Глава первая

Так спустя четыре года после моего первого бегства из дома я вновь очутилась со своей семьей. Отец с бабушкой выхаживали меня не таблетками, травами и куриными бульонами, а маслом. В качестве временного средства они избрали смоченные в масле пшеничные лепешки. Пытаясь вернуть мне нормальный вес, обкладывали мне лицо кусочками жира.

Я платила за это черной неблагодарностью. Сердце мое все еще валялось на полу квартиры, которую мы делили с Джеком и где всего четыре дня тому назад считаных часов не хватило для того, чтобы я окончательно вылетела из игры, именуемой жизнью. Все, что я могла делать, — это блевать и до беспамятства плакать из-за Джека. И нельзя было разобрать, чего мне не хватало больше — метедрина или этого мерзавца. Вся моя взрослая жизнь вплоть до этого момента вращалась вокруг него. Я съехала до тридцати четырех килограммов, и из каждых двух сжеванных кусков пропитанной маслом лепешки один исторгался обратно. Ослабла я настолько, что в ванную меня каждый раз отводила бабушка.

Немного придя в себя, я рассказала папе, что произошло. Все. Когда я смолкла, в глазах его стояли слезы. Будучи в бегах, он имел достаточно времени, чтобы задуматься о собственных ошибках. Размышлял он среди прочего и о том, что был не слишком хорошим отцом. Когда мама умерла, он не представлял, что делать с двумя детьми, оказавшимися вдруг исключительно под его ответственностью, — вот и росли мы, как придорожная трава, покуда папа занимался охраной общественного порядка.

— Я старался как мог, — сказал папа. — Только не слишком-то хорошо у меня получалось.

Теперь, семнадцать лет спустя, я дала ему еще один шанс.

Я провалялась в постели еще пару недель. Постепенно волосы у меня стали уже не такими ломкими, кожа вновь обретала цвет. Наконец я окрепла достаточно, чтобы своим ходом добираться до кухни. Бабушка, уступившая мне свою кровать и перебравшаяся на диван, кормила меня куриными палочками, а папа молча сидел в уголке. Я плакала так, что даже не могла жевать.

Тони и Селена жили здесь же. Когда депрессия стала понемногу отступать, до меня внезапно дошло: Тони вовсе не был больше кошмарным чудовищем. Он был чист как стеклышко. Мой братик вернулся. Отъезд из Лас-Вегаса оказал ему добрую услугу: ведь в Ридинге Тони не знал никого, у кого можно было бы разжиться наркотиками. Тони наведывался в мою комнату, мы резались в карты и посмеивались над тем, как же накостыляла жизнь нам обоим. Казалось, дни, когда мы были так близки, никогда и не прерывались.

Больше всего на свете мне хотелось узнать, что такое стряслось с Тони и с папой — с чего вдруг они бросили дом и припустили по всей стране, как парочка беглых зэков. Но я ни о чем не спрашивала. Мне в ту пору хватало своих проблем — куда там навьючивать на себя еще и чужие. Я знала, что брат с отцом впутались в какую-то дрянь, но вряд ли им было бы приятно это мусолить.

На шестой неделе моего выздоровления зазвонил телефон. Дома никого не было, так что трубку сняла я.

— Привет, Дженна.

Это был Джек.

— Что тебе надо? — спросила я.

— Я снова дома, детка, — объявил он. — И без тебя тут как-то не так. Ты когда возвращаешься?

— Я не вернусь, Джек, — произнесла я. — Просто не могу.

— Ты что несешь? Слушай. Дела идут прекрасно. Я зашибаю уйму денег в салоне, с наркотиками завязываю, и вообще, я тут много о чем подумал. Я бы хотел попытаться снова.

— Послушай, я уже не та, что прежде. Я не могу туда вернуться. Это больше не мое.

Я говорила серьезно. Вернуться к Джеку — это то же самое, что вновь переступить порог «Бешеной лошади». Пути назад не было. С Джеком я утратила контроль, проявила слабость. И снова наступать на те же грабли я не собиралась.

Джек просил, умолял и вопил. Как хорошо было убедиться в том, что ко мне возвращаются не только физические, но и духовные силы: я слишком долго была их лишена.

Папа и бабушка охотно нянчились бы со мной всю жизнь. Они только счастливы были, что могут хоть что-нибудь сделать. Но не вечно же мне было на них паразитировать. Настала пора начинать жизнь заново. И был на свете еще кое-кто, предложивший мне помощь, когда я покатилась вниз. Как же давно я не видела ее. Никки Тайлер.

На следующий день папа отвез меня в аэропорт. Я плакала, впервые увидев его здесь, в воротах, два месяца тому назад, но сейчас из моих глаз бежали совсем другие слезы.

— Дженна, — произнес папа, когда мы обнялись на прощание, — просто держись. Держись.

Сидя у иллюминатора и глядя, как Ридинг, уменьшаясь, превращается в схему перекрещивающихся садов и улиц, я думала: «Я не допущу, чтобы со мной снова случилось такое».

Лос-Анджелес манил к себе.

— Господи, деточка моя! Что случилось?

Это было первое, что вырвалось у Никки. Я хоть и набрала килограммов шесть, но сходства с ходячим трупом еще не утратила. Под глазами набрякли темные мешки, а бедренные кости выпирали из-под тренировочных штанов, как ручки детской коляски.

— Мы тебя вернем в колею, — пообещала Никки, заводя меня в свою квартиру. — Все будет отлично.

Она показала мне мою спальню: ту самую кушетку в гостиной, где мы так оттянулись в первый раз. По-матерински заботливая, Никки помогла мне и восстановить тело, и привести в порядок мысли.

Месяц кутежей — и я вновь была готова работать в журналах. Но даже теперь, проматривая те фотографии, я передергиваюсь: ну и скелетина.

Стоило мне принарядиться для выхода, как Никки поднимала меня на смех. Мой гардероб состоял из топиков, закатанных шортиков, изобилующих «молниями» курток, эластичных брючек и черных платьев из лайкры. Я смахивала на фанатку «тяжелого металла», месяцами кочующую по гастролям в автобусе. Настала пора, заявила Никки, окончательно превратить меня из солдатской девки в настоящую женщину. Она натаскала мне журналов, водила меня по магазинам и запихивала на пробы к рекламе купальников, которые поначалу пройти было очень трудно: слишком уж я отощала.

Но я не хотела, чтобы Никки была для меня просто мамочкой. Я сомневалась, что после Джека вновь смогу довериться мужчине, что еще раз проявлю такую слабость. Да и проработав столько времени в «Бешеной лошади», я считала мужчин пройдохами, лжецами и вообще дерьмом. Обозленная, я как никогда готова была воплотиться в ту самую «разбивательницу сердец», что красовалась у меня на заднице. Прибавьте к этому мои эксперименты с Дженнифер и Никки: понятно, что я сочла себя лесбиянкой.

Единственная помеха затесалась в мои планы: Никки вышла замуж за Бадди. И хотя мы с ней и резвились, как прежде, все мои попытки развести их оказались тщетны. Никки настаивала, что никакая она не «розовая». А я доказывала, что она просто не признается.

Я была в раздрае, и тогда Никки свела меня с менеджером отеля «Ривьера»; тот на недельку заслал меня в Лас-Вегас для участия в шоу «Безумные девчонки». Так я внезапно вновь очутилась в Городе Грехов — преисподней, из которой, мнилось мне, я сбежала. Впрочем, вернулась я туда только физически, но не духовно. Тело мое очистилось, разум прояснился, теперь я обрела независимость. Однажды вечером я уловила в раздевалке запах метедрина — но на этот раз он послужил лишь напоминанием об унынии, царившем в моей жизни всего несколько месяцев тому назад.

На последнем представлении нежданно-негаданно объявился Джек. Вид у него был жуткий: красивые каштановые волосы были сбриты наголо, и отощал он так, что кости едва не продирали плоть.

После представления Джек пригласил меня на ланч, и я согласилась. Я-то знала, что вырвалась от него, как бабочка вырывается из кокона. Чего только не говорил Джек, пытаясь вернуть меня обратно. Но я взглянула ему в глаза — и ничего не ощутила.

В тот день, когда я уходила от него, в моей жизни произошел перелом: неуверенная в себе шестнадцатилетняя глупышка, потерявшая голову от Джека, была мертва. И убил ее он сам. Теперь во мне хватало решимости самой заново отстраивать свою жизнь.

 

Глава вторая

Я возвратилась в мир Сьюз Рэндалл и фотосессий — и мое отношение к работе стало изменяться. Прежде я и не представляла, ни что на меня напялят, ни с кем придется сотрудничать, ни какие позы меня заставят принимать. Но постепенно я осознала, что эти люди нуждаются во мне ничуть не меньше, чем я в них. Значит, кое-что я могу взять под контроль.

Так я начала подавать голос: «Такая помада к этому костюму не подходит»; «Что значит — без обеда?»; «Вы мою голову осветили сзади так, что я кажусь лысой»; «Больше я такого в рот не возьму». Надо же, меня слушали — и подчинялись, потому что понимали: чем комфортней я буду себя чувствовать, тем лучше получатся снимки.

Я пока не слыла тираном — это еще было впереди, — но уже делала первые пробные шаги на пути к статусу капризной дивы (что отнюдь не всегда является плюсом).

Выходя из кадра, я разом теряла какую бы то ни было твердость. Отъезд из Лас-Вегаса, наверное, был самым крупным из принятых мною решений со времен побега из дома. Внезапно я обрела настоящую независимость. Поселившись у Никки на кушетке, не имея автомобиля, я ощутила, какой огромный мир лежит за пределами Лас-Вегаса. Я очутилась в городе, где никто обо мне не знал и не думал — кроме Никки. Я понимала, что это лишь временное пристанище: настанет день, когда мне придется уйти. И тогдая окажусь по-настоящему одна. Вот в чем проблема трезвого образа жизни: надо как-то мириться с реальностью. Необходимо было заработать настоящие деньги. Сколько можно жить за счет других — отца, Джека, Никки. И уж подавно я не собиралась превращаться в какую-нибудь старую стриптизершу со стоптанными каблуками и вымученной улыбкой.

Спустя несколько недель я повстречала на фотосъемках продюсера, который работал на компанию «Хитуэйв». Он хотел снять меня в фильме «Шелковые чулки», с Тиффани Миллион в главной роли. Прежде я занималась «взрослыми» картинами лишь по случаю, и то главным образом для того, чтобы расквитаться с Джеком. Теперь моя жизнь от выходок Джека уже не зависела, но я не представляла, что делать дальше. «Хитуэйв» слыла в ту пору уважаемой компанией, да и плата — пять тысяч долларов за сцену — в двадцать раз превышала мои заработки при работе моделью. С одной стороны, те капли пота из «Бисквитного пирожного» слишком живо отпечатались в моей памяти. С другой стороны, помнила я и отшлифованные, профессиональные съемки у Эндрю Блэйка. Я колебалась с окончательным решением несколько недель. Никки была категорически против. Сама-то она рассчитывала именно на модельный бизнес; родители оплачивали ее (а стало быть, и мою) ренту и брали на себя все расходы на автомобиль, пока она осваивала профессию гримера.

— Ты совершишь большую ошибку, если вернешься в этот мир, — доказывала Никки. — Журналы — это одно, а фильмы — совсем другое. Ты сама с собой играешь в поддавки. Ты о психологических последствиях подумала — заниматься сексом с незнакомыми людьми? С Рэнди Уэстом тебе просто повезло. А «Бисквитное пирожное» ты забыла? Другие фильмы будут такие же. За что бы ты в дальнейшем ни взялась, они останутся с тобой на всю жизнь. Вот и подумай, как это скажется на твоих дальнейщих отношениях с мужчинами. И — боже упаси! — о том, как ты это собираешься объяснять своим детям.

Никки с ее материнской заботливостью была для меня таким авторитетом, что я обмозговала каждое ее слово. Я лежала на ее кушетке, порой целыми ночами не смыкая глаз, и боролась сама с собой. Нельзя же вечно сидеть у Никки на шее. Надо самой строить свою жизнь. А весь этот секс перед камерой хорошо у меня получался. Мне это нравилось, и потом, если я буду выбирать только высококачественные проекты именитых режиссеров, то наиболее рискованной стороны этого бизнеса удастся избежать.

С кем бы я ни говорила, все дружно советовали не связываться с порнофильмами. Каждый приводил свои доводы. И аргументы каждого казались вполне разумными. Но я никак не могла расстаться с этой идеей. Я только хотела, чтобы кто-нибудь, хоть один-единственный, сказал, что это стоящая мысль, поддержал бы меня — и тогда я смогла бы взяться за дело. Все мои инстинкты отчаянно голосовали «за», но против выступал мозг, настаивавший, что это чистый идиотизм. В конце концов поддержка пришла от моего отца.

Я позвонила ему в своем обычном состоянии — в растрепанных чувствах, едва сдерживая слезы, — и сообщила, что я одна-одинешенька, мне страшно, и я не знаю, стоит ли принимать приглашение на съемки в порнофильме.

— Плюнь на то, кто там что говорит, — посоветовал папа. — Сама-то ты как думаешь?

— Я-то хочу, — вырвалось у меня. — Кажется, это действительно мое.

— Стало быть, решение ты приняла, — откликнулся папа. — Не скажу, чтобы я был в восторге, но я это поддерживаю. Единственное, о чем я тебя прошу: если за это возьмешься, убедись, чтобы все было правильно. Не иди ни у кого на поводу и не позволяй выжимать из себя все соки. Приходя на работу, помни: ты — их козырь, без тебя — никуда.

После разговора с отцом у меня точно гора свалилась с плеч. Папа дал мне совет, и не какой-нибудь, а хороший. Чем больше я склонялась к тому, чтобы сказать «да» «Шелковым чулкам», тем неистовей пыталась Никки меня разубедить.

— Забудь об этом на хрен! — орала она. — Свою жизнь погубишь!

Такой реакции я бы скорей ждала от отца. И, как неизменно случалось, если меня давили авторитетом, я взбунтовалась. Мы с Никки цапались из-за всего подряд, и, когда я сообщила, что позвонила продюсеру и дала согласие, она взорвалась.

— Только попробуй! — вопила она. — Я тебя на порог больше не пущу! Можешь собирать свои долбаные манатки и выметаться!

Никки расстроилась так, что даже не подвезла меня на машине в первый день съемок. Она всегда отличалась прямотой. Это мне в ней больше всего и нравилось. И конечно, она слишком любила меня, чтобы действительно выставить из дома.

Я подъехала к студии на такси. Первым, кого я встретила, был актер по имени Лайл Дэнджер, смуглый, мрачный, хорошо сложенный словенец с горящим взором и однодневной щетиной на подбородке. Как и я, он был новичком в этом бизнесе. Так мы вдвоем и сидели тихонько на съемочной площадке, взвинченные, сконфуженные, и от всех прятали глаза. Лайл с ходу понравился мне. Конечно, в этом бизнесе ему еще предстояло в конце концов превратиться в совсем другого человека.

В тот день черед нашей сцены еще не наступил, но по окончании съемок я попросила, чтобы он подвез меня к дому Никки. Лайл замялся, но я так упрашивала, что в конце концов он капитулировал. Когда я увидела его машину, то поняла, почему Лайл упрямился: это оказался драндулет с плодосъемником сзади и с надписью «Раз-два-дерево» на боку. Повседневной работой Лайла было подстригание деревьев.

Лайл довез меня до дому и согласился заскочить за мной назавтра, по пути на работу. Наконец-то у меня появился еще один друг в этом городе. Никки его, конечно, не одобрила и невзлюбила (до поры до времени).

С каждым днем мне становилось все неуютнее в ее доме. И не только из-за фильма: на кухне у Никки я углядела пистолет для клея. Ночами напролет Никки трудилась над какими-то странными художественными проектами, которые много значили для нее, но не представляли ничего вразумительного в глазах окружающих. Мне это было знакомо. Узнала я и причину. Каждый день, то мягко, то не очень, Бадди вдалбливал Никки, что она разжирела. Он выпихнул ее из дома и послал в спортзал. Никки же вместо этого впала в такую депрессию, что отправилась в «Уинчеллз», накупила там орешков и схрупала их в машине.

Однажды, в самый разгар съемок в «Шелковых чулках», я улучила днем минутку, чтобы вздремнуть, а Никки тем временем в десятый раз переставляла свою обувь; внезапно задрожали все тарелки на кухне, им вторили бутылки в баре. Затем с полок посыпались книги и кассеты, и, наконец, на пол грохнулся телевизор.

Мы выбежали наружу. Очаг землетрясения находился поблизости, в Нортридже. На глазах у нас разлетелись окна в доме Никки, — так мы лишились жилья, — а соседнее здание рухнуло, похоронив находившихся внутри людей. Потрясенные, мы в молчании сидели на обочине дороги. А мне меньше чем через три часа предстояло вновь явиться на работу.

На съемках наконец подошел черед моей сцены. Едва зажужжала камера и вошел Бобби, исполнитель главной мужской роли, я ощутила, как в воздухе сгущается напряжение. Оно было почти осязаемым — я чувствовала это, двигаясь по комнате. Бобби стоял разгоряченный, сексуальный — и в то же время запуганный, нервный.

И тут все напряжение и страх, пережитые мною за день, точно рукой сняло. Мне словно необходимо было доказать Никки, что она не права, что в этом и есть мое призвание. Каждая часть моего тела — руки, рот, ноги — работала в своем собственном, но идеальном ритме. Внезапно я поняла, откуда взялось выражение «секс-машина»: я превратилась в трахающийся механизм. И еще ни разу со времен последней сцены с Рэнди Уэстом я не пребывала настолько в гармонии с жизнью и с самой собой. Я была в ударе. Когда камера остановилась, все зааплодировали.

После съемок я опять попросила Лайла отвезти меня к дому Никки. Бобби увязался за нами и тоже втиснулся в этот нелепый фургончик. Мы ехали — а гормоны после совместной сцены так и не унимались. До дома Никки мы так и не добрались. Вместо этого Лайл высадил нас у мотеля. Из-за Лайла у меня свербило на душе: я же чувствовала, что по-настоящему нравлюсь ему, кроме того, он был новичком в этой индустрии и тянулся к людям. Но мое тело желало Бобби. Едва очутившись в комнате, мы посдирали друг с друга одежду и принялись трахаться как дикари. Но порыв страсти длился каких-нибудь пять минут — и не потому, что кто-то из нас кончил, а по той простой причине, что вместе заниматься сексом в реальной жизни оказалось как-то странно. Творившееся на экране было не влечением, но партнерством, когда возникала связь между двумя актерами, стремившимися создать совершенную сцену. Не знаю, кто первый произнес это вслух, но подумали мы оба одновременно: «Это не дело».

Спустя несколько дней Никки и Бадди переехали в новый дом. Он был больше, чем предыдущий, и мне отвели собственную спальню. Но я даже вещи не распаковала. Я и сама знала: долго так продолжаться не может. Наша дружба превратилась в соперничество: Никки обвинила меня в том, что я соревнуюсь с ней и лгу. Но решительного разговора между нами не получилось: собственное «я» в Никки было подавлено, вытравлено и сменилось паранойей. Стоило мне только рот раскрыть по поводу ее избранника, как Никки обрушивалась на меня с упреками, что я-де пытаюсь поссорить ее с мужем. Может, так оно и было, как только я к ним переехала, но с тех пор я уже уяснила себе, что Никки у Бадди в кулаке. Было интересно понаблюдать за их отношениями теперь, когда сама я оказалась свободна. Я следила, как Бадди насмехается над весом Никки или подбивает ее на «групповуху» — точь-в-точь как Джек поступал со мной.

Финальный скандал разразился, когда я восстала против гулянок Никки, а она в ответ обвинила меня в том, что я шляюсь по городу, а ей только и делаю, что вру. Никки была моей единственной опорой в Лос-Анджелесе — и теперь она орала на меня как ненормальная:

— Я перед тобой все открыла — мой дом, мою жизнь, мою любовь — а ты плевать на меня хотела! — надрывалась она. — Завтра же вон из этого дома! Завтра же!

Она даже голос сорвала от крика.

Только Майкл, брат Никки, разделял мою тревогу, прекрасно понимая, что происходит. С первой же встречи между нами установился контакт — хотя бы потому, что саму Никки я заполучить уже не могла, а Майкл был ее более рослой и дюжей копией мужского пола.

