Ректор Визард

Каттиш увел Дарию, и меня захлестнуло чувство тревоги и глухой злобы. Я хотел быть рядом с девушкой во время испытания, и думал, что так оно и будет. Но Каттиш поступил так, как и должен был поступить — по всем правилам. И я мог сколько угодно на него злиться, метаться, как загнанный зверь в клетке, но это не меняло действительности: все «подозреваемые» проходят проверку по отдельности.

А ведь Дарии, если она ментально чиста, в чем я практически абсолютно уверен, предстояло еще и призвать свой тотем. И кто знает, что или кто ее там ждет? Учитывая ощущаемый мною уровень ее силы, она по всем признакам должна будет призвать монстра. Интересно, целительская ее сторона или некромантская вызовет чудовище?

«Ей итак пришлось натерпеться вчера, так еще сегодня такой сложный ритуал! А я ни о чем ее не предупредил! Думал не о том… но рядом с ней вообще трудно думать!»

Я ругал себя за самоуверенность и легкомыслие.

Профессор Дольч смиренно присел прямо на пол и впал в состояние мечтательной задумчивости. Я же не мог оставаться спокойным и неподвижным, и исходил свою треть каменного подземелья вдоль и поперек по нескольку десятков раз. Шаги я не считал, конечно, — незачем. Натыкался на невидимую преграду, разворачивался, доходил до стены, поворот, пересечение наискосок, потом вдоль стены, и так десятки вариантов.

Меня давило пространство магического поглотителя, что не добавляло хорошего настроения: без магии ощущаешь себя уязвимым и беспомощным, как ребенок. Только эмпатия и телепатия здесь могли действовать: эти способности не являются магическими. Я бы мог послушать эмоции и мысли Дольча, от нечего делать. Но желания вторгаться в личное пространство доктора наук не было.

«Его все равно будут проверять, пусть расслабится и думает, о чем ему приятно. Вон как блаженно улыбается, в транс вошел, наверно».

Меня волновала Дария: как она пройдет проверку на чистоту, как переживет появление монстра. Мне казалось, что мы с доктором ждем своей очереди уже вечность!

— Не терзайтесь так, мой друг! — вдруг я услышал из-за спины голос профессора и развернулся в его сторону. — Мисс Дария — не обыкновенная девушка, это я вам как специалист по иномирию говорю. Она и в своем мире успела проявить себя. Очень сильная, и сейчас я даже не о магии. Кого-то проблемы ломают, а ее только закаляют! Я уверен, с монстром она тоже справится!

— С монстром? — сделал я вид, что не понимаю.

— А вы разве сомневаетесь, что она призовет мощного демона-зверя? А я вот — ни на сотую долю процента! Мало того, мне кажется, ее демон будет посильнее вашего! На спор это, конечно, выносить не буду, куда мне с вами, молодыми, тягаться, но помяните мое слово: она и в этом вас сумеет удивить!

Я хотел что-то ответить Дольчу, но тут в центре каменного зала возник Каттиш. Я знал, что он обладает даром телепортации, но все равно, каждый раз эта неожиданность настораживала, напрягала. Ведь появиться он может и не перед нами, а где-то в темном углу, и слушать разговор. Ничего секретного или предосудительного мы с профессором не обсуждали, но стало как-то неуютно, от внутреннего дискомфорта я поежился.

— Так и есть, профессор, — будто не замечая наши с Дольчем вытянутые лица, заявил Каттиш. — Призвала монстра, и не какого-нибудь, должен сказать. Редкий. Давно я не слышал о таком. Трудно ей придется в приручении. Но об этом позже. А сейчас — ваша очередь, профессор, отправиться со мной. — Каттиш почтительно поклонился доктору наук, совершенно не обращая внимания на меня.

— А где мисс Дария? — я не мог не спросить, хотя магистр и показывал всем своим видом, что со мной он пока разговаривать не собирается.

— Терпение, ректор Визард. Мисс Дария отдыхает после ритуала. Я позволил ей остаться в более приятных условиях. Не думаю, что обессилевшей девушке стоит сидеть на каменном полу или стоять, пусть и под вашим присмотром. — Каттиш ухмыльнулся одними уголками губ, глаза оставались холодными, и повернулся к Дольчу. Крутанул кистью правой руки, и уже поднявшийся с пола профессор, немного прихрамывая, — видимо, отсидел ногу — поспешил за магистром.

