Я ворочаюсь на жестком матрасе, не в состоянии уснуть. Смотрю на цифровые часы — час ночи.

Я слышу, как Кольт переворачивается на полу. Выглянув из кровати, я пытаюсь увидеть, проснулся ли Кольт. В лунном свете, льющемся через шторы, я вижу, что его глаза открыты.

— Привет. — Он смотрит на меня.

— Привет. — Я хихикаю, чувствуя, что меня поймали за подглядыванием. — Я не могу уснуть.

— Я тоже.

Я не говорю, что это потому, что я чертовски беспокоюсь о том поцелуе так же, как и по нашему испорченному заданию ранее сегодня.

Он садится и подтягивается. Я замечаю, что он сменил свою одежду на шорты и белую футболку.

— У нас еще осталась китайская еда?

Он смеется, качая головой. — Должен был остаться яичный рулет. — Он встает, включает лампу и роется в коробках, которые мы оставили на столе. — И ещё немного лапши.

Он приносит мне обе коробки, ставит их на кровать и протягивает мне палочки.

— Спасибо.

— Не возражаешь, если я включу телевизор?

— Нет, — говорю я с полным ртом лапши.

Он включает ТВ, в конце концов, встаёт с кровати и начинает листать каналы.

— Ты можешь сесть рядом со мной. — Я похлопываю по краю кровати.

— Спасибо. — Он садится до тех пор, пока его спина не прижимается к спинке кровати.

— Хочешь перекусить? — я предлагаю ему половину яичного рулета.

— Я в порядке, спасибо. — Он ухмыляется.

Мы смотрим бессмысленные ночные рекламные ролики, в то время как я доедаю остатки китайской еды.

Когда я возвращаюсь, почистив зубы, Кольт растянулся на кровати, чувствуя себя комфортно. Я промолчала и легла рядом.

Я думаю о том, как моя жизнь стала разнообразной за прошлые несколько месяцев. Я скучаю по своим родителям, скучаю по нашим блинам на завтрак субботним утром, и по работе бок о бок с папой в компьютере — это вещи, которые никогда бы не напали на тебя, как немецкий вор с драгоценностями. Я скучаю по ним больше, чем я предполагала.

— Кольт?

— Да?

— Ты скучаешь по своей семье, находясь вдали, в школе, я имею в виду?

Он спокоен, когда обдумывает вопрос.

— Больше по маме. По отцу не так уж сильно. — Он перекатывается на бок, лицом ко мне. — Ты скучаешь по дому?

Я киваю, встретившись с ним взгляд.

— Полагаю, да.

— У тебя есть парень дома?

— Нет. — В памяти всплывает Уэс, но я запихиваю его обратно.

— Так что насчет тебя? После вашего сердечного разрыва с Бри вчера … никаких подружек?

Он ухмыляется.

— Я знаю, что ты слышала обо мне, — говорит он спокойно. — Но не все они реальны, между прочим.

Я заметила, что он не отрицает, что некоторые из них правдивы, или уточняет, какие из них были на самом деле, или что это выдумка.

— Любовь — это фарс, — говорит он.

Ох, как оригинально. Горячий парень, который не верит в любовь. Я держу свой рот закрытым, ожидая его объяснений.

Он продолжает:

— Я имею в виду любовь как эмоция — да, конечно, существует. Я люблю суши, например. Но любить одного человека? Нет.

Так он никогда не был влюблен. Скорее всего. Но я никогда не сомневалась в том, что она существует. Видя своих родителей вместе, тогда, когда папа был ослом, а мама была спокойной и любящей, когда чувствовала ссору — уходила в комнату и захлопывала дверь, было что-то глубже, нежели работа. Конечно, я любила своего отца, но она была явно влюблена в него. Они по-прежнему крепко держатся за руки на диване, смотря фильмы, и целуются на прощание каждое утро. Я знаю, что хочу что-то подобное. Я верю в это.

— Что насчет твоих родителей? Они женаты?

— Ах, нет. — Он прочищает горло. — Моя мама умерла, когда мне было четырнадцать. Рак.

— Мне жаль. — Я опираюсь на локоть и смотрю на него.

— Спасибо. — Он слегка улыбается мне. — Я все еще скучаю по ней. Это странно, да? Я прожил большую часть своей жизни без нее.

— Это потому что ты любишь ее. — Я намерена доказать, что любовь существует.

Его ленивая улыбка захватывает меня снова, его глаза полны сомнения.

Я задаюсь вопросом: насколько я бы отличалась, если бы выросла без мамы. Без ее теплых коленей, ласковых рук, неабсурдных советов, благодаря которым я сформировалась сейчас. Неудивительно, что он казался таким озлобленным. Я подумала, если он по-настоящему не верит в любовь, или же он просто не чувствовал ее так долго, что позабыл о её существовании. Мне стало грустно.

— Просто потому, что ты ее не видел, не означает, что она не существует. Я не понимаю, как летают самолеты, но они ведь есть, верно?

— Мудрые слова, Тэйлор, — дразнит он.

Придурок.

Кольт поднимает руку, изучая свой кожаный браслет. Шнурок неровный и тонкий. Я не могу себе представить, что это продлится намного дольше. Он прокручивает его между большим и указательным пальцем, оборачивая браслет вокруг запястья.

— Извини, мне не стоило выведывать у тебя о твоей маме и обо всем остальном, — предположила я.

— Нет. Все в порядке. Никто никогда не спрашивает меня о маме. Такое чувство, будто они боятся.

Я киваю.

— Я бы предпочел говорить о ней, чем делать вид, будто бы ее не существовало, как это делает мой отец.

Самоуверенный, высокомерный Кольт, который дрался, чтобы защитить меня, исчез. Этот Кольт нежный и добрый. Сложно уследить за всеми сторонами его личности. Но эта его версия мне нравится больше всего. Мне нравится то, что он доверяет мне эту сторону своей жизни — ту, которую я сомневаюсь, что он позволяет видеть многим.

Я набираюсь храбрости для другого вопроса. Приятно уже то, что Кольт говорит и открывается на этот раз.

— Что это был за рак?

Он поправляет подушку под головой.

— Рак шейки матки.

Некоторое мгновение я молчу, пытаясь понять, почему Кольт настолько сильно открывается мне.

— Ты можешь спать здесь, если хочешь.

— Спасибо, — шепчет он.

— Просто оставайся на своей стороне.

— Хорошо. Спокойной ночи, Тэйлор.

— Спокойной ночи.

Он выключает телевизор, снова погружая нас в темноту. Под теплым одеялом и под звук ровного дыхания Кольта рядом со мной, я глубоко заснула, забыв о своих поврежденных ребрах, о безумном задании, которое пошло не по плану, и даже о нашем с Кольтом поцелуе, ну, почти забыла.