, — оживился Джонатан. — Один из них — рядом с Лондоном, где расположено его новое поместье, другой — Эксетер. Еще он обвел портовые города от Дувра до Ньюкасла, включая Уитби! Граф задавал бесконечные вопросы о способах доставки грузов в английские порты и бланках, которые необходимо заполнить.
— Он планировал свое прибытие весьма тщательно, — заметил доктор Ван Хельсинг.
— Но если Дракула собирался в Лондон, разве не проще было бы отправиться прямо туда или в какой-нибудь другой, более крупный порт на юге? — вставила я. — Почему именно Уитби?
— Действительно, почему? — Доктор Ван Хельсинг нахмурился. — Я не имею об этом ни малейшего представления, но граф отправился в Уитби, к большому несчастью бедняжки мисс Люси. Полагаю, именно там он ее встретил, когда она ходила во сне по утесам однажды ночью. После возвращения вашей подруги в Лондон он вновь разыскал ее, случайно или намеренно.
Моя голова закружилась от внезапной глубокой ненависти к человеку, столь жестоко погубившему мою лучшую подругу и безжалостно мучившему моего мужа. Все же я спросила:
— Мы точно знаем, что именно граф Дракула напал на Люси в Лондоне? Это большой город. Наверное, в нем есть и другие подобные существа?
— Все возможно, мадам Мина. Но за годы исследований я обнаружил, что эти создания немногочисленны и редко покидают родные края. В последнее время в Англии о них не слышно. Не забывайте, вампиру не так уж просто путешествовать. Граф был вынужден привезти из Трансильвании множество ящиков земли. Зачем? Чтобы обеспечить свое существование. Ведь без ежедневного отдыха на родной земле он утратит свои силы и неминуемо погибнет.
— Выходит, это единственный способ его победить? — спросила я. — Лишить доступа к ящикам с землей?
— Да! Или обеззаразить ее священными реликвиями и тем самым сделать бесполезной для него.
— Интересно, куда отправились эти ящики после прибытия в Уитби? — задумался Джонатан. — Они все еще там? Их переправили в лондонское поместье графа? Или он разослал их по всей стране?
— Я многое отдал бы, чтобы узнать ответ на этот вопрос, — отозвался доктор Ван Хельсинг. — Сейчас главное — найти все пятьдесят ящиков. Если мы заполучим их, то одолеем графа.
К этому времени мы закончили завтракать. Доктор Ван Хельсинг вытер лицо салфеткой, широко улыбнулся и сказал:
— Ах! Не могу выразить, сколь многим обязан вам, добрые люди! Я прибыл сюда в полном неведении в поисках разгадки таинственной болезни мисс Люси. Благодаря вам и вашим замечательным дневникам я многое узнал: имя нашего иностранного врага, как он прибыл к берегам Англии, даже место, где граф может укрываться!
— Карфакс, — кивнул Джонатан.
— Должен сказать, когда я прочел ваш дневник, мистер Харкер, то немало удивился, узнав, что наш противник приобрел поместье не где-нибудь, а в деревне Перфлит, по соседству с доктором Сьюардом! Где находится этот старый дом — Карфакс? Рядом с владениями доктора Сьюарда?
— Совсем рядом, по правде говоря. Это два крупных смежных поместья.
— Вот как! Мне кажется, что это поразительное совпадение.
— Вовсе нет, доктор. Сделку проводил я… А место предложил доктор Сьюард.
— Доктор Сьюард?
— Да. Будучи незнакомым с лондонской недвижимостью, я поднял все доступные мне связи в поисках помощи. Люси свела меня со Сьюардом. Я знал его только по переписке. Он был в отлучке, когда я приезжал на разведку в феврале, но сообщил, что на боковой дороге рядом с его лечебницей для душевнобольных стоит старый дом с часовней, который может удовлетворить все требования моего клиента. В то время я считал странным, что граф Дракула обратился к человеку, столь далекому от Лондона, чтобы найти себе дом, а не выбрал местного агента. Он заявил, что не желает обращаться в местную фирму, которая могла бы преследовать свои интересы. Но теперь я понимаю, что за этим скрывалось. Дракула не хотел, чтобы по прибытии кто-то мешал его уединению и анонимности.
