Жена Коракса дала трем друзьям еще несколько хлебцев и кусок вяленого мяса, и они отправились. Перейдя холмы, отстоявшие от хижины самое большее на полмили, они спустились к дубовой роще, как вдруг Марон вскрикнул. Что-то темнело в кустарнике.

Они раздвинули молодые побеги и увидели человека, лежавшего ничком. На спине и на голове у него запеклась кровь. Они сразу догадались, что перед ними – злосчастный Коракс.

– Да он жив! – сказал Марон.

Повернув пастуха лицом вверх, они убедились, что он хоть слабо, но дышит. Спустя немного времени пастух заморгал, открыл глаза и изумленно уставился на своих спасителей.

– Кто вы такие?

– Друзья, – ответил Марон. – Мы знаем, что произошло.

– Они налетели на меня с копьями, – еле слышно заговорил Коракс, – ранили меня в шею и в лопатку; я думаю, кость перебита. Но я не умер и не хочу умирать, если только не случится что-нибудь еще похуже… – Он застонал от боли. – Бегите, дайте знать обитателям виллы, не то все там погибнут.

– Сперва мы тебя доставим домой, – ответил Бренн.

Они подняли тяжко стонавшего пастуха и понесли его к хижине. Пересиливая боль, он сообщил им разные сведения. По его словам, мавры, напавшие на него, были только разведчиками. Они угнали коз и расправились с ним, Кораксом. В этом и заключалась их задача: они должны были всё подготовить для главных сил отряда. Наверно, они направились к долине, залягут в ней и дождутся остальных, – значит, с этой стороны вилла уже отрезана. Нападут они на нее в сумерки, когда люди утомлены, а ночная стража еще не расставлена. Так они всегда действуют. Он, Коракс, видел, как с гребня холмов спустился второй верховой разъезд. Эти разведчики помчались на юг. Там, в нескольких милях отсюда, они угонят другое стадо, а пастуха тоже изувечат, чтобы он не мог предупредить обитателей виллы. Мавры потому-то и расположились в долине, что им нужно совершенно отрезать виллу: ее обитатели ни о чем не будут подозревать, пока ночной набег не начнется. Пробраться к дому незаметно для мавров теперь можно только в обход, по козьей тропе, которая по ту сторону дубовой рощи ведет к холмам, вьется вдоль их гребня, сворачивает на восток и затем сходится с дорогой, ведущей к дому.

Пока Коракс, задыхаясь, сдавленным голосом рассказывал им всё это, они дошли до хижины. Оттуда с плачем выбежала его жена; но, увидев, что муж жив и нуждается в заботливом уходе, она мигом стихла. Коракса положили на соломенную подстилку. Она тотчас раздела его и согрела воду, чтобы обмыть раны.

Попрощавшись с ними, трое друзей снова пустились в путь. Следуя указаниям Коракса, они легко нашли козью тропу за дубовой рощей, проворно взобрались на холм и быстро зашагали по гребню, из предосторожности пригибаясь к земле, чтобы их силуэты не выделялись на фоне прозрачного неба.

Пройдя без отдыха несколько миль, беглецы увидели у подножья холма начало долины; они неслышно поднялись на самую верхушку гребня, притаились за валунами и стали внимательно наблюдать за долиной.

Всё было так, как предположил Коракс. Мавры расположились в долине. Слышалось блеянье козьего стада, скученного в одном месте. На подступах стояли дозорные, но человек десять темнолицых воинов, длинные черные волосы которых казались еще длиннее от украшений из конских хвостов, сидели подле своих поджарых лошадей, видимо дожидаясь чего-то. Несколько позднее беглецы, выглядывая из-за валунов, заметили второй отряд, выехавший из более отдаленной, боковой долины; эти всадники гнали перед собой другое стадо.

Беглецы не стали ждать, что будет дальше; они поспешно отползли назад от валунов и пошли всё той же едва приметной тропой, змеившейся по холмам.

Вскоре тропа привела их вниз. Они прошли по высохшему руслу речки, обогнули невысокий бугор и свернули на широкую, изрытую колеями дорогу, пролегавшую среди прекрасно орошенных полей.

Неподалеку от дороги крестьянин мотыжил землю; они окликнули его, и он рукой указал им виллу, скрытую от глаз огромными деревьями.

Когда беглецы сказали крестьянину, что поблизости объявились мавры, он тотчас бросил мотыгу и, задавая им тревожные вопросы, повел их кратчайшим путем через поля. Спустя несколько минут они перешли мостик, увитый плющом и украшенный деревянными статуями, и очутились у самой виллы.