— Не торопитесь, профессор. Мы все успеем. — Снисходительно заметил Каттиш, и не спеша направился к тайной двери. Грустно вздохнувший Дольч засеменил следом.

Я остался один. Но не успел подумать о том, что, может, тоже, как профессор, войти в транс и так переждать мучительно тянущееся время, как вдруг меня пронзила непонятная безысходность, гложущая тоска. Я прислушался к себе, не понимая, откуда такие эмоции. Чувства были не мои!

«Дария! Это ее ощущения! Что происходит?»

Я глубоко погрузился в долетающие до меня ее эмоции — настолько сильны! — и сжал голову от безумного желания биться о стену, выть и реветь, как раненный зверь, от смертельного отчаяния.

«Отцы демоны! Что с ней? Где ее оставили? С кем?»

— Каттиш! Магистр! Каттиш, демоны тебя забери! — Я орал, понимая, что меня не слышат, но желание помочь любимой девушке и невозможность этого заставляли сходить с ума!

«Любимой?!!»

Я вертел на языке непривычное слово, словно пытаясь распробовать его на вкус. Нежное, упругое, как мармелад, с терпким послевкусием, сладко-горьким пряным ароматом.

Удивление от неожиданной «случайности-оговорки» в мысленном определении Дарии даже отвлекло меня от тягостного мучительного состояния из-за чувствования ее эмоций. Хотя, кого я обманываю — меня ошеломило это внезапно пришедшее на ум слово — «любимая».

«Она точно свела меня с ума, если на второй день ее пребывания я уже ТАК думаю о ней! … И все-таки, что случилось? Что на нее так действует? Каттиш сказал, она в комфортных условиях, а в таких мелочах он врать не станет — зачем?»

Голову сдавливало, как тисками, скорбным унынием, предчувствием непоправимой беды, горестным сокрушением, болезненной хандрой. Чужеродные, неправильные, убивающие эмоции. Чем дольше я их испытывал на себе, тем яснее осознавал, что и Дарии они не характерны. Она — жизнерадостная, сильная духом, где-то взбалмошная. А тут — болотная тоска!

Я мучился от того, что не могу помочь ей, как вдруг мне пришла в голову мысль, вселившая надежду: если я слышу эмоции Даши, то уж эмпатка Дария тем более должна услышать мои эмоции. А это значит, что сейчас я должен, собрав все внутренние силы (магии-то нет!), эмпатически направлять Даше уверенность, радость, жизнь!

Моя голова раскалывалась от перенапряжения: давил магический поглотитель, сводили с ума Дашины страдания, а я вызывал в памяти и мысленно направлял девушке лучшие, приятные моменты жизни, смешные истории, красивейшие картины природы нашего мира и — свою симпатию, поддержку.

В тот момент, когда у меня стало темнеть в глазах, а я держался за стену, чтобы не рухнуть от эмоционального истощения, в подземелье появился Каттиш. Один, без Дольча. Я встревожился, но сейчас было не до профессора. Тряхнув головой, прогоняя нудную тупую боль в висках, я прохрипел:

— Даша в опасности… тоска, безысходность, мрак… она в отчаянии… где вы ее оставили?

На лице у магистра отразилось недоумение, но лишних вопросов он задавать не стал. Профессионал, он знал, когда не стоит тратить время. Один легкий жест — будто просто потрепал за вихры, — и я ощутил ясность сознания и прилив сил, словно очистился от мути.

Снова я про себя отметил, что поглотитель не действует на магистра, он каким-то образом продолжает управлять своей силой. Но сейчас было ни до каких расспросов. В голове пульсировало «Даша, Даша, Дария».

Очень быстро мы вдвоем прошли по мрачному коридору и остановились у закрытой двери. Магистр снял магический замок, и мы оказались внутри помещения строгого убранства, которое не было мне знакомо. Оно не являлось кабинетом магистра в Министерстве. Но в том, что это принадлежит службе Каттиша, я не сомневался.