Я понятия не имела, как подыскать жилье в Лос-Анджелесе, и тогда Майкл купил газету и обвел кружочком дюжину объявлений, которыми стоило поинтересоваться. В первый же день охоты за жильем мы наткнулись на салон пирсинга в Студио-Сити. Я попросила Майкла остановиться и зашла туда. Мне взбрела вдруг фантазия увековечить свою вновь обретенную независимость пирсингом на пупке, что и было претворено в жизнь неким хмыренком по имени Флавия с дредлоками до колен. Потом мы покатили смотреть первые апартаменты: маленькую студию на Диккенс и Ван Найз, с газетным киоском через дорогу напротив. Местечко мне понравилось, не говоря уже о том, что не надо было далеко ходить за журналами с моей собственной персоной.

Мы забрали из дома Никки мои пожитки — маленькую сумку со шмотками. И это был один из самых тяжелых шагов, какие мне приходилось совершать: ведь я была обязана Никки слишком многим. С нашей первой встречи она вносила нотку здравомыслия в безумие этого бизнеса. Без нее, быть может, мне не удалось бы подняться на ноги и вернуться в игру после Джека. Кто-нибудь другой мог бы и воспользоваться моим отчаянием, смятением и лишениями, посчитав их за уязвимость. Но когда я покидала ее дом, мы не обменялись ни словом. Даже не попрощались.

 

Глава третья

Анальный секс. Долбаный анальный секс. Исследующий коричневую дырочку, раздвигающий ржавую жестянку, будоражащий кишку гребаный анальный секс.

Знаю, теперь-то я привлекла ваше внимание, потому что всем поголовно интересно, каково делать это в задницу — кто сам хочет, у кого партнер хочет, а кому-то просто любопытно. По происхождению своему член для задницы никогда не предназначался. Помимо того, что этим путем нельзя производить потомство, там еще и нет натуральной смазки. И все же определенные доставляющие удовольствие центры там существуют, да еще прибавьте сюда же эмоциональный аспект. Анальный секс — это смена власти. И каждый известный мне мужчина обожает господствовать над женщиной, запихивая свой массивный причиндал в ее тугой сфинктер так, чтобы она утратила всяческий контроль.

Чтобы я позволила мужчине заняться со мной анальным сексом, в первую очередь нужно, чтобы я ему доверяла. Потому что быть в этом деле принимающей стороной означает полностью отдаться партнеру. Именно поэтому я никогда не делала этого в фильме, хотя анальный секс является фактически стандартным в каждой амурной сцене нашей индустрии.

Для меня это стало непременным условием. За анальный секс мне предлагали сотни тысяч долларов. Но даже уходя с 300 000 баксов, я уносила бы с собой и чувство, что пожертвовала чем-то по-настоящему важным. Порнозвезде даже как-то неловко признаваться в этом, но я позволяла такое лишь трем мужчинам, каждого из которых любила. Сделать это перед камерой означало бы поступиться самой собой. С другой стороны, секс — это то, что я запросто (хотя и не часто) предоставляю незнакомцу на одну ночь. По сути, перед камерой у меня сменилось всего каких-нибудь полтора десятка партнеров.

Большинство из тех, с кем я общалась в бизнесе, просто не верит, что я достигла таких высот, ни в одной сцене не занимаясь анальным сексом. Но сам факт, что я и без этого добралась до вершины, свидетельствует вот о чем: можно устанавливать свои собственные правила. Соглашаясь на съемки в «Шелковых чулках» и возвращаясь в индустрию, я пообещала себе, что ни анального секса, ни двойной пенетрации не будет. Сама не знаю, что именно подтолкнуло меня к этому, но в принятом решении я не поколебалась ни разу. Женщине в этой индустрии необходимо установить для себя четкий свод правил и ограничений. Только так и удастся сохранить рассудок. И каждый человек, которого я знаю, придерживается своих собственных стандартов.

Итак, для заинтересованных и любопытствующих:

Как сделать карьеру порнодивы

Руководство для любознательного читателя

СОКРАЩЕННАЯ ВЕРСИЯ

1. Приходи вовремя.

2. Не употребляй наркотики.

3. Ни с кем не закручивай роман и не выходи замуж.

ПОДРОБНАЯ ВЕРСИЯ

Начнем с предпосылки, что девушке очень легко попасть в индустрию и очень трудно там удержаться.

Для большинства девушек все начинается с Всемирного модельного агентства в Шерман-Оукс. Это та самая компания, которая дюжинами размещает в газетах объявления типа «Требуются девушки-модели» или «Модели для срочной публикации».

Заправляют Всемирным модельным агентством некто Джим Саут, крупная шишка из Техаса, и его сын. Воспитанный как ревностный католик, Джим перебрался в Лос-Анджелес в конце шестидесятых и работал, подыскивая позирующих одетыми моделей для рекламы магазинов и каталогов, рассылаемых по почте. Но однажды, уже на закате семидесятых, режиссер предложил ему две сотни долларов в день за поиски девушек для порнофильмов.

За несколько месяцев подбор девушек для съемок стал у Джима основной работой.

Каждый день агентство вербует новичков для журналов и фильмов с обнаженкой. Являются десятки девушек, раздеваются, делают «поляроидные» снимки и заполняют анкеты. На бланке есть и вопрос, что бы они хотели делать: девочка-девочка, мальчик-девочка, анальный секс, двойная пенетрация и так далее.

Раз в три месяца происходит основное событие: настает день, когда весь этот табун сгоняют вместе. Приходит большинство режиссеров и продюсеров, они знакомятся с девушками и осматривают их — ну, буквально как скот. Некоторые порнодельцы организуют встречи в офисах, чтобы зацапать лучших из новеньких прежде, чем кто-либо еще успеет положить на них глаз.

Худший сценарий таков: режиссер тащит девушку в гостиничный номер и вместе с дружками снимает дешевую сцену, где ее унижают во все возможные отверстия. Девчонка возвращается домой на подгибающихся ногах, с тремя тысячами долларов и с жутким впечатлением от индустрии. Это станет ее первым и последним фильмом, и она будет сожалеть о содеянном до своего смертного часа.

При других раскладах она проработает пару недель, пока плата не снизится до семисот долларов за сцену, и наконец незадачливая актриса уже никому не будет нужна. Тогда она согласится и на двойную пенетрацию, и на то, чтобы сожрать сперму целой дюжины парней, — лишь бы удержаться на работе. Словом, это будет кромешный ад — если не взяться за дело с толком. Тебя измотают и физически, и душевно.

Для большинства женщин работа порнозвезды отнюдь не призвание и даже не один из возможных путей. Однако, если принимать верные решения и установить правильные границы, то можно отлично устроиться: зашибать большие деньги, выполняя очень мало работы. А перед камерой наберешься опыта больше, чем любая голливудская актриса. Хотя для некоторых женщин даже смотреть порнуху — признак деградации, факты таковы: это одна из немногих профессий, где женщина может достичь определенного уровня, оглядеться по сторонам и ощутить свою власть — не только в смысле работы, но и в смысле сексуальности. Как Глория Стейнем, черт возьми.

Но и ловушек здесь, пожалуй, больше, чем в любой другой специальности. Так что лучше начинать постепенно, чем сразу вваливаться в грязную комнатушку с пятью голыми парнями (женщине следует крайне обдуманно являть миру свои половые признаки). Другое преимущество постепенных начинаний состоит в том, что тебе будут платить больше по мере того, как ты станешь добавлять в свой график новые сексуальные действия. Самый легкий путь — это для начала просто позировать обнаженной.

Нет смысла выскакивать из офисов Всемирного модельного агентства с первым же порнорежиссером, который помашет перед тобой купюрой. Каждая девушка, переступающая порог этого заведения, как бы она ни выглядела и сколько бы ни весила, будет востребована просто, грубо говоря, потому, что она — «свежа-тинка».

Самое сложное — это, прежде чем войти в эту дверь, психологически настроиться так, чтобы тебя не «затрахали» (в переносном смысле). Главное здесь — установить четкие границы и не позволять, чтобы их преступали. Если это допустишь, то сломаешься, не продержавшись долго, а потом будешь грызть себя за совершенную оплошность. Не бойся говорить «нет», если тебя что-то не устраивает. Хорошо бы привести кого-нибудь, парня или девушку, для поддержки.

Необходимо знать, что подразумевается под нормальной сценой, чтобы в гостиничном номере или на площадке продюсер не огорошивал тебя заявлениями типа: «Сейчас двое парней трахнут тебя на этой кровати, а потом перейдем в другую комнату, и там тебя еще один мужик поимеет». Мне приходилось видеть, как они убеждали девушек, что все это составляет одну-единственную сцену, за которую ей и платят. В индустрии прорва таких подонков. Заявляют девушкам, что должны сначала «проверить», как они делают минет. Учти: ты не должна заниматься сексом с кем бы то ни было, чтобы получить работу, которая именно в сексе и заключается.

Надо также решить, будешь ли ты пользоваться презервативом. Хотя каждый актер обязан ежемесячно проходить полное обследование на предмет выявления венерических заболеваний, осторожность еще никому не вредила. Я бы посоветовала отметить в анкете агентства пункт «только с презервативом». Если не занимаешься этим с мужчиной, с которым состоишь в моногамных отношениях, лучше перестраховаться, чем потом каяться. Ты же не знаешь, какой образ жизни ведут эти люди вне съемочной площадки. Так что перед камерой отбирай партнеров так же строго, как и (желательно) в реальной жизни.

Еще надо знать, какова стандартная плата. Недавно мне на глаза попался контракт новой компании. Сцена «девочка с девочкой» — 500 долларов, «мальчик-девочка» — 1000 долларов, и дополнительные 250 долларов за анальный секс. Порнодельцы платят щедро, дарования к этому быстро привыкают и требуют еще больше, и цены все время растут.

Но если ты — девочка «с огоньком», то зарабатывать сможешь намного больше. Каждой компании нужно новое, не примелькавшееся лицо, особенно если девушка настроена решительно и ее действительно интересует профессия, а не то, как бы побыстрее «срубить капусту». Подход к этой индустрии за последние десять лет значительно изменился, и теперь там хоть пруд пруди великолепных красоток. Здесь можно не только заделаться миллионершей и самой организовывать съемки, но и стать лицом фирмы.

Но бывает и другой путь: здесь пойдет на пользу деловой опыт. Впрочем, такая стезя — для выдающихся женщин. Всем нам кое-что перепадает за поиски красоток для фильмов, поэтому мы вечно высматриваем новые таланты. Если глаз у тебя верный, все, что от тебя требуется, — это подойти к порнозвезде, танцующей где-нибудь в клубе, и поговорить с ней. В том случае, если новая находка мне приглянется, я даже могу снять ее в своем фильме. Зачем отдавать ее кому-то другому?

Когда юная, привлекательная, стильная девушка подходит ко мне во время шоу и говорит, что хочет вступить в эту индустрию, я неизменно спрашиваю: «Это серьезно? Ты собираешься заниматься этим основательно? Если ты хочешь поработать всего месяца три, учти, что это повлияет на всю твою дальнейшую жизнь. Можешь потом хоть монахиней стать — к тебе все равно будут относиться как к порноактрисе».

Если я почувствую, что девушка здесь явно надолго, то сделаю с нее «поляроидный» снимок, запишу на нем ее номер телефона и принесу в компанию, с которой работаю. Раз я считаю девушку стоящей, владелец компании, как правило, вступает с ней в контакт и договаривается о встрече. Некоторые организации, вроде «Вивид», сначала проводят фотопробы, другие на следующий же день запихивают девушку в фильм, чтобы выяснить, какая из нее актриса.

В том случае, если компании девушка подходит, я непременно расскажу ей о всевозможных ловушках и научу, как не допустить, чтобы ей сели на шею. Мне в самом деле удалось найти многих: Бриттани Эндрюс, Джину Линн, Девон — не говоря уже о менее известных моделях, которых я привела к работе в журналах.

Весть о появлении на сцене новой горячей «цыпочки» разносится быстро. И вот уже вокруг нее разгорается борьба. И наконец, если при оптимальном раскладе компанию устраивает ее актерская работа, начинается обсуждение условий контракта. Если девушка соглашается на съемки в десяти фильмах за год, обычно ее гонорар составляет от 75 000 до 100 000 долларов. И поскольку в среднем на съемки одной картины требуется два дня, то получается, что вся работа займет дней двадцать. Остальные 345 дней можешь заниматься, чем заблагорассудится. Конечно, побочной работы хватает: от съемок в дополнительных сценах до танцев в стрип-клубах по всей стране.

Удивительное дело: даже при такой символической нагрузке некоторые девушки не являются на съемочную площадку. Лесли и являются, то с опозданием, или приходят поддатые, нечесаные, с неухоженными ногтями. Они полагают, что быть порнозвездой — это просто знай себе трахаться да сидеть на игле. Ничего подобного — это труд. Заводишь часы и идешь на работу.

И прежде чем взяться за это, пойми: заниматься сексом с незнакомыми людьми на глазах у целой толпы совсем непросто. Во время полового акта ты уязвима, как никогда. Женщин, которые смотрятся при этом естественно, можно пересчитать по пальцам, остальные в большей или меньшей степени напряжены. У многих девушек начинаются проблемы с питанием, когда они видят самих себя голышом на экране. Я уж не говорю обо всех простудах, грозящих, пока вы с партнером излучаете друг на друга флюиды на съемочной площадке. Тебя мутит. Сил нету. И какая скука — слишком уж долго тянутся эти часы.

Перед первым же фильмом следует подготовить свое окружение. Не пытайся скрыть это от любимых и родных — только получишь стресс, когда они все-таки об этом прознают. Так что заранее расскажи все сама.

Потом надо выбрать имя. Не используй имя другой звезды, как по той или иной причине поступают многие девушки. Назовись оригинально, но не вычурно. Классическое «Джулия Энн» продвинет тебя дальше, нежели надуманное «Крэйвен Бути». Позаботься о том, чтобы зарегистрировать свой псевдоним в Интернете прежде, чем это сделает кто-нибудь другой.

Будем считать, что с этим всем ты справилась. Установила свои правила и попала в бизнес заслуживающим уважения путем. Но учиться предстоит еще многому; сотни деталей отличают звезду от членососки.

Когда начинаешь работать, то помни: первое впечатление — это все. Так что приходи на съемки вовремя, трезвая, в хорошем настроении и ухоженная, то есть сбрив или удалив воском волосы с ног, с динь-динь, и особенно — с труднодоступных мест, чтобы длинные пряди не торчали из задницы, когда ты нагнешься.

Действие начинается, когда ты ступаешь на площадку, и заканчивается, когда ты с нее уходишь. Будь весела и жизнерадостна. Подружись со съемочной группой, особенно с оператором и осветителем: если ты им не понравишься, они запросто превратят тебя в какую-нибудь Филлис Диллер. То же самое касается гримеров и парикмахеров: сиди смирно и излучай дружелюбие, не то сделают из тебя настоящего Доктора Зло.

С другой стороны, слишком много болтать на площадке не стоит. Лучше зарекомендовать себя тихой паинькой, чем горластой непоседой. Первые несколько фильмов смотри и учись. Девицы, с которыми трудно работать, которые пытаются дирижировать всеми остальными и не ладят с группой, долго, как правило, не задерживаются. Дальше всех идут спокойные, покладистые, сговорчивые и, самое главное, смекалистые. Именно благодаря своему спокойствию и естественности Джилл Келли постоянно получала в «Вивид» главные роли, в обход девушек, заключавших с компанией контракт. По сути, она как раз пример того, что можно достичь вершины и без контракта. Она добилась этого, работая помногу и часто, приходя вовремя и выкладываясь на всю катушку.

Не держись в секс-сцене обособленно. Помогай парню, с которым работаешь. Многие девушки выходят из себя, если у партнера не встает. А парню от этого только становится трудней, и, значит, вы провозитесь на площадке еще дольше. Пойми, чем больше ты отдаешь, чем сильнее заводишь парня, тем больше получаешь в ответ и тем лучше получается сцена.

Главная опасность для начинающих девушек состоит в том, что они относят на свой счет неудачу партнера. Конечно, говорить легко, но когда сцена в разгаре, вы с парнем смотрите друг другу в глаза, ты опускаешься на него, а он вдруг — здравствуйте! — обмякает, то невольно винишь в случившемся себя. Пойми: дело не в тебе, а в царящем вокруг кавардаке с камерами и толпой народа. Даже самые лучшие актеры порой пасуют перед по-настоящему красивыми девушками, потому что мысленно прокручивают эту сцену столько раз, что на деле уже никуда не годятся.

Энтузиазм в секс-сцене необходим, но перебор здесь также плох, как и полная пассивность. Девушка, которая вопит и скачет, то и дело меняя позы, особым спросом пользоваться не будет: звукорежиссер злится, что она слишком шумит, а оператор психует из-за того, что при каждой позиции приходится заново устанавливать камеру. Да и смотрится это неестественно. Так что предоставь руководить сценой оператору. Но и валяться, как морская звезда, выброшенная на берег, — это другая крайность. Лучше начать с небольшого перебора и по просьбе режиссера сбавлять обороты.

Другой аспект: физический контроль. Многие девушки ленятся настолько, что просто вбухивают целую тонну смазки и лежат себе неподвижно, а у парня возникает ощущение, будто он делает хот-дог. К этому нужно подходить с умом. Если сумеешь направлять парня, сцена получится более зрелищной. Даже не обязательно сжимать мускулы влагалища, чтобы этого добиться. Если стоишь «раком», можно низко пригнуть голову и выгнуть поясницу, тогда член будет лучше тереться об образовавшиеся углы. А если лежишь на спине, раскинув ноги, передвинь бедра назад: так вход во влагалище сузится и крепко сожмет член, а если податься бедрами вперед, то это просто углубит проникновение.

Когда начнутся съемки, не веди себя как олень в свете фар. На камеру не смотри, но всегда держи в затылке, где именно она находится. Помни и об осветительных приборах, следи, чтобы лицо и тело не попадали в тень. И не пялься на режиссера, когда он что-нибудь говорит. Если надо что-то с ним обсудить, отвернись от камеры, чтобы рот не попал в кадр, и попроси его повторить.

Быть порноактрисой замечательно в том смысле, что тебе не нужен ни менеджер, ни агент, ни еще кто-нибудь, кто сострижет внушительный процент с заработанных тобой денег. Никогда не позволяй никому другому представлять твои интересы, не переуступай своих прав. Ты и сама можешь быть упрямой, стоять на своем; умей сказать «нет» — и ты сбережешь все нажитое. А если нужен совет — найди преуспевающую порнозвезду, которая приняла бы тебя под свое крылышко. Есть несколько основных моментов, которые следует знать: заключая договор как модель, не отдавай никаких прав в Интернете и не разрешай использовать материал в других изданиях. И никогда не позволяй никакой компании использовать твое имя. Ты — это продукт.

Главные искушения для регулярно снимающихся девушек — это наркотики и отношения с парнями. Любовник способен обернуться кошмаром и для карьеры, и для твоего душевного равновесия. Некоторые девушки приходят в индустрию, повязанные с какими-нибудь подсевшими на иглу подонками; они пойдут и на анальный секс, и на «групповуху» с несколькими мужчинами, и вообще черт знает на что в одном фильме, лишь бы снабдить наркотиками своего дружка. К тому времени, как девушка разует глаза, ей стукнет двадцать шесть, за плечами — девять сотен фильмов, выглядеть она будет, как Маргарет Тэтчер спросонья, — и, спрашивается, ради чего все это? В конце концов и деньги и секс утратят для нее свою значимость. Из центра наслаждения ее киска превратится в кассовый аппарат.

Другие девушки обзаводятся парнями, уже войдя в индустрию. И если поначалу большинство парней думает, что это круто, то в конце концов они возненавидят тебя за то, что ты делаешь. А некоторые вообще решат, что, пока ты трахаешься с другими мужчинами перед камерой, они вполне могут то же самое вытворять в жизни с посторонними девицами. А если ты даже оставишь ради парня индустрию, он всегда сможет использовать твое прошлое против тебя.

И никогда не приводи приятеля на съемки: он будет постоянно действовать на психику и тебе, и всем вокруг. Ты будешь так бояться, как бы он не расстроился, что не сможешь играть. А партнер по сцене или не «заведется» от чувства неловкости, или укатает тебя до полусмерти, просто чтобы позлить твоего ухажера. А совсем никчемные парни порой западают на других актрис. Таким самой судьбой предначертано стать чемоданными сутенерами.

Поскольку люди со стороны редко способны понять и принять такой образ жизни, большинство порноактеров ищет партнеров в самой индустрии. Однако роман с порноактером для многих девушек просто губителен. Едва в игру вступают эмоции и вы по-настоящему влюбляетесь друг в друга, ты уже не хочешь, чтобы он снимался с кем-нибудь еще, а он не желает видеть ни с кем другим тебя. И внезапно оказывается, что на вас больше нет спроса. Вы работаете вместе столько раз, что уже никому неохота на это смотреть.