— Именно, — ответил доктор Ван Хельсинг, задумчиво откинувшись на спинку стула.
— Подумать только! — яростно продолжил Джонатан. — В этот самый миг граф бродит по улицам Лондона, убивая и сея хаос, где только возможно… И я приложил к сему руку! Ах! У меня кровь кипит в жилах! Если бы только я знал…
— Не браните себя, мистер Харкер. Если бы я лучше разбирался, имел те сведения, которыми располагаю сейчас, то юная и прекрасная мисс Люси Вестенра не лежала бы в своей могиле на одиноком Кингстедском кладбище на Хэмпстедской пустоши. Но нам не следует оглядываться назад, необходимо смотреть вперед, чтобы не погибли другие души.
— Бедная, милая Люси, — тихонько сказала я. — Наконец-то она упокоилась, ее страданиям пришел конец.
— Нет! Увы! — воскликнул доктор Ван Хельсинг, качая головой. — Это не конец для мисс Люси, а только начало.
— Начало? — Я уставилась на него. — Что вы имеете в виду, доктор?
Он резко взглянул на нас, как если бы сожалел о вырвавшихся словах, затем нахмурился и произнес только:
— Боюсь, впереди нас ждут великие и ужасные потрясения. Поживем — увидим. — Взглянув на карманные часы, он вскочил и быстро добавил: — Прошу прощения, но я опаздываю. Я должен успеть на следующий поезд в Лондон.
— Я провожу вас до вокзала, — вызвался Джонатан, и мы втроем вышли в вестибюль.
— Могу ли я пока оставить у себя копии дневников, которые вы столь любезно сняли? — спросил доктор Ван Хельсинг, надевая шляпу и пальто.
Я разрешила, поскольку у нас оставались оригиналы на случай, если мы захотим к ним обратиться.
Гость поблагодарил нас за завтрак, протянул мне руку и сказал:
— Мадам Мина, позвольте еще раз выразить мою глубочайшую благодарность за все, что вы сделали. Вы одна из женщин, изваянных собственной рукой Господа, искренняя, милая, благородная. Я перед вами в величайшем долгу.
— Я рада, если сумела хоть немного помочь, доктор.
— Мистер Харкер, можно попросить вас об услуге? Вы не могли бы показать мне все бумаги, касающиеся того, что происходило до вашего отъезда в Трансильванию? Письма графа Дракулы и тому подобное… и сведения о недвижимости в Перфлите.
— Я дам вам все, что найду, доктор. С юридических документов сниму копии и перешлю вам. Чем еще я могу вам помочь? Как насчет пятидесяти ящиков земли? Позвольте мне проследить их судьбу! Кажется, я видел на столе графа письмо, адресованное кому-то в Уитби — возможно, грузовой компании. Название должно быть в моем дневнике. Я могу навести справки и сообщить вам о результатах.
— Вы чрезвычайно добры, сэр. — Доктор Ван Хельсинг поклонился. — Мне еще столько нужно вам рассказать! Меня ожидает крайне важное дело. Боюсь, вдвоем с доктором Сьюардом мы не справимся. Возможно, нам стоит встретиться в Лондоне через несколько дней и поделиться новостями. Вы поможете нам? Приедете?
Джонатан прочел ответ в моих глазах. Он взял меня за руку. Его прикосновение оказалось сильным, бодрящим, таким же уверенным и решительным, как прежде.
— Мы оба приедем, доктор.
— Благодарю вас. — Доктор Ван Хельсинг еще раз поклонился. — И последняя просьба. Мадам Мина, вы не могли бы захватить свою пишущую машинку, оказавшуюся столь полезной?
— Конечно. Если мы хоть чем-то способны помочь выследить и уничтожить этого ужасного графа Дракулу, то ваши душой и сердцем.
Джонатан возвратился с вокзала, полный энергии и возбуждения, сжимая в руке несколько газет.
— Я словно заново родился, Мина! Я помогу найти и остановить чудовище. Пусть даже это будет последним, что я совершу в жизни.
— Слава богу, доктор Сьюард послал за Ван Хельсингом, не то не знаю, что с нами было бы.
— Да. Хотя, похоже, он отчего-то встревожился, когда я его провожал.