Даша лежала у одной из стен, сжавшись в комочек и стискивая уши руками с окровавленными пальцами. Подойдя ближе, мы увидели, что ногти ее обломаны, будто она царапала ими стену. Мы огляделись: так и было. По всем стенам и двери виднелись царапины, кое-где валялись осколки разбитых чашек, ваз, светильника. Мебель стояла криво, какой-то стул перевернут.

— Даша, Даша, что случилось? — негромко позвал я и осторожно дотронулся до ее плеча.

Девушка все равно вздрогнула и посмотрела на нас полными невозможной муки глазами. При виде меня у нее потекли слезы. Я поднял Дашу на руки и отнес на диван. Каттиш укрыл ее откуда-то взявшимся пледом.

— Во-оет! Он… все вре-емя во-оет! … И эт-то невоз-зможно вы-выно-сить! — стонала девушка сквозь рыдания.

— Кто, мисс Дария, кто воет? — подал голос Каттиш.

— Я… я не… знаю… Вы… вы уш-шли… я ста-ла призыв-вать свой …то-отем… т-т-трениро-оваться… как в-вы с-советовали… Но монстр… не отоз-з-звался… зато нача-ались эти жуткие стоны-завывания… Выворачивают душу! Это п-прос-сто не передать… жутко и тоскливо до боли! И… невынос-симое жел-лание… уб-бить с-себя…

Мы с Каттишем переглянулись. И я понял, что у него те же подозрения, что и у меня. Только верить в это не хотелось. Совсем не хотелось! Потому что если наши догадки с магистром верны, ничего хорошего нас не ждет. И под словом «нас» я имею в виду весь наш мир.

Даша и под пледом тряслась, и я начал потирать ее укрытые плечи, руки.

— А вы не с-слышалли воя? — спросила Дария.

Мы с магистром только покачали отрицательно головами. Девушка вжала голову в плечи, продолжая вздрагивать. Но постепенно успокаивалась. Каттиш подал ей кружку с дымящейся жидкостью — наверно, успокаивающее зелье.

Он уже успел привести комнату в порядок, и в ней не осталось и следа от разгрома. Пальцы Даши тоже стали чистыми. Только без ее красивого изящного маникюра: как у ребенка, грызущего ногти, ее пальчики венчали неровные обломыши.

Девушка уже практически успокоилась, на глазах высохли слезы, когда, кажется, со всех сторон нас оглушил изводящий, выворачивающий внутренности вой-стон. Даша дернулась, подавилась, выплюнула зелье, расплескав еще и из чашки. Каттиш побледнел до зеленоватого оттенка. И я наверняка был не лучше.

— Кергерайт, — выдохнул магистр, — дух-предвестник. И такое ужасное вытье может пророчить только редкую по силе катастрофу. Беда надвигается с разных сторон. Всполохи тьмы — это, можно сказать, лишь детские шалости.

— Дух-предвестник? — в голосе Дарии как будто послышалось облегчение, что вызвало, мягко говоря, недоумение. — Так вот почему от его воя охватывает дурное предчувствие и отчаяние! … Но мы предупреждены, а значит, есть шанс что-то изменить!

Мы с Каттишем вновь переглянулись: «Несмышленая девчонка, ничего не знающая об особенностях нашего мира. Неисправимая жизнерадостная сумасбродка».

Но как будто в ответ на ее оптимистичное заявление на спинке кресла вдруг возник силуэт небольшой серой птицы с яркими, сияющими изумрудами глаз. Она переминалась с лапки на лапку, внимательно рассматривая нас троих, наклоняя голову то влево, то вправо. Но она не отворачивалась, что важно — она не отворачивалась! А потом, хохотнув трижды, по разу каждому из нас, в наши стороны, она растопырила крылья, взмахнула ими, изобразила что-то наподобие танца, и также неожиданно исчезла, как и появилась.

— Каладрий! — завороженно прошептал я.

— Уму не постижимо, танцевал для нас! — воскликнул Каттиш.

А Даша молча, умиротворенно улыбалась, ни о чем нас не спрашивая, будто и так понимала, что значит эта птица.

— Каладрий!