Конечно, есть выход — свободные отношения, при которых запросто трахаешься с другими людьми. Но это не отношения, а одно название. Никогда не видела, чтобы у подобных парочек выходило что-нибудь путное: как правило, один все-таки влюбляется в другого, но до поры до времени помалкивает, а потом его вдруг прорывает. И тогда начинается такое извержение чувств и эмоций, что второй просто пугается и сбегает. Даже для тех из нас, кто находится по ту сторону камеры, секс — это нечто интимное. И объясняется это именно тем, что так трудно установить с кем-нибудь серьезные отношения вне кадра. Какой мужчина вытерпит, чтобы его жена или любовница перед камерой занималась сексом с другим, особенно если этот другой и выглядит лучше, и член у него больше, и орудует он им ловчее.

Разумеется, работа в индустрии может дать колоссальный опыт. В восемнадцать лет мало кто может похвастаться сложившейся карьерой, приносящей деньги, и полностью управляет своей жизнью. И хотите верьте, хотите нет, но вы можете стать образцом для других женщин. Я получаю больше похвал и выражений признательности от женщин, чем от мужчин. Надо пользоваться возможностью, пока это поле деятельности не стало слишком популярным, а Джулию Робертс не задолбал Эрик Эверхард.

Все, что нужно, — это силы и смекалка, чтобы сколотить собственную команду. Компанию очаровательней моей съемочной группы не найти — от поставщика продуктов до гримера. Мы отгорожены от прочего мира, у нас свои маленькие концепции того, что нужно делать, и потому мы взаимосвязаны и поддерживаем друг друга, как настоящая семья. Я бывала и на голливудском телевидении, и на съемочных площадках, но нигде нет такой любви, товарищества и взаимоуважения, как у нас. В любом производстве встречаются люди, готовые воспользоваться чужой беспомощностью и наивностью — от этого я и предостерегаю. Когда имеешь дело с сексом, душевное здоровье надо беречь вдвойне.

Конечно, все эти правила отнюдь не незыблемы. Самой мне все такие ошибки известны потому, что я таки совершила слишком многие из них.

 

Глава четвертая

Майкл заботился обо мне так же, как прежде это делала Никки. После того как завершились поиски квартиры, он потащил меня за покупками. Я как последняя дура грохнула пять тысяч из накопленных на фотосъемках шести тысяч долларов на белый диванчик для двоих, достаточно большой, чтобы на нем можно было спать. На настоящую кровать денег после этого уже не хватило, так что я купила матрас. Завершил убранство кофейный столик из магазина «Модернизм артизан» на Вентура.

Я и опомниться не успела, как мы с Майклом повалились на этот самый матрас. Неожиданно у меня завязался роман с Никки-мужчиной. Милый, заботливый, чертовски обаятельный парень, к тому же с потрясающими деловыми способностями — он как раз налаживал производство сумочек (которые я теперь вижу в «Нордстром» и «Ниман-Маркус»). Я вдруг почувствовала, что вполне освоилась в этой лос-анджелесской катавасии. Наконец-то жизнь снова стала казаться легкой.

Единственная проблема заключалась в том, что теперь я жила одна. Майкл только забегал, занимался сексом и несся дальше. Даже на ночь ни разу не остался. А я хотела, чтобы кто-то был со мной: ведь всю свою жизнь я спала под боком то у брата, то у Джека. Так я чувствовала себя в безопасности.

Чтобы хоть как-то восполнить нехватку человеческой компании, я купила маленький телевизор. Каждую ночь я спала на диванчике в крохотной, лишенной окон гостиной, с включенным телевизором. Вскоре он стал моим единственным другом. Майкл приходил все Реже и реже. Как водится, его отталкивала сама моя зависимость от него. Но я усвоила урок, преподанный Джеком: когда на мои жалобы, что Майкл как будто удаляется от меня, не последовало никакой реакции, я вычеркнула его из своей жизни. Теперь моя позиция была такова: либо я в автобусе, либо нет. И сидеть половинкой задницы я больше не собиралась.

Теперь у меня не было никого. Не было ни машины, ни денег, ни навыков для выживания. И день за днем я отбивалась от этой участи руками и ногами. Отец всегда предостерегал меня, что самое опасное место для одинокой женщины — это парковка. А в новом моем жилище располагался отдельный подземный гараж, смахивающий на декорацию к ужастику про маньяков. Маленькая дверка выходила на узкую, скудно освещенную лестницу. Я вечно боялась, что кто-нибудь выпрыгнет на меня оттуда.

В поисках работы я обзвонила нескольких фотографов, и мне сообщили, что придется месяца три подождать: мои снимки и так заполонили журналы. Той небольшой суммы, которую мне все-таки удалось получить, хватило на арендную плату и продукты. Каким бы соблазнительным ни казался легкий заработок, о возвращении в стриптиз я и не помышляла. Да я скорей собак согласилась бы выгуливать.

Каждый вечер я заказывала ужин в маленьком итальянском ресторанчике на углу, а потом, оставив его полусъеденным на полу у кровати, плакала, совсем как в детстве, пока меня не одолевал сон. Однажды я открыла дверь, чтобы впустить разносчика. Это всегда оказывался один и тот же тип: волосатый бугай с огромными лапами и прилизанными черными волосами, неизменно облаченный в застегнутую сверху донизу засаленную белую рубашку. Но в тот день вид у него был какой-то странный. Челюсти сжаты, глаза горят, голос вибрирует. Протягивая продукты трясущимися руками, он не сводил с меня глаз.

Я оставила дверь открытой и вернулась к диванчику за кошельком. Разносчик двинулся следом и закрыл дверь.

— Я тебя видел в журнале, голую, — прохрипел он. — Да, выглядела ты что надо. Мы с тобой сейчас…

Я завопила во всю мочь своих легких. Просто орала и орала без передышки. Я не сомневалась: меня сейчас изнасилуют. Но этот тип развернулся и припустил вон из моей квартиры. Вся дрожа, я рухнула на диванчик. Стало вдруг очень холодно; я свернулась в комок и уставилась в стенку. В таком оцепенении я пролежала, должно быть, несколько часов. До меня медленно доходило, что если и дальше сидеть сложа руки, то одной оборванкой на Голливудском бульваре станет больше. Мне не на кого было опереться: ни на Джека, ни на отца, ни на Никки, ни на Майкла; некому было проталкивать или опекать меня. Надо было самой распоряжаться своей жизнью и предпринять что-нибудь, чтобы выбраться из этой рутины. Тогда я и решила себя продать.

 

Глава пятая

— Привет, я Дженна Джеймсон. Вы меня, возможно, не знаете, но я снималась в «Шелковых чулках» компании «Хитуэйв». Нельзя ли договориться о встрече со Стивом Оренштайном где-нибудь на следующей неделе?

К моему удивлению, секретарша сказала «да». И даже не поинтересовалась, о чем я собираюсь с ним разговаривать.

— Пятница, в половине четвертого, вас устроит? — спросила она.

— Минуточку. — Я поворошила страницы журнала, чтобы могло показаться, будто я листаю еженедельник. — В этот день все забито, но я могу перенести некоторые встречи. Что ж, тогда увидимся. Спасибо.

Стив Оренштайн основал «Уикэд пикчерз» всего за пару лет до этого, в 1993 году, но уже выпускал больше дюжины фильмов в год. Его мать, бухгалтер по специальности, взялась за бухгалтерскую работу во «взрослых» журналах. Как и положено хорошей матери, она подыскала работу и для своего сына, и тот постепенно достигал все новых высот в производственной иерархии, пока наконец не решил основать собственную компанию — разумеется, взяв бухгалтером свою матушку.

В пятницу я залезла в обувную коробку, где хранились деньги на аренду, и извлекла оттуда тридцать долларов — на такси до Канога-парк и обратно. А потом убрала их назад: если не получу работу, то не расплачусь за жилье. Я позвонила Лайлу Дэнджеру и в последнюю минуту упросила его подбросить меня в Канога-парк.

Всю дорогу я была как на иголках, по телу струились крупные капли пота. В голове проносились подбадривающие слова отца, произнесенные по телефону. Я повторяла про себя снова и снова: я — козырь. Я должна войти в офис Стива с видом человека, только что подмявшего под себя весь мир. Это должно подтверждаться не только моими словами, но и движениями, манерой держаться, звуком голоса.

Я отдавала себе отчет, что мне нужна не просто работа, мне нужен контракт. «Уикэд» — компания небольшая, и до сих пор Стив Оренштайн предоставил контракт лишь Чейзи Лейн, красивой брюнетке-стриптизерше из Флориды.

Единственная проблема заключалась вот в чем: я понятия не имела, что именно должно содержаться в контракте, какую сумму следует запросить или какие условия можно считать приемлемыми. Но у меня возник план: вопрос денег я обсуждать не стану, зато объявлю, что главная моя цель — это слава. Я рассудила, что так скорее получу поддержку, ведь просить деньги — это значит отбирать что-то у них. А отблеск славы перепал бы и на их долю — не говоря уже о финансах. К тому же они поймут, что я буду вкалывать, а не работать вполсилы, лишь бы получить чек. Это как давняя голливудская система, когда актеры и режиссеры заключают отдельные соглашения со студиями, и те своей властью создают им громкие имена. Хотя эта система и кажется эксплуатационной по нынешним голливудским меркам, все же именно благодаря ей вошли в историю кино такие женщины-кумиры, как Бетти Грэбл, Мэрилин Монро, Бетт Дэвис, Мэй Уэст, Грета Гарбо и Джоан Кроуфорд.

Четверть часа я проторчала, обливаясь потом, в приемной, и наконец секретарша велела мне пройти в первую дверь направо. Меня затрясло, едва я переступила порог. Сам по себе офис впечатления не производил: обычная крохотная кабинка с голыми стенами из гофрированной стали. Но еще никогда в жизни мне не доводилось так волноваться, ибо сейчас на кону стояло все. Плана отступления у меня не было.

В комнате стояли только черный полированный стол и кожаная кушетка, и это мгновенно вызвало у меня отвращение. Все это выглядело таким низкопробным, неорганизованным, что в сердце невольно закралось беспокойство: а не слишком ли высокую ставку я сделала на эту лавочку? Но тут я как следует разглядела Стива.

Он сидел за столом, до подбородка заваленный стопками бумаг. Невелик ростом, с рыжими кудрями и радушной улыбкой. А глаза — у него были по-настоящему счастливые глаза. Только веко слегка подергивалось, и мне сразу полегчало: похоже, не одна я здесь нервничаю. И — вот что случается реже всего — за время нашего разговора Стив ни разу не опустил взгляд ниже моего подбородка. Он предоставил мне говорить и слушал, не перебивая. Сам он задал лишь два основных вопроса: «Вы по какому делу?» и «Что вы хотите с этого иметь?».

— Послушайте, — начала я. — Я снялась в миллионах журналов. Без чьей-либо помощи добилась того, что меня фотографируют чаще, чем любую другую девушку в этом бизнесе. В фильмах сцены с моим участием становились кульминационными. Я известна множеству людей. Я знаю себе цену и готова сделать следующий шаг. Главное для меня теперь — это стать самой яркой звездой за всю историю порноиндустрии.

При последних моих словах глаза Стива разгорелись. Либо он действительно поверил мне, либо его рассмешили разглагольствования о величии славы в устах двадцатилетки с детским личиком.

Я возложила надежды на лучшее и продолжала свое:

— Мы с вами хотим одного и того же. Вам принадлежит новая компания в индустрии. Для вас важны качество и совершенство, потому что вы хотите быть лучшими и величайшими. Я хочу того же для себя. И совместными усилиями мы этого добьемся. Так что, или вы подписываете со мной контракт, или я отправляюсь в другую компанию и возвожу ее на самую вершину. Решать вам. С вами или без вас, я стану звездой, так давайте сделаем это вместе.

Никакой подготовки у меня не было. Я просто несла что на ум взбредет. Я покосилась на Стива. Он взирал на меня с благоговением. «Сработало», — пронеслось у меня в голове.

— Хорошо, — произнес Стив. — Будем вместе.

Он проводил меня к своей ассистентке и продиктовал:

— «Я, Дженна Джеймсон, согласна заключить контракт с «Уикэд пикчерз». Я согласна сняться в восьми фильмах производства «Уикэд» за год, с оплатой шесть тысяч долларов за фильм».

Внезапно меня ужалила мысль: а вдруг моя новизна для них поблекнет и они наберут целую компанию девиц?

— Если хотите получить мое согласие, то я у вас должна быть главной, — уперлась я. — Так что если вы надумаете нанять других девушек, то сначала я должна их одобрить.

Ассистентка подняла глаза на Стива, и, к моему изумлению, он согласно кивнул. Ассистентка вытащила из машинки лист бумаги. Мой контракт. И, раз мне так уютно было рядом со Стивом, я тут же его подписала. После этого мы стояли, сияя, как друзья, повстречавшиеся после долгой разлуки. Стив осведомился, не хочу ли я чего-нибудь в качестве дополнительного бонуса, положенного при заключении контракта, и я попросила то, в чем отчаянно нуждалась: холодильник.

Еще ни одна девушка не входила в этот бизнес со словами «Я стану звездой и завоюю мир», да еще в те времена. Но именно это меня и выделяло. Я знала — «Уикэд» поможет мне добиться цели. Впрочем, целиком отдавая себя в их распоряжение, я была весьма наивна. Без адвоката подписать контракт в два предложения — такая оплошность могла стоить карьеры. Но, по счастью, я переступила порог конторы самого порядочного человека в мире «взрослых» фильмов. И хотя больше мы уже не работаем вместе, таковым он остается и по сию пору.

Со Стивом Оренштайном (крайний слева).

 

Глава шестая

Резюме

Имя: Стив Оренштайн

Возраст: 38

Положение: Владелец «Уикэд пикчерз»

СЕМЕЙНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Мой отец работал автомехаником в Нью-Йорке, покуда артрит не сковал ему руки. Доктора посоветовали ему жить в более сухом климате, и так мы перебрались в Южную Калифорнию.

В поисках работы мама откликнулась на газетное объявление, гласившее, что в «Линдон дистрибьюторз» требуется менеджер/бухгалтер. Мама даже не поинтересовалась, что именно распространяет эта компания, пока не начала там работать; тогда и выяснилось, что речь идет о журналах «для взрослых».

ОПЫТ РАБОТЫ

Летом, после окончания школы, я устроился работать в «Линдон» на склад товаров. Спустя некоторое время племянник владельца, Фред Альфано, нанял меня в свою компанию, распространявшую по «взрослым» книжным магазинам журналы, игрушки и фильмы.

Поступив в колледж, я продолжал работать «набегами», пока, уже будучи на втором курсе, не решил расстаться с учебой окончательно. У Фреда не было свободных вакансий на полную ставку, и он предложил мне поучиться работе у всех сотрудников компании. Он хотел, чтобы я провел с каждым по две недели, так что, если бы кто-нибудь из сотрудников заболел, я подменил бы его.

Однажды, придя на работу, я застал следующую картину: все складские менеджеры, во главе с руководителем, выстроились в конторе Фреда. Он проверял их на детекторе лжи. Фред и мне устроил такую проверку, и я ее, разумеется, выдержал. А вот руководитель провалился. Фред поручил мне две недели болтаться за этим парнем и учиться его ремеслу. А потом его уволил. И так я, в возрасте двадцати лет, оказался руководителем всех его складов.

Одна из компаний, у которых мы закупали изрядное количество продукции, именовалась СПЛК, и за время сотрудничества с ними я подружился с сыном владельца, Стюартом Таппером. Шел 1982 год, распространение порнофильмов на видео еще было редкостью. Стюарт хотел организовать в компании отдел видеопродукции и нанял меня себе в помощники.

Но спустя три недели после того, как я начал там работать, у Стюарта обнаружили болезнь Ходжкина. Стюарт, по сути, был мозгом компании, именно ему предстояло официально унаследовать бизнес, когда его отец отойдет от дел; теперь же его идея о видеоподразделении оказалась заморожена, а сам он два года провел на лечении. В конце концов и Стюарт, и его отец умерли — один через тридцать дней после другого.

Я продолжал трудиться на складе СПЛК, пока мне не позвонил один приятель по бизнесу; он сообщил мне, что есть некий парень по имени Руби, владелец видеодистрибьюторской компании под названием «Х-Сайтмент Видео», и этому Руби нужен управляющий складом. Меня это не заинтересовало, но с Руби я тем не менее встретился. И таким он оказался деловым типом, что я в результате проработал у него с 1984 по 1993 год.

Году в 1990-м он сказал мне:

— Помнишь, когда я тебя нанимал, то говорил: вот будут у тебя собственные деньги — и мы затеем что-нибудь вместе?

Я помнил. Руби обещал многое, и до сих пор все выполнялось.

— Ну так вот, я бы хотел, чтобы ты сам занялся производством — в качестве моего партнера.

Так появилось «Х-Сайтмент продакшнз». Но такое сотрудничество повлияло на наши отношения, и, как происходит с большинством партнеров, мы разругались из-за денег. Мы выпустили двадцать четыре фильма и поделили их между собой; после этого я оставил «Х-Сайтмент».

Впервые со времен окончания школы я не работал ни на кого. И не хотел делать этого снова.

ПРОФИЛЬ КОМПАНИИ

К этому времени у меня был тринадцатилетний опыт работы в порнобизнесе, особенно в сфере распространения, что мне изрядно поднадоело. И я решил основать свою собственную производственную компанию. Цель была проста: возместить заработок, которого я только что лишился.

Сначала штат сотрудников состоял из меня самого, комиссионера, знакомого по «Х-Сайтмент», и моей матери, исполнявшей обязанности секретаря и бухгалтера. Мы решили назвать компанию «Оазис». Звучало солидно, а я собирался снимать фильмы «для парочек», где требовался относительно высокий уровень. Я хотел выпускать небольшое количество картин, каждой из которых можно было бы гордиться. Но кто-то из коллег по бизнесу услышал от меня название «Оазис» и сообщил, что оно уже взято — и зарегистрировано.

Я сдал лишний офис своему другу, независимому комиссионеру. Однажды мы сидели у него и ломали голову над новым названием. Мой друг был первым, кто произнес «дурной» — wicked. Мне это понравилось с ходу; один из фильмов, выпущенных в «Х-Сайтмент», носил как раз такое название. То, что надо: «Уикэд пик-черз» — «Дурные картины».

ТАЛАНТ КОМПАНИИ

ЧЕЙЗИ ЛЕЙН

Вскоре после открытия наш порог переступил Лаки Смит, агент, которого я знавал, еще работая в «Х-Сайтмент». Он хотел, чтобы я заключил контракт с одной из его клиенток. Но я объяснил ему, что ни в каких контрактах с девушками не заинтересован. Мой бизнес — фильмы, а не девочки.

Но после того, как мы сняли первые фильмы, а их так никто и не оторвал с руками, я забеспокоился. Попробуй убеди покупателей, что твоя продукция лучше и выше качеством, чем у конкурентов, если каждая компания утверждает то же самое. Я позвонил Лаки и сказал:

— Я бы хотел посмотреть снимки той девушки, о которой ты говорил.

Если дистрибьюторы не верят, что мы отличаемся от других, может, девушка, выделяющаяся среди остальных, убедит их в этом.

— А я-то думал, тебе это не интересно, — отозвался Лаки.

— Я изменил свое мнение.

Так Лаки вернулся в наш офис и показал мне фотоснимки Чейзи Лейн. Это была красивая брюнетка, никогда раньше не снимавшаяся в фильмах. Я знал, что если мы создадим этой девушке имидж и раскрутим ее, то искать ее люди будут в одном месте: в «Уикэд».

Конечно, у нас еще не хватало опыта, чтобы руководить талантом. Посреди первого же фильма для «Уикэд» Чейзи сделала операцию по увеличению груди, и разница в размерах была заметна в картине. Но сам фильм, «Изначально дурная женщина», имел такой успех, что компания тотчас оказалась на коне.

ДЖЕННА ДЖЕЙМСОН

Когда срок контракта Чейзи истек год спустя, она решила остаться у нас еще на несколько месяцев — пока не определится, что дальше делать в жизни. Тем временем позвонили мои друзья, Брэд и Синтия Уиллис, фотографы, которые отвечали (и отвечают) за обложки наших боксов и разработку бренда; они сказали, что как раз сняли для обложки другой компании красавицу-модель. Звали ее Дженна Джеймсон, и Брэд с Синтией предлагали залучить ее к нам. Я об этой модели никогда не слышал и вовсе не рвался заключать контракт с другой девушкой. Компания преуспевала, и к нам приходили все новые и новые актрисы, хотя ни одна из них не выделялась так, как Чейзи. Следующий контракт мог быть заключен только с подобием Чейзи, а мне этого не хотелось.