— Что ты имеешь в виду? — Я провела Джонатана в гостиную, и мы присели.
— По пути на вокзал я забрал утренние газеты и лондонские за прошлый вечер. Пока мы беседовали у окна вагона в ожидании отправления поезда, доктор просматривал «Вестминстер газетт» — я узнал ее по зеленой бумаге, — и его взгляд остановился на какой-то статье. Он внимательно читал, становясь все бледнее, громко застонал и воскликнул: «Mijn God! Так скоро! Так скоро!» Я спросил его, что случилось, но в тот же миг раздался свисток, и доктор лишь помахал мне на прощание.
— Какая статья его встревожила? — спросила я, поскольку увидела в руках у Джонатана другой экземпляр «Вестминстер газетт».
— Точно не знаю, но, кажется, эта. — Он протянул мне газету, указав на статью на передней странице.
«ХЭМПСТЕДСКАЯ ЗАГАДКА
Хэмпстедская округа взбудоражена рядом событий, которые поразительно напоминают те, что сочинители заголовков окрестили Кенсингтонским кошмаром, Потрошительницей и Женщиной в черном. За последние два или три дня несколько детей ушли из дома или заигрались на пустоши. Во всех случаях они были слишком маленькими, чтобы дать вразумительное объяснение своим действиям, но суть их оправданий сводилась к тому, что они были с „кафивой дамой“. Дети всегда пропадали поздним вечером, и дважды их находили только наутро…»
Статья была довольно длинной и добавляла к загадке весьма существенный штрих: у всех детей была слегка поранена шея. Отметины напоминали укус крысы или некрупной собаки.
— Ах! — в расстройстве воскликнула я. — Отметины на шее! Это работа графа Дракулы?
— Похоже. Но все же дети хором клянутся, что были с дамой — «кафивой», как назвал ее самый первый ребенок, что бы это ни значило.
— Ребенок совсем маленький. Возможно, он хотел сказать «красивой».
Джонатан кивнул, затем на его лице мелькнуло странное выражение, и он спросил:
— Хэмпстедская пустошь?.. Кажется, это рядом с Хиллингемом, где жили Люси и ее матушка? Вроде бы доктор Ван Хельсинг сказал, что Люси похоронена на кладбище на Хэмпстедской пустоши?
Меня охватил непередаваемый ужас, поскольку я сразу поняла, к чему клонит Джонатан. Перед смертью Люси укусил вампир, и не один раз, а множество. Я почти ничего не знала о подобных созданиях, до последнего времени даже не верила, что они существуют. Вдруг моя милая подруга Люси сама стала вампиром?
Неужели она поднялась из могилы?
Следующие три дня новостей от доктора Ван Хельсинга не было. «Вестминстер газетт» печатала новые сообщения. Нашли ребенка, совершенно без сил, который уверял, что хотел вернуться на пустошь и поиграть с красивой дамой. По ночам я вертелась и ворочалась, думая о бедняжке Люси, слишком переполненная ужасом, чтобы заснуть.
Не в силах дожидаться новостей, я решила поехать в Лондон и повидаться с доктором Ван Хельсингом. В тот же день Джонатан отправился в Уитби. Он дождался любезного ответа на свое письмо от мистера Биллингтона, грузового агента, который получил пятьдесят ящиков земли с «Деметры». Джонатан решил, что лучше навести справки на месте.
— Я выслежу кошмарный груз, чего бы мне это ни стоило, — заявил он, поцеловав меня на прощание рано утром, прежде чем отбыть на вокзал.
— Все равно не понимаю, зачем ты едешь в Уитби, — ответила я. — Раз мы знаем, что у графа дом в Перфлите, почему бы не отправиться прямо туда и не схватить его?
— Мы не можем быть уверены, что он в Перфлите. Дракула мог успеть приобрести и другие дома. Нужно знать, что случилось с каждым из ящиков, если мы хотим схватить дьявола в его логове. Извести меня о своем местопребывании в городе, Мина, и я присоединюсь к тебе через день или два.
Я послала телеграмму доктору Ван Хельсингу в гостиницу «Беркли», сообщая, что приеду в тот же день на поезде. Едва я закончила собирать свои вещи и уложила пишущую машинку в футляр для переноски, как прибыло письмо. Я решила, что оно от доктора Ван Хельсинга, но, к моему безмерному удивлению, его послал директор лондонского приюта, в котором я выросла. Он начеркал короткую записку, извещая, что нашел пропавший конверт, о котором я спрашивала, и приложил его к ней.
