На следующее утро Дик встал рано, принес матери несколько ведер воды из речки и ускользнул на участок. Удостоверившись, что поблизости никого нет, он подошел к куче породы, где были спрятаны наручники, и стал шарить под комом белой глины. К его удивлению, наручников там не оказалось. У Дика замерло сердце. Он оглянулся, снова проверил все приметы и убедился в том, что не ошибается. Он спрятал наручники именно под этим комом глины, – и вот они исчезли.

Кровь прилила к голове Дика, когда он понял, что кто-то их нашел и унес. Но знал ли нашедший, что они были спрятаны именно Шейном и Диком?

Дику хотелось верить, что они были найдены случайно. Но нет, это не могло произойти так быстро! Ни один старатель еще близко не подходил к шахтным колпакам. Значит, кто-то шпионил за ним и за Шейном?

Дик тут же отправился в палатку, которую Шейн делил со своими компаньонами. Когда он пришел, Шейн мылся в помятом оловянном тазу, потом причесывался перед осколком зеркала, покрытом трещинами и пузырями; Дику не сразу удалось отвести его в сторону. Сначала Шейн отказался верить Дику, твердя, что тот ошибся местом.

– Нет, – настаивал Дик. – Я считал шаги и запомнил, что эта куча ближе всего к лебедке Митчелла.

– Что ж, – сказал Шейн, хмурясь, – тогда удивительно, что мы оба еще не сидим в кутузке с головы до ног в наручниках. Если б лягавые что-нибудь знали, они схватили бы нас обоих прежде, чем мы успели бы продрать глаза.

– Пожалуй, что и так,- согласился Дик, снова обретая надежду. – Когда полицейские после этой свалки арестовали ни в чем не повинных людей, то поднялся такой шум, что теперь они последние сапоги отдадут, лишь бы заполучить тех, кого засудят любые присяжные.

– «Тех» – то есть нас с тобой, как это ни грустно, – сказал Шейн, делая себе пробор гребенкой, в которой отсутствовало большинство зубьев. – Что бы ни случилось с этими наручниками, пока что они еще не добрались до правительственного лагеря. Иначе на нас бы уже напустились все четыре комиссара и полк солдатни в ярко-красных мундирах, да еще, может быть, парочка пушек впридачу.

Дику пришлось удовлетвориться этими слабыми утешениями. Однако, по мере того как день склонялся к вечеру, а их никто не трогал, Дику стало казаться, что он действительно ошибся относительно места, где были спрятаны наручники; поэтому он согласился пойти с Шейном на театральное представление, которое давали на холме Эврика. Мистер Престон нахмурился, когда Дик, сообщив о приглашении Шейна, попросил отпустить его; но тут уже миссис Престон встала на защиту Шейна.

– Вот так так, – сказала она мужу. – Ты бранишь мальчика за то, что он ввязывается в политику и в эту историю с Лигой Реформ. А затем ты бранишь его за то, что он хочет развлечься. Нельзя же одновременно сердиться и за то, и за другое.

– Я его не бранил, – сказал мистер Престон, протирая очки, которые надевал при чтении.

– Ну, так ты нахмурился.

Мистер Престон поморгал, взглянул на свои очки и медленно водрузил их на нос.

– У меня нет возражений против серьезной драмы, – сказал он. – Но я, гм, не думаю, чтоб в Балларате поставили что-нибудь классическое. Послушай, Дик, я расскажу тебе о том вечере, когда видел Макреди в «Отелло». Это было зрелище, действительно возвышающее душу. Он выглядел совершеннейшим мавром, а говорил, как истый английский джентльмен.

– Дик уже слышал всё это, – заметила миссис Престон, твердо решив, что Дику сегодня следует отдохнуть.

– Да, о да,-сказал мистер Престон, мигая и глядя на нее поверх очков. – Мы не можем рассчитывать в Балларате на такого актера, как Макреди. Что сегодня идет, Дик?

– «Жертва вдовы» и еще «Ирландский наставник», для концовки, – краснея, ответил Дик. Он уже читал афиши. – В том же исполнении, в каком они с успехом, шли недавно в присутствии коронованных особ.

Мистер Престон пососал зуб; это был признак раздумья.