Через месяц или чуть позже я навел справки об этой девушке, Дженне, но мне сообщили, что она занята проблемами личного характера и оставила бизнес. Месяцев девять спустя Чейзи объявила нам, что покидает компанию. И тут по совпадению позвонили Синтия и Брэд. Они поведали, что Дженна вернулась и стала еще краше, чем прежде. Так что, когда мы с Дженной уславливались о встрече по телефону, ей и невдомек было, что я уже ждал ее появления.

Однако ни одного из ее фильмов я еще не видел. Более того, не видел даже фотографий. Когда она появилась на пороге, я был ошеломлен. До чего же она казалась милой и невинной (была она такой в действительности или нет — это другое дело). Я поверить не мог, что существо с подобной внешностью захочет полезть в этот бизнес. На миг я грешным делом подумал, что девушка просто ошиблась дверью.

В те времена порнозвезды часто зарабатывали в стрип-клубах. А стриптизерши часто снимались в фильмах, просто танцуя. Поэтому первым делом я спросил Дженну, каковы ее мотивы и не хочет ли она лишь танцевать в эпизодах.

— Нет, я уже натанцевалась, — ответила она. — Это не то, чего я ищу.

— Тогда чего же вы ищете? — спросил я.

И она ответила:

— Я хочу быть ярчайшей порнозвездой всех времен.

— Что ж, это великая цель, — сказал я. Именно такой ответ я и хотел услышать.

В последующие три часая расспрашивал Дженну обо всем, что мне только приходило в голову, — откуда она, насколько в курсе ее семья, чувствует ли она себя комфортно, занимаясь этим, каковы ее планы на будущее и готова ли она к тому, что теперь о ее работе узнают все. Но ярче всего в моей памяти отпечаталось, как я спросил Дженну, насколько свободно она чувствует себя в секс-сценах и нет ли каких-нибудь моментов, о которых мне следует знать заранее.

Дженна взглянула мне прямо в глаза и произнесла:

— О сексе не беспокойтесь. С этим проблем не будет.

У нее на все был правильный ответ. Я объявил, что подпишу с ней контракт прямо здесь и сейчас.

 

Глава седьмая

Далее приводится типичный контракт для съемок в порнофильме, из которого исключена вся идентифицирующая информация. Здесь он представлен в своем окончательном варианте, после проведения переговоров. Однако, как и большинство контрактов, он значительно склоняется в сторону интересов производящей компании. Если вы возьмете на себя труд вчитаться в этот контракт повнимательней, то найдете там много моментов, на которых женщину-актрису могут поиметь — как в буквальном смысле, так и в переносном. Подписывая бумаги, многие девушки не включают туда собственные требования. Но любой толковый адвокат скажет: контракты не созданы для блага и защиты интересов одной стороны — они для обеих сторон.

ДАННЫЙ ДОКУМЕНТ ЯВЛЯЕТСЯ СОГЛАШЕНИЕМ МЕЖДУ

___________________(производящая компания) в дальнейшем именуемая «Компания», и

___________________(порнозвезда)

в дальнейшем именуемая «Талант»

1. Условие: Этот контракт действителен в течение двенадцати (12) месяцев, начиная с 1 января 2004 г. до полуночи 31 декабря 2004 г. Существуют четыре (4) варианта в течение одного (1) года, которые Компания вправе выбрать с предварительным письменным Уведомлением за шестьдесят (60) дней.

2. Производство: Талант обязуется играть, исполнять роли, представлять, принимать участие в прослушиваниях, постановках и сценах жестко-эротического характера в течение действия контракта, заключенного по взаимному согласию сторон, для развития карьеры Таланта. Сцены могут включать в себя любую из нижеследующих комбинаций (на усмотрение Компании): Девочка/девочка; Девочка/девочка/девочка; Мальчик/девочка и Группа. Участие в сценах, включающих анальный секс и ДП (двойную пенетрацию), оставляется полностью на усмотрение Таланта. Компания снимет Талант как минимум в шести (6) ролях за год и может увеличить это число в соответствии с запросами рынка. Компания будет использовать Талант в других произведениях в течение года и представит Талант как минимум на шести (6) обложках боксов.

3. Исключительность: Работа Таланта в видео- и кинопродукции во время действия соглашения будет осуществляться исключительно для Компании или с письменного разрешения Компании. Компания имеет исключительное право фотографировать или как-либо иначе воспроизводить любые действия, позы, сцены и изображения Таланта и передавать их любым средствам массовой информации. Талант передает Компании, единственно, исключительно и постоянно, какие бы то ни было права на фотографии, изображения и записи и все прочие результаты своей деятельности на службе Компании. Вся побочная продукция, включая (но не ограничиваясь этим) фотосъемки, кино- и видеоработы, танцы (в фильме или как-либо иначе), «холостяцкие вечеринки» и любые другие услуги в сфере развлекательной индустрии, должна осуществляться с письменного разрешения Компании и не может быть отклонена без разумных на то оснований.

4. Реклама и продвижение: Компания обязуется активно продвигать и рекламировать видео- и кинофильмы с участием Таланта, равно как и продукцию любого другого рода, которая будет способствовать распространению известности Таланта среди публики. Талант будет участвовать в таких мероприятиях, как деловые встречи и вечера, что необходимо для собственного карьерного роста и повышения продаж видео-, DVD- и кинопродукции Компании. Талант обязуется сотрудничать с Компанией в соответствии с лицензионными договоренностями («Лицензионное соглашение»), введенными Компанией для лицензирования, производства и распространения новой продукции или любой другой продукции с использованием имени, имиджа или подобия Таланта. Компания будет содействовать продвижению Таланта посредством Интернета, и Талант может иметь собственный веб-сайт, связанный с вебсайтом Компании. Веб-сайт Таланта и весь доход от него являются исключительной собственностью Таланта.

5. Компенсация: Талант будет получать ежемесячную компенсацию в размере 3000 долларов, выплачиваемую первого числа каждого месяца. Если Талант по какой бы то ни было причине не сможет участвовать как минимум в четырех (4) сценах в месяц, компенсация за этот месяц будет сокращена за каждую сцену, в которой Талант не будет принимать участия, на сумму не менее а) 800 долларов; или б) стоимость замены Таланта в этих сценах. Талант будет получать пять (5) процентов дохода от видео- и DVD-продукции, где она фигурирует на обложке бокса, после того как Компания окупит стоимость этой продукции. Под стоимостью подразумеваются все средства, затраченные на выпуск видео- и постпродукции, а также на рекламу, сбыт и прочие расходы, связанные с производством. Несмотря на вышесказанное, сверхприбыль распределяется среди всех талантов Компании, упомянутых на обложке бокса; например, если Талант и вторая актриса Компании фигурируют на обложке бокса продукции, Талант получит 2,5 процента дохода от продукции. Дополнительная компенсация в соответствии с перечнем А прилагается здесь же для отсылок.

6. Внешний вид: Талант подтверждает, что во все время действия Соглашения будет тщательно заботиться о своем здоровье, весе и внешнем виде. Компания может расторгнуть Соглашение в любой момент, если Талант не сможет поддерживать свой внешний вид на уровне, полностью определяемом Компанией.

7. Закон и мораль: Талант обязуется постоянно соблюдать все законы, правила и постановления и будет воздерживаться от злоупотребления наркотиками и алкоголем и от проституции (в том числе и легальной). Талант обязуется действовать в соответствии с полным пониманием того, что успех и высшие интересы Компании в значительной степени зависят от заинтересованности публики и от ее одобрения Таланта как актрисы. Таким образом, Талант обязуется постоянно вести себя в соответствии с социальными установками и общественной моралью и достоинством, насколько это может относиться к актрисе порноиндустрии. Талант не совершит никаких действий и не будет вовлечена ни в какую ситуацию или происшествие, которые могут повредить интересам Компании; или повлечь за собой общественное порицание, презрение, скандал или осмеяние; или шокировать, оскорбить или задеть общественность; или неблагоприятно отразиться на Компании, независимо от того, станет или не станет это достоянием общественности. Талант подтверждает, что Компания может по своему усмотрению прекратить выплату сверхприбыли, если Талант окажется вовлеченной в некие действия или причинит ущерб Компании.

8. Компания имеет право расторгнуть это соглашение в любое время, если какое-либо из условий данного соглашения будет нарушено.

В подтверждение вышесказанного указанные стороны принимают условия данного соглашения:

__________________(Производящая компания)

__________________(Порнозвезда)

ПЕРЕЧЕНЬ А

Дополнительная компенсация

Однополый анальный интеркурс (исключая ДП и «нехватку воздуха»): 125.00$ за сцену.

Анальный интеркурс с противоположным полом (исключая ДП и «нехватку воздуха»): 250.00$ за сцену.

Двойная пенетрация с противоположным полом (исключая «нехватку воздуха»): 400.00$ за сцену.

«Нехватка воздуха» (трое мужчин при одновременной пенетрации): 650.00$ за сцену.

Групповой секс: 250.00$ за каждого партнера свыше трех.

 

Глава восьмая

Снимаясь в первых картинах для «Уикэд», я изменила своему правилу: не обзаводиться друзьями. Впервые в жизни мной овладевала горечь. Я переживала из-за того, что Никки и Майкл бросили меня; наступило осознание того, что если я хочу чего-то достичь в этом мире, то добиваться этого придется самой. Всем остальным до меня нет дела, у каждого свои проблемы и свои представления о том, чего они хотят.

Я считала, что каждая девушка ко мне ревнует, а каждый парень просто хочет со мной переспать. Одним из самых мерзких был Родни Хопкинс. Член съемочной группы «Уикэд» Род утверждал, что он фотограф и хочет поснимать меня «мальчик с девочкой» для разворота журнала «Oui». Я ответила, что сделаю это только с Лайлом Дэнджером, и мы назначили съемки на полдень четверга.

В то утро я заглянула в свой календарь и обнаружила, что это время, оказывается, уже занято. Я фотографировалась у Сьюз. Тогда я позвонила Роду, наврала, что надо проделать кое-какую работу для «Уикэд», и перенесла встречу на 6 вечера. И пообещала за это явиться уже загримированной (заодно не придется объяснять, почему я уже накрашена для фотосъемок).

Из студии Сьюз я кинулась прямо на встречу с Родом, который организовал очаровательную съемочную площадку в кафе, расставив на стойке вазочки с мороженым. Но это оказались самые отвратительные фотосъемки в моей жизни. Я раскинула ноги — Род сострил, что по всей комнате отдается эхо. Встала «раком» — он прокомментировал, что для моего зада нужен фотообъектив «рыбий глаз». Весь вечер Род нес такое, что при женщинах не говорят вообще и уж тем более — когда хотят, чтобы они выглядели сексуально. Так что я быстренько промотала все позиции, чтобы отделаться от него побыстрее. Опыта у меня к тому времени уже набралось достаточно, чтобы мы управились за два часа, и это произвело на Рода особое впечатление.

После этого Род названивал почти каждый вечер. Я никогда не давала ему номера своего телефона, не иначе он раздобыл его в документах. Никаких авансов я ему тоже не делала, так что один бог ведает, что он там себе возомнил. Впрочем, какая разница: каждый раз, когда Род меня куда-нибудь приглашал, я отговаривалась, что занята.

Я бы сказала Роду, что ничего не выйдет, даже если бы он мне нравился. Еще раз связаться с чьими-нибудь заскоками и ревностью — нет уж, спасибо. Новые отношения я воспринимала как залог нового предательства. И теперь каждый день после работы я отправлялась домой и смотрела телевизор. Я даже не отвечала больше на звонки Лайла. И чем дольше длилось мое одиночество, тем больше я серчала на весь мир. Я пыталась возвести вокруг себя такую оболочку, которая заслонила бы меня от всех и защитила от новой боли.

Однажды вечером зазвонил телефон. Это оказалась жена брата, Селена. Новости у нее были и хорошие, и дурные. Хорошие заключались в том, что она ждала ребенка. Она передала трубку Тони. Мой брат по-прежнему был чист от наркотиков. «Я стал другим человеком», — заявил он. Тони очень серьезно готовился к грядущему отцовству и устроился в Ридинге на строительную работу. Плохая же новость заключалась в том, что у моей бабушки по отцовской линии обнаружили рак груди, и теперь ей предстояла двойная мастэктомия.

Хотя общественная жизнь и материальное положение у меня практически не изменились, моя звезда уже начала свое восхождение в мире порно, и ознаменовалось это разворотом в «Порновидеоновостях» (ПВН) — крупнейшем внутреннем издании в индустрии. Впоследствии ПВН решились впервые выпустить собственную продукцию в сотрудничестве с ВКА, крупнейшим создателем порнофильмов на тот период. На главную роль они пригласили меня, и, совсем как заведено было в старых студиях Голливуда, «Уикэд» ссудила меня им в расчете на ответную любезность.

Съемки длились уже неделю, когда однажды вечером, вернувшись домой после сцены с Кайли Айерленд, Фелисией и Винсом Войером, я почувствовала боль в горле. Я не придала этому значения — в детстве мне часто нездоровилось. Но к концу съемок горло распухло так, что стало трудно глотать, и я даже толком не могла разговаривать. Вернувшись домой, я посмотрела в зеркало и обнаружила, что все горло покрыто огромными белыми буграми. Я не представляла, что со мной творится, и, что еще хуже, до меня вдруг дошло: я же ничего не знаю в Лос-Анджелесе. Где здесь больница, где аптека, где склад скобяных изделий, а где просто дружеское лицо. Никогда еще мне не было так плохо — и бороться с этим пришлось в одиночку.

Я постучалась к соседям, пожилым супругам, с которыми мы прежде даже простым «здрасьте» не обменивались, и спросила, куда можно обратиться за помощью. Было уже 9 вечера, и соседи отослали меня в ближайшую клинику. Два часа я промаялась в затхлой комнатушке, набитой орущими детьми. Наконец меня осмотрел какой-то лопух. Велел мне открыть рот, заглянул туда и изрек:

— Это у вас острый фарингит.

Я объяснила докторишке, что у меня аллергия на большинство антибиотиков, и он порекомендовал новый препарат под названием биаксин. Я получила его по рецепту в ближайшей аптеке, пошла домой, растворила лекарство в воде и с трудом пропихнула в отекшую глотку эту гадость. Минут через десять я почувстовала себя как в дурмане, голова казалась совсем невесомой. Ясно, к гадалке не ходи: этот козел всучил мне как раз то лекарство, на которое у меня аллергия.

Я легла в постель и попробовала заснуть. Мне все еще мнилось, что утром все будет в порядке. Но едва моя голова коснулась подушки, как руки и ноги принялись распухать и покрываться сыпью.

Я кинулась в ванную и уставилась в зеркало. Раздуло меня, как какой-нибудь персонаж в «Shallow НаЬ», только еще и с ветрянкой. Губы стали совершенно бесцветными, точно я кое-как размалевала их дешевой розовой помадой; язык распух так, что, не прикусив его, нельзя было закрыть рот; кожа висела струпьями, как от солнечного ожога. Вокруг носа и рта разрасталась чесоточная сыпь.

Мое тело разваливалось прямо на глазах. Я присела в туалете — жгло так, словно на открытую рану попала соль. Мной овладела паника: а вдруг диагноз неправильный? А если на съемочной площадке я подхватила кое-что похуже фарингита? Когда я вновь отправилась в ванную через полчаса, боль была такая, что я закричала. Пришлось сдерживаться и выпускать все из себя постепенно — до того было худо. Когда я подтерлась, кожа отошла сначала струпьями, а потом и целыми лоскутами. Кровь отхлынула от лица, сердце бешено забилось, тело похолодело как лед. Что за чертовщина со мной творится? Я поднялась с унитаза, выкрикнула что-то неподобающее вроде «Твою мать!» — и отключилась на полуслове, при падении стукнувшись головой о стульчак. Сама не знаю, что именно меня вырубило — удар, потрясение или болезнь.

Когда я очнулась (судя по освещению, времени прошло немного), в голове царил туман. Я даже не осознавала, что я вся в поту, трясусь, а голова разбита в кровь — просто понимала, что мне нужна помощь. Я приползла в гостиную и ухватилась за ящик, одновременно служивший мне столиком. На пол посыпались рецепты, мелочь, визитные карточки. Я в отчаянии рылась среди них, отыскивая имя кого-то, кто оказался бы другом, кто сумел бы помочь. Набрать 911 мне и в голову не пришло.

Наконец я наткнулась на телефонный номер Рода, нацарапанный на оборотной стороне рецепта «фритос». Знак свыше, не иначе. Если он так мечтал меня добиться, то вот его шанс. Я позвонила, и уже через пять минут он был у моей двери.

При виде меня Род чуть не обделался. Бледная, потная, вся в сыпи и в струпьях, я тряслась и едва не давилась собственным языком. Род отвез меня в пункт «Скорой помощи» Медицинского центра Северного Голливуда. Там как только меня увидели, так тотчас взгромоздили на тележку, умчали в палату, засунули под капельницу и вызвали врача.

Врач вошел в палату и вогнал мне в бедро шестидюймовую иглу. Едва кортизон влился в кровь, дрожь унялась, температура спала, вернулись жизненные силы. Я вновь пришла в себя — и это было самое счастливое ощущение в моей жизни.

— Еще пятнадцать минут — и ваши дыхательные пути были бы перекрыты полностью, — проинформировал врач. — Если бы вы не обратились к нам, то задохнулись бы. Едва не пришлось вводить трубку.

Мое состояние объяснялось аллергической реакцией, но такой тяжелой, что я еще шесть недель не могла работать. Я обзвонила других девушек, снимавшихся в фильме, и сообщила, что кто-то на площадке заразил меня фарингитом. И оказалось, что Кайли хорошо известно, кто именно: она сама. Итак, я валялась на кушетке, восстанавливая силы, день за днем смотрела идиотские телепередачи и уплетала пятнадцатицентовую лапшу из пакетиков, поскольку никаких заработков у меня, понятно, в это время не было. (Я ем эту лапшу и по сей день, только иногда добавляю чуток риса; перец тоже хорошо подходит.)

Впоследствии я где-то вычитала, что самоубийство — это своего рода пусковой механизм в поведении человека, наподобие рвоты. Это вызвано ощущением собственной ненужности, когда само твое существование кажется лишним в общественной иерархии. Такое случается в ходе эволюции с некоторыми животными, чтобы их потомки смогли выжить при оскудевших запасах пищи. Умом понимаешь, что это правильно, и все же, оглядываясь назад, я недоумеваю: а на что я, собственно, жаловалась? Я подписала контракт с «Уикэд», сделала первые — и трудные — шаги к своей цели, в кои-то веки смогла что-то осуществить. И все-таки не была счастлива.

А все потому, что на самом деле ничего не изменилось. Я торчала все в той же квартирке с обувной коробкой и без мебели. Я была не просто одинока и несчастна, но и больна и разбита настолько, что не добралась бы ни до пистолета, ни до таблеток. Когда ты молод, это первое, что приходит в голову, потому что кажется самым простым. Порой ночами я думала, что не дотяну до утра. Я засыпала с ощущением того, что мое сердце совсем ослабело и вот-вот остановится. Значит, я таки подвела отца: ведь у меня не хватило пороху, чтобы выстоять в этом мире.

Теперь я понимаю, каково новеньким девочкам в этой индустрии. Здесь тяжело. Ты получаешь деньги, но жертвуешь шансом вести нормальную жизнь. Никто не приходит сюда подготовленным — ни в умственном, ни в эмоциональном, ни в социальном плане — к узнаванию, давлению и к психологическим отзвукам этой работы. У большинства нет твердой опоры. Людям и невдомек, что вся необходимая им сила исходит изнутри. И в результате они связываются либо не с тем человеком, либо не с тем наркотиком.

Мне нужен был кто-то. Преодолеть это в одиночку я не могла. И осознание этого особенно угнетало, поскольку в глубине души я знала, что это не так. Я справлялась одна до сих пор. Мне же это было под силу. Но случались такие моменты — страх, болезнь, готовность к самоубийству, — когда мне надо было знать: есть рядом человеческое понимание и тепло, есть некто, кто в любой момент войдет в мою дверь, как в детстве входил папа, вернувшись с работы, и убедит меня в том, что я действительно кому-то дорога на этом свете. Говорят, зрелость проходит три стадии: зависимость, независимость, взаимозависимость.