Новость застала меня врасплох. В последнее время мои мысли безраздельно занимали другие, ужасные события, так что я совершенно забыла о визите в лондонский приют на прошлой неделе. Я изумленно смотрела на старый выцветший конверт. Бумага была дешевой и слегка побурела по краям от времени. Адрес написан карандашом, неровным почерком: «Мисс Вильгельмине Мюррей. Не вскрывать, пока ей не исполнится 18 лет».
«Это письмо от моей матери?» — гадала я с колотящимся сердцем.
Я подошла к столу мужа, достала нож для бумаг и дрожащими пальцами осторожно просунула его под хрупкую бумагу, стараясь нанести как можно меньше повреждений. Из конверта выпали два сложенных листка, также исписанные карандашом. Кроме того, в нем лежала крошечная мятая выцветшая розовая ленточка. Кровь шумела в ушах, когда я смотрела на эти предметы, казавшиеся мне поистине Святым Граалем.
Я упала на стул и стала читать:
5 мая 1875 годаАнна.
Милая доченька!
Наверное, я сто раз прошла мимо приюта с того дня, как отдала тебя туда, в надежде увидеть хоть глазком. Но детей никогда не выводят, а зайти внутрь я не смею. Однажды, пару месяцев назад, мне показалось, что я видела, как ты идешь в школу с другими детьми, но откуда мне знать, так ли это. Ты ведь уже большая девочка семи лет и очень переменилась с той поры, когда я в последний раз держала тебя на руках. Возможно, тебя давным-давно отдали в хорошую семью. Надеюсь, так и есть, потому что именно этого я хотела, об этом мечтала.
Вильгельмина, милая моя девочка, я думаю о тебе каждый день. Все гадаю, как ты живешь и как выглядишь, счастлива ли, вспоминаешь ли обо мне. По ночам я размышляю, что сказала бы тебе при встрече, но знаю, что этому не бывать. Для меня настали тяжелые времена, и я не вынесу, коли ты увидишь меня нынешнюю, узнаешь, что я твоя мать, и устыдишься.
Я пишу тебе, потому что больна. Доктор говорит, что мне недолго осталось. Я не хочу покидать белый свет, не сказав тебе, как сильно тебя любила и как отчаянно старалась сохранить. Я обожала твоего отца. Его звали Кутберт. Я верю, что он тоже искренне любил меня, хоть и недолго. Я встретила его, когда работала горничной на Мальборо-гарденс в Белгрейвии. [14] В том доме я провела два самых счастливых года в своей жизни. Я никого не винила, когда мне пришлось уйти. Я делала для тебя все, покуда могла, но работу найти нелегко. Тебе нужна еда, лекарства и одежда, а у меня не было ничего, кроме любви.
Все это время я хранила ленточку с твоего чепчика, но мне кажется, что однажды ты будешь рада получить ее. Надеюсь, ты станешь уже взрослой, когда тебе передадут это письмо, и достаточно зрелой, чтобы понять меня. Пожалуйста, не думай обо мне слишком плохо, Вильгельмина. Я всегда буду любить тебя всем сердцем.
Твоя родная мать,
Во время чтения меня переполняли чувства. Само обращение — «милая доченька» — вызвало слезы на моих глазах, поэтому я с трудом разбирала слова. Они катились по моим щекам еще долго после того, как я прочла последнюю строчку.
«Твоя родная мать, Анна». Вот, значит, как звали мою мать! Ах! Какое красивое имя и бесценный обрывок прошлого! Меня закружил вихрь мыслей и чувств. Прежде всего, глубокая печаль, оттого что она умерла, но возникли и вопросы. Какова была фамилия моей матери? Мюррей? Сколько ей было лет? Откуда она родом? И мой отец… Кем он был? Слугой в том же доме? Или они познакомились в другом месте?
