Дику захотелось выбраться из этой неразберихи. Теперь, когда гостиница сгорела, у старателей пропала всякая решимость; им больше нечего было делать, и они растерялись. Солдаты оттеснили их назад и усердно старались не допустить распространения огня. Военный в форме старшины громким голосом, тонувшим, однако, в общем шуме, читал закон о мятежах. Дик понял всё же, что старшина именем королевы приказывает толпе разойтись.

– Это мерзавец Мильн, – сказал Шейн. – Чтоб у него язык сгорел!

Старатели, охваченные гневом, который не находил выхода, то топтались на одном месте, то начинали наседать на солдат, и вскоре неподалеку завязалась драка. Дика оттеснили от Шейна. Сперва он отчаянно боролся, а потом решил, что лучше всего – поскорее убраться отсюда. Пуская в ход кулаки, локти и колени, Дик выбрался, наконец, на свободное место. Он стоял, тяжело дыша, полный решимости уйти домой, как только сообразит, где легче пробраться сквозь толпу.

Но тут он услышал чьи-то крики и узнал голос Шейна. Он снова нырнул в толпу и протолкался через нее как раз вовремя, чтобы увидеть, как Шейна тащили сквозь ряды полицейских; лицо Шейна было разбито и окровавлено.

– Надеть наручники на это животное! – сказал офицер холодным, равнодушным голосом.

Полицейские поспешно защелкнули наручники на запястьях Шейна. Стоявшие поблизости старатели возмущенно закричали и бросились вперед, но, испугавшись при виде направленных на них ружей, остановились.

– Освободим его! – завопил Дик. – Вперед!

Толпа угрожающе двинулась на полицейских, Дик споткнулся и, наклонившись, увидел у себя под ногами большую почерневшую головню. Он поднял ее, размахнулся изо всех сил и метнул в лейтенанта. Головня угодила тому прямо в живот. Лейтенант громко замычал от боли, скорчился и рухнул с лошади на землю. Лошадь встала на дыбы, а затем рванулась вперед, смяв ряды полицейских. Те отпрянули, чтобы избежать копыт напуганной лошади; и лишь немногие, бросив винтовки, кинулись на помощь упавшему офицеру.

Дик, в сопровождении десятка наиболее смелых старателей, напал на полицейских; началась ожесточенная свалка. Добравшись до лошади, Дик схватился за повод и повернул ее туда, где стоял в наручниках Шейн. Тот воспользовался сумятицей и вырвался из рук державшего его фараона. Следя за движениями Дика, он ринулся вперед и встретился с ним в небольшом пространстве, которое очистили испуганные лошадью полицейские. Люди, возившиеся с потерявшим сознание офицером, заслоняли Дика и Шейна от выстрелов, но нельзя было терять ни минуты. Один из полицейских, гнавшихся за Шейном, налетел с размаху на группу, занятую спасением офицера, и с руганью растянулся на земле.

– На коня! – закричал Дик.

Шейн отчаянно пытался взобраться на лошадь, но та всё еще брыкалась, а наручники делали задачу особенно трудной. Дик вскочил в седло и, нагнувшись, втащил Шейна на загривок лошади, так что его голова и руки болтались по одну сторону, а ноги – по другую. Старатели, сообразив, что задумал мальчик, расступились. Дик ударил ногами в бока лошади и поскакал.

Люди с приветственным криком тут же .сомкнули ряды; а когда полицейские, оттащив в сторону раненого офицера, отбили натиск старателей, Дик уже отъехал на несколько сот ярдов, и густая толпа отделила его от полиции.

Как ни плотно стояли старатели, они расступались перед Диком, и он несся галопом, пока не достиг первых палаток на равнине. Там он остановил лошадь, соскочил с нее и стащил Шейна, ухватившись за пояс его молескиновых штанов. От неудобной езды у Шейна кружилась голова, и он стоял, держась за седло и моргая.

Поблизости в это время никого не было, так как все старатели собрались возле гостиницы. Лишь неопрятная женщина вышла из ближайшей хижины и окинула их безразличным взглядом.

– Спрячь наручники, – сказал Дик.

– Куда к черту я их спрячу, – ответил Шейн, вращая глазами. – Пусть у меня кровь отхлынет от головы, и тогда я соберусь с мыслями. Не забудь, что я ехал вниз головой и всё время боялся, как бы дорога не поднялась и не стукнула меня по башке.

Он зашатался и оперся о Дика, затем с сожалением посмотрел на наручники.

– Куда бы мне спрятать эти проклятые штуки? В один брючный карман обе руки не засунешь, а пиджак я оставил дома. Я мог бы воздеть руки к небу и сделать вид, что молюсь, но не привлечет ли это взоры человечества ко мне, бредущему по стезям грешного мира сего?

– Подожди минутку, – сказал Дик. – Вон там валяется старый мешок.

Он отошел в сторону и поднял рваный мешок, затоптанный в грязь.. Затем набросил мешок на наручники, чтобы казалось, будто Шейн несет его обеими руками.

– Эта изящная поза скорее подошла бы застенчивой барышне, нежели мне, Шейну Корригену из Корригена в баронетстве Кильмарни, – сказал Шейн. – Впрочем, принимая во внимание обстоятельства, это всё же лучше, чем получить по физиономии.

– Ладно, сегодня нам с лягавыми воевать не придется, – сказал в утешение ему Дик и, ударив лошадь по крупу, послал ее назад по той же дороге, по которой они приехали.

– Точно! – сказал Шейн. – Они все на холме и веселятся на тамошней ярмарке. Но как нам снять эти дрянные штуки?

– У нас дома есть напильник. Пошли быстрее!

Они торопливо зашагали по направлению к дому, выбирая безлюдные тропинки и беседуя.

– Напильник – это вещь, – согласился Шейн. – Но он поднимет такой визг и скрежет, что покойники проснутся. Да что там, приличные покойники – это еще полбеды А вот лягашей или каких-нибудь косоглазых доносчиков, будь они трижды прокляты, я бы предпочел не будить.

– Вот что я тебе скажу, – ответил Дик. – Я спущу тебя в нашу шахту. Там, конечно, прекратили работу, когда начались беспорядки. А потом я спущу тебе напильник, и, если ты отойдешь подальше в штольню, никто ничего не услышит.

– Эта мысль ниспослана небом, – сказал Шейн. – Если не считать того, чтобы я сам распилил свои наручники. Чем мне держать напильник? Мне бы не хотелось зубами, потому что тогда я так наточу их, что превращусь в тигра.

– Ну, так я убегу после обеда и сам буду пилить. А сейчас лучше всего спустить тебя в шахту.

Они прокрались к шахте, прячась за сараями и кучами породы. Насколько они могли судить, все старатели, до единого, ушли на холм Спесимен. Одни лишь китайцы не вмешивались в это дело и продолжали вынимать столбы из заброшенных выработок и промывать золото вдоль берегов Яррови. Но оттуда, где они работали, участок Престона не был виден.

– Приходи поскорее, – сказал Шейн, – потому что я насквозь отсырею до наступления ночи.