Я взглянула на календарь: шел март. Семь месяцев я провела в Лос-Анджелесе, не заводя друзей, не ходя на свидания и вообще почти не выбираясь из дома. Пора кончать с этим затворничеством — иначе я сгнию в своем закутке.

 

Глава девятая

Первым фильмом, в котором я снялась по контрактуй «Уикэд», была «Бесценная». Картину мы снимали в «Стерлинг Студио», красивом тон-ателье, которым заправлял развязный высокомерный придурок по имени Джей Грдина, не иначе как подрядившийся действовать мне на нервы — возможно, потому, что он как раз крутил роман с моей предшественницей по «Уикэд» Чейзи Лейн.

Раз мне позволили самой выбирать себе партнеров, я решила попробовать Питера Норта. Я хотела показать, на что способна, а Питер славился лучшим причиндалом в нашем бизнесе. Размером с бутылку кока-колы, и кончал он целыми пригоршнями. К тому же Питер считался профессионалом. На площадке он ни с кем и словом не обмолвился: просто пришел, сделал свое дело и удалился. Вплоть до сегодняшнего дня я услышала от него максимум три фразы.

Наша сцена происходила на крыше старомодного автомобиля, и получилась она феноменальной. Когда Питер начал трахать меня, я испытала настоящий шок. Он раскрыл меня так, что ни о чем другом я думать уже не могла. Кончая, он залил и меня, и машину. Сногсшибательный парень.

На следующий день на площадке появился новый исполнитель: Стивен Сент-Круа, из тех мужчин с квадратной челюстью, которые неизменно пользуются успехом и кого по внешности и внутренней напряженности можно сравнить с Рэем Лиоттой. Хотя совместной сцены у нас не было, я ему приглянулась. Спустя несколько недель после того, как я решила вновь выбираться в люди, Стивен позвонил и спросил, не составлю ли я ему компанию на так называемой «Ночи звезд» — ежегодном благотворительном балу, организуемом Коалицией свободы слова. Впервые за несколько месяцев я ответила согласием на приглашение покинуть квартиру.

Я облачилась в темно-синее бархатное платье, и Стивен заскочил за мной на лимузине, который взял напрокат вместе с несколькими своими друзьями. Никогда прежде я не появлялась в свете, но, стоило мне переступить порог конференц-зала, где проходило торжество, все головы тотчас повернулись в мою сторону. Я чувствовала себя как Золушка на балу у принца. Всем хотелось узнать, что это за новая девушка объявилась в городе.

Нет слов, чтобы описать, как это польстило самолюбию Стивена. Весь вечер парень не отходил от меня ни на шаг. Фоторепортеры, осаждавшие звезд, то и дело просили его позировать вместе со мной. Понятное дело, за весь вечер я выдавила из себя не больше двух десятков слов: я же не привыкла вращаться в свете. Больше года мне толком и поговорить было не с кем, к тому же я никого, кроме Стивена, не знала.

Когда мы подъехали к моему дому, я уже была изрядно под хмельком. Стивен довел меня до двери, чмокнул в щечку и укатил. Я очень удивилась, что он не предпринял никаких поползновений, но это оказалось мудрым шагом с его стороны, поскольку в конце концов между нами завязались более близкие отношения.

Следующее, что мне требовалось совершить в жизни, это обзавестись автомобилем. Но, получая шесть тысяч за фильм и снимаясь в восьми лентах за год, копить пришлось бы вечно. Однако Стивен как-то раз допустил оплошность: спросил, что он может для меня сделать, а я попросила фургончик. Тогда Стивен привел меня в автосалон и предложил «Корветт». Я ткнула в красивый черный автомобиль с откидным верхом — и он стал моим. Жизнь понемногу начала проясняться. Теперь, когда я могла сама разъезжать повсюду, больше не нужно было гонять милягу Лайла как мальчика-невольника. К тому же его звезда тем временем тоже начала разгораться.

Когда Бадди увидел, что я раскатываю на новеньком «Корветте», то принялся подталкивать Никки обратно под прицелы камер. Ну а раз Бадди разгорелся энтузиазмом на этот счет, то и Никки разделила его мнение. Впрочем, поправить уже ничего было нельзя, и, хотя порой мы виделись на съемках, но вне площадки не обменялись и словом.

Во время съемок первых фильмов «Уикэд» я знай себе помалкивала и впитывала все происходящее вокруг. Я наблюдала, как обращаются с другими девушками (в основном как с секс-игрушками) и что за люди всем заправляют на съемках (как правило, мужчины-режиссеры). Я была исполнена решимости не просто служить куклой для «траха», но и добиться как можно большей власти вне кадра.

И тут-то и появилась Джой Кинг. Джой попадав индустрию по чистой случайности. В 1984 году с помощью своей соседки по комнате она устроилась в бухгалтерию «Кабальеро». Начала она с фильмов для детей, но через пару лет перешла в подразделение «порно».

Доходы «Кабальеро» как раз пошли на спад, когда Стив основал «Уикэд». Как ему ни хотелось работать с Джой, средств на то, чтобы включить ее в штат, у него не было. Но в ту же неделю, когда Стив нанял меня, он подумал, что Джой тоже могла бы пригодиться. И он заключил сделку: Джой займется делами с компанией «Адам & Ева», отвечающей за почтовые заказы, а также маркетингом и связями с общественностью. И Стиву, и мне было ясно: съемки — лишь часть моей работы. Надо было еще и раскручиваться, завоевывать мир, так, словно все это — одна огромная «Бешеная лошадь». Итак, первоочередная задача Джой была проста: «засветить» мое лицо в средствах массовой информации. Она взялась за эту работу, даже не видя продукта.

Настал день, когда Стив представил нас друг другу в своем офисе. Едва я взглянула на Джой, в голове промелькнула мысль: «Горячая сучка. Как ее угораздило стать публицистом?»

С такой внешностью Джой вполне могла находиться по ту же сторону камеры, что и я. Буфера у нее были огромные, и она не носила лифчик. Сама я в тот день была облачена в джинсы и теннисные туфли. И сразу поняла, что при виде меня Джой испытала разочарование.

— Так это ты? — спросила она. — Какая ты крохотуля.

— Видимость обманчива, — заверила я ее.

Через четверть часа мы стали лучшими подругами. У нас было одинаковое чувство юмора и отношение к жизни: как и я, Джой не воспринимала слова «нет». Общительная, компанейская, дружелюбная девчонка, она в то же время была такой отъявленной матерщинницей, что ни один мужик не рисковал с ней связываться. И она буквально излучала сексуальную энергию: в ту пору я, наверное, была единственной девушкой, с которой она не переспала.

Когда я поведала Джой о том, как преподнесла Стиву свои планы на будущее, она улыбнулась так, что щеки у нее стали такой же величины, как и груди.

— Класс, — сказала она. — Выходит, так: Стив хочет отхватить на рынке долю побольше, а ты хочешь стать ярчайшей звездой всех времен. Это будет улет.

И я подумала:

«Наконец-то у меня есть сообщница».

 

Глава десятая

— Когда ты проговорила первую фразу на съемках «Бесценной», — сказал Стив Оренштайн, или Мигунчик, как я его теперь называла, — у меня от сердца отлегло. Ты умеешь играть.

Сама-то я так не думала. По правде говоря, я просто произносила текст, стараясь не выглядеть при этом полной дурой. Но я догадываюсь, что такое, по мнению Стива, была хорошая игра. Он хотел за шесть дней отгрохать настоящую крупнобюджетную постановку в 120 000 долларов — свой самый крутой фильм. И он притащил мне безумную байку, написанную милой бабусей, художницей по имени Рэйвен Таучстон. Она была основана на подлинной истории Эда Вуда, рядившегося в женские тряпки режиссера, который стряпал настолько плохие фильмы, что в чем-то они даже были хороши — вроде «Plan 9 from Outer Space».

Сценарий Рэйвен представлял собой «фильм в фильме» о трансвестите-порнорежиссере, снимающем манерную классику. Стивен Сент-Круа играл Эда Вуда. Мигунчик затеял высококонцептуальный фильм в стиле претенциозных лент Джона Уотерса — только «обнаженки» и секса должно быть побольше. Он так серьезно относился к фильму, пережившему несколько рабочих названий до окончательного «Голубого кино», что даже выделил для съемок свой собственный автомобиль.

Тут пришлось очень кстати то, что у нас был роман со Стивеном, чье своеобразное чувство юмора стало передаваться и мне: мы целые дни проводили вместе, заучивая текст и импровизируя. Я зубрила свои реплики целыми часами. В ушах у меня стояли слова Мигунчика о том, что он верит в мои актерские способности, и я знала: надо справиться. Вот он, новый вызов — нечто, чего я не делала прежде. Конечно, в глубине души я понимала: у зрителя одна рука будет на пенисе, а другая — на кнопке ускоренной перемотки, чтобы быстрее промотать «говорильню», но это не имело значения. Я просто хотела доказать себе самой, что могу это сделать.

В первый день съемок я явилась на площадку в пижаме в 6:30 утра. Я так рвалась в бой, что обставила всю съемочную группу. Так я и сидела, поджав ноги, в своей расписанной уточками фланельке, делала записи в ежедневнике — и ждала. Через полчаса вплыл гример, высококультурный гомик с театральными манерами по имени Ли Гарланд, и осведомился, а где моя мама. Когда он услышал, что я исполнительница главной роли, ему оставалось только протереть глаза. Буду я, черт побери, когда-нибудь выглядеть на свой собственный возраст? Впоследствии Ли стал одним из моих ближайших друзей и поверенных в делах — он и по сей день гримирует меня для съемок.

Я в индустрии была человеком относительно новым, а все остальные участники съемок, похоже, знали друг друга по сотням предыдущих постановок. Девочки, у большинства из которых стаж был больше, чем у меня, лезли на стенку от злости: наверное, потому, что главную роль отдали мне, а не кому-нибудь из них. Но это не имело значения, поскольку увидеть я жаждала только одну девушку: Джинну Файн, лучшую подругу Саванны и ее любовницу. Они снимались в самом первом порнофильме, который я увидела в жизни. Обе они были моими кумирами.

Мне накрутили волосы на бигуди для первой сцены — сольной мастурбации в постели. Невозможно представить себе ничего более идиотского, да еще на глазах у целой оравы девиц, которые ничего так не хотят, кроме как выставить тебя в дурацком свете. Ассистент кидал мне из-за камеры большой голубой мяч, который я должна была поймать в кадре. Но я так нервничала, что постоянно его роняла. Через пятнадцать дублей, изрядно измотав группу и порадовав противниц, я, наконец, этот несчастный мяч подхватила.

Не знаю, хорошая ли из меня актриса, но способ я открыла очень простой: отталкиваться от всех плохих событий, происходивших в моей жизни. Мне не требовались слова, чтобы выразить что-либо: достаточно было глаз. Сидя на кровати и играя с мячом, символизировавшим связь между утраченным детством и потерянным возлюбленным, боковым зрением я видела Майкла Зена, нашего режиссера: на его лице было выражение экстаза, смесь оптимизма и чувства облегчения. Только это мне и требовалось для поддержки.

Я никогда еще не работала с таким режиссером, как Майкл Зен. Коренастый, трудолюбивый, мечтатель с тихим голосом, со странной короткой стрижкой и очками, делавшими его похожим на Элтона Джона. Я была уверена, что Майкл «голубой», пока не узнала, что он женат. Главная странность его заключается в том, что он не ставит секс-сцены. Он хлопочет над актерской работой и самим процессом съемок и, если что-то не ладится, лезет на стенку. А перед секс-сценой выходит из комнаты и предоставляет все в распоряжение своего ассистента. Майкл — один из немногих подлинных художников, работающих в мире «порно».

Впервые после работы у Эндрю Блэйка съемочная площадка показалась мне комфортабельной, чистой и профессиональной. Я оглядывалась вокруг и думала: «Вот она, моя ниша. Вот чем я хочу заниматься». После всех драматических событий последних лет я почувствовала: здесь мое место. Именно к этому и вела меня жизнь.

В фильме я играю настырную молодую репортершу из журнала «Sleaze», которая идет на хитрость, чтобы взять интервью у именитого отшельника-режиссера (наряженного как Кармен Миранда). В конце концов режиссер снимает меня в своем фильме класса Б «Легенда золотой устрицы», в роли официантки из бара, балующейся наркотиками.

Моим партнером должен был стать Т. Т. Бой. Я никогда раньше этого актера не встречала, зато была о нем наслышана. Он работал с 1989 года и славился своим суровым обращением с женщинами. Целоваться он ненавидит. Минеты терпеть не может. Зато обожает трахаться. (Впервые вижу мужчину, которому минеты не по вкусу.)

Я впервые увидела Т. Т. Боя, когда он расхаживал по площадке, уплетая тунца из жестянки внушительных размеров. Он подошел к ассистенту режиссера и принялся что-то бубнить; голос у него был слегка гнусавый, и он плотно поджимал губы — вроде того деревенщины из пуэрториканского римейка «Освобождения». Потом взгляд Т. Т. Боя упал на меня, и он отправил вилкой в рот огромную порцию тунца. Вид у него был такой, словно он собирался растерзать меня «на новенького».

Перед съемкой я нашла тихую комнатку и, уединившись там, попыталась психологически подготовиться, твердя себе: «Держись уверенно», «Властвуй», «Будь сверху», «Не пялься, как Бэмби на фары». На площадке мы с Т. Т. забрались в скудно освещенную палатку, означавшую, что дело происходит где-то в африканской саванне. Майкл вышел из комнаты, и, как только ассистент режиссера выкрикнул «Мотор!», Т.Т. Бой сделался первым мужчиной, перехватившим у меня инициативу на экране. Мне никогда еще не приходилось сталкиваться с подобной агрессивностью. Меня перемалывали словно жвачку.

Т. Т. Бой галопом прогнал предварительную игру — чуть-чуть поцелуев, немного орального секса, — а затем началось светопреставление. Он долбил меня так стремительно и жестко, что мне с трудом удавалось сосредоточиться. Поддерживать с Т. Т. зрительный контакт было все равно что читать Достоевского на «русских горках». Я чувствовала, как на моих бедрах проступают синяки. Внезапно все прекратилось. Т. Т. вытащил причиндал и разрядился мне прямо в рот. Я не ожидала, что он дозреет так скоро.

— Это все? — спросила я.

— Нет, — отрезал Т. Т. Он сгреб меня за бедра, приподнял над собой и принялся колошматить мною об свой член. Проблем с сердечной деятельностью у меня не было, но Т. Т. действовал с такой силой и скоростью, что я не могла дышать. Казалось, из меня сейчас выпадут внутренности. Наконец Т. Т. кончил — еще раз.

— Все? — выдохнула я.

— Нет, — буркнул он.

И запихнул все обратно. Не парень, а машина. Никаких тебе передышек. Все время собран. Напряжение не ослабевает ни на миг. Он то и дело менял позы и в каждой кончал. Я была в шоке. Еще никогда в жизни меня так не трахали.

Я не могла дождаться, когда же все это прекратится. У меня уже саднило. Наконец, после четырех залпов, Т. Т. произнес:

— Погоди. Мне перекусить надо.

— Мы закончили? — рискнула я спросить.

— Еще нет, — сказал Т. Т.

Я не была уверена, что осилю дальнейшее, но предпочла промолчать. К тому же было любопытно, что Т. Т. станет делать сейчас. Он удалился, умял три банки тунца и вернулся в полной стоячке, с подрагивающим на ходу атрибутом. Через минуту он долбил меня снова во всех позах, какие я могла себе представить и в каких не могла — тоже; наконец наступило финальное извержение. Затраченное время: 156 минут.

Никто не вымолвил ни слова. Съемочная группа была потрясена не меньше меня. Должно быть, это я так подействовала на Т. Т. Боя, потому что раньше никто не видел, чтобы он — или кто-нибудь другой — вытворял нечто подобное. (Даже сегодня, при всех виаграх, Cialis и левитрах, такая сцена воспринималась бы как чудо.)

Я буквально захромала с площадки, зализывая раны, и таскалась за Т. Т. Боем целый день. Я должна была знать, что творится у него в голове. Все, чего я добилась, — это глубокомысленного изречения:

— Балдежная киска, прямо охренеть.

— Что? — пробормотала я.

— Киска у тебя балдежная, — повторил Т. Т. и удалился.

Это была одна из самых взрывных сцен, в которых мне доводилось сниматься. Впоследствии, впрочем, я ее так и не увидела. Проблем с сексом перед камерой у меня нет, но я не люблю смотреть на это. Становится неудобно. Меня видно слишком много.

Я в своей «команде».

Я охотилась за Т. Т. до окончания съемок, пытаясь найти разгадку его выступления. Единственное, что он сказал, было:

— Вот бы забрать твою киску и держать ее у себя дома.

Из чего я сделала вывод, что Т. Т. Бой тащится от определенного типа кисок. А когда находит подходящую, пытается вытрясти ее наружу.

С тех пор мне постоянно хотелось еще поработать с Т. Т.: с таким адреналином, с такой непрекращающейся чередой сюрпризов в индустрии сталкиваешься редко. Одни актеры были подонистыми типами, которые смотрели на меня так, будто потом хотели жениться, у других возникали проблемы с эрекцией или, еще того хуже, с гигиеной; а еще бывали такие профессионалы, которые по пять минут шлифовали на съемках каждую позу, а потом переделывали все заново. Т. Т. впоследствии стал замечательным другом — настоящий джентльмен, который с радостью вышиб бы дух из любого, кто хоть слово не так скажет мне или обо мне. Хорошо, когда рядом есть такие люди.

В фильме у меня была единственная однополая секс-сцена с Джинной и другой девушкой. Джинна была умна, уверена в себе и откровенна и рассказывала множество историй о Саванне. Она была всем, чем я хотела стать. Но сцена не оправдала моих ожиданий. Джинна как бы просто присутствовала перед камерой, при этом целиком уйдя в себя. Я все время мысленно твердила: «Раз нам это предстоит, надо сделать все правильно». В сцену не было вложено ни страсти, ни единения, ни энергии. Самым оскорбительным было то, что, когда мы закончили, Джинна вскричала, ни к кому конкретно не обращаясь:

— И почему меня поставили с этими малявками? Я же смотрелась как столетняя старуха!

Думаю, она даже не понимала, как больно меня это задело.

После съемок появилась Джой с огромным кексом, на котором было выведено мое имя. У меня совсем из головы вылетело: это же мой двадцать первый день рождения.

Следующие несколько дней пролетели незаметно. Казалось, все шло отлично. Режиссер замечательный, обстановка великолепная, актеры классные — и секс тоже. И хотя у меня не было никаких сцен со Стивеном, я обожала смотреть, как он дурачится. Вел он себя кошмарно. Мог набздеть во время серьезной драматичной сцены или брызнуть спермой в оператора. На площадке царила изумительная дружеская атмосфера. Это в корне изменило мое мнение о порноиндустрии и продемонстрировало, чего можно достичь, когда все составные части механизма действуют должным образом. К тому же Т. Т. дал мне новое представление о том, что такое секс-сцена. Лишь начав работу над этой книгой, я узнала, что перед съемками Майкл Зен обещал Т. Т. по сотне долларов за каждую лишнюю разрядку.

Конечно, идеальных съемок не бывает. Когда в предпоследний день я пришла на работу, все ходили как в воду опущенные. Ни осветительные приборы, ни камеры не включены, никто не загримирован. Актриса бродила по площадке сама не своя. Некоторых из девушек охватывали приступы паники. Я спросила Майкла Зена, что происходит, и он ответил, что женщина в нашей индустрии подхватила ВИЧ-инфекцию. Днем раньше она получила результаты теста — они были позитивные.

Поскольку мы имеем дело с сексом перед камерой, правила требуют ежемесячно проходить тест на раннее выявление ВИЧ-инфекции. И каждый месяц либо я захожу к своему врачу, либо он заглядывает на съемочную площадку, и у меня берут кровь на анализ. Это обычное дело — вроде как чистить зубы или покупать новый кошелек. До этого известия мы не слышали, чтобы кто-нибудь в индустрии оказывался ВИЧ-инфицирован. А презервативы в фильмах тогда использовали редко. В тот день мы отменили съемки: никто не мог работать.

На следующий день Стив сообщил, что результат теста оказался ложным. У нас гора свалилась с плеч, но тем не менее все мы изменились: каждый теперь осознал, что нечто подобное может случиться.