– Лучше бы ты лег спать. Но раз мать согласна, то и я не возражаю. Возвращайся домой сразу же. после спектакля. Завтра вечером я, может быть, почитаю, тебе «Отелло». Конечно, это будет неудачным подражанием красноречию Макреди, и я приложу к этому все усилия. То есть, я хочу сказать, что это подражание будет настолько удачным, насколько позволяют мои малые способности. Мы не должны допустить, чтоб твое образование страдало из-за того, что обстоятельства привели нас, гм, в не совсем благовоспитанное общество.

Дик с нетерпением ждал вечера, а пока что старался разузнать что мог о последствиях беспорядков. Судья был вынужден отпустить арестованных под залог, так как в противном случае можно было ожидать нового и еще более опасного бунта старателей; образовался комитет, который взял на себя организацию защиты обвиняемых; было решено послать к губернатору – сэру Чарльзу Хотхэму – делегацию с требованием снятия выдвинутых обвинений.

Но у Дика пока что пропал интерес к политике. Отмыв лицо до блеска и надев лучшую рубашку и куртку, он встретился с Шейном, и оба они отправились к холму

Эврика. Смеркалось, шоссе было ярко освещено длинным рядом фонарей; в Балларате началась обычная ночная жизнь с барами, игорными домами, кабаками, притонами, китайскими закусочными и танцевальными салунами.

Дик и Шейн прежде всего отправились перекусить в китайский ресторан Джона Аллу. Вывеска под фонарем, подвешенным к металлическому кронштейну, гласила: «Всегда горячий суп». Пройдя мимо группы людей, которые собрались возле лавки Пиппена и, сидя на бочках, болтали и читали вслух объявления об аукционе и о пароходстве «Белая Звезда», Дик и Шейн вошли в ресторан, где рядом с доской, покрытой китайскими письменами, висел рисунок, изображавший дилижанс, несущийся во весь опор. Надпись на рисунке гласила: «Билетная касса дилижансов на Мельбурн и Джилонг».

Они уселись на скамью рядом с несколькими разговорчивыми китайцами и тремя дюжими матросами в грубых морских сапогах, свитерах и полосатых шерстяных кепи и принялись за рис, приправленный пряностями. Затем они стали ходить по шоссе, рассматривая витрины магазинов и читая объявления о «Распродаже», «Большом танцевальном вечере в концертном зале Джона О’Гроутса» и «Последние сообщения из Крыма».

Наконец они взобрались на холм Эврика. Театральное здание из дерева и парусины стояло почти напротив гостиницы Критерион. Пробравшись сквозь толпу старателей, одетых по-праздничному в синие и красные саржевые рубашки, перехваченные длинными алыми кушаками, в ковбойские шляпы и высокие сапоги, Дик и Шейн вошли в зал.

Дик впервые попал в театр и сидел на жесткой скамье в нетерпеливом ожидании, не замечая шумливых старателей и не решаясь оторвать глаза от занавеса – вдруг он поднимется без предупреждения и Дик что-нибудь пропустит! Чтобы время шло быстрее, он изучал объявления на занавесе и прислушивался к пиликанью инструментов, настраиваемых в оркестре.

Когда начался спектакль, Дик пришел в восторг и уже не замечал никаких недостатков в постановке, хотя Шейн, который побывал во всех театрах от Дублина до Сан-Франциско, отпускал замечания столь оскорбительного характера, что они понравились бы даже мистеру Престону. Содержание пьесы Дика почти не занимало, хотя у него и создалось представление, что дело шло об интригах некоей лукавой вдовы. Но он был очарован непринужденными манерами и уверенной декламацией актеров, всем этим театральным миром с его напускным блеском и мишурой. Когда же Шейн упрямо указывал ему на убожество декораций и безвкусицу в костюмах актеров, Дику становилось не по себе и он старался не слушать друга.

Наконец, первая пьеса кончилась, занавес опустился, и зрители шумным потоком устремились в бары, где заказывали всякие смеси, бывшие тогда в ходу: персиковую настойку, херес с сахаром и лимоном или лимонадом и льдом, коктейли. Шейн ограничился смесью простого пива с имбирным, клянясь при этом, что в ней нет никакого алкоголя, но Дик не поверил ему на слово и выпил лимонаду, несмотря на предупреждение Шейна, что это опасное и вредное для здоровье зелье. Пил он так поспешно, что часть лимонада попала ему в дыхательное горло и он поперхнулся.