Всю жизнь я стыдилась того, что мать родила меня вне брака. Теперь стыд отчасти смягчился. Ведь я оказалась плодом не мимолетного, пошлого, давно забытого увлечения, а истинной любви. Я долго сидела и оплакивала мать, которая обожала меня. Осознание того, что я никогда ее не узнаю, наполняло меня столь глубокой тоской, что казалось, мое измученное сердце разорвется.
Наверное, я десять раз перечитала письмо в лондонском поезде, теребя крошечный хрупкий обрывок розовой ленточки и смахивая слезы. Наконец я собралась с силами, чтобы отложить конверт и обдумать другие вопросы.
К моему удивлению, прямо в поезде мне принесли телеграмму.
ПЕРФЛИТ 29 СЕНТЯБРЯ 1890 ГОДА
МИССИС МИНА ХАРКЕР! ВАН ХЕЛЬСИНГ ВЫЗВАН ОБРАТНО В АМСТЕРДАМ. Я ВСТРЕЧУ ВАС НА ВОКЗАЛЕ. ДОКТОР ДЖОН СЬЮАРД
Когда поезд прибыл на Паддингтонский вокзал, я вышла на платформу и ввинтилась в шумную толпу в надежде отыскать доктора Сьюарда, хотя мы прежде не встречались. Вскоре толпа поредела, и я заметила высокого красивого джентльмена лет тридцати с тяжелой челюстью. На нем был темно-коричневый костюм. Он неуверенно оглядывался по сторонам.
Я подошла к нему с вопросительной улыбкой и поинтересовалась:
— Доктор Сьюард, если не ошибаюсь?
— А вы миссис Харкер! — С робкой нервной усмешкой он принял протянутую мной руку. — Профессор просит его извинить.
— Профессор?
— В смысле, доктор Ван Хельсинг. Для меня он навсегда останется профессором, ведь этот человек был моим самым главным учителем. Ему пришлось внезапно сорваться. У него какие-то дела дома, и он вернется завтра вечером. Полагаю, вы получили мою телеграмму?
Хотя Сьюард изо всех сил старался быть очаровательным, я почувствовала, что он чем-то очень расстроен и пытается это скрыть.
— Да. Спасибо. Я узнала вас по описанию бедной милой Люси и… — Я осеклась и залилась румянцем.
Я знала, что доктор Сьюард сделал предложение Люси, но вряд ли он догадывался о том, что мне известен его секрет.
При упоминании Люси его улыбка поблекла, и он, похоже, встревожился еще больше. Что вызвало подобную реакцию? Горе о кончине Люси? Он догадался, о чем я думаю? Или что-то другое, о чем я не подозреваю? В этот миг наши взгляды встретились, и мы обменялись отважными улыбками, что развеяло неловкость.
— Позвольте мне взять ваш багаж, — произнес он, забрал вещи и продолжил в любезной и благородной, но довольно рассеянной манере: — Прошу прощения, миссис Харкер, но мы с профессором в последние дни были очень заняты… некоторыми сложными вопросами. У нас не было возможности обсудить ваш приезд или то, как нам поступить с… — Сьюард умолк.
— Понимаю. Благодарю, что встретили. Вы не могли бы отвезти меня в гостиницу «Беркли»? Кажется, доктор Ван Хельсинг остановился именно там? Я просто подожду его возвращения.
— Нет… Я не это имел в виду, миссис Харкер. Вам не нужно тратить деньги на гостиницу. По правде говоря, профессор ясно дал понять, что хочет, чтобы вы и ваш муж остановились у меня. Я с радостью предоставлю вам комнаты в своем доме в Перфлите. Если только…
— Если только?
— Доктор Ван Хельсинг упоминал, чем я занимаюсь?
— Да. — Я старалась говорить равнодушно, но по моей спине пробежал холодок. — Он сказал, что вы… владелец частной лечебницы для душевнобольных.
— Верно. Но учтите, что это очень большой сельский дом. Все пациенты родом из хороших семей. Они живут на совершенно изолированном этаже, за ними надлежаще присматривают. Вам не придется увидеть ни одного из них. Учитывая характер предстоящей нам работы, полагаю, будет удобно, если вы поселитесь рядом. Вас не стеснит подобная договоренность, миссис Харкер? В противном случае скажите только слово, и я найду вам гостиницу.