 

Глава одиннадцатая

Как мужчине СТАТЬ ПОРНОЗВЕЗДОЙ

Справочник для все еще интересующихся читателей

Мало на свете гетеросексуалов-мужчин, которым хоть на краткий миг не захотелось бы стать порнозвездой. Грандиозная фантазия: получать деньги за секс с молодыми, красивыми, большегрудыми женщинами. Если эта фантазия дорога вам и вы хотели бы ее сохранить, дальше не читайте.

Далее следует интервью, взятое мной у одного из ведущих пор — ноактеров. Он согласился говорить откровенно лишь при условии, что интервью будет анонимным.

Как парень попадает в этот бизнес?

Парню туда попасть гораздо труднее, чем девушке. Надо или вкалывать, или как-то крутиться. Может, тебя пропихнет какой-нибудь знакомый — оператор или продюсер, — а бывает, что парня в этот бизнес приводит девушка. На самом деле новый мужчина на площадке никому не нужен, потому что там уже все схвачено.

Выходит, если у парня нет никаких связей, самое лучшее для него — сначала завести себе девушку?

У него должна быть девушка, или уже работающая в этой индустрии, или стремящаяся туда попасть.

А если это не получится?

Тогда отправляешься на смотр скота во Всемирном модельном агентстве. Ставишь приятеля торчком, вас с ним фотографируют «Поляроидом» и вносят в архив.

Но ведь, как правило, только по фотографии не берут. Надо посмотреть, как ты играешь.

Верно. Так что есть еще один способ: снимаешься дома на видео, один или с подружкой. Но если честно, новых парней никто не хочет. Бывает, пробуют кого-нибудь, но это редко. Единственный способ получить работу с помощью видео — это пригласить девчонку, которая действительно умеет раскочегарить. И когда отправишь запись, где вы занимаетесь сексом, надо, чтобы она заявила: «Не хочу работать ни с кем, кроме своего мужчины». Тогда, если захотят нанять ее, волей-неволей возьмут и тебя.

И кому посылать записи?

Производящим компаниям.

В «Уикэд» мы то и дело получали видеозаписи. Смотрели их и со смеху укатывались. Раз в неделю неизменно попадалась запись, где какой-нибудь жиртрест дрочит на кровати. Или печальный маленький хлюпик восседает на огромном дильдо. Так что на самом деле видеопленка — не такой уж легкий путь.

Самый легкий путь — это побродить по клубам Вегаса или Майами, найти восемнадцатилетнюю девчонку «с огоньком», запихнуть ее на съемки, настоять, чтобы работала она только с тобой, и заняться «член-контролем». Если даже в первых нескольких фильмах ты не отличишься как классный актер, девушка пропихнет тебя дальше, выкладываясь и делая то, что от нее ждут. Компаниям наплевать будет, годишься ты на что-нибудь или нет, если они захотят заполучить в свои фильмы твою подругу.

А как же потом работать с другими девушками?

Подожди, пока у тебя не получится на экране как следует с твоей собственной девушкой. Со временем она заведет себе подруг в индустрии. Если девчонка у тебя действительно крутая, она сама скажет приятельницам: «Советую попробовать с моим парнем, у него классно получается».

Посмотрите на Тревиса Найта и Джину Линн. Тревис попал сюда благодаря Джине, а теперь работает с другими, потому что все звезды прослышали о том, как у него замечательно получалось. И сейчас на его счету фильмов больше, чем у Джины. Это хрестоматийный пример.

К тому же в некоторых девушках настолько силен дух соперничества, что они из трусов выскакивают при возможности трахнуть чужого мужчину. Да и если режиссер заметит, что у парня дело спорится, он это учтет. Что до меня, то я работал с новыми девушками высокого разбора только в том случае, если они расставались со своими парнями.

Хуже всего — это когда новичок начинает клеить всех подряд.

Такие обычно надолго не задерживаются. Ни одной девушке не нравится, когда прут напролом. Надо подпустить немного загадочности. Не кадрить их и не лезть целоваться перед съемкой. Девушек только отталкивает, если парень ведет себя так, будто это свидание. Они любят, когда актер держится в сторонке, потом делает что положено и уходит.

Расскажи о среднестатистическом дне.

Приходишь к восьми часам гримироваться, потому что тебя назначили в первую сцену. Потом выясняется, что никакая она не первая — просто там хотели, чтобы ты явился вовремя. Получается, ты идешь вторым, но у парня в первой сцене никак не встает, и на съемки вылетает шесть часов. Семь часов ты сидишь и ждешь, и грим на тебе трескается и крошится, потому что до этого у тебя были съемки в три часа ночи, и от усталости ты прикорнул в комнате отдыха. А за десять минут до начала твоей сцены тебе всучают диалог на восьми страницах, о котором ты знать ничего не знал.

Как можно научиться игре перед камерой?

Вообще это лихо: приходишь на площадку, а там тебя ждет тридцать человек команды, и девушка, полируя ногти, бросает: «Нечего на меня глазеть так, будто я твоя подружка». В такой обстановке встает у парня с трудом. Надо уметь «заводиться», быть спортивным, хорошо играть, как следует контролировать свой член и знать, как поднять его вовремя. Приходится поддерживать его в состоянии эрекции, работать им подолгу, а кончать только по команде.

И в чем же секрет этого мастерства?

Все дело в сосредоточенности. Надо отвлечься от окружающей обстановки. У большинства парней вообще не встает с первого раза. А если и встанет, то они кончают за пару секунд. Это так трудно потому, что люди, приходя на площадку, думают, что и в самом деле будут заниматься сексом. Ничего подобного. Ты играешь перед камерой. Приходится отклоняться назад так, чтобы все тело девушки было видно — а в нормальных условиях ты бы трахался, прижавшись плотнее. И вот ты откидываешься, держась за поручень, а сзади другой мужик дышит тебе в шею — понятно, ты весь издергаешься. А приходится делать вид, будто это лучший миг твоей жизни.

А парни тренируются?

Да, потому что с первого раза ни у кого не получается хорошо. Не знаешь, под каким углом камера, какую позу лучше принять, какие хитрости надо проделывать с членом. Никто, занимаясь сексом, не кажется хорошеньким, особенно парни.

Что девушкам удается хорошо, так это выглядеть красиво во время занятий сексом, а это задача непростая. Парням приходится следить за тем, чтобы инструмент оставался твердым, а не за тем, втянут ли живот и как согнуты руки. Мы-то можем расслабиться и думать: «А вот сейчас я выгну спину» или «Ох, какое у меня выражение лица получается задушевное».

Парень-то почти все время вынужден отворачиваться, потому что его лицо интересует режиссера меньше всего. Вот и отгибаешься назад, опоры никакой нету, и приходится по-матросски держать руку на бедре. Выглядишь как гомик.

Красивым парням легче попасть в фильмы?

Если ты слишком красивый, тебя примут за гея.

А если ты страхолюд, но изумительно орудуешь членом?

Это замечательно. Даже актерские способности не нужны. Твои сексуальные возможности — это девяносто девять процентов всего. Но надо хорошо следить за собой. Нужно быть вымытым, выбритым, идеально чистым, хотя волосатость вполне подойдет. Ногти надо стричь, чтобы не поцарапать девушку, когда пальцы внутри нее. Чисти зубы и используй «АНхябэ», но не превращайся в эгоманьяка. Тщеславие парней не красит.

Существуют ли способы практиковаться?

Вот здесь загвоздка. По-настоящему практиковаться невозможно. И трудно возбудиться, если нет никакой химии или ты в состоянии напряжения. Может, стоит поэкспериментировать с секс-шоу на сцене в клубе. Или попробуй мастурбировать перед папой. «Мам, ты иди, ужин готовь, а я тут порепетирую».

Серьезно.

Лично я сижу дома, отвлекаюсь от всего и пытаюсь добиться «стоячки». Могу заниматься этим же, разговаривая по телефону с газовой компанией.

Еще какие-нибудь советы?

Потянись. Расслабься. Сосредоточься на вещах, которые тебя возбуждают. В конце концов ты усвоишь все хитрости; если вот-вот кончишь, можно задержать это, занявшись для виду чем-нибудь другим. Например, вынуть и дать девушке пососать — так выигрываешь время, чтобы приостановиться. Или вытаскиваешь, бьешь членом по ее киске, еще что-нибудь эдакое проделываешь по-быстрому и трахаешь снова. У каждого свои приемы. Я знаю парней, которые вытаскивают член и хлопают по головке, чтобы уменьшить чувствительность.

Я видела, как парни бьют себя по лицу, по яйцам, щиплют сами себя — вообще проделывают странные вещи. Занимаешься сексом с парнем, а он вдруг начинает вытворять такие штучки; тут невольно спрашиваешь: «Эй, с тобой все в порядке, придурок?»

Самое трудное — найти область, в которой у тебя начинается «стоячка». И надо знать, когда ты можешь кончить, и уметь это регулировать. Надо балансировать на грани. Но после того как столько времени держишь все под контролем, становится по-настоящему трудно испытать оргазм. Настоящий актер в ответ на команду режиссера «А теперь кончай!» делает все в течение тридцати секунд.

И как же ты это делаешь?

Просто концентрируюсь. Сосредотачиваюсь на чувствительности моего члена. Надо знать, как попасть в лад с собственным телом.

А как насчет «спуска»? Есть способы «стрельнуть» подальше?

Здесь фокус в том, чтобы долго к этому подготавливаться. Это как при мастурбации: если дрочишь и заканчиваешь в ту же минуту, много не получится. Но если дрочить полтора часа, не «спуская», а потом разрядиться, можно «дострелить» до противоположной стенки.

Такое действительно случается. Прямиком туда — и достаешь обратно, опять туда — и обратно, туда — и жмешь, жмешь, а потом отпускаешь. Там можно и мышцами поработать, тогда и вовсе фонтан получится.

А «перезагрузка»?

Некоторым парням это удается запросто, Т. Т. Бою, например. С другой стороны, кому-то может не хватить самоконтроля. Однажды в крупной дорогостоящей постановке снимался парень-новичок. Едва режиссер собрался навести на него камеру, он кончил. И больше у него не встало. Вся сцена пошла псу под хвост.

Когда хороший режиссер снимает новичка, он должен сказать: «Если почувствуешь, что вот-вот кончишь, не смущайся. Просто дай мне сигнал, чтобы я успел это заснять. Не стой на месте и не кончай в девушку. Если дозреваешь, мне не важно, что ты только гладишь член, готовя его к сцене: сожми его так крепко, как только сможешь, и скажи мне. Мы все подготовим — можешь кончать». А все остальное режиссер может снять и потом.

Многие парни сильно долбят девушку, чтобы кончить. Большинство актрис, которых я знаю, предпочитают, чтобы парень мастурбировал и кончал на них.

Самое тяжелое испытание для актера — это когда ты делаешь сцену с девушкой и другим парнем, и тот, второй, уже со всем управляется, пока ты только дрочишь. Это ударяет по самолюбию. Вот и торопишь события.

Есть ли еще какие-нибудь ошибки, свойственные начинающим?

Худшее, что может сделать актер, — это трахать девушку с неохотой или пытаться что-нибудь доказать. Многие считают, будто грубый секс — это признак актерского таланта. Но так можно только «достать» девушку. Та пожалуется, и больше с ним никто не захочет работать. Можно быть агрессивным до определенной степени, но избегать излишней страстности, иначе девушка примет такого актера за маньяка. Существует множество психологических игр, которыми парень должен овладеть, если он хочет, чтобы у них с девушкой все сработало. Крайне важно сделать все правильно: ведь если заручишься поддержкой самых шикарных девушек, они постоянно будут к тебе обращаться.

Со мной так и было. Я работала не иначе как с кем-нибудь из определенных трех-четырех парней. А когда другие девушки замечали, что я выбрала именно этих ребят, они тоже решали с ними поработать. Когда же мне хотелось разнообразия и я пробовала новых актеров, каждый раз это оборачивалось кошмаром. Интересно, что, в отличие от девушек, парни никогда не оказываются слишком стары для этого бизнеса.

Они здесь, пока им того хочется. Встречаются сорока-, пятидесяти- и шестидесятилетние мужчины, трахающие восемнадцатилеток.

Однако все они обладают изумительным талантом. Девушке для подготовки к работе достаточно смазки. А парням приходится «заводиться» с самого начала. По-моему, они гораздо интереснее девчонок.

Самое занятное — это наблюдать, как парни работают с женами или подружками. Если девушка просто оказалась в паре с нормальным актером, она справится с любой проблемой, чтобы получилась хорошая сцена. Но если это муж или любовник, то начинается: «Не так глубоко, ты же знаешь, что мне это неприятно», или «Тебе прекрасно известно, что я этого не люблю», или «Нечего так со мной обращаться, я твоя жена, в конце концов». Никогда не слышал, чтобы на площадке препирались актер и актриса, но видел, как могут сцепиться парочки. Проблема в том, что они чересчур болезненно воспринимают поведение друг друга.

Что скажешь о виагре?

Ею пользуются почти все, кроме тех, у кого «стоячка» изначальная. Вообще к виагре прибегает большинство, хотя мало кто в этом признается. Она удерживает член стоячим на долгое время. Но с виагрой стоит попрактиковаться дома, чтобы проверить, как ты на нее реагируешь. Есть профессиональные хитрости, как улучшить эффект. Одна из них такова: не есть. Иногда мне кажется, что секс с виагрой хуже, потому что все получается как-то иначе. Лучше просто расслабиться, и пусть все идет своим ходом. К тому же не так важно, что ты там примешь, главное — быть готовым мысленно.

А как насчет Caverject?

А, это когда парни делают инъекции, после которых член стоит торчком целый день. Чем бы ты ни занимался, у тебя все равно стоит. Представь, каково это — когда приток крови держится столько времени. Вряд ли это полезно для здоровья.

Еще какие-нибудь советы?

Отрабатывать выражение лица во время оргазма.

Многие парни идут в порно, чтобы с кем-нибудь переспать. Что ты об этом думаешь?

Пойти в порно — это смертный приговор. Актер обречен оставаться одиноким всю свою дальнейшую жизнь. Девушка по контракту выполняет восемь-десять сцен в год. А парень — минимум семь-десять сцен за неделю. Ну и какая девушка согласится встречаться с парнем, который за неделю поимел полтора десятка других женщин? Да никакая не согласится. И никакой общественной жизни у этих ребят нет, потому что большую часть времени они торчат на съемках. А если и выбираются куда-нибудь, то их сторонятся, как прокаженных. Девушки к ним и не прикоснутся. Даже девочки из индустрии их избегают, потому что секс с одним-единственным парнем перед камерой плохо скажется на их карьере.

И что, у них крыша съезжает?

В каком-то смысле, да. Каждого парня в индустрии удерживает на плаву некий идол, какая-то своя страсть. Тут надо понять, что в один день эти парни работают с красивой девушкой, а на другой день — с такой, к какой они бы по доброй воле и не притронулись, не говоря уж о том, чтобы ее трахнуть. Разумеется, у них должно быть что-то, что подогревает их возбуждение и интерес.

Каких вершин может достичь порноактер?

Парни обычно много не зарабатывают — ну, может, три или пять сотен за сцену, хотя порой доходит и до восьмисот долларов. Так что вершина — это перейти на режиссуру или обзавестись собственной линией видеопродукции. Еще некоторые парни заключают контракты с компаниями. По-моему, первым был Стивен Сент-Круа, но вообще такое случается не часто. В основном максимум, чего удается достичь, — это сниматься каждый день в сценах с горячими цыпочками, а не мымрами, и играть главные роли. Если девушка выбирает в партнеры тебя, значит, ты своего добился.

Получается, суть такова: хочешь с кем-нибудь переспать — не лезь в порнозвезды.

Именно потому, что не для того все делается.

Тогда почему все только об этом и мечтают?

Работа хорошая, стабильная, деньги платят приличные, и о чем бы мы тут ни толковали, это здорово.

 

Глава двенадцатая

Добрых полгода Джой бомбардировала «Шоу Говарда Стерна» видеозаписями, фотографиями и письмами. И ни разу там не удосужились ответить. Прорываться в мейнстрим оказалось гораздо труднее, чем мы предполагали. Заполучить статью или снимок в ПВН — это пожалуйста, но привлечь чье-либо внимание в реальном мире было почти невозможно. И проблема не в том, что эти фильмы не смотрели, отнюдь нет: просто никто не хотел в этом признаваться.

Мы с Джой не были ярыми фанатками Говарда Стерна. Джой считала, что он держится как форменный дуболом, а я боялась его до смерти, потому что он разносил людей в пух и прах. Но Мигунчик просто помешался на этой идее. Однажды утром я сидела в офисе Джой, просматривая снимки, сделанные для «Адам & Ева продакшнз»; вдруг Джой извлекла из стопки бесподобную фотографию, на которой я красуюсь топлесс, с дильдо в руках и корчу дурацкую рожицу, скашивая глаза.

— Кадр недели, — изрекла Джой.

Она увеличила снимок до размера двадцать на двадцать пять и отослала Говарду Стерну вместе с обычными печатными материалами. На ответ мы и не рассчитывали. Спустя неделю о снимке заговорили в эфире. Джой позвонила, чтобы оповестить меня.

— Этот тип о тебе говорит, — сообщила она.

— А что именно?

— Ты, мол, выглядишь как фотомодель из «Guess», и у него в голове не укладывается, что ты порнозвезда.

Сразу после окончания передачи Джой позвонили из шоу с вопросом:

— Можете быть у нас на следующей неделе?

— Да мы завтра же будем! — выпалила Джой. Нам так и так предстояло в тот же день лететь на фотосессию в Нью-Джерси.

В самолете я сидела ни жива ни мертва. Мало того что я никогда прежде не бывала в Нью-Йорке, так не успела я еще обвыкнуться в «Уикэд», как мне придется представлять эту компанию в прямом эфире радиопередачи, где конек ведущего — унижение женщин. Я была уверена, что Говард от меня только рожки да ножки оставит. Часами я мысленно проговаривала свой текст. Я не собиралась корежить из себя неизвестно что, как другие участницы передачи. Они прикидывались или алчными сексуальными кошечками, либо бедненькими ранеными пташками. А я хотела, чтобы меня узнали такой, какая я есть, без актерства. Останусь собой — как бы на меня ни давили, как бы мной ни манипулировали.

На следующее утро я встала в три часа, чтобы подготовиться как следует. Только что начали запись для канала «Е!», и я хотела быть на высоте. Облачилась я в белый свитер с полоской посередине и джинсы в обтяжку.

Офисное здание, где размещалась радиостанция, казалось огромным и безлюдным, если не считать охранника за столом. Я двинулась к лифту, а охранник кинулся за мной. Оказывается, сначала надо было расписаться. Я никогда раньше не бывала в таких солидных организациях и не представляла, что положено отмечаться, сообщать, на какой этаж тебе нужно, получать жетон — словом, всю эту дребедень. Я чувствовала себя полной идиоткой.

Пока я дожидалась своей очереди в комнате отдыха наверху, мое напряжение достигло нового уровня. Мне придется быстро соображать, блистать остроумием и разрушать все мыслимые стереотипы. Мало какой девушке удавалось уйти из этой студии, не будучи выставленной форменной проституткой. Здесь не кино, здесь я должна с первой же попытки сделать все правильно, не то меня оговорят на всю страну. Джой вручила мне целый список фильмов и прочей продукции, которую следовало рекламировать, и теперь я комкала его во вспотевшем кулаке.

Я услышала, как Говард говорит обо мне по монитору. Он вспоминал фотографию, виденную накануне.

— Эта девушка могла бы стать фотомоделью, — разглагольствовал он. — Ей нечего делать в порно. Видимо, у нее было чудовищное детство. Наверняка у нее есть для нас потрясающая история.

Когда Говард заявил, что хотел бы присмотреться ко мне «как следует» и поглядеть, что я собой представляю, у меня буквально сдавило горло. Я перепугалась так, что едва могла дышать.

В комнату вошел ассистент и проводил меня дальше по коридору. Увидев перед собой дверь с надписью «Эфир», я сказала себе: «Спокойно, девочка. Соберись». Я ухватилась за дверной косяк и игривой походкой ступила в студию. Вдруг слабость в желудке исчезла, плечи расправились, на лице появилась кокетливая улыбка.

— Ого! Супер! — Это было первое, что вырвалось у Говарда Стерна, когда я вошла. Есть!

И началось. Говард был полон решимости дознаться, что же заставило такую девушку, как я, сделаться порнозвездой. Я сказала ему, что люблю секс. Что мне нравится быть в центре внимания. Говарду этого было мало.