– Видишь, какое это страшное зелье! – сказал Шейн. – У тебя вся душа выйдет наружу пузырьками.

Но Дику было не до шуток: он боялся пропустить вторую пьесу. Шейн сказал, что у них еще куча времени, но Дик потащил его назад в театр, и им пришлось ждать несколько минут, пока старатели снова не заняли своих мест и не начали нетерпеливо стучать ногами. Когда занавес рывком поднялся, Дик, к своему удовольствию, увидел на сцене того же «знаменитого» актера.

– Смотри, какой он стал красный! – заметил Дик Шейну. – Это потому, что он в новой роли?

– Это потому, что был антракт, – ответил Шейн.

Сначала Дик не уловил смысла этого ответа, но немного спустя сквозь толщу его восхищения пробилось понимание того, что актер изрядно выпил. Публика заметила это задолго до Дика и стала громко высказывать свое мнение. Актер пришел в ярость, потерял самообладание, начал натыкаться на мебель и чуть не опрокинул бутафорское дерево. Потом, по ходу действия, ему пришлось ненадолго уйти за сцену, там он явно выпил еще, и, когда вернулся, публика встретила его криками: «Передай бутылку, друг! Не скупись! Нечего лакать тайком!»

В следующей сцене он должен был просить прощения у своего отца, но рассердился на актера, исполнявшего эту роль, и, когда тот отвернулся, лягнул его в зад.

Обиженный актер замахал кулаком перед самым носом «знаменитости».

– Можешь пить, сколько влезет, – кричал он, – но не смей больше меня лягать! Если ты это еще хоть раз сделаешь, я уложу тебя на месте!

Публика радостно орала и била в ладоши, приглашая актеров решить спор дракой. «Знаменитость» икнула, царственным жестом отстранила своего партнера и, подойдя к рампе, произнесла:

– Леди и джентльмены! Этот грубый тип, я хочу сказать, этот болван, этот исландский дог, у которого ушки на макушке, утверждает, будто я пьян. Итак, джентльмены, я задаю вам всем вопрос. Я обращаюсь в данном случае не к дамам, ибо это дело исключительно мужское. Итак, я заявляю вам всем, что если я его лягнул, то он знает, что заслужил это.

– Давай, давай, старина! – откликнулась публика. – Лягни его еще разок!

– Пьян ли я, джентльмены?

– Нет! – ответило несколько человек, раскачиваясь на сиденьях, хлопая в ладоши и стуча по скамьям.

– Да! – кричали другие. – Дай ему хорошенько! Актер нахмурился и жестом потребовал тишины.

– Джентльмены, я всегда предпочту быть пьяным, чем глупым. Согласитесь, что всякий напьется, если его заставят играть с таким вот дураком! Разве я не играл в присутствии губернатора Нового Южного Уэльса? Но пьян ли я, джентльмены?

За ним поспешно опустили занавес, который при спуске заскрипел и чуть было не застрял, так как заело валик. После этого кто-то – вероятно, второй актер – просунул ногу под занавес и столкнул ораторствовавшую «знаменитость» в оркестр. «Знаменитость» полетела вниз, задевая музыкантов и их пюпитры, и растянулась рядом с контрабасом, где принялась болтать ногами и вопить, держась за шейку инструмента.

В зале раздался оглушительный взрыв хохота, старатели повскакали с мест, выкрикивая шутливые советы и приветствия. Антрепренер и служители принялись очищать зал, угрожая вызвать полицию. Насмеявшись до хрипоты, публика позволила выставить себя за дверь, более довольная, чем если бы пьеса была сыграна как следует до конца.

– Что бы там ни говорил недоброжелательный критик обо всей программе, концовка была замечательная,- объявил Шейн.

Дик, как и остальные старатели, смеялся от души, но ему было немного жаль крушения того театрального мира, которым он был так приятно поглощен в начале вечера. Однако ему не хотелось давать Шейну повод посмеяться над собой и своей неопытностью, и он ничего не сказал.