Через сад, где грядки капусты чередовались с куртинами роз, крестьянин привел их к боковому входу и сообщил привратнику дурные вести, принесенные пришельцами. Весь побелев, привратник побежал за управителем. Перепуганный управитель тотчас явился и провел их в дом, не забыв, однако, при всем своем смятении, приказать им тщательно вытереть ноги.

По широкому коридору он провел их в богато убранный покой, где владелец виллы Секст Флавий Барбат возлежал на устланном пурпурными подушками ложе.

Барбат был низкорослый толстяк, с порядочной лысиной и черными, блестящими глазками. Он перекатился на другой бок и, тяжело пыхтя, приподнялся.

– Кто вы такие? – сердито окликнул он вошедших и, не дожидаясь ответа, сказал управителю: – Уведи их и отстегай плетьми. Я запрещаю беспокоить меня. Теперь мое пищеварение нарушено самое малое на три дня.

Управитель поднял руку и, запинаясь, пытался что-то сказать. Тогда Барбат напустился на него.

– Это твоя вина! Ты что воображаешь? Слышать не хочу твоих извинений! Я и тебя велю отстегать плетьми.

– Мавры… – пролепетал управитель.

Барбат, покряхтывая, спустил ноги на пол и стал глазами искать свои домашние туфли. Управитель тотчас опустился на колени и, ползая по полу, старался найти запропастившиеся туфли. Барбат дал ему пинка.

– Мавры! Что там еще такое с маврами?

– Они чуть не убили Коракса, который пасет коз, – сказал Бренн, – и залегли в долине; они стягивают туда силы, чтобы напасть на виллу.

– В самом деле? – протянул Барбат. – Но даже если так – это еще не причина, чтобы ты осмелился заговорить со мной без моего разрешения. Кто вы такие? Ведь вы еще не ответили мне на этот вопрос.

– Мы матросы, – ответил Бренн. – Свободные люди. Нас выбросило на берег после крушения. Наш корабль назывался «Лебедь Сириса».

– Что вы болтали насчет мавров? – не слушая Бренна, сердито спросил Барбат, еще полусонный. Но сообразив, в чем дело, он привскочил и заорал: – Где мои туфли? А что козы? Неужели мавры забрали моих коз?

– Они чуть не убили пастуха… – снова начал Бренн.

– Я не о пастухе тебя спрашиваю, – крикнул Барбат. – Я хочу знать, что с моими козами.

– Они угнали всех коз, – ответил Марон, – два больших стада.

– Всех, всех, до единой, – ехидно вставил Феликс.

Барбат злобно покосился на Феликса, но, озабоченный опасными замыслами мавров, быстро отвлекся.

– Значит, их можно ожидать с часу на час? – пробормотал он. – Что ж, позаботимся о приеме.

Он опять дал пинка управителю, всё еще разыскивавшему туфли.

– Брось это, дурень! Берись за дело! Что значат туфли, когда эти разбойники из пустыни угнали всех коз и скоро нагрянут к нам? Собери людей! Раздай оружие!

Весь багровый от ползанья, управитель вскочил и стрелой вылетел из комнаты, радуясь, что дешево отделался.

Обратясь к Феликсу и мальчикам, Барбат сказал с хитрой усмешкой:

– Вы не потребовали у меня награды. Смотрите же, не вздумайте потом врать на этот счет.

У боковой двери послышался шелест, чья-то рука отдернула вышитую завесу, и в комнату вошла молодая женщина. Ее бледное удлиненное лицо с безупречно правильными чертами поражало своей красотой. На ней было ниспадавшее до полу одеяние шафранного цвета.

– Им ничего не придется требовать, – молвила она, – раз они спасли нам жизнь. Я слышала то, что ты сейчас сказал, а еще раньше мне передали, что они известили нас о предстоящем нападении мавров.

Барбат смутился, но ненадолго.

– Рано еще толковать о спасении жизни, – проворчал он, – погоди, покуда кони мавров повернутся к нам хвостами. Больше мне нечего сказать. Иди в свои покои и созови служанок. Я не хочу, чтобы женщины своим визгом мешали мужчинам готовиться к бою.

Пытливо и в то же время ласково взглянув на беглецов, женщина сдержанно, но приветливо кивнула им головой и вышла из комнаты.

Барбат утер губы. Затем он толстым указательным пальцем поманил к себе Феликса и обоих мальчиков и сказал им:

– Следуйте за мной. Вам тоже придется поработать, если вы не хотите, чтобы мавры перерезали вам глотки!