Он упорно твердил, что что-то не сходится. Поинтересовался, не тяжелое ли у меня было детство, и я ответила, что нет. Не строгие ли у меня были родители? Нет. Разговариваем ли мы до сих пор с отцом? Да. Говард спросил, не возражает ли моя мама против того, чем я занимаюсь, и я сказала, что не возражает. Я заранее решила, что не стану обсуждать ее смерть в эфире. Сомневалась, что это окажется мне по силам.

Но тут Говард спросил, не случалось ли такого, чтобы меня обижали или мучили. А вот к такому вопросу я готова не была.

В памяти возник не Проповедник, нет — нечто гораздо худшее. То, что не вспоминалось уже годы. Я-то думала, что сумела вычеркнуть это из своей жизни. Но стоило Говарду задать этот вопрос, как картины из прошлого пронеслись перед мысленным взором, словно фильм в ускоренной перемотке. Красная дверца пикапа. Слепящее солнце. Укусы москитов. Пустыня.

В действительности это произошло не в пустыне. Но почему-то именно пустыня представилась мне, когда случившееся ожило в памяти. Хотя на самом деле это была обочина грязной дороги. Грязной дороги во Фромберге, штат Монтана.

На втором курсе старшей школы папа уволок нас в захудалый городишко Фромберг: ему, понимаете ли, приспичило разводить скот и держать меня подальше от неприятностей. Я чувствовала себя совершенно несчастной: девчонки в школе оказались сущими стервами. Я не хотела, чтобы они взяли надо мной верх, и решила, что, раз так, буду дружить с парнями. И попросила брата отвезти меня на футбольный матч: наши играли с командой другой школы, расположенной в двадцати минутах езды.

Все шло замечательно, я болтала со всеми подряд. Большую часть времени я провела с четырьмя игроками из команды соперников. Это были забавные, добродушные ребята, и я уже думала, что, может быть, и в этом городе мне улыбнется удача. Нашлась компания получше ревнивых сук из школы. Когда ребята предложили подвезти меня домой, я согласилась не раздумывая. В маленьком городке все знали друг друга, а уровень преступности был таким низким, что никто не запирал ни машин, ни домов.

Мы втиснулись в их пикап и покатили к моему дому, весело болтая по дороге. Теперь я даже не могу вспомнить, ни о чем мы говорили, ни как выглядели эти парни. Моя память словно отсекла это. Простые парни из глубинки — но мне и в голову не приходило, на что они окажутся способны.

Я ничего не заподозрила даже тогда, когда мы свернули с шоссе на глинистую дорогу. Только спросила, куда мы едем, и они ответили, что надо быстренько захватить одну вещь в доме их друга. Лишь когда пикап остановился посреди дороги и нигде не было видно ни человека, ни какого-нибудь жилья, во мне зародилась паника.

— Парни, вы что? — вырвалось у меня.

— Просто надо найти кое-что под сиденьем, — ответил один из них. — Выйди-ка на секунду.

— Мне нужно домой, — сказала я, выбравшись из машины.

— Да твой дом в пятнадцати минутах отсюда, — отозвался кто-то. — Все в ажуре.

— Серьезно. Вы должны отвезти меня до…

Словно из ниоткуда: громкий звук удара. Удара кулака, впечатавшегося в мое лицо. Я едва начала было: «Охренел?!» — как рука снова обрушилась на меня. Сгребла прядь волос прямо у корня, и меня стукнули головой о дверцу машины. Раз. Другой. И я отрубилась.

Когда я пришла в себя, один из юнцов был на мне. Я видела нависшее надо мной лицо, пылающее, яростное. Я знала, что он делает. Но не могла пошевелиться. Не помню, то ли меня держали, прижав к земле, то ли я слишком ослабла, чтобы двигаться, то ли впала в оцепенение. Все подробности словно в тумане. Я пробовала думать, будто скачу на лошади. Скачу галопом по папиной ферме, сама по себе, светит солнце, и мои волосы свободно развеваются по ветру. Я твердила себе: «Все хорошо. Все в порядке». И вдруг что-то с громким хрустом впечаталось мне в голову прямо над правым глазом. Это был камень. На долю секунды вспыхнули белые молнии, а потом мир снова провалился в черноту. Ничего не в порядке.

Очнулась я на каменистом поле, на обочине грязной дороги. Лицо согревало солнце, а тело облепила целая туча москитов. Я повернула голову и попала щекой в лужу. Я протянула руку, вытерла лицо. Ныли ребра. Я осмотрела руку: она оказалась запачкана красным. Во Фромберге уже несколько недель не выпадало дождя. Это была лужа моей собственной крови.

Я осмотрела себя. Одежда была разодрана и покрыта крупными красными пятнами. Я не представляла, сколько времени пролежала там. Тело покрывали шрамы, засохшая кровь и следы от укусов москитов. Я сразу поняла, что произошло: они изнасиловали меня всем скопом и бросили, посчитав мертвой. Я пыталась изгнать эту мысль из своего мозга. Мне надо было попасть домой.

Вокруг не было заметно никаких признаков цивилизации. Оставалось идти пешком. Я знала, что футбольный матч проводился к востоку от моего дома. Я посмотрела на солнце, клонившееся к закату. Правый глаз затек так, что я видела только левым. Полчаса я брела, ориентируясь по солнцу, пока не вышла на шоссе. До дома оставалось еще километров пять-шесть. Я старалась держаться метрах в пятидесяти от дороги, чтобы никому не попасться на глаза. Я решила, что, если кто-нибудь подъедет и выяснит, что случилось, меня отправят в приют.

Я тащилась вперед, а в голове крутились две мысли: что, если эти парни вернутся и увидят меня, и что сказать отцу.

— Господи! Золотко, что случилось? — вырвалось у папы, едва я наконец переступила порог.

— С девчонкой из школы подралась, — ответила я.

И, не дожидаясь ответа, направилась прямиком в свою комнату. Посмотрелась в зеркало — и слезы ручьем хлынули из глаз. Я не должна была такое пережить. Это ясно.

Парни, по-видимому, продумали все заранее: за то время, что я была в сознании, они не обменялись ни единым словом. Интересно, со сколькими еще девушками они проделывали такое.

Но я никому ничего не сказала. Папа и по сей день не знает, что произошло. Никто не знает. Следовало хотя бы заявить в полицию. Я хотела, чтобы эти уроды поплатились за то, что сделали, но, узнай о случившемся отец или брат, они бы убили этих мерзавцев. А сами бы попали в тюрьму, и я потеряла бы их навсегда. А семья была мне дороже благополучия.

Надо было навсегда изгнать это из памяти и попробовать жить так, словно все шло нормально. Это просто очередное испытание, с которым надо справиться самой. Я была разъярена. Более того — после всего прочего, что мне довелось пережить в этом городе, я была сломлена.

Несколько дней после этого я не выходила из дома и ни с кем не разговаривала. Постоянно выходила из себя и без всяких причин разносила свою комнату. Папа считал, что все это просто проблемы в школе. И когда позвонил директор и пригрозил отправить меня в приют за прогулы, я сорвалась. Этот городишко хотел разрушить мое тело и душу. Вот тогда я и ворвалась в школу и обрушила всю свою злость и отчаяние на голову девчонки, задиравшей меня особенно рьяно, — рассадила ей черепушку дверцей шкафчика. Это был настоящий катарсис. После этого я ушла из школы и ни разу не оглянулась назад. Ко всем чертям Фромберг.

Мы вернулись в Лас-Вегас, но частичка меня навсегда потерялась в Монтане. С Проповедником я по крайней мере могла бороться. Это ударило по мне иначе, поскольку человек, которого, как мне казалось, я любила, отнесся к случившемуся с полным равнодушием. В конечном счете это пережить мне было легче, потому что в той ситуации я оказалась не столь беспомощна — мало того, я быстро сумела его остановить. Уверена, немногие девушки смогли дать Проповеднику отпор. Но то, что произошло в Монтане, было столь чудовищным и жестоким, а я оказалась совершенно бессильна себя защитить. Если бы можно было стереть одно-единственное воспоминание, то я уничтожила бы именно это.

С тех пор случившееся лишь мельком вспоминалось пару раз, но вопрос Говарда — никогда еще ни о чем меня не спрашивали с такой прямотой — оживил картины прошлого. Я поняла, к чему он клонит. Это приходило в голову и мне самой: почему я в этом бизнесе — потому что я некогда побывала жертвой или же потому, что хотела в чем-то преуспеть? Я обдумывала все и так и эдак и неизменно приходила к одному и тому же выводу: это не имело ровным счетом никакого значения. Все произошло слишком поздно, чтобы повлиять на мое развитие. Случилось бы это или нет — я все равно стала бы порноактрисой. Я навидалась на своем веку достаточно терапевтов, чтобы это усвоить.

Я никогда никому не рассказывала ни о пережитом в Монтане, ни о Проповеднике, потому что не хотела казаться жертвой. Пусть обо мне судят по моей личности, а не по тому, что со мной случалось. В конце концов все плохое лишь прибавило мне уверенности в себе: я ведь сумела это пережить и стала только лучше и сильнее.

Скелет в шкафу есть почти у каждого — у кого свой собственный, у кого фамильный. Бывают люди, которые претерпели в свое время тяжкие невзгоды, а повзрослев, стали юристами или докторами с прочными семьями. Другие были чем-то слегка уязвлены — и превратились в яростных социопатов. Важен не опыт, перенесенный в детстве, а то, был ли ты подготовлен — родителями ли, наследственностью или образованием — к тому, чтобы пережить его и преодолеть.

— Нет, — прозвучал мой ответ на вопрос Говарда. Безбожное вранье. Я не была готова к тому, чтобы об этом рассказывать, и уж тем более к тому, чтобы терпеть его реакцию. Нечего людям думать, будто я попала в этот бизнес, потому что была жертвой. Это был мой собственный выбор, и я им гордилась.

По счастью, Говард быстро перебрался на более легкие темы.

— Как бы мне хотелось тебя куда-нибудь пригласить. — Он так и пожирал меня глазами в течение всей передачи. — Пожалуйста, скажи «да». Я тебе заплачу за свидание.

Я понимала, что многое у Говарда было всего лишь игрой. Так, он изобразил испуг, разглядев татуировку в виде дракона у меня на шее.

— Самая жуткая татуировка, какую я только видел, — сетовал он. — Уродство какое. Ты просто психованная.

Но во время перерыва Говард спросил, нельзя ли ему посмотреть на эту татуировку еще раз.

— Правда круто, — сказал он. Тут я поняла, что мы с Говардом похожи: у обоих есть некий внешний фасад, который мы являем миру. Несколькими годами позже он тоже сделал себе татуировку.

Во время шоу Говард пригласил меня на вечеринку для своих сотрудников в «Скорз». Когда после передачи мы с Джой сидели в комнате отдыха, к нам заглянул Гэри Делл Абэйт, продюсер шоу, чтобы уточнить, идем ли мы. Они арендовали целый стрип-клуб.

В «Скорз» Гэри выдал каждому по две тысячи шуточных денег на поощрение стриптизерш и шампанское. Мы с Джой оказались единственными, кто не работал в шоу — помимо трех десятков стриптизерш. Поскольку клуб был закрытым, казалось, их фортелям не будет пределов.

Через час-другой подошел Фред Норрис, инженер и соавтор программы, и передал, что меня ищет Говард. Я нашла его в окружении девиц. Они буквально висли на нем, но он никого не лапал и не хапал. Только твердил, чтобы они остановились и не заходили слишком далеко. В этот момент я осознала, что Говард — из тех парней, кто не распускается и действительно любит свою жену. И от этого он стал казаться еще привлекательнее.

Я присела рядом с Говардом, и он заявил:

— Я как раз говорил девчонкам, что ты можешь станцевать на коленях лучше, чем они.

Инстинкт Говарда не подвел. Конечно, в «Бешеной лошади» я изрядно поднаторела в этом искусстве. Только уместно ли обрушивать такое на Говарда, если я представляю здесь «Уикэд»? Я поискала глазами Джой. Ее осаждали шесть стриптизерш — понятно, там не до меня. Ну, раз такое дело, закатим Говарду такой танец на коленях, какого он не забудет всю свою жизнь. Бедолага тотчас лишился дара речи. Когда я оседлала его колено, он был просто потрясен. Кстати, вся трепотня о том, что у него якобы член маленький, тоже оказалась частью актерской игры. Я чувствовала через его штаны: штуковина была огромной.

После танца на коленях мы с Джой ушли из клуба. Снаружи ждал лимузин, чтобы доставить нас на фотосессию в Нью-Джерси. О съемках мы думали с ужасом: как-никак девять бокалов шампанского за вечер.

Я сидела в лимузине, вспоминая события минувшего дня, и настроение у меня было отличное. Я не только осилила интервью, но и подружилась с Говардом и всей его командой. Я знала, что теперь попаду в это шоу, когда мне будет угодно. А главное — я представляла, как мной будет гордиться Стив. Мне ведь даже удалось разрекламировать «Голубое кино», чего он и хотел. Наконец я сделала первые шаги по той стезе, о которой Стив мечтал. Говоря ему о своем желании стать суперзвездой, я не была уверена, что действительно смогу этого добиться. Ну и, конечно, дело в Говарде Стерне: любая горячая девушка могла попасть в шоу — и осрамиться. Но я взяла верх, и они меня полюбили.

С Джой Кит (слева) и Сидни Стил.

На красном ковре в Каннах.

 

Глава тринадцатая

Мне было о чем подумать по пути в Канны. Благодаря сцене с Т.Т. Боем меня номинировали на высшую награду Hot D’Or «Горячее золото» — это было крупнейшее событие в мире порноиндустрии, проводившееся в Европе одновременно с Каннским кинофестивалем; туда съезжались и зарубежные покупатели «взрослых» фильмов. Еще раньше, уже после передачи Говарда Стерна, я осознала, что теперь живу настоящей жизнью. Я уже не просто барахталась в мире порно в поисках денег или только для того, чтобы хоть чем-то заняться. Теперь это стало проявлением моей личности, моей карьерой. Я представляла «Уикэд» и саму себя на крупнейшем кинофестивале мира. И никто не знал толком, что я за птица и откуда взялась. Я могла сойти с самолета и стать кем сама пожелаю. Неприкосновенной богиней или разнузданной тусовочной девчонкой, чопорной недотрогой с темной стороной или живым воплощением фантазий мужчин — и некоторых женщин — западного мира.

Мне был двадцать один год, и наконец-то самостоятельность перестала тяготить меня. Никто не командовал мной: ни Стивен Сент-Круа, ни Стив Оренштайн, ни папа, ни Джой Кинг, ни кто-нибудь еще. Я была сама по себе, и каждый из этих людей в меня верил. Канны стали началом моей новой жизни.

Стив Оренштайн и Джой были со мной. За день до планируемого отлета я посеяла паспорт, и Стив потащил меня за новыми документами. Потом я целых двадцать четыре часа упаковывала десяток чемоданов: Канны — дело серьезное, надо быть готовой ко всему. С нами ехали еще две девушки, Джули Эштон (бывшая преподавательница испанского из старшей школы) и Кайлан Николь (в ту пору — правящая королева анального секса), и обе они были более опытны и популярны, чем я. Может, я и стерва, но мне ничего так не хотелось, как обставить этих цыпочек. Хотя это было трудно, поскольку в то же время я пыталась у них же учиться. Обе они усвоили, что правила, пригодные для всего прочего мира, не подходят им с их красотой, их грудями и статусом. Они были настроены делать решительно все, что им захочется (знала бы я, что это последняя поездка Кайлан в Канны: вскоре после этого она оставила бизнес, отреклась от порно и стала учительницей в воскресной школе; Джули ушла в «Плейбой. Ночные вызовы»).

Во время полета Джули и Кайлан заказывали одну выпивку за другой, шастали по салону, как по своей гостиной, и, к изумлению и восхищению пассажиров мужского пола, откровенно амурничали друг с другом. Хотя мне и самой доводилось состоять в лесбийских отношениях, так далеко я не заходила. Папа-полицейский научил меня следовать правилам, и поведение Джули и Кайлан меня смущало. С одной стороны, становилось не по себе, а с другой, хотелось, чтобы и у меня хватило пороху на нечто подобное. Я как-то заикнулась: «Но ведь нельзя ходить в ванную комнату, когда зажигается надпись «Пристегните ремни», — и Джули с Кайлан посмотрели на меня, как на самое тупое существо на свете.

Мы сошли с самолета — и очутились в ином мире. Вот что я представляла себе, когда мечтала в детстве о всемирной славе фотомодели. Это оказалось даже круче моих фантазий. Повсюду мелькали вспышки фотокамер. Папарацци орали и дрались, чтобы сфотографировать меня, хотя понятия не имели, кто я такая. Ошеломленная, сбитая с толку, я пробивалась через толпу почитателей к ожидающему меня лимузину. Впервые я узнала, каково быть настоящей знаменитостью. Прежде я только играла в нечто подобное, но теперь это было в моей власти.

Когда мы уносились прочь в лимузине, я думала о том, что сделала все правильно: передо мной открывались блестящие возможности. Мое имя могло прогреметь повсюду. Я пришла в бизнес, полагая, что быть звездой — это сниматься в сценах и продавать видеофильмы. Но никогда не думала, что этот безумный кавардак — тоже часть работы.

Отель «Ройял Казино», куда мы прибыли, походил на дворец. Мне еще не доводилось бывать в такой огромной, так роскошно декорированной комнате. Джой каждые десять минут расписала мне на интервью и фотосъемки. А я была в восторге от этой работы. Я бы что угодно сделала, чтобы заслужить всеобщую любовь. Оглядываясь назад, я понимаю, что это всего лишь один тип неуверенности в себе сменился другим: я поступалась собой во имя потребностей и ожиданий публики, как раньше жертвовала собой ради потребностей и ожиданий мужчин. У меня просто развивался новый вид зависимости. Столь же пагубный для душевного равновесия.

Пресс-конференция, посвященная премиям Hot D’Or, выбилась из графика. Вот он, мой первый шанс показать всем, каков мой замах. Хотя, конечно, сама я этого не знала. Зато знала, что следует делать. И пока остальные девушки наряжались для конференции как стриптизерши и проститутки, я облачилась в красивый голубой костюм от Версаче. Пресс-конференция началась в полдень; я тянула со своим появлением до часа дня, чтобы произвести как можно больший переполох. Во мне и по сей день сидит маленькая девочка, которая вечно во всем сомневается, но я всегда заставляю себя идти и делать все — что бы это ни было — больше и лучше других, этой малявке наперекор.

Когда я вошла в комнату, все внезапно смолкли. Не знаю, к добру или к худу, но смотрели на меня так, будто я опоздала к началу занятий в первый же день в новой школе. Внезапно всю мою психологическую подготовку как рукой сняло, меня охватила нервозность: задрожала, руки и шея покрылись «гусиной кожей». Я шла к столу, где в неловком молчании сидели остальные девушки, и повторяла себе: «Спокойно! Все хорошо!» Люди обращались ко мне. Я не могла разобрать ни слова.

Я села, и снова начался шум, все порывались взять у меня интервью. Это была первая пресс-конференция в моей жизни, и я еще как следует не освоилась. Но опыт, полученный на конкурсах, был при мне: я смотрела журналистам прямо в глаза и давала каждому именно тот ответ, какой он и хотел услышать. Потом я не могла вспомнить ни единого слова из всего, что тогда наплела.

Порно в то время гремело в Европе: фотографы и фаны гнались за нашими авто и лимузинами, стоило нам высунуться из отеля. Мы вызывали больший ажиотаж, чем актеры мейнстрима, потому что держались не столь неприступно.

Я неизменно следила за тем, чтобы быть одетой наилучшим образом. Если нас фотографировали, становилась в середке первого ряда. Если поблизости оказывалась телевизионная камера, обязательно завладевала микрофоном. Сама не знаю, что на меня нашло. Я пробивалась вперед буквально повсюду. Я соревновалась с лучшими девушками индустрии и должна была доказать, почему именно я из всех нас достойна стать старлеткой года. Даже когда фотографы вопили «Памела!», я подыгрывала, улыбаясь для снимков, — пусть думают, будто я Памела Андерсон. Мне самой становится стыдно, когда я вспоминаю, как эгоистично, как хищно я себя вела, но знакомство с фатальным веянием нарциссизма неизменно сопутствует успеху.

На второй день мы раздавали автографы на пресс-конференции. Вот это уже был полный отстой. Каннская администрация затолкала всех порнодеятелей в тесный полуподвальный закуток под залами, где демонстрировались фильмы основной программы. На входе я ухватила гид по премьерам; его выпустили специально для фестиваля и раздавали участникам. Я пролистала его и в конце увидела на снимке свое собственное лицо. Весь текст на странице состоял из единственного слова «Дженна!». «Уикэд» раскошелилась на цветную рекламу.