Я помедлила. Я ни разу не бывала в сумасшедшем доме и почти не имела дела с психически нездоровыми людьми. Несомненно, я предпочла бы другое жилье. Однако нам с Джонатаном разумнее поселиться с доктором Сьюардом в Перфлите, нежели в лондонском доме. Мне на ум пришло и другое соображение, которое сделало эту идею особенно привлекательной. Я смогу увидеть Карфакс — смежное поместье, принадлежащее загадочному графу Дракуле.
Я натянуто улыбнулась и ответила:
— Благодарю. Я принимаю ваше любезное предложение, доктор Сьюард.
Он немедленно послал телеграмму экономке, чтобы для меня приготовили комнату, а я — Джонатану, извещая его, где намерена остановиться. Затем мы спустились в метро и доехали до Фенчерч-стрит, большой и шумной станции, где сели на поезд до Перфлита, Эссекс. Нам предстояло преодолеть около шестнадцати миль. Поскольку в купе были и другие пассажиры, я тихонько рассказала доктору Сьюарду о поспешном визите Джонатана в Уитби. Он кивнул, но почти ничего не ответил и по-прежнему казался очень рассеянным. Тревога, которую я заметила по прибытии в Лондон, не ушла. Что же у него на уме? Как завоевать его доверие?
— Насколько я понимаю, доктор Сьюард, это вы пригласили Ван Хельсинга в Лондон, чтобы осмотреть Люси?
— Да.
— Весьма благодарна вам за это, поскольку он кажется человеком большого ума. Если кто-нибудь и способен выследить и победить этого ужасного графа Дракулу, так это именно доктор Ван Хельсинг.
— Надеюсь.
— Вы видели поместье, которое Джонатан приобрел для графа?
— Мы осмотрели его мельком. Похоже, там сейчас никто не живет.
— Я не читала вчерашнего номера «Вестминстер газетт». Есть ли новости о таинственной даме с Хэмпстедской пустоши?
Лицо доктора Сьюарда стало пепельным. Поглядывая на соседей по купе, он понизил голос и встревожен-но произнес:
— Полагаю, нам лучше отложить этот разговор на потом, миссис Харкер.
Я умолкла и уставилась в окно, немало встревожившись. Неужели мои страхи и догадки насчет Люси верны? Она и впрямь поднялась из могилы? Со времени моего последнего разговора с доктором Ван Хельсингом случилось еще нечто прискорбное? Если да, то что именно?
Вскоре мы прибыли в дом доктора Сьюарда, который располагался среди прелестных, просторных, поросших лесом угодий. Он был огромен — в три этажа высотой — и построен из потемневшего кирпича, с большим новым крылом из светлого камня. Если бы не скромная табличка «Перфлитская лечебница для душевнобольных» у главного входа, я никогда не догадалась бы, что это не обычная сельская усадьба респектабельного джентльмена.
Однако, когда мы переступили порог и вошли в мраморный холл, я услышала странный низкий стон, донесшийся из глубины коридора, а затем — жуткий смех. Я вздрогнула при мысли, что мне придется терпеть подобное каждый день своего пребывания под этой крышей.
Если доктор Сьюард и заметил мое беспокойство, то ничего не сказал, а только спросил:
— Вы голодны, миссис Харкер? Не хотите поесть?
— Нет, спасибо. Я поела в поезде. Мне не терпится поговорить с вами о насущных проблемах и приступить к работе, если я могу чем-то помочь.
— В таком случае я прикажу экономке отвести вас прямо в комнату. Приходите ко мне в кабинет, как только устроитесь.
Меня направили в очень милую спальню на втором этаже, куда отнесли мой багаж. Я быстро привела себя в порядок и спустилась в кабинет доктора Сьюарда, на который мне указали ранее. Идя по коридору, я услышала, как доктор с кем-то говорит. На мгновение я замерла у двери, но все же постучала, поскольку хозяин ожидал меня. Разговор прекратился, и я услышала:
— Входите.
Я вошла. Три стены весьма просторной комнаты занимали книжные полки, а стоявшая там мебель делала ее не только уютной гостиной и кабинетом, но и приемной. С одной стороны располагались диван и несколько столиков и кресел, посередине — длинный стол, окруженный стульями, с другой стороны — порядочного размера письменный стол, за которым сидел доктор Сьюард. К моему удивлению, в комнате никого больше не было.