Как оказалось, все представители мейнстрима наперебой расспрашивали, что это за белокурая девушка изображена на программе. И тогда продюсер канала «Е!» решил разыскать меня и раскрыть тайну. Когда в тот вечер я покидала конференцию, оператор «Е!» заметил меня и завопил:

— Дженна!

Я обернулась, и оператор подлетел ко мне.

— Кто вы? — спросил он. — Вы должны нам рассказать!

И тут я совершила один из самых безоглядных шагов в своей жизни: выхватила у оператора микрофон, и мое второе «я», доселе неведомое мне самой, прорвалось наружу:

— Привет, я Дженна Джеймсон, передаю из Канн, Франция, где крупнейшие мировые знаменитости собрались, чтобы целую неделю загорать на солнышке, общаться и смотреть фильмы.

Возможно, где-то в глубине души мне всегда хотелось стать телеведущей. Недавно я смотрела на Синди Кроуфорд, ведущую «Дома стиля» на МТВ, и думала, насколько лучшую работу могла бы выполнять, если бы выглядела столь же великолепно, как она.

— Я нахожусь здесь, потому что работаю на «Уикэд пикчерз», где мы снимаем такие горячие фильмы для взрослых, что вы, пожалуй, взорветесь, если не зажмурите глаза. В этом году я номинирована на высшую награду. И я ее, возможно, получу, но вам придется отправиться со мной вместе и самим на это посмотреть.

С одной стороны, я вся жила настоящим моментом и болтала без умолку, а с другой — очень хорошо отдавала себе отчет в том, что делаю: пытаюсь завлечь канал «Е!» на съемки вручения наград. Когда я умолкла, все были потрясены. И не только из-за того, что я наговорила, но и из-за того, что, как и в случае с Говардом, никто не понимал, каким ветром занесло в порнозвезды столь юное и невинное на вид существо. По счастью, рядом крутилась продюсерша, и, едва я завершила свой нелепый монолог, она подскочила ко мне:

— А не хотели бы вы в течение всего фестиваля быть нашим корреспондентом?

— Без проблем! — лихо откликнулась я.

Как только продюсерша повернулась спиной, на моей физиономии засияла восторженная гримаса, в голове проносилось: «Вот это да!»

При первом моем появлении на канале «Е!» я гуляла по дамбе с рожком мороженого и обсуждала премьеру этого вечера. Позади меня в камеру попала целая толпа людей, гнавшихся за мной в надежде на автограф и убежденных, что я какая-нибудь звезда. Восприятие, поняла я, и есть реальность.

Тем вечером я брала интервью у настоящих звезд, никто из которых и не подозревал, ни кто я такая, ни чем занимаюсь. Все просто считали, что я — очередная смазливая мордашка с канала «Е!». И действительно уважали меня за это. Сердце колотилось так, как будто я вновь набралась метедрина. Мне был двадцать один год, и мои мечты претворялись в реальность. И, что самое странное, мне совсем не было страшно. Я была верхом застенчивости, но почему-то совсем не боялась выступать на «Е!», так, словно готовилась к этому всю свою жизнь. Я заново открывала саму себя. Да, месяцы, когда я сидела на одной лапше, сделали свое дело.

В тот вечер все мы приоделись, и Джой повела нас в клуб, открывавшийся в полночь. Казалось, все, что было в Каннах, набилось сюда и разделось почти догола, поскольку кондиционеров здесь не оказалось. Благодаря каналу «Е!» и алкоголю адреналин у меня в крови разыгрался так, что я вместе с Джули и Кайлан взобралась на стойку бара и разделась до лифчика и трусиков бикини. Потом с полдюжины незнакомых девушек залезло к нам, и мы принялись лапать друг друга. Подобные дела в этом клубе были обычным делом: по всей танцплощадке целовались парочки, а кое-кто и вовсе трахался на лестнице.

Внезапно мой взгляд упал на черноволосого официанта с идеально очерченной челюстью. В моих глазах одно из достоинств Франции заключается в том, что парни здесь горячие, а девушки — нет, стало быть, расклад в мою пользу. Хотя я никогда не относилась к тем девицам, которые подцепляют парней. Ни разу в жизни я сама не совершала первого шага. Я просто ждала, пока парень сам не обратится ко мне, как Виктор или Джек. Но я больше не была Дженной Массоли или даже Дженной Джеймсон. Я была Дженна! с восклицательным знаком. И я спрыгнула со стойки и выбила поднос с напитками у него из рук. Теперь и не вспомню, то ли я была неуклюжей, потому что назюзюкалась, то ли пыталась держаться напористо и сексуально. А может, и то и другое.

Я потерла ногой о бедро официанта и запустила пальцы в его шевелюру. Едва он открыл рот, чтобы что-то сказать, я накрыла его губы своими, и мой язык проник ему прямо в горло. Тут уже было не до разговоров: парнишка сгреб меня в объятия и начал целовать в ответ. Это было самое восхитительное чувство на свете. Вот она я, долбаная порнозвезда, взбудораженная до того, что лижусь с первым встречным официантом.

Парень схватил меня за руку и провел через танцплощадку за дверь, ведущую к ванным комнатам для персонала. На полпути мы остановились, и наши губы снова встретились. Я массировала ему спину и перешла на задницу. Губы парня очутились на моей шее, и он захватил кусок кожи так, что меня пробрала дрожь.

Моя рука потянулась к переду его штанов. Я хотела узнать, каково там. Член выпирал из черных брюк, подрагивая каждый раз, когда я сжимала его через ткань.

— Тебе не надо обратно на работу? — спросила я.

— Нет, — медленно проговорил парень с очаровательным акцентом. — Мне ничего не надо делать.

Он накрыл ладонью перед моих трусиков и предоставил жару растекаться по моему телу так, что я просто исходила влагой. А потом сдвинул трусики и потер внизу средним пальцем так, что он просто проскользнул внутрь. Большим пальцем он обрабатывал мой клитор, пока я не задрожала в оргазме. Я и не ожидала, что кончу так скоро.

— Пойдем куда-нибудь, где поудобней, — шепнула я ему.

Мы слиняли из клуба через черный ход, отправились в мой номер в гостинице и трахались до восхода солнца. Я была наслышана о том, что французы — великие любовники, но этот паренек с его неутомимостью, чувственностью и французскими фразочками, которые он нашептывал мне на ухо, превзошел все мои ожидания. Понятия не имею, что именно он говорил, но это будоражило меня до крайности — пусть бы даже он твердил: «Ах ты, тупая американская сучка».

Когда все кончилось, он прижался ко мне своим нагим телом. Я моментально напряглась. Терпеть не могу обниматься. Когда ты разгоряченная, потная и липкая, самое последнее дело — это прижиматься к чему-то другому, тоже потному и липкому. Я отодвинулась, и парнишка явно был уязвлен.

— Сколько тебе лет? — поинтересовалась я. Я же ничего не знала об этом парне.

Он посмотрел на меня как овечка и отвел глаза.

— Можешь сказать, — заверила я. — Это ведь неважно.

Парнишка пробормотал, сколько, и у меня отвисла челюсть. То, что я сейчас совершила, считалось противозаконным во многих частях света.

На следующий день режиссер вручил мне билет на вечернюю премьеру.

— Хочу посмотреть на реакцию, когда ты прошествуешь по красному ковру, — сказал он.

До начала фильма оставалось несколько часов, и я обежала Канны в поисках подходящего наряда, пока не влюбилась в черное платье от Валентино, высадившее меня на 3800 долларов.

Я переоделась прямо в служебном помещении магазина и, взяв такси, прикатила на премьеру. Все заполонили лимузины, представители прессы толпились у красного ковра, как игроки на петушиных боях. Больше всего на свете я боялась, что меня никто не узнает или что всем будет на меня наплевать. Я уже прошла около четверти пути по ковру, как вдруг кто-то закричал: «Дженна!» — и началось светопреставление. Вот то мгновение, которое должно бы длиться вечность; то же самое я испытывала и когда только-только приехала сюда.

Начался фильм, а я даже не могла сосредоточиться. Голова шла кругом. Через пятнадцать минут я улизнула, а в отеле обнаружила команду «Е!», поджидавшую меня. Они хотели снять меня этим вечером в клубе «для своих».

Всю оставшуюся неделю по утрам я раздавала автографы в подземелье, днем снималась для «Е!», до рассвета гуляла на вечеринках, потом урывала пару часов сна — и все начиналось заново. Не припомню, чтобы хоть когда-нибудь в жизни я так веселилась.

Вручение наград «Горячее золото» стало моим взлетом. Я завоевала звание Лучшей новой американской старлетки и Лучшей американской актрисы. После этого я обвела взглядом зал и сказала себе: «Я это сделала. Я — самая популярная здесь». Пусть это мелко — но именно так я и думала. Жизнь подобна старшей школе, где борьба за популярность идет в пределах классной комнаты, огромной, как целый мир.

Теперь мою кровь бередила мысль о славе мейнстрима — или, по крайней мере, об этой дразнящей возможности. Я уже не могла оставаться прежней. Возвращаясь домой на самолете, я чокалась миниатюрными бутылочками «Джека Дэниелса» с Джули и Кай-лан: теперь я стала одной из них и сама себе была законом. И мне все сошло бы с рук, ибо я — Дженна! с восклицательным знаком. Я полагала, что наконец-то обрела себя, но на деле я превращалась в чудовище.

Лаура Синклер и я с призами «Горячего золота»

 

Глава четырнадцатая

Я лежала в постели у Стивена дома; этим вечером на канале «Е!» состоялась премьера специальной передачи из Канн. Меня переполняло возбуждение. Впервые в жизния достигла чего-то, не снимая с себя одежды. Без особых усилий, в отличие от большинства людей, виденных мной в Лос-Анджелесе, я попала на национальное телевидение. Больше я не чувствовала себя эдаким грязным секретиком общественности. И если уж совсем начистоту, я просто влюбилась в собственное изображение на экране.

— Ты только погляди, — теребила я Стивена. — Прямо настоящая звезда!

Наконец он повернулся ко мне и насмешливо поинтересовался:

— А чего это ты так упорно называешь себя звездой?

В то же мгновение во мне будто что-то погасло.

— Эгоистичный ублюдок, — пробормотала я.

Встала, оделась, ушла из его квартиры — и больше мы никогда не виделись. Может, я и проявляла мелочное тщеславие, но это был один из тех моментов в моей жизни, которым я гордилась больше всего на свете, а Стивен его изгадил. Я не могла больше находиться среди таких людей. Только я сама вправе себя осаживать. Я сама — и никто другой.

После Каннского кинофестиваля моя карьера неукоснительно пошла вверх. Каждый месяц новый фильм с моим участием становился хитом. И молва обо мне распространялась все шире. Я отхватывала все высшие награды — и «Ночные фильмы», и XRCO FOXE. Казалось, я свечусь на каждой странице ПВН, где мои фильмы номинировались на награды едва ли не по всем категориям, и в том же году меня даже пригласили вести церемонию вручения призов — самую престижную в бизнесе.

Я знала, кого хочу взять с собой: своего отца. Он оставил Ридинг и время от времени позванивал мне поди разбери откуда. Папа редко оставлял мне свой номер или хотя бы сообщал, где находится, а я не лезла с расспросами. Я так и не знала, в какую передрягу он впутался, но на случай, если ко мне нагрянет полиция, предпочитала ничего не знать о папином местонахождении. К тому же отец, кажется, так никогда и не звонил, просто чтобы узнать, как у меня дела. Разговоров было только о нем да о том, как ему нужны деньги на текущие расходы.

И когда отец позвонил из очередного телефона-автомата в неведомом уголке огромной нашей страны, я пригласила его на церемонию вручения наград. Несмотря ни на что, мне хотелось, чтобы отец увидел, как я стану победительницей. Чтобы он не считал меня больше маленькой девочкой, неспособной позаботиться о себе. Пусть увидит, что я добилась успеха, уважения и восхищения. Я хотела, чтобы он мной гордился. Чтобы ему не было все равно. И возможно, еще я хотела, чтобы одобрение отца окончательно расставило все точки над 1 в вопросе, правильно ли я выбрала свой жизненный путь.

За прошедшие годы я разговаривала с Тони каждые несколько месяцев — гораздо чаще, чем с отцом. Ведь в детстве мы с Тони были так близки. Мы болтали днями напролет, устраивали шуточные соревнования, жили в нами же придуманном мире. Но вот моя жизнь оказалась посвящена работе, а Тони стремился стать хорошим мужем и отцом, и это отдалило нас друг от друга. Теперь мы просто обменивались фактами: Гейдж, его сын, начал ходить; Селена только что перенесла гистерэктомию, сам он занимался меновой торговлей, бабушка оправилась после двойной мастэктомии, но теперь у нее обнаружили рак горла, и ей пришлось сделать искусственный пищевод. Общаться с Тони стало как-то неловко. Все, что бы мы ни сказали друг другу, казалось лишенным искренности и подлинных чувств, и говорили мы все реже и реже. И я очень переживала, хотя отчасти в этом была и моя вина: ведь я незаслуженно переносила на брата обиду на отца. В конце концов, именно Тони я обязана лучшими воспоминаниями моего детства.

Я изо всех сил старалась отвлечь себя от мыслей о предстоящих событиях: приезде отца и церемонии. Меня не слишком беспокоило, получу ли я награду, хотя, кто бы спорил, блеснуть перед папой — это было бы замечательно. Просто не хотелось выглядеть в роли ведущей жалко и недостойно. Я испытывала непреодолимую тягу поразить всех. Надо быть занятной, раскованной, обаятельной. Нельзя же посрамить и себя, и «Уикэд». Я и поныне заставляю себя быть именно такой, какой меня хотят и ожидают увидеть.

Я купила мерцающее, открытое посередине платье за пять тысяч долларов — наряд, приличествующий звезде. Еще я наняла визажиста и парикмахера, который шесть часов накручивал и укладывал мои волосы в некое подобие футуристического «конского хвоста». Насколько я помню, я смахивала на нечто среднее между Барбарой Иден и звездой дискотеки.

Как только мы прибыли, нас с папой запихали за кулисы. В самом начале объявили награду за лучшую секс-сцену. Я и опомниться не успела, как мы с поглотителем тунца уже получали приз. Едва я ушла с подмостков, как продюсер вытолкнул меня обратно под лучи прожекторов. Я должна была представить следующих награждающих, которые провозгласили очередную номинацию: Старлетка года. Пока они объявляли награду, я улучила минуту и удрала в ванную. Моей конкуренткой оказалась какая-то актриса из жесткого порно, и никаких шансов на победу мне не светило.

Когда выкрикнули мое имя, я спринтом припустила обратно на сцену. Ошеломленная, я обнимала награждающих немытыми руками. Вспомнилась речь Саванны, принимавшей награду. Никто в индустрии не прочил ей успеха, и она, выйдя на сцену, ограничилась словами: «Идите на хер». На краткий миг захотелось сделать то же самое: слишком много сидело в зале девиц, которые держались со мной как последние суки. Но я предпочла с достоинством получить приз и поблагодарила Стива и Джой.

К концу церемонии публику уже мутило от моих появлений на сцене. «Голубое кино» признали лучшим фильмом и наградили также за монтаж и режиссуру, а мне вручили приз за лучшую сцену «мальчик-девочка» и провозгласили лучшей актрисой, что я сочла самым главным. Старлетка года — это лишь приз за то, что ты новенькая милашка, но звание лучшей актрисы означало, что у меня есть талант — по крайней мере, по сравнению с остальными. Еще никто за всю историю этого шоу не отхватывал столько наград.

Все шутили, что настал Год Дженны. Мое высокопарное обращение к Стиву Оренштайну оборачивалось пророчеством. За кулисами я услышала разговор двух девушек.

— Забавно, да? — говорила одна. — Выбрали ее ведущей, а она все награды загребла.

— Хотелось бы мне знать, скольким парням она ради этого отсосала, — отозвалась другая.

В действительности же я выиграла потому, что заводила публику на всю катушку. Всего за год, начиная с Говарда Стерна и заканчивая каналом «Е!», я проделывала такое, что еще не удавалось никому. И хотя этими девицами двигала обычная зависть, слышать такое было больно, как бывает больно и сейчас, когда люди обливают грязью сделанную мной работу.

Под конец этого вечера я сидела со всеми своими призами на коленях, и голова у меня шла кругом. Я обставила всех. И, точно как на прежних конкурсах, сделала это сама. Папа лишь пришел, чтобы посмотреть на конечный результат.

Но на этот раз я ничего не имела против. И хотя пригласила я сюда отца именно для того, чтобы заслужить его одобрение, теперь было ясно: ни его похвалы, ни его участие мне не нужны. Успех придал мне уверенности; наконец я оказалась на пути к истинной независимости. Это стало поворотным моментом в моих отношениях с отцом, потому что теперь я приняла его таким, каким он был: человеком, который любил меня, но не умел это выразить. Конечно, быть отцом он так и не научился. Но дело не только в этом. В тот миг, когда папа сказал, до чего я, выйдя на сцену, напомнила ему мою мать, мне все стало ясно: он боялся приблизиться ко мне — я слишком напоминала ему о жене, которую он так любил и потерял.

После церемонии у меня уже не осталось сил на празднование. Я вернулась в свою комнату, заперла дверь и расплакалась. «Моя жизнь достигла своей гребаной вершины, — думалось мне. — Отсюда нет другого пути, кроме как вниз».

После всех этих перипетий во мне выработалось странного рода высокомерие. Я возомнила себя умней всех вокруг, что, может, истине и соответствовало, но оправданием для такого поведения не являлось. На площадке я держалась так, будто только одна в сбыте фильмов и разбиралась. Я знала, каким именно видом секса заниматься, с кем работать и в скольких сценах сняться. Если кто-нибудь мне перечил, я вставала на дыбы. Я смекнула: достаточно пригрозить, что не стану сниматься или напущу на режиссера Стива Оренштайна — и все делали то, что мне было угодно. Когда в двадцать один год заполучаешь подобную власть, то распоряжаешься ею с удовольствием — и без разбора.

Но, понаблюдав за мной некоторое время, Стив однажды отвел меня в сторонку.

— Ты должна понять, Дженна, — сказал он, — ты у всех на виду. Твое имя на устах у всей индустрии. Множество людей смотрит на тебя — так следи за тем, что ты говоришь. Я не прошу, чтобы ты стала другим человеком, просто подумай хорошенько, прежде чем что-нибудь сказать.

Наверное, последнее, чего ожидает человек, собираясь в порнозвезды, это что он станет образцом для подражания; однако именно это мне и дал понять Стив Оренштайн. И он был прав. Я поняла: поскольку я и так делаю то, что может выставить женщин в неприглядном свете, особенно важно, чтобы мой уровень поведения был выше, чем у других.

С Аарри Флинтом.

Возможность последовать принятому решению предоставилась через несколько дней. После вручения наград ПВН и появления в мейнстриме всем захотелось взять у меня интервью, в том числе и тем, кто мог бы это сделать и раньше. Одним из этих людей был Эл Голдштейн, издатель журнала «Скрю», который в ту пору писал для «Пентхауса». Джой организовала пирушку после вручения наград, и Голдштейн явил себя пред наши очи. Это был тучный, сальный, неряшливый господинчик, державшийся с нами обеими весьма недвусмысленным образом. Обсуждая интервью, он то и дело подпускал намеки насчет свидания или каких-либо сексуальных услуг с моей стороны в обмен на статью. Прямо он ничего не сказал, но именно такое впечатление у нас с Джой и сложилось. Едва он вышел, мы с ней переглянулись, и у обеих вырвалось:

— Ни за что.

Если какой-нибудь журналист вызывает у меня чувство неловкости или проявляет неуважение, я отменяю интервью. В нашем бизнесе ты сталкиваешься со всеми двойными стандартами, с какими общество относится к женщинам, и с этим необходимо вести непрерывную борьбу. Один из способов: никому не спускать неуважения.

Голдштейн так и не простил нам несостоявшегося интервью. И так я нажила в бизнесе первого врага. Он разразился кляузой на нас с Джой на передовице «Скрю», обвинив нас во всех мыслимых гадостях — и кое-каких немыслимых тоже. Перепало даже моей семье. И здесь настал перелом, поскольку до сих пор я была непогрешима. Я слыла золотой девочкой индустрии. А прочитав эту пачкотню, я была потрясена до глубины души. Хотелось бросить все и оставить бизнес.

Элом Голдштейном дело не ограничилось. Я оказалась в центре внимания всей этой камарильи, и это сказалось на моей жизни гораздо сильнее, чем я себе представляла.