Внезапно я поняла, с кем — или, точнее, с чем — он говорил. На столе напротив него стоял новехонький механизм, большая деревянная коробка с множеством металлических деталей наверху, в том числе горизонтальным веретеном с насаженным на него восковым цилиндром. Я знала, что это устройство способно — невероятно, но правда — записывать и воспроизводить речь.
— Это фонограф? — взволнованно спросила я.
— Он самый.
— Я читала о подобных устройствах! Мистер Эдисон поистине гений. Для чего вы его используете?
— Для ведения дневника.
— Дневника? На фонографе? Это превосходит даже скоропись! Можно мне что-нибудь послушать?
— Разумеется. — Он встал, чтобы переключить фонограф на воспроизведение, но с сомнением остановился. — Хотя, пожалуй, нет. Записи на этих цилиндрах касаются моих пациентов, миссис Харкер, так что было бы неудобно…
— Да! Понимаю! — Я постаралась смягчить его неловкость. — Дневник — крайне личный документ. Ваши мысли насчет пациентов, конечно же, не подлежат огласке.
— Именно так. Благодарю вас.
— Возможно, вы могли бы запустить для меня всего одну часть.
— Какую именно?
— Вы заботились о моей дорогой подруге Люси до самого конца, правда?
— Да, заботился.
— Я хочу услышать, как она умерла.
Его лицо исказилось гримасой внезапного ужаса, и он ответил:
— Нет! Нет! Ни за что на свете я не позволю вам узнать эту ужасную историю!
Меня охватило мрачное зловещее предчувствие. Очевидно, мне предстоит раскрыть еще много тайн, касающихся смерти Люси.
— Если я могу помочь вам, доктор, в нашем общем стремлении найти этого отвратительного графа, то должна знать все, что вы способны рассказать. Доктор Ван Хельсинг уже изложил мне события, приведшие к смерти Люси. Я в курсе, что это нечестивое существо лишало ее крови раз за разом. Несмотря на все ваши усилия, она скончалась. Я только хочу знать подробности, какими вы их увидели, поскольку Люси была очень-очень дорога мне.
Его лицо покрылось мертвенной бледностью, и он, заикаясь, произнес:
— То, что случилось в самом конце, слишком ужасно, чтобы рассказывать, миссис Харкер. Я не хотел бы, чтобы вы услышали мой отчет о событиях. Нет! Пусть этим займется доктор Ван Хельсинг, когда вернется. — Его рука задрожала.
Мой взгляд упал на большую стопку отпечатанных страниц на столе. Они были мне прекрасно знакомы.
— Я вижу, к вам попали копии, которые я сняла со своего дневника и записей мужа и передала доктору Ван Хельсингу.
— Да. Не терпится взглянуть на них, но до сих пор не представлялось возможности. Профессор отдал их мне перед самым отъездом.
— Он что-нибудь рассказывал о том, что мы пережили, о чем беседовали с ним три дня назад?
— Нет, ничего. — Он неуверенно улыбнулся и добавил: — Не считая того факта, что вы с мужем глубоко и лично заинтересованы в данном вопросе и что вы превосходнейшая из женщин.
— Боюсь, для столь высокого мнения обо мне мало оснований. Полагаю, оно порождено исключительно тем, что я очень аккуратно печатаю. — Я вздохнула. — Вижу, вы меня не знаете, доктор. Когда прочтете эти бумаги, вы составите обо мне представление.
Я выглянула в окно. День клонился к закату, но еще не стемнело.
— Большую часть дня я просидела взаперти. Если позволите, я предприму долгую прогулку, а затем вздремну. Вам вполне хватит времени, чтобы прочесть бумаги. Возможно, после этого вы станете доверять мне и решите открыть свои секреты.
Он кивнул в знак согласия и заявил:
— Я велел подать ужин в восемь, миссис Харкер, но с ним можно повременить, если потребуется. Спускайтесь, когда проснетесь.
Я вновь поблагодарила его, взяла шаль, шляпку и вышла из комнаты. Я оставила дом в тревожном состоянии духа с единственной целью — подышать свежим воздухом, размяться — и совершенно не подозревала, кого встречу и какое приключение мне